355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » А. й. Казински » Последний праведник » Текст книги (страница 17)
Последний праведник
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:07

Текст книги "Последний праведник"


Автор книги: А. й. Казински


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

56

Нёрребро, Копенгаген

Нильс вышел из кафе. Разница в освещении внутри и снаружи была едва заметна. Совсем скоро наступит самый короткий и самый темный день в году, и с этим бледный желтый свет старых фонарей ничего не мог поделать.

– Солнце сейчас садится рано, – сказала Ханна. – У нас максимум несколько часов.

Она стояла за ним, засовывая сдачу в кошелек; коробку с материалами дела она поставила рядом на тротуар. Нильс обернулся и посмотрел на нее.

– Когда заходит солнце?

– Около четырех. А что?

– А что? – удивленно переспросил Нильс. Неужели для нее все это только теория, игра?

– Хана, вы говорите, что убийства будут совершены на закате солнца. Так?

– Ну да, именно на закате.

– То есть у нас есть всего пять-шесть часов на то, чтобы найти место преступления. И того человека, который должен быть убит.

Ханна удивленно взглянула на Нильса.

– Вы на машине? – спросил он.

– Да.

– Где вы ее оставили?

– Вон она, видите? Маленькая «Ауди».

– У вас есть навигатор?

– Есть, она продавалась вместе с ним. Но я никогда его не включала, поэтому даже не уверена, работает ли он.

Нильс сел в машину первым, так что Ханне пришлось расположиться на пассажирском сиденье с коробкой в руках. Его практический подход к проблеме озадачил женщину. Это было видно по ней. Она сдала работу, прочла лекцию, ее дело сделано. Она смотрела на мир с чисто теоретической точки зрения. Нильсу вдруг пришло в голову, что она флиртовала с ним там, в кафе. Не так ли должны флиртовать гении вроде Ханны: рисуя атомы на скатерти и болтая о том, как выглядела Земля миллиард лет назад? Неудивительно, что у нее нелегкая жизнь.

– Ханна, послушайте, вы сами сказали, что нам, возможно, удастся предотвратить следующее убийство. Вы сами мне позвонили.

– Да, – решительно кивнула она. – Я готова.

Нильс взял у нее из рук коробку и переложил ее на заднее сиденье.

– Тогда доставайте навигатор. Там возможна навигация по широте-долготе?

– Может быть, не знаю.

Нильс повернул ключ в зажигании, и маленькая машина завелась, не издав при этом практически ни звука. Ханна включила навигатор и взглянула на Нильса, ожидая дальнейших инструкций. Да, долгая предстоит поездка, подумал он, разворачиваясь и чуть не задев грузовик.

* * *

Ягтвай. Снова одна из тех улиц, которые для любого копенгагенского полицейского связаны с беспорядками и молодежными протестами. В старые добрые времена протесты ширились, привлекали к себе новые недовольные слои и имели шанс свергнуть королей и правительства. В старые добрые времена, но не сейчас – пора революций прошла. Когда срок самодержавия истек, к королевскому дворцу направилась спокойная процессия, в ней было около десяти тысяч человек. Сегодня же максимум, на что могут рассчитывать зеленые активисты-демонстранты в ответ на все свои шумные акции, – насморк да простуда. Комментатор по радио сказал, что на улицы Копенгагена вышли больше ста тысяч человек, чтобы принять участие в протестах и демонстрациях.

Нильс покачал головой. Миллион человек, вышедших на улицы Лондона, не смог в свое время повлиять на решение Тони Блэра ввести войска в Ирак. Каким образом сто тысяч антиглобалистов смогут понизить температуру земного шара?

– Ну что, работает?

Нильс следил за тем, как Ханна неумело нажимает на сенсорный экран навигатора.

– Не можете разобраться?

Ханна бросила на него оскорбленный взгляд.

– Нильс! В четыре года я умела решать квадратные уравнения. Когда мой учитель математики, увидев это, потащил меня в Институт Нильса Бора, мне намерили IQв районе 150.

– Я просто спросил.

Они замолчали. Ханна смотрела на экран.

– Вот, теперь готово. 55.413. Сейчас немного южнее.

– Южнее?

– Даже юго-восточнее.

Машины стояли, не двигаясь, как на фотографии. Типично для Ягтвай. Когда-то по этой улице придворные выезжали из замка на охоту. Потом улицу открыли для плебса, и она сразу стала пользоваться огромной популярностью. Для столицы с, мягко говоря, случайной и хаотичной планировкой Ягтвай стала просто спасением: транспортная артерия из конца в конец города. От Нордхавна до Карлсберга. Нильс наблюдал движение на Ягтвай каждый день и искренне его ненавидел. Оно и здоровью вредит. Здесь повсюду самые современные технологии, здесь неустанно измеряют уровень загрязнения, причина которого – выхлопы всех этих бензиновых двигателей, против которых протестуют сейчас демонстранты. Вдохнуть полной грудью на этой улице так же вредно и опасно, как в Мехико. Находись Ягтвай в Японии, люди ходили бы по ней в белых масках. Но здесь не Токио и не Осака, это Копенгаген, где никто никогда не задумывался над тем, чем он дышит. Нильс достал сигарету.

– Можно я закурю в машине?

– Вы, по-моему, и без всякого разрешения определились с ответом.

– Ну, я могу ее выбросить, если нельзя.

– Да курите, я не возражаю. И дайте мне тоже сигарету, пожалуйста.

Нильс нажал на гудок.

– Такими темпами мы никуда не доберемся, – сказал он.

– Да уж.

Он крутанул руль, выворачивая на соседнюю полосу. Какой-то идиот в костюме, сидевший на рулем большого «БМВ», дернулся вперед, чтобы помешать Нильсу совершить маневр. Нильс прижал полицейское удостоверение к стеклу.

– Идиот!

– Разве здесь не одностороннее движение? – спросила Ханна, когда «БМВ» дала задний ход и Нильс вырвался на одну из перпендикулярных улиц.

– Вот, возьмите мой телефон.

– Зачем?

– Вы говорите, что есть два места, в которых может быть совершено следующее убийство.

– Здесь или в Венеции.

– Позвоните Томмасо. Как его там…

– Ди Барбара.

– Скажите ему, что… Нет, дайте ему координаты. Расскажите, что вы смогли рассчитать.

Ханна нехотя взяла протянутый ей телефон. Номер был уже набран, ей оставалось только ждать ответа.

– Там автоответчик.

– Оставьте сообщение.

– И что сказать?

Нильс раздраженно посмотрел на Ханну. Женщина, которая совсем недавно, в кафе, была силовым центром, которая, черт ее возьми, просто фонтанировала идеями и мыслями, расчетами и масштабами, превратилась сейчас в лепечущую неумеху. Этакая туристка в реальном мире, только и ждущая возможности вернуться домой, обратно в ту башню из теории и скорби, в которую она превратила свою дачу.

– Скажите, что вы рассчитали – в Венеции или в Копенгагене сегодня на закате солнца будет совершено убийство.

Ханна обратилась к автоответчику:

–  Вon jour, Di Barbara. [95]95
  Здравствуйте, Ди Барбара (фр.).


[Закрыть]

Ее запинающийся французский как будто вторил тому, как Нильс вел машину по этой улице с односторонним движением: неуверенно и стесняясь. Нильс неуклюже увернулся от мусорного фургона, а проезжавший мимо велосипедист не преминул выразить ему свое возмущение, ударив кулаком по крыше машины. Ханна вздрогнула от неожиданности. Вечное копенгагенское противостояние, велосипедисты против автомобилистов. Причем человек без труда переходит из роли в роль.

– Скажите, что вы пришлете ему сообщение с цифрами широты и долготы, чтобы он мог найти точное место по навигатору.

Ханна снова завязла во французском языке.

Нильс прислушался. Несмотря на то что она иногда запиналась, ему казалось, что французский никогда не звучал так красиво, как в ее исполнении.

57

Венеция

Звук мотора, вспахивающего мутную воду, перекрывал звонки телефона. Томмасо несколько месяцев, с октября, ждал, когда его мотор «Ямаха» вернется из ремонта – и вот наконец-то он на месте, и можно наслаждаться его бесперебойным ревом, в котором нет никаких посторонних звуков: он просто работает. Солнце на мгновение осветило лагуну, как будто обещая наступление лучших времен. Томмасо взглянул на таксу, беспокойно лежащую на носу катера, на груде сырых снастей. Собака жила раньше у его матери, теперь они направлялись в специальный собачий приют.

– Тебя укачивает, что ли? – крикнул Томмасо собаке, пытаясь улыбнуться. Такса смотрела на него измученно, как будто понимала, что он собирается сделать.

Он уже видел впереди остров. Лазарет, как кто-то переназвал остров Святой Марии из Назарета. В давние времена сюда свозили больных чумой. Когда человек приезжал в город в глубине Адриатики четыреста лет назад, в разгар чумы на континенте, ему предстояло сперва провести сорок дней на острове. Quaranta– «сорок» пo-итальянски, отсюда потом и произошло слово карантин. Сорок дней, чтобы доказать, что твоя кожа не покроется внезапно гнойниками. Сорок дней неуверенности в том, что твоя жизнь не закончится на этом самом острове. Из-за мыслей ли о чуме или по какой-то другой причине, но Томмасо почувствовал, что симптомы гриппа, мучившего его последние дни, обострились.

– Свиной грипп, – пробормотал он, сбрасывая скорость. Дыхание было слегка затруднено. Он закрыл глаза и ненадолго с наслаждением подставил лицо солнцу. Если бы его не отстранили, он был бы сейчас на вокзале вместе с остальными. Прибытие в город политиков во главе с министром юстиции – большое событие, и комиссар Моранте потребовал, чтобы при этом присутствовал весь личный состав. В этот раз обойдется без Томмасо – что его полностью устраивало.

Здания, выходящие на лагуну, покосились, оседающая земля повреждала фундаменты, и они готовы были вот-вот рухнуть. Ржавчина с оконных решеток ровными полосами стекала вниз по каменным стенам. Когда эпидемии чумы отошли в прошлое, на острове какое-то время располагалась тюрьма для сумасшедших, но сейчас здесь не было ничего, кроме собачьего приюта. Сюда свозили диких собак с материка и окрестных островов. Многих из них убивали, некоторые оставались ждать новых хозяев.

Томмасо выключил мотор, не доезжая нескольких метров до причала, и в ту же секунду услышал свой телефон. Десять пропущенных звонков, один из них из Дании, от Нильса Бентцона. Девять звонков из хосписа – это не обещало ничего хорошего.

58

Копенгаген

Save the planet. Apocalypse if we donʼt act now. We demand action. [96]96
  Спасем планету. Если мы не будем действовать, начнется апокалипсис. Мы требуем действий (англ.).


[Закрыть]

Нильс и Ханна сидели в машине, рассматривая демонстрантов. Некоторые танцевали, другие чуть не лопались от злости на мировую несправедливость.

– Сколько еще ехать? – спросил Нильс.

– Зависит от того, как ехать.

– Сколько децималей по широте и долготе?

– Децималей? – улыбнулась она. – Градусы делятся на минуты – одна минута это одна шестидесятая часть градуса – и секунды. И то, сколько секунд, зависит от…

Нильс перебил:

– Ханна! Сколько еще осталось?

– Около двух с половиной тысяч метров.

Нильс заехал на тротуар, поднял рычаг ручного тормоза и выдернул навигатор из гнезда.

– Что вы делаете?

– Мы пойдем пешком.

* * *

На расстоянии демонстранты выглядели почти привлекательно, картинка, которую ты видел раньше сотни раз, вдохновенная толпа, движущаяся в такт движениям улицы. Однако в самой гуще все воспринималось иначе. Нильс держал Ханну за руку, продираясь сквозь толпу. Здесь, в эпицентре акции, была горячая энергетика и чувствовалась некоторая хаотичность. Воняло спиртным. Нильс поймал взгляд женщины с пирсингом: слегка расширенные зрачки, отсутствующий взгляд. С ней ничего не могло случиться, она бы не заметила удара полицейской дубинки. Этого не видели те, кто сидел дома и следил за происходящим на своих плоских экранах; молодежь выходит на демонстрации под влиянием наркотиков; чтобы одолеть одного демонстранта со странным коктейлем из крепкого пива и дизайнерских наркотиков в крови, частенько требуются усилия двоих или троих полицейских: молодежь просто-напросто не чувствует боли.

Куда делась Ханна? Еще несколько секунд назад он держал ее за руку, теперь же она исчезла. Нильс осмотрелся вокруг. Черная, как судный день, одежда, большой барабан старается удерживать такт. Наконец он нашел ее глазами. Она выглядела перепуганной: какой-то пьяный попрошайка, как минимум на десяток лет переросший эту демонстрацию, обнял ее одной рукой и уговаривал потанцевать с ним, как будто здесь был карнавал.

– Нильс!

Он протиснулся сквозь толпу назад.

– Эй! – Молодой парень схватил Нильса за куртку. – Я тебя знаю! Ты мусор! Легавый! – прокричал он и собирался повторить это снова, еще громче, но Нильс оттолкнул его. Парень потерял равновесие и упал на землю, как летняя роса: легко и незаметно. По крайней мере, достаточно незаметно для того, чтобы Нильс успел схватить Ханну за руку, прежде чем другие его обнаружат. Рука, несмотря на мороз, была теплой.

– Все в порядке?

– Я хочу отсюда выбраться.

– Я сейчас вас выведу, – сказал Нильс, оборачиваясь. Парень успел подняться на ноги и высматривал его в толпе. Они услышали, как его крики тонут в шуме большого барабана:

– Мусор поганый! Мусор поганый!

Копенгаген стал злым городом. Даже на желтой стене, окружающей кладбище Ассистенс, граждане в письменной форме выражали свое недовольство. Fuckбыло, очевидно, тем словом, которое лучше всего передавало городской экзистенциальный кризис. Надпись у входа на кладбище гласила: «Ты оставил свой след на Земле». Вежливые, обернутые в красный неон буквы. Может быть, еще одно климатическое заявление, может быть, простая правда могильщика: давая себя похоронить, мы оставляем след.

Зайдя на кладбище, они ненадолго остановились, чтобы перевести дух.

– Пойдем так, хорошо? – предложил Нильс.

Ханна взглянула на кладбище и оглянулась на демонстрацию, как будто раздумывая, не вернуться ли обратно.

– Кратчайшее расстояние. Что-то случилось?

– Нет. Нет, конечно.

Ему хотелось снова взять ее за руку, ее ладонь так удобно лежала в его.

– Что говорит навигатор?

Она вытащила его из кармана.

– Он почти разряжен.

– Тогда идемте быстрее.

Нильс задел рукой ее локоть, и она слегка вздрогнула. Как будто ей хотелось, чтобы он подошел поближе. Чтобы он ее обнял. Ему запоздало пришла в голову мысль: не здесь ли похоронен ее сын?

Катрине как-то раз несколько лет назад затащила его сюда на ночную экскурсию. Зрителям раздали факелы, и они ходили от могилы к могиле, а двое священников, женщина и мужчина, по очереди рассказывали об истории кладбища. «Английский пот». Это он запомнил, больно название дурацкое. Триста лет назад этот вирус свел в могилу тысячи копенгагенских жителей. Так много, что пришлось заложить новое кладбище. А уж потом здесь стали хоронить всех знаменитостей.

– Ну что, что он показывает?

– Прямо, – сказала Ханна. Казалось, ей не по себе. Снег сделал кладбище монохромным, белое покрывало прорывали только темные надгробия; это напоминало шахматную партию. Простые могильные плиты – это пешки, заурядные покойники; мох, ветер и непогода давно стерли их имена. Над ними высятся короли: Ханс Кристиан Андерсен, Сёрен Кьеркегор и Нильс Бор. Вокруг них стояли слоны и ладьи: актеры и известные в свое время, но забытые теперь важные чиновники. Были тут еще и те, кто прославился своей ненормальной смертью. Молодая вдова, например, которая пару сотен лет назад была похоронена заживо. Нильс до сих пор помнил рассказ пасторши. В те времена могильщики подрабатывали так: днем хоронили людей, а ночью грабили могилы. Когда они вскрыли гроб, в котором лежала молодая вдова, та открыла глаза и закричала:

– Освободите меня из этого ужасного места!

Могильщик дал ей тяжеленной лопатой по лбу, снял с нее драгоценности и снова закопал гроб. Много лет спустя на смертном одре он сознался в этом убийстве. Уже в наше время могилу открыли, и оказалось, что вдова действительно лежит в гробу в странной позе, без драгоценностей и с явными следами нанесенных увечий. На ее могилу теперь приходит не меньше людей, чем на могилу Андерсена.

* * *

Ханна явно вздохнула с облегчением, когда они снова вышли за ворота кладбища, пересекли Нёрреброгаде и направились вверх по улице Мёллегаде, мимо Литературного дома и еврейского кладбища. Стоял жгучий мороз, снег хрустел у них под ногами. Оба молчали, Ханна не отрывала взгляда от навигатора. Вдруг она резко остановилась:

– Здесь!

– Здесь? – переспросил Нильс, осматриваясь вокруг и пытаясь понять, что он ожидал увидеть, как именно представлял их конечную цель. Уж во всяком случае, не этот старый грязный кооперативный дом. Две детские коляски соперничали с велосипедной тележкой за право полностью перегородить тротуар.

– Вы уверены?

Ханна бросила сомневающийся взгляд на навигатор и ответила, помявшись:

– Почти. Он разрядился и сел.

– Но показывал он это место?

– Да. Возможны, конечно, погрешности, но в пределах всего нескольких метров.

Нильс отошел на эти самые несколько метров и вернулся обратно. Кооперативный дом стоял отдельно от других, хотя было заметно, что когда-то его с обеих сторон подпирали снесенные теперь здания. Заброшенная детская площадка неподалеку выглядела очень жалко.

– В общем, я не знаю, – сказала Ханна, неуверенно топчась на месте.

– В смысле? – переспросил Нильс.

– Может быть, погрешность на самом деле больше, несколько сотен метров. Если бы у меня было больше времени, я могла бы сказать точнее.

– Это не может быть здесь, – сказал Нильс.

– Что вы ожидали увидеть? – спросила она, поднимая на него взгляд.

Нильс покачал головой.

– Понятия не имею. Может быть, религиозного фанатика. Если предположить, что выведенная вами закономерность верна – кому могло бы прийти в голову ей следовать?

– Почему вы не ищете жертву?

Нильс пожал плечами.

– Жертвой может оказаться кто угодно, любой случайный прохожий. – Он принялся изучать фамилии на домофоне.

– Знаете, Нильс, – Ханна улыбнулась вдруг своим мыслям, – если вы задумаетесь над этим, ну, над математической точностью…

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Давайте назовем это феноменом, – предложила она.

– Феноменом? – недоуменно переспросил Нильс. Сейчас его совсем не тянуло теоретизировать. Вместо этого он набрал номер Каспера.

– Каспер? Это Нильс Бентцон. Проверь для меня, пожалуйста, несколько имен.

Ханна удивленно следила за тем, как Нильс зачитывает имена с домофона. Карл Петерсен, третий этаж, квартира справа. Лиза О. Йенсен, третий этаж, квартира слева. Дверь внезапно открылась, и Нильс отступил на шаг назад. Из подъезда вышел старик, который брюзгливо спросил, уставившись на них:

– Вы что тут делаете?

Нильс не стал даже лезть за своим удостоверением.

– Полиция. Проходите, не задерживайтесь.

Старик собирался продолжать расспросы, но Нильс успел его перебить:

– Нет, никаких поводов для беспокойства. Идите, идите!

Старик в конце концов все-таки ушел своей дорогой, но обернулся не меньше пяти раз. Каспер все это время непрерывно стучал по клавишам.

– Кажется, я нашел, кого ты ищешь, – сказал он в трубку.

– Кто?

– Карл Петерсен, третий этаж, квартира справа.

– Да? Что с ним не так?

– Изнасиловал и задушил девочку в 1972 году. Закопал ее у озера Дамхус. Вышел из тюрьмы в 1993. Год рождения 1951.

59

Больница Фатебенефрателли, Венеция

Томмасо пришвартовал лодку с таксой за катером «скорой помощи», медленно покачивавшимся на волнах под навесом для шлюпок. В хоспис позволялось заплывать чуть не на середину, что Томмасо и сделал. Собака лаяла и виляла хвостом, всем своим видом выражая восторг по поводу того, что снова оказалась на безопасном расстоянии от собачьего пансионата. Томмасо выпрыгнул из лодки на гладкий мрамор и пустился бежать – как будто в этом был теперь какой-то смысл. Его мать умерла, ему сообщили об этом в тот момент, когда он швартовался у острова Лазарет. Он месяцами готовил себя к этому известию – и все-таки приступ угрызений совести оказался гораздо сильнее, чем он мог представить. Как он мог не быть с ней в этот миг?

В палате сидел самый старший из монахов, не у постели, а возле окна, склонившись над своими четками. Он поднял взгляд, и Томмасо показалось, что он смотрит на него обвиняюще. Старик никогда ему не нравился, он был совершенно не похож на сестру Магдалину – ни прощения, ни ласки.

– Хорошо, что вы пришли, – сказал монах.

Томмасо обошел вокруг кровати. Мама совсем не изменилась.

– Когда?

– Около часа назад.

– Она была одна?

– Сестра Магдалина заходила к ней, прежде чем уйти домой. Когда мы зашли в следующий раз…

Он замолчал. Все было сказано: госпожа Барбара умерла в одиночестве.

Слезы подступили незаметно – и напрасно Томмасо ожидал, что они принесут облегчение. Несколько мгновений он беззвучно всхлипывал, потом начал судорожно хватать ртом воздух, позволил легким вступить в силу и выразить боль звуком. Монах встал у него за спиной и положил руку на его правое плечо. Это было приятно, как раз то, что Томмасо сейчас требовалось.

– Я очень жалею, что меня при этом не было, – пробормотал он.

– Она просто тихонько заснула. Это лучшая смерть. Лучшая смерть. Томмасо пытался отыскать значение этих слов в своих перепутанных мыслях.

– Лучшая смерть, – повторил монах.

– Да.

Томмасо взял в свои руки мамину холодную ладонь. Маленькие косточки, так тяжело работавшие всю жизнь, были сжаты в кулак, из которого выпала вдруг десятицентовая монета. Блестящая маленькая монета лежала на одеяле, и Томмасо поднял на монаха удивленный взгляд. Тот тоже заметил монету. Томмасо перевернул мамину руку, осторожно разжал пальцы и нашел еще две монеты: пятьдесят и двадцать центов.

– Почему у нее деньги в руке?

Монах пожал плечами:

– Надо спросить у Магдалины. Мы уже пытались ей звонить, так что наверняка вот-вот дозвонимся.

Томмасо сидел в нерешительности с тремя монетами в руке. Эта загадка с монетами как будто бы приглушила боль. Почему его умершая мама сжимала в руке восемьдесят центов? Томмасо переложил монеты в карман, повернул мамину руку и уложил ее на одеяло ладонью вниз, как вторую.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю