Текст книги "Одна сотая секунды"

Автор книги: Алди Иулсез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Коридор разделился. Я действительно где-то ошиблась, двинула совсем иным путем. Но один проход показался мне более используемым, и я рискнула свернуть в него. Несколько ступеней, площадка, от нее разбежались еще две лесенки, покорно припавшие к огромной зале.

Зала помнила и лучшие времена, сейчас же под ее гулкими сводами обитали лишь призраки былых балов и приемов, торжественных застолий и безумных оргий. Массивные колонные покрылись прахом минувшего, тонули в вездесущих тенях, умирали гигантскими памятниками исчезнувшего величия.

– Не можешь содержать, продай, – проскользнуло само собой сквозь зубы.

Я опустила факел ниже, испытав неясное боязливое чувство перед огромным пространством. Интуиция шепнула внутри меня – не стоит, не надо, не иди. Но при этом, в противовес, что-то тянуло, как будто чужая память, как будто какое-то правило, требование, беспрекословно подчиняющее себе.

Это было смешно, невероятно глупо и совершенно по-детски. Но, воровато оглянувшись, я поклонилась, по губам скользнула улыбка, вспорхнули кисти рук и тело, подчинившись неслышимой музыке, задвигалось, рисуя в воздухе плавные линии. Жест рукой, изгиб, несколько торопливые шаги на цыпочках. Прикрыть глаза, откинуть голову и позволить размахнуться косе. Отдаться, выпасть из череды времен, плюнуть на правила. Как они это делали, короли и королевы прошлого? Они кружились, отдавая дань ритуалам и придворному этикету, они оставляли вне танца стратегии в любви и на войне, они едва касались пола и летали, летали, пока не напарывались на чей-то пристальный чужой взгляд.

Опять я попалась, что же за незадача. И так бестолково, совсем по-идиотски, поддавшись нелепому и бессмысленному желанию.

– Так танцевала леди Рутхел. Ты не похожа на нее, но двигаешься очень похоже.

Я остановилась. Вот и новый персонаж абсурдной постановки: седой худощавый старик, держащийся столь прямо, будто всю жизнь маршировал по плацдарму. Аккуратная бородка, седые волосы тщательно расчесаны – волосок к волосу. Старинный костюм сидит безупречно, походка тверда и быстра, взгляд прям и скуп.

– Я с ней никогда не встречалась, – ответила я первое пришедшее в голову.

– Я знаю. Позволишь? – Старик протянул ладонь, поклонился.

Сон ли или совсем уже крыша уехала, утащив за собой и остатки разума? На этом безумном полигоне все возможно.

Я позволила. Скользнули белые пальцы, я слегка прогнулась под уверенной опорой другой руки. Когда я последний раз так танцевала? Когда последний раз моим партнером был не неуклюжий мешок, топчущийся по ногам, а мужчина, знающий, как обращаться с партнершей? Шаг за шагом, легко, с едва заметной каплей принуждения, повел по залу, закружил, продолжил мой одиночный полет, став той силой, что так не доставало. Шелестел подол платья, мерно отстукивали каблуки сапог ритм, дыхание ровно, особым музыкальным инструментом, вливалось едва ли не основой мелодии. Разошлись до граней допустимого, сомкнулись до черты недозволительного, взмахнули руками и, будто опомнившись, сдержали все жесты. Пробуждалось каменное чудовище, встряхивалось, потягивалось, стряхивало пыль векового сна и недоуменно глядело на нас – странную пару то ли скользнувшую из будущего, то ли преодолевшую прошлое. Выхватывал рыжий свет пламени то изгиб белой руки, то обтянутое темным плечо, то линию шеи, то мерцание бесцветного глаза, то перелив огня по ресницам.

Остановились за мгновение до чего-то особенного.

Мне даже захотелось что-то спросить, но чувствовалось – не стоит, не тот случай, который стоит подвергать влиянию обыденности.

Старик, будто согласившись, кивнул и все же нарушил беззвучие:

– Надеюсь, что не ошибется.

– Кто?

– Господин, кто же еще.

Разошлись, каждый в своем направлении.

Еще один, выбивший кирпич из фундамента моей уверенности. Дурдом? Полигон? А если действительно чужой мир? Как ни досадно это признавать, но теория параллельной вселенной начинала выглядеть логичнее прочих.

Потонуло случившееся во мраке, растворилось тепло, воцарилось беззвучие, и вновь погрузился в крепкий сон замок. Будто и не было ничего. Да и действительно, всего лишь кусочек сна, не более того.

Впереди замаячил свет, и быстрые шаги, перешедшие в бег, вывели под бездонные сияющие небеса. Я вдохнула полной грудью, раскинула руки, и, ослепленная ярким светом, зажмурилась. Соленый ветер весело, дергая то за рукав, то за волосы, легонько хлопая по щекам и шкодливо прихватывая за руки, приветствовал меня, на разные лады рассыпался новостями, гомонил и перебивал сам себя, захлебываясь свободой. О, это ощущение, эта жажда приволья! О, сколько бы можно было отдать, оказывается! За это волнение трав, за эти вздохи земли под ногами, за эту песнь моря, за этот шепот в кронах деревьев! Взмыть бы к редким перьев облаков, рухнуть в запредельный прозрачный холод вышины, рассыпаться миллионами капель дождя, склониться к горизонту созвездием сплоченных звезд. Что держит? Сделай шаг к обрыву, раскинь крылья, глотни до помрачения сознания воздуха, разбейся кружевной пеной об обломки поседевших скал.

Что держит?

Вопль раненного зверя разодрал глотку, разнесся во все стороны.

– Куда же я? Как же я… это нечестно…

Нечестно, да, это так нечестно. Ветер подхватил и поспешил прочь, чтобы поделиться с волнами – мол, взгляните на нее, что она ожидала? Да, нечестно, и куда ей, как ей, а?

Догадки стали правдой, земля была островом, свобода – миражом.

Я обернулась: дремало массивное строение, ни о чем не беспокоясь. Кто сможет вырваться из его лап?

– Будь ты проклят, твою мать! Чтоб ты сдох, Арвелл Рутхел! – Крик наполнил мой рот особой, ни с чем не сравнимой сладостью, сводящей мышцы и едва не выворачивающей челюсти. И плевать, что разноглазый может быть таким же невольником. Нет, он не невольник. Он – чудовище, поселившееся в сердце каменной твердыни, он – маньяк и похититель с истлевшим рассудком. Он – главный злодей этой пьесы.

– Ненавижу тебя!

Никто не ответил, не шелохнулись каменные хребты, не мигнули редкие окна-глаза. Он победил, он сразу знал о своей победе.

– Так, дорогая… спокойно. – Еще пойди, произнеси эти слова, когда судорожные всхлипы перекрывают горло, не дают ни вдохнуть, ни выдохнуть. – Если ты… не видишь возможностей, это не значит… что их нет. Хватит закатывать истерики.

Собственные слова не успокоили, но помогли сохранить достоинство. По крайне мере, мне так показалось. Сейчас бы глоток чего-то крепкого, отрезвляющего, позволяющего выровнять внутренние весы, свести разум и чувства в баланс, выпрямиться, разжать до боли сведенные кулаки.

Но достану ли где?

Разум, мой бедный изнасилованный разум метался, хватаясь то за одни обрывки мыслей, то за другие. Зашелестели желтыми страницами газеты и журналы, с особым наслаждением обсасывающие в своих статьях жертв ненормальных, запестрели в голове сайты и новостные ленты, соревнующиеся в демонстрации наиболее ужасных фотографий жертв, перенесших леденящие кровь пытки. Когда разноглазому станет скучно? Когда он приступит к своей дьявольской игре? Липкий страх душил, окутывал меня навязчивее и стремительнее, все изощреннее и изощреннее издеваясь над моей душой. Что будет? Чего мне ждать? Какой боли бояться?

– Хватит! – Сама себе приказала я, вцепившись в тонкий край еще не поддавшегося кошмару сознания. – Если ты не видишь выхода, это не значит, что его нет. Хватит. Хватит!

Пусть прозвучало банально, даже жалко, но на этот раз успокоение действительно вернулось – резко, очищая и выметая весь панический сор из моей души. Тот же завтрак украшали свежие овощи и сыр, которые однозначно попали на остров из вне, те же люди вели себя с разноглазым как угодно, но не трясясь испуганно за собственную жизнь.

Я медленно приблизилась к краю обрыва, прошлась вдоль, там, где это позволяли разросшиеся кустарники и деревья. Если отстраниться от происходящего, если на мгновение забыть о своем безнадежном положении, то, скорее, этот остров вызывает симпатию, нежели отторжение. Есть в нем что-то особенное, даже мистическое. Бескрайние водные пространства, клочок земли, исполинское каменное строение… как последнее прибежище жизни во вселенной, последний уголок, собравший ненормальных людишек, ценою собственного рассудка сохранивших неведение о катастрофе, потрясшей всю планету. Нет больше городов и стран, все выгорело в беспощадном огне бедствия, навеки смолкли людские голоса, и лишь четверо, волею судьбы сумевшие спастись, создали свой крошечный мирок.

Кажется, я тоже начинаю сходить с ума. Ну, или открывать доселе неведомые резервы собственной психики. Мир исчез? Нет. Мир далек? Да. По крайне мере, я не вижу нигде большой земли. До цивилизации как-то можно добраться? Опять-таки, да, судя хотя бы по тому же завтраку. Как? Вероятно, есть воздушный или водный транспорт, и теперь именно его потребуется найти. Смогу ли я им управлять? Обычным катером – да, уже пробовала. Чем-то иным – вряд ли. И это меня расстроило, потому что теперь мне придется втереться в доверие к Рутхелу и добиться того, чтобы он сам меня отсюда вывез. Придется соблазнить, намертво привязать к себе после потрясающей для него ночи?

Я хмыкнула, сплюнула. Нет, он ничего, если бы не недостаток, так вообще бы вошел в список десяти самых сексуальных мужчин планеты. Но он – псих. Не избалованный богатый котик, чью близость можно перетерпеть, а сумасшедший со своими логическими конструкциями в голове. А как бы там не было, но куда опаснее непредсказуемая личность, оторванная от реальности, чем даже привыкший получать желаемое тиран.

Ладно, раз так все обернулось, то попробую и я с иного ракурса взглянуть на ситуацию: пусть Рутхел станет моим тренировочным полигоном. Если я смогу сломать его, то в дальнейшем я смогу подчинить себе абсолютно любого мужчину.

Глава 8

Я продолжила исследование крепости, бесцеремонно заглядывая во все незапертые комнаты и помещения, высматривая потенциально полезные предметы и попутно корректируя в голове эскизы своих планов. Как бы там ни было, но само по себе содержание такого жилища должно влетать в очень ощутимую копеечку. Значит, как бы то там ни было, но Рутхел однозначно обладает каким-то состоянием. Вопрос лишь один: в чем оно выражается? Действительно ли я найду в подвале золотые слитки, или финансовая платформа выражается в виде чеков, акций и счета на Каймановых островах? В любом случае мне теперь имело смысл не торопиться с побегом. Нет, я найду способ выбраться, после получу доступ к счетам, затем изящно добавлю в бокал разноглазого свой волшебный ингредиент, после чего вырвусь на свободу не оборванкой, а вполне респектабельной дамой. Арвелл, конечно же, сообразит, что его обвели вокруг пальца, но я уже буду далеко. Схоронюсь на год-полтора, пока препарат не подточит его нервную систему, а после спокойно вернусь к прежней жизни. Или Андрейка не соврал, действительно сумел сделать так, чтобы его разработка больше не убивала?

Во рту стало кисло и противно: я и сама отравлена, мне самой придется балансировать и со страхом ожидать тех дней, когда я буду ежеминутно задумываться – а не стало ли мое сердце хуже работать? А не откажет ли оно сегодня, завтра или через пару дней?

Надеюсь, у моего злобного гения хватит ума приготовить противоядие, да так, чтобы не стало слишком поздно.

Не смотря на страстное желание приступить к задуманному незамедлительно, я никак не могла натолкнуться на владельца замка. Казалось, что он просто исчез, испарился, незаметно для остальных покинул свою необустроенную обитель. А, может, действительно так произошло? Но я не услышала ни рокота вертолета, не заметила пенного следа но воде, оставляемого яхтой. Впрочем, упустить такое событие я легко могла, учитывая размеры средневекового строения.

– Здравствуй, Карма, – поприветствовал меня старик, заметив на пороге кухни, – заходи.

Как его звали? Кажется, Гарор. И, судя по доброжелательности, на мгновение коснувшейся его лица, этот человек потенциально может стать моим союзником. Если потребуется, разумеется.

Я, воспользовавшись приглашением, прошла, опустилась в несколько расшатанное, но удобное кресло.

– Уйди, – сварливо фыркнула старуха, – не твое.

– Таблички с именем я тут не вижу, – холодно отразила я агрессивный выпад.

Карга мне не понравилась. Нет, по виду – миловидная старушка, из тех, которых могут изобразить на пакете с молоком или соком. Но по характеру, судя по всему, та еще стерва. И теперь я принципиально, назло ей, не встану с этого кресла. Пусть это совсем глупо и ребячески, но она должна понять, что никогда не сможет ткнуть меня носом или что-то мне указывать.

Гарор никак не изменился в лице, что вызвало у меня определенное уважение, а вот Эллис взглянула вскользь, но я заметила в этом мимолетном взгляде недобрую искру, красноречиво говорящую о возмущении тем, что я покусилась на что-то святое.

Кресло – святое? Ой, не смешите мои тапочки, они у меня и так смешные.

– В этом доме чем-нибудь вкусным кормят? – Протянула я довольно доброжелательно, почти даже не демонстрируя мелкую мстительную издевку.

Отдаленно, на самой грани слышимости, что-то зарокотало. Надвигается шторм? Возможно, виски ведь немного ломит. Я потерла их пальцами, нагло посмотрела прямо в глаза старухе.

– Нет! – Отрезала она.

– Иннара, – тихо, но строго произнес Гарор, – не тебе решать.

Странная формулировка, но подействовала. Карга швырнула мне под нос тарелку, небрежно плюхнула кусок холодного мяса.

– А столовые приборы? – Усмехнулась я, игнорируя откровенное хамство.

Со стуком легли вилка и нож.

Однако, вкусно. Что это? Мясо нежное, похоже на говядину, явно предварительно вымоченное… ага, нотки шалфея, гвоздики, не обошлось без лаврового листа. Что еще? Наверняка было использовано красное вино, сельдерей. О, а не то ли это изумительное блюдо, которое, если не ошибаюсь, готовится дня три? Похоже, что именно оно.

Я с наслаждением и нескрываемым удовольствием отрезала ножом маленькие кусочки, накалывала вилкой и медленно, давая стечь густому вязкому соусу, отправляла их в рот. Жаль, нет разноглазого, он, как мужчина, оценил бы мою эротичную трапезу. Так, салфетка… промокнуть губы, отложить в сторону, отделить еще одну порцию совсем уж крошечного размера. Даже у старика глаза заблестели, чего уж тогда говорить о более молодом, которого величают господином?

Атмосфера на кухне приближалась к тому состоянию, когда воздух вот-вот пронзят электрические разряды. Мне почти почудился редкий треск. С двух сторон меня пронзали пристальные взгляды, один необоснованно ненавидящий, другой же более слабый, еще не затвердевший под воздействием определенного чувства.

Еще бы бокал вина.

– К этому изумительному блюду подошло бы вино. Скажем, красное. Легкое фруктовое? Нет, мне хочется чего-то более насыщенного… – принялась я, немного растягивая слова и покачивая вилкой, рассуждать вслух.

Никто не шелохнулся, хотя мне и показалось, что за моей спиной прозвучало сдавленное рычание. Ну что же ты так, бабуля? Я ведь даже похвалила твою весьма недурственную стряпню. Или гостеприимство – не твоя сильная сторона?

Вина налил мне Гарор – в небольшой кубок. Бронза? Какой-то сплав?

Резковатый вкус неприятно поразил, но не успела я брезгливо скривиться, как он изменился, стал расцветать, раскрываться, поражая богатством ароматов и затейливой игрой. Будто невзрачный бутон распустился и развернулся веером лепестков с тонкими белесыми прожилками и насыщенным полотном, распахнул сердцевину и опьянил своим великолепием. Однако, интересный напиток, такой пробовать мне не приходилось. Конечно, это неизвестное вино не получит у критиков верхние баллы, но вряд ли будет отправлено за борт с пометкой «дешевое пойло».

Чуть громче прогрохотало за стеной, уже не оставляя сомнений в надвигающейся грозе. Интересно, где раньше начнется беспредел – стихийный на улице или человеческий здесь? Воздух-то сгущался, затвердевал, все более и более напоминал густую патоку, в которой завязнуть и задохнуться проще простого. Переместилась старуха, теперь мне стало видно ее лицо. Смотрит на Эллис, сразу преображается, едва ли не светится каким-то особым душевным светом. На меня переводит глаза, так даже черты искажаются, резче и злее проступаю морщины, упрямее поджимаются губы, смыкаются в тонкую бескровную полосу. А что Эллис, ее любимица? И уйти боится, и оставаться бедняге тяжко, не из той она породы, что способна выявить особую прелесть в обнаженных мечах, все боится, что злая рыжая гостья исполосует ее. Глупый ребенок, ты в моем ранге пока стоишь не выше хомячка. Начнешь ерепениться, так получишь по носу. А пока сидишь тихо, можешь даже не бояться за свою тонкую нежную шкурку. О, да мы решили показать норов, да, мелкая? Блеснуло что-то колючее в глазах, спешно спрятанных, опущенных в пол. Хомячок с иголками, так? Ну-ну. Чем это попыталось уколоть меня сие невинное дите с ангельской внешностью? Ревностью?

Я едва не поперхнулась глотком вина от внезапной мысли. Уж ненароком не попала ли я в какую-то любовную паутину? Попала, чего уж самой себе-то врать. Помню, хорошо помню, как вы за ручки держались, да все разорваться вчера не могли. Значит, вот он, твой принц, Эллис – Арвелл. И ты боишься, что я могу отбить его у тебя? Господи, мне даже смешно. Детка, как ни печально для тебя это прозвучит, но я вынуждена забрать этого типа, затащить в постель, а после уже вернуть тебе попользованный товар. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

– Шторм снова будет, – ни к кому не обращаясь, произнесла Иннара.

– Уже третий, – стеснительно подала голос Эллис.

Да, действительно, уже отчетливо были слышны раскаты грома. А в голове-то как стучит, все удовольствие от происходящего на нет сводится: гроза будет выдающейся, молнии испепелят небо от края до края, от озона все задохнется. Сейчас бы на балкон, под плети дождя, вдохнуть свежесть полной грудью. Но я лишь снова помассировала виски.

– Деточка… – запнулась старуха, быстро оглянулась на супруга, – господин же опять бездумно полетит. Может, тебя послушает.

– Я постараюсь, – пробормотала Эллис и выскользнула из-за стола.

Полетит… Полетит? Это слово крюком поддело мое сердце и сбило ритм. Полетит. Мать вашу, на чем-то полетит! Вскочить, сорваться с места, броситься следом. Но не успела я даже выпрыгнуть из кресла, как меня обездвижил окрик старухи:

– А ты куда собралась. Сиди, я сказала! Тоже мне, лезть к господину она вздумала.

Я не удержалась, фыркнула, продемонстрировав все свое отношение к ее мнению. Правда, мои поспешные действия могут неправильно расценить, что в будущем негативно скажется…

– Пусть идет, – подал голос старик, – не тебе, жена, решать.

– Тебе, что ли? – Огрызнулась служанка.

– Сама знаешь все, не злись, – бросил Гарор и умолк, лишь красноречиво взглянув на меня – мол, чего сидишь, иди, пока есть время.

Я послушно поднялась, и действительно теперь бросилась следом, но сбавила темп, взяв себя в руки, пошла медленнее. Сейчас нужно быть особо внимательной, сосредоточенной, нельзя будет упустить ни одной лишней детали.

В густую темноту коридора, напоенную красноватым свечением редких факелов, постепенно примешался другой оттенок – синий, холодный, чуждый. Он становился все заметнее, дробился, впускал иные примеси – свинцово-серый, грозно-фиолетовый, сумрачно-кобальтовый, темно-лазурный. Впереди маячил просвет – зыбкий, кажущийся рисунком, сделанным акварелью. Но я шла вперед, оставляя позади условное тепло безмолвных стен.

Хлестнули первые капли дождя, острые и холодные. Я отступила на шаг назад, укрываясь от непогоды под неколебимыми сводами, стерла ладонью влагу с лица. Вот они, стоят, не боясь ни дождя, ни простуды. Стена ливня смывает все резкие линии, мне видны лишь зыбкие очертания силуэтов, но и этого хватает, чтобы понять: один о чем-то умоляет, другой же не поддается на уговоры, запрокидывая голову и всей своей сущностью стремясь в разверзнувшиеся небеса.

Сумасшедший Рутхел, что ты там забыл? Что так гонит тебя в жгучее ураганное месиво, в котором хохочущие молнии перевивают раздувшиеся, распухшие от влаги тучи? Жажда смерти? Недостаток адреналина? Твое безумие? Что-то еще, что не понять даже мне?

Но где твой самолет? Где прогнувшиеся от тяжести лопасти винта вертолета?

И мне приходится выходить из укрытия, оглядываться, крутить головой в поисках летательного аппарата. Но нет, ни прекрасного изгиба крыла, ни плавной линии корпуса не высветили беснующиеся световые разряды. Что же я упускаю, разноглазый?

Донеслись голоса, притянули еще на несколько шагов к себе силуэты.

– Не лети, останься. Прошу!

– Не беспокойся, все будет хорошо.

– Прошу, пожалуйста. Это опасно ведь, это же…

Яркая вспышка молнии ослепила и запечатлела перед глазами перепуганную Эллис и тоскливо глядящего в небо Арвелла. Он был уже там, он не понимал, что его продолжает держать здесь, на бренной земле, тяжелой, клонящей.

Звезды, падать, запах моря…

Я вздрогнула всем телом. Звезды. Почему они так ярко встали перед моим внутренним взором – мерцающие, звенящие, играющие в какую-то особенную и таинственную игру? Почему эта картинка пронзила мой позвоночник, холодом расплескалась по всему телу? Как красные флажки для волка, как лезвие ножа в глазах перепуганной жертвы.

– Иннара прислала, так?

– Да.

– Прости.

Арвелл, высокий и прямой, склонился, коснулся губами черноволосой мокрой макушки, едва ощутимо скользнул ладонями по дрожащим плечам и отступил.

Я ничего не поняла, но что-то почувствовала, что-то такое, чему еще не дали название. Но это, глубинное чувство, эта внезапная сопричастность заставили меня выкрикнуть, перебивая и вой волн, и визг небес:

– Да пусть летит!

Зло, отчаянно, вынуждая их резко повернуться ко мне, заметить, что есть третий, лишний, мешающийся и ломающий все так тщательно и медленно строящееся.

– Пусть! – Настойчиво повторила я и смело пошла навстречу. Пальцами подняла за подбородок голову девчонки, выплеснула ей прямо в глаза: – тебе не понять этого, детка. Не понять.

– Не говори так! – Отпрянула Эллис, пораженная и опешившая. – Не тебе решать!

Кажется, я начала улавливать извращенную логику этого филиала дурдома. Я рассмеялась – легко, свободно и, наверное, даже обидно для остальных.

– Да в этом доме хоть кто-то за себя решает? Я только это и слышу, что не тому-то или той-то решать. Нет, дорогая, в этой богадельне, пока я еще не свихнулась, я сама буду делать то, что считаю нужным, невзирая на то, нравится ли вам это или нет. Прими как факт.

И, переведя взгляд на разноглазого, добавила:

– Ну что, Арвелл, где твое чудо-средство для полетов? На чем ты так рвешься покорить небо?

– А ты со мной? – Тише, чем капля дождя, мельче, чем тающая пена на камнях.

Но я услышала.

Сейчас? Рискнуть собственной жизнью? Поддаться тому самому неясному безымянному чувству? В случае успешного полета я могу получить многое. А если все закончится совсем иначе? Ни одного лишнего шага, ни одного неосторожного жеста. До разгадки так близко, что особо больно будет ошибиться. Отступить? Преодолеть животный страх перед небесным беспределом?

– А возьмешь? – Вопросом на вопрос, оставляя себе простор для маневра. Пусть он говорит, пусть и он потом за слова отвечает. Мое дело – продолжать выглядеть уверенно, не сорваться.

Удар молнии, запоздало прокатился раскатистый грохот.

Арвелл не ответил, молча прошел мимо.

– Проклятье, – не удержалась я от брани, ведь не этого хотела, не этого добивалась.

Победа случайно досталась девчонке. Ну, хомячок, где твое ликование?

Девчонка смотрела беспомощно, но в этой беспомощности мелькали слабые отсветы ненависти. Или это опять мое разыгравшееся воображение. Не знаю, не поняла еще. Но она, явно еще ничего не осознавшая, понуро поплелась под своды замка. А ведь могла бы обернуть все произошедшее в свою пользу, обыграть так, что цветистая похвала, почет и уважение достанутся ей. Догадается? Хватит мозгов?

Вряд ли.

Дождь гнал назад, в замок, но небо, напротив, тянуло к себе. Кажется, я действительно прониклась тем же, что довлело над Арвеллом. Да, броситься туда, в самую вышину, ринуться в эту стихийную феерию. О, как там, сверху, все бесится, яростно исторгая наболевшее, и зовет того, кто смог бы достойно выплеснуться гневом, кто мог бы вступить в схватку и оказать достойное сопротивление. Крылья бы, но не дала мне природа крыльев.

– Возьми.

Руку отяжелила прочная толстая веревка, смотанная крупными кольцами.

– Через шею бросишь и за гребень, – бросил разноглазый.

– Что? – Исчез нормальный человек, вновь пробилась к поверхности неведомая мне душевная болезнь.

Он не ответил. Небо выплюнуло синеватую молнию, та вспорола опухшие тучи, разделилась искривленной рогаткой и нырнула в беснующуюся пучину, высветив на мгновение зеленое стекло бездны.

– Твою же… – сорвалось с моих губ и смылось беспощадным ливнем.

Вот и все, вот и оказалась поверженной. Подогнулись отказавшие ноги, ударила по коленям и ладоням вспучившаяся липкая и скользкая земля, охватила грязью и холодом пальцы. Нет, не может быть, не бывает так… Нет! Я нормальная, слышите?! Я нормальная! Это вы все… все вы тронутые… все вы…

Весь этот мир.

Ненавижу… проклинаю… верю. Нет, не верю, я не могла… другая реальность, другая.

Протяни руку к ней. Я нормальная, я все равно нормальная! Это ошибка! Это действие гребанного препарата, вашего приращения… это… И я, униженная, убитая, уже тяну руку, и ледяная вода вымывает из межпальцевых промежутков глину, возвращает моим ногтям блеск. А я продолжаю тянуться, молиться, что-то шептать, плакать и смеяться одновременно.

Верить?

И даже верить…

– Но как? Как…

Мне не встать, все едет, не отпускает. Но я поднимаюсь, медленно, преодолевая тяжесть и неустойчивость земли, преодолевая все натянутое и грозившее лопнуть в своей душе, преодолевая захлебнувшееся дыхание, разрывающее легкие, делая первый шаг, снова падаю.

Нет, нет! Слышите вы? Нет!

Встану! Встаю! Иду, не отпуская взглядом того, кто так терпеливо ждет. Потому что знаю, что если я дам слабину, на миг сомкну веки, то все может исчезнуть.

Я оступилась, едва снова не распласталась, разорвала нить видимости. Судорожно вскинуть голову, отчаянно забегать глазами, протолкнуть болью ком в горле… нет, не нужно.

Он ждет.

Как во сне, тяжело и медленно, но все ближе и ближе к великолепному огромному зверю, опасному хищнику, ужасному, но столь грациозному, что бесследно растворялись все слова, что не было ничего, способного дать какое-то описание. Антрацитом поблескивала черная чешуя, и нетерпеливо подергивался длинный хвост. Распластались могучие крылья и разошлись, вспоров землю когтями, сильные мускулистые лапы. Только он, только такой мог бросить вызов стихии, а не бездушные рукотворные машины. Только такой мог прорвать клочья тяжелых облаков и подчинить себе небеса.

Я неверно коснулась пальцами кожистого крыла, провела по утолщению, прячущему сочленение костей, сдавила и тут же опасливо отпустила. Холодное? Теплое? Этого не почувствовать. Сильное? Этого даже не надо чувствовать. Крыло вздрогнуло, опустилось еще ниже.

– Ты же невозможен, ты не можешь быть, – беззвучно соскальзывают слова, одно за другим.

Как же страшно отпустить, оторваться, оборвать контакт. Он опасен? Пусть. Он способен уничтожить меня в одно мгновение? Пусть. Он доказательство того, что слышанное ранее – правда? Да. Да, черт побери, я верю. Верю теперь, целиком и полностью, со всеми своими потрохами. Другой мир, другая реальность, другие нормы и правила. Верю.

Непроизвольно, не осознавая, что не достану до горделиво вскинутой головы, все же тянусь к ней, жажду ощутить под руками чужую, легендарную, удивительную живую силу.

Мигнул незрячий белесый глаз и, будто что-то почувствовав, дракон изогнул шею и повернулся, ткнувшись мордой в подставленную ладонь.

Замерла испуганно я, застыл и он, как застывает смертоносный хищник, поверженный неведомой ранее и оттого обездвиживающей лаской.

– Невозможный, нереальный… – рвется на свободу неконтролируемый шепот, а мои пальцы уже скользят по чешуе с острыми краями, по тяжелой челюсти, задерживаются на выступающем влажном клыке толщиной с мое запястье, устремляются дальше, к роговым отросткам, венцом обогнувшим голову, по шрамам, нанесенным чужими когтями.

Это на человеческом лице не понять, а в драконьем обличье все становилось ясным.

Я отшатнулась, словно обжегшись, отпрянула.

– Арвелл?! Арвелл, это ты?

Глухой короткий рык служит ответом, и теперь на меня смотрит бездонный черный глаз. В зрачке отразилась изломанная молния, осветившая едва сдерживаемую тягу к небесам.

– Арвелл… подожди, прошу. Подожди!

Надо было другое сказать, совсем другое, но уже стало поздно. Слишком, чтобы разметаться другими фразами, извинениями, оправданиями, неуклюжими шутками, могущими хоть как-то обернуть произошедшее в игру, в случайность, в нечто, позволяющее сохранить собственное достоинство. Теперь я, забыв обо всех принципах, неслась обратно, скользя и отчаянно балансируя, и все не удержаться было, и время летело слишком быстро, чтобы больше не бояться, еще ужаснее – обернуться, узнать, что не дождался.

Взвилась и соскользнула по чешуе веревка, и лишь со второго раза удалось замкнуть петлю, и судорожно сжимая концы, неловко взобраться. Еще петля, через гребень.

Удержится ли дерзнувшая оседлать дракона в стремительной гонке?

И простит ли он, если перебраться ближе к шее?

В голову пришла нелепая ассоциация и смылась проливным дождем. Проскользнула вторая петля, заарканила древнюю силу, сцепила с тонкой хрупкой талией.

Крикнуть? Я стукнула ладонью, беззвучно отдавая разрешение.

Дракон этого только и ждал. Взмыл, взвился, набирая скорость, нырнул под самой молнией, выскользнул из ее сетей, ликующе расправил крылья, позволяя небесам держать.

Нет, только не кричать, только не издавать ни звука, не позволять себе раствориться во всем этом непередаваемом великолепии. Справиться, во чтобы то ни стало, справиться с самой собой.

Я, к счастью, и не кричала, это кто-то другой захлебывался искренним восторгом, ловя растрескавшимися губами капли дождя, пожирая воспаленными глазами величие происходящего. Это кто-то другой раскидывал руки и откидывался так, что гребень больно врезался в спину. Это кто-то другой ярил беснующуюся стихию, обнимая исполинскую шею и смотря прямо и смело в огненную бездну.

Разкидывались рваные клочья облаков, вздувались жилами на исполинском челе, перемешивались, протягиваясь стеной воды к хрипящей морской бескрайности. И где тут верх, где низ, и остались ли эти понятия, когда ввинчивалась под самые звезды черная тень и без сил, опутанная чистой ослепляющей энергией, падала в бездну, чтобы в последний миг распластать крылья и ликующе исторгнуть столб огня.