Текст книги "Алхимик, который знал истину (СИ)"

Автор книги: Alan Striker

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

    На лицах наступающего противника было видно недоумение. Они не стреляли в меня, так как я был один. Тем более они не понимали что здесь делает ребенок. Видимо они просто хотели схватить меня, так как я не представлял для них видимой угрозы, а зря! Еще до начала конфликта я позаботился о том, чтобы заранее подготовить в вероятных местах наступления противника все необходимые для преобразования круги. Сотни кругов были размещены мной под землей по всей территории приграничного района. Все для того, чтобы в нужный момент воспользоваться лишь несколькими. По сути все те мои поездки с Дервишем были лишь моим прикрытием которое я организовал, чтобы скрыть мои приготовления. Как истинный мастер я не стал никому раскрывать своих планов. Даже мои слова сказанные майору Харрису имели под собой тоже основание, что и сегодня. Я бы мог использовать те круги и рядом с Фотсеттом. Но зачем торопить события, когда можно насладиться моментом? К тому же несущаяся галопом Кавалерия слишком неудобный объект для преобразования. Слишком быстро несется и может вырваться из круга в самый неподходящий момент.

    Сложив руки и образовав формулу, я активировал ее, вызывая необходимые печати. Пять печатей должны образовать круг, а сами они будут точкам концентрации энергии. И нужные мне печати отозвались. На их месте из земли стали расти огромные каменные столбы, диаметром по десять метров. За полминуты они выросли до пятидесяти метров в высоту и оказались соединены цепями, толщиной с взрослого человека. Как только они перестали расти, я сорвался с места и бегом понесся к центру круга. Нужно было успеть встать в безопасную точку до того, как круг начнет работать. Кто-то открыл по мне огонь, но я уворачиваясь продолжил бежать. Кажется в меня даже пару раз попали, но на этот случай у меня был философский камень, который мигом залечил мои раны, повинуясь моей воле. Воздух заметно потяжелел, как будто перед грозой, а в следующее мгновение десятки молний ударили в столбы и колоссальной мощности электрический заряд прошел по цепям. Храм молний начал работать. Передавая атмосфере определенный потенциал, насыщая ее влагой и теплом, установка создавала разность потенциалов для возникновения в атмосфере молний. Молнии одна за другой ударяли в столбы и я собственными глазами видел какая паника поднялась в рядах противника. Солдаты бросились бежать, но было уже поздно. В самый последний момент я вбежал в центральную точку и сложив руки, активировал круг. Последние печати на столбах активировались и от каждого столба к центру полетели заряды. Соединившись они произвели мощную вспышку, ослепившую всех вокруг, которая имела лишь одно назначение. Скрыть от всех создание Философского камня. Когда она погасла, все кто был внутри печати были мертвы, а я почувствовал, что изменился.

    В этот день нас больше не атаковали.

    ***

    Обратно к своим, я возвращался неспешным шагом. Сейчас мне некуда было торопиться. Энергия переполняла меня, я чувствовал это. Ощущения от того что в тебе заточены тысячи душ... Непередаваемые. Теперь я догадываюсь, что испытывал Хоэнхайм, когда в него поместили половину его народа. И если бы я не повторил тот защитный механизм, придуманный Гомункулом, мой разум просто бы не выдержал. Со мной, скорее всего, произошло бы тоже, что и с Кингом Брэдли, когда он стал гомункулом. Тысячи душ устроили бы борьбу между собой, пока одна сильнейшая не заняла бы главенствующее положение. Хмм, что-то это мне напоминает, но вот что? Что-то из моей прошлой жизни, смутно знакомое. Название вертится на языке, но никак не могу вспомнить.

    Тем не менее, несмотря на предусмотренную мной защиту, крики внутри меня с каждым моим шагом становились все громче. Тысячи аэругских солдат, которых я лишил будущего, кричали от боли и ненависти. Попытки же отстраниться от их криков ничего не принесли. К сожалению, мой отец мало упоминал об этом в своих дневниках. У меня возникло четкое ощущение, что я попал в ловушку собственной самоуверенности. Эти чувства нельзя было сравнить с той болью, которая пронзила меня, когда я проходил врата Истины. Та боль была физической, болью моего тела. Здесь же... здесь же была боль тысяч людей, их вопль души, стоны, что не могут сорваться с их губ. И я страдал из-за их крика. Это была не физическая боль. Моя душа сама сопротивлялась этой силе, пыталась отторгнуть то, что ей противно.

    Из последних сил я дошел до окопов и спрыгнул в них. Теперь противник не мог видеть меня. Пройдя по окопам в сторону тыла, я завалился в ближайший блиндаж.

    – Полковник Элрик, что с вами? – подскочил ко мне какой-то сержант. – У вас идет кровь.

    – Оставьте меня, – прохрипел я, садясь в углу и зажимая голову руками между коленями. – И молчите, молчите!

    – Сэр? – попытался возразить унтер, но я его не хотел слушать.

    Крик становился воистину невыносимым. Я знал, как его остановить. Достаточно отменить преобразование и души вернуться в их тела, и я освобожусь. И если честно с каждой секундой мне хотелось это сделать все больше и больше, и больше. Моя человеческая природа сопротивлялась тому, что я сделал. Мои слабые оправдания не действовали против меня самого. Сейчас я не мог врать самому себе. Казалось еще немного и души вырвутся из меня, а сам я отправлюсь в глубины ада в наказание за свой проступок, за желание обрести силу. За то, что я захотел перестать быть человеком.

    'Фокус не в том, как жить вечно. А в том, как остаться самим собой, навеки' – внезапно вспомнилась мне одна мысль, и я ухватился за нее. Остаться самим собой. Неважно кем я буду. Я отказался от прошлой жизни. Но ничто не отменит тот факт, что сейчас я – Эдвард Элрик. Это мое имя, моя жизнь, моя воля, мое бытие! Неважно, насколько сильно я изменюсь, я навсегда останусь самим собой. Меня будут испытывать, меня будут ненавидеть, меня будут презирать. Я пройду через глубины Ада, но останусь самим собой.

    Я вспомнил... Вспомнил все свое прошлое. Прошлую жизнь. Эту жизнь. Вспомнил Мать. Вспомнил Отца. Вспомнил Брата. Вспомнил о том обещании, что дал на могиле матери. Я желал силы, чтобы больше не умирали люди, что дороги мне. Я был готов пройти многое и дать полный ответ за свои поступки.

    Я вновь почувствовал боль тех, кого поглотил. Но теперь я смотрел на нее иначе. – Я принимаю вас. Я принимаю вашу боль. Я принимаю ваши страдания. Вы ненавидите меня, так обрушьте на меня всю свою ненависть и я приму ее. Вы имели свои цели, я лишил вас их. У вас были свои стремления, я уничтожил их. У вас был мир, и я отобрал его. Теперь ваши цели стремления и мир принадлежат мне. Одно есть все и все суть одно. Такова истина. Станьте частью меня, и я стану частью вас.

    Это были не слова. Это была даже не мысль. Такие вещи сложно передать словами, так как не все слова могут объяснить столь глобальные понятия как мир. Мы люди привыкли судить все с позиции своего собственного понимания. Когда же действительность выходит за эти рамки, мы попросту не можем принять ее, возводя различные преграды и обманывая самих себя. Но я сумел выйти за рамки в очередной раз. Я вновь ощутил то же самое, что произошло тогда, когда я прошел через Врата Истины. Огромные массивы информации вливалось в меня и мне вновь казалось, что мою голову хотят разорвать изнутри. Я узнал абсолютно все, что знали эти люди, их цели, стремления и мир. Я принял их и они стали моими. И я понял. То что я совершил... Это не было моим проступком. Это не проступок. Я не отказался от себя, но я и не отказался от этих людей. Теперь они будут жить во мне. Став с ними единым целым, и приняв их, я позволил им вечно существовать со мной.

    – Сэр? – в очередной раз услышал я рядом с собой. – Я привел врача.

    Подняв голову, я с удивлением посмотрел на сержанта и на доктора. Когда же я попытался приподняться, меня остановили и уложили на топчан.

    – Да все со мной в порядке, – попытался сопротивляться я, но тело плохо меня слушалось.

    – Сэр, у вас была кровь, да и на вас совсем лица не было, – взмолился солдат. Меня удивила его реакция, и я, перестав сопротивляться, позволил медику осмотреть меня.

    – Физически вы в порядке, господин полковник, – констатировал он спустя пять минут. – Даже более того, вы абсолютно здоровы. Впрочем, в вашем-то возрасте...

    – Так что со мной не так? – осторожно решил уточнить я. Доктор, к слову, оказавшийся не военным, как-то странно наклонил голову.

    – Скажите, господин полковник, у вас не было никаких неприятных ощущений в груди сразу после боя? – аккуратно спросил он. – Или же в дыхательной системе? Может быть в горле?

    Я прикрыл глаза рукой и улыбнулся. Похоже, врач решил проверить мое психическое состояние.

    – Вы даже не представляете, доктор насколько сильно, – ответил я. Убрав руку с лица, я присел и все с той же улыбкой посмотрел на пожилого врача. – Спасибо, но мне действительно лучше. Помощь мне не требуется.

    – Но, сэр, это может быть очень серьезно, – попытался он возразить, но я был непреклонен.

    – Нет, теперь все в полном порядке, – успокоил я его. – Я просто вспомнил зачем я все это делаю и боль отступила. Поверьте, этот метод помогает мне, чуть ли не каждый раз, так что я знаю, о чем говорю, – Поднявшись на ноги, я прошелся по блиндажу. Достав часы, я посмотрел сколько времени. Удивительно, но с того момента как я пошел в сторону противника, чтобы совершить преобразование, прошло всего двадцать минут. А такое ощущение, будто прошел целый год. Я повернулся к доктору и сержанту. – Благодарю за службу.

    – Есть, сэр, – ответил сержант. Доктор же ничего не сказал, лишь покачав головой.

    Не знаю, где его откопали, должно быть из госпиталя Фотсета прикомандировали к полевому госпиталю. Просто на военного он совершенно не похож. Впрочем, это уже не мое дело. Кивнув напоследок, я вышел из блиндажа. Не стоит терять время попусту, особенно когда находишься на фронте.

    Поднявшись на бруствер, я осмотрел поле боя. Со стороны Круг преобразования выглядел... нет, не эпично. Так, будто кто-то поставил пять опор ЛЭП в круг и до невозможности натянул кабель между ними. Хорошо хоть у столбов надежное основание... В этот момент с ужасным грохотом столбы рухнули внутрь. Все-таки натяжение было слишком сильным. Сбив фуражку на лоб, я почесал затылок.

    – Больше надо было делать, – произнес я задумчиво. В этот момент краем глаза замечаю, что нам меня внимательно так смотрят бойцы.

    – Сэр, так это правда, что вы их всех убили? – услышал я голос сзади. Там стоял давешний сержант.

    – Да, – кивнул я. – Вот что, сержант, разыщите-ка мне коня. А лучше, для начала, связаться со штабом. Но и коня не забудьте, а то моего подстрелили в начале боя.

    – Есть, сэр, идемте со мной, – сержант проводил меня к работающему телефону. Во время предыдущей атаки этот участок фронта серьезно пострадал. Аэругцы постарались заодно уничтожить и нашу связь. Сам лично видел несколько уничтоженных телефонных аппаратов. Так что придется наладить восстановление техники. Впрочем, алхимик я или нет.

    – Сержант, как ваше имя? – окликнул я его, когда он, проводив меня до телефона, собирался бежать разыскивать мне лошадь.

    – Денис Рейн, – ответил он мне.

    – Вот что, сержант Рейн, пусть соберут все поврежденные в этой атаке телефонные аппараты... – тут я сделал паузу, а потом добавил. – Вообще все оборудование, которое было повреждено во время атаки. Оружие, а особенно пулеметы тем более.

    – Есть, сэр, – отдал он мне честь и вышел.

    Я же поднял трубку полевого телефона и закрутил индуктор. Соединившись с коммутатором, попросил соединить со штабом. Когда трубку передали Дервишу, тот был рад меня слышать. Сообщил ему, что атака отбита с применением алхимии и что в данный момент противник напасть навряд ли отважится, но лучше быть готовыми. Дервиш согласился и сообщил, что выслал подкрепление. Предупредил его, что буду часа через два, так как необходимо восстановить пострадавшее в бою оборудование.

    Ремонт техники и оружия занял у меня полчаса. Понятное дело, философским камнем не пользовался. Лишь своей 'хлопающей' алхимией. Но даже она произвела впечатление. Закончив, я отправился в штаб. На этой ноте закончился день 12 января.

    Боевые действия возобновились на следующее утро. В отместку за уничтоженные части, Аэруго возобновил яростный артиллерийский обстрел наших позиций. Вот только наши артиллеристы не оставили их гостинцы без ответа. Поздним вечером 12 января я навестил позиции нашего доблестного 12-ого артиллерийского полка, и озаботился о том, чтобы максимально восстановить его боеспособность, починив алхимией все орудия, что были повреждены или уничтожены во время контрбатарейной стрельбы противника по позициям нашей артиллерии. Более того, немного доработав алхимией боеприпасы по уже отработанной в Ишваре схеме, я смог повысить мощность взрывчатых веществ на порядок, при этом, не меняя ничего в конструкции самого боеприпаса. Признаюсь честно, схема не моя, мне ее показывал Баск Гран, он её разработал совместно с Кимбли. Железнокровный алхимик обучил ей меня, и я уже применял подобное в ишварской кампании. А теперь решил удивить аместрийской смекалкой и Аэруго. Работы было всего ничего, но уже утром она показала себя неприятным сюрпризом для нашего противника.

    Несмотря на свое превосходство в артиллерии (по данным разведки Аэруго выставило шесть артиллерийских полков, правда, на данный момент было развернуто всего два полка, в штате которых числилось 144 орудия различных калибров), противник так и не смог подавить нашу артиллерию. Три дивизиона 75-мм и один дивизион 105-мм орудий, стреляя с закрытых и замаскированных позиций, за три часа подавили батареи противника. Наши наблюдатели сумели вычислить их и передать координаты, что предопределило исход артиллерийской дуэли. И сразу же после того как артиллерия Аэруго замолчала, наша артиллерия переключилась на позиции пехоты противника, внося смуту в их ряды. Впрочем, к двенадцати часам дня пришлось сократить плотность стрельбы, а еще через час прекратить, так как наступать мы не собирались, а расход боеприпасов уже составил 20%.

    Постепенно война становилась позиционной.

    ***

    Два месяца шли бои в районе крепости Тахду и всякий раз с переменным успехом. За это время наша сводная дивизия потеряла 80% личного состава. Конечно, в течение этого времени к нам не раз подходило подкрепление. Но и вновь прибывшие полки потеряли немалую часть своих бойцов. Командование довело общую численность войск до трех дивизий, а фронт со вступлением в войну Федерации Крета растянулся от Южного Хребта до гор Домено. И хотя на других участках границы было спокойно, напряжение все равно оставалось. К слову, поводом для вступления Креты в войну стало применение Аместрисом алхимии. То, что мы защищали свою территорию, они в расчет не брали. Впрочем, была бы причина, а повод найдется.

    За это время я смог еще дважды активировать круги для Философского камня. Делать это приходилось в жесточайших условиях. В отличие от первого раза, теперь увидев меня на поле боя, противник сосредотачивал весь огонь на мне. Поэтому оба раза я смог активировать круги только когда заранее, ночью, в маскировочной одежде, перебирался в нужную точку. Мне, государственному алхимику приходилось действовать из засады. Зато благодаря моим усилиям силы противника в общей сложности сократились практически на бригаду. А если еще добавить сюда, сколько погибло солдат противника от рук наших солдат, то можно с уверенностью сказать, Крета и Аэруго знатно получили по зубам.

    По итогам многочисленных боев стало очевидно, что государственных алхимиков практически невозможно применять в позиционной войне как боевую единицу. Вся боевая мощь нивелируется колоссальным расстоянием до врага (расстояния между передними линиями варьировались от 400 до 800 метров) и слабой защищенностью самого алхимика. Об этом я и составил подробный доклад Фюреру. Тем не менее, польза от применения алхимиков все-таки была, причем огромная. У нас не стоял вопрос относительно пополнения техники взамен уничтоженной, так как я восстанавливал все, что уничтожал враг. Уничтоженные орудия артиллерийских полков, дивизионов и батарей за эти месяцы я ухитрялся восстанавливать многократно, некоторые даже до десяти раз. Также раз в два-три дня я наведывался в госпиталь и помогал поднять на ноги практически безнадежных больных. Таким образом, многих раненых удалось вернуть в строй. Поэтому в докладе я отметил перспективность использования алхимиков в качестве поддержки регулярной армии.

    Тем не менее, подобный напряженный график, постоянные недосыпы, нерегулярное и некачественное питание, нервное напряжение, все это не могло не сказаться на мне. Внешне я, конечно, оставался здоровым, но моя худоба и постоянная бледность уже не скрывалась от других. Как-то после одной из инспекций генерала Хакуро, тот осведомился о моем самочувствии, на что я ответил, что со мной все в порядке. Тем не менее, через неделю, 15 февраля 1911 года, пришел приказ Фюрера о моем переводе обратно в Восточный штаб. Мне предписывалось сдать все дела моему преемнику, которым как ни странно оказался Кимбли. Он уже две недели находился на фронте и уже просто достал меня нытьем по поводу того что ему не дают проявиться себя самого и свое 'искусство', что я ограничиваю его. Пожелав ему не переусердствовать в этом желании, я попрощался с ним, а также со многими своими сослуживцами.

    17 февраля я сел в поезд, следующий в Централ. Следовало сдать отчет о результатах своей полугодичной работы, который занимал, чуть ли не половину моего чемодана, а также выбить себе отпуск. Желательно на полгода, а так – хотя бы на месяц. Я не пользовался алхимией, чтобы полностью восстановить свой организм, чтобы начальство не считало, что я все перенес так легко. Даже следы нескольких ранений я специально не сводил, хотя и залечивал их сразу на поле боя алхимией. И дело не в том, что шрамы украшают мужчину. Просто мне не хотелось плодить подозрения, от того что я слишком хорошо излечиваю себя. Слишком многие видели, как в меня попадали аэругские солдаты.

    ***

    Приехав в Централ, и едва выйдя из поезда, я поначалу намеревался сразу направиться в сторону Штаба, вот только время было уже позднее. Было восемь часов вечера и в принципе можно никуда не торопиться и заночевать в гостинице, а уже завтра с новыми силами идти в этот 'серпентарий'. Но не успел я пройти до конца платформы, как меня окликнули. У колонны стоял Маэс Хьюз собственной персоны. Наверняка узнав, что я приезжаю, он вызвался самолично встретить меня.

    – Привет, Эдвард, а я за тобой, – поприветствовал он, протягивая мне руку и отбирая мой чемодан.

    – И тебе не хворать, – ответил я, рассматривая его. – Сразу видно женатого человека. Вот при всем желании я бы не смог так отгладить мундир как у тебя, хотя позавчера весь день провел в приготовлениях к отъезду и наведении марафета.

    – Тут ты прав, – улыбнулся он в ответ. – Ты не представляешь, как же хороша моя милая Гресия. А ты видел ее животик?

    – Хьюз, как я мог видеть ее животик, если мы с тобой виделись семь месяцев назад? – с сарказмом в голосе спросил я, садясь в машину. На улице была зима, десять градусов ниже ноля, и мне не охота было мерзнуть. Тем более, когда есть возможность доехать в теплой машине, а не идти пешком во время метели.

    – Тогда я покажу тебе фотографию, – сказал он, сев за руль, и, закопавшись во внутренний карман кителя, вытащил оттуда снимок и показал мне его. Гресия действительно была с животиком. – Правда милая? – спросил он, прижимаясь к фотографии. В такие минуты Хьюз становился неадекватен и я попросту согласился.

    – Милая, – кивнул я, откидываясь на спинку сидения. – Может, поедем уже? Хочу поскорее закончить сегодня с делами и наконец отдохнуть!

    – Хорошо, Эд, – кивнул Маэс, заводя машину. – Кстати, остановишься у нас!

    – А где еще? – недоуменно спросил я. – Сколько раз бывал в Централе и всякий раз ты тащил меня к себе. Так что если уж ты меня встретил, то грех отказываться.

    – Вот и чудно! – кивнул Маэс, выезжая с парковки. – Я предупредил Гресию и она обещалась приготовить твой любимый яблочный пирог.

    – Кстати, у нее какой месяц? – спросил я.

    – Начало девятого, но до родов еще две недели минимум, – ответил Хьюз.

    – Значит, минимум через две недели ты станешь папой, так? – улыбаясь, сказал я. – Первые несколько лет ты не будешь спать по ночам, поднимаясь от малейшего шороха, будешь стирать распашонки, ползунки, и, конечно же, пеленки. Будешь слышать плач по каждому поводу, особенно когда твой ребенок описается или у него начнут расти зубы. А уж если он заболеет... За дорогой следи! – Маэс последние полминуты смотрел не вперед, а на меня. Причем такими глазами, что я испугался как бы он прямо сейчас, не свалился в обморок от избытка чувств. Все-таки на скорости в пятьдесят километров в час это чревато. Повернувшись в нужную сторону, будущий папаша выровнял машину.

    – То, что ты сказал, правда? – наконец спросил он меня.

    – Разумеется, – ответил я тоном, не терпящим возражений. – Когда мне было два, а Алу всего полгода, я хорошо запомнил эти особенности заботы о младенце. Я, между прочим, тоже не спал ночью, когда маленький Ал писался, и он поднимал ор на весь дом.

    – И что мне делать? – спросил он, вновь поворачиваясь ко мне, но я жестом указал следить за дорогой.

    – Что делать? – задумчиво произнес я. – Принять как данность и радоваться своему ребенку. И потом, все не так плохо как я тебе описал. Главное не разбаловать, а то я тебя знаю, – в этот момент мы подъехали к дому Хьюза и когда он припарковал машину, мы вылезли в метель. – Эх, какая метель разыгралась-то. На Юге такой зимы не было.

    – Хорошо, что мы не в Бриггсе, там говорят еще хуже, – ответил он, кутаясь в плащ. – Ладно, пойдем быстрее.

    За полминуты мы добежали до подъезда и, зайдя внутрь, вздохнули с облегчением. Пока мы ехали, метель только усилилась и сейчас, поднимаясь по лестнице, мы слышали эти жуткие завывания за окном. Поднявшись на четвертый этаж, Маэс открыл дверь, и мы вошли внутрь. Наконец-то тепло и уют.

    – Вы пришли? – приветливо встретила нас Гресия. – А я уже все приготовила. Раздевайтесь и проходите, мойте руки.

    Я не замедлил последовать этому приказу, причем с большим удовольствием. Как же приятно оказаться после всех пропитий в уютной домашней обстановке. Когда мы умылись, а заодно и переоделись, стало еще более уютно. Скинув форму, я надел простые штаны и футболку с рубашкой. Теперь я мог почувствовать себя не полковником, а обычным двенадцатилетним мальчишкой.

    – Кстати, Эд, а ведь у тебя сегодня день рождения, – заметил Маэс. В ответ я скривился. – Да знаю, я, знаю, ты терпеть не можешь этот праздник, хотя я не понимаю почему.

    – В том, что я родился, никакой моей заслуги нет, – ответил я. – Скорее надо благодарить мою мать. Она приложило столько усилий, выносила меня, родила и воспитала. Алхимики столько провели исследований о том, как создать жизнь, но, ни один результат не был признан удовлетворительным. А женщина... Рождение ребенка чудо, которое не может повторить алхимия. Уважаемая Гресия, вам ведь выпала величайшая честь, дать начало новой жизни. Порой люди этого не замечают, но... Жизнь человека поистине чудо и бесценна, и я рад, что мне удалось это понять.

    – Ну, тогда давайте выпьем за матерей, и за чудо рождения! – предложил тост Маэс и мы подняли бокалами с соком. Все-таки напитки у нас на столе безалкогольные. И правильно, Гресия беременна, а мой организм, хотя и справится с большинством ядов, но лучше его лишний раз не травить.

    Ужин плавно продвигался, хотя сама хозяйка почему-то особо и не налегала на еду.. Мы с Маэсом наелись, я распробовал очередной замечательный яблочный пирог Гресии. Похоже, она с каждым разом печет их все лучше и лучше или это мне только кажется? Во всяком случае, в конце ужина я сидел довольный как кот, обожравшийся сметаны. И, похоже, это была самая лучшая благодарность хозяевам за их гостеприимство, когда гость доволен. Семья Хьюзов давала мне то, чего я был лишен, чувство, что ты не один, семейный уют. В конце концов, меня разморило, и я стал засыпать прямо за столом. Но тут же меня разбудил шум и вскрик. Открыв глаза, я увидел, как Гресия упала на пол.

    – Дорогая, ты не ушиблась? – обеспокоенно спросил Маэс, а я похолодел от внезапного нехорошего предчувствия.

    – Дорогой, кажется, началось, – тихо сказала Гресия.

    – Что началось? – переспросил Маэс, поддерживая свою жену за локти.

    – Началось, – повторила она, а затем уже громче. – Я рожаю!

    В комнате мгновенно стало тихо как на кладбище, а за окном все завывала метель. Меня бросило в холодный пот, и я переводил свой наверняка очень испуганный взгляд с Гресии на Маэса и обратно. Хьюз мало чем отличался от меня, он тоже был мертвенно бледный. Мы одновременно посмотрели в окно. Погода не располагала к какому-либо перемещению.

    – Я за доктором, – подскочил я к выходу. – Где он живет?

    – Сдурел, Эд? – вскричал Маэс. – Ты видишь, как там метет?

    – И что ты предлагаешь? Принимать роды самим? Нет мне, конечно, приходилось и лечить, и пули вытаскивать, и кости вправлять. Я даже операции на позвоночнике делал. Но я никогда, слышишь Хьюз? Никогда не принимал родов! – сказать, что я был в панике, это ничего не сказать. Да когда я открывал врата или создавал свой первый Философский Камень, я так не мандражировал, как сейчас. Я буквально чувствовал, как покрываюсь гусиной кожей, как волосы вылезают из головы, а в животе неприятно засвербело.

    – Но у тебя ведь есть медицинский опыт! – вскричал он. Хьюз был прав, у меня действительно был медицинский опыт. В моем личном деле действительно было указано, что я могу проводить медицинские операции. И мне порой приходилось латать такие сложные раны, и проводить настолько сложные операции, которые никто в Аместрисе не решился бы проводить. Но здесь нужно благодарить не мои знания, а то, что однажды я открыл Врата. Именно оттуда было большинство моих знаний. Что же касается родов, я знал о том, как их проводить лишь теоретически. Глядя на паникующего Хьюза, я постарался успокоиться.

    – Опыт мой другого характера, – сказал я. – А относительно родов мои знания лишь теоретические. Я не то что никогда их не принимал, я даже не присутствовал при них, – я беспокойно ходил из угла в угол, пока Маэс укладывал свою жену на кровать. – На бок клади, Маэс, иначе пережмешь артерию, и ребенок будет недополучать кислород, – он послушал меня и переложил свою жену на бок, всячески стараясь ее успокоить. Тут я заметил то, что мне до ужаса не понравилось. – Черт, у нее отошли воды! – решать уже было некогда. – Вот что, Хьюз, езжай за врачом, а я пока побуду с ней. Если что... Только не гони, понятно?

    – Да, я скоро! – крикнул Маэс, выскакивая в коридор. Через полминуты входная дверь хлопнула, а мы с роженицей остались наедине.

    – Прости, Эд, что так получилось, – извинилась Гресия, но вскрикнула.

    – Не нравится мне это, роды слишком скоротечны, – прошептал я. Пока мы ждали врача, я успел приготовить все необходимое, горячую воду, полотенца. Немного успокоившись, я стал вспоминать, что надо делать во время родов. Но тут Гресия опять закричала. Похоже, схватки усилились. Неужели... – Гресия, скажите, а сегодня вы не чувствовали себя плохо, может быть живот болел, резь или что-то еще?

    – Вообще-то это было у меня с обеда, но всего пару раз, я думала это ложные схватки, – сказала она, но опять вскрикнула от схваток.

    – Похоже, латентная фаза уже прошла, – прошептал я. – Если все было так, как она говорит, то латентная фаза прошла часов за семь. А значит, роды в любой момент могут перейти в активную фазу, если уже не перешли. – Гресия, простите меня конечно, но, боюсь, мне придется проверить, как протекают роды.

    – Хорошо, Эдвард, – кивнула она и опять стиснула зубы. Проверив ее состояние, я убедился, что мои опасения подтвердились. Я настоял, чтобы она поднялась с кровати и пересела на краешек стула, лицом к спинке, чтобы максимально облегчить мышцы матки. Пришлось показывать ей, как дышать, говорить с ней, успокаивать. В какой-то момент я обнаружил, что уже больше не нервничаю по поводу родов, а воспринимаю все как должное.

    Спустя сорок пять минут Хьюз все еще не вернулся, а мне пришлось помогать Гресии, так как начались потуги, и ей захотелось в туалет. Пришлось настоять, чтобы она поддалась своим позывам, иначе это могло бы повредить плоду. Спустя еще пятнадцать минут Хьюза до сих пор не было, а потуги закончились. Шейка матки раскрылась окончательно, и началось изгнание плода. Честно говоря, мне стало плохо, когда я увидел что происходит. Все мое спокойствие, которое только появилось, вновь улетучилось. Единственное на что меня хватило, так это помочь ей лечь обратно на диван. Мои руки задрожали, и я едва не лег рядом с диваном на полу. Но все-таки нашел в себе силы, чтобы проконтролировать процесс. И в этот момент дверь в квартиру открылась, и внутрь вбежали Хьюз и доктор.

    – Скорее, все уже началось, – сказал я и Маэс упал в обморок. Не обращая на него внимания, я обратился к доктору, который спешно одевал халат. – Началось изгнание плода. Доктор нужна ваша помощь.

    – Хорошо-хорошо, молодой человек, – сказал медик. Переодевшись и вымыв, руки он занял мое место. Я же подойдя к Хьюзу, привел его в себя и отправил к супруге. Дальше роды проходили нормально. Вскоре показалась головка, а затем и весь ребенок. Когда вышла плацента, а ребенка обмыв передали матери, я вздохнул с облегчением. На негнущихся ногах я дошел до стены и спустился по ней на пол. Вытирая руки полотенцем, ко мне подошел доктор. – Вы молодцы, молодой человек, все сделали правильно. Хотя я и удивлен, что кто-то в вашем возрасте способен принять роды. Ваши родители врачи?

    – Нет, – ответил я, пытаясь прийти в себя. – Я государственный алхимик.

    – Государственный алхимик? – удивился врач. – Такой молодой? Постойте, так вы – Эдвард Элрик?

    – Да, это так, – кивнул я и посмотрел на доктора. Тот выглядел недоуменным.

    – Знаете, я многое о вас слышал, но никогда бы не подумал что вы это... – тут он не нашел слов, а я не стал уточнять каких именно. – Скажите, откуда вы знали, что надо делать?