Текст книги "Крест и стрела"

Автор книги: Альберт Мальц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

И это его спасло. Другая собака вцепилась бы куда попало, но эта разъяренная дворняжка прицеливалась только к горлу. Она бросалась на него, натыкаясь на локоть, отскакивала и бросалась снова, а Вилли тем временем вышел из оцепенения и стал молотить кулаком наугад. Один удар пришелся по собачьей морде, и сука, визжа, покатилась по земле, но тут же опять кинулась на Вилли. А он все махал своим огромным кулачищем, и на этот раз мощный удар обрушился ей на череп. Собака упала и больше не подымалась. Лапы ее слегка дернулись, потом она затихла.

Быть может, она еще не издохла, а была только оглушена, но установить это уже не удалось. Когда собака завизжала от первого удара кулаком, Берта Линг выбежала во двор – и все дальнейшее происходило у нее на глазах. Закричав, Берта побежала к забору, но поздно – собаку уже ничто не могло спасти. Какой-то странный подсознательный толчок заставил Вилли вспомнить способ убийства, которому его обучали еще новобранцем в армии, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Согнув колени, он высоко подпрыгнул над собакой и с размаху стал на нее обеими ногами. Берта услыхала хруст собачьих ребер. Она истошно закричала. А Вилли, изумленный ее внезапным появлением, испуганный ее криком, растерянно глядел то на незнакомую женщину, то на собаку. От физических усилий голова его кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Он вдруг понял, что наделал, и не знал, куда деваться от стыда.

Берта подбежала к неподвижной собаке, опустилась на колени и громко окликнула ее. Собака не шевельнулась. Берта подняла и опустила бессильно упавшую собачью голову, потрогала рукой жирное туловище. Наконец с испугом и гневом она убедилась, что собака мертва. Вскочив на ноги, Берта дала волю своей злости: посыпались самые грубые крестьянские ругательства. И вдруг она замолчала. К ее удивлению, убийца исчез. Она взглянула на дорогу – его не было. Она пробежала несколько шагов в сторону завода – она сразу догадалась, что это один из заводских рабочих, – но впереди была только тьма да туман. Вне себя от злости, Берта вернулась к собаке.

Берта разозлилась вовсе не потому, что была привязана к собаке. Суку завел когда-то ее муж, а Берта терпеть не могла это злобное существо. Но почему же не иметь на ферме собаку, тем более такую, которую и кормить не надо – она поедала всяких грызунов, кишмя кишевших в сарае и на полях. А всего неделю назад Фримль, мясник из их деревни, предлагал ей за собаку четыре марки, если она будет держать язык за зубами, а он уж распорядится собакой по-своему. Берта хоть и отказалась, но обещала подумать. С одной стороны, одолевают крысы, с другой – времена тяжелые, и четыре марки на дороге не валяются. Теперь, конечно, крысы заживут в свое удовольствие, а Фримль вряд ли купит мертвую собаку. А если и купит, размышляла Берта, то, небось, скостит цену, скряга чертов! Сделка тайная, так что она будет в его руках.

Вконец расстроившись, Берта решила оттащить собаку на ночь в подвал. Завтра утром она пораньше отвезет ее в город и попробует договориться с Фримлем.

Волоча за собой тяжелую, неподатливую собачью тушу, она пошла к двери, которую оставила настежь, когда выбежала во двор. Она подняла собаку за шиворот, перетащила через порог и вдруг застыла на месте от страха. В кухне возле раковины пил воду из стакана пьяный убийца.

Если бы Берте, когда она выбежала из дому, попалась под руку палка, она раскроила бы Вилли череп, нисколько не думая о последствиях и не боясь за себя. Сейчас же, столкнувшись с ним в своей собственной кухне, она перепугалась. Она не знала, что Вилли вошел в ее дом без всякой цели, как незадолго до того забрел на картофельное поле, а увидев кран, понял, что его мучает нестерпимая жажда, и стал пить стакан за стаканом – это был уже четвертый.

Она видела в нем только озверевшего, пьяного в стельку мужчину, – чего доброго, он прикончит ее, как прикончил собаку.

Молча, вся дрожа, она смотрела, как он выпил полный стакан воды и налил еще. Потом встрепенулась, взяла себя в руки и быстро распахнула входную дверь, чтобы обеспечить себе отступление, если он вдруг бросится на нее.

– Эй, – резко крикнула она, – какого черта ты тут делаешь? Вон отсюда, быстро!

Вилли, успев налить только полстакана, медленно обернулся. Нижняя челюсть его отвисла, как у слабоумного. Вид у него был отталкивающий. Налитые кровью глаза, мокрые всклокоченные волосы, промокшая и разорванная собачьими когтями спецовка – его можно было принять скорее за бродягу, чем за рабочего. Но больше всего пугало Берту то, что он такой большой. Она привыкла к крупным мужчинам, но этот, хоть и ссутулившийся, еле державшийся на ногах, казался просто громадиной. Однако возмущение пересилило в ней страх.

– Ты что, не понимаешь? – закричала она. – Вон из моего дома!

Вилли молча таращил на нее глаза. Он не совсем понимал, кто она такая. Потом, увидев собаку, уразумел, что к чему, и растерянно хмыкнул.

– Ваша собака… – еле ворочая языком, пробормотал он. – Я ее нечаянно…

– Ты уйдешь или нет? – угрожающе крикнула Берта, еще больше повышая голос. – У меня есть телефон! (Это была неправда.) – Я позвоню в полицию!

Вилли, испугавшись, сразу же двинулся к двери.

– Поставь стакан! Ты хочешь заодно и стакан украсть?

Он остановился, как вкопанный, глядя на стакан. Потом торопливо поставил его на самый край стола. Стакан упал и разбился.

– Господи! – воскликнула Берта. – Теперь еще и стакан!

– Простите, простите, – растерянно бормотал Вилли. Он опустился на колени, чтобы подобрать осколки. И вдруг, прежде чем Берта успела крикнуть, чтобы он ничего не трогал и убирался прочь, Вилли неуклюже грохнулся на пол лицом вниз и мгновенно заснул.

– Вставай! – завопила Берта. – Вставай сию же минуту!

В ответ послышалось звучное басовое храпенье.

– Ox! – Подбежав к распростертому Вилли, Берта пнула его в бок башмаком на деревянной подошве, но услышала все тот же сладкий, безмятежный храп. Разгневанная Берта побежала к раковине, налила полное ведро воды, потом перевернула Вилли на спину и вылила всю воду ему на голову. Но с таким же успехом она могла бы облить и паровой молот. Тот реагировал бы точно так же, как Вилли. Тогда Берта принялась колотить его по ребрам тяжелым деревянным ведром – и колотила, пока вдруг не рассмеялась беспомощным смехом. Зря она старается: его, видно, ничем не проймешь.

Немного погодя она присела к столу и стала доедать остывший ужин. Потом пошла в спальню. К двери она придвинула тяжелый комод, а на стул возле изголовья положила самый большой кухонный нож. Ее опять разобрал смех – ну и дурацкая же история! – потом она разозлилась и наконец заснула.

6

Берта проснулась еще до восхода солнца. Она тихонько оделась, приотворила дверь спальни, осторожно заглянула в щелочку и на цыпочках вошла в кухню. Вилли лежал все там же и блаженно спал на осколках разбитого стакана. Берта заколебалась, не зная, за что взяться. У нее много работы по хозяйству: коровы, куры; надо бы съездить на велосипеде в город, отвезти мяснику собаку, да поехать пораньше, чтобы добрые соседи не заинтересовались, что она везет в корзине. Но она не решалась приниматься за дела, пока этот человек в ее доме. Кто знает, что он еще выкинет? Того и гляди, подожжет дом и уж наверняка что-нибудь стянет…

Надеясь на этот раз добиться своего, она опять налила воды в ведро и вылила на Вилли. Он зашевелился. Берта окатила его еще раз. После третьего ведра Вилли открыл глаза и со стоном сел.

– Ну, – сказала Берта, попятившись к столу, где лежал нож, – продрал глаза наконец? Теперь убирайтесь вон. И живо, а то позову полицию!

Вилли уставился на нее тупым взглядом, не понимая, как он попал в дом к незнакомой женщине. Сон почти начисто стер память о вчерашнем. Он сидел у Поппеля и пил шнапс… а дальше он ничего не помнил.

– Ну? – грозно сказала Берта. – Уберетесь вы или нет?

Очевидно, дело было так, подумал Вилли: вчера он каким-то образом познакомился с этой женщиной, и она привела его к себе домой. По-видимому, это здешняя крестьянка. Но все-таки, если женщина приводит к себе мужчину, он просыпается не на полу. И бабенка в таких случаях не орет на него, как мегера. В чем же дело? Разругались они под конец, что ли? Из-за чего? Он – человек смирный, он никогда ни с кем не ссорился.

Кряхтя от боли в голове и ломоты в ребрах, Вилли с трудом поднялся на ноги.

Берта отступила назад, крепко сжимая в руке нож.

– Простите, – смущенно сказал он, – как я сюда попал?

– Вломился в дом. Словно громила. Вот как!

– Вломился? – Вилли не сомневался, что она лжет.

– Ах, вы, конечно, не помните? – Высоким плачущим голосом она передразнила его: – «Я нечаянно… Я был пьян… Ничего не помню!» Знаю я вас, мужчин. Все вы свиньи!

– Простите, – почти жалобно сказал Вилли. – Ради бога, простите. Я сейчас уйду. Только скажите, где я?

– На моей ферме, вот где! Вы, небось, с завода?

Вилли смущенно кивнул.

– На завод идти в ту сторону, по дороге. И очень жаль, что вы не дошли туда, а ввалились в мой дом и стали бить посуду, как сумасшедший.

– Бить посуду? – с вялым испугом спросил он. – А что я разбил?

– Глядите. Этот стакан.

– О-о!.. Не беспокойтесь. Я заплачу.

– А собака? За нее вы тоже заплатите?

Вилли вытаращил глаза.

– Какая собака?

– Да вон та, – указала Берта. – Моя собака, которую вы убили.

Он уставился недоуменным взглядом на окоченевший, безобразный труп собаки у порога, подозревая, что женщина просто выдумывает. Как он мог убить собаку? Зачем? Но, главное, как он сюда попал?

– Я ее убил? Неужели правда? – спросил он.

– Может, вы скажете, что она живая? Может, она, по-вашему, лает? Эх вы, скотина этакая!

– Как же я ее убил?

– Раздавили ножищами, вот как. Сначала хватили ее кулаком по голове, а потом давай топтать. Все кости ей переломали, а. какая была собака! Я в ней души не чаяла. Ну, так как же, заплатите или мне идти в полицию?

– Заплачу, конечно, заплачу, – торопливо заверил ее Вилли. – Я честный человек. Раз вы говорите, что я ее убил, я вам заплачу за нее. Только как же это могло быть? Зачем бы я стал убивать собаку?

Берта, конечно, знала, что ее зловредная дворняжка сама виновата – должно быть, накинулась на этого прохожего, как раньше кидалась и на других. А так как нрав собаки хорошо знаком в деревне, то, сколько бы Берта ни грозила полицией, все это были лишь пустые слова. Но когда Вилли поспешно согласился возместить убытки, у нее даже дух захватило. Вот повезло-то!

– Слушайте, – сказала она. – Что сделано, то сделано. Я понятия не имею, почему вы ее убили. Я знаю только, что она никогда в жизни никому не сделала вреда. Ласковая была, как овечка. Может, она подбежала, чтобы вы ее погладили, а вы, скотина бесчувственная, взяли да убили бедняжку!

– Это ужасно, – пробормотал Вилли. – Бедная собачка!

– Нечего теперь нюни распускать. Хотите, чтоб все было честно-благородно, платите деньги.

– Я заплачу. Я же сказал, что заплачу!

– Она ученая была, имейте в виду. Не простая собака.

– Я заплачу. Скажите сколько.

– Когда стадо шло домой, разве я когда-нибудь ходила встречать коров? Бывало, скажешь: «Пригони коров», она побежит и пригонит.

– Мне очень жаль, очень жаль, – убито бормотал Вилли. – Поверьте мне, я уплачу.

– И уж как я ее любила! Я женщина одинокая, она у меня и сторожем была. Где теперь найдешь такую собаку?

– Мне очень, очень неприятно, – в отчаянии сказал Вилли. – Если б можно было ее оживить, я бы оживил. Но я честный человек и…

– Ладно, если вы честный, давайте восемнадцать марок, – это и за стакан тоже.

Вилли опешил.

– Восемнадцать марок?

– Ха! Как видно, честный вы только на словах.

– Но… восемнадцать… Да ведь самая породистая собака стоит…

– Что вы мне толкуете о породистых собаках! – язвительно перебила Берта. – На что фермеру ихняя порода? Мне нужна такая собака, чтоб работала, чтобы знала свое дело, а не породистая финтифлюшка с закорючкой вместо хвоста! А потом, я же не говорю, что четыре года назад заплатила за нее восемнадцать марок. Вовсе нет! Но ее столько лет учили– это стоит денег, правда? Вы должны возместить то, что собака стоила мне. Так что платите, или я иду в полицию. А полиция возьмет с вас больше, не беспокойтесь! Они не такие добрые, как я. В полиции вы еще и штраф заплатите!

– Ладно, ладно, – быстро сказал Вилли. – Восемнадцать марок! Что ж, заплачу. – Он сунул руку в карман и вынул два пфеннига. – О-о! – тихо протянул он.

– «О-о!» – передразнила его Берта.

– Я принесу, даю вам слово. Сегодня же вечером принесу.

Сердце Берты дрогнуло от разочарования. Кажется, плакали ее денежки. Ведь она не решится идти в полицию.

– Слушайте, – сказал Вилли, по-своему поняв выражение ее лица, – вот мое удостоверение личности. Если я не принесу деньги, можете заявить на завод.

Берта внимательно поглядела на удостоверение.

– А когда вы принесете? Вечером можете?

– Могу.

– Ладно, значит, сегодня вечером – не то завтра утром я иду в полицию.

Вилли кивнул. Неуклюже потоптавшись на месте, он пробормотал: «До свиданья», – и вышел.

Берта на цыпочках подошла к двери и постояла, глядя вслед Вилли, шедшему к калитке. «Сроду не видела такого простофили!» – подумала она, смеясь про себя. Она взглянула на окоченевший труп собаки и ткнула его носком башмака.

– Вот уж повезло, так повезло! – воскликнула она вслух с приглушенным смешком. – Отделалась от этой дряни да еще восемнадцать марок заработала!

При таких довольно неприятных обстоятельствах встретились мужчина и женщина, которым было суждено полюбить друг друга.

Глава девятая

1

Вилли пришел поздно вечером, когда Берта уже собиралась ложиться. Почти весь день он проспал, затем потратил несколько часов, чтобы собрать пять марок, которые сейчас лежали у него в кармане. Он терпеливо ходил от одного знакомого к другому, одалживая по монетке то тут, то там. И весь вечер он ругал себя за то, что пропил последние деньги у Поппеля. Не материальные, а чисто моральные соображения заставляли его раскаиваться – как можно было дойти до такого скотского состояния! И хотя темная тяга к шнапсу была в нем сильнее гордости, все же и пьянствуя он никогда не мог заглушить тайный стыд.

Он пришел на ферму к девяти часам вечера. Увидев, что в окнах темно и маскировочные шторы не спущены, он заколебался, не зная, как быть. Может, этой женщины нет дома и он должен подождать? А если она уже спит, может будить ее неудобно? Вилли, заводской рабочий, живущий в бараке с электрическим освещением, не знал, какое ничтожное количество керосину выдавалось по карточкам. Но для одинокой крестьянки Берты Линг, которой почти все вечера приходилось сидеть в темноте, нехватка керосина была одним из самых тягостных лишений военного времени. Сейчас она сидела на кухне и парила ноги. Деревянные подошвы новых башмаков «Победа» набивали ей мозоли.

Вилли пошел на компромисс со своей нерешительностью, постучав еле слышно. И невольно вздрогнул, услышав громкий голос из кухни:

– Да? Кто там?

– Это я… Веглер… с завода.

– Одну минутку, – отозвалась Берта, взволнованно вскакивая с места. Она босиком подбежала к окну, спустила шторку и зажгла лампу, потом быстро отворила дверь. – Входите, входите, – приветливо сказала она, охваченная наивной алчностью, которую не могла даже утаить. – Я… – Она застыла на месте с открытым ртом. Неужели это тот самый человек? Не может быть! Весь день Вилли представлялся ей таким, каким она видела его утром, – огромным оборванцем с идиотски-бессмысленной рожей. У того громилы и стоявшего на пороге мужчины было только одно общее – мощное сложение. Вилли приоделся – синий шерстяной костюм, чистая белая рубашка, галстук, вычищенные ботинки. Он совершенно сознательно хотел исправить неприятное впечатление, которое наверняка произвел на женщину вчера вечером. И вовсе не потому, что его интересовала сама Берта. По правде говоря, в памяти у него остались только ее громкий голос да злобная сварливость. Но в характере Вилли имелась одна глубоко скрытая черта: для него было невыносимо знать, что кто-то думает о нем плохо. И сегодня вечером, собираясь рассчитываться с незнакомой женщиной, он полчаса приводил себя в порядок, словно шел на праздник.

Вилли даже не подозревал, каким успехом увенчались его старания. Вместо вчерашнего бродяги Берта неожиданно увидела перед собой аккуратно одетого, представительного и даже красивого мужчину. Ей стало стыдно за свой вид; она подбежала к двери босиком, платье на ней было старое и грязное, а волосы… почти бессознательным движением она подняла руку и потрогала, не откололись ли косы. Наконец, оправившись от неожиданности, она сказала:

– Ну, что же вы не входите? – и чуть надменно добавила – Очень уж вы поздно. Я собиралась ложиться.

– Простите, – извинился Вилли и робко шагнул в кухню. – Дело в том, что… – Он запнулся. – Пришлось занимать деньги, понимаете. На это ушло много времени.

– О, вам пришлось занимать, – повторила Берта не без некоторого смущения. Фримль уже заплатил ей за собаку две марки. Получить за дохлого пса целых двадцать марок вроде как бы грешно. Чтобы скрыть смущение, она громко воскликнула – Что ж, может, теперь не будете убивать чужих собак!

– Нет, нет, вы не думайте, ради бога… я не такой человек.

– Ну, и что же?..

– Ну и вот… Дело в том, что сегодня я достал не все деньги. Не удалось столько занять.

– Ах, вот как!..

– Но завтра вечером я принесу остальные.

Берта нахмурилась.

– Вы обещали сегодня.

– Я старался, как мог. Поверьте. – Вот, у меня только пять марок. В воскресенье непременно принесу остальное. – Он протянул ей деньги.

– Вы же сказали – завтра. А завтра не воскресенье, а суббота.

– Да… суббота, – запинаясь, поправился он. – Завтра вечером, это точно. Завтра у нас получка.

– Ладно, значит завтра. – Она подставила ладонь, и Вилли положил в нее монеты.

– Да, завтра, – туповато повторил он. – Значит, вот какое дело… – Он переминался с ноги на ногу. Сейчас, в трезвом виде, он заметил, что женщина не так уж неприятна. Ему казалось, что следовало бы извиниться перед ней поделикатнее.

– А какое дело? – спросила Берта с чуть насмешливой улыбкой. Робость вчерашнего хулигана начинала ее забавлять.

– Значит, до завтра. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Вилли шагнул к двери и вдруг сразу же остановился. У Берты мелькнула мысль, что у него, наверное, не хватает винтиков. Что за человек этот огромный увалень? Убивает кулаком собак, но платит за это восемнадцать марок. Вчера напился, как свинья, сегодня скромен, словно мальчик из церковного хора. Уходит, останавливается, четыре раза, как идиот, прощается, а теперь еще что?

Вилли пристально смотрел в угол кухни. Проследив за его взглядом, Берта поняла, что он глядит на аккордеон.

– Ну? – воскликнула она.

Вилли вздрогнул.

– Это у вас аккордеон?

– Не рояль же.

– Аккордеон, – мягко проговорил Вилли, будто в этом слове для него заключалось что-то очень дорогое.

– Ну и что?

Вилли обернулся к ней с таким сиянием в голубых глазах, что Берта только молча дивилась на него.

– Я раньше играл на аккордеоне, – так же мягко сказал он. Ему стало трудно дышать от внезапной горько-сладостной тоски. – Я… я любил это. Но мой аккордеон погиб во время бомбежки.

Берта ничего не ответила.

– Вы играете?

– Мой муж играл.

– Он на фронте?

– Я вдова.

Вилли кивнул.

– Ну, значит, спокойной ночи. – Не успев сделать и шага, он снова остановился. – Фрау?..

– Линг.

– Фрау Линг… нельзя ли… не разрешите ли вы мне поиграть минутку? На аккордеоне?

– Сейчас?

– Я… хотелось бы сейчас. Но если…

Берта пожала плечами.

– Ладно, только недолго.

– Спасибо.

Вилли быстро подошел к ящику, который служил аккордеону футляром. Осторожно вынув аккордеон, Вилли глядел на него заблестевшими глазами. Берта следила за ним взглядом, опять поразившись нежности, так неожиданно засветившейся в его глазах, и уже невольно интересуясь им. Он явился, когда обещал, не нарушил их уговора насчет денег и теперь больше не вызывал в ней враждебного чувства. Может, он и буянит, когда напьется, но вообще-то, видно, он не грубиян. По правде говоря, этот собачий убийца был довольно привлекателен. Вчера вечером, когда она не знала, чего от него можно ожидать, ее испугало то, что он такой большой; сейчас она смотрела на его широкие плечи и мощную грудь уже другими глазами. Единственное, что ее смущало, – это бесстрастность его лица. Никогда еще не видела она человека с таким каменным лицом – не жестоким, не злым, а просто без всякого выражения.

Она разглядывала его в упор. Вилли сел, поставив аккордеон на колени. Он слегка пробежался пальцами по клавишам, потом вытер их рукавом. Несколько секунд он сидел неподвижно, устремив рассеянный взгляд на инструмент. Очевидно, он забыл о ее присутствии. Она не знала, что в памяти его встают ушедшие годы и что аккордеон – единственный предмет из его прошлого, сохранивший на себе солнечный отблеск.

– Ну? – спросила она.

Вздрогнув от неожиданности, Вилли поднял глаза.

– Вы, кажется, хотели играть?

– Да, – торопливо ответил он. Положив пальцы на клавиши, он вытянул ноги и заиграл. Полилась нежная, грустная, совсем незнакомая Берте мелодия. «А ведь Иоганн играл куда хуже», – после первых же тактов подумала она. Тихонько вздохнув, она села и все смотрела на Вилли. Немного погодя она отвела взгляд и закрыла глаза. Музыка ей нравилась, но наводила грусть. Мужчина, играющий вечером на аккордеоне, был для нее как бы олицетворением всего, чего она лишилась, когда умер муж. Часто она с горечью думала, что городской женщине гораздо легче сносить одиночество. Городская может пойти работать на фабрику, а там всегда есть с кем перекинуться словом; а по вечерам можно пройтись по людным улицам, заглянуть к знакомым или поболтать с какой-нибудь соседкой. Но здесь, на ферме, – ужасно! Берте было не так тоскливо, пока сына не забрали в армию и пока у нее жил работник, хоть он был на редкость угрюмый малый. Словом, пока весь долгий день рядом была живая душа. Кто-то, с кем можно завтракать, ужинать и скоротать вечер. Очень тяжело, проведя целый день в одиночестве, и вечерами сидеть одной в темноте, одной ложиться в постель и знать, что проснешься, а в доме – никого. Уже почти год, как уехал сын, и два месяца, как нет даже работника; и вот в ее кухне появился мужчина, играющий на аккордеоне, и это просто жестоко, это невозможно вынести, потому что теперь она еще острее будет чувствовать свое одиночество по вечерам.

– Ну, хватит! – вдруг грубо сказала она. – Мне пора спать.

Вилли оборвал аккорд. Торопливо и смущенно он поднялся с места. Он не понимал, почему рассердилась женщина, и обиделся. Но без возражений положил аккордеон обратно в ящик.

– Спасибо вам, фрау Линг. Прекрасный инструмент. Мне было так приятно…

– Напрасно я вам позволила играть, – резко перебила его Берта. – Уходите. Я устала.

– Д-да, – запинаясь, сказал он. – Простите. – Окончательно растерявшись, он быстро вышел.

– Смотрите же, – крикнула Берта ему вслед, подбегая к двери, – остальные деньги в субботу, или я иду в полицию, так и знайте!

Она сердито захлопнула дверь. Направляясь в свою комнату, она вдруг расплакалась. Тихо всхлипывая, она раздевалась и так жгуче, хотя и необъяснимо, ненавидела Вилли, что готова была убить его. Больше часу она лежала без сна. Последнее, что она слышала, была заводская сирена, дававшая сигнал воздушной тревоги, – это значило, что приближаются английские самолеты. Берта со злостью подумала: «Это мужчины затевают войны, а не мы. Мужчинам нравится заниматься политикой и убивать друг друга. Свиньи, им что, умереть-то нетрудно, а каково нам жить одним!»

Наконец она заснула.

2

На другой вечер по дороге на ферму Вилли обдумывал, как бы поближе познакомиться с фрау Линг, чтобы после того, как он сегодня расплатится с ней, можно было бы приходить к ней в гости. Цель его была проста, но побуждения сложны, и Вилли не совсем отдавал себе в них отчет. У него было одно определенное стремление: еще раз пережить те десять минут, что он провел в ее кухне. Музыка всегда доставляла ему радость; когда он ушел с фермы, на него нахлынуло множество светлых воспоминаний. И по крайней мере хоть ненадолго, но на душе у него стало легче. Снова вырваться из беспросветного мрака, еще раз пережить это чудо – тишину чистой кухни и присутствие женщины, пусть непонятной, своенравной, даже иногда сварливой, но женщины, – вот к чему сводилось его простое, осознанное желание.

На самом деле все было гораздо сложнее. После целого десятилетия событий, которые не мог вместить его разум, на Вилли нашел как бы душевный столбняк. Вилли инстинктивно стремился выключиться из жизни – так раненый зверь забивается в глубь пещеры, в мрак и тишину и там зализывает свои раны. Но если раненый зверь не погибает, он в конце концов не может не выползти на свет, на воздух, за пищей, – так и душа Вилли рано или поздно должна была выйти из сонного оцепенения. И все это – музыка, кухня, женщина, блеск медной сковородки, скрип калитки, запахи жилья, – все это было воплощением живой жизни и будоражило в нем давно погребенные чувства. Еще не все умерло в его душе, и когда на него пахнуло теплом мирной жизни, он был охвачен глубоким волнением.

Сегодня, открыв скрипнувшую калитку, он увидел под дверью полоску света. И теперь он в свою очередь был поражен видом встретившей его женщины. Это уже не злобная ведьма, оравшая на него в ту ночь, когда он напился, и не вчерашняя неряшливая крестьянка, не спускавшая с него настороженного взгляда. Берта улыбалась ему, лицо ее стало удивительно приятным, и вся она показалась ему просто красавицей.

Берта готовилась к приходу Вилли старательно, обдуманно и на что-то смутно надеясь. Она аккуратно заплела в косы свои жесткие темные волосы, вымылась, надела самый вычурный наряд из своего скудного гардероба: платье из дешевого черного атласа, туго облегающее фигуру. Вилли вдруг потянуло к ней, как к женщине, – она поняла это по его глазам. Поняла, взвесила и осталась довольна, – на это она и рассчитывала.

– Добрый вечер, – тихо сказала она. – Входите, герр Веглер.

– Добрый вечер, – медленно ответил он, глядя на нее во все глаза. И неловко добавил – Сегодня дождь не идет.

Улыбка ее стала чуточку шире.

– Да. Вечер прекрасный. Вы не посидите немножко? – Она указала на стул.

– Спасибо. – Огромный и неуклюжий, он присел на краешек стула. Берта уселась рядом, на качалку. С ее полных губ не сходила еле заметная, затаенная улыбка.

– Я принес остальные деньги… – смущенно начал Вилли. – «Какая же она красивая, – думал он про себя. – Почему я вчера этого не заметил?» – Он пошарил в кармане, вынул деньги и положил на стол. – Может, пересчитаете?

Берта пожала плечами.

– Надеюсь, все верно, – медленно ответила она, улыбаясь. – Надеюсь, герр Веглер, в трезвом виде вы считаете правильно.

Вилли покраснел.

– Я знаю, деньгами такую собаку не окупишь, – сокрушенно сказал он. – Мне до того неприятно, что я ее убил, фрау Линг, просто сказать не могу. Поверьте мне.

– Да ладно, что там вспоминать! – быстро воскликнула Берта. Смиренность его была так искренна, что ей стало не по себе. Она бессовестно надула его, и он же просит прощения, – от этого она еще острее чувствовала свою вину. Она вскочила, схватила со стола деньги и бросила их в глиняный кувшин на буфете. – Хватит об этом, герр Веглер. Вы со мной честно рассчитались. Все кончено и забыто.

– Нет, погодите, – взволнованно сказал Веглер. – Я не… Мне не хочется, чтобы вы думали, будто я такой… будто это часто со мной бывает.

Берта передернула плечами и ничего не ответила. Ее молчание и этот жест совсем сбили его с толку: очевидно, он просто дурак. Ясно же, он отдал деньги, и больше ей ничего от него не нужно. Сразу погрустневший и разочарованный, Вилли поднялся со стула.

– А вы не хотите поиграть на аккордеоне? – тихо спросила Берта.

– Да, конечно! – обрадовался Вилли. – Я надеялся, что… Но вчера это вам было неприятно.

– Ничего подобного, – улыбнулась Берта. – Мне нравится, как вы играете…

– Спасибо. Я как раз надеялся…

Вилли тотчас же пошел к ящику в углу кухни. И на этот раз опять, едва он коснулся инструмента, глаза его мгновенно смягчились. Берте это нравилось, хоть было и непонятно, и в то же время она грустно думала: «Почему же у него каменное лицо? Что заставляет такого человека напиваться и безобразничать? У женщин тоже немало горя, но они не безобразничают».

Больше всего на свете Берта ненавидела грубую жестокость мужчин и, как почти все женщины, часто этого и не сознавая, противилась мужским законам, которые управляли ее жизнью. С детских лет ей пришлось бороться с укоренившимся в ее среде презрением к женщине, с тысячелетней традицией, созданной мужчинами, а теперь приписываемой богу, природе или государству. Вероятно, поэтому ее так тронула застенчивость Вилли. Он не слюнтяй какой-нибудь – достаточно взглянуть на него, чтобы убедиться в этом, а Берта терпеть не могла слюнтяев. И если при первой встрече Берта была возмущена его бессмысленной пьяной жестокостью, то сейчас она мгновенно почувствовала, что этот человек не станет презирать женщину за то, что она – женщина. Он просил у нее прощения искренне, без всякой снисходительности, и Берта, имея за плечами тридцатишестилетний опыт хитрого маневрирования в мире, созданном мужчинами для себя, поняла, что он не такой, как другие.

Их роман начался с той минуты, когда Вилли сел и положил на колени аккордеон. Взяв первые аккорды, он взглянул на Берту с застенчивой благодарной улыбкой, и, сами того не подозревая, они уже начали любить друг друга.

Берта слушала, не отрывая от него затуманенного взгляда. От музыки прошло напряжение, сковывавшее Вилли, твердую линию рта смягчила рассеянная улыбка. В его лице проступила доброта, и оно уже не казалось таким застывшим.

– Вы откуда, герр Веглер? – немного погодя спросила Берта; ей уже хотелось знать о нем побольше.

Вилли поднял глаза.

– Из Дюссельдорфа. Но много лет я жил в Кельне.

– A-а, из Дюссельдорфа, – протянула она. И чуть-чуть смущенно добавила – У вас, наверное, есть семья?

– Нет, – сказал Вилли и перестал играть – так пронзительна была тоска, внезапно хлынувшая в его сердце. Голубые глаза его снова стали пустыми, а лицо таким же мертвым, как и прежде. Ровным, бесстрастным голосом, будто повторяя заученные слова или будто то, о чем он говорил, давно уже стало ему неинтересным, Вилли сказал: – У меня были жена и сын, фрау Линг. Сын погиб под Нарвиком. Жена убита во время бомбежки. Теперь я один. – Он замолчал и словно окаменел, негодуя на нее за этот неизбежный вопрос, как всегда негодовал на тех, кто любопытствовал насчет его прошлого.