Текст книги "Последний праведник"
Автор книги: А. й. Казински
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
80
Вокзал Санта Лючия, Венеция
Военная полиция преграждала ему путь. Официальные гости медленно просачивались между рядами чиновников и полиции.
– Комиссар! – попробовал крикнуть Томмасо, но его голос потонул в окружающем шуме. – Кардинал в опасности!
Он заметил в толпе Флавио и окликнул его, радуясь, что хоть кто-то его наконец слышит. Флавио, однако, никак не отреагировал на зов и продолжал стоять в строю, пока министр юстиции пожимал руку начальнику полиции, вытирал потное лицо и представлял своих сопровождающих. Снова нервные рукопожатия, касания щеками и обмен заученными фразами. Кардинал стоял в середине делегации. Томмасо осмотрелся вокруг – никого подозрительного, кроме мужчины, скрывающего лицо за темными очками. Здесь же нет солнца, зачем ему темные очки?
– Флавио!
Флавио наконец-то вышел из строя и направился к Томмасо.
– Что ты тут делаешь? – спросил он.
– Жизнь кого-то из находящихся здесь в опасности, – ответил Томмасо.
– О чем ты?
– Просто поверь мне…
Флавио перебил:
– Ты бог знает на кого похож. Ты болен. Что ты вообще здесь делаешь, тебе нужно сейчас сидеть рядом с мамой.
Томмасо оттолкнул его в сторону. Сперва ему показалось, что мужчина в темных очках исчез в толпе, но тут он заметил его снова – теперь тот стоял не так уж далеко от кардинала и держал руку на сумке.
– Вот он, Флавио, он! – закричал Томмасо, указывая на него.
Комиссар заметил Томмасо, и Флавио схватил его за плечи:
– Уходи. Уходи, иначе ты все испортишь себе всю жизнь. Ты слышишь?
Процессия потянулась к выходу из вокзала. Мужчина в темных очках шел за ней.
81
Подвал, Королевская больница, Копенгаген
Одинокая капля крови упала на пол. От тела Нильса она отделилась секунду назад. Врач Макс Ротштейн не сводил с Нильса глаз, пока тот расстегивал на нем наручники.
– Полиция тоже ошибается, как и вы, – пробормотал Нильс, пытаясь заранее поставить преграду потоку вопросов и сердитых жалоб со стороны Марии Делеран и ее тайного любовника, Макса Ротштейна.
– Да уж, я вижу.
– Мне жаль, что так вышло.
Мария успела одеться.
– А как насчет…
Врач неуверенно взглянул на Марию.
– Вы собираетесь составлять протокол?
Нильс смотрел на него, чувствуя себя сбитым с толку. Какого ответа он ждет?
– Протокол?
Врач откашлялся.
– Послушайте, у меня семья – а вы ошиблись. Нет ведь никаких причин наказывать меня еще и тем, чтобы описывать все случившееся в рапорте.
– Нет, конечно, нет. Ни слова об этом не попадет ни в какой рапорт.
Ротштейн попытался завладеть вниманием Марии, но его попытки защитить свою «семью» оставили ее холодной. Ханна размышляла о том, провалила ли Мария экзамен или все-таки может считаться хорошим человеком, несмотря на роман с чужим мужем. Ротштейн обратился к Ханне:
– А вы?..
– Ханна Лунд.
– Жена Густава.
– Да, – удивилась она.
– Студентами мы с ним жили в одном общежитии.
– А, понятно.
Ротштейн потер красное опухшее запястье.
– Давайте я взгляну на ваш нос.
Он подошел поближе к Нильсу и внимательно осмотрел его нос, даже осторожно приподнял его голову, чтобы заглянуть снизу. Расстановка сил между ними поменялась кардинальным образом. Может быть, Ротштейн именно этого и добивался: хотел отыграть часть своего утерянного было достоинства.
Мария свернула ватный тампон и подала его Ротштейну. Тот сунул его Нильсу в ноздрю и сказал:
– Так. Ну что, на этом разойдемся?
Он был уже у дверей, откуда кивнул Ханне. Может быть, это был знак признания одним ученым другого. Медсестру и полицейского в этом вмешивать смысла нет.
Фойе, Королевская больница
Нильс настоял на том, чтобы посидеть и подождать еще немножко – вдруг в нужном промежутке где-то в больнице кто-то неожиданно умер. Они просидели полчаса, не говоря друг другу ни слова. В конце концов Ханна поднялась и направилась к выходу.
82
Вокзал Санта Лючия, Венеция
Солнце над Венецией почти зашло. Томмасо стоял на вокзале и смотрел, как верхушка итальянской судебной системы поднимается на полицейский катер. Никто не умер. Человек в темных очках в конце концов снял их и скрылся в направлении Гетто.
Томмасо чувствовал себя неважно. Из носа лило, он вытер его рукой и увидел на ней кровь.
Ему с трудом удавалось удерживать равновесие. Нужно выпить чего-нибудь, посидеть несколько минут наедине с собой, чтобы никто его не видел. Флавио помахал ему рукой, возвращаясь обратно, и Томмасо поспешил скрыться. Налетел на пути на молодую целующуюся пару и пробормотал под нос извинения.
Очередь в женский туалет. Томмасо направился к мужскому, но металлическая штанга перегородила ему вход.
– Вход платный, – сказал чей-то голос за его спиной.
У Томмасо кружилась голова, пока он рыскал по карманам в поисках пары монет. Мужчина за ним всячески выказывал свое нетерпение. Томмасо наконец-то выудил три монеты. Бросил в щель пятьдесят центов. Штанга не сдвинулась с места. Мужчина за ним прошипел:
– Вход стоит восемьдесят центов!
Томмасо бросил в щель две оставшиеся монеты. На экране появилась надпись «80 центов» – и штанга скользнула в сторону.
83
Конгенс Нюторв, Копенгаген
Елка на санках. Нильс следил через запотевшее стекло за тем, как отец и сын тащат санки по тонкому слою снега. Он должен был быть сейчас в Африке, встречать в бассейне Рождество, глазеть на льва в первый день сочельника и чувствовать, как Индийский океан ласкает его подошвы. Вместо этого он чувствовал, как от пола машины Ханны поднимается холод.
– Хочешь, я поведу? – спросила она.
– Нет, все в порядке.
Красный, желтый, зеленый. Первая передача, он отпустил сцепление, и передние колеса занесло в снег. На несколько секунд он потерял контроль над машиной, но покрепче схватился за руль и выправил ее, поехал дальше. Контроль. Сейчас он чувствовал, что произойти может что угодно и он ничего не сумеет с этим поделать: его руки будут истерически дрожать, если он отпустит руль; он разрыдается, если Ханна до него дотронется. Она этого не делала, и Нильс продолжал крепко сжимать руль. Так они и ехали – по мосту через озера, вниз вдоль Королевского парка. До самой площади Конгенс Нюторв они не проронили ни слова. По площади шел Дед Мороз, за ним хвостом вилась малышня.
На Конгенс Нюторв были выставлены большие, в человеческий рост, фотографии тех мест на Земле, которые исчезают из-за климатических изменений. В машину слабо доносился голос человека с микрофоном, вещающего редкой публике: более семисот тысяч человек на Шри-Ланке живут за счет производства чая, которое вот-вот будет уничтожено засухой.
Поток машин не двигался. Прохожие брели через площадь с новогодними подарками – мимо фотографии Соломоновых островов, где местные жители живут на рыбе и кокосовых орехах на высоте два метра над уровнем моря, – и дальше, по направлению к антикварным лавкам на Бредгаде, мимо освещенных фотографий высыхающего озера Чад, без которого еще один уголок Африки превратится в пыль и песок. Машины наконец сдвинулись с места: нерешительно, словно колеблясь, как будто все водители на площади всерьез обдумывали, не выключить ли моторы, не выкинуть ли ключи и не встать ли в первые ряды борцов за спасение Соломоновых островов? Но нет, в последнюю секунду водители одумались и отправились дальше по своим делам. А если бы они замерли на месте в полной тишине, то, возможно, услышали бы, как последний кокосовый орех отрывается от ветки и шлепается в океан, вознамерившийся все поглотить. Молчание прервала Ханна:
– Куда мы движемся?
Она смотрела в окно, как будто вопрос был обращен не к Нильсу, а ко всему человечеству.
– Я не знаю.
Она взглянула на него и улыбнулась.
– Весь этот день… Прости, Ханна.
– Я все понимаю, не нужно извиняться.
– Я хочу тебя попросить о последнем одолжении.
– Да?
Он колебался.
– Я не думаю, что смогу остаться один сегодня ночью.
Он тут же откашлялся, поняв, как неверно это может быть истолковано. Как приглашение.
– Ну, то есть… – пробормотал он. – Я не имею в виду ничего…
– Нет-нет. Я понимаю.
Он поднял на нее взгляд. Да, она правда понимала.
– Ты не против? У меня хороший гостевой диван. Можем выпить бокал вина.
Она улыбнулась.
– Знаешь что? Я только сейчас поняла, что есть три вещи, которые Густав никогда не говорил: «я не знаю», «прости» и «ты не против?»
84
Силосная башня Карлсберг, Копенгаген
– Моя жена – архитектор, – сказал Нильс, когда двери лифта разъехались в стороны и их взглядам предстала квартира. Ханна ни словом не прокомментировала ее размеры, а сразу бухнулась на диван, как будто она тут жила. Другие гости всегда бывали очарованы панорамным видом из окон – но не Ханна. Может быть, она и не такое видала, подумал Нильс, откупоривая бутылку красного вина. Она же астроном, так что ей наверняка доводилось лежать где-нибудь в Андах, наблюдая, как солнце исчезает в поясе Ориона… и все такое. Вид из окон башни Карлсберг этому не чета. Он протянул ей бокал.
– Можешь курить тут, если хочешь.
Его пронзило вдруг чувство вины, как будто он изменял Катрине. Ханна уже стояла у окна.
– Меня всегда завораживало…
– Что? – спросил он, подходя поближе.
– Смотреть на город сверху, вот как здесь. Или смотреть на Европу, когда подлетаешь к ней ночью, со всеми ее огнями. Понимаешь, о чем я?
– Нет. У меня не очень-то складывается с перелетами. Она запнулась на секунду.
– Нет? Не складывается?
Она посмотрела на него так, как будто только теперь что-то поняла.
– Что ты хотела сказать?
– Огни вокруг городов очень напоминают то, как собираются огни в космосе. Когда мы смотрим на галактики, Нильс, это выглядит точно так, – она указала на далекие огоньки на горизонте. – Фантастически огромные участки из ничего – и вдруг сноп света. Жизнь. Почти как город.
Нильс не знал, что на это ответить. Он вновь наполнил их бокалы.
– Стоит, наверное, позвонить Томмасо. Спросить, удалось ли ему что-то узнать.
– Что-то? У меня нет сил еще на что-то.
– Тогда я сам позвоню. Хочу просто проверить, возьмет ли он трубку. Переведешь мне, если он ответит, хорошо?
Нильс набрал номер. Никакого ответа. Он попробовал еще раз.
– Hello? English? Is this Tommaso Di Barbara sphone? [105]105
Алло? Вы говорите по-английски? Это телефон Томмасо Ди Барбара? (англ.)
[Закрыть]
* * *
Ханна подлила себе еще вина. Из спальни доносился голос Нильса. Что это он сказал тогда? Ханна никак не могла выбросить его слова из головы. У меня не очень-то складывается с перелетами. Путешествия. Нильс закричал в спальне:
– What? Can I talk to him? I donʼt understand. [106]106
Что? Можно мне с ним поговорить? Я не понимаю (англ.).
[Закрыть]
Нильс прошел из спальни в ванную, она поймала его удивленный взгляд:
– Они, кажется, пытаются его найти. Я не совсем понимаю, что случилось.
Ханна последовала за ним, держа дистанцию. В ванной он снял перепачканную кровью рубашку и бросил ее на пол. Она не сводила с него глаз. Нильс повернулся к ней спиной, и хотя Ханна уже знала, что сейчас увидит, но все равно поначалу остолбенела.
– What? No? Tommaso? [107]107
Что? Нет? Томмасо? (англ.)
[Закрыть]
Он пытался выжать из разговора что-то еще, но человек на том конце провода положил трубку. Нильс стоял, опираясь на раковину обеими руками. Ханна продолжала смотреть на него во все глаза. Наконец он обернулся.
– Там… он… – Нильс заикался и запинался.
– Он умер, – сказала она.
– Откуда ты знаешь?
– Вопрос в том, почему я не поняла этого раньше.
– Раньше? В смысле?
– Нильс. Он был номер тридцать пять.
Ханна видела, что Нильс перестал понимать, о чем она говорит. Тогда она переступила порог ванной и осторожно взяла его за руку.
– Что?
– Повернись-ка, пожалуйста.
Она повернула его спиной к зеркалу. Нашла маленькое зеркальце рядом с раковиной и протянула ему.
– Смотри.
Он не сразу понял, на что она указывает. На его спине разрасталась отметина. Пока еще нечеткая, больше напоминавшая сыпь, но форма не оставляла никаких сомнений. Он уронил зеркальце, оно разбилось. Плохая примета! И бросился прочь из ванной.
– Нильс?
Но он уже захлопнул за собой дверь спальни. Она крикнула ему вслед:
– Вы сами себя нашли! Это же очевидно: никто, кроме вас двоих, не умеет слушать.
Она слышала, как он возится с чем-то за дверью.
– Никто, кроме вас двоих, не умеет слушать, – повторила она себе под нос.
Нильс распахнул дверь. Свежая рубашка, чемодан в руке. Тот самый чемодан, который он собрал давным-давно и которому все никак не везло с путешествиями. Что же, настал его час.
85
Больница дельʼАнжело, Венеция
Комиссар Моранте держал в руках телефон Томмасо.
Тяжело. Именно так ощущалась ответственность: тяжело. Ответственность, с которой ты не справился, застряла комком в легких, мешая доступу кислорода. Ее можно даже взвешивать на обычных весах, успел подумать начальник полиции, прежде чем Флавио перебил его мысли:
– Я должен был его выслушать.
Начальник взглянул на Флавио, который сидел на розовом пластмассовом больничном стуле. Они ждали, когда к ним выйдет врач, в надежде услышать ответы на свои вопросы. Томмасо нашел в туалете мертвым какой-то шведский турист. Говорят, что вопль туриста разнесся по всему вокзалу.
– Он сказал, что мы в опасности. Что кто-то в опасности, – объяснил Флавио.
– Когда?
– На вокзале. Я думал, что он болен. Вы же сказали, что он отстранен от работы.
– Я сказал? То есть это моя ошибка? Ты это хочешь сказать?!
Флавио удивленно взглянул на начальника полиции. Он никогда раньше не слышал, чтобы тот кричал.
Начальник полиции старался держать спину прямо и делать вид, что у него все под контролем, даже сорвавшись на крик. Конечно, назначат расследование, это понятно. Его допросят, он вынужден будет объяснить, почему отстранил Томмасо от работы. У него спросят, не должен ли он был внимательнее прислушиваться к тому, что говорил Томмасо. Врачи «скорой помощи» пытались реанимировать Томмасо в туалете, там они и увидели его спину. Они разрезали куртку, чтобы запустить сердце электрошоком. На спине была странная отметина, протянувшаяся от плеча до плеча, какие-то узоры под опухшей кожей.
– Она горячая, как будто только что горела, – сказал один из них.
Врач сунул голову в дверь и крикнул:
– Идите со мной!
Никто и никогда раньше не позволял себе так разговаривать с начальником полиции Венеции. Но как знать, может быть, это только репетиция того, что его вскоре ждет. Понижение. Унижение. Может быть, даже издевательские статьи в прессе.
Даже рядом со своим мертвым подчиненным, лежавшим на столе в морге, комиссар Моранте в первую очередь беспокоился о себе и своем положении.
Морг
Вход украшала одинокая гирлянда – у патологоанатомов ведь тоже скоро Рождество.
Тело Томмасо Ди Барбары лежало лицом вниз на ледяном стальном столе. И это тоже было не просто тело, а украшенное тело.
Начальник полиции шагнул ближе, рассматривая спину Томмасо.
– Что это?
– Я надеялся, что вы мне это расскажете, – ответил врач, застывший у окна в обвинительной позе, как будто демонстрировавшей, что начальник полиции сам во всем виноват.
– Откуда мне знать? Врач пожал плечами.
– Именно об этом Томмасо все время и говорил. – Голос Флавио был почти не слышен. Он смотрел в пол, продолжая: – Он все твердил о каких-то людях, которые умирали с отметинами на спине. Это то самое дело, о котором он постоянно говорил. Бандероль из Китая и все его вырезки. Просто мы ему не верили.
В морге наступила тишина.
– Какова причина смерти? – спросил начальник полиции.
Врач снова пожал плечами.
– Пока кто-то не объяснит мне, что у него со спиной, я склонен считать это убийством.
– Убийством?
– Отравлением ядом. Иначе я не знаю, что могло это вызвать.
Глубокий вздох. Флавио отступил в глубину комнаты.
– Флавио, – позвал комиссар Моранте.
– Да, шеф?
– Свяжись с секретаршей Томмасо. Она знает очень много об этом деле. Томмасо просил ее переводить документы.
– Хорошо, свяжусь.
– И давай выйдем на Интерпол.
Начальник полиции посмотрел на врача, потом перевел взгляд на Флавио.
– Очень важно заняться этим по горячим следам. То есть прямо сейчас.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Книга Праведного
И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие.
(Быт 18)
1
Вестербро, Копенгаген
Нильс трусцой бежал к парковке, снег скрипел у него под подошвами. Даже не слыша шагов Ханны, он все равно не сомневался, что она идет за ним.
– Нильс!
Он оставил попытки катить чемодан по свежему снегу и подхватил его под мышку. Тяжелый чемодан как будто служил ему защитой, напоминая громадный бронежилет.
– Ты все время это понимал, Нильс.
Она шла всего на шаг позади него.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Нильс, ты и есть тот, кого мы ищем.
– Это же просто смешно, неужели ты сама этого не слышишь?
– Смешно?
– Да. Это все просто смешно.
Он замедлил шаг.
– Смешно потому, что теперь речь о конкретных людях? Да, поэтому?! – Она нагнала его и схватила за руку. – Разве не в этом ты упрекал меня?
Нильс не ответил. Они подошли к машине.
– Когда ты в последний раз куда-то уезжал из города?
Нильс не смотрел на нее и не отвечал. Ханна повысила голос:
– Ну, отвечай! Если ты считаешь, что это смешно, почему ты не можешь просто ответить?
Нильс рылся в карманах.
– Ты это ищешь? – спросила она, показывая ему ключи от машины.
– Ох, черт, это же твоя машина.
– Вот именно. Поехали?
Она отключила сигнализацию. Нильс сел за руль, Ханна опустилась на сиденье рядом с ним. Он захлопнул дверцу и бросил чемодан на заднее сиденье, рядом с картонной коробкой, в которой были собраны все материалы дела об убийствах.
– Ну что, Нильс Бентцон, – сказала она, – куда мы направляемся?
Ханна смотрела на него выжидательно, и он наконец-то ответил:
– Я не врач, но мы все слышали о психосоматических реакциях. О нарушенном чувственном восприятии. Об измененных состояниях сознания. Вспомни образование стигматов. – Мысли лихорадочно роились у Нильса в голове. На выручку пришло воспоминание об одной телепередаче: – Франциск Ассизский.
– При чем тут Франциск Ассизский?
– На протяжении последнего года жизни у него постоянно кровоточили руки и ноги. Кровь проступала изнутри. Или этот, как его звали?
Нильс спрятал лицо в ладонях, вспоминая ту передачу.
– Такой маленький, толстый монах. Итальянец вроде? В честь него поставили даже статую под водой. Падре Пио! Ты о нем слышала? Он жил в наше время. Он больше пятидесяти лет страдал кровотечениями из рук. Наше тело способно на самые неожиданные реакции, именно с этим мы сейчас и имеем дело. Иначе в этом нет никакого смысла.
– Почему ты заговорил о смысле?
Нильс не отвечал, но Ханна не сдавалась:
– Кто говорит, что в этом обязательно должен быть смысл? Разве в том, что планеты вращаются вокруг Солнца по эллипсу, есть какой-то смысл? Или в том, что…
– Ханна, я не религиозен. Поэтому я уверен, что всему есть какое-то естественное объяснение.
– Ну да, и мы нашли это естественное объяснение. Мы просто его не понимаем – именно так и начинается любое открытие.
Он покачал головой.
– Смотри на это так: феномен ведет себя как физический закон.
– Физический закон?
– По определению, физический закон – это хорошо обоснованное доказательство связи между физическими величинами. Короче говоря, физический закон невозможно изменить. Ты можешь делать все что угодно, Нильс, но ты не можешь изменить физический закон. Посмотри на меня.
Он послушался, не произнося ни слова.
– Почему ты не можешь себе представить, что феномен может следовать определенным схемам?
– Как это может быть возможно?
– Точно как в математике. Там царит хаос, ты не можешь найти никаких зацепок. Но вдруг – когда ты отходишь на расстояние и взламываешь код, – вдруг перед тобой открывается закономерность. Закономерность вырастает из хаоса. Случайности растворяются у тебя на глазах. Вещи… цифры собираются вместе, их можно сложить в формулу. Каждый математик знает это состояние.
– Ханна…
Она тут же его перебила:
– Все это выглядит случайным, Нильс. То, как это дело попало тебе в руки. Томмасо. Встреча со мной. Но все сходится. Все подчиняется единой закономерности. Физическому закону.
– Это слишком. Слишком. – Нильс вслух разговаривал сам с собой, тряся головой.
– Никто из вас не может путешествовать, – продолжила она. – Вы как мачты, которые стоят и ждут, пока их приведут в действие. И вдруг вы что-то предпринимаете. И за этим поступком стоит что-то большее.
– Что-то большее?
– Как солдат, который отпустил пленного и тем самым пробудил в пленном веру в…
– Да, но это только один пример, – перебил ее Нильс. – А как насчет русского?
– Он спас в театре мать и детей. Кто знает, что они потом совершат? Или тот мальчик, который выжил благодаря запрещенному лекарству.
Нильс молчал. Ханна продолжила:
– Вы как маленькие островки, Нильс. Вы привязаны к определенному месту, здесь вы защищаете окружающих.
– Защищаете! – воскликнул Нильс, презрительно глядя на нее. – Да я даже себя самого не могу защитить!
– Нет, неправда. Ты сам рассказывал: тебе звонят, когда люди чувствуют, что не могут больше и собираются покончить собой. Это точно то же, что и в случае с остальными тридцатью пятью. Они врачи, правозащитники – или вспомни о русском в театре, который подставил себя под пулю вместо молодой матери и ее детей. Ты делаешь то же самое. И ты с самого начала воспринял всерьез эту угрозу – ты и только ты один.
Он заметил, что она крепко сжимает его руку, и она немного ослабила хватку, но все-таки не отпустила совсем.
– Есть такая старая пословица: самым гениальным шагом дьявола было…
– …убедить людей в том, что он не существует, – закончил за нее Нильс.
– Самая большая ошибка, которую мы можем допустить, – это поверить в то, что мы все просчитали. Те мои знакомые, которые больше всех сомневаются, которые меньше всех уверены в том, как устроены мир и Вселенная, являются в то же время самыми одаренными. Самыми гениальными.
Он снова поднял на нее взгляд.
– «Бога не существует. Все началось с большого взрыва. Мы можем повышать и понижать температуру, как на термостате…» – Она покачала головой и улыбнулась ему. – Железная уверенность – она для дураков. Нужна определенная степень одаренности, чтобы признать, как мало мы знаем.
– Поэтому мы и не можем знать, что со мной сейчас происходит.
– Нет – но мы можем видеть закономерность. Это как, например, с силой тяжести. Мы понятия не имеем, почему все работает именно так, но мы точно знаем, что мяч снова упадет на землю, если мы подбросили его в воздух. Что бы ты ни делал, Нильс, как бы там ни было, но через шесть дней ты окажешься в Королевской больнице. В пятницу.
Нильс завел мотор, не говоря ни слова. В гуле, разрезавшем тишину, было что-то освобождающее.
– Куда мы едем? – спросила Ханна, отпуская его руку.
Он наконец-то взглянул на нее:
– В отпуск. Мне очень нужен отпуск.
На запад
Как только они выехали из Копенгагена, началась метель. Сначала они направились на север: многоквартирные дома сменились частными, на смену частным домам пришли виллы, виллы превратились в дворцы, а за дворцами наконец-то начались пейзажи.
– Нет. Поедем на запад.
Нильс свернул на шоссе в сторону Оденсе. Они должны уехать так далеко, как только возможно. По радио взволнованные голоса говорили о провале климатического саммита. Обама улетел. Некоторые уверены, что скоро наступит конец света.
– Может быть, мы вообще не заслуживаем того, чтобы здесь находиться. Люди. Разрушители… – слова вылетали из радио, как снег за окнами.
– Ты только посмотри, – тихо сказала Ханна, обращаясь главным образом к самой себе, восхищенно глядя на миллиарды снежинок, сквозь толщу которых они ехали. – Интересно, так ли ощущается, когда летишь в космосе?
Фары машины заставляли светиться покрытые снегом поля вокруг.
– Давай лучше музыку послушаем, – сказал Нильс, перебирая стопку дисков. «Милли Ванилли» и Нина Хаген в разбитом футляре.
– Следи за дорогой.
– У тебя нет «Битлз»? Или Дилана? Хоть чего, лишь бы было записано до 1975 года.
– У меня есть только та музыка, которую я никогда не слушала, пока Йоханнес был жив.
Он взглянул на нее.
– Это проект?
– Ага. Ты следи за…
Машину занесло, и на мгновение – всего лишь на короткое мгновение – Нильс потерял над ней контроль.
– Я же просила следить за дорогой.
Нильс улыбнулся. Ханна закурила две сигареты, протянула ему одну и опустила стекло.
– Спасибо, – сказал он, включая музыку. Монотонный попсовый ритм даже как-то приличествовал моменту. – Но вообще говоря, это все равно.
– Что именно?
– Занесет машину или нет. Врежусь я во что-то или нет. Ты же говоришь, что по физическому закону я окажусь в пятницу в Королевской больнице. Что бы я ни делал.
– Это не я говорю, это закономерность. Математика. Но обо мне-то она ничего не говорит. И неизвестно, готова ли я к тому, чтобы… – Она запнулась.
Нильс внимательно посмотрел на нее и сказал:
– Я тоже не уверен, готов ли я.
* * *
Они проезжали маленькие городки, похожие друг на друга как две капли воды. За окном сменялись одинаковые виды: уличные фонари, железнодорожные станции, супермаркеты, пиццерии, магазинчики – проект одного архитектора, который разработал все провинциальные города в стране. Без работы он явно не сидел.
Они остановились на красный свет. Вокруг не было ни души. Ни одно окно не горело, ни в зоомагазине, ни в медпункте, ни в аптеке, ни в пабе при торговом центре.
– Зеленый.
Нильс не трогался с места.
– Нильс?
Он съехал на обочину.
– Что случилось? Где мы?
– Где-то.
– Где-то?
– Хорошее название для этого города, а?
– Нильс, зачем мы тут остановились?
Он внимательно посмотрел на нее.
– Чтобы перехитрить твою математику.