Текст книги "Невеста с миллионами"

Автор книги: Адольф Мютцельбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

– Ничего не бойся, дорогая моя! – крикнул он ей. – Этому человеку меня не убить!

Вильгамену был все еще недосягаем для Эдмона. Капитан решил закончить поединок как можно скорее – он почувствовал, что его соперник готов пойти на хитрость. Вильгамену небрежно взвешивал на руке новый томагавк, потом неожиданно принялся кружить возле столба, к которому был привязан соперник. Такой вариант поединка не был, правда, запрещен, но считался не особенно честным, поскольку заставлял пленника следить за каждым движением противника, не позволяя ему при этом поворачиваться в нужную сторону. Эдмон и в самом деле оказался в довольно сложном положении. Как ему защищаться, если Вильгамену метнет томагавк сбоку? Как мог он, привязанный к столбу, успевать поворачиваться с той же скоростью, что и его свободный в своих движениях соперник?

– Ты трус! – крикнул он вождю по-испански, зная, что большинство индейцев так или иначе понимают этот язык.

Это подействовало. Вильгамену в ярости обернулся, собираясь наброситься на Эдмона. Тот воспользовался моментом и швырнул томагавк. Топор угодил вождю прямо в горло – руки у него бессильно повисли, он пошатнулся и рухнул наземь.

Эдмон немедленно подтянул к себе оружие. Наступило мгновение, которого он опасался, и дикий рев краснокожих навел его на мысль о самом худшем. Двумя взмахами томагавка он перерезал кожаные ремни, которыми был привязан к столбу.

Жизни Эдмона угрожала нешуточная опасность. В него полетел огромный камень, в руках у индейцев блеснули ножи. Жалобные вопли апачей, хлопотавших около своего вождя, свидетельствовали, похоже, о том, что ранен он тяжело, если не смертельно. Около дюжины краснокожих приблизительно одного возраста с Вильгамену, которые, вероятно, выросли вместе с ним, стали окружать Эдмона…

В эту минуту с крыши одной из хижин донесся пронзительный крик. Все взоры невольно обратились туда. Индеец, оставленный для охраны, указывал, вытянув руку, на восток. Апачи бросились врассыпную, словно стадо оленей, испугавшееся выстрела; возле Вильгамену остались только двое стрелков.

Эдмон устремился к Инес. В руке он продолжал сжимать томагавк, с которого тяжелыми каплями стекала кровь поверженного вождя. Инес была мертвенно-бледной и казалась близкой к обмороку.

– Это может быть только Альфонсо! – воскликнул капитан. – Еще немного терпения, любовь моя! Мы победим! Индейцы пали духом! Их злой вождь мертв. Умоляю тебя, укройся в той хижине, чтобы тебя не настигла предательская пуля, чтобы индейцы забыли о тебе! Уведите донну Инес туда! – обратился он к слугам, указывая на ближайшую пустую хижину. – На всякий случай заприте дверь изнутри!

– Будет исполнено! – ответил слуга, а служанки повели свою госпожу в находящееся поблизости жилище.

В этот миг на крыше, с которой совсем недавно раздался предостерегающий крик, появились трое белых. Эдмон, по-прежнему не выпуская из рук томагавка, поспешил к ним. Первым среди взобравшихся на крышу, кого узнал Эдмон, был Альфонсо. Рядом с ним он заметил высокого молодого человека с белокурыми, развевающимися на ветру волосами и человека средних лет. Вероятно, Альфонсо успел объединиться с людьми отца! Вряд ли могло быть иначе: решиться напасть на деревню средь бела дня можно было только сообща.

Между тем краснокожие опомнились и начали собираться на площади, готовясь дать отпор бледнолицым.

– Инес жива! Она – в той хижине! – крикнул Эдмон находившимся на крыше. – Скорее туда!

Изумленного лица Альфонсо он уже не видел. Решив принять участие в схватке, он проскользнул между хижинами, стремясь укрыться от глаз индейцев, которые, заметив, непременно постарались бы застрелить его, и поспешил к арсеналу, где, как он предполагал, его личное оружие наверняка опять заняло прежнее место. Эдмон беспрепятственно проник в знакомую хижину. На стене он и впрямь увидел свое оружие, висевшее в том порядке, что и прежде. В склад заглянул какой-то молодой краснокожий. Одним ударом томагавка Эдмон уложил его на месте. Медлить было нельзя. Как безумный он выскочил из оружейного склада, пересек площадь и побежал к хижине, в которой должна была находиться Инес. Никто ему не помешал. Приблизившись к хижине, он окликнул белых пленников и удостоверился, что они действительно там. Очутившись внутри, он выяснил, что зазор между дверью и косяком достаточно велик и в него вполне можно просунуть ружейный ствол и вести прицельную стрельбу. Эдмон взял на мушку одного из самых отчаянных индейцев, который как раз целился в белых, что находились на крыше, и свалил его. Он стрелял четырежды, причем с неизменным успехом. Затем спокойно перезарядил оба ружья и хладнокровно продолжил стрельбу. Теперь индейцы заметили его. Четверо отделились от остальных и устремились к нему. С одним револьвером Эдмон выбрался из хижины. Целился он тщательно и не спеша. Ему удалось застрелить одного за другим троих краснокожих, а четвертый тем временем очутился так близко от него, что целиться не потребовалось. Он просто приставил к груди индейца револьвер и нажал курок. Краснокожий рухнул наземь, но и револьвер разорвался.

Эдмон удовлетворенно отметил, что сделал не так уж и мало. Он вернулся в хижину и зарядил ружья. Инес он увидел в углу: она стояла к нему спиной, а рядом суетились ее служанки. Эдмон чувствовал, что сейчас не до разговоров. Снаружи гремели выстрелы, слышались крики сражающихся. Зарядив ружья, он снова выбрался из хижины. Разорвавшийся револьвер немного поранил ему руку, но, к счастью, не задел пальцев.

Белые и индейцы сражались повсюду – на крышах хижин, в самих жилищах индейцев и на площади. Эдмон заметил, что самая ожесточенная борьба шла там, где находились Альфонсо, молодой незнакомец и пожилой человек – по всей вероятности, отец его друга. Плечом к плечу с ними оборонялись еще десятка два белых – их окружал целый вал из трупов поверженных врагов. Остальные белые вели стрельбу по краснокожим с крыш хижин.

Эдмон уже не знал, кого поддерживать. Стрелять стало опасно – можно было задеть кого-то из своих. Окинув поле боя взглядом военного человека, он пришел к выводу, что в хижине на окраине деревни Инес и ее спутникам было бы безопаснее, нежели в этой, прямо на площади, где они находились. Будь они там, белые могли бы занять вокруг такого убежища круговую оборону против индейцев, собрав воедино все силы. Больше того, можно было бы проломить стену хижины и помочь женщинам бежать, в то время как мужчины продолжали бы вести огонь изнутри. Да и для них был бы тогда открыт путь к отступлению.

Эдмон поспешил к Инес и ее спутникам, чтобы поделиться своим замыслом. Его план встретил всеобщее одобрение. Эдмон показал пленникам путь, которым им следовало двигаться, чтобы незамеченными добраться до хижины, какую он им описал, и некоторое время сопровождал их с оружием в руках, готовый пристрелить любого индейца, рискнувшего приблизиться к ним. Затем он попросил одного из слуг прикрепить к дверям хижины красную тряпку, чтобы дать знак белым на случай, если эта хижина будет указана им как место сбора.

План Эдмона удался. Индейцы наверняка заметили, что их пленники перебираются в другую хижину, но в пылу сражения не имели никакой возможности помешать им. Инес и ее спутники достигли заветной хижины, и слуга, исполняя поручение капитана, прикрепил в одном из верхних углов двери красную тряпицу. Эдмон посчитал, что пришло время снова принять участие в сражении. Он выбрал позицию, откуда мог поражать краснокожих, не опасаясь задеть белых, и хладнокровно, один за другим, произвел четыре выстрела. В том, что все они достигли цели, его убедили ликующие крики белых и их продвижение в том направлении, где находилась теперь его возлюбленная. Ряды апачей были прорваны. Под натиском белых краснокожие отступали, неуклонно приближаясь к той окраине деревни.

Прежде всего Эдмон попытался окольным путем добраться до хижины. Индейцы, осознавшие теперь всю опасность, исходящую от врага, послали ему вслед несколько пуль, но промахнулись. Эдмон принялся яростно махать руками. «Красная тряпка! Красная тряпка!» – кричал он что есть силы. Вскоре его слова были услышаны белыми, указав им направление, в котором надлежало двигаться. Спустя несколько минут первый белый очутился рядом с Эдмоном у дверей хижины, а затем к нему присоединились и все остальные, включая Альфонсо и его спутников.

– Занимайте крыши! – распорядился Эдмон. – Никого не подпускать! Мы останемся внутри и будем стрелять через стены!

– А если они устроят поджог? – возразил Альфонсо, у которою даже не было времени пожать руку приятелю, так как он заряжал ружье.

– Мы сумеем помешать им! – ответил Эдмон.

– Он прав! – согласился немолодой господин, устремляясь в хижину к Инес. – Последуем его совету!

– Я останусь снаружи, на соседней крыше! – крикнул Эдмон. – Заходите внутрь, забаррикадируйте дверь, а в стенах проделайте бойницы. А уж мы тут позаботимся, чтобы никто не подобрался к вам слишком близко. Сюда! Сюда! – добавил он во весь голос, заметив, что горстка белых пытается пробиться через кольцо индейцев, но не знает куда. – Сюда! Забирайтесь на крыши!

В сопровождении доброго десятка белых Эдмон проник в хижину по соседству с той, где скрывалась Инес, и поднялся на крышу. Между тем почти всем белым удалось преодолеть сопротивление краснокожих, и они, чтобы спасти нескольких своих товарищей, окруженных индейцами и безуспешно пытающихся соединиться с главными силами, открыли по противнику ураганный огонь. Стрельба примерно из сорока ружей произвела такой ошеломляющий эффект, что апачи в панике бежали, а горстка белых успела добраться до своих.

Таким образом Эдмон добился поставленной цели и создал опорный пункт для обороны от индейцев.

Со вздохом облегчения он окинул взглядом поле сражения. Ему удалось насчитать более двух десятков трупов краснокожих. Едва ли не половина пала от его руки. Среди белых было четверо убитых, несколько человек получили тяжелые ранения; впрочем, раненых удалось доставить в укромное место, где ими занялся теперь доктор. Одежда Эдмона имела устрашающий вид: она вся была в пятнах крови из-за поврежденной руки. Сейчас небольшая рана перестала кровоточить, и капитан перевязал ее куском мягкой материи.

– Будьте начеку! – предупредил Эдмон, заметив, что некоторые из людей Альфонсо собрались устроить себе небольшой отдых, поскольку индейцы пока не появлялись. – Доверять краснокожим нельзя… А вы – друг семьи Толедо? – обратился он по-французски к белокурому молодому человеку, который последовал за ним на крышу и теперь тщательно чистил стволы своего великолепного ружья.

– Надеюсь, что так! – приветливо ответил тот. – А вы, несомненно, господин де Трепор, чье исчезновение так переживал дон Альфонсо?

– Он самый. Когда вы объединились с людьми Альфонсо? – спросил капитан.

– Сегодня утром. Мы тотчас решили напасть, опасаясь, что ночная бойня только ожесточила индейцев против пленных. Впрочем, что это?..

Со стороны деревни донесся жуткий вой, словно там находилась целая стая голодных волков. Несомненно, это был знак ликования. Более сорока краснокожих, размахивая ружьями и копьями, скакали на богато украшенных лошадях, направляясь к белым. Приблизившись на расстояние выстрела, они угрожающе подняли свое оружие. Потом они свернули в сторону. За первой группой всадников последовала вторая, затем третья, четвертая… В общей сложности их было, наверное, около полутора сотен. Многие держали в поводу запасных лошадей, в которых белые сразу же опознали своих собственных.

Выходит, апачи получили подкрепление от дружественного племени…

Белые застыли в растерянности. Их насчитывалось не более четырех десятков, а противостояло им теперь, пожалуй, свыше двухсот краснокожих. Пока белым, правда, ничто особенно не угрожало. А что потом? Где достать продовольствие? Если им повезет, как прорваться сквозь эту массу всадников, как скрыться от них?

Положение белых стало отчаянным. Это сознавал каждый. В угрюмом молчании, с ружьями в руках, они глядели в сторону центра деревни, где индейцы радостно приветствовали друг друга, поочередно прикладываясь к бутылкам с огненной водой, которую прихватили с собой эти бледнолицые.

– Вы уверены, что краснокожие вели за поводья именно ваших лошадей? – спросил Эдмон молодого человека.

– Совершенно уверен. Я узнал их. Мы оставили лошадей под присмотром трех наших.

– Тогда у нас нет никакой надежды на побег! – мрачно заметил Эдмон. – Пойдемте, посоветуемся с нашими друзьями. Пока нам нечего опасаться нападения.

Он потолковал с пожилым господином, внушавшим ему особое доверие, посоветовал на случай приближения индейцев не терять самообладания и стрелять наверняка, беря на мушку каждого в отдельности. Потом он вместе с молодым незнакомцем спустился вниз и постучался в хижину, где находился Альфонсо.

Тот немедленно распахнул дверь и молча заключил друга в объятия. Инес стояла посреди хижины, опираясь на руку человека, который, несомненно, был ее отцом. Лицо ее излучало доброту, спокойствие и рассудительность; несмотря на некоторую бледность, в нем уже чувствовалась незаурядная энергия. Оказалось, и дон Лотарио, и Альфонсо ранены: дон Лотарио – в руку, Альфонсо – в ногу. Впрочем, обе раны не вызывали опасений.

– Это мой самый близкий друг, Эдмон де Трепор! – сказал Альфонсо, подводя Эдмона к своему отцу. – Он собирался разделить со мной все опасности этой борьбы, но большую ее часть ему пришлось взять на себя.

Дон Лотарио нежно обнял Эдмона, словно собственного сына.

– Какая удивительная, пожалуй даже печальная, ирония судьбы – встретить сына столь дорогого для меня человека в какой-то индейской хижине! – взволнованно произнес он. – Вы уже оказали нам неоценимую услугу – без вашей помощи нам, возможно, и не удалось бы встретиться с Инес.

Эдмон подошел к возлюбленной, склонил голову и благоговейно поцеловал ей руку.

– Тебе не кажется, Эдмон, что мы без труда справимся с индейцами? – спросил Альфонсо.

– Увы, дружище! Ты еще ничего не знаешь, а между тем их теперь на полторы сотни больше!

Альфонсо и дон Лотарио ошеломленно уставились друг на друга.

– Так вот что означал дьявольский рев этих бестий! – произнес наконец Альфонсо. – А не удастся ли нам, по крайней мере, пробиться к своим лошадям?

– Ваши лошади попали в руки индейцев другого племени, когда те спешили на помощь местным, – ответил Эдмон. – Этот молодой человек, – кивнул он в сторону белокурого, – узнал их.

После слов капитана наступила гробовая тишина.

– Придется пойти на переговоры! – прервал молчание дон Лотарио. – Мы должны приложить все усилия, чтобы избежать борьбы, которая была бы теперь слишком неравной. Кстати, господин капитан, вы еще не знакомы с вашим новым товарищем по оружию… Позвольте представить его вам – мистер Коннингэм, друг нашего дома! Он великодушно предложил свою помощь и присоединился к нашему предприятию. Не сомневаюсь, вскоре он завоюет и ваши симпатии, при условии, что у нас будет еще время заняться неотложными земными делами!

– Вы надеетесь, что после таких ожесточенных, таких кровопролитных сражений возможны мирные переговоры? – удивленно спросил Эдмон.

– Дочь сказала мне, что Вильгамену убит или очень тяжело ранен… вами, – ответил дон Лотарио. – А ведь именно он был больше всех заинтересован в том, чтобы не отпускать пленников, рассчитывая тем самым добиться своей цели – освобождения отца. Для остальных индейцев они значат гораздо меньше, поэтому я продолжаю надеяться, что удастся уладить дело миром. Мы пошлем Литавано: он выяснит, готовы ли апачи к переговорам.

– Я не вижу с тобой Хейкаоу, – заметил Альфонсо.

– Мой проводник умер в дороге. Не исключено, что именно это печальное обстоятельство позволило мне так скоро соединиться с вами, – ответил Эдмон.

– Скроем пока его смерть от сына. Иначе религиозные убеждения заставят Литавано, чего доброго, покинуть нас, а он нам очень нужен. Давай поднимемся с тобой на крышу соседней хижины и посмотрим, что делают индейцы. Вероятно, у нас будет время рассказать друг другу, что же произошло после нашего расставания. А отец пока сообщит Литавано об условиях переговоров.

Молодые люди покинули хижину. Эдмон почувствовал на себе при этом выразительный взгляд возлюбленной. Когда оба очутились наверху, Альфонсо порывисто обнял вновь обретенного друга.

– Если бы ты знал, – воскликнул он, – что я вытерпел, как упрекал себя за то, что расстался с тобой! Мне не давали покоя мысли, что ты заблудился в прериях или с тобой произошло кое-что похуже. Но когда в то злополучное утро явился Литавано и твердо заявил, что Инес похитил Вильгамену, что вождя сопровождает совсем немного воинов и что отбить у него добычу не составит большого труда, я посчитал грехом каждую секунду промедления и решил действовать совершенно в твоем духе, немедленно отправившись в путь. Я был уверен, что Хейкаоу проводит тебя к озеру Святой Марии. Литавано узнал, что вождь апачей вначале привез Инес и ее спутников в отдаленную деревню у подножия большой горной цепи и некоторое время скрывал там, но потом у него начались ссоры с индейцами соседних племен, и поэтому он решил доставить пленников в свою родную деревню, которая находится приблизительно на полпути между озером Святой Марии и северной границей. Мы рассчитывали встретить его по дороге и неожиданно напасть.

Наши лошади страдали от недостатка воды и корма, так что в последний день едва передвигали ноги. Окрестностей этой деревни мы достигли только глубокой ночью и сделали привал под деревьями, чтобы не попасться на глаза индейцам и дать отдых лошадям, которые нашли там воду и вдоволь сочной травы. Вот под теми деревьями мы и расположились.

Он показал на восток, на одну из куп деревьев, кое-где поднимавшихся над холмистой землей. Донесшийся снизу окрик заставил его прервать свой рассказ. Там стоял Литавано с белой тряпицей в руках. Вероятно, он отправлялся на переговоры с апачами. Альфонсо обменялся с индейцем несколькими словами на местном наречии, потом опять обратился к Эдмону.

– Литавано встревожен, что не встретил здесь отца, – пояснил он. – Я сказал ему, что мы пока еще точно не знаем, при каких обстоятельствах вы расстались. Итак, продолжим… До полудня индейцам не удалось обнаружить нас, и наши лошади успели отдохнуть. Но потом мы заметили поблизости несколько краснокожих соглядатаев. Мы проверили оружие, дали лошадям хлеба, смоченного ромом, и приготовились к любым неожиданностям. Я собирался договориться с Вильгамену по-хорошему, а в случае его отказа сразу же прибегнуть к силе. Как бы то ни было, Инес следовало освободить. Спустя некоторое время мы увидели, как десятка три индейцев на лошадях выехали из деревни и направились в нашу сторону. Я послал навстречу им Литавано. Ему было поручено просить Вильгамену немедленно освободить мою сестру и ее спутников, пообещав за них от моего имени выкуп в тысячу долларов. Вождь апачей велел передать мне, что отпустит захваченных бледнолицых не раньше, чем его отец получит свободу; мне следовало как можно быстрее добиться его освобождения, тогда мне сразу же вернут пленников. На это я велел ему ответить, что сделаю все, что в моих силах, для освобождения из тюрьмы его отца, но мы не можем ждать согласия мексиканских властей в Чиуауа, иначе моя сестра умрет от тоски и горя. Кроме того, я поручил Литавано поставить в известность Вильгамену, что его пленница – дочь дона Лотарио де Толедо, а все команчи, апачи и навахо, в том числе и его собственный отец, поклялись жить с этим человеком в мире и дружбе; я велел также напомнить молодому вождю, что его ждет суровая кара, если он нарушит законы дружбы. Ответ, который принес мне Литавано, так же мало удовлетворил меня, что и в первый раз.

Из всего услышанного я сделал вывод, что индеец настроен весьма воинственно и надеется, что мы согласимся на любые его условия, как только будем разбиты. Мои мексиканцы, которые подслушали ответы, принесенные Литавано, и к тому же сгорали от нетерпения испробовать новые нарезные ружья, начали роптать во весь голос. Один из них прицелился и выстрелил в маячивших на большом удалении индейцев, не ожидая, что пуля достанет до них. Но именно этот выстрел оказался роковым – один краснокожий был убит на месте.

С этого все и началось. Мои мексиканцы возликовали, индейцы с воинственными криками поскакали в нашу сторону… Я понял, что на карту поставлена наша жизнь, и приказал своим людям открыть огонь. Трое индейцев упали, остальные продолжали приближаться. Тогда мы укрылись за деревьями, где еще утром соорудили нечто вроде засеки, и открыли беспорядочную стрельбу по краснокожим, которые не осмеливались напасть на нас один на один. Вскоре они поняли, что будут разбиты в этой схватке, и повернули лошадей назад, увозя с собой, если не ошибаюсь, тела пятерых погибших.

Тогда я, зная мстительность краснокожих, начал всерьез опасаться за жизнь Инес и ее спутников. Мне не давала покоя мысль, что жажда крови пленников может взять верх над желанием Вильгамену освободить отца. Я собрал своих мексиканцев на военный совет, и они, опьяненные победой, с большим воодушевлением встретили мое предложение напасть ночью на индейскую деревню. Мы рассчитывали быстро проникнуть в селение, освободить Инес и остальных пленников, после чего поспешно ретироваться. Поскольку ты сам находился в этой деревне, о чем я, правда, не подозревал, ты знаешь, что наша вылазка не удалась. Индейцы были настороже, и в ожесточенной схватке мы потеряли троих: двое были убиты, а третий, тяжело раненный, умер сегодня утром. Это заметно поколебало нашу уверенность в победе, и я много бы дал, чтобы возобновить переговоры с Вильгамену, но после всего случившегося Литавано отказался выступать в роли посредника. Он боялся за свою жизнь, и, пожалуй, не без оснований, потому что апачи очень враждебно относятся к тем краснокожим, которые переметнулись к бледнолицым.

А сегодня утром мы обнаружили примерно в четверти часа езды небольшой отряд всадников, направлявшийся на юг. В подзорную трубу я увидел, что это белые, и мы помчались за ними. Это оказался мой отец, а с ним еще около сорока человек, в том числе и молодой Коннингэм, с которым я еще не был знаком. Теперь, впрочем, я успел узнать его как честного, надежного и смелого парня.

Отправляя мне письмо, отец в лихорадочной спешке спутал названия обоих пресидио и указал Пресидио-дель-Норте, хотя имел в виду Пресидио-дель-Рио-Гранде-дель-Норте. Вернее сказать, он сократил последнее название и вместо «Пресидио-дель-Рио-Гранде-дель-Норте» – как, собственно, и называется этот форт – в спешке написал «Пресидио-дель-Норте». В результате мы разминулись. В южном пресидио он узнал, что мы там уже побывали, и тотчас направился на север, получил от коменданта Пресидио-дель-Норте твое послание и устремился к озеру Святой Марии. Но тут вмешался случай – к счастью, отец сильно взял к северу и в результате очутился поблизости от нас.

Я все рассказал ему и довольно скоро убедился, что переговоры уже не помогут вызволить сестру из рук Вильгамену. Индейцев он знает лучше любого белого в этих местах. Он согласился, что теперь нам нужно попытаться захватить деревню врасплох. Лошадей мы оставили в зарослях под надзором трех мексиканцев и, вооружившись несколькими лестницами, подкрались, передвигаясь главным образом ползком, почти к самой деревне, до которой оставалось несколько сотен шагов. Все остальное ты знаешь! У меня сердце замерло от радости, когда я неожиданно увидел посреди деревни тебя – живого и невредимого, да к тому же помогающего нам!

Они обменялись рукопожатиями. Альфонсо закончил свой рассказ как нельзя вовремя, потому что из деревни возвращался Литавано.

Альфонсо и Эдмон поспешно спустились вниз – им не терпелось узнать ответ апачей. Впрочем, не были забыты и меры предосторожности: дон Лотарио, Альфонсо, Эдмон и мистер Коннингэм слушали Литавано, стоя перед дверью хижины, чтобы следить за происходящим вокруг.

Литавано сообщил, что сперва ему даже не давали открыть рот. Индейцы ужасно злы, Вильгамену мертв, в деревне уцелела едва ли половина воинов. Апачи порывались окружить бледнолицых и перебить всех до одного. Бо́льшая часть краснокожих оказалась одурманенной огненной водой, поэтому они с Литавано никак не могли понять друг друга; однако несколько старых вождей, которые оставались трезвыми, прислушались к его словам, особенно когда поняли, что речь идет о дочери дона Лотарио де Толедо. В результате от бледнолицых потребовали сотню ружей с припасами, столько же галлонов огненной воды, а сверх того – всякого оружия и украшений, которые обещали подробно перечислить позднее. В заключение индейцы потребовали выдать им трех бледнолицых, чтобы принести их в жертву разгневанному богу красных людей. Этих обреченных бледнолицые должны были определить сами, бросив жребий. Литавано добавил, что на первых порах одним из них многие называли Эдмона, однако затем передумали, поскольку другие апачи объяснили им, что Вильгамену был убит в честной борьбе.

О том, чтобы согласиться на такие условия, не могло быть и речи. Литавано отправили в деревню еще раз. Тем временем четверо наших героев, призвав к себе несколько управляющих и слуг дона Лотарио, стали совещаться, как поступить в случае нового нападения краснокожих. О побеге нечего было и думать, ибо лошади были захвачены индейцами. Ждать помощи тоже не приходилось, так как Пресидио-дель-Норте и Эль-Пасо-дель-Норте – форт на самой границе Штатов и Мексики – находились приблизительно в тридцати милях от деревни. Выхода не было. Бой казался неизбежным. Требовалось во что бы то ни стало отбить нападение краснокожих, а затем, когда индейцы обессилеют, вновь предложить им мирные переговоры.

Теперь необходимо было приготовиться к обороне. Времени оставалось в обрез. Первым делом со всех сторон прорубили стены хижины, где находилась Инес, так что оттуда можно было попасть в соседние жилища. Затем разобрали две близлежащие хижины и соорудили из их остатков бастион, призванный прикрыть три расположенные с краю хижины в качестве первой линии обороны. Каждому защитнику отвели свое определенное место. Пересчитали тех, кто способен был владеть оружием. Таких набралось тридцать четыре человека. У большинства оказалось по два двуствольных ружья, а у некоторых – даже по три, поскольку они забрали себе ружья убитых товарищей. Таким образом, огневая мощь белых составила свыше ста сорока стволов: если они не потеряют хладнокровия, то сумеют побить индейцев даже в случае самого отчаянного штурма, подобно тому как сильный град уничтожает кукурузное поле.

А если краснокожие воздержатся от нападения, если попытаются навязать свои условия угрозой голодной смерти? Тогда спасения не было. Запасов продовольствия, которое оставалось у белых, хватило бы разве что до следующего утра…

В ответе, который Литавано получил от индейцев во второй раз, тоже не было ничего утешительного. Апачи продолжали настаивать на выдаче им трех бледнолицых, предназначенных в жертву за погибших соплеменников. Они не желали слушать никаких других предложений. Литавано дали понять, что в случае очередного отказа бледнолицых ему не сносить головы.

Похоже, индейцы и не думали торопиться с новой атакой. Они продолжали ликовать, радуясь подкреплению, которое сулило им верную победу над врагом. Даже понесенные потери не могли омрачить их радость. Они ограничились всего несколькими постами, чтобы наблюдать за бледнолицыми, которые, оставшись без лошадей, целиком находились в их власти.

Можно ли пробиться к лошадям и бежать? Такой вопрос не давал покоя осажденным. Однако этот замысел выглядел слишком дерзким, слишком опасным. Белые по-прежнему полагали, что лучше всего дождаться нападения краснокожих, отбить его и начать новые переговоры.

Так прошло несколько томительных часов. Настал полдень. Эдмон отправился к Инес и нашел ее в глубокой печали. Она считала себя причиной всех несчастий. Узнав в Новом Орлеане, что путь по территории Техаса очень опасен, так как проходит через расположение противоборствующих сил – войсковых соединений Союза и мятежных штатов – и, что намного хуже, там бесчинствуют мародеры обеих армий, она отважилась отправиться в Матаморос и вверх по реке вплоть до окрестностей Пресидио-дель-Норте. Она знала, что у отца добрые отношения с индейцами, сама владела языком команчей – так чего ей было бояться? Тем не менее она осыпа́ла себя самыми горькими упреками и пребывала в таком возбужденном состоянии, что приходилось опасаться за ее здоровье. Инес страшила мысль, что в новом столкновении с индейцами она может лишиться отца, брата или возлюбленного. Ее не покидало ощущение, что вина за все случившееся лежит целиком на ней. Эдмон попробовал утешить и успокоить ее, и ему удалось по крайней мере вызвать у нее слезы, которые, похоже, принесли ей некоторое облегчение.

Осажденные договорились, что первый, кто заметит что-либо подозрительное, подаст сигнал выстрелом из револьвера. И вот такой выстрел прозвучал. Эдмон оставил Инес и поспешил на свой пост. Ему была поручена оборона первой хижины; на крыше второй, в которой находилась Инес, командовал Альфонсо, на крыше третьей – мистер Коннингэм. Дон Лотарио с дочерью оставались в средней хижине.

Заняв свой пост, Эдмон тотчас понял, в чем дело. Индейцы готовились повторить нападение, причем, прекрасно сознавая силу сопротивления бледнолицых, принимали меры предосторожности, что уже само по себе разительно отличалось от их обычной манеры бросаться в атаку очертя голову. Переплетая хворостом прутья решетки из тонких древесных стволов, они изготавливали нечто вроде прямоугольных щитов, достаточно больших, чтобы за ними могли укрыться примерно десять воинов. Таких конструкций Эдмон насчитал семь. Следовательно, около семи десятков индейцев могли приблизиться к бастиону белых без особых потерь. В результате превосходство осажденных в огнестрельном оружии сводилось почти к нулю. Эдмон, Альфонсо и мистер Коннингэм стали совещаться, не лучше ли прямо сейчас опередить краснокожих, открыв огонь. Однако это вынудило бы индейцев заканчивать свои приготовления где-нибудь в другом месте и только ожесточило бы их. Поэтому было выдвинуто другое предложение, с которым все согласились. Каждый белый пожертвовал часть своих запасов пороха. Весь собранный порох был плотно утрамбован в бочонке, отыскавшемся в хижине. Изготовленную мину заложили в основание бастиона перед хижинами, подведя к одной из них пороховую дорожку. Когда нападавшие будут преодолевать бастион, обороняющиеся взорвут мину.