Текст книги "Последний праведник"

Автор книги: А. й. Казински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

– Я не хочу этого слушать.

– Но тебе придется.

Нильс сбросил одеяло и попытался свесить ноги с кровати.

– Тебе придется перестать быть хорошим, Нильс. Это твой единственный шанс.

– Ханна… – сказал Нильс и запнулся, вспомнив слова Ворнинга: но для этого я должен сделать что-то плохое.

Нильс подался вперед на кровати и взглянул в окно на солнце.

– Ты должен чем-то пожертвовать. Чем-то, что тебе дорого. Чтобы показать, что ты слушаешь. Ты меня понимаешь, Нильс? Я была мертва, но снова вернулась к жизни. Я своими глазами видела щель, ведущую в… во что-то другое.

Нильс ее не перебивал.

– И мы вынуждены признать – вернее, Нильс, ты вынужден признать: существует что-то, что сильнее нас. И сейчас ты должен показать, что ты это понимаешь.

– Что я должен показать? Что конкретно я должен показать?

– Показать, что мы можем верить во что-то еще, кроме себя самих.

Нильса тошнило. Ему хотелось ударить Ханну, дать ей пощечину, как поступали в старые времена с истеричными женщинами. Он сочувственно смотрел на ее опухшее лицо и умные глаза. Здесь можно взывать только к разуму, здесь годятся лишь рациональные аргументы.

– И что потом, Ханна? – услышал он свой вопрос. – Что будет потом?

– Не знаю. Может быть… может быть, мы продолжим жить. И тогда родится новое поколение. Новые тридцать шесть.

Он покачал головой.

– Ханна, мы должны отсюда выбраться, – он прошептал это без уверенности в голосе.

Она не ответила.

– Сколько у нас времени?

– Это бесполезно, Нильс. Вспомни итальянца. Он тоже был частью системы. Тебе придется перестать быть хорошим.

Он перебил ее, крича:

– Сколько у нас времени?

– Около десяти минут. Потом солнце сядет.

Нильс быстрым движением вынул из руки катетер. Струя темно-красной крови выстрелила в воздух. Из коридора послышались вдруг крики и быстрые шаги. Ханна встала со своего кресла и протянула ему салфетку. Она чуть не упала, но сумела сохранить равновесие. Пока бледный, как труп, Нильс выбирался из кровати, она рылась в его шкафу. Он схватил ее за руку и сказал:

– Помоги мне, Ханна. Помоги мне хотя бы попытаться сбежать.

Она обернулась, сжимая в руках его служебный пистолет.

– Ладно.

18

15.42–10 минут до захода солнца

Леон услышал сообщение по рации несколько минут назад: темно-зеленый грузовик на огромной скорости проехал на красный свет мимо Ратушной площади. Патрульная машина следует за ним на расстоянии нескольких сотен метров. К самому Леону все это не имело никакого отношения, и все-таки он поднялся на ноги и подошел к окну.

– Вы врач? – спросил голос позади него. – Мне нужна помощь.

Леон собирался ответить пациенту, что тот ошибся, но тут рация заговорила снова: «Темно-зеленый грузовик проследовал вниз по Эстерсёгаде. Мы перегородили въезд на мост Фреденсбро». В затылке у Леона начала нарастать сигнальная сирена. Сегодня первый день Рождества, один из самых сонных дней в году – разве что парочка отцов семейств решат, что четыре бутылки крепкого пива и пять рюмок шнапса не помеха тому, чтобы сесть за руль. Так что такая автомобильная погоня на покрытых льдом рождественских улицах была случаем в высшей степени необычным. Леон схватил рацию:

– Альбрехтсен? Тебе оттуда видно Фелледвай?

Ответ прозвучал немедленно:

– Да, хороший обзор. Там все спокойно.

Леон выглянул в окно. Что это, машины на дороге как будто расступаются в стороны? Потом среди падающего снега стало возможным различить старый грузовик с тонированными стеклами. Темно-зеленый грузовик марки «Ситроен» направлялся по мосту в сторону Королевской больницы.

– Черт! – Леон повысил голос и прошипел в рацию: – Альбрехтсен! Ты слушал, о чем тут сейчас переговаривались?

– Да! Я беру на себя главный вход.

– Команда номер два? Йенсен? – Никакого ответа. – Альбрехтсен? Ты видишь вторую команду?

– Нет. Но они только что были на месте.

Леон уже слышал, как сигналили машины за грузовиком.

– Черт! – Леон пустился бежать, крича на ходу: – Альбрехтсен! Стань чуть дальше, так, чтобы ты мог одновременно контролировать и главный вход, и въезд.

Леон резко остановился, не веря своим глазам, когда увидел, как Нильс, хромая, выходит в коридор.

– Бентцон? Ты что здесь делаешь? Ты разве не должен лежать в постели?

Нильс опирался на Ханну, которая, в свою очередь, опиралась на костыль. Отличная пара.

– Что случилось, Леон?

– Ничего особенного, не беспокойся. У нас все под контролем.

Они оба услышали, как Альбрехтсен отчаянно кричит в рацию:

– Проехал мимо меня! На подземную парковку.

Леон пустился бежать, голос его звучал, как у генерала на войне:

– Никто не должен выйти из этой машины! Вам ясно?

– Ханна, мы должны отсюда выбраться, – слабым голосом сказал Нильс. Одна необходимость встать с постели стоила ему практически всех сил. Спина горела.

– Но мы не можем, Нильс. Как насчет крыши? Оттуда все будет видно.

– Давай в лифт. – Нильс поковылял к ближайшему лифту. Проходя мимо окна, он выглянул на улицу: резкий порывистый ветер с силой нагибал деревья вдоль обочин. Несколько машин занесло на скользких ледяных дорогах, и они застряли теперь в высоких сугробах, как выброшенные на берег киты: наверняка они хотели избежать столкновения с грузовиком. И надо всем этим последние лучи солнца вели неравную борьбу со снегом и наступающей темнотой. Лучи были желто-красными, из-за этого казалось, что Копенгаген вместе со всеми своими крышами, улицами и воздухом горит в огне.

– Судный день, – прошептал Нильс. – Так он и должен выглядеть: тихий, спокойный и красный.

Он видел теперь, как темный грузовик на очень высокой скорости несется в подземный паркинг под больницей. По пути он врезался в несколько велосипедов, которые расшвыряло в стороны.

– Нильс, ты идешь? – спросила Ханна, стоя у лифтов.

Нильс направился к ней, но темный грузовик не шел у него из головы.

– Не на крышу, – сказал он, почти падая в лифт.

– Но Нильс, это наш единственный шанс, все выходы перекрыты, это невозможно. А в подвале… ты же сам слышал, там полно полицейских.

– Выход, – сказал Нильс. – Мы рискнем. Попробуем пройти мимо них. – Нильс нажал кнопку первого этажа и упал.

– Нильс! – Ханна присела на корточки рядом с ним. – Что с тобой?

– Моя спина. Горит… Сколько осталось? – Он чувствовал привкус крови. – Мой рот.

Он сдался.

– Идем, Нильс, – сказала Ханна, пытаясь поднять его на ноги.

Он слышал ее слова, но они как будто не доходили до него. Он сидел в лифте согнувшись, боль в спине стала невыносимой, как если бы он лег на горящие угли.

– У тебя кровь идет носом.

Он точно в трансе поднес руку к носу. Да, действительно, Ханна права.

– Нам нужно подняться на крышу, Нильс.

– Зачем? – выдавил он.

– Осталось всего несколько минут.

– Ну, значит, я умру, Ханна. Значит…

– Нет, Нильс.

Она достала что-то из сумки.

– Это нам понадобится.

Он с трудом поднял голову.

– Нет, Ханна.

Она держала в руках его пистолет.

15.48 – 4 минуты до захода солнца

Темный грузовик на огромной скорости с грохотом съехал по пандусу. Его чуть не занесло, тормоза сдались, и только чистое везение помешало ему опрокинуться на цементный пол. Леон и другие полицейские окружили машину и прицелились. Альбрехтсен зашел сзади, Леон подошел к боковой двери.

– Полиция! Открывайте дверь очень, очень медленно.

Потом они услышали звук. Голос. Сначала жалобный, потом переходящий в крик. Удивительно громкий крик, который отозвался холодом у них в спинах.

Из машины вышел перепуганный парень не намного старше двадцати, со взъерошенными волосами.

– Ложись! – крикнул ему Леон.

– Я…

– Заткнись и ложись, иначе я буду стрелять!

В ту же секунду Альбрехтсен открыл заднюю дверь и увидел матрас и кричащую женщину.

– Что там происходит, Альбрехтсен? – громко спросил Леон, надевая на молодого человека наручники.

– Леон… – Альбрехстен почти смеялся.

– Что?

– Это моя девушка… – Попытался объяснить молодой человек.

Леон взглянул на женщину. Она лежала, раздвинув ноги, и Леон был уверен, что между ними уже виднелась маленькая рождающаяся головка.

Пару секунд они были точно оглушены. Потом она крикнула:

– Ну что уставились? Вы так и собираетесь стоять?

19

15.50 – 2 минуты до захода солнца

С крыши открывался вид на весь Копенгаген.

Солнечный шар, наполовину скрытый тучами и снегом, низко висел над самым горизонтом. Нильс оглянулся на Ханну, которая подошла уже к центру вертолетной площадки. Сыплющиеся с неба снежинки задевали кожу, как пули, проходящие по касательной.

– Хорошее место, – прошептала она, но слова тут же унесло ветром. – Возьми! – Ханне приходилось кричать, чтобы перекричать ветер. – Возьми пистолет.

– Нет, Ханна.

– Посмотри на меня. – Она вернулась на несколько шагов, взялась руками за его плечи, чтобы заставить его посмотреть ей в глаза.

– Я не могу.

– Ты должен, Нильс.

– Уйди, – сказал он, пытаясь ее оттолкнуть, но он был слишком слаб для этого, а она не ослабила хватку.

– Здесь все закончится, Нильс. Ты понимаешь? – Она сунула пистолет ему в руку. Он мог бы, конечно, отбросить его, чтобы тот описал мягкую дугу и исчез в темноте – и все-таки не сделал этого. Она повторила:

– Здесь все закончится.

Нильс снял пистолет с предохранителя и посмотрел на дверь. Минимальное движение, которое все равно потребовало всех его сил. Он поднял пистолет и нацелился на единственный выход на крышу: дверь лифта.

– Нильс, оттуда никто не придет.

– Уйди!

Она не сдвинулась с места, и он снова крикнул:

– Уйди, я тебе говорю!

Она отступила на метр назад.

– Еще дальше! – Он покачивался на месте, судорожно сжимая в руках пистолет. Как будто этот маленький предмет, созданный с единственной целью – отнимать жизни, – оказался вдруг, как это ни парадоксально, единственным страховочным канатом, связывающим его с жизнью.

– Нильс! – крикнула она, но напрасно: он ее не слышал.

– Нильс! – Она подошла к нему совсем близко и снова схватила его за плечи, не давая ему шансов ее оттолкнуть.

– Уйди.

– Нильс, послушай меня. Никто не придет. Нет никакого убийцы. Есть только мы с тобой.

Он не ответил.

– Ты должен перестать быть хорошим. Должен принести меня в жертву.

– Ханна, перестань. – Он снова попробовал ее оттолкнуть.

– Это единственная возможность, неужели ты не видишь? Пора действовать.

Нильс не ответил. Кровь из носа стекала вниз по лицу. Колени больше его не держали, Ханна подумала, что он сейчас упадет, что теперь слишком поздно. Но быстрый взгляд на запад показал, что солнце по-прежнему нерешительно висит над горизонтом.

– Нильс, никакой убийца не придет, неужели ты не понимаешь? В этом деле нет никакого террориста или ужасного серийного убийцы. Единственные действующие лица – это мы с тобой.

– Перестань!

– Нильс, нужно спешить.

– Нет.

– Пора действовать. Покажи, что ты умеешь слушать. Это все, что нужно. Ты должен пожертвовать тем, что тебе дорого.

Ханна взялась за холодный ствол пистолета и приставила его к своему сердцу.

– Нильс, для меня это ничего не значит, я уже который раз пытаюсь тебе это объяснить. Когда ты меня нашел, я уже была мертва. Я умерла тогда, когда умер Йоханнес.

– Ханна…

Она прильнула к нему и зашептала, задевая губами его ухо:

– Мы должны показать, что слушаем. Что мы знаем о существовании других миров? – Она положила его палец на крючок. – Ты должен нажать, Нильс. Сделай это, пожалуйста, я хочу обратно, я видела, что нас ждет. Это единственное, чего я хочу. Вернуться обратно. К Йоханнесу.

– Нет.

– Тебя никто не станет подозревать. Все решат, что это самоубийство. Психически я полная развалина, твой шеф был прав. – Неожиданный смешок слетел с ее губ. – Мне нечего терять, нечего.

– Нет, я не могу.

Звуки вдруг исчезли. Нильс видел, как шевелятся ее губы, но не мог разобрать ни слова. Исчез шум ветра, непогоды и города вокруг. Осталась только тишина – он никогда даже представить не мог, что в мире существует такая тишина. Такая трогательная, что он закрыл глаза, чтобы ею насладиться.

– Здесь так тихо, – прошептал он. – Так тихо.

По телу прокатилась волна тепла, невероятного тепла, смывшего боль в спине и вернувшего ему спокойствие… Наконец-то исцеление. Может быть, Ханна права, может быть, это обещание того, что его ждет. Мир, тепло, покой. На мгновение ему показалось, что непогода стихла, снег прекратился, тучи расступились в стороны, открывая звезды прямо над ним, так, что до них можно было дотянуться рукой. Он снова взглянул на Ханну, та кричала, умоляла его о чем-то, но он ничего не слышал. Она прижала дуло пистолета к своему сердцу, и он прочитал по ее губам, по-прежнему ничего не слыша: «Сейчас, Нильс, сейчас». Он закрыл глаза. Подумал, что она права, но он не хочет ее слушать. Не может. И все-таки нажал на курок. Отдача с силой рванула руку.

Ханна дернулась. Кажется, она хромала. Нильс смотрел на нее во все глаза. Она отступила на шаг назад. Крови не было. В ту же секунду звуки прорвались в его уши и задели грохотом барабанную перепонку.

– Но…

Ханна обернулась, взглянула на запад. Солнце исчезло. Спустилась темнота.

– Нильс, у тебя получилось.

Нильс чувствовал, как у него дрожат колени. Он по-прежнему пытался найти на теле Ханны отверстие от пули и не понимал, почему из нее не хлещет кровь. Его тело тряслось в мелких судорогах. Она вытянула вперед сжатую в кулак руку и медленно раскрыла ее. На ладони лежал пистолетный магазин.

Ханна опустилась на колени и обняла его. Он закрыл глаза.

Послышались шаги и голоса. Леон звал его:

– Бентцон? Ты там, наверху?

Нильс открыл глаза.

– Бентцон? – снова крикнул Леон.

Но Нильс смотрел только на Ханну. И еще на мягкие танцующие снежинки, висевшие в воздухе между ними.

20

4 января 2010 года, понедельник

Собираясь уходить из больницы и пакуя чемодан, Нильс четко осознавал произошедшие с его телом перемены. Дело было не только в том, что боли в спине исчезли – ему вообще стало легче ходить, изменилось что-то внутри него. Раньше любые чемоданные сборы сразу напомнили бы ему о путешествии и страх моментально сковал бы тело, как непобедимый противник, изготовившийся завоевать его целиком.

Но теперь все было по-другому. Аккуратно складывая одежду в чемодан, бросая на нее сверху полицейское удостоверение и пистолет, он был совершенно спокоен. Застегивая замок, он по-прежнему не чувствовал никакого страха.

– Вы сегодня выписываетесь? – спросила медсестра, менявшая на кровати постельное белье.

– Да, пора уже. И потом, я ужасно раздобрел на здешних разносолах. – Он похлопал себя по животу.

– Я рада, что вам лучше.

– Спасибо за помощь, – сказал он, протягивая ей руку, но она, к его удивлению, не стала ее пожимать, а вместо этого обняла его.

– Удачи вам, Нильс. – Она улыбалась, но голос ее звучал немного грустно, как будто выдавая, что она будет скучать по нему.

* * *

Ханну должны были выписать только через несколько дней. Нильс зашел к ней попрощаться, принес букет, но в палате не оказалось вазы.

– Положи их тут, пожалуйста, – сказала Ханна, хлопая рукой по одеялу. – Какие красивые. Что это за цветы?

Нильс пожал плечами.

– Я совершенно в них не разбираюсь.

– Я когда-то всерьез собиралась устроить вокруг дачи настоящий сад. Все посадить, все… Ну, сам понимаешь.

Он поцеловал ее в губы. Коротко, тепло и мягко. Получилось немного неуклюже, но сработало – он почувствовал это где-то глубоко в животе.

У него был с собой подарок, завернутый в газетную бумагу.

– Что это? – спросила Ханна, с лица которой до сих пор не сошла краска после поцелуя.

– Открой и посмотри.

Она разворачивала бумагу с детским нетерпением, но настроение изменилось, когда она увидела подарок. Тот самый пистолетный магазин.

– Не бойся, я вытащил оттуда все патроны.

Она взяла его в руки и со вздохом повертела в разные стороны.

– Я была уверена, что умру, – сказала она. – Что так было задумано.

– И в какой момент ты передумала?

Она взглянула на него.

– Знаешь что? Я не передумывала. Я даже не вполне уверена, что это я вынула из пистолета магазин. Может быть, это… – Она не стала договаривать предложения и сказала просто: – Я тебя провожу.

* * *

В последние дни они несколько раз обсуждали, что именно случилось тогда на крыше. Каждый раз, когда Нильс спрашивал, кто это сделал, Ханна исправляла его: «Что,Нильс, – Чтоэто сделало».

Нильс ничего не отвечал на это.

* * *

Длинный белый коридор, кишащий врачами, медсестрами, пациентами и их сопровождающими. Сквозь общий гул прорезался вдруг детский плач. Нильс остановился и осмотрелся. Усталая, но счастливая молодая мать шла им навстречу с новорожденным на руках. Она направлялась прямо к Нильсу с Ханной. Нильс повернул голову, чтобы взглянуть на малыша, когда мать проносила его мимо, и, засмотревшись, врезался в медсестру.

– Простите.

Медсетра пошла дальше, но он ее задержал.

– Я хотел спросить…

Она обернулась.

– Где я могу узнать, родился ли здесь ребенок в прошлую пятницу на заходе солнца?

Она задумалась.

– Вам нужно в родильное отделение.

– Спасибо.

Ханна потянула его за руку.

– Что? – спросил он.

– Нильс, ты не думаешь, что это слишком?

– Почему? По-твоему, эстафета не передается дальше?

* * *

Нильс вежливо постучал и, так и не дождавшись ответа, зашел в палату Ханна осталась стоять в коридоре.

Цветы, шоколад, медвежата и крошечная детская одежда. Мать лежала на кровати, обняв своего новорожденного ребенка, и дремала. Молодой отец храпел, сидя в кресле. Под описание приехавшей в больницу в темном грузовике пары, которое дал Нильсу Леон, они подходили идеально. Женщина подняла взгляд.

– Поздравляю, – это было первое слово, которое пришло Нильсу на ум.

– Спасибо, – сказала она, недоуменно глядя на него и пытаясь найти в памяти его лицо. – Мы знакомы?

Нильс пожал плечами и взглянул на просыпающегося ребенка.

– Это мальчик?

– Мальчик, – она улыбнулась. – Очень нетерпеливый маленький мальчик, родился на месяц раньше.

– Пообещайте мне, пожалуйста…

Она смотрела на него с любопытством.

– Если он когда-нибудь, когда станет постарше, будет бояться путешествовать, пообещайте мне не злиться на него.

– Я не совсем понимаю, о чем вы.

– Просто пообещайте мне, и все.

С этими словами Нильс вышел из палаты.

21

Первое в жизни настоящее путешествие. Большинство помнит это ощущение – то детское предчувствие начинающейся сказки, когда самолет отрывается от земли. И все тебе в новинку: стюардессы, еда, маленькие кружки и пластмассовые приборы, похожие на игрушки из кукольного дома. И ты оставляешь позади все свои тревоги и полагаешься на тех, кто определяет направление и курс.

Венеция

Запах лагуны был не похож ни на один другой запах, который Нильс знавал раньше. Аппетитный и спертый одновременно. Серо-черная солоноватая вода, которая манила так сильно, что лорд Байрон спрыгнул в канал – Нильс только что прочитал об этом в самолете в путеводителе.

Большую часть полета, правда, он просидел, уставившись в окно. Когда они пролетали над Альпами, он плакал, не выдавая этого ни движением, ни звуком. Хорошо, что Ханна с ним не поехала, она бы рассказала ему, что Альпы – не что иное, как две континентальные плиты, сложившиеся вместе, а Средиземное море через несколько сотен миллионов лет исчезнет, когда африканский континент поглотит Европу. Катрине, конечно, не могла ждать так долго, поэтому Нильс заказал билет из Венеции в ЮАР. Лететь предстояло с тремя пересадками, целый день.

Один из молодых людей у стоянки водных такси окликнул его:

–  Venice, mister? [116]116
  Вам нужно в Венецию? (англ.)


[Закрыть]

Нильс вытащил путеводитель и указал на остров, на котором находилось кладбище.

–  San Michele? Cemetery? [117]117
  Сан-Микеле? Кладбище? (англ.)


[Закрыть]

Нильс попытался ответить кратким si.В ответ на это сразу же последовала цена: девяносто евро. Черт с ним. Хотя Ханна, конечно, предупреждала, чтобы он не забывал в Венеции все время торговаться, особенно в это время года, когда здесь отчаянно ищут любого заработка.

Нильс засмеялся, когда таксист рванул ручку газа где-то на дне катера и тот понесся над водой, как брошенный камешек. Таксист взглянул на него и включился в его искреннюю радость – вот так скорость!

У пристани Сан-Микеле им пришлось переждать, пока с маленького, покрытым черным лаком катера снесут гроб. Таксист придерживал руку Нильса, когда тот соскакивал на причал, и долго восхищенно махал ему, отплывая от острова. Только тогда Нильс понял, что понятия не имеет, как будет отсюда выбираться.

Если кладбище было только предвкушением городских красот, то его ждут многообещающие перспективы. Часовни, ряды колонн, пальмы и ивы, орнаменты, лица и крылья ангелов – рог изобилия сакрального искусства, призванного помочь нам уйти из этого мира с достоинством. Первый час Нильс просто бродил по кладбищу, очарованный и сбитый с толку. Потихоньку он начал видеть вокруг систему: где стоят свежие урны, где похоронены протестанты.

Нильс шел вдоль бесконечных рядов поставленных друг на друга урн. Лица и имена. Цветы и горящие свечи в маленьких красных стаканчиках, защищающих их от дождя.

Томмасо он нашел зажатым между Негрим Эмилио и Зановелло Эдвигне. Томмасо Ди Барбара. Здесь была и маленькая фотография: лицо и кусок плеча, обтянутого униформой. Человек редких качеств. Друг.

Нильс сел на скамейку под ивой, рядом с Томмасо. Он ничего ему не принес, ни цветов, ни свечей. Он просто сидел и был самим собой. Больше даже не праведником. Просто собой.