Текст книги "Невеста с миллионами"

Автор книги: Адольф Мютцельбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

И все же – если это удалось доказать, – разве не было в этом визите зловещего предостережения? Не следовало ли ему в таком случае благодарно возвести руки к ненавистному миссионеру, только что покинувшему его? Может быть, поспешно собрать все, что попадется под руку, и бежать, бежать куда глаза глядят?

Он уже готов был снова вернуться к графину с ромом, но быстро одумался. Ему грех было жаловаться на недостаток энергии, неукротимой энергии. Он не собирался превращаться в пьяницу, губить свое здоровье, не собирался попадать в зависимость от этого соблазнительного зелья, жертвой которого пали уже многие из его приятелей.

Мало-помалу он успокоился. Очевидно, Дантес не разговаривал с мистером Эвереттом, потому что тот держал себя с Ральфом по-прежнему, а некоторая рассеянность дядюшки свидетельствовала скорее о приятных, нежели о печальных новостях. Иначе обстояло дело с мистером Бюхтингом. Порой Ральфу казалось, что тот смотрит на него такими глазами, словно ему известна ужасная тайна. Но возможно, это ему только чудилось. Правда, из всех препятствий, способных помешать осуществлению его планов, недоверие мистера Бюхтинга было бы наиболее серьезным. Это препятствие требовалось устранить. Теперь нужно было направить все свои мысли на то, чтобы представить того Ричарда, который объявился в Толедо, обманщиком и самозванцем, решившим обвинить его, Ральфа, в убийстве. Какие причины толкнули на это мнимого Ричарда, он, Ральф, не знает, да и не желает знать.

В полдень, придя на службу, Ральф был уже совершенно спокоен. Мистеру Эверетту, который покинул контору ранним утром и возвратился только теперь (очередная таинственная прогулка из тех, что давно вызывали у Ральфа подозрение!), он заявил, что у него опять случился небольшой сердечный приступ, и обещал озабоченному дяде серьезно заняться своим здоровьем. На самом же деле загадочные отлучки мистера Эверетта занимали его гораздо больше собственного самочувствия. До сих пор ему никак не удавалось выведать, где же пропадает дядюшка. Мистер Эверетт приобрел привычку исчезать в самое разное время, и делать это так незаметно, что теперь почти никогда нельзя было наверняка сказать, находится ли он в своем кабинете. Ральф решил прямо спросить его об этом.

– Вы теперь стали много гулять, дядя, – заметил он. – Это похвально. Я нахожу, что прогулки идут вам на пользу. Вид у вас гораздо лучше, да и настроение приподнятое. Таким я вас давно не видел!

– В самом деле, – несколько смущенно ответил почтенный банкир. – Эти прогулки действуют на меня благотворно. Я пока не хочу прекращать их.

– Мне врач тоже рекомендовал больше двигаться, – сказал Ральф. – Я бы мог составить вам компанию.

– Конечно, конечно! – согласился мистер Эверетт. При этом он слегка покраснел и поспешно углубился в свои бумаги.

«Выходит, здесь нет никакой тайны!» – подумал Ральф.

Кажется, Дантес еще не беседовал с дядюшкой. Ральф знал характер мистера Эверетта: тому было бы нелегко таить в себе столь тяжкое обвинение; из-за совершенной фантастичности этого обвинения он вообще не придал бы ему никакого значения, и это было бы лучше всего!

По своему обыкновению Ральф отправился на биржу. Но взгляд его сделался беспокойным, чего-то выискивающим. Он постоянно озирался в надежде заметить Дантеса, а когда биржа закрылась, поехал к знакомому полицейскому чиновнику, которому описал старика и пообещал значительную сумму в обмен на адрес миссионера.

Да, наказание не заставило себя ждать! Жизнь Ральфа была наполнена теперь подозрением, слежкой и страхом.

Утром того же дня Элиза и Жанетта расположились на небольшом балконе, выходившем в сад. Полотняная маркиза была опущена, так что девушки находились в тени и наслаждались утренней прохладой, полной грудью вдыхая чистый воздух, напоенный ароматом цветов. Все подготовительные работы к предстоящему празднеству, которое предполагалось провести в саду, были уже закончены. Только художник-декоратор, отвечавший за Оформление, бродил по саду с несколькими помощниками, что-то меняя и доделывая.

Девушки были заняты обсуждением нарядов, в которых собирались появиться на празднике. Устраивался костюмированный бал, но не просто бал, а в духе итальянского средневековья. Мистер Бюхтинг намеренно сделал на пригласительных билетах это примечание, чтобы заставить потратиться своих состоятельных друзей. Гостям совсем уж преклонных лет было позволено явиться на праздник в простом удобном костюме итальянских монахов. Точно так же пошли навстречу почтенным дамам: им предоставили возможность выбрать для себя подходящее платье. Поэтому ожидалось, что присутствовать будут все: было известно, что праздники, которые устраивает мистер Бюхтинг, ни один из приглашенных не пропускает. Разрешалось также надеть маски, но только в начале бала, чтобы снять не позднее одиннадцати часов вечера. В соответствии с общим замыслом праздника сад тоже был оформлен в итальянском вкусе, а декорации, размещенные вдоль ограды, изображали улицы и площади Флоренции времен правления Медичи.

Наши подруги сошлись на том, что обе появятся в костюме Леоноры, каким описал его великий Гёте в своем «Тассо». Элиза, отец которой был немцем, превосходно говорила и читала по-немецки, а Жанетта, обладавшая незаурядными способностями к языкам, за несколько лет овладела им до такой степени, что свободно читала немецких классиков. Девушки чувствовали, что роль двух подруг подходит им как нельзя лучше, и решили не расставаться ни на минуту. Однако во втором отделении праздника они собирались, выполняя желание отца, переодеться в более роскошные, яркие костюмы: Элиза выбрала костюм венецианки, а Жанетта – албанки. Как ни мало внимания уделял обычно пустякам мистер Бюхтинг, на этот раз он, по-видимому, изменил своему правилу: казалось, он задумал, чтобы в этот вечер его дочь блистала красотой и очарованием, как никогда прежде.

Когда вопрос с костюмами был улажен, разговор перекинулся на гостей. Элиза вытащила список, и подруги принялись его просматривать, останавливаясь на каждой кандидатуре.

– Думаю, капитан Петтоу будет выглядеть неплохо, – заметила Жанетта, когда очередь дошла до Ральфа. – В его внешности есть что-то итальянское.

– Верно, – равнодушно согласилась Элиза. – Вообще он недурен собой. Как человек он мне не особенно приятен, но должна сознаться, таких, как он, обычно называют красивыми. Впрочем, на мой взгляд, роскошный итальянский наряд больше пошел бы блондину: сочетание черного берета и белокурых волос, темного бархата и легкого румянца вызвало бы еще более своеобразный эффект.

Жанетта ответила не сразу. Разумеется, для нее не было тайной, кого имела в виду Элиза, но упоминать имя Ричарда запрещалось и ей. Чтобы переменить тему, она сказала:

– Ты сейчас обмолвилась, что Ральф тебе не по душе. А разве ты не знаешь, что в Нью-Йорке все считают тебя его невестой?

Слышать об этом Элизе не приходилось. Она побледнела и долго едва ли не отчужденно глядела на Жанетту.

– Кто это говорит? – тихо спросила она.

– Я услышала об этом только вчера, у миссис Говард, – простодушно ответила Жанетта, – и была удивлена, что на ваш брак смотрят как на дело решенное.

Элиза отложила вышивание и, плотно сжав губы, какое-то время сидела молча, погрузившись в свои мысли.

– Теперь мне понятны кое-какие намеки, которые иногда делаются в моем присутствии, – сказала она наконец. – Что ж, люди беспокоятся обо мне больше, чем я бы хотела. Нет, Жанетта, Ральфу Петтоу не бывать моим мужем, даже если… Даже если во всем остальном я не могу не отдать ему должное. Я не испытываю к нему ни малейшей симпатии, что-то во мне восстает против него. Я отношусь к нему так же, как ты – к дону Альфонсо.

– Как я?.. К дону Альфонсо? – воскликнула Жанетта, уронив на колени свое рукоделие и в страхе уставившись на подругу.

Элиза улыбнулась.

– Ну да, конечно, – объяснила она, – только вчера дон Альфонсо пожаловался мне, что ты его не переносишь. Едва он появляется в комнате, как ты даешь ему почувствовать, что не испытываешь желания его видеть.

– Я? – Жанетта побледнела как полотно. – А что так волнует во мне дона Альфонсо?

– Мне кажется, черная роза – это как раз то, что способно привлечь внимание всякого молодого человека! – ответила Элиза, продолжая улыбаться.

– Ты решила наказать меня за то, что я опрометчиво сказала про Ральфа? – спросила Жанетта, понурив голову.

– Наказать тебя? За что? – вскричала Элиза, схватив подругу за руку. – Нет, нет, ты в самом деле могла бы быть немного приветливей с Альфонсо. Что он тебе сделал? Он так любезен, так внимателен…

– С тобой, не спорю, и по праву! – воскликнула Жанетта. – Я бы рассердилась на него, если бы он хоть на мгновенье забыл, что каждая минута, проведенная рядом с тобой, для него – счастье.

– Рядом со мной? Да ведь он мой кузен, а значит, самый близкий родственник после брата, – вновь улыбнулась Элиза. – А счастье между столь близкими родственниками не бывает слишком большим – это так естественно. Мне кажется, мой дорогой кузен гораздо больше опечален твоей сдержанностью, нежели обрадован моей любезностью.

Жанетта уткнулась в свое вышивание.

– А не слышно ли о намерении выдать меня замуж и за дона Альфонсо? – рассмеялась Элиза. – Об этом миссис Говард ничего не говорила?

– Как ты можешь шутить такими вещами! – Жанетта залилась краской и тотчас побледнела.

– Ну вот, мы и поменялась ролями, – заметила Элиза. – Моя веселая подружка Жанетта загрустила, и мне приходится понемногу скрашивать нашу жизнь.

– А почему бы не строить таких планов? – едва слышно спросила Жанетта, все еще не поднимая головы. – Разве дон Альфонсо не…

– …любезный кавалер и все такое прочее? – прервала ее Элиза. – Разумеется, так оно и есть! Но ведь он мой кузен, мой брат, к которому я всегда буду относиться с чувством искренней сестринской любви! К счастью, ему и в голову не приходит испытывать меня, – наклонилась она к Жанетте и понизила голос, – неужели ты думаешь, что так легко забыть того, кто… – Она не договорила.

– Ради Бога, Элиза, ты все еще надеешься? – воскликнула Жанетта, быстро подняв голову и почти со страхом глядя на подругу.

– Если и не надеюсь, то не в силах забыть, – ответила Элиза.

Жанетта только покачала головой. Для нее Ричард погиб, исчез безвозвратно.

– Тебе не кажется, что дону Альфонсо очень подошел бы костюм венецианского нобиле? – спросила Элиза, чтобы переменить тему разговора. – Я узнала его тайну. Он, вероятно, будет в маске. Ну, мы-то опознаем его под любой маской и во всяком костюме. Мне вообще любопытно, какая маска устоит перед проницательным взглядом моей Жанетты. Ой, Господи, что я наделала!

Этот неожиданный возглас испугал Жанетту. Увидев, как Элиза с расстроенным лицом всплеснула руками, она и в самом деле не могла понять, не разыгрывает ли ее подруга, пока не заметила, что та безуспешно пытается скрыть готовую появиться улыбку.

– Что же такое случилось? – спросила она в нерешительности.

– Просто я забывчивая дурочка, каких свет не видел! – воскликнула Элиза. – Дон Альфонсо доверил мне тайну своего маскарадного наряда и особенно просил не открывать ее тебе… Именно тебе, а я так легкомысленно отнеслась к его просьбе…

При упоминании дона Альфонсо щеки Жанетты снова залились ярким румянцем, и она, чтобы скрыть смущение, поспешно отвернулась.

– Не понимаю, почему именно мне не должно быть об этом известно? – спросила она с замиранием сердца.

– Откуда мне знать, – ответила Элиза. – Да и что толку теперь говорить об этом. До завтрашнего вечера дону Альфонсо не раздобыть другого костюма. Лучше я вообще скрою от него свою оплошность. И так ли, в конце концов, важно, знаешь ты о его секрете или нет! Ведь у вас с ним нет тайн друг от друга!

– Надеюсь, что нет! – поспешно ответила Жанетта. – А если он не хочет, чтобы его узнали… что ж, сделаю вид, что так оно и есть!

– Верно! – со смехом подхватила Элиза. – Остается только предположить, что он собирается приблизиться к тебе неузнанным, чтобы сказать… ну, что-то сказать, неважно что именно…

– Сказать мне? – удивилась Жанетта.

– Ну да, тебе. Может быть, это будет шутка, может быть, какая-нибудь глупость. Ведь он еще так молод!

– Кажется, ему двадцать один год, – уточнила Жанетта.

– Очень солидный возраст! – пошутила Элиза. – Впрочем…

Договорить она не успела. На балконе появилась горничная и протянула ей записку, добавив, что передавший послание ждет ответа.

Элиза повертела в руках записку, снабженную пометкой «лично». Почерк был ей незнаком. Развернув послание, она прочла следующее:

«Дорогая мисс Бюхтинг! Мы с Вами виделись на приеме всего несколько раз, к тому же мельком, о чем я весьма сожалею. Поэтому Вас немало удивит та необычная просьба, с которой я к Вам обращаюсь. Я прошу пригласительный билет на Ваш праздник. На мне будут костюм и маска, делающие меня совершенно неузнаваемой. Только для Вас на моем левом плече будет прикреплен бледно-желтый бант. Перед тем как наступит время снимать маски, я исчезну, и никто не догадается, что я присутствовала на балу. Пусть думают, что Вы дали возможность кому-то из своих знакомых, кого нельзя было пригласить официально, принять участие в празднестве. Разумеется, никто не должен обо мне знать.

Поверьте, только очень серьезные мотивы заставили меня обратиться к Вам с такой просьбой. Может быть, впоследствии я смогу отблагодарить Вас за эту услугу. Вы делаете мне большое одолжение. При любых обстоятельствах я буду чрезвычайно благодарна Вам за него.

Джорджиана Блэкбелл,

урожденная баронесса Стивенсбери».

Немало удивившись, Элиза перечитала записку, затем поднялась и покинула балкон. Самовольно удовлетворить просьбу леди Блэкбелл, показавшуюся ей, впрочем, довольно странной, она не решалась. Нужно было спросить родителей. Миссис Бюхтинг дома не оказалось, зато отец был дома. Дочь направилась к нему, протягивая записку.

– Я догадываюсь о намерениях этой дамы, – сказал мистер Бюхтинг, внимательно прочитав письмо Джорджианы и немного подумав. – Выполним ее просьбу! Она сделает все, чтобы остаться неузнанной.

– Значит, ты знаешь, что толкнуло ее на такой поступок? – удивилась Элиза.

– Да, дитя мое. Но я не буду говорить на эту тему, потому что в таких делах легко ошибиться.

Он взял один из оставшихся незаполненными пригласительных билетов и протянул дочери. Та вписала незнакомое ей имя, а на листке почтовой бумаги набросала несколько слов заверения в строжайшем сохранении тайны, запечатала то и другое и вручила слуге, посланному леди Блэкбелл. Выполнив просьбу незнакомки, она вернулась на балкон.

Там Элиза обнаружила рядом с усердно вышивающей Жанеттой дона Альфонсо. Как всегда в таких случаях, разговор между ними не клеился. Альфонсо за последние годы заметно изменился и сделался настоящим мужчиной: южная кровь и жаркий климат ускорили его возмужание. Он сердечно поздоровался с Элизой и с чисто рыцарской учтивостью поцеловал у нее руку. Потом извлек из бумажника небольшой листок и протянул ей. Это было письмо его сестры Инес; он получил его только утром вместе с письмом отца. Почтовая связь между восточными штатами Союза и штатами отдаленных юго-западных районов страны была теперь восстановлена и осуществлялась по суше; войска повстанцев были оттеснены к очагу мятежа – штатам Виргиния, Джорджия, Алабама, – и почта могла передвигаться через западные штаты, вдоль Миссисипи.

Элиза с радостным изумлением прочла письмо.

– Как жаль, Альфонсо, что Инес не приехала вместе с тобой! – воскликнула она. – Я была бы так рада!

– А о моих родителях, которые так долго были в разлуке с ней, ты не подумала? – с легким укором спросил молодой человек.

– Да, правда! – смутилась Элиза. – Беру свои слова обратно.

– Родители хотели оставить одного из нас, – пояснил Альфонсо. – Я-то сразу предположил, что Инес будет в Нью-Йорке более желанным гостем, нежели я. Но матушка не захотела расставаться с нею. Кроме того, отец собирался отправиться вместе с Инес в Мексику…

– Инес как раз пишет об этом, – заметила Элиза. – Ну, там они встретят некоего капитана Трепора! – добавила она с улыбкой. – А поскольку, судя по всем описаниям, этот капитан превосходный человек, мне кажется справедливым, если Инес найдет друга, какого здесь, в Нью-Йорке, ей не найти.

Альфонсо улыбнулся. Они переглянулись – он понял шутку кузины.

– И все-таки у меня никак не укладывается в голове, – продолжала Элиза уже серьезным тоном, – как может этот господин де Трепор продолжать сражаться под знаменами Франции, которой в войне с Мексикой и впрямь не снискать славы.

– Его удерживает долг, – ответил Альфонсо, – и это мне понятно. Солдат не имеет права покинуть свою часть, пока война, в которой он участвует, не закончена. К тому же Эдмон вынужден считаться с мнением своего отца. Но как только французы добьются победы в Мексике или вынуждены будут покинуть страну, Эдмон уйдет в отставку. Он заявил мне об этом совершенно определенно. В письме он мне написал даже, что присмотрел в Мексике местечко, где намеревается поселиться. Он обнаружил его во время экспедиции в глубь страны.

– Итак, еще один колонист, браво! – воскликнула Элиза. – Это меня радует. А что вы думаете о собственном будущем, дорогой кузен? Станете продолжать дело своего отца в Толедо или решили завести собственное хозяйство в каком-нибудь недоступном уголке земли?

– Я считаю одним из главнейших и достойнейших предназначений мужчины распространение достижений цивилизации на районы, не затронутые ею. Но… и здесь есть свое «но»! – добавил он, опуская глаза.

– И что же это за «но»? – довольно серьезно поинтересовалась Элиза.

Жанетта тоже оторвалась от своего рукоделия и незаметно для Альфонсо взглянула на него.

– Я не смогу жить один в таком уединении, – твердо заявил тот. – А какая девушка, избалованная благами современной жизни и привыкшая к развлечениям, согласится отправиться со мной в такую глушь!

– В таком случае мой милый кузен не слишком доверяет самому себе, – воскликнула Элиза, – и не верит, что любящее, верное женское сердце способно забыть ради него всю суетность и никчемность так называемого общества.

– Возможно, я в это и верю, – возразил Альфонсо, также посерьезнев. – И тем не менее понимаю, как трудно решиться последовать за мужчиной тем путем, который был ему однажды предначертан и которым он пошел бы и по собственному побуждению.

– Я бы этого не сказала! – заметила Элиза. – Я бы нашла даже нечто привлекательное, нечто заманчивое в том, чтобы вести непривычно уединенную, пусть и переменчивую жизнь, в которой все создано собственными руками. А что скажешь ты, Жанетта?

– Я? – ответила та почти с испугом; она не ожидала, что ее спросят, и была застигнута врасплох. – Я никогда об этом не задумывалась. За тобой я, конечно, последовала бы без колебаний.

В ответ Элиза рассмеялась, причем так заразительно, что Альфонсо невольно заулыбался. Жанетта смутилась, решив, что сказала что-то не так, и залилась румянцем.

– Ты опять заработалась! – воскликнула Элиза. – Думаю, ты без особой охоты вышла бы замуж за человека, который занимает такое же положение, какое раньше занимал мой отец на Западе и какое по сей день занимает в Толедо дядя Лотарио?

– Я вообще не собираюсь замуж! – ответила Жанетта, склонившись над вышиванием и излишне проворно орудуя иголкой. – Я хочу остаться с тобой.

– А вдруг ты мне станешь больше не нужна? – спросила Элиза.

– Я тебе не нужна? – воскликнула Жанетта, опустив руки.

– А почему бы нет! – с улыбкой продолжала Элиза. – Ведь в один прекрасный день я выйду замуж и тогда не потерплю рядом тебя – ты станешь для меня слишком опасной. Тебе придется обвенчаться в один день со мной!

– Никогда! – вскричала Жанетта. – Если ты прогонишь меня, я усядусь на пороге. Вот увидишь!

– Но ты сделаешь меня несчастной, дорогая! – сказала Элиза. – Рано или поздно нам придется расстаться. А если ты останешься такой же, как сейчас, это случится совсем скоро. Ты грустна, молчалива, озабоченна. Хорошо, если за целый день мне удастся заставить тебя хоть разок улыбнуться! Как ты думаешь, сколько я могу это терпеть?

Жанетта глядела на подругу во все глаза, словно не веря своим ушам.

– Да, да, мне нужна веселая, радостная Жанетта! – воскликнула Элиза. – И никакой другой! Готовься к расставанию! Оно неизбежно!

Жанетта, совершенно сбитая с толку, по-прежнему не сводила глаз с подруги, и кто знает, какая сцена последовала бы, если бы слуга не позвал дона Альфонсо, известив его о каком-то деловом визите, и если бы Элиза, как только молодой человек покинул балкон, не обняла Жанетту и не прижала ее к груди.

– Глупышка, – прошептала она ей на ухо, – разве ты забыла, как сказано в Библии: женщина должна покинуть отца своего и мать свою и пойти за мужчиной? Так что, как только он появится…

– Кто «он»? – всхлипнула Жанетта.

– Как это кто? Суженый! – прошептала Элиза.

В этот момент в балконных дверях показалась миссис Бюхтинг. Увидев эту трогательную картину, она улыбнулась.

– Жанетта, что с тобой? Ты плакала? – спросила она, вглядевшись в лицо девушки.

– Вот что с ней теперь творится! – весело заметила Элиза. – Она поминутно льет слезы, но мне ее уже не жалко. А теперь давайте завтракать!

На следующий вечер к десяти часам празднество у Бюхтингов было уже в полном разгаре. Декорации, украшавшие сад, выглядели при вечернем освещении превосходно, а общество, расположившееся частью в комнатах, частью под открытым небом, было вполне достойно устроителя и вообще Нью-Йорка, столицы огромной республики. Правда, немало карнавальных костюмов отличалось скорее блеском, нежели вкусом, но большинство удачно сочетало и то и другое, а некоторые были выполнены с такой выдумкой, какой мог бы позавидовать самый изобретательный художник. Особой прелестью выделялись прежде всего обе Леоноры. Они надели небольшие полумаски, но только потому, что вся остальная молодежь явилась в масках. Ни для кого не было секретом, однако, кто щеголяет в костюме Леоноры, ибо увидеть вместе двух столь очаровательных девушек можно было лишь в доме Бюхтингов. Среди мужской половины гостей обращал на себя внимание Ральф, облаченный в роскошный наряд, который придумал для него Бут. Естественно, и он надел маску, но любой легко узнавал его по черным вьющимся волосам, и он, похоже, стремился быть узнанным. Труднее было отыскать Альфонсо, на котором красовался дорогой, искусно выполненный по моде прошедших веков костюм венецианского нобиле, выгодно подчеркивающий стройную фигуру прекрасно сложенного молодого человека. Его лицо закрывала большая маска – казалось, ему действительно хотелось оставаться инкогнито.

В общем, основная часть приглашенных, несмотря на маски, знала друг друга. Тем большее внимание привлекали двое гостей, в отношении которых все присутствующие терялись в догадках, строя самые разные предположения. Первой была высокая дама, облаченная в монашескую рясу; ее лицо скрывалось под маской, не позволявшей даже приблизительно разглядеть черты ее лица; больше того, складывалось впечатление, что и под маской незнакомка намеренно сделала их неузнаваемыми. Ее волосы скрывал капюшон. На фоне всеобщего оживления незнакомка двигалась мало – чаще стояла, опершись на колонну или укрывшись в нише. Она не спускала глаз с одного-единственного человека, и именно этот человек не обращал на нее ни малейшего внимания. Да и мог ли предположить Ральф, что таинственная дама в монашеском одеянии с бледно-желтым бантом не кто иная, как леди Джорджиана Блэкбелл!

Капитана же Петтоу занимал как раз второй гость – человек в костюме венецианца, принадлежавшего к тому зловещему, наводящему страх сословию, которое призвано было вершить правосудие в не ведающей жалости республике. И этот незнакомец при помощи маски и других ухищрений сумел сделаться совершенно неузнаваемым. Впрочем, Ральф предполагал, что под этой личиной скрывается Дантес. Незнакомец также почти не покидал выбранного места, ограничиваясь главным образом ролью созерцателя происходящего.

Весенний вечер выдался на редкость теплым, и большинство молодых людей спустились в сад, где разбились на отдельные группы, окружив фонтаны, цветочные клумбы и буфеты. Элиза и Жанетта оказались в плену у рыцарей. Сегодня, под защитой маски, многие из них набрались мужества, чтобы выразить Элизе свое восхищение, на что не решились бы в иных обстоятельствах. Ральфу это пришлось не по душе. Он тоже надеялся улучить благоприятный момент. Особенно раздражал его венецианский нобиле, под маской которого, как мы знаем, скрывался Альфонсо, ибо он шел словно тень за Элизой и Жанеттой. Последняя, похоже, избегала его, первая же, напротив, не раз перебрасывалась с ним язвительными замечаниями и обменивалась колкостями. Прислушавшись, Ральф по голосу узнал Альфонсо. Тем больше появилось у него оснований оттеснить мнимого соперника.

Минута показалась ему подходящей. Некоторые дилетанты из числа гостей, в костюмах и масках, время от времени привлекали к себе внимание, выступая в разных уголках сада с исполнением музыкальных произведений и декламацией стихов. Чаще всего в выступлениях этих энтузиастов звучали итальянские мотивы, призванные еще больше подчеркнуть общий колорит празднества. Как раз в эту минуту некая дама, одетая несколько неожиданно и смело в костюм Ромео, исполняла дуэт своего героя с Джульеттой из оперы Беллини. Зная обеих певиц, слушатели окружили их плотным кольцом и бурно аплодировали. Элиза и Жанетта держались в тени. Воспользовавшись тем, что Альфонсо не отходил от Жанетты, Ральф неслышно приблизился к Элизе.

– Прекрасная Леонора д’Эсте слишком избегает своих преданных рабов! – прошептал Ральф на ухо Элизе.

Она тут же узнала его по голосу, но сделала вид, будто не слышит, и продолжала наслаждаться пением. Ральф не отступал.

– Как счастливы были бы сегодня художники или поэты! – продолжал он. – У них по крайней мере была бы возможность один-единственный день упиваться любовью прекрасной Леоноры, и этого счастья хватило бы человеку на всю жизнь!

– В самом деле, благородный рыцарь, – в шутливом тоне ответила на это Элиза, – вы и есть поэт, о котором говорите, ибо никогда ни один поэт не находил более восторженных слов.

– В те мгновенья, когда раскрывается его душа, каждый влюбленный становится поэтом! – продолжал Ральф уже немного увереннее, ему не терпелось услышать какой угодно ответ, лишь бы только завязать разговор. – Чего бы я не отдал, лишь бы принадлежать к тому кругу избранных, которым открывается столь гордое, столь благородное сердце!

– А вы не настоящий рыцарь из средневековья! – весело ответила Элиза. – Те знали всего одну любовь, а вы говорите о нескольких избранных.

– Я уверен, что никогда не смог бы стать единственным счастливцем, поэтому удовольствовался бы уже принадлежностью к сонму осчастливленных, – парировал Ральф. – Впрочем, нет, такого я бы не вынес. Кто носит в сердце единственную, жгучую, всепоглощающую страсть, не в силах делить ее с другими. Вы правы: я рыцарь средневековья в истинном смысле слова, я знаю всего одну любовь и пойду за нее на смерть!

Его голос утратил легкомысленный тон, подобающий маскарадным шуткам, он звучал взволнованно, страстно.

– Тогда я желаю вам, мой благородный таинственный рыцарь, встретить сердце, которое ответило бы вашему такой же искренней любовью, – непринужденно и довольно громко, как бы давая понять, что не собирается преувеличивать значение услышанного и расценивает его как обычный маскарадный флирт, заявила Элиза. – Примеров тому в нашей жизни немного, пусть добрый волшебник укажет вам ту, что вы ищете, на нашем празднике.

– Я знаю только одну, которая воплощает в себе все лучшие, самые благородные черты женской натуры! – отвечал Ральф с прежней мрачной горячностью. – И она, эта единственная, – здесь! Это вы, Леонора д’Эсте!

– Благодарю вас, мой благородный рыцарь! – заметила, рассмеявшись, Элиза. – Видно, по одежке встречают не только мужчин. С тех пор как я облачилась в наряд принцессы, я, кажется, сама сделалась существом высшего порядка!

– Вы всегда были им, Элиза! – прошептал Ральф.

Мисс Бюхтинг гордо выпрямилась.

– Вы ошибаетесь, благородный рыцарь! – холодно ответила она. – Вы принимаете меня за другую. Леонора, пойдем послушаем пение!

С этими словами она протянула руку Жанетте, которая пребывала словно во сне и не столько сама последовала за подругой, сколько позволила увлечь себя. Альфонсо не отставал от нее, оживленно с ней беседуя. Неужели лед в их отношениях действительно сломан?

Ральф этого не знал, однако сообразил, что Альфонсо ухаживает именно за Жанеттой. Но что это меняет? Элиза холодно, почти с пренебрежением отвергла его. На этот счет у него не осталось сомнений. Даже самая осторожная и осмотрительная из женщин подчас делает непроизвольный жест, который дает понять пылкому поклоннику, что он зашел слишком далеко, даже допустил бестактность и не вправе рассчитывать на ответное чувство: она пожимает плечами, гордо вскидывает голову, и эти движения более красноречивы, нежели пространное письменное послание. И Ральф понял это. Закусив губу, он провожал Элизу взглядом.

«Но кто же в таком случае ее избранник? – спрашивал он себя. – Этот хилый испанец отпадает – он домогается ее цветной подружки, тут уж зов крови. Может быть, она не узнала меня? Да нет, глупости! Незадолго до нашего разговора – я сам слышал – она сказала отцу: «Обратись к капитану Петтоу, он стоит там, в углу, может быть, он даст тебе ответ». Выходит, ей было известно, кто я, и тем не менее…»

Он стиснул зубы так, что они скрипнули. Какая-то высокая женщина в темном одеянии поднялась со спрятанной в кустах скамейки прямо перед ним. Она глядела на Ральфа, но он не обратил на незнакомку ни малейшего внимания. И тогда монахиня с бледно-желтым бантом на левом плече – покинула сад. На улице ее ждала коляска, и она направилась первым делом к модистке переодеться, а затем поехала домой. Того, что леди Джорджиана увидела и услышала, ей, очевидно, было достаточно.

Между тем Альфонсо не переставал что-то увлеченно нашептывать Жанетте. Да, между ними происходило какое-то объяснение. Альфонсо осмелился спросить ее – разумеется, инкогнито и под защитой маски, – почему она так холодна к его другу Альфонсо, который что ни день изливает ему свое горе. На это Жанетта ответила, что его друга, вероятно, весьма мало волнует ее холодность, потому что он не дает себе труда проявить к ней внимание. Немного учтивее он держится с Элизой, но этого слишком мало. «Мужчина, который не влюблен до смерти в Элизу, вовсе не мужчина», – заявила она.