Текст книги "Дети Любви (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Мне прямо хочется обнять тебя и съесть.
– Я тебе ягод принёс, – сказал, протягивая на ладони ягодки, Амит. – Они тоже вкусные, я пробовал.
– Ладно, уговорил, – сказал Бха, забирая ягоды. – Тебя мы на потом прибережём. Подрастёшь, откормишься. Хотя это вряд ли, с нашей-то едой. Так и быть, живи пока.
– Спасибо, Бха.
– Иди, иди. Ещё дров насобирай, а то завтра дождь пойдёт.
Они сидели у огня и слушали, как тяжёлые капли дождя разбиваются о площадку.
– Пойду посмотрю, может, набралась уже, – сказал Амит и вышел из пещеры.
Тёмное низкое небо нависало над зелёной долиной, окутанной пеленой дождя.
«Как красиво».
Амит постоял под карнизом входа, любуясь стихией. Поднял кувшин с дождевой водой и вернулся в пещеру. Налил воду в чайник и поставил его на угли.
Бха отхлебнул из чашки и сказал:
– Сейчас ты будешь учиться дышать, но не так, как обычно сопишь, а так, чтобы тело пело.
– Не люблю петь.
– Балбес. Когда птицы летят, их тело поёт, и они выражают это чувство голосом.
– Так из-за этого все птицы поют по-разному, всё зависит от полёта?
– Ну, почти. Ты суть улавливай!
– Я пытаюсь! – сказал Амит, сосредотачиваясь на дыхании, но в голый зад впивалась колючая циновка, а сверху нависал недовольный Бха.
Амит встал, свернул в несколько раз одеяло и сел сверху. Бха нетерпеливо, но молча следил за его манипуляциями. Амит закрыл глаза, расслабился и вновь погрузился в дыхание.
– Вдох – воздух подхватывает тебя. Задержка – ты свободно паришь над всем миром. Выдох – цель становится ближе… Как орёл, падаешь на добычу, и вновь задержка. Цель достигнута и покоится в твоих ладонях.
– А на ладонях распускаются дивные и прекрасные лотосы.
– Эй, вернись, я ещё не закончил, – сказал Бха блаженно улыбающемуся Амиту. Тот открыл глаза. – Так вот. Цель покоится в твоих руках, что с ней надо сделать?
– Съесть?
– Правильно, – сказал Бха, сел и отхлебнул чая. – Именно съесть.
– А как? – спросил Амит, удивлённый тем, что ответил правильно.
– С любовью.
– Это как Кришна гопи, что ли?
– Ну, примерно так.
– Да… – сказал Амит, вспоминая гнилые зубы гопи. – А может, не надо?
– Надо, Амит, надо.
– Бррр, – передёрнул плечами Амит. – Я попробую?
– Пробуй.
– А на кого охотиться?
– А охотиться мы будем на спящую змею.
– На спящую неинтересно, – разочарованно махнул рукой Амит.
– Ничего, когда ты её схватишь, она обязательно проснётся.
– А не покусает?
– А Шеша её знает.
– А где змею искать-то?
– В заднице.
– Угу. – Амит качнулся на одеяле, умащивая поудобнее место поиска, и с подозрением покосился на отшельника, но тот вроде не шутил. – Ладно, поищу.
– Поищи-поищи, с другим кем-нибудь только не перепутай.
– Нет у меня других, – ответил Амит и отвернулся, делая вид, что больше не слушает.
Закрыл глаза, и его лицо расслабилось. Бха с тёплой улыбкой посмотрел на него. Внутренний покой, отразившийся в лице мальчика, был именно тем самым, необходимым покоем.
«Вдох – мои крылья расправил ветер. Я парю, ища взглядом змею, что покоится в основании тела. Вот она! Сверкают чешуйки кожи змеиной. Устремляюсь вниз, выпустив нежные когти. Миг прозрения, извивается гибкое тело. Возношу к небесам, поглощая. Замираю, восхитившись её красотой».
Амит чувствовал, как что-то раскачивается над головой.
– Бха, Бха, посмотри, что у меня там?
– Змея, – ответил Бха. – Не двигайся, а то укусит.
Амит замер, умоляюще глядя на отшельника.
«А ещё говорил, что в его пещеру змеи не заползают».
Бха осторожно встал и подошёл к Амиту.
– Хорошая, хорошая, – сказал он, двигая рукой над головой мальчика.
«Он её гладит. Может, он, до того как стал отшельником, факиром был?»
Внутри позвоночника защекотало, словно там что-то ползло, задевая нервные окончания.
«И не почешешь, внутри ведь».
Неожиданно все ощущения в позвоночнике оборвались. Амит словно очнулся от какого-то транса.
– Фу-ух, – сказал он. – А ты, Бха, факиром раньше не был?
– Был, – ответил Бха, – детским наставником.
– Теперь понятно, почему ты надо мной издеваешься. Мстительный ты, Бха.
– Тридцать пять лет назад я понял, что с меня довольно, и ушёл в горы, чтобы стать садху; так что детям, которых я воспитывал, можно сказать, повезло избавиться от меня, а вот ты и не надейся.
Амит вскочил и бросился на учителя.
– Мои крылья расправляет ветер, – кричал он, усевшись верхом на заваленного и не сопротивляющегося отшельника, который умирал от хохота.
*
«Оказывается, чувство, что это уже было, может возникать даже во сне», – подумал Амит.
Перед ним разворачивалось действо первого сна про Кришну. Тот увлечённо играл сразу с тремя или четырьмя, в таком клубке тел трудно было что-то разобрать, гопи.
Амит сел на травку, решив подождать, пока тот закончит. Ему было интересно, такой игры он ещё никогда не видел, хоть иногда по ночам и заглядывал с мальчишками в окна чужих спален.
Кто-то коснулся его руки. Он повернулся и увидел девочку примерно его возраста. Он так засмотрелся, что даже не слышал, как она подошла и села рядом. У неё была удивительно светлая кожа, почти белая.
– Хочешь поиграть? – спросила она.
– Да, – сам не ожидая от себя такой прыти, выдохнул Амит.
– Раздень меня.
Амит развязал пояс и стал неловко разматывать сари. Она помогала ему.
– Почему ты всегда без одежды? – спросила девочка.
– Не знаю, – честно признался Амит, – я так сплю.
– Тебя даже не раздеть, – вздохнула она с сожалением и потянула его к себе.
Он коснулся пальцами её бледной и мягкой груди.
– У тебя такая нечеловечески нежная и приятная кожа.
– А у тебя тёмная и крепкая, – прошептала она, касаясь губами его губ. От неё пахло травой. – Ты всё время на солнце и сам как оно – горячий. Ты ведь не сожжёшь меня?
– Я постараюсь, – сказал мальчик, обнимая её.
Его руки скользнули по чему-то гладкому и шуршащему.
– Это мои крылышки, не бойся.
– Как у стрекозы?
– Почти, – засмеялась она и поцеловала Амита.
– Тогда тебе не стоит ложиться на спину, – заметил он, оторвавшись.
– Хватит думать, – велела девочка и вновь поцеловала его.
Амит лёг на спину. Что-то мягкое и нежное облекло его возбуждённую плоть, и он весь подался вверх.
– Не спеши, – сказала она, и Амит расслабился, отпуская самого себя и вспоминая Кришну. Не утопая в биении сердца, а погружаясь в вечный ритм движений её и своего тела. Словно он был утёсом, на который накатывали, погружая в себя, океанские волны. Он смотрел на солнце сквозь трепещущие и блестящие, как слюда, прозрачные крылышки и в то же время словно сам расправлял их. Он видел себя странным, состоящим из двух частей существом. А сознание ощущалось выбирающейся из куколки стрекозой.
Крылышки той его части, что умела летать, трепетали над пожаром, разгорающимся в лежащем на земле теле. Жар проникал в него и волнами прокатывался по хрупкому телу, даруя силу и тепло. И вновь он пребывал на земле, а огонь внутри приятно сжимался в тугой клубок в низу живота, готовый взорваться в любой момент. А чьи-то, он уже не понимал чьи, прохладные ладони скользили по коже. И когда внутри что-то взорвалось и родилось новое солнце, захлёстывая всё тело и сознание блаженством и болью, неотличимой от наслаждения, прохладная трава окутала его, вбирая жар и не позволяя сжечь нежную часть, что умела летать. Он видел над собой прекрасное улыбающееся лицо с сияющими от удовольствия глазами.
– Закрой, – сказала она, – мне больно смотреть на бесконечный свет внутри тебя.
Он закрыл глаза и стал гадать, куда в следующий раз дотронутся губы, что только что коснулись век.
– Это тебе подарок на день рождения, – сказала девочка вместо прощания.
Просыпаясь, Амит как бы оглянулся назад, в сон, и увидел подмигнувшего ему Кришну. Амит лежал, открыв глаза, но всё ещё пребывая в состоянии чудесных переживаний.
– С днём рождения! – проскрежетал над самым ухом Бха и схватил Амита за рёбра.
– А-а-а! – закричал тот, выскакивая из-под одеяла.
– Я и не знал, что ты щекотки боишься, – сказал, даже не стараясь скрыть ухмылки, Бха.
*
– Амит! – позвал снаружи отшельник.
– Да? – отозвался мальчик.
Он только что вытряхнул все циновки и одеяла, почистил от пепла очаг, подмёл в пещере пол и теперь расстилал циновки обратно.
– Пойдём со мной, поможешь ещё кое-что сделать.
Они спустились в узкую расщелину и шли по мешанине камней.
– Будь осторожен, некоторые камни ненадёжны.
– Я очень внимателен.
Они двигались в глубь гор. Темнело, а Бха не собирался останавливаться. Амит заволновался.
– Мы сегодня не вернёмся домой?
– Нет.
– А где мы переночуем?
– Увидишь.
Взошла яркая луна. Чёткие чёрные тени наполнили мир.
– Я боюсь оступиться, – сказал Амит.
– Уже рядом.
Амит посмотрел вперёд и увидел чёрный провал входа в пещеру. И тьма словно прыгнула к нему, овеяв холодным ветром. В душе возникло ощущение чего-то жуткого, словно в пещере пряталось нечто иное, не принадлежащее этому миру.
– Ты чего остановился? – спросил Бха, что уже стоял у входа.
Амиту показалось, что струи тьмы начинают окружать Бха и он сейчас исчезнет, поглощённый ими. В панике он побежал к отшельнику, больше всего боясь остаться в этом месте один.
– Сейчас ты войдёшь внутрь, – сказал Бха, опустившись перед ним на колени. – Главное, не бойся и помни, кто ты.
– А кто я, Бха? – спросил, переводя дыхание и начиная дрожать то ли от холода, то ли от страха, Амит.
– Ты чего, Амит? Всё нормально, слышишь, всё хорошо.
– Ты ведь не бросишь меня, Бха? Ты ведь не для этого привёл меня сюда?
Бха залепил Амиту пощёчину. Тот рефлекторно моргнул, но продолжил глядеть на отшельника распахнутыми в ужасе глазами. Тогда Бха дал ещё одну. Амит заморгал, по горящим щекам побежали слёзы.
– Вперёд, – сказал Бха и подтолкнул мальчика, развернув лицом в непроглядную тьму.
Чтобы не упасть, Амиту пришлось сделать один шаг, но его оказалось достаточно, чтобы темнота сомкнулась вокруг него, полностью отделив от привычного мира. Он заозирался, ничего не видя вокруг.
– Бха, Бха… – Мёртвая тишина ответом. Только справа движение чего-то большого и быстрого. – Бха!
Из глаз катились слёзы, горло перехватило. Он медленно опустился на землю.
«Почему, почему они делают это со мной? Сначала мама, теперь Бха. Почему все оставляют меня одного? Что со мной не так? Я же так их люблю и всё для них делаю! Неужели Бха ни капельки не любит меня?»
Рыдания разрывали сердце. Он тонул в прорвавшемся из глубин горе, оплакивал себя и не видел выхода. Постепенно буря горьких чувств начала стихать, но он ещё всхлипывал и не думал двигаться с места.
«Может, он просто хочет меня испытать? Проверить на храбрость? Скорее всего, так и есть. Сидит сейчас снаружи и слушает, как я ною. Ухмыляется. Козёл старый!»
Волна гнева и негодования поднялась в Амите, но почти сразу опала.
«Ладно, до утра недолго. Я посплю, а когда рассветёт, выйду из пещеры. Стыдно, конечно, будет за нытьё. Ну да пусть! Главное, Бха будет рядом, и мы пойдём домой».
Что-то коснулось левого плеча.
– Кто здесь?! – Тишина и шорох в нескольких метрах от него. – Бха?!
– Мальчик, – шёпот – как шелест опавшей листвы на ветру, – сияющий мальчик, – как облегчение того, кто наконец-то дождался, – люблю мальчиков…
Вновь что-то коснулось плеча, шеи, но он уже не двигался. Он боялся даже вдохнуть.
– Тебя привёл Бха? Он всегда приводит хороших мальчиков. Он тоже их любит. – Что-то обвилось вокруг руки и потянуло за собой. – Я ничего не сделаю с твоим телом. Мне надо совсем чуть-чуть, совсем капельку…
Он шёл, и что-то таяло в нём, он не понимал что, но как-то размякал, становился податливым, как нагретый воск.
«Бха что-то говорил. Что же он говорил? Надо о чём-то помнить».
– Забудь его. Он больше не вернётся. Он отдал тебя мне, а мне надо совсем чуть-чуть, совсем капельку…
«Вспомнил! Не бояться! А я и не боюсь».
Страх кончился. Амиту стало смешно. Оказывается, страх может кончиться. Он подхихикивал над своим открытием.
«А что ещё? Вечно этот Бха наговорит кучу всего, и попробуй потом вспомни. Как же он мне надоел, и шуточки его дебильные. Хорошо, что он больше не придёт. Но что же он говорил помнить? Вот ведь прицепилось-то!»
Ему вновь стало весело.
– Совсем чуть-чуть, совсем капельку тебя…
– Вспомнил, – закричал Амит, – себя надо помнить, себя!
– Глупый, глупый мальчик, – зарычало рядом. – Придётся теперь тебя убить.
Амит попробовал вырваться, но словно иглы проникли в тело.
– А-а-а, – застонал он.
– Глупый мальчик, думаешь, Бха тебя спасёт? Никто не властен в моём доме! Смирись, забудь.
– Я, я, я, я, я тот, кто я есть! Мир тебе, Тьма, приходящая похищать сознание, во снах и мгновения смерти. Мир тебе, великая Тьма, дарующая радость бытия. Я един с тобой, я с тобой одной крови, Тьма. Не покидай меня, Тьма.
– Я и не собираюсь, мальчик, я и не собираюсь.
Иглы входили всё глубже. Сквозь сердце и мышцы.
– Я люблю тебя, Тьма.
– Я тоже люблю тебя, милый.
– Никто не властен над тобой, но и ты не властна надо мной.
– Ты думаешь?
Иглы превратились в крючья и стали разрывать тело, причиняя бесконечную боль.
– Я не тело. Ты не доберёшься до меня, Тьма. – Тьма молчала. Исчезли чувства и желания. Она снимала покров за покровом, двигаясь к сердцевине его существа. – Ты не сможешь. – Молчание. Он больше не мог думать, ничего не осталось.
«Я – это я, – жило внутри знание. – Я есть!»
Он погружался в ощущение собственного существования, проваливаясь всё глубже и глубже. Тьма была рядом, ему казалось, что он слышит шелест крыльев, казавшийся отчего-то таким знакомым. Она больше не играла с ним, она двигалась к цели. Ещё мгновение, и её когти войдут в сознание, в душу. Тогда он остановился и поднял взор. Внутри океан огня и света был готов выплеснуться наружу.
– Я не убью тебя, Тьма. Без тебя и меня не будет. Мы будем жить вместе. Не бойся меня, Тьма, мой свет никогда не причинит тебе боли.
Тьма была рядом. Он ощущал на лице её дыхание. От неё пахло тёплой землёй и травой.
– Бха всегда приводит хороших мальчиков, – сказала она, и прохладная ладонь скользнула по груди Амита. – Иди и помни… этот мой подарок ты взял сам.
Окончание фразы он не расслышал, потому что уже сделал шаг назад. Яркий солнечный свет ударил в глаза. Амит зажмурился.
– Я люблю тебя, Тьма.
Отшельника нигде не было видно. Он стал выбираться из расщелины, возвращаясь домой.
Бха, какой-то постаревший и измученный, сидел, прислонившись к стене. Когда Амит вошёл в пещеру, он поднял взор.
– Тебя не было целый год, – сказал Бха, – но я рад, что ты всё-таки вернулся.
Амит не нашёлся, что ответить, и застыл на месте. Тогда Бха тяжело поднялся, подошёл и обнял мальчика, крепко прижав к себе. Вся злость на отшельника мгновенно испарилась из Амита, ему стало не по себе; он был уверен, что отшельник плачет, и тогда тоже обнял его.
Комментарий к 9. Амит
Пещера Тьмы (иллюстация автора) https://pp.userapi.com/c637422/v637422588/43cc8/UJBKfOJeHEE.jpg
========== 10. Ян ==========
Наш новый дом был врезан в середину квартала, из-за чего некоторые хозяева лишились значительной части земли и были совсем не рады новым соседям. Строительство началось ещё до моего рождения, иначе бы маме дали трёхкомнатную квартиру, но она была счастлива и двухкомнатной, главное, что та со всеми удобствами. Строили дом долгих семь лет, потому что стройматериалы постоянно разворовывали, а новые не выделяли. И закончили лишь потому, что начальнику строительства удалось заполучить в нём квартиру.
На железобетонных плитах перекрытий имелся деревянный пол, но щели между досок были слишком большие, чтобы его можно было просто покрасить, поэтому сверху настелили листы ДВП. Мне доверили прибивать их к доскам. Мне нравилось забивать гвозди, у меня получались очень ровные рядки. Я вообще любил упорядочивать всё вокруг, это помогало сосредоточиться, а иначе сознание будто спотыкалось о разбросанные вещи и рассеивалось.
Из садика меня частенько забирали самым последним. Я, конечно, ждал маму, но в то же время мне очень нравилось побыть одному в тишине. Я убирал, расставляя по полкам, игрушки, выстраивал вдоль стены в идеально прямую линию стульчики. Один стул был из другого набора, отличался по форме и раздражал, не вписываясь в идеальную картинку, поэтому я ставил его в ряд последним. Затем брал свой любимый конструктор и строил большие сложные крепости. Я всегда с удовольствием что-нибудь делал своими руками: разбирал и собирал игрушки, чинил их. Построив крепость, я расставлял солдатиков.
Воспитательница меня не трогала, занимаясь своими делами. Это была моя любимая воспитательница. Она жила в своём доме через пару дворов от детского сада. Бывало, если мама слишком задерживалась, а садик закрывался, Варвара Ивановна забирала меня к себе в гости, поила вкусным чаем и угощала орешками с варёной сгущёнкой, которые пекла с помощью специальной формы или мы делали их вместе. Мне нравилось обрезать и есть ещё горячие края скорлупок, а потом начинять их сгущёнкой. Никакое магазинное печенье не могло сравниться с этим самым вкусным на свете лакомством.
В этот вечер мама вновь задерживалась. Я каким-то образом всегда заранее чувствовал такие вечера и не мог дождаться, когда Варвара Ивановна предложит пойти к ней в гости.
– Позвоните маме на работу, – предложил я.
– Хорошо.
Она вышла, а я принялся собирать солдатиков и разбирать с таким старанием построенную крепость. Я застёгивал сандалии, когда она вернулась.
– Уже готов? Тогда идём ко мне?
– Да.
Мы пили чай. Орешков не было, но были треугольные вафли, тоже очень вкусные. Я всё пытался уговорить маму купить хоть какую-нибудь форму, говорил, что сам буду всё печь, что я умею, но мама почему-то не соглашалась.
– Отец уже с вами не живёт?
– Почему? – удивился я.
– Ну, они же с твоей мамой расходятся.
Это была новость, которую предстояло осознать.
– Я не знаю, – сказал я, чувствуя, как что-то начинает рушиться в душе.
Мама ругалась с отцом, но я думал, что это из-за того, что тот часто пил, но расходиться… Я не хотел верить, но ощущал, что это правда. Могло быть правдой, потому что раньше у отца уже была другая семья и где-то жили два моих единокровных брата.
– Нашёл себе другую, негодяй.
Я встал. Мне больше не хотелось здесь оставаться. В одно мгновение дом воспитательницы, его запах, обстановка, да и сама она стали мне невыносимо противны и омерзительны.
– Я пойду домой, – сказал я.
– Один?
– Тут же только через сад пройти, и сестра дома.
Действительно, чтобы попасть домой, надо было перейти дорогу, а затем идти по тропинке, что вела через сад прямо к нашему дому в середине верхней части квартала.
– Хорошо, я тебя провожу.
Было ещё светло, стоял поздний летний вечер. Машин не было, но воспитательница всё равно потянулась, чтобы взять меня за руку, а я бросился через дорогу и остановился только у начала тропинки.
– Я сам! – крикнул я, оглянувшись, и скрылся в густой прохладной тени сада. Пробежал ещё немного, чтобы меня точно не догнали, и перешёл на шаг. В саду стояла какая-то невиданная тишина, даже кружащиеся вокруг комары не издавали ни звука. Я слышал только своё частое дыхание и биение сердца. Я не пошёл домой, а свернул с тропинки и, раздвигая высокие заросли травы, направился к любимой груше. Подойдя к дереву, прикоснулся руками к истрескавшейся старой коре. На мизинец забрался муравей, постоял и побежал дальше. Я примял траву и сел, обхватив колени.
Я не мог пойти домой. И не потому, что там никого не было (сестра на самом деле гостила у бабушки), а потому, что сам дом словно куда-то исчез, перестал быть моим домом. Я бы, наверное, заплакал, но отчего-то забыл как. Тело казалось чужим, будто онемевшим. А что-то поднявшееся из глубин моего существа подступило к горлу. Тогда я запрокинул голову и закричал…
Мы с отцом сидели за столом в кухне. Он ел борщ, а мама что-то недовольно ему высказывала. Отец огрызался, не поднимая головы. Сегодня он был трезв и зол. Я слышал родителей, но понимал только интонации. В какой-то момент я осознал, что смотрю на происходящее со стороны, потому что видел самого себя, вжавшегося в угол между стеной и холодильником.
В следующее мгновение отец резко встал, швырнув ложку. Та угодила в тарелку, и во все стороны полетели жирные брызги. Часть попала на стену. Я смотрел, как они стекают вниз, и мне было жалко только что побеленную стену. Отец тем временем шёл к двери, и я понимал, что, если его сейчас не остановить, он уйдёт навсегда.
Я устремился в своё тело, слетел с табуретки и бросился за отцом, догнал, обхватил руками. В ярости тот с разворота оттолкнул меня. Не устояв на ногах, я опрокинулся назад, больно стукнувшись головой о стену, и открыл глаза.
Тени в саду значительно сгустились. Голова саднила. Я потрогал затылок. Волосы были мокрыми от крови. Наверное, дёрнувшись, я разодрал кожу о кору груши. Не обращая внимания на боль, вновь прикрыл глаза. Перед внутренним взором проносились картинки жизни. Вот пьяный отец кричит и бьёт маму. Я бросаюсь к ней на помощь и с разбитой губой отлетаю в сторону. Навещаю маму в больнице, а она, грустно улыбаясь, гладит меня по руке и почему-то называет Сашей. Вот интернат и лица ребят, добрые, злые, лица, лица, лица, складывающиеся в безумный немыслимый узор, ветвящийся, как корявые ветви груши, и уходящий в тёмную непроглядную бездну будущего.
Я с трудом поднялся на ноги и побрёл домой. В окне на кухне горел свет. Скорее всего, мама меня уже обыскалась. Опять крику будет.
– Ну и где тебя носило?!
– В саду.
– Я же выходила на балкон, звала тебя!
– Я не слышал, – сказал я и, скользнув в ванную, задвинул защёлку.
– Ты чего закрылся?
– Я сейчас, ноги помою.
– Открой.
– Я уже в ванне, – пустил воду. – Включи колонку, а то холодная.
Мама зажгла газ, и вода потеплела.
– Пойдёт?
– Да, спасибо! Я искупаюсь.
– Спину потереть?
– Нет, я сам.
– Сам да сам, – донеслось из-за двери, – всё сам.
С недавних пор я больше не хотел, чтобы мама меня купала и видела голым. Не то чтобы я сильно её стеснялся, но чувствовал какое-то неудобство, а тут ещё вся голова в крови. Осторожно подставил её под душ. Больно не было, лишь чуть-чуть щипало, а вода под ногами стала розовой. В голове мелькнул образ мальчика, что дрожал под душем на голом кафеле, и розовые струйки, бегущие в водосток. Кажется, его звали Славкой. Вновь захотелось заплакать, я зажмурился, но так и не смог вспомнить, как чувствовать. Сейчас я мог только думать и наблюдать.
– Ты там не уснул?
– Сейчас, уже выхожу.
Я по-быстрому ополоснулся и вылез из ванны. Посмотрел на себя в зеркало. Крови видно не было, значит, остановилась. Промокнул полотенцем голову, вытерся, надел трусы и вновь посмотрел на себя в зеркало. Расслабил лицо, чтобы не выглядеть таким напряжённым, и вышел.
– Я борщ подогрела, иди поешь.
Я сел на своё любимое место у холодильника, забравшись с ногами на табуретку. Я уже доедал, когда пришёл и сел за стол папа. Мама поставила перед ним большую полную тарелку. Он взял ложку, отломал от буханки кусок хлеба.
– Что, трудно отрезать? – спросила мама тем вредным и противным тоном, который так ненавидел отец.
Меня начинало колотить, и, чтобы не трястись, я вжался в угол.
– Отъебись, – сказал отец, продолжая есть.
– Ну-ка не матерись при ребёнке! Совсем соображение потерял?
– Вот же с-сука, – процедил он. – Блядь ёбаная.
– Совсем сдурел?! Все мозги пропил! Пойди проспись!
Отец встал, отбрасывая ложку. Жирные капли потекли по белоснежной стене. Я вновь пожалел мамин труд – она белила потолок и стены все выходные.
– Я пойду, – с трудом сдерживая бешенство, с угрозой сказал отец.
Мама ничего не ответила, и он тяжело двинулся по коридору. Я смотрел, как он уходит, а в ушах звучало: «Сдохла падла, и что мне делать с этим ублюдком?» Чувствовал, как натягивается и звенит невидимая нить, но, сжав зубы и обхватив себя за плечи, остался сидеть. А потом входная дверь хлопнула, и нить времён оборвалась, чтобы прорасти новой ветвью. Я смотрел на маму и чувствовал, как по щекам катятся слёзы. Вот только я не знал, что один выбор вовсе не отменяет другого. И где-то, запертый в чулане интерната, под старым ватным одеялом красного цвета вздрагивал во сне измученный мальчик. Ему снились кошмары, и не было им числа.
Отец действительно ушёл к другой. К продавщице из соседнего магазина. Она всегда здоровалась с мной, когда я заходил за хлебом, а я с ней нет. Я её ни в чём не винил, но мне нравилось видеть, как она сама винит себя, как ей неудобно меня обслуживать. Вернее, я так думал, когда уже шёл из магазина, а покупая, тоже чувствовал неловкость.
В сентябре предстояло идти в школу, в первый класс. Я ненавидел школу заранее. Мой новый друг Андрей, уже закончивший началку, достаточно мне рассказал.
Придя первого сентября в школу и зайдя в класс, я увидел Колю. Оказалось, что мы попали в один класс и будем учиться вместе. Обрадовавшись друг другу, мы сели за одну парту.
– Из нашей группы больше никого нет?
– Только в других классах, – сказал Коля. – А ты знаешь, мы скоро вновь будем соседями.
– Как это?
– Рядом с вашим домом построят ещё один, и мы в него переедем.
– А как же сад? Там такие груши старые!
– Вырубят, наверное.
– Где же мы лазать будем?
– Не знаю, а может, не весь вырубят?
– Точно, сад же на весь квартал, а дому сколько места надо? Он такой же, как у нас, будет, двухэтажный и восьмиквартирный?
– Да.
– Тогда точно часть сада останется.
Так и произошло. Новый дом, в отличие от нашего, построили за два года. За это время мы с Андреем успели налазаться по нему, играя в войну, стреляя друг в друга из пращей засохшими кусочками раствора. При попадании в стены они эффектно разлетались во все стороны. Мы настолько привыкли считать новый дом своим, что восприняли въезжающих жильцов как захватчиков.
Под конец ходить на стройку запретили. Я ждал, когда переедет Коля, а пока всё чаще играли с Андреем, что заходил в гости. Больше всего мне нравилось играть в мяч. Мячик был маленьким, около пяти сантиметров в диаметре. Мы боролись и всеми силами старались отнять его друг у друга. Часто эта борьба заканчивалось моими слезами, потому что Андрей был сильнее, а я не умел проигрывать.
Когда я в очередной раз, с применением зубов, выдрал мяч из его пальцев, зажал в ладонях и свернулся калачиком, готовый к атаке, Андрей встал и сказал:
– Ладно, хватит, а то опять плакать будешь.
Я про себя возмутился, но ничего не ответил, так как понимал, что, скорее всего, он прав. Андрей сел на диван, а затем лёг на живот.
– Что-то подрочить хочется, – сказал он и задёргался, а сам смотрел на меня.
Я тоже смотрел на него. Андрей занимался этим не в первый раз. Я не понимал, что он делает, и меня это раздражало. Не выдержав, я спросил:
– Что ты делаешь, зачем?
– Хуй дрочу, знаешь, как кайфово.
– Что такое хуй?
Андрей засмеялся.
– Писюн.
Это было открытием, но я всё равно ничего не понял, правда, теперь в происходящем ощущалось нечто запретное, а оттого ещё более любопытное. Андрей перестал дёргаться и сел.
– А у тебя на писюне волосы растут? – спросил он.
– Не знаю.
– Покажи. Да не стесняйся ты, иди сюда, я никому не скажу.
Я подошёл и спустил шорты с трусами. Андрей наклонился.
– Видишь, беленькие растут, а у меня уже чёрные, показать?
От его вопроса я ощутил какое-то очень сильное и острое доверие к нему, но ничего не ответил. Глянув на меня, Андрей приподнялся и снял трико. Лобок покрывали чёрные курчавые волосы.
– Ого, прямо как у отца, – заметил я.
– Он тебе показывал?
– Мы в баню вместе ходили.
– А-а. Скоро и у тебя вырастут. А стояк у него видел?
– Что это?
Андрей опять засмеялся.
– Как у меня сейчас.
И действительно, его писюн торчал, и из него выглядывало что-то розовое.
– Что это? – спросил я.
– Залупа.
– А почему у меня такой нет?
– Кожу оттяни, и увидишь.
Я потянул и действительно увидел, но совсем чуть-чуть, дальше кожа не спускалась.
– Чтобы полностью вылезала, надо дрочить, вот так. – И он показал как, отчего его член стал ещё больше. Я смотрел как заворожённый. – Хочешь потрогать? – спросил он, а затем взял мою руку и положил на член, обхватил своей ладонью и задвигал вверх-вниз. Ощущение было странное и загадочное.
– Кайф, – сказал он, и тут кто-то завозился ключом в замке, открывая входную дверь. Мы спохватились, натягивая шорты. – Ты только никому не говори, особенно маме, – прошептал Андрей.
– Ладно.
Как он мог подумать, что я могу об этом рассказать, и уж тем более маме?
========== 11. Саша ==========
Через день Денис и компания, направляясь в душ, вновь остановились у нашей кровати.
– Пойдём! – позвал он Славу.
Славка спускался медленно. Ему ещё было больно от резких движений. Жека посмотрел на него и сказал:
– Дэн, может, новенького возьмём? Что-то этот еле ползает.
Видимо, Дэну идея понравилась.
– Эй, Санёк, ну-ка, пойдём-ка с нами.
Я неподвижно сидел на кровати. Весь мир не просто рушился, он предавал меня. Я не хотел, чтобы то, что происходило, происходило со мной, я отчаянно сопротивлялся реальности, но ей и миру было наплевать. Действительность определяли двое, что подскочили и схватили меня один за руки, другой за ноги. Я пытался вырваться, но у меня ничего не получилось. В спальне повисла мёртвая тишина, и в этой тишине тонкий умоляющий голос Славки:
– Пожалуйста, ну не надо, зачем он вам, я всё сделаю, пожалуйста.
Но решение уже принято. Нас потащили в душ. Раздели.
– Можно я первый? – спросил Паша.
– Нет, сначала я, – ответил Денис.
Меня бросили животом на ледяной кафельный пол. Раздвинули ноги, спереди коленями надавили на вытянутые руки.
– Мыло дай.
Холодное прикосновение и запах хозяйственного мыла. У меня непроизвольно всё сжалось. Дэн попробовал войти, но у него соскальзывал, и ничего не получалось.
– Расслабь очко! – рявкнул он и ударил кулаком по спине. Попробовал снова, но ничего не вышло. – С-сука! Блядь! – Он злился из-за неудачи и из-за того, что у этой неудачи были свидетели, и снова ударил меня. – Расслабься, тварь!
– Ты пальцем сначала, – посоветовал Паша.
– Сам ему в жопу пальцем лезь, – наливаясь дурной кровью, зарычал Дэн. – Ладно, переверните его. Славик, иди ко мне, сделай приятно, а Сашок пусть посмотрит и поучится.
Подошёл Славка и стал перед ним на колени. Я зажмурился. Хлёсткая оплеуха вернула меня в реальность.
– Смотри, ссыкун!
Я смотрел, и меня выворачивало от омерзения, захлёстывало ненавистью и страхом. Покорность и равнодушное усердие Славки сводили с ума. Лицо Дэна исказилось от подступившего наслаждения. Он запрокинул голову, подавая таз вперёд.
– Ох, хорошо! Хороший мальчик.
Славка отстранился, вытирая губы.
– Что, понравилось сладенькое? Всё проглотил? – ухмыльнулся Дэн.
