Текст книги "Дети Любви (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк…»
– Как классно, прямо про меня. Антон, а как это – убивать? Что чувствуешь?
– Никак, и ничего особого не чувствуешь – адреналин и опустошённость.
Он откупорил и поставил на стол бутылку водки.
– Будешь?
Я покрутил головой.
– Ты же знаешь, что я не выношу.
– А я буду. – Он налил стакан, сел, держа его в ладонях. – Я уезжаю. Подал заявление. Мирная жизнь не для меня, я себя в ней не нахожу. Кругом фальшь и кидалово. На войне я всё понимаю, а здесь как гнилое болото, и я в нём тону. Ты ведь понимаешь, о чём я?
Я кивнул. Для меня всё было очень неожиданно, появился проблеск надежды впереди.
– Да, ты всегда всё понимаешь. Больше, чем другие. Мне иногда кажется, или я просто хочу в это верить, что ты даже не будешь держать на меня зла. Ненавидеть, презирать – да, но не мстить. Ты слишком хорошо знаешь, что такое боль, чтобы причинять её другим. Я понимаю, то, что я делал с тобой – грязно и жестоко… – Он замолчал, выпил, снова налил. – Но я такой, какой я есть. Этого не изменить, можно только уничтожить. Быть убитым в бою – не такая уж плохая смерть для меня. Как думаешь? – Я никак не думал, я всеми силами старался скрыть свою радость. – Уходи, – сказал он, – и магнитофон с кассетой забирай, я их тебе купил, на прощание.
Я собрался, потоптался у двери, держа магнитофон за ручку. Смотрел на него, сидящего за столом, запоминал.
– Прощай, Антон. – Я открыл дверь. – Спасибо!
– За что?! – отчаянно крикнул он вслед.
Но я уже захлопнул дверь и бежал по ступенькам вниз. Для меня всё только начиналось.
Потом говорили, что его убили в Чечне. Кем он был для меня? Я не знаю. Я больше не могу однозначно оценивать людей. Свет и Тьма смешались в моём сознании. Я не могу их отличить. Для меня всё – одно.
Война – лекарство против морщин. Умереть молодым или жить молодым вечно – это ведь почти одно и то же. Мы только тени, изображающие жизнь.
Из письма Антона: «А ведь ты всегда был сильнее меня. Я это понял ещё тогда, когда ты сбежал из интерната. Я сидел на рельсах и поджидал тебя, чтобы вернуть назад, а увидев, сосредоточенно идущего в лучах солнца, понял, что всё напрасно, что тебя не остановить никому. Именно эту безграничную, непокорную и свободную силу в тебе я полюбил. Это было как болезнь, но я ничего не мог с собой поделать, я уже не мог отпустить тебя и не желать прикасаться к этой силе, к тебе, снова и снова. Может, после того, как меня убьют на этой войне, ты всё-таки простишь меня».
На выпускной я не ходил. Что мне там делать? Пацаны напьются. Девчонки будут строить из себя недотрог, а потом дадут всем, кто только попросит. Слушать, как Антонина произносит речи, и смотреть на её оскал, который почему-то принято называть улыбкой. Меня от них воротило, от всех, погрязших в том же дерьме, что и я. Мне никогда не было так тошно от мысли, что придётся как-то жить дальше. Кому мы нужны? Мёртвые мальчики с глазами стариков. Я забрался на крышу и просидел там всю ночь. А внизу свет фонарей и манящий асфальт. Но я не хотел умирать со взглядом труса. Я карабкался, выковыривая себя из этой засохшей и покрывшей весь мир грязи, оставляя в ней свою плоть, всё, что было. Я желал уйти, но остаться в живых. И когда я был уже на грани отчаяния, мне протянули руку, и я ухватился за неё. Меня выдернули, вырвали из той жизни, с мясом и болью. Я чувствовал себя сияющим и мягко пульсирующим существом. Тела не было, оно осталось там, внизу.
– Кто ты? – спросил я у своего спасителя.
– Я – это ты. Я – Альтиа. Помнишь меня?
– Да.
– Тогда давай сливаться.
– Давай.
Мы слились, и мир изменился.
*
Я думаю, что тётя специально сказала, что квартиру у нас отберут, чтобы отправить меня в интернат. Квартиру, конечно, не отобрали. Мои ключи по-прежнему хранились у соседки. Всё это время я думал, что у меня нет дома, а он был. Грустно как-то.
Я вернулся. В квартире бардак, а лучше сказать свинарник. Как я потом выяснил, отец приходил сюда пить. Когда у него начинался запой, сожительница выгоняла его из своего дома, и он приходил сюда. Всюду валялись пустые бутылки. Я пересилил отвращение, помыл их и сдал. На вырученные деньги купил и вставил новый замок. За неделю всё вычистил и навёл порядок, выкинув по ходу все отцовские вещи. Боже, какое я получил при этом наслаждение, словно выметал его из своей жизни. Я также выяснил, что он пропивал пенсию, которую мне платили за маму. Даже после смерти он продолжал жить за её счёт.
Учительница помогла вернуться в школу, и не просто в школу, а в тот же класс, в котором я учился. Как оказалось, многие ребята помнили меня и очень обрадовались моему возвращению. Особенно радовался мой друг Ромка, с которым я сидел за одной партой.
Я боюсь чёрно-белых снов, потому что после них мне страшно открыть глаза и увидеть, что мир снова стал серым. Попадая в сновидениях в эти места, я сразу понимаю, что придёт кто-то из них. Вот и сегодня. Тёмная громада здания интерната, кроны тополей и бесконечное серое небо, а в небе радуга, полосатая, как тельняшка. Таких радуг не бывает, но только не здесь. Я опускаю взгляд. Он сидит на лавочке под тополем. Лица не видно, но я узнаю его по фигуре. Я подхожу ближе, он начинает что-то говорить, но я не вникаю в смысл слов, а только стараюсь увидеть глаза, чтобы узнать, действительно ли его убили на войне. По глазам это понять легче всего, но у меня не получается, он всё время смотрит вниз, а затем говорит: «Напиши моё имя на небе, ты ведь можешь». Меня охватывает непонятная дрожь, Антон молчит.
Бывает, мне снится мама. Она лежит в больнице, лицо покрыто синяками. Она протягивает руку, и я беру её в свою. Только ради этого прикосновения я остаюсь. Я знаю, что она скажет дальше: «Не вини отца, я умерла не от его побоев. – А я смотрю на разбитую, опухшую губу, и ненависть туманит сознание. – У меня было слабое сердце, я не перенесла наркоза, просто уснула».
Я вынимаю ладонь из её пальцев и сразу оказываюсь за столом в своей комнате. Отец стоит за спиной. Я сижу, не шевелясь, а он говорит: «Я повесился после того, как ты не пустил меня даже на порог квартиры, а затем спустил по лестнице. Я осознал, насколько ты меня ненавидишь. Увидел в твоих глазах, но даже здесь твой взгляд преследует меня, не даёт покоя».
«Он ещё пытается винить меня в своей смерти!» – думаю я, но продолжаю молчать. Я никогда с ними не разговариваю, потому что через речь их можно привести за собой в жизнь, а я этого не хочу. Не хочу, чтобы они приходили ко мне такими. Зачем они приходят?
Вот ты и дождался, Антон. Я прощаю тебя. Простил. Всех вас. И себя – за то, что так долго жил с тобой. Я свободен, как вольный ветер. Мне так хочется в это верить.
Комментарий к 18. Саша
Смертельный номер – https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56d12/Rtdt4A5krAQ.jpg
Художка – https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56dff/xslQb54Dlp4.jpg
https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56de3/GQ_nTYPAct8.jpg
https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56df6/q1ZknVPuGVQ.jpg
========== 19. Кай ==========
Трёхэтажное здание музея с колоннами у входа и башенками на крыше производило впечатление не сравнимой ни с чем старины, было в нём что-то таинственно-мрачное. Перед зданием разбит небольшой парк со скамьями для отдыхающих. На одной из них в тени старого дуба сидели двое парней лет двадцати и взволнованно беседовали.
– Я точно знаю, что он там, – сказал Алексей, очкастый, круглолицый и кучерявый.
– Возможно, это подделка или обычный гранит, – с сомнением произнёс его щуплый товарищ по имени Вадим, задумчиво щипая себя за щетинистую щёку.
– Какой смысл кому-то его подделывать? Я уверен, что это он, нутром чую!
– Ну ладно, как знать, возможно, ты прав, – сказал Вадим.
– Как знать, как знать, – передразнил его друг. – Ты идёшь со мной или нет?
– Дай подумать. – Он вновь оттянул щёку, отпустил, прихватил опять.
– Некогда думать, музей скоро закроется, – поторопил его Лёша.
– Допустим, мы проникнем в музей, а что дальше?
– Найдём куб и освободим заточённую в нём душу.
– А если нас поймают?
– Скажем, что заблудились.
– Ерунда! Нам никто не поверит.
– Слушай, ты идёшь или нет?! – привстал Алексей.
– Ну хорошо, иду.
– Тогда вперёд!
Купив в кассе по билету, они прошли внутрь, разглядывая застывшие чучела животных и осколки старинной утвари.
– Ты хоть знаешь, где этот гранит? – спросил Вадим, заглядывая в оскаленную пасть серого волка.
– Конечно, знаю, внизу. Здесь четыре подземных этажа. Очень давно было только подземелье, и в нём базировалась тайная школа магии. В записях, что остались после её разгрома властями, говорится, что в камне заключена душа из иного мира. Магов так и не поймали. Рассказывали, что они исчезли прямо на глазах у преследователей. Потом эту землю купил заморский купец и построил верхнюю часть здания. Он же реставрировал два верхних подземных этажа, остальные остались засыпаны. Однажды ночью купец исчез. Брехали, что его черти утащили. Дом перешёл к государству, а теперь здесь музей. Куб нашли при раскопках на самом нижнем этаже. А под ним вход в целый лабиринт ранее неизвестных и неисследованных туннелей.
– Наверное, по этим туннелям и удрали твои маги, а не растворились в воздухе.
– Тихо! Пришли.
В небольшом полутёмном квадратном зале был только один экспонат – двухметровый гранитный куб.
– Вот это да! Какой он большой, – произнёс Вадим, разглядывая тёмную глыбу, перегнувшись через ограждение.
– Установили, что внутри он полый, слишком он лёгкий для своих размеров. Это ещё одна загадка.
– Что теперь?
– Сначала спрячемся, а когда музей закроют, займёмся делом.
Музей закрыли в семь часов вечера.
Молодые люди выбрались из укрытия за ширмой, где, боясь шевельнуться, прятались в компании швабр, веников, вёдер и прочего хозяйственного инвентаря. Прокрались к кубу. Переступая через верёвку ограждения, Вадим зацепил её затёкшей от долгой неподвижности ногой, но Алексей в последний момент успел подхватить падающий металлический столбик.
Вернув стойку на место, он развернулся и, прижав левую ладонь к камню, начал читать освобождающее заклинание, вкладывая в него всю силу души. Для заточённого в камне Оборотня заклинание было пустым звуком. А вот вкладываемые в него энергия и намерение дали ему точку опоры для разрушения магических оков.
Алексей почувствовал, как камень под рукой вздрогнул от удара изнутри и покрылся трещинами, а затем будто взорвался, и время замедлило свой бег. Он видел, как один из осколков пробил грудь Вадима, отбросив того назад на злополучное ограждение. А другой летел ему прямо в лицо. Лёша попытался уклониться, но не успел. Острым краем камень снёс ему половину черепа, мозги окропили стену. Освободители были мертвы, а Оборотень Мира Спокойствия вырвался на волю и потянул носом воздух. Хотя какой может быть нос у бесплотного духа? Тем не менее его привлёк аромат мальчика, что спал в доме по другую сторону парка. Крадучись Оборотень приблизился к его сущности и пристально вгляделся в неё, изучая. Мальчик был не прост, и Оборотень не удивился, когда тот заметил его присутствие в призрачном мире сновидений.
– Кто ты? – вполне осознанно спросил мальчик.
– Я пришёл к тебе, – сказал Оборотень, приближаясь к нему на расстояние прыжка и стараясь не скалить голодную пасть, чтобы не спугнуть ребёнка.
– Я предвидел это, что ты можешь мне дать?
– Дать тебе? – удивился оборотень и сделал ещё один шаг, являя всё своё огромное и чёрное, как ночь, тело.
Рядом с ним мальчик казался хрупкой тростинкой, но смотрел без всякого страха и, когда между ним и зверем осталось не больше метра, вытянул руку открытой ладонью вперёд. Не понимая сам себя, Оборотень ткнулся в неё холодным носом и втянул пленивший его аромат. По телу прокатилась волна дрожи, густая чёрная шерсть вздыбилась и тут же улеглась. Зверь полуприкрыл веки и лизнул ладонь.
– Я дам тебе всего себя, – сказал он и вновь вздрогнул. – И помогу попасть в Мир Спокойствия. У меня есть знания и могущество, они станут твоими. Вдвоём у нас всё получится.
– А что взамен, что ты потребуешь от меня?
– Твоё тело. Наши души сольются в одну, мы будем непобедимы и совершенны.
– В прошлой жизни мне обещали, что я попаду в Мир Спокойствия.
– Я найду способ, не сомневайся.
– Тогда я согласен, – сказал мальчик и, шагнув вперёд, обнял зверя за могучую шею, сцепил на загривке пальцы. – Да будет так! – шепнул он ему на ухо.
– Да будет так! – прорычал зверь.
*
Мальчик ещё спал, когда солнце явило свой безжалостный огненный лик. Мама зашла к нему в комнату, чтобы посмотреть, как он. Тихонько подошла к кровати, не желая разбудить сына, но стоило ей посмотреть на него, как он тут же проснулся и резко открыл глаза. Их взгляды встретились. На мгновение женщине показалось, что это не её сын. Смотрел кто-то всесильный и беспощадный, готовый уничтожить любую угрозу или преграду на своём пути. От этого взгляда веяло ледяным холодом, но в следующее мгновение он стал нежным и ласковым – мальчик узнал маму и улыбнулся.
«Мне показалось, всего лишь показалось, – подумала она. – Он повзрослел – ему исполнилось шесть лет».
Но в душе остался неприятный осадок, и, как всегда, когда она в чём-то сомневалась, появился внутренний голос.
«Как он мог услышать, что ты вошла?»
«Дети такие чуткие».
«Да-да! Такие чуткие, что просыпаются от одного взгляда, и такое впечатление, что они не спали, а поджидали тебя, чтобы наброситься и загрызть!»
«Какие глупости ты говоришь. Перестань!»
«Всякое может быть».
«Да заткнись ты и не приставай!»
– Поднимайся, Кай, умывайся и приходи завтракать, – сказала она, улыбаясь, но не наклонилась, чтобы, как обычно, поцеловать его в щёку, а развернулась, чтобы уйти.
Тут ей показалось, что он смотрит ей в спину и ухмыляется. Она резко обернулась: сын мирно спал.
«А может, он притворяется?»
«Заткнись! Ему только шесть лет».
«Не так уж мало».
«Вот пристала!»
Дверь закрылась. Мальчик неотрывно смотрел на потёртую бронзовую ручку.
«Мама что-то почувствовала, – подумал он, – это плохо. Придётся её убить».
Вечером Кай с отцом сидели за праздничным столом. Свет погас, и мама внесла именинный пирог с шестью горящими свечами.
– Скорее задувай, – сказал папа.
Мама держала пирог. Кай выпрямился и со всей силы дунул. Женщина вздрогнула, когда ледяные ладони воздуха забрались за шиворот, холодя спину. Все свечи погасли. Кай не забыл загадать желание. Желание вечного сна своей маме. Комнату залила чернильная тьма, и лишь любопытная луна, выглянув из-за тучи, попыталась призрачным светом озарить праздник. Отец встал и включил свет. Мама всё так же стояла перед Каем и держала поднос.
– Давайте я его разрежу, – в нетерпении предложил мальчик.
– С днём рождения, Кай! – сказала мама, передавая пирог и целуя сына.
– Спасибо!
Он поставил вишнёвый пирог на стол и отрезал всем по куску. Мама наблюдала, как красные густые капли сока с лезвия ножа капают на скатерть и впитываются в белую ткань, превращаясь в бурые пятна, но не остановила и не поправила его.
Праздник удался на славу. Родители радовались, что всё так хорошо получилось. Кай тоже был счастлив – его первый день рождения, который отмечали с праздничным вишнёвым пирогом. И в другом смысле он действительно был первым.
Мама зашла пожелать Каю спокойной ночи. Он стоял в центре комнаты с вытянутыми вперёд руками, будто что-то держал в них. И действительно, в ладонях что-то шевелилось. Она пригляделась, но когда поняла, что именно видит, отшатнулась назад. В ладонях сына копошились мохнатые толстые пауки. Они переплелись друг с другом лапками и образовали живой шар.
Неожиданно видение пропало, и мама поняла, что Кай держит в руках клубок чёрной шерсти.
– Что это у тебя?
– Клубок, под кроватью нашёл. Он весь в паутине.
– Дай его сюда. Я уберу.
– На. – Он протянул клубок.
Она осторожно взяла и положила его в карман халата.
– Я пришла пожелать тебе спокойной ночи.
– И тебе спокойной ночи.
– До завтра, сладких снов.
– До завтра.
Она вышла. При этом в кармане халата что-то шевельнулось, но она ничего не почувствовала.
В тёмном, пропахшем тоскливой безнадёжностью сне мама Кая повернулась к мужу и в ужасе закричала. Вместо него на постели сидел огромный чёрный паук. Он занимал большую часть кровати и был безобразен. Паук двинулся к ней, и она ударила его ногой. Почувствовала жёсткие волоски на раздувшемся и идущем внутренними волнами гигантском полупрозрачном брюшке. От удара то прорвалось, и тысячи мелких паучков побежали по её ноге, оплетая паутиной. Она пыталась рвать её, но пауков было слишком много, она не успевала расправиться со старой паутиной, как тут же появлялась новая. Неутомимые пауки опутывали её всё больше и больше. Тело горело от их прикосновений. Яд, покрывавший паутину, разъедал кожу, и мучительная смерть проникала в тело вслед за ним. Сквозь пелену паутины она различила лицо сына, он смеялся. Мальчишеский хохот рвал душу, переходя в звериный вой. Она поняла, что породила монстра, который будет уничтожать людей и любовь. Женщина попыталась закричать, но пауки и паутина набились в рот, разъедая губы, искажая лицо. Со сползающей кожей, искривлённым в крике ртом оно походило на плавящуюся в огне маску. А пауки по горлу пробирались внутрь тела. Ей стало нечем дышать, и, задыхаясь, она проснулась. Перед глазами стояло оскаленное лицо Кая, в котором не осталось ничего детского и невинного. От жаркой духоты в комнате она вспотела. Простынь противно прилипла к телу, в горле всё горело. Она приподнялась, собираясь пойти попить, и наткнулась лицом на липкую паутину. Крик готов был сорваться с уст, но пауки заполнили распахнутый рот, и тот застрял в глотке.
Отец проснулся утром с тяжёлой головой. Ночью ему снились кошмары. В них, задыхаясь, страшно кричала жена. Не открывая глаз, он потянулся, чтобы обнять её, и почувствовал, как под одеялом что-то пошевелилось. Шевеление было каким-то странным, нечеловеческим, будто копошение насекомых. Он подумал, что ему показалось, полез под одеяло проверить и наткнулся на что-то липкое. Он отдёрнул руку и вскочил. Сна как не бывало. Взявшись за угол, уже хотел отбросить одеяло, но замер, тяжело дыша. Страх из ночных кошмаров вопрошал: «Ты уверен? Ты точно уверен, что хочешь это увидеть? На все сто?» Поняв, что если помедлит ещё хоть одно мгновение, то точно струсит, он откинул одеяло, и перед его взором предстал кокон. Мужчина раздирал его, стараясь справиться с паникой и накатывающими волнами безумия, ведь этого не могло быть! Рука провалилась внутрь, что-то побежало по пальцам, и он отшатнулся: из дыры хлынули большие мохнатые пауки. Их было безумно много. Они пробежали по кровати, спустились на пол и исчезли в коридоре. Не успел скрыться последний, как отец продолжил рвать кокон. Наконец он что-то нашёл. Это были кости жены с обручальным кольцом на фаланге пальца. Вот тут отец по-настоящему испугался и обернулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. В дверях стоял Кай.
– Твоя мама, – произнёс он.
– Я вижу. Во избежание недоразумений кости придётся спрятать. Она не работала, её родители умерли в прошлом году, а других родственников у неё не было, поэтому особых сложностей возникнуть не должно.
– Как ты можешь такое говорить? – спросил мужчина, поражённый не столько речью сына, сколько отстранённо-холодной манерой держаться. Совсем не похожей на его мальчика. – Ты странно себя ведёшь, даже не удивлён, ты что-то знаешь?
– Сталкиваясь в реальной жизни с чем-то необъяснимым, очень трудно поверить своим глазам, но ты не сошёл с ума. Мама стала опасна для меня и должна была умереть, а теперь давай займёмся её захоронением. Я уже всё придумал. Её кости и вещи мы сложим в чемоданы и отправим на чердак в самый дальний и пыльный угол, а впридачу завалим старой мебелью.
– Ты не мой сын. Кто ты?
– Я тот, кто убьёт тебя, мой милый папочка, если ты не будешь держать язык за зубами или попытаешься мне помешать. Но если хочешь жить, ты должен очень хорошо играть роль отца и повиноваться мне. И не вздумай покушаться на мою жизнь.
– Ты не оставляешь мне выбора, Кай.
– Я знал, что ты не дурак и сможешь трезво оценить ситуацию. Собери всё, что принадлежало маме, а я сложу кости и уберу паутину. Если кто-то спросит о ней, будем отвечать, что она ушла от тебя к любовнику. Она ведь и тебе уже надоела до чёртиков. Ты и сам подумывал…
– Не смей! – закричал отец, но, наткнувшись на ледяной взгляд сына, умолк, стушевавшись. – Хорошо… Ты правда не убьёшь меня?
– Я не знаю, папа, всё зависит от тебя. Проснувшись вчера утром, я знал только, что должен выжить и вернуться в свой мир. Теперь все мои действия будут подчинены выполнению этой задачи. Я помню мальчика по имени Дуглас. Возможно, когда-то я был им. Но это не главное. Главное, что существует место, которое называется Мир Спокойствия, и у меня есть подозрение, что часть меня, а именно Оборотень, пришла из него.
Кай видел, что отец постепенно принимает новое положение вещей, а ему предстояло пойти в школу, играть роль обычного ребёнка и не выделяться на общем фоне, пока силы и память не вернутся к нему полностью.
========== 20. Ян ==========
Привет, Дневник! Меня зовут Ян. Зимой мне исполнится двенадцать лет, а сегодня первый день летних каникул, и я был бы абсолютно счастлив, если бы не кошмары, из-за которых мне страшно засыпать. Представляешь, стоило мне прочесть «Кладбище домашних животных» Кинга, как кто-то с именем Крид (это фамилия главного героя) появился в моих снах. И он меня пугает.
Иногда мне кажется, что он сидит на полке в шкафу и смотрит на меня из темноты. Я дверцу закрываю, а она сама открывается и скрипит. А я сплю прямо к ней головой. Засыпаю, а тут скри-и-ип – и бац по изголовью. И смотрит. Понимаю, что никого там быть не может, но всё равно страшно.
Я уверен, что это он кошмары о Мире Спокойствия насылает. Я ведь тебя из-за них завёл. Буду записывать, чтобы избавляться, иначе из головы не идут, даже путаться порой начинаю, что на самом деле было, а что приснилось. И шкаф этот дурацкий!
*
У меня велик подростковый «Уралец». Дедушка учил меня ездить.
– Лучше всего учиться, когда в гору едешь. Поэтому пошли в лес, туда подъем длинный.
Покинув город, мы оказались на ведущей к лесу дороге.
– Ты только меня за багажник держи, – говорю я дедушке и жму на педали.
– Я держу.
Еду я, оглядываюсь, а меня уже никто не держит. Так и научился.
– Здесь раньше сады были. После революции их забросили, вот и одичали, но яблоки, груши и сливы до сих пор есть. Мы здесь раньше по весне с пасекой стояли. Как сады отцветут, выезжали в поля, а теперь несколько раз переезжать тяжело. Когда ты уже подрастёшь, чтобы помогать? Я бы тебе пасеку передал. Ладно, давай палок трухлявых для дымаря поищем. Таких, чтобы тлели.
Мне нравится, как пахнет дым от дымаря – запах пасеки. И от дедушки дымом пахнет, а ещё прополисом.
*
Ездил на велике к дедушке на пасеку, это в двадцати двух километрах за городом. Мне нравится с ним жить на пасеке. Но только вдвоём, без всех этих женщин. Они и его нервируют, когда приезжают. Вечно чем-то недовольны. А вдвоём нам хорошо, спокойно. Никто ничего от тебя не хочет. Занимайся делом или отдыхай, в карты играй. Пчёл я не боюсь. Они меня не трогают, но даже если ужалят, ничего не напухает. Построил там себе шалаш под деревом.
Качали мёд. Дедушка рамки обрезал, а я медогонку крутил. Она так гудит, когда мёд выливается. Потом обрезки ел. Ещё мой любимый суп из звёздочек варили. У дедушки их целый запас. А мне нравится кусочки мяса из них есть. Не варёные, а сухие. Они солёненькие, вкусные.
*
Меня всё-таки поймали на воровстве. Так уж получилось. Стырил у соседей кошелёк, когда в гостях был. Спрятал за батареей в спальне. Прихожу из школы, а мама уборку делает и как раз пыль с батареи вытирает. Я кинулся помогать, но не успел, она его уже увидела. Думал, убьёт. Забаррикадировался, как Сашка от Антона (интересно, это я от Сашки воровством заразился?), в зале и сижу. Долго общались через дверь.
– Открой, не буду я тебя трогать, обещаю.
И я открыл. Мама прошла мимо меня и села на диван. Я старался держаться подальше. На её месте я бы себя точно прибил.
– Ты понимаешь, мне ведь эти деньги теперь вернуть придётся?
В её голосе был такой покой, принятие и безнадёжность, что мне стало не по себе. Я понял, что безнадёжен именно я и что она с этим смирилась.
– Сколько там было?
– Я не знаю. Я только несколько шоколадок ради фантиков купил.
Всё так и было. Я фантики собираю. И мне парочки до коллекции не хватало, а шоколадом я девчонок во дворе угощал.
– Ты понимаешь, что тебя теперь в гости пускать не будут? Будут считать, что ты вор и можешь украсть. Не делай так больше. Если что-то надо, просто скажи, лучше я сама куплю.
И даже сдать в интернат, как обычно, не грозила.
У своих красть нельзя. Попадаться тем более. Странно, что она не догадалась, что это не в первый раз. В кошельке ведь денег было больше, чем надо. Как хорошо, что я тебя, Дневник, вчера под матрас сунул, но теперь надо придумать место понадёжнее. На старой груше, где мы шалаш с Колей построили, есть дупло, в нём я тебя и спрячу. Не представляю, что было бы, прочти она про интернат, там же такое, что я бы от стыда умер.
*
Дедушка мне новый велосипед купил. Мужской взрослый «Украина». Здорово! За восемьдесят восемь рублей в восемьдесят восьмом году! Я так гордился и радовался, пока мы его домой катили.
Зашли во двор. Прохорыч (сосед с первого этажа) увидел нас и говорит:
– За какие такие заслуги тебе велосипед купили?
Вот же хрыч старый! Козёл завистливый. Устрою я тебе заслуги, век помнить будешь. А сам молчу. Дешевле обойдётся. А он не унимается.
– Велосипед заслужить нужно.
Дедушка увидел, что я уже на взводе, руку мне на плечо положил и говорит:
– Заслужил.
– Чем же, интересно?
– Не твоего ума дело.
– Да, теперь видно, в кого Ян-то пошёл.
– Ну, раз видно, то и ты иди.
– Да я-то здесь живу. Мне идти никуда не надо.
– Вот и живи, пока живётся.
А потом мне:
– Не обращай на него внимания. Он просто завидует. Чует крыса тыловая, что сдохнет скоро, а ты жить будешь. Вот и ищет, кого бы укусить побольнее. И ведь лезет же к детям. Знает, что вы безответные.
– Я ему ещё как отвечал, а он маме пожаловался. Она запретила. Сказала, в интернат сдаст.
– Не сдаст.
– А если что, к тебе с бабушкой можно?
– Можно.
– Только в школу придётся на автобусе ездить, но у нас в классе некоторые ездят.
– Думаю, до этого не дойдёт. Поругает и забудет, ты не сдавайся, русские не сдаются.
– Я и не сдаюсь!
– Вот и молодец. Знай наших!
– Ага!
– Теперь на новом велике на пасеку приедешь?
– Конечно!
– Сам, без мамы?
– Да.
– И бабушку тоже оставим. Пусть дома своими делами занимается.
– Ты только супа со звёздочками ещё купи.
– Это сколько угодно.
– И хлеба чёрного, сухарей наделаем.
– Обязательно.
Пришёл Коля, я показал ему велик.
– Давай я тебя сфоткаю, – предложил он.
Я прямо весь дёрнулся от его слов, вспомнив недавние сны про Сашу и Антона.
– Хорошо, готовься, сейчас будет смертельный номер.
*
Дневник, у меня бывают очень мрачные и тяжёлые состояния. Это из-за отца. Он алкоголик, и совсем не анонимный, как у Кинга. Я боюсь пьяных. Они злы и безумны. Безумны и злы. От них не знаешь, чего ожидать. Я бы всех их убил, своими руками, так я их боюсь, всех бы уничтожил. Как хорошо, что отец ушёл от нас. Но иногда он заходит, и почти всегда пьяный. И во мне такая ненависть просыпается, такая ярость и страх. Всего трясёт, и долго потом успокоиться не могу. Я бы и его убил.
В такие моменты мне кажется, что во мне живёт Зверь, как в Тони. И стоит только дать слабину, как он вырвется на волю и всех зарежет.
Никогда и ни за что пить не буду, капли в рот не возьму, чтобы не стать таким, как отец.
*
Пришла сегодня мама с работы и огорошила: «Я тебе книгу, – говорит, – принесла почитать». Сроду она мне книжек не носила, наоборот, ругалась, что я только и делаю, что ужасы свои читаю. И протягивает книжку, я беру, смотрю на картинку, читаю название и чуть не падаю в обморок. «Дети синего фламинго». Трясущимися руками я листаю книгу и понимаю, что знаю её наизусть. Мне и в голову не приходило, что книга с таким странным названием и Крапивин могут быть на самом деле. Мои сны – не просто сны. Теперь я знаю это наверняка, и от этого всё кажется ещё более жутким.
*
Знаешь, Дневник, я ведь пытаюсь двигаться, как Саша во сне. Но во сне тело гибкое и всё получается, а на самом деле нет. Но мне всё равно хочется научиться рисовать телом такие узоры.
Жаль, что у меня нет настоящего учителя. Я бы его всем сердцем любил. И делал бы всё, что он скажет. Почему у меня нет учителя? Хоть бы приснился, рассказал, как комплексы асан делать.
– Ты кто?
– Амитабха, – говорю я.
Бывает в сновидениях, я почему-то называю себя этим странным именем.
– Буда?
– Что буду?
– Буда, говорю, ты буда?
– Что?
– А-а! Ладно! Я баба.
– Баба? Ты же мужик.
– О, Сивая! Смилуйся! Ты вообще откуда здесь взялся?
– Сплю я и думаю, как лучше комплекс сделать, а мне говорят, спроси у Бабаджи. И тут ты, вы.
– О, Сивая! Смилуйся!
– А кто она, эта Сивая?
– О, Сивая! Смилуйся!
– А Сивая знает, как комплексы делать?
– О! Сивая знает! Сивая всё знает. О! Ты давай, иди к нему и сам спроси.
– К нему?
– О, Сивая! Смилуйся!
Кто-то появился рядом.
– Ты Сивая?
– Это как посмотреть.
– А как комплексы делать?
– Усердно.
– Нет, каким должен быть комплекс?
– Как вихрь.
– Это как?
– Кувыркаться умеешь?
– Да, я люблю кувыркаться. Один раз со шкафа так кувыркнулся, что чуть шею не сломал. До сих пор позвонок торчит.
– Вот и комплекс должен быть как кувырок. Кувырок вперёд, кувырок назад. Кувыркнись. Ага. Теперь назад. Отлично. А теперь голову не подворачивай, а прямо в мостик.
– Ой, я так не умею.
– А ты попробуй. Так. На голову, и прогибайся, да не бойся, ты же спишь. Вот, молодец! Отжимайся в мостик и вставай на ноги. Угу. А теперь назад в мостик и ноги вверх, перекидывай. Выпрямляйся. Намасте.
– Ух!
– Вот такими должны быть комплексы. Вихрь вперёд, вихрь назад. И уже на вихрь ты нанизываешь подходящие асаны. Земля – опора, – он похлопал меня по заду, отчего у меня там что-то прямо пронзительно засвербело, – вокруг неё вращается небо. – Он похлопал меня по макушке. Всё тело стало невесомым, а ноги ватными, и я шлёпнулся на землю. Ага, землёй на землю. – Вперёд – день, назад – ночь. Берёшь – отдаёшь. Ещё больше берёшь – ещё больше отдаёшь. Понял? Ты чего плачешь?
– Что?
– У тебя слёзы текут.
Я прикоснулся к щеке, она была мокрой. От удивления я проснулся. Глаза были мокрыми и наяву.
