Текст книги "Дети Любви (СИ)"

Через два дня, ближе к вечеру, пришла соседка, что была учительницей в моей школе.

– Надо собираться.

Она достала из-под шкафа чемодан, который мы всегда брали в дорогу, открыла. В нём лежали старые мамины сапоги и летние босоножки. Она выложила их, помогла собрать вещи. Я взял любимых солдатиков из чёрной пластмассы. Фигурки были как настоящие. К учительнице приезжал брат из деревни и каждый раз привозил их мне, то одного, то другого.

Он давно дружил с мамой. Было ему лет тридцать пять, жил он один. Несколько раз я ездил к нему в гости. У него был огромный сад. Я объедался вкуснейшими сливами и черешней, а утром мы ходили рыбачить на пруд. Почему-то ему было интересно со мной возиться. Он научил меня выжигать по дереву, а потом и выжигатель подарил. На кусках фанеры он рисовал богатырей в кольчугах, с мечами, а я выжигал.

«Надо выжигать так, словно рисуешь карандашом, получается объёмно», – объяснял он.

Научил из тонкой спирали для обогревателей делать цепочки и плести крючком красивые браслеты из цветной проволоки. Однажды мы сидели на полу и строили из кубиков крепости для солдатиков – предстояло сражение. Его крепость была готова, и теперь он помогал мне, давая стратегические советы. Мы стреляли из пистолетов с присосками. Битва шла, пока у кого-то не упадёт последний солдатик. И тут он спросил: «А ты вот так умеешь?» – и легко забросил сначала одну, а потом вторую ногу за голову.

– Умею, – ничуть не сомневаясь, ответил я и начал корячиться. В результате мне всё-таки удалось закинуть обе ноги. Я с победным взором поднял лицо и, наверно, от напряжения, громко пукнул.

– Сражён наповал, – сказал он и засмеялся, я тоже не смог удержаться и захохотал, а ноги упали вниз, больно стукнувшись пятками.

Он, улыбаясь, подался вперёд и с ногами за головой встал на руки. Я даже не стал пытаться повторить такое, потому что руки у меня были слабые, пару раз еле-еле подтягивался.

Всё это я вспоминал, пока складывал солдатиков в пакет, но мне было совершенно не весело, потому что и этот друг мёртв. Случился пожар, и он сгорел в собственном доме. Ходили слухи, что его сначала убили, а уже потом подожгли дом, чтобы замести следы. Правда ли это, я не знаю. Жаль, что не он был моим отцом, он бы меня в интернат никогда не сдал.

Мы вышли из квартиры, соседка закрыла дверь и сказала, что ключи оставит пока у себя. Мне было грустно, я отчаивался, а впереди ждала пугающая неизвестность. На подкашивающихся ногах, с трудом удерживая чемодан, я спустился на первый этаж.

– Давай я понесу, тебе тяжело, а идти далеко.

Интернат стоял у реки на высоком берегу. Он занимал старинное здание, на котором висела мраморная табличка, сообщающая, что это памятник архитектуры девятнадцатого века. Раньше в здании был театр. Между окон из стены выступали человеческие лица, напоминающие маски. Они смотрели в разные стороны. Одно лицо грустное, с опущенными уголками рта, а другое весёлое. Здание интерната было угловым, и ворота, что вели во двор, располагались на другой улице.

Мы почти пришли. На меня надвинулись кажущиеся огромными железные ворота. Они выкрашены в тёмно-синий цвет, а на створках большие рельефные ярко-красные с белой окантовкой звёзды, но для меня они просто грязно-серые. Мы прошли в приоткрытые ворота, словно через невидимую плёнку, и мир за спиной оборвался. Атмосфера внутри двора какая-то другая. Большие тополя. Белые линии разметки заасфальтированной спортивной площадки. Во дворе у дымящего костра сидели пацаны и внимательно за нами наблюдали, ещё двое собирали в кучу опавшие листья. Сильный запах сырой тополиной листвы и дыма наполнял воздух. Провожаемые взглядами, мы прошли в дверь под навесом и оказались в тёмном фойе.

– Нам на второй этаж.

Мы поднялись по широкой каменной лестнице. На втором этаже ярко горела свисавшая на проводе голая лампочка. По скрипучему паркету прошли в конец коридора к высокой обитой чёрным дерматином двери. На ней медная табличка: «ДИРЕКТОР Марьянова А.В.»

Соседка постучала по ручке и заглянула.

– Антонина Васильевна, можно? Я его привела.

– Входите.

Мы зашли, оставив чемодан за дверью. За широким тяжёлым столом сидела пожилая и очень толстая женщина. С боков, обтянутые кофтой, свисали жировые складки. Она затянулась сигаретой и, прищурившись от дыма, внимательно на меня посмотрела.

– Симпатичный, – задумчиво сказала она, и её губы скривились, показывая жёлто-коричневые прокуренные и неровные зубы. Наверно, она так улыбалась. Сквозь зубы сочился дым. – Оставляй.

Соседка попятилась к двери.

– Кликни Стаса, он, скорее всего, во дворе. – Соседка кивнула и выскользнула за дверь. – Раздевайся. – Я расстегнул и снял куртку. – Совсем. – Я, не понимая, посмотрел на неё. – Догола, и не копайся. – Вошёл черноволосый парень лет пятнадцати. – Поторопи его, – кивнула она в мою сторону и вновь затянулась.

Я возился, снимая пиджак, а парень подошёл и начал расстёгивать пуговицы на брюках. Я схватил его за руки. Он поднял взгляд.

– Давай быстрее, – шёпотом сказал он.

В его глазах я увидел страх. Штаны упали вниз, я снял майку и спустил трусы.

– Осмотри его хорошенько.

Мне заглянули в уши, глаза, проверили волосы, руки, ноги, пришлось разуться. Он осмотрел ногти.

– Чистый, – сказал он, поднимаясь с корточек.

Я стоял голый, а она разглядывала меня. Затем вздохнула и махнула сигаретой, словно отгоняя надоедливую мошку.

Стас наклонился и подхватил мою одежду.

– Штаны надень, – прошептал он, выпрямляясь.

Я натянул трусы и брюки, ещё не успел застегнуть, а меня уже вытащили в коридор.

– Одевайся, – сказал Стас, ставя на пол ботинки и передавая одежду.

– Тебя как зовут?

– Саша.

– А меня Стас.

Мы пожали друг другу руки.

– С ней лучше не связываться, – сказал он всё так же шёпотом и кивнул на дверь, – жизни не будет. – В голосе явственно слышался страх. – Пойдём, я тебе всё покажу.

Мы спустились на первый этаж, прошли в глубь фойе и повернули направо. Встречные мальчишки с любопытством косились на меня. Я из последних сил тащил чемодан. Стас открыл белую двустворчатую дверь и пропустил меня вперёд. В большой комнате, где стояли ряды двухъярусных железных кроватей, галдели мальчишки. Одни во что-то играли, другие просто валялись на кроватях. Несколько пацанов носились друг за другом по комнате, вслед им летела брань. Меня провели через всю комнату к противоположной от входа стене. Вплотную к ней, слева от ещё одной двери, стояла кровать. Со второго яруса, из-за стоящей на ребре широкой доски, выглянул светловолосый мальчик чуть старше меня.

– Вот, жильца тебе привёл, – сообщил Стас. – Отдавай один матрас, нечего тебе, как царю, на двух перинах спать.

Мальчик скрутил один из матрасов и передал вниз. Стас кинул его на сетку кровати.

– Расправляй.

Я задвинул под кровать чемодан и развернул матрас. Было видно, что он не новый, с характерными пятнами от мочи.

– Слав, сбегай в подвал, принеси постельное и одеяло с подушкой не забудь.

Мальчишка слез и направился к выходу.

– Пойдём, покажу, где туалет.

Мы прошли в дверь, что находилась недалеко от кровати, и оказались в маленьком коридорчике. Запах хлорки не перебивал неприятных запахов.

– Раковины и тубзик слева. Заходи, полюбуйся. Ссать не хочешь?

– Нет.

– А я хочу.

Отлив, Стас помыл руки.

– Пойдём дальше. Душевые напротив.

Он толкнул дверь. На нас оглянулась пара мальчишек, что мылись под душем.

– Привет, Стас, – махнул рукой один из них.

– Здорово, – буркнул в ответ Стас и потащил меня назад в спальню.

Несколько парней окружили кровать. Один склонился над вытащенным чемоданом. Сверху из-за прутьев спинки на меня затравленно глянул вернувшийся Славка. Подушка, тёмно-серое одеяло и бельё лежали стопкой на кровати.

Нас заметили. Тот, что достал чемодан, поднял взгляд.

– О! Но-о-овенький! Чемоданчик, а что в нём?

– Мои вещи.

– Сейчас посмотрим, может, что ценное есть.

Он взял чемодан за ручку и поднял. Я сделал движение, чтобы выхватить его. Меня толкнули. Я бухнулся на кровать, сильно ударившись о железную спинку.

– Та-а-ак, посмотрим, что здесь у него?

Он раскрыл чемодан.

– Шмотки, шмотки, шмотки. О! Солдатики!

– Это мои!

– Сиди не рыпайся, а то ещё по харе получишь!

Солдатики пошли по рукам.

– Больше ничего интересного нет, – немного разочарованно произнёс парень, а затем перевернул чемодан, высыпая одежду на пол. – Значит, заберу чемодан.

Он захлопнул крышку и пихнул ногой ворох одежды, разбрасывая её во все стороны. Я бросился вниз, стал хватать, а они смеялись, играя со мной в собачку. Я собрал, что смог, а потом не выдержал, залез на кровать, отвернулся к стене и беззвучно заплакал. Как и дома, я чувствовал, что если буду реветь в голос, всё станет только хуже. Кто-то собрал оставшуюся одежду и положил на кровать. Я не знал, кто это был, потому что сам не заметил, как уснул.

Комментарий к 3. Саша

Ян и Саша родились в декабре 1975 г. и телесно идентичны.

Саша – https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56d0a/Y8wkjDVXw-I.jpg

Интернат – https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56e97/luUnOFCXCFg.jpg

https://pp.userapi.com/c638518/v638518777/56e50/GDzjYtFN6s8.jpg

========== 4. Альтиа ==========

Два мальчика на берегу строили дом из песка, и вдруг унесла их волна.

Поздний зимний вечер. Кружила злая метель. Она окрашивала воздух в бело-серые тона. Люди спешили домой, мечтая укрыться в тепле от ледяного ветра, что так и норовил забраться под одежду, а когда у него не получалось, бросал в хмурые лица прохожих пригоршни колючего снега. Люди думали, что в домах безопасно. Как же они ошибались!

Я сидел в одном из таких домов в просторной гостиной и вспоминал вчерашний день рождения: вкус сладкого торта, покрытого слоем шоколадной глазури, и пять маленьких свечек, весело горевших на нём. Я задул их, и отец подарил мне большущую пожарную машину с выдвижной лестницей. Полный восторг! А няня преподнесла толстую книгу сказок и обещала все их мне почитать. Мне нравилось в гостиной, потому что на полу лежал мягкий ворсистый ковёр. Я часто играл здесь, и няне было очень хлопотно чистить ковёр после моих нескончаемых забав. Отец говорил, чтобы она не позволяла мне сорить на ковре, но разве за мной можно уследить?

Мама умерла на следующий день после моего рождения. С тех пор обо мне заботилась няня. Она не могла иметь своих детей и относилась ко мне как к собственному сыну.

Няня сидела на стуле подле торшера – из-за тёмно-красного абажура с бахромой комната была погружена в кровавый полумрак – и читала сказку о Снежной Королеве. Я слушал и постепенно соскальзывал в сон.

Вокруг ледяные стены, кружит метель. Мне холодно, я замерзаю. Передо мной на ледяном полу лежат кусочки прозрачного чёрного льда. Я знаю, что мне надо сложить из них слово и это слово будет отражать мою сущность, но мне всего пять лет, и я не умею складывать слов. Мне остаётся только смотреть на переливающиеся и сверкающие в свете ярких звёзд зимнего неба льдинки. Но постепенно я понимаю, что это не звёзды, а глаза – глаза Снежной Королевы. Она насмешливо смотрит на меня, но даже её насмешка излучает холод. Лицо Снежной Королевы божественно прекрасно, и я заворожён его холодным величием и красотой. У неё за спиной развевается накидка или крылья, сотканные из бездонной ледяной тьмы.

– Ты хочешь холодный разум и ледяное сердце, мальчик? Я могу их тебе дать. Ты будешь смотреть в самое прекрасное зеркало холодного разума и видеть в нём своё отражение. Ты сможешь убивать без жалости, и совесть не будет мучить тебя, ведь ты будешь дарить смерть естественно. Разве это не прекрасно, не соблазнительно? Тебе ведь всё равно не собрать своей души из этих осколков.

Снежная Королева смеётся, а я продолжаю замерзать. Я настолько закоченел, что не могу сказать ни да, ни нет или качнуть головой.

– Ты молчишь, я расцениваю это как согласие.

Моё сердце останавливается, превращаясь в кристалл чёрного льда. Я отчаянно пытаюсь проснуться, открыть глаза, но метель кружит, кружит в голове, и у меня ничего не получается.

– Чтобы пробудиться, надо отдать лёд из сердца, но тот, кому ты его отдашь, умрёт, – говорит Снежная Королева, исчезая.

Няня услышала стон, посмотрела в мои полные отчаяния и боли глаза, но, видимо, решила, что я, как обычно, притворяюсь, чтобы привлечь её внимание, потому что мне наскучило слушать. А ей сказка очень нравилась, она с детства любила её и поэтому продолжила чтение. Я вновь застонал, но няня не оторвала взора от книги, словно специально не обращая на меня внимания. Я знал, что она любит меня, и надеялся на помощь. Вместо этого она продолжала читать проклятую сказку, а я умирал от холода.

«Почему она не поможет мне, не спасёт от ледяного плена смерти?»

От такого безразличия меня переполнила ярость. Пальцы сжали ворсинки ковра и вырвали небольшие пучки. Я решил отдать ей сковывающий сердце лёд. Наши с няней взгляды встретились. Пальцы всё ещё сжимали вырванный ворс ковра, только теперь я был абсолютно спокоен. Няня, наверное, подумала, что со мной всё в порядке и ничего не случилось.

Я почувствовал, как вышел из сердца кристалл льда. Лёд был чёрный с сетью алых трещин. Красно-чёрный кристалл пролетел от меня к няне и вошёл в её грудь. Кровь омыла лёд, и алых трещин стало больше. Лёд забирал тепло и гнал кровь в голову. Холодными потоками она врывалась в мозг, разрывала стенки сосудов, а няня видела только мои глаза, мои безмятежные глаза. Из серо-зелёных они превращались в чёрные. Чернота от зрачка распространилась на радужную оболочку, а потом затянула белки. Няня смотрела в чёрные бездны, они звали, манили: «Иди к нам. Здесь спокойно и хорошо. Здесь нет тревог, здесь только тишина. Иди, погрузись, растворись, согрей теплом. Ведь нам так холодно, так холодно».

Я сидел и спокойно наблюдал, как обмякло тело няни, а голова свесилась набок. Из носа и ушей струйками потекла кровь. На дорогом ковре образовалась лужа.

«Отец убьёт меня за такой беспорядок».

Тело няни накренилось ещё сильнее и упало в лужу собственной крови. Во все стороны полетели брызги, попали мне на лицо. Я вытер их рукой и посмотрел на ставшую алой ладонь. Сердце в груди билось легко и уверенно.

От сильного порыва ветра окно распахнулось. Холод ворвался в комнату. Снежинки падали на подоконник, ковёр, путались в ворсинках, цеплялись за занавески и раскачивались вместе с ними, таяли в луже остывающей крови – снежно-белые в тёмно-красном – это завораживало. И время, будто тоже поддавшись этому колдовству, замедлилось, созерцая.

Из щели под плинтусом выбежал шустрый таракан. Он, как радарами, ищущими цель, пошевелил усами и, сопротивляясь порывам ветра, побежал по ковру, преодолевая его ворсистую поверхность. Лапки таракана угодили в липкую густеющую кровь, но это его не остановило. Он достиг тела няни, забрался по подбородку на лицо и увидел темнеющую полость открытого рта, постоял так немного, словно раздумывая, и забежал в неё.

Полчища тараканов лезли из всех щелей и бежали к няне, а потом исчезали у неё во рту.

«Зачем они туда лезут?»

Я попытался встать на ноги, но у меня ничего не получилось: тело было слабым и ватным. На коленях я дополз до окна и закрыл створки, потом направился в кухню. Там стоял тазик с водой. Я хотел смыть кровь, что попала на лицо. Умывшись, я вытерся подолом рубашки, попытался вновь встать на ноги, и мне это удалось. Держась за стену, я прошёл в свою комнату, закрыл дверь, разделся, лёг в кровать и натянул одеяло до самых глаз. Я лежал, смотрел в темноту и думал: «Что же будет дальше? Холодно, как же холодно…»

В затопившей сознание ледяной ясности я увидел отца и его намерения. Папа поздно возвращался с работы, он вымотался за день и мечтал о том, как примет горячий душ, ляжет с няней в уютную мягкую постель и займётся с ней неторопливым расслабляющим сексом. За такие практические занятия он ей тоже платил, как и за возню со мной.

Отец постучал в дверь, но никто не открыл, он постучал ещё раз, прислушался, но за дверью была только мёртвая тишина. Порывшись в сумке, он достал свой ключ и открыл дверь, разделся, переобулся в домашние тапочки и прошёл в гостиную, залитую красным светом. Переступив порог, он замер на месте, видя, но до конца не осознавая: опрокинутый стул, неподвижная няня в его любимом чёрном шёлковом халате, расшитом китайскими иероглифами и аистами, расползающаяся лужа крови, а в ней книга сказок с картинками. Взгляд на книгу вывел его из ступора, и он бросился к моей комнате, распахнул дверь и, увидев меня, спокойно спящего, облегчённо вздохнул, тихонько прикрыл дверь и позвонил в полицию.

После того, как тело унесли, а полиция уехала, он сидел, глядя на скатанный ковёр, и думал, какое счастье, что я спал и ничего не видел.

В морге, когда труп няни вскрыли, из него ринулись сотни тараканов.

– Что за дьявольщина?! – вскрикнул, отшатываясь, патологоанатом.

Когда тараканы разбежались по тёмным углам, он заглянул в брюшную полость. Впрочем, смотреть было не на что: тараканы съели все внутренности.

Все эти образы разворачивались в моём сознании подобно сновидениям, но совершенно не затрагивали меня.

На следующий день отец сообщил, что няня умерла. Я был тих и задумчив. Папа решил, что я печалюсь из-за смерти няни, но он ошибался. Я, познавший бесчувствие, прощался с собой, замёрзшим в покоях совершенного разума.

Комментарий к 4. Альтиа

Миры Яна и Саши похожи на наш, а вот мир Альтиа гораздо ближе к Миру Спокойствия с его магией, а потому в нём могут случаться очень странные события, больше напоминающие ночные кошмары, чем обыденную реальность, но никого это не удивляет.

========== 5. Амит ==========

Амит и Бха двигались по горной тропе в ярком свете полной луны.

– А чему ты учишь, Бха?

– Тебе самому придётся это узнать.

– А если я не смогу?

– Я бы врезал тебе ещё раз, но думаю, что достаточно будет пинка по твоей голой заднице.

Амит сразу бросился вперёд, спасаясь от наказания. Все мысли как ветром сдуло. Правда, далеко он не убежал – впереди оказался тупик. Спереди и справа от тропинки отвесные скалы, а слева пропасть.

– Дальше дороги нет, – сказал Амит подошедшему отшельнику.

Тот обогнул него и, засунув руку в широкую трещину в скале, вытащил из неё веревку, что уходила куда-то вверх.

– Лезь, – сказал он, давая верёвку Амиту. – Представь, что ты факир на площади, а вокруг толпа зевак.

– А можно без людей, а то я голым немного стесняюсь.

Бха тяжело вдохнул, а когда он выдохнул, Амит уже скрылся где-то наверху. Оттуда донёсся радостный вопль.

«Почему они всегда такие непостоянные?» – подумал Бха и полез за Амитом.

В пещере было сухо и тепло. Пол устилали хрустящие под ногами циновки. У дальней стены в естественном углублении тлели красные угли. Дым уходил в трещину в скале. Амит возился у очага.

– А откуда ты носишь воду?

– Из ручья, он впадает как раз в ту речку, в которой ты с таким удовольствием плескался.

Амита всего прямо передёрнуло, когда он вспомнил, как было холодно, и страшная мысль посетила сознание при виде добродушно улыбающегося отшельника: «А ведь купался я там не в последний раз». А отшельник всё продолжал улыбаться – ужас!

– Да ты не переживай. Утром и вечером, это не так много.

– Два раза в день?!

– Да, на рассвете и на закате.

– Два раза! Эх, – вздохнул Амит, – ладно!

– Сегодня мы есть не будем.

– Ладно.

– Вот тебе одеяло, укроешься.

– Ладно.

– Ложись спать у очага, к утру станет прохладно.

– Ладно.

– И заткнись.

– Ладно, – сказал в последний раз Амит и, укрывшись колючим шерстяным одеялом, уснул, засмотревшись на переливающийся в углях огонь.

Бха сел рядом с мальчиком и посмотрел на него.

«Родом ниоткуда. Дорогой в никуда. Чистая душа покоится в ладонях ветра».

Покрывало, что занавешивало вход в пещеру, колыхнулось, пропуская внутрь ветер.

«Я здесь, Бха». – «Мир тебе, Ветер». – «Мир тебе, Бха». – «Родом из Света. Дорогой в жизнь. Чистое я покоится в глубине вод».

Прохлада горной реки заполнила пещеру.

«Я пришла, Бха». – «Мир тебе, Вода». – «Мир тебе, Бха». – «Родом из Сияния. Дорогой огня. Чистое тело покоится в ясном пламени».

Угли очага заискрились, взметнулись языки пламени, освещая лицо Бха и спящего Амита.

«Я с тобой, Бха». – «Мир тебе, Огонь». – «Мир тебе, Бха». – «Родом из Тёмного. Дорогой тишины. Чистый дух его покоится в сердце земли».

Вздох монолита внизу и каменных стен. Незримое колебание воздуха и огня в очаге. Амит, не просыпаясь, подтянул покрывало и укрылся с головой.

«Я вокруг, Бха». – «Мир тебе, Земля». – «Мир тебе, Бха». – «Вы видите его спящим. Примете ли вы его пробудившимся?» – «Да», – вздохнул Ветер. – «С удовольствием», – журчала Вода. – «С радостью», – искрился Огонь. – «С любовью», – отвечала Земля. – «Что ж, – сказал Бха, – да будет так!»

Он вновь посмотрел на Амита. Тому снились сны.

Вновь весёлый и всеблагостный Кришна звал к себе Амита, и Амит не стал противиться. С недавнего времени он понял, что глупо сопротивляться тому, что должно случиться, а ещё глупее

– самому себе. Он побежал к Кришне, и Кришна, достав свирель, стал учить мальчика играть. Амит пробовал, и от звуков, что он извлекал, гопи бросались врассыпную, а Кришна валялся на земле, покатываясь от хохота. Амит вернул свирель Кришне, и тот заиграл, всем видом показывая: учись, Амит, как это надо делать. Гопи взялись за руки и пустились вокруг них в пляс.

Гопи были нагими, да и сам Амит не потрудился что-нибудь на себя накинуть. Ему нравилось смотреть на их танцующие тела. От этого в низу живота что-то приятно сжималось, и он решил не смотреть, что там происходит с его мужским достоинством, боясь, что вновь застесняется. Амит смеялся и просил, чтобы его тоже пустили в круг. Мальчика взяли за руки и закружили в хороводе.

Кришна уже не играл, а возвышался над этой круговертью, и облик его делался всё страшнее и страшнее. А затем он стал выхватывать из круга смеющихся гопи и засовывать в свой пылающий рот. А гопи танцевали, смеялись и не замечали, что их становится всё меньше и меньше. И только Амит видел, что происходит. Он пытался вырваться из хоровода, но пальцы гопи, словно клещами, держали за руки и кружили, влекли за собой. Кришна ел гопи одну за другой, но всё время смотрел только на Амита, и животный ужас захлёстывал мальчика от этого взгляда.

«Я буду последним», – понимал он.

Осталась только одна гопи. Они скакали, взявшись за руки. Гопи была как заводная кукла – со стеклянными глазами. Она смеялась, а он видел её гнилые зубы и струйку слюны, бегущую по подбородку. И вот чёрная рука Кришны выдернула её. Амит остановился, сел на землю, потом лёг, зажмурился и, свернувшись калачиком, замер в ожидании неизбежного. И неизбежное случилось – его схватили за руку и затрясли.

– Открой глаза, – раздался страшный скрежещущий голос.

Он не мог не подчиниться и, открыв, увидел над собой ещё более страшное чудище, чем Кришна. Но потом понял, что это просто заспанный Бха со свисающими вниз бородой и спутанными волосами, и с радостью бросился ему на шею.

– Ты чего? – удивился таким нежностям Бха. – Ты давай за водой чеши, чай заваривать будем.

– Я сейчас, Бха, я быстро, – сказал Амит, хватая пустой кувшин и выскакивая из пещеры.

– Всё-таки дети ненормальные, хоть бы спросил, где ручей.

Амит вернулся минут через сорок. Отшельник сидел на площадке у пещеры, пил горячий чай и созерцал восход светила или попросту грелся на солнышке.

– Зачем же ты меня за водой посылал? – обиделся Амит.

– Так день только начинается, и тебе надо было умыться, да и не только.

– А тебе умываться не надо?

– А я умылся. Ты ведь нашёл дальний ручей, а тот, о котором говорил я, ближе и в другой стороне. Ты лучше чай наливай, а то стынет. И накинь там что-нибудь, хватит задом сверкать.

– А мне уже понравилось, так легко и свободно себя чувствуешь, как в детстве, – продолжил с проснувшимся ехидством Амит.

– Ты и так ещё в нём, но всё-таки оденься, – сказал непробиваемый Бха.

Амит завернулся в кусок ткани, что лежал у входа, и, взяв чай, сел рядом с отшельником.

«Как здорово!» – думал он, глядя на восходящее солнце, утопающую в тумане долину и подставляя лицо тёплым лучам.

Чай оказался довольно вкусным, из каких-то трав. Живительное тепло разбежалось по телу, в голове прояснилось.

– Ну как? – спросил Бха.

– Хорошо, – умиротворённо сказал Амит.

– А ты ещё идти не хотел.

– Да.

– Пойдём гулять?

– А учиться?

Бха посмотрел на него, как на ненормального, покачал головой и скрылся в пещере.

– Учиться никогда не поздно, – донеслось оттуда, – а вот жить…

– Жить… – Амит смотрел на становившееся нестерпимым для глаз солнце. – Я живу, – сказал он очень тихо. А потом его глаза распахнулись, и он, вскочив, понёсся в пещеру. – Бха, Бха! А ведь я живу!

– Я вижу.

– Нет, ты понимаешь, я живу!

– Да понимаю я, понимаю, не надо так орать.

– А я только сейчас это понял, – уже тише сказал Амит, – только сейчас. Столько лет потрачено впустую!

– Некоторые тратят всю жизнь, а то и не одну.

– Столько бессмысленных лет!

– Не говори так. В этом мире всё имеет свой смысл, только не все об этом помнят и уж тем более не все этот смысл знают.

– А куда мы пойдём гулять?

– Идти куда-то – это идти куда-то, а гулять – это гулять.

– Ага, понял. Смысл в том, чтобы гулять!

Бха засмеялся, и Амит присоединился к нему.

Они шли по зелёной долине, в которую только что спустились. Бха собирал какие-то травки. Амит носился вокруг и рассказывал свой сон.

– А потом он начал есть бедных гопи. Прямо хватал и ел!

И чтобы проиллюстрировать рассказ, запихнул в рот горсть алых ягод и жевал, пуская красные пузыри.

– Не чавкай.

– Но это не я, это Кришна!

– Тогда не повторяй.

– И он съел их всех!

– Да, с ним такое бывает, когда слишком увлечётся. Это как с конфетами, начнёшь с одной, а потом раз – глядишь, и нет уже ни одной.

– Он бы и меня съел, если бы ты, – Амит вновь подскочил к отшельнику и благодарно прижался к его руке лбом, – не разбудил меня.

Тот накрыл его макушку рукой и пригладил чёрные спутанные космы.

– Возвращаться нам пора, – сказал Бха, когда солнце начало клониться в сторону гор, и они двинулись в обратный путь.

*