Текст книги "Невеста с миллионами"

Автор книги: Адольф Мютцельбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

Бут, как актер, интересовался такими характерными лицами и поэтому не сводил взгляда со старика, испытывая при виде его серьезного, озабоченного, неподвижного лица тайный страх. Подобные лица ему еще не попадались. Старик перевел глаза на него; в этом взгляде было нечто магнетическое, колючее, и актер невольно потупился. Когда он вновь рискнул поднять глаза, то заметил, что старик смотрит на Стонтона, продолжавшего разговор с сержантом и другими ополченцами из конвоя.

Бут знал, чувствовал, что этот человек пришел не для того, чтобы поиздеваться над ниггерами, насладиться их унижением, как остальные. Так что же ему нужно? Какой-то мальчуган как раз в этот миг схватил камень, намереваясь швырнуть в несчастных негров. Заметив это, старик быстро поднял левую руку и коснулся правой руки мальчишки. Тот вскрикнул и взглянул на старика. Увидев его лицо, он, видно, испугался, отбежал на несколько шагов, скуля от боли, словно собака, которой дали пинка, и принялся растирать пострадавшую руку. А ведь прикосновение старика казалось едва заметным. Тайный страх, который Бут ощутил уже при виде этого человека, усилился. В спокойствии незнакомца было нечто такое, что напомнило этому своенравному, пылкому, бесчестному молодому человеку о справедливом и неумолимом небесном судье, который иногда являлся ему во сне. Бутом овладело странное, неприятное ощущение, точно мороз по коже, и он дорого бы дал, чтобы незаметно улизнуть от таинственного старика.

Молодой сильный негр внезапно поднялся и, перепрыгнув через своих сидящих и лежащих товарищей, приблизился к старику. Он выкрикнул несколько слов на незнакомом языке, бросился перед стариком на колени и, обхватив его ноги, принялся что-то жалобно говорить ему. Порой речь его прерывалась идущими от сердца рыданиями и стонами, которые производили ужасное впечатление и свидетельствовали о невыразимых страданиях и полном отчаянии. Старик, неожиданно ставший предметом всеобщего внимания, мягко ответил ему на том же непонятном наречии. Затем, не сводя с него строгого взгляда, старик произнес несколько слов в резком, почти повелительном тоне. Негр поднялся с колен, не переставая бормотать что-то непонятное то сердито, то жалобно и сопровождая свои слова выразительными жестами, как это принято у представителей его расы. Это была странная, необычная сцена.

– Эй, что там происходит? – крикнул Стонтон. – Хватит, приятель, болтать с этим ниггером на его тарабарском языке. А ты, черномазый, убирайся на свое место, а не то я спущу с тебя шкуру, будешь помнить! Почему у него не связаны руки? – обратился он к конвоирам.

Один из них ответил, что цветного пожалели из-за его раны, да и вообще он вел себя смирно.

Старик бросил негру какую-то фразу, и тот покорно возвратился назад, а старик направился к Стонтону. Толпа расступилась, пропуская его.

– Позвольте задать вам несколько вопросов, сэр? – спросил он низким приятным голосом на великолепном английском.

– Почему бы нет? Валяйте! – ответил Стонтон с напускной, как казалось, веселостью – лишь только незнакомец заговорил, капитан несколько побледнел и глаза его расширились, словно он уловил вдалеке странный, незнакомый ему, но исполненный значения звук.

– Эти черные люди – с плантации «Либерти»?

– Да, сэр!

– И они были свободными людьми у мистера Бюхтинга?

– Так я слышал, сэр.

– Эти люди были доставлены сюда в качестве военнопленных?

– Вроде того, сэр! – ответил Стонтон, с огромным трудом сохраняя выбранный им высокомерный тон. – Я получил приказ забрать их с плантации и доставить сюда, так как свободные негры возбуждают в рабовладельческом государстве только одно недовольство.

– И что с ними будет?

– Пока они ждут распоряжений правительства. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.

– Позвольте узнать ваше имя, сэр!

– Стонтон, капитан кавалерийского ополчения Виргинии.

– Вы живете в этом пансионе?

– Так точно! Похоже, вы неплохо осведомлены, сэр! – ответил Стонтон, по-прежнему делая над собой усилие. У него словно перехватило горло.

– Я заметил, как вы недавно вышли оттуда, – пояснил старик. – Благодарю вас, сэр!

Он чуть приподнял свою шляпу, словно истый джентльмен, и опять смешался с толпой. Все, кто присутствовал на площади, не исключая и негров, молча следили за этим диалогом, несмотря на его кажущуюся простоту. Бут, впрочем, заметил, что Стонтон выглядит смущенным и обеспокоенным, однако приписал его состояние испугу, который испытал и сам.

Явившийся между тем правительственный чиновник передал, что ниггеров велено препроводить в городскую тюрьму, где они проведут ночь. На следующее утро они будут проданы с аукциона. Негры восприняли эту новость совершенно безучастно. Толпа тоже молчала, и только уличные мальчишки, отойдя на некоторое расстояние от странного старика из опасения подвергнуться наказанию, снова принялись шуметь и распевать свои песенки, высмеивающие Север и злополучных ниггеров.

Старик, не обращая на окружающих ни малейшего внимания, крикнул неграм несколько слов на понятном только им языке и не спеша, размеренной походкой направился через всю площадь мимо пансиона к большому зданию довольно скромной архитектуры, где находилась резиденция правительства Конфедерации. Он обратился к дежурному офицеру с вопросом, у себя ли еще мистер Джефферсон Дэвис и принимает ли он посетителей.

– Вы имеете в виду президента? – осведомился дежурный офицер.

На этот вопрос старик не ответил: казалось, он намеренно не употребил подобающий титул.

– Президент пока в своих апартаментах, – сообщил дежурный офицер. – Но принимать он уже, вероятно, не будет – наступило время обеда. Впрочем, попытайтесь – поднимитесь на второй этаж.

Старый джентльмен пересек холл, поднялся по лестнице и очутился в широком коридоре, куда выходило несколько дверей. На одной из них висела табличка, где без всяких затей было написано: «Президент».

Старик приблизился к этой двери, когда какой-то чиновник окликнул его.

– Одну минуту, сэр! Вы собираетесь на прием к президенту? Уже поздно, он не принимает.

– Благоволите передать мистеру Джефферсону Дэвису это! – сказал старик, извлекая из черной записной книжки визитную карточку, на которой стояло имя некоего всемогущего в то время европейского министра. На оборотной стороне помещалась рекомендация министра с его собственноручной подписью.

Чиновник захватил карточку с собой в кабинет и через минуту снова появился в дверях, приглашая необычного посетителя к президенту. Старик не заставил просить себя дважды и вошел в просторную комнату, где увидел пятерых мужчин.

Человек, стоявший у большого письменного стола и оживленно беседовавший с остальными, и был президент Южных штатов.

У старика оказалось достаточно времени, чтобы рассмотреть человека, чье имя тогда столь часто упоминалось в Старом и Новом Свете.

Президенту Дэвису было за пятьдесят. Его вытянутое, худое лицо, немного бледное на вид, говорило не столько об энергии, сколько об уме и рассудительности. Лоб покрывало множество мелких морщин, рот был узкий, с тонкими губами. Во взгляде этого человека было нечто своеобразное, нечто пугающее, понятное только тому, кто знал, что один глаз у президента незрячий, закрытый тонкой кожицей. Роста он был среднего, одет весьма скромно и неприметно.

Закончив вскоре разговор с четырьмя собеседниками, он попрощался с ними и обернулся к нежданному посетителю.

Тот учтиво поклонился.

– Я не совсем удачно выбрал время, – начал он. – Но, может быть, нескольких минут окажется достаточно, чтобы уладить дело, которое привело меня к вам, мистер Дэвис.

– Я не слишком тороплюсь, – ответил президент, внимательно разглядывая старика, лицо которого не оставило равнодушным и его. Он предложил посетителю присесть, и, поскольку президент сам уже сидел, старик воспользовался приглашением и занял место напротив, скрестив руки на рукоятке своей палки. – Вы знаете этого человека? – спросил Джефферсон Дэвис, бросив взгляд на лежащую перед ним визитную карточку министра.

– Я неоднократно встречался с ним во время своего последнего пребывания в Европе. Он оказался настолько любезным, что вручил мне несколько своих визитных карточек на тот случай, если они мне понадобятся.

– А как ваше имя, сэр? – спросил Джефферсон Дэвис.

– Эдмон Дантес, – поклонился старик.

– Вы не американец? – поинтересовался Дэвис. – Наверное, путешественник, стремящийся поближе познакомиться с нашей страной?

– Вы правы, в некотором роде меня можно назвать путешественником – я переезжаю из одного места в другое во славу Божию. Я – миссионер, – ответил Дантес.

– О… это весьма достойное занятие! – воскликнул Дэвис. – Чем я могу быть вам полезен?

– Вы, наверное, слышали, мистер Дэвис, – (президент неодобрительно покосился на странного посетителя, ибо с момента своего избрания на этот пост успел уже привыкнуть к обращению «Ваше превосходительство»), – что на плантацию мистера Бюхтинга, плантацию «Либерти», напал отряд кавалерийского ополчения, хотя она не была занята войсками противника. Кажется, единственная цель этой акции состояла в том, чтобы доставить сюда, в Ричмонд, свободных людей – цветных, работавших там. Знало ли об этом правительство и каковы его намерения в отношении пленных?

– Вы пришли защищать этих людей? – быстро спросил Джефферсон Дэвис.

– Да, – откровенно признался старик.

– В таком случае я попрошу вас явиться в другой день, – с раздражением сказал Дэвис, поднимаясь с места, – сегодня у меня слишком мало времени!

– Надеюсь, мне не придется сообщать своему другу, министру, что правительство Конфедерации совершает насилие, даже не пытаясь его оправдать! – спокойно ответил старик, продолжая сидеть.

– Ну знаете, сэр!.. – запальчиво воскликнул Дэвис. Впрочем, он был достаточно светским человеком и сдержал обуревавшие его чувства, спросив: – Ну, так чего же вы хотите?

– Все цветные, о которых идет речь, свободные люди, – начал Дантес. – Они – граждане Союза, и будь они даже сторонниками Севера, что невозможно доказать, с ними следовало бы обращаться лишь как с военнопленными, при условии что они взяты в плен с оружием в руках. Вопреки этому с ними обошлись не как с пленными, а как с животными. Приблизительно двадцать человек из них погибли по пути от плантации «Либерти» до Ричмонда из-за бесчеловечного обращения. Правительство одобряет такую практику?

Не глядя на Дантеса, президент некоторое время молчал, вертя в руках перочинный нож. Чувствовалось, что у него беспокойная, раздражительная натура. Он уже излишне долго слушал старого джентльмена и, возможно, не дал бы ему выговориться, если бы не твердый, уверенный, хотя и не слишком громкий голос старика, оказывавший на него какое-то необъяснимое влияние. Наконец он с улыбкой поднял глаза на Дантеса:

– Признайтесь, сэр, вы – аболиционист?

– Я просто противник всякой несправедливости, – ответил Дантес. – Я только спрашиваю, намерены вы прощать или даже оправдывать столь явное попрание прав личности?

– Я мог бы привести вам целый ряд чрезвычайно веских доводов, – парировал Дэвис, и на его тонких губах заиграла улыбка. – Но поскольку вы аболиционист и к тому же миссионер, привыкший мыслить, вероятно, скорее категориями из области веры и эмоций, чем из области практической жизни, эти аргументы не найдут у вас должного признания. Поэтому я ограничусь упоминанием единственной, чисто житейской, но решающей причины. Правительство не отдавало распоряжения об аресте свободных цветных на плантации «Либерти», однако одобрило план, предложенный одним из наших офицеров. Он исходит из того, что такое скопление свободных цветных было бы слишком серьезным успехом мистера Бюхтинга в осуществлении его затеи – взбунтовать наших рабов. Тогда мы дали согласие, чтобы этих людей доставили сюда. Если при этом действительно была проявлена жестокость, мне остается только сожалеть.

– Эти цветные в самом деле будут здесь проданы, несмотря на то что они свободные люди? – спросил Дантес.

– Должен сознаться, что лично я предпочел бы просто обезвредить этих негров, то есть держать их в заключении, – пожал плечами Дэвис. – Но мне приходится жертвовать своими личными пристрастиями в угоду взглядам моих друзей и наказать немногих в назидание многим, чтобы внушить народу мысль, что негр вообще никогда не может быть свободным. Поэтому мы продадим этих людей, но деньги незамедлительно выплатим мистеру Бюхтингу, если он того пожелает.

– Это решение окончательное? – спросил старик.

– Оно было принято сегодня, и отменить его едва ли удастся, – ответил Джефферсон Дэвис.

– Нельзя ли по крайней мере отложить его выполнение? – допытывался Дантес. – Я мог бы известить мистера Бюхтинга: возможно, он поручит мне выкупить несчастных.

– Как раз этого нам бы меньше всего хотелось, – возразил Дэвис со своей прежней улыбкой. – Итак, сэр, я дал вам, надеюсь, достаточно сведений. Весьма сожалею…

– Еще один вопрос! – сказал Дантес, поднимаясь. – Вы лично сторонник рабства? Иначе говоря, если удастся добиться примирения Севера с Югом, вы будете по-прежнему настаивать на том, чтобы сохранить рабство навечно?

– Наш человеческий опыт показывает, что в этом мире ничто не вечно, мой друг, – коротко ответил Дэвис. – Однако, на мой взгляд, рабство чернокожих должно продолжаться до тех пор, пока это угодно Богу…

– Богу! – прервал его старик, и в его голосе впервые послышалось волнение. – Какое отношение имеет рабство к Богу?

– Самое прямое, – ответил президент, – ибо я считаю установление о том, что некая низшая раса призвана служить другой, высшей расе для достижения больших целей, Божественным установлением. Негр рожден быть рабом белого человека. Это наше мнение, наше кредо. Либо мы погибнем, либо победим, и тогда рабство сохранится в прежнем виде. Прощайте, сэр!

– В таком случае вы погибнете, сэр! – твердо сказал Дантес.

– Вы полагаете? – невозмутимо спросил Джефферсон Дэвис. – Что ж, увидим! Кстати, будьте осторожнее здесь, на Юге, сэр! Люди взбудоражены и могут не стерпеть, если кто-то вмешивается в их дела.

Дантес откланялся и вышел из кабинета, а затем и совсем покинул правительственную резиденцию.

Между тем Стонтон, Бут и Говард вернулись в пансион, чтобы пообедать. Бут заметил, что Стонтон, как говорится, не в себе. Казалось, капитан ополчения, такой бравый на вид, с трудом держится на ногах. Он немедленно отправился в бар и велел подать себе большой стакан чистого рома, сказав, что у него «черт знает как паршиво на душе».

– Что с вами, капитан? – спросил Говард. – У вас такой вид, будто вы только что очухались после трех дней беспробудной попойки!

– Неужели и вправду я так выгляжу? – почти с испугом спросил Стонтон. – Должно быть, простыл. Только что пропустил стаканчик рому – уж это первое средство!

– Похоже, под взглядом этого старика у тебя ноги подкосились, верно? – вставил Бут.

– Старика? Какого старика? – воскликнул, побледнев, Стонтон.

– Ну, мне так показалось! – спокойно заметил Бут. – У этого старого джентльмена какой-то необычный взгляд.

– И голос! – добавил Стонтон.

– Он мог бы выступать на сцене… Прямо так, как есть! – продолжил с улыбкой Бут. – Он произвел бы необыкновенный эффект… в роли старого барона или… неизвестного, эдакого таинственного незнакомца, который неожиданно подходит к удачливому преступнику и заявляет: «В тот вечер, когда ты совершил свое черное дело, ты рассчитывал, что свидетелей нет, но я все видел и пришел отомстить за убитого».

– Вот дьявол, мне и впрямь плохо! – пожаловался Стонтон, став белым как мел. Он откинулся на спинку софы, закрыл лицо руками и застонал, словно от нестерпимой боли.

Все трое находились в той же угловой комнате, где сидели прежде. Когда они собрались пойти в обеденный зал, хозяйка «Подлого Севера» крикнула им, что все места заняты и им придется подождать до шести часов. Бута и Стонтона это вполне устраивало, но только не Говарда, заявившего, что за весь день у него во рту не было ничего существенного. Неожиданно Говард вспомнил, что в шесть часов ему надо на службу.

– Посмотрю, не удастся ли мне отвоевать себе одно местечко или хотя бы разжиться куском мяса, – заявил он, вставая. – Перед уходом я еще загляну сюда на минутку.

Бут кивнул ему с фамильярной небрежностью и покосился на Стонтона.

– Черт побери! – почти с испугом вскрикнул он. – Посмотри на себя, старина! На кого ты похож! Тебя что, лихорадка скрутила или еще какая холера? Тебе нужно выпить чего-то, чтобы согреться, – холодный коктейль тут не поможет. Эй, официант… стакан грога, да покрепче и погорячее!

– Верно ты заметил – мне жутко не по себе! – простонал Стонтон. – Принес же нечистый этого старика на мою голову! Кто бы мог подумать!

– Я так и решил, что это связано с необычным стариком! – изрек Бут.

– Да, не могу сказать тебе, что это! – прошептал, боязливо озираясь, Стонтон. – Я его не знаю… не видел, но слышал!.. Слышал в одну ужасную ночь, самую страшную за всю мою жизнь. Как вспомню об этом – у меня волосы встают дыбом. С тех пор я частенько слышу этот голос во сне, но наяву – ни разу, только сегодня, сегодня второй раз в жизни. Чего ему нужно? Узнал ли он меня… знает ли он…

Дрожащими руками Стонтон потянулся к горячему питью, которое принес официант, и с жадностью выпил.

– Здорово тебя прихватило! – сказал Бут, всерьез обеспокоенный непонятным поведением капитана. – Если после грога тебе не станет лучше, придется лечь в постель. Я не любопытен, однако хотел бы знать, что за история связана с этим стариком.

– Не могу тебе сказать, не смею! – испуганно прошептал Стонтон. – О-о-о! Теперь мне стало теплее, немного получше! Завтра, если хватит сил, сяду на лошадь и махну со всеми своими людьми далеко, до самого Кентукки. Я не в состоянии оставаться с этим человеком в одном городе. Черт возьми! Я не боюсь никого на свете, но в этом старике есть что-то от призрака. Стоит мне только подумать о нем, как у меня сразу мороз по коже. Хорошо еще, что мне полегчало, – заметил Стонтон. – Я и впрямь решил, что свалюсь, и кусок бы мне в горло не полез. А сейчас…

Внезапно он запнулся, потому что в дверях появилась фигура старика, о котором они только что говорили. Тот держал шляпу в руке, обнажив голову с высоким чистым лбом.

– Простите меня за вторжение, господа! – начал он, не спеша осмотрев обоих и задержав взгляд на Стонтоне. – Надеюсь, я смогу сказать несколько слов капитану Стонтону.

Увидев нежданного гостя, капитан вскочил, словно подброшенный пружиной. Лицо его выражало мучительную борьбу между страхом и упрямством. Было ясно, что он боится старика, но всеми силами пытается скрыть испуг. Возможно, он не хотел и выглядеть трусом в глазах Бута.

– Сэр, – воскликнул он, – вы испытываете мое терпение. Я считал, что там, на площади, вполне удовлетворил ваше любопытство. Мы оба, мой друг и я, собирались здесь спокойно…

– Мой вопрос не отнял бы у вас много времени, – прервал его старик. Тон, каким были сказаны эти слова, можно было бы назвать даже просительным, если бы не сквозившая в нем решимость и настойчивость.

– Говорю вам, я занят! – запальчиво возразил Стонтон.

– Я не пробыл бы в вашей комнате и пяти минут, – продолжал Дантес, не обращая внимания на отказ капитана. – Как знать, вдруг выяснится, что нас связывают общие воспоминания…

– Мне об этом ничего не известно! – воскликнул Стонтон. – Я никогда вас прежде не видел!

– Возможно… однако вам следует, пожалуй, благодарить меня! – сказал старик и посмотрел на капитана так, что тот невольно опустился в кресло.

– Благодарить вас, за что? – пробормотал он. – По-вашему, выходит, мы уже встречались, но где, когда?

– На африканском побережье… – ответил старик, – в Конго, мастер…

– Что ни говори, а вы – удивительный человек! – принуждая себя улыбнуться, воскликнул Стонтон. – Я и впрямь был однажды на побережье Конго. Простите, Бут, я покину вас на несколько минут. Займите мне место в обеденном зале. Я ненадолго поднимусь с этим господином в свою комнату.

Старый джентльмен слегка поклонился Буту, который совершенно неожиданно для самого себя самым учтивым образом ответил ему тем же, и вышел из угловой комнаты. В сопровождении Стонтона он проследовал на второй этаж. Капитан был мрачен лицом и задумчив, словно замыслил что-то недоброе… Он открыл дверь своей комнаты и пропустил старика вперед.

Тот остановился посреди комнаты и, упершись взглядом в капитана, сказал:

– Мастер Уоллис, или мистер Стонтон – как вас теперь называть, – нам нет необходимости тратить много слов. Вы обязаны мне жизнью, и я пришел требовать от вас ответной услуги!

– Говорите тише! – предупредил Стонтон. – Что вам угодно? Я не желаю больше вспоминать о той ночи! Да если бы я мог, я убрал бы всякого, кто попробовал бы напомнить мне о том случае…

– К чему все эти слова? – прервал его Дантес. – Вы узнали меня, и теперь ваша очередь проявлять осторожность. Почему вы не сдержали слово, которое тогда дали мне? Почему снова принесли в жертву человеческие жизни?

– Я не мог не участвовать в этой войне, – ответил Стонтон. – А война – это совсем другое… ее не называют…

– Убийством, – закончил старик. – Вся эта война – одно сплошное братоубийство, развязанное Югом. И она принесет свои плоды, свои благодатные плоды. Но я не войну имел в виду. По вашей вине были убиты около двух десятков цветных с плантации мистера Бюхтинга. Этот грех на вашей душе! Вы заслуживаете смерти, да не один раз! Не тяните руку к столу! Это бесполезно! Убить меня вам не удастся!

Поняв, что разоблачен, Стонтон, намеревавшийся украдкой завладеть пистолетом, который лежал на столе, чертыхаясь, убрал руку и опустился на стул.

– Чего вы хотите? – взревел он.

– Вы должны помочь мне спасти одного человека, – невозмутимо ответил Дантес. – Я мог бы купить для мистера Бюхтинга его же негров, которых завтра будут продавать с аукциона, но теперь не сомневаюсь – если соберусь отправить их на Север, несчастных убьют у меня на глазах. Поэтому я, к сожалению, вынужден отказаться от попытки законным путем вызволить из беды этих людей. Я хочу освободить только одного негра. И вы должны мне в этом помочь, прямо сейчас.

– Тысяча чертей! Как это вам пришло в голову? Я должен помогать вам освобождать какого-то негра? – вскричал ошеломленный Стонтон. – Да это невозможно, все они сидят в городской тюрьме…

– Не тратьте слов понапрасну! – прервал его Дантес. – Вы приведете ко мне того самого негра, с которым я разговаривал, или…

– Или? – с вызовом повторил Стонтон.

– Или я выйду на площадь Ричмонда и заявлю, что вы мастер Уоллис! – ответил старик, глядя ему прямо в глаза. – Выбирайте!

Казалось, силы зла опять овладели Стонтоном. Этому старику была известна мрачная тайна его жизни, возможно, он был единственным, кто ее знал, – как легко было избавиться от него! Что он за птица? Кто станет разыскивать его, кто потребует ответа за его исчезновение? Да никто особенно и не огорчится – ведь толпа на площади убедилась собственными глазами, что этот старик друг ниггеров… Рука Стонтона снова поползла по столу…

Но в тот же миг палка старика с быстротой молнии опустилась на его руку. Стонтон дико закричал, а рука его повисла как плеть.

– Проклятье! Что вы наделали! Вы раздробили мне руку! – завопил он, извиваясь от боли.

– Будьте довольны, что не голову! – ответил Дантес. – А теперь решайте: согласны или нет! Внизу, в обеденном зале, собралось не меньше двухсот человек. Рассказать им, что работорговец Уоллис убил собственного брата, которому был многим обязан, что матросы собирались за это лишить жизни его самого и не кто иной, как я, помог бежать этому убийце, чтобы предотвратить еще одно кровопролитие? Отвечайте мне: да или нет! Если скажете «нет», я немедленно спускаюсь вниз!..

Капитан, громко стонавший и поддерживавший пострадавшую правую руку, все медлил.

– Так я услышу ответ? – настаивал Дантес, делая шаг к двери. – Что ж, я не прочь потягаться с вами. С Божьей помощью я преодолел более серьезные опасности, нежели те, что исходят от вас. Помогая мне освободить негра, о котором я говорил, вы сегодня имеете возможность совершить благое дело.

– Но мне не позволяет мой долг… – пробормотал Стонтон.

– Ваш долг! – воскликнул старик. – Не будем говорить об этом – я знаю всю вашу жизнь! Еще раз спрашиваю: согласны вы или нет?

– Черт возьми, – пробурчал Стонтон, – я настоящий болван, что не пристрелил вас сразу же, как только узнал по голосу. Что ж, в память о той ночи сделаю вам одолжение… Если получится. Кто этот парень?

– Здесь его называют Юстус Уайт, – ответил старик. – У себя на родине, в Африке, он приходится племянником некоему властителю, повелевающему миллионами негров.

– Значит, Юстус Уайт, – повторил Стонтон. – Но как я пойду – вы раздробили мне всю руку.

– Вы сами виноваты, – возразил старик. – Не рассчитывайте, что ваше нытье разжалобит меня. Я достаточно вас знаю. Впрочем, возьмите это!

Он извлек из кармана флакончик, накапал из него в стоявший на столе стакан с водой какой-то жидкости и сказал:

– Возьмите эту воду и прямо сейчас сделайте компресс на свою руку. Ночью повторите эту процедуру, и боль утихнет. Ваша рука цела. А я отправляюсь к городской тюрьме и жду вас там.

– Я приду, – недовольно согласился Стонтон, пытаясь обнажить пострадавшую руку. При этом он не переставал жалобно стонать. Но старика его страдания ничуть не тронули – не говоря больше ни слова, он покинул комнату капитана.

Однако на улицу он, видимо, не слишком спешил, потому что сперва заглянул в бар. Там было почти пусто – большинство посетителей уже разошлось. За стойкой стояла лишь молодая девушка, знакомая Бута, и одна из ее товарок.

При виде старика, направлявшегося к буфетной стойке, девушка слегка покраснела. Казалось, она смущена и неприятно удивлена его появлением.

Старик приветливо поздоровался с ней.

– Вижу, что не ошибся, – сказал он. – Это в самом деле вы, мисс Шварц?

– Я, сэр, – ответила девушка. – Хочу поблагодарить вас за доброе отношение и участие, которое вы проявили ко мне. Но я не в состоянии проводить целые дни за шитьем.

– Очень возможно! – согласился старик, строго глядя на нее. – Впрочем, место, которое вы предпочли, весьма опасно. Спросите свою соседку, не согласилась бы она вернуться к прежнему, более спокойному существованию, будь это для нее еще возможно, к жизни, которая не столь богата минутными соблазнами, но приносит больше внутреннего удовлетворения.

Товарка мисс Шварц потупилась, щеки ее запылали огнем. Она прекрасно поняла намек, и не только она.

– Не беспокойтесь, сэр, – ответила мисс Шварц. – Я не забуду, что отвечаю сама за себя.

– Возможно, мне придется покинуть Ричмонд еще сегодня, – сказал старик. – Постарайтесь и в самом деле никогда не забывать, что сами несете за себя ответственность. Если вам понадобится дружеское участие, совет или какая-либо иная поддержка, обращайтесь в Нью-Йорк к мистеру Бюхтингу.

– Благодарю вас, сэр! – ответила девушка так кратко, что ее благодарность больше походила на отказ.

Старик еще раз сочувственно взглянул на нее и, простившись, ушел.

Едва он покинул бар, как туда заглянул Бут и тут же направился прямо к стойке.

– Вы знаете этого джентльмена? – нетерпеливо спросил он.

Мисс Шварц ответила не сразу. Возможно, слова старика произвели на нее более глубокое впечатление, но она не хотела признаваться в этом. Внимательно посмотрев на Бута, словно пытаясь заглянуть в его душу, она сказала:

– Да, это добрый человек. Он случайно познакомился со мной и подыскал мне место в модном магазине. Поработав там, я могла затем получить более выгодную должность в Нью-Йорке. Однако сидячая работа, как оказалось, не для меня. Мне пришлось искать для себя какое-нибудь другое занятие, и я выбрала теперешнее.

– Выходит, этот пожилой джентльмен – покровитель молодых дам? – с иронией спросил актер.

– Отбросьте свой неуместный сарказм, и тогда вы угадали, – ответила она.

– Прошу прощения, мисс! – спохватился Бут. – Я готов принести вам свои извинения, но немного позже. А сейчас я спешу к своему приятелю, по вине которого остался без обеда.

С элегантной небрежностью он приподнял шляпу и удалился.

Бут поднялся в комнату Стонтона. Постучав, он услышал из-за двери раздраженный голос капитана, не желавшего ни с кем разговаривать. Но когда Бут назвал свое имя, Стонтон несколько смягчился и скрепя сердце позволил ему войти.

Актер был немало удивлен при виде своего дружка, пытавшегося с помощью официанта наложить компресс на обнаженную правую руку немного выше локтя. Однако присутствие постороннего смутило Бута, и он не стал задавать приятелю никаких вопросов. И лишь когда официант ушел, Бут спросил:

– Что тут опять стряслось, Уилл? Всего полчаса назад ты ушел от меня живым и невредимым, а сейчас я нахожу тебя с искалеченной рукой! Что за чертовщина!

– Кому какое дело, хотел бы я знать? – угрюмо отозвался Стонтон.

– Меня оно, к счастью, касается меньше, чем тебя! – рассмеялся актер. – Ничего себе! Да ты недели четыре не сможешь держать ни саблю, ни пистолет…

– Хватит злить меня! И без тебя тошно! – заорал капитан. Лицо его исказилось от сильной боли, он то стонал, то сыпал проклятьями. Заметив, что Бут склонен скорее посмеяться над ним, чем посочувствовать, капитан в сердцах опрокинул стул и завопил: – Убирайся отсюда, парень! Чего ты явился?

– Вот оно что? – воскликнул Бут, направляясь к двери. – Тогда я тебе скажу, что здесь произошло! Ты собирался пристрелить старика, и он, защищаясь, покалечил тебе руку.

– А если и так, тебе какое дело? – воскликнул Стонтон.

– Да никакого, – ответил Бут. – У кого на совести нет темных пятен? Странно, однако, как это Стонтон, известный своей храбростью и удалью капитан ополчения, в своей собственной комнате позволил семидесятилетнему старцу так отделать себя?

– Черт возьми! А если и позволил – кого это касается?

– Разумеется, никого! – согласился Бут. – Кстати, хочу спросить, что с нашим обедом?

– Должен тебя огорчить. – Стонтон взял наконец себя в руки. – У меня пропал аппетит, к тому же мне нужно уйти. Вернусь через часок-другой. Где тебя искать?

– К чему это – у меня свои планы! – ответил Бут. – А перекушу я где-нибудь в другом месте. Увидимся или совсем поздно, или завтра утром.

С этими словами он взял Стонтона за правую руку, собираясь пожать на прощанье, но капитан с криком отдернул ее. Засмеявшись, Бут вышел.

– Всюду сует свой нос, проклятый выскочка! – бросил вслед ему Стонтон, затем нахлобучил свою широкополую шляпу с пером и, спустившись по лестнице, оказался на улице.

Была уже ночь. Тюрьма, где заперли негров, находилась довольно далеко, и Стонтону пришлось немало прошагать пешком. Напротив тюремных ворот он заметил Дантеса, который прохаживался взад и вперед, и подошел к старику.