Текст книги "Последний праведник"
Автор книги: А. й. Казински
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
7
Северное море
В гостинице пахло детской экскурсией: взятыми в дорогу бутербродами и влажной верхней одеждой. Стены, как и полы, были деревянными, увешанными исключительно морскими пейзажами, как будто мало было того, что море начиналось прямо за дверью. За стойкой регистрации было пусто, и Нильс стал искать звонок, по которому можно было бы ударить почти наверняка отмороженной рукой, но тут за его спиной выросла девушка.
– Добрый вечер, – сказала она.
– Добрый вечер. – У Нильса так замерзло лицо, что на нем не двигался ни один мускул. – У вас открыто?
– Круглый год. На сколько ночей вы хотите остановиться? – Она зашла за стойку.
– Э-э… – протянула Ханна, глядя на Нильса.
– Пока пять, – ответил он. – Там посмотрим.
Девушка не отрывала глаз от экрана компьютера.
– Один номер?
– Нет. – Нильс поймал и удержал взгляд Ханны. – Нет, два отдельных.
Окно выходило на море. Стул, простенький стол, шкаф, толстый красный ковер. Нильс прилег на мягкую скрипучую кровать. Лежать на ней было все равно что в гамаке, но сейчас это его не беспокоило. Он закрыл глаза, перевернулся на бок, подтянул ноги, подложил под голову руки вместо подушки и представил, что кто-то смотрит на него сверху – может, он сам, может, какая-то птица. Надо было бы выйти в ванную и проверить, как там отметина на спине, но он сразу же прогнал эту мысль и погрузился в провисший матрас еще на пару сантиметров. Сон перебивали другие мысли: о матери, о климатическом саммите, об Абдуле Хади. Слова священника: «Мама, но что, если у чудовища тоже есть мама?»
– Нильс?
Голос издалека. Разве он заснул?
– Нильс.
Голос Ханны из коридора:
– Нам надо поужинать. Давай в ресторане через десять минут? Это на третьем этаже.
– Хорошо, – сказал он, опираясь на локти. – Через десять минут.
* * *
Ресторан был весь из белого крашеного дерева. На стенах висели высушенные цветы, растущие на побережье Северного моря, на окнах – рождественские украшения. Кроме них в зале никого не было. Ханна появилась из дальнего конца ресторана, и Нильсу показалось, что она пришла уже давным-давно, но специально ждала за кулисами, чтобы выход получился эффектным, – и что она изменилась.
– Ты уже заказал? – спросила она.
– Нет. Официантка здесь та самая девушка, которая нас регистрировала. Повар наверняка она же.
– И директор гостиницы.
Они рассмеялись. Девушка подошла к их столику.
– Вы решили, что будете заказывать?
– Мы выпьем для начала.
– Белого вина, – сразу вставила Ханна.
– У вас есть какие-то предпочтения?
– Несите лучшее, что у вас есть, – сказал Нильс, улыбаясь девушке. – Если на выходных все равно наступит конец света, почему бы не выпить самого лучшего?
– Я не понимаю, – сказал девушка, смущенно глядя на него.
– Ничего, я тоже не понимаю.
Неуверенная улыбка и смешок, потом девушка исчезла.
– Ну и зачем заставлять ее нервничать? – сказала Ханна.
– А почему бы ее не предупредить? Может быть, ей нужно что-то успеть.
– Об этом мы тоже разговаривали в институте.
– О конце света?
– Ну да. Мы же сидели, таращились в космос и все время видели выключающиеся солнца или сталкивающиеся друг с другом галактики.
– И метеориты?
– Их немного сложнее заметить. Когда у тебя такая работа, тебе постоянно напоминают о конце света. Хотя, к счастью, и о рождении новых вселенных тоже.
Девушка вернулась и разлила по бокалам вино. Когда она ушла, за столом воцарилась уютная тишина, которую Нильс вдруг разрушил, произнеся:
– Твой сын.
– Да. Мой сын. Мой любимый сын.
Может быть, он уже пожалел, что об этом заговорил, но было поздно. Взгляд Ханны стал отсутствующим, но она все-таки сказала:
– Он покончил с собой.
Нильс рассматривал столешницу.
– Йоханнес был вундеркиндом. Невероятно одаренным.
Она пригубила вино.
– Сколько ему было лет?
Она сделала вид, что не слышит.
– Но у него появились симптомы расстройства личности. У него была шизофрения. Понимаешь?
– Да.
– В тот день, когда ему поставили диагноз в больнице Биспебьерг, на нас с ним как будто обрушился весь мир.
– А твой муж?
– Я не помню, где он тогда был. Каждый раз, когда ему казалось, что все становится слишком сложно, он всегда организовывал себе лекции где-нибудь подальше. Знаешь, что он сказал мне по телефону, когда я сообщила ему о диагнозе?
– Нет.
– «Ну, Ханна, по крайней мере теперь мы знаем, в чем дело. Мне нужно бежать, у меня встреча».
– Я тебе очень сочувствую.
– А может, и хорошо, что он так сказал. Его тактика борьбы с проблемами никогда не менялась: делать вид, что ничего не произошло. Так что в этом смысле рядом со мной всегда было хотя бы что-то постоянное: сам Густав.
– Мальчика положили в больницу? Йоханнеса?
Она кивнула. Пауза получилась такой долгой, что Нильс подумал было, что тема закрыта.
– Да, я отдала его на волю больницы и своих воскресных визитов. Там его и заперли.
Снова пауза, еще длиннее, чем раньше, и на этот раз крайне неловкая.
– Ты знаешь, когда он повесился? В какой именно день?
Нильс продолжал смотреть в стол.
– В тот день, когда Густав получил Нобелевскую премию. Самое ясное сообщение, которое сын может послать своим родителям: поздравляю, вы меня предали. В статье о нашей семье в Википедии, правда, эта история никак не фигурирует.
– Ну, ты не должна так думать… – Нильс и сам слышал, как неестественно звучат его слова.
– Поначалу я мечтала только о том, чтобы исчезнуть.
– Покончить… жизнь самоубийством?
– Я не заслуживала жить. Я даже таблетки уже раздобыла и все распланировала.
– Почему ты передумала?
– Не знаю. Просто передумала – и все. Может быть, чтобы я смогла… – Она запнулась.
– Что, Ханна?
– Чтобы я успела встретиться с тобой, Нильс, – она подняла на него глаза. – Сделать что-то правильное.
Нильс хотел что-то сказать – он просто обязан был что-нибудь ответить, – но Ханна накрыла его ладони своими, и все слова стали пустыми и ненужными.
8
Ветер с Северного моря терзал старенькую гостиницу. Когда Ханна и Нильс вышли из ресторана, чтобы спуститься в свои номера, Нильс подумал, что если ветер так и будет толкаться в стены гостиницы всю ночь, к утру она окажется в Копенгагене. Не исключено, что он подумал это вслух, потому что Ханна фыркнула и сказала:
– Давай потише, уже совсем поздно.
– Ну и что? – спросил Нильс и только сейчас заметил, как много выпил. – Здесь нет никого, кроме нас.
Ханна остановилась и достала ключ.
– Спасибо за прекрасный вечер.
– Это тебе спасибо.
Она почти демонстративно повернулась к нему спиной и спросила, не глядя на него:
– Хочешь зайти?
– Последнее желание осужденного на смерть?
Она обернулась:
– Нет, просто это могло бы быть здорово. Или даже прекрасно. Ты понимаешь, что я имею в виду.
Нильс погладил ее по щеке. Это было глупо, конечно, и будь у него хотя бы несколько секунд на размышление, ему в голову пришли бы как минимум десять действий, которые он предпочел бы сейчас этому поглаживанию по щеке.
– Ничего не выйдет. Спокойной ночи.
Он не двигался с места, как будто все его тело было настроено на то, чтобы уйти к себе, – кроме ног. Ее голос не давал ему уйти:
– Ты должен иногда делать и неправильные вещи тоже.
– В смысле?
– Что-то плохое.
– Может быть. Но в том, чтобы зайти к тебе в комнату, нет ничего плохого.
Нильс закрыл за собой дверь в свой номер. Он слышал, как Ханна в коридоре продолжала разговаривать сама с собой.
– Делать что-то плохое, – повторила она дважды, прежде чем отпереть дверь в свой номер и снова закрыть ее за собой.
* * *
Отметина стала ярче. Нильс рассматривал свою спину в зеркале в ванной, свернув шею настолько, насколько позволял позвоночник. Покрасневшая опухшая кожа. Просто сыпь, сыпь, которая сама себе хозяйка. Число пока было неразличимо. Пока?
Нильс вошел в комнату и уселся за стол, заснуть сейчас он все равно бы не смог. Полупьяный и полудохлый от усталости Нильс не складывался в одного – целого и спокойного. Он презрел висящую на двери табличку «Не курить», закурил и пересчитал остававшиеся в пачке сигареты. Осмотрелся в номере. Подумал о Ханне, о ее скорби. И о Катрине, о том, как сильно его тянуло к ней, пока она была на расстоянии тысяч и тысяч километров, – гораздо больше, чем когда она стояла перед ним. Он попробовал избавиться от этого чувства, но оно въелось глубоко. Двумя сигаретами позже их последняя ссора реплика за репликой разыгралась посреди комнаты: оба они стояли прямо перед ним и орали друг на друга, как актеры из самодеятельности, так что сам он, как рефери, хотел встать между ними, крикнуть «Брейк!» и развести их по углам: его – к Северному морю, ее – в Кейптаун.
Он зачем-то открыл ящик стола и нашел там местный телефонный справочник, неотправленную открытку чьей-то бабушке в Гудхьеме – и Библию в темном переплете. Нильс взял ее в руки – целую вечность не читал ничего подобного – и пролистал. Авраам. Исаак. Ревекка. Он повесил кобуру с пистолетом на стул, потому что держать пистолет и Библию слишком близко друг к другу казалось неправильным. Группа «Битлз» пришла ему на выручку, как умеет только поп-музыка, когда нужно дать волю противоречивым чувствам. Он был полупьян, может быть, даже больше, чем полу-, иначе никогда не стал бы напевать себе под нос:
Нильс улегся на спину, закрыл глаза и, напевая очередной хриплый куплет, провалился в сон.
9
Нильс открыл шкафчик в ванной, в котором кто-то оставил спрей от комаров и крем от загара. Намазал на ладонь немного крема и принюхался к флакончику со спреем. Запах лета. Как это глупо, подумал Нильс. Фабричный запах, наверняка произведенный пять зим назад где-нибудь в Польше. И все-таки он вызывает воспоминания: солнце, комары, вода, мороженое, цветущая бузина.
Он присел на бортик ванны. Грудь распирало от нежелания умирать. Хочется жить. Он столько всего еще не успел.
20 декабря, воскресенье
Нильс включил душ и подумал, что все, конечно, получится. План составлен, таблетки морфина лежат на раковине – и их предостаточно. Оставалось погрузиться в катер, дать себя усыпить и исчезнуть далеко и надолго.
– Нильс?
Голос Ханны из комнаты.
– Нильс?
– Сейчас! – Он выключил душ, обвязал полотенце вокруг бедер и высунул голову в дверь.
– Идем завтракать? Завтрак до девяти.
Только теперь он заметил, что она держит в руках его пистолет.
– Ханна. Он заряжен!
– Извини, он просто лежал на полу… Держи, – сказала она, протягивая ему оружие.
Он вытащил магазин с патронами и вернул ей пистолет:
– Так он никому не повредит.
– Точно?
– Да, теперь он разряжен. Но стоит сделать вот так… – он протянул ей магазин и показал, как нужно вставлять его обратно, – …и можно стрелять.
– Мне больше по душе, когда он разряжен. Ты стрелял в кого-нибудь когда-нибудь?
Он улыбнулся и покачал головой:
– Ты что, забыла, что я из хороших парней?
– И поэтому ты ее читаешь? – спросила Ханна, указывая на Библию на незаправленной постели.
– Может быть.
Она улыбнулась.
– Ладно, увидимся внизу.
Когда она ушла, Нильс оделся, тщательно заправил постель и положил Библию на место в ящик. Потом вернулся в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Задрал рубашку. Метка никуда не исчезла, она растянулась от плеча до плеча и спускалась почти до середины спины, под кожей были как будто нанесены четкие линии. Он придвинулся ближе к зеркалу. Можно ли различить числа? Может быть, метка исчезнет сама собой, если он перестанет об этом думать?
* * *
Чуть позже они отправились гулять по пляжу. Ветер в этих местах не унимается никогда, но шторм все-таки ненадолго утих.
– Я помню, что мы залезали в бункер, – сказала Ханна.
– В детстве?
– Как думаешь, может, мы и сейчас сумеем найти такой?
Нильс окинул взглядом пляж. Морской туман, машины, заехавшие на песок. Его взгляд в конце концов остановился на Ханне, на том, как ее волосы развеваются на ветру, елозят по лицу, лезут ей в глаза.
– Что такое?
– Ничего, – ответил он. – Почему ты спрашиваешь?
– Потому что ты так на меня смотришь, – сказала она, толкая его. – Пойдем, старик. Побежали наверх, по скалам.
Ханна пустилась бежать, Нильс следом. Песок в ботинках, в волосах, в глазах. Он поскользнулся, карабкаясь наверх, и услышал смех Ханны.
– Ты надо мной смеешься?
– Какой же ты неуклюжий!
Он вложил всю свою решимость в покорение скалы, борясь за то, чтобы прийти к финишу первым. Однако они добрались до вершины одновременно, запыхавшиеся и запорошенные песком, и оба повалились на вереск и по-зимнему жесткую траву. Здесь они были в укрытии. Какое-то время они лежали, ничего не говоря.
– Ты сказал, что читал Библию, – сказала она наконец.
Он повернул голову и посмотрел на нее.
– Немного.
– И о чем именно ты читал?
– Историю об Аврааме. И Исааке.
– Бог просит Авраама привести своего единственного сына, Исаака, на вершину горы и принести его в жертву, – сказала она задумчиво.
– Я как-то слушал по радио выступление священника, который сказал, что эта история должна быть запрещена в датской церкви.
– Да, но в ней есть нечто важное, – возразила она. – Нечто, о чем мы забыли.
– Нечто, о чем ты мне сейчас расскажешь?
Она засмеялась.
– Да, я слишком привыкла разговаривать как преподаватель, извини, – она села. – Мне кажется, что история об Аврааме учит нас слушать. Хотя бы иногда.
Нильс ничего не ответил.
– Но ты прав, это действительно не самая приятная история. Неужели он не мог высказаться на эту же тему как-то иначе?
– Ты вообще веришь в… ну?
– В ну?
– Ну… ты понимаешь.
– Да ты даже этого слова не можешь выговорить.
– В Бога.
Ханна снова легла на песок и уставилась в небо.
– Я верю во все, чего мы пока не знаем. А мы не знаем очень многого – гораздо больше, чем можем себе представить.
– Те самые четыре процента?
– Да, те самые четыре процента. Мы знаем, из чего состоят четыре процента Вселенной. Но попробуй рассказать об этом политику, а потом попросить у него денег на исследования. Гораздо надежнее кричать о том, что ты абсолютно уверен в том, что уровень воды в Мировом океане поднимется на два с половиной метра в течение следующих… – Она замолчала, села и серьезно посмотрела на него. – Поликрат. Ты помнишь историю о Поликрате?
– Я никогда ее не знал.
– Он был греческим королем. И за что бы он ни брался, во всем ему сопутствовал успех. Он просто купался в успехе: женщины, богатство, военные победы. У Поликрата был друг, какой-то египетский правитель, кажется, который написал Поликрату, что тот должен чем-то пожертвовать. Отдать самое ценное, что у него есть, – иначе боги начнут ему завидовать. Поликрат долго думал об этом и в конце концов заплыл на лодке далеко в море и выбросил в воду свое самое любимое и дорогое кольцо. Через несколько дней к нему пришел рыбак и принес пойманную им рыбу, которую он хотел подарить своему королю. Как ты думаешь, что они нашли, когда распороли рыбе брюхо?
– Кольцо.
– Вот именно. Кольцо. Поликрат тут же написал об этом своему египетскому другу, и тот ответил, что разрывает с ним всякие отношения. Он просто-напросто испугался оказаться рядом с Поликратом, когда в один прекрасный день боги обратят на него свою ярость. – Ханна опустилась на колени, и ветер тут же принялся трепать ее волосы. – По большому счету, это история о том же, о чем и история Авраама и Исаака. О том, чтобы уметь жертвовать.
– И чем мы должны пожертвовать, Ханна?
Она задумалась.
– Нашей безграничной верой в себя, если можно так сказать, – улыбнулась она. – Я имею в виду, что верить в себя – это одно дело, но совсем другое – относиться к себе как к божкам.
Отвлекающий смешок, как будто она сморозила какую-то глупость. Она посмотрела на него, потом прижалась к нему так же стремительно, как и в прошлый раз, и поцеловала в губы.
Его тело продолжало помнить этот поцелуи, когда спустя какое-то время они возвращались по берегу вдоль моря и целый пляж принадлежал им одним. Нильс с наслаждением подставлял лицо холоду, соленому свежему ветру. Чуть позже сегодня он сходит в порт и найдет рыбака, который собирается выйти в море под Рождество. Вряд ли это такая уж редкость, кто-то же должен наловить всю ту треску, которую датчане по традиции съедят за праздничным столом. Нильс предложит несколько тысяч крон за место в каюте и усыпит себя до бессознательного состояния.
– О чем ты думаешь? – спросила Ханна.
– Ни о чем особенном.
– Нам нужно выпить! – воскликнула она. – Мы ведь в отпуске. Я совершенно забыла уже, что нужно делать в отпуске.
– Джин-тоник?
– А потом лечь подремать. Или лучше наоборот?
– Я думаю, для этого дела нет уравнений.
– Да ну тебя, – улыбнулась она. – Пошли в город.
Нильс остановился у старого телефона-автомата напротив магазина.
– Мне нужно позвонить.
– У тебя есть мелочь?
Он кивнул. Она зашла в магазин, а он подошел поближе к аппарату, бросил в него монету и набрал было длиннющий южноафриканский номер… но перед последней цифрой вдруг остановился. Через окно видно было, как Ханна машет ему рукой из магазина, он помахал ей в ответ и отвернулся. Зимний свет купал море во множестве робких оттенков белого. Земля у Нильса под ногами слегка подрагивала – или это ему просто кажется? Дрожь поднялась выше по телу, как слабый электрический разряд или небольшое землетрясение. Он покачал головой и списал это на свое напряжение. Снова набрал номер, будучи в полной уверенности, что звонит Катрине – но ответил ему вдруг Розенберг:
– Алло?
Нильс удивился. Неужели он запомнил его номер наизусть?
– Алло, с кем я говорю? – Голос священника звучал глубже, чем Нильс его помнил.
Нильс колебался. Он хотел что-то сказать, но не мог найти слов.
– Алло?
Ханна снова помахала ему рукой, она стояла теперь у прилавка и покупала сигареты. Его взгляд наткнулся на едущую по дороге машину. Нильс посмотрел на шлагбаум, который, как и в прошлый раз, пытался опуститься. Или это просто ветер раскачивает его из стороны в сторону?
– Я не знаю, кто вы, но думаю, что вы звоните, потому что готовы слушать, – сказал священник.
Теперь Нильс заметил поезд. Видит ли его водитель машины?
Священник продолжал говорить монотонным голосом:
– Может быть, вы испытали что-то, что заставило вас сомневаться. Что-то, благодаря чему вы теперь готовы слушать.
Молчание. Священник давал ему возможность ответить, но Нильс молчал.
– Вам не обязательно что-то говорить.
Из магазина вышли две смеющиеся девочки, у каждой в руках было по пакету с конфетами. Румяные от мороза щеки, вязаные шапки с помпонами. Девочки беззаботно направились к своим велосипедам, припаркованным рядом с магазином.
Розенберг откашлялся и сказал:
– Достаточно того, что вы готовы слушать. Достаточно того, чтобы вы показали, что слушаете.
Нильс слышал его дыхание, чуть затрудненное.
– Вы меня слышите?
Нильс повесил трубку на рычаг и вышел из будки. Машина приближалась, Нильс видел теперь, что это «Вольво», старая, неуклюжая модель. Водитель не сбавлял скорости. Девочки со своими велосипедами стояли под самым магазином, одна из них возилась с шарфом. Нильс выступил на несколько шагов вперед и замахал руками водителю.
– Эй! – кричал он, выставив вперед ладонь, чтобы дать машине знак остановиться, но та продолжала ехать. – Стоп! – Море и ледяной ветер заглушали все звуки, так что никто не мог его услышать, но он все равно продолжал кричать: – Стоп!
Одна из девочек обернулась, напуганная криками Нильса, и в то же мгновение поскользнулась на снегу и выпустила из рук свой велосипед, который упал на дверь магазина. Нильс взглянул на Ханну, та еще ничего не видела. Он повернулся: поезд, «Вольво», сломанный шлагбаум, маленькие девочки, Ханна в магазине, заблокированная дверь. Нильс побежал к машине, размахивая руками, давая знак остановиться.
– Стоп! – На мгновение Нильсу показалось, что водитель услышал его крик и сбросил скорость. Нильс остановился на полпути между магазином и рельсами. У него вдруг возникло то же ощущение, что и в полицейской машине, которая направлялась обратно в Копенгаген: как будто что-то тащило его за собой.
Когда водитель заметил поезд и резко затормозил, было уже поздно. Тормоза заклинило, машина с визгом скользила к заборам. Снег служил ледяной дорожкой и только прибавлял ей скорости, поезд врезался в заднюю часть «Вольво» со страшным глухим звуком, подобных которому Нильс никогда раньше не слышал. Он обернулся и взглянул на магазин: Ханна у самой двери, пытается выйти на улицу, снаружи стоят девочки. «Вольво» может сбить девочек.
– Уйдите! Бегите!
Но девочки делали прямо противоположное, они как будто вросли в землю и изумленно глазели на Нильса, который бежал к ним. Он слышал, как где-то за ним ревет неуправляемая машина.
– Бегите! Бегите отсюда!
Одна из девочек наконец-то поняла, что сейчас произойдет. Только бы успеть, только бы успеть. Он кричал девочкам, махая руками:
– Убегайте! Бегите!
Нильс обернулся проверить, где теперь машина, и успел поймать полный ужаса взгляд водителя, прежде чем «Вольво» врезался в него. Прежде чем «Вольво» влетел в Ханну, в магазин, в него самого.
