Текст книги "Дети Любви (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)
– Да, знатная, однако, дурь вышла.
*
Тот обнимает Ту. Легонько целует в губы. Та притворяется спящей, ей явно нравится, но продолжения не следует, и она открывает глаза.
– Тот, а, Тот.
– А может, не надо, Та?
– Так ты никогда мужчиной не станешь. Тренировка – залог успеха.
– Нет.
– Ну как хочешь, а ведь хочешь, Тот, хочешь?
– Хочу.
– Что же тебя останавливает?
– Не нравится мне этот разговор, Та, чую, доиграемся.
– Ты прав, Тот, что-то ведь не так. Я когда-нибудь вела себя так раньше?
– Не помню.
– И я не помню. Как странно. А который час?
– Не знаю.
– Тот, а мы вообще где?
Он подошёл к окну.
– Не видно ничего, темно.
– Как темно, в комнате же светло?
– Посмотри сама.
Она подошла к окну. За окном клубился густой с бурыми переливами туман.
– Похоже, мы с тобой попали, Тот. Что делать будем?
– Может, папу позвать?
– Погоди, давай сначала сами попробуем разобраться.
– Тут какая-то дверь в полу. В погреб, наверно.
Он тянет за кольцо, и дверь открывается.
– Я спущусь, посмотрю, может, там есть чего?
Он спускается. Внизу темно. Он пытается нащупать хоть что-нибудь кроме лестницы. Сверху падает, захлопываясь, дверь, и звучит надрывный смех, а внизу кто-то хватает его за ногу.
– Пап! Помоги!
– Поздно, Тот, слишком поздно.
Он падает на мягкую кровать. Горящие свечи не разгоняют полумрак. Тонкая и хрупкая девушка приближается. Он даже не видит того, что она раздета.
Какие у неё странные глаза, а точнее, их отсутствие.
– Меня зовут Небывалка.
– Здравствуй, Небывалка.
– Здравствуй, братец Тот.
Она нависает над ним.
– А что с твоими глазами, Небывалка?
– Скоро узнаешь.
– А что мы будем делать?
– А это узнаешь прямо сейчас.
Она расстёгивает и стягивает с него штаны.
– А у тебя уже всё готово, Тот.
– Как странно.
– А по мне – вполне логично.
Всё длилось недолго. Тот закрывал глаза, когда она наклонялась, чтобы припасть к его губам.
– А теперь смотри, Тот.
Он смотрел. Две змеи выползли из её глаз. Заскользили вниз по телу и вползли туда, где недавно был он. Что-то шевелилось внутри её живота. Потом она вся напряглась и родила чёрный шар. Когда шар треснул и Тот увидел того, кто родился, он не выдержал и заплакал, став совсем маленьким мальчиком.
*
Тот лежал на кровати, свернувшись калачиком. Он был без сознания или просто спал. Что-то размером на треть меньше его туловища прижималось к его спине. Я не мог рассмотреть, что это, у меня не получалось сфокусировать на нём взгляд, казалось, его формы текут, ускользая от моего внимания. Я собрал силу и сосредоточился, вникая. Тоненькие ручки с длинными гибкими пальцами обнимали Тота. Это всё, что я успел рассмотреть, прежде чем он взглянул на меня и его формы вновь поплыли. В его взгляде было что-то такое, что я даже неласкового слова решил больше не говорить в адрес Тота. Я вошёл в состояние любви и направил её на того, кто прижимался к Тоту. Ничего не изменилось. Тогда я открылся, показывая, кто я. Что-то изменилось. Я почувствовал прикосновение, словно оно проверяло на реальность увиденное. И ответная волна детской нежности охватила меня. Внутри всё затрепетало от сладко-остро-нежного наслаждения, захлестнувшего сознание. Хотелось… Честно говоря, не знаю чего, но хотелось.
– Кто ты?
– Нетот.
– Я вижу, что не Тот. Тот вот он лежит.
Вновь прикосновение к сознанию, и я понимаю, что это имя, а я, похоже, стал дедушкой.
– Вот это да. Небывалка плюс Тот равно Нетот. А что с Тотом?
– Спит.
– А ты охраняешь?
Взгляд. Ответа не требуется.
– Пап?
Наверно, его разбудил мой голос. Тот сел, посмотрел на ребёнка. Я не понял его взгляда. А потом до меня дошло, что он видит. Только он и видит. Я попытался посмотреть его глазами, но меня вытолкнули, словно я вломился в комнату, где происходит нечто настолько интимное, что это и словами не описать. Тот оторвал взгляд и посмотрел на меня. Раньше у него не было такого взгляда. Взгляда полностью знающего и принимающего себя, а также не скрывающего себя перед другими. Прежнего Тота не было, шелуха облетела, оголяя лучащуюся мягким светом суть, полностью сознающую себя и происходящее.
– Пора на выход, Тот.
– Да, пора.
– Мы поговорим по дороге?
– Да.
– Руку.
Я протянул руку. Он не двинулся. Я сообразил и протянул вторую. Они взяли меня за руки.
– Ту не видел?
– После того, как остался один, нет.
Мы шли по осеннему лесу, загребая ногами шуршащие листья.
– Надо будет их поискать: Тима, Ту, Лолу. Хотя где Лола, я, кажется, знаю… Да не смотри ты на меня так. Лучше на Шиву посмотри, если встретишь.
Домик стоял, как положено, на полянке. Дверь была чуть-чуть приоткрыта.
– Ну ладно, Тот, пока, и тебе, Нетот, пока. Домик вон. Вас уже ждут. Правда, что будет с Нетотом, я не знаю. Пока!
– Пока, пап, спасибо!
И прощальная волна нежности. Я проснулся у догоревшего костра. Всё ещё балдея в нежности Нетота, я осторожно огляделся и с радостью отметил, что никаких трупов рядом нет и не-трупов тоже нет. Мне стало немного одиноко.
*
«Шива был хорош, по-профессиональному хорош. Интересно, что бы сказал Шива о таком замечании? Наверное, ухмыльнулся. Куда же идти?»
Но Дорога была одна. И куда ни иди, всё она родимая, всё она. Так она и шла сначала по тропинке в степи, потом по нагромождениям каменных глыб. Воздух стал влажным, пахнущим морем. И всё равно море появилось внезапно. Оно было прекрасно, как может быть прекрасно только море, на которое смотришь со скал, о которые разбиваются высокие волны. Облака и лучи солнца, проходящие сквозь них, искрящиеся в их свете волны. Море было прекрасно, и, разбежавшись, она прыгнула.
«Какое наслаждение, но как же стремительно приближаются бурлящие воды».
Погружение… Тишина… Лёгкость… Безмятежность… Ах, Смерть…
*
Мальчик стоял на Вершине Мира. В его глазах отражалось Небо. Или не отражалось, а просто Небо.
– Я знаю, где ты… – сорвался горячий шёпот с пересохших губ, чтобы быть подхваченным ветром.
«…Прощай! Смотри же, никогда не умирай!…»
Время ускользает, разрывая сердце. Так любовь сжигает душу бесконечно. Как же умирать, если быть не сможем. Как же нам любить, если жить не будем. Как внутри сжимается, замирает сердце. Как я умираю без тебя на свете. Как её мгновения. Как её глаза. Как её дыхание. Как её душа. Как прикосновенья. Просто рядом быть. Лучше вместе в смерти, чем в разлуке жить.
Небо. Только Небо. Оно заходится в своём безумии, в своём одиночестве. Оно плачет Войной.
«Не плачь, Небо. Я люблю тебя. Пожалуйста, не плачь…»
*
Я устал. Как же я устал. Усталость была в душе. Ничего не хотелось.
В следующее мгновение я стукнулся лбом о дубовую дверь. И откуда она только взялась посреди Дороги? Дверь со скрипом открылась. Внутри было темно. Наплевать. Дверь захлопнулась за спиной, лязгнули засовы, замки и ещё Бог знает что.
– Никуда не уйдёшь, пока не осветишь всё вокруг себя.
А вокруг была Пустота.
– Да, хреново. Может, поплакать?
– Да заебал ты уже всех своим нытьём!
Голос был прямо как у Рамы с топором, такой же противный.
– Уже и пошутить нельзя.
Ответа не было. И я понял, что уже не будет никогда и ничего. Только сидеть и просветляться. Пи… короче. 3,14.
*
Ярослав спал в соседней комнате. Это ходячая сомнамбула, если начинает засыпать. Ходит, глазами лупает, пытается что-то сказать, по его мнению, явно умное, а всё равно уже спит. Пойду и я к нему присоединюсь. Выключаю комп. На котором только что набрал 3,14. Присоединяюсь к Ярику, и сразу сверху падает то ли рука, то ли нога. Стряхиваю, оттаскиваю, и вот так всю ночь. Ну, разве тут выспишься? Единственный способ – своими сверху придавить. Так отбиваться начинает, бормоча, что он не голубой. А как руки с ногами на меня ронять, это, значит, можно? Вот так, периодически увёртываясь, и приходится спать всю ночь.
*
Просыпаюсь. Пробую пошевелиться и понимаю, что безнадёжно завален руками и ногами Ярослава. С трудом выбираюсь из-под завала. Одеваюсь. Смотрю на стену комнаты. Стена исчезает. Вместо неё скалы и синее небо Дороги. Ждёт, зараза.
«Просветляться надо, просветляться, вот чайку с печеньем и медком попьём, и начну просветляться».
Вдруг вспоминаю, что мне в университет на вышку к 8:30. Это ж надо было такое придумать, в 8:30, да ещё и в субботу, после пятницы, перед воскресеньем. Сессия ещё не скоро, но после долгих лет практики это уже не успокаивает.
Идём с Яриком пить чай. Он предаётся воспоминаниям о славных временах карточных турниров на раздевание и о том, каким замечательным противником была Айя и как ему этого не хватает. Склонен с ним согласиться.
И тут от воспоминаний нас отрывает стук в дверь.
– Вот и она, – говорит Ярослав.
Открываю дверь, и действительно – она. Айя во плоти, собственной персоной.
– Молчи, – кричу Ярославу и, веселясь, залезаю на груду одеял, что совсем недавно была нашей с ним постелью.
Чаепитие продолжается, сопровождаемое душераздирающим хихиканьем Айи, что читает распечатку данного величайшего произведения всех миров, времён и народов.
*
А потом вновь Дорога…
Просветляюсь, просветляюсь, просветляюсь…
Темно, как… пусть будет как в гробу. Хорошо, лежишь тихонечко, никого не трогаешь, разлагаешься. Червячки всякие ползают, кушают. Тебя, между прочим, и кушают. Букашечки-таракашечки бегают. А ты лежишь и в ус не дуешь. Потому и не дуешь, что мёртвый. Просто прелесть. Никаких просветлений не надо. Мир и покой, красота и гармония охватывает, любовь вселенская – тогосветная.
«Отвлекаемся, отвлекаемся, а просветляться кто будет? А как тут просветляться? Светом осознания, что ли, им тут все повысветить, растворить к такой-то матери».
Пробую, а вот и не получается. Плевать они хотели на мой свет осознания. И поплевали, обтекаю теперь.
А ну их всех! Сейчас встану и уйду домой, ещё чайку попью. Не встаётся. Пробую ещё раз. Становится страшно, реально страшно. Вот тебе и Дорога, вот теперь она у нас какая.
Темнота приобретает глубину. И опять же реальность происходящего начинает давить на нервы, уже и без того оголённые.
Думай, Тёмный-Ян! Думай! Может, позвать кого? Не слышит меня здесь никто, или специально не отвечают. Сговорились все.
«Тим, а, Тим?
Сердце моё, найди одного, все миры обойди, но найди!
Тихая поступь ног босых по мраморным плитам храма. Дорога, путь укажи до любимого брата.
Та сторона.
В сердце войду, путь свой найду, сердце забьётся. Верно.
Я подниму ладони ко лбу, память, память, окрепни.
Так волшебство прольётся дождём, орошая мне душу. Больно. Так я скажу, Тим, Тим, вспомни меня, вспомни!»
Калейдоскоп картинок, я чувствую его приближение, но он далеко, очень далеко. Он входит в меня, того меня, что сидит у компьютера и набирает эти строки.
«Бесполезно. Даже это бесполезно. Что же делать?»
Тим, вся моя Дорога – это путь к тебе, стоящему на вершине, и я отдам всё, чтобы ты только сказал: «Тёмный, Ян, это ты. Ты пришёл. Ах, Тёмный – Сердце моё».
И Любовь, что сплетает воедино, плавит сознание. И больше ничего не надо, только Любовь.
Свои слова я обращаю к ветру, чтоб их унёс, но только далеко. Свои слова я обращаю к сердцу, что замерло так трепетно и ждёт. Я протяну к тебе свои ладони. Прими, прими, прими, прими. Я открываюсь весь, я открываюсь. Бери же всё, бери, бери, бери. И тишина опустится, как тихо. Мои слова срываются – не взять. А бездна предо мною так красива, что я смотрю и ей дарю слова. Я распахнусь, её вберу, и сердце задышит этой жизнью, что твоя. Так расскажи, что может быть священней, чем радость этой Силы – ты и я?
В следующее мгновение я оказываюсь сначала у домика, а затем напротив воплощённой Дороги.
– Ты прошёл и теперь знаешь, что надо делать…
*
Та видела, как Лола прыгнула со скалы. Она была большой чёрной птицей. Покружив над местом, где Лола погрузилась в воду, она полетела дальше в открытое море. Остров появился слева от неё. Она направилась к нему. На самом берегу стояло почти разрушенное двухэтажное здание. Она пролетела мимо окон. В просторных классах стояли ряды старых парт. Она опустилась на камни, приняла человеческий облик и вошла в здание. Учительская располагалась примерно посередине здания на первом этаже. Двери были сорваны с петель, осыпавшаяся штукатурка покрывала покорёженные доски пола.
Он сидел на столе. Его прекрасные глаза с вертикальными зрачками смотрели вызывающе и немного удивлённо.
– Здравствуй, Тони.
– Здравствуй, Та. Давненько ты к нам не заглядывала.
– Да вот пришлось. Дорога не отпускает. Своевольная стала.
– Эта школа – перекрёсток, я имею Силу лишь в её стенах, а стены, сама видишь, еле держатся.
– А мне много и не надо, Тони. Парочку душ из кругов Гран, и всё.
– Ладно, Та, иди ко мне.
Та идёт, и даже ей становится жутко. Его Сила. От неё начинаешь сходить с ума, ноги подкашиваются. Единство с кругами Гран. Кругами, что рождают души вампиров и детей Мира Спокойствия, что, по сути… Сознание гаснет, гаснет. Тони улыбается, и ей кажется, что его губы окрашены кровью. Падение…
*
Он высокий. На нём чёрный плащ и чёрные очки, что особенно сильно выделялись на бледном и красивом лице.
– Зачем ты носишь чёрные очки ночью? – спросила она.
– Ты не должна видеть мои глаза.
– Почему?
– Они убивают.
– Кто? Глаза?
– Нет, ОНИ. Они всегда рядом, они ждут, они жаждут и приходят на зов моих глаз.
Она смеётся, толкая его в бок.
– Ну и шуточки у тебя.
Она снова смеётся. Улица пуста. В домах чёрные провалы окон. Её смех звучит в ночи, преломляется в гладкой поверхности стёкол, превращается в надсадный вой.
Он поднимает руку и снимает очки. Смех обрывается, когда её взгляд застывает, погружаясь в вертикальные зрачки немигающих глаз. Долгожданная тишина. Город облегчённо вздыхает. Полная луна чётко вычерчивает силуэты стоящих людей. Дети на всей улице вскрикивают и просыпаются. Они, дрожа, встают с кроватей и идут к окнам, что смотрят на улицу, залитую лунным светом.
В его глазах плавится жажда.
– Чего ты хочешь?
– Это не я, а они. Они жаждут горячей, обжигающей детские души крови.
Она пугается, отступает. В окнах домов бледные лица детей. Она видит девочку, что кутается в одеяло, но вот уже откидывает его. А на другой стороне улицы в окне стоит мальчик. Он смеётся, блестят острые белые зубы. Дети выходят из домов. Они идут к ним, купаясь в лунном свете. Кажется, что свет струится сквозь них, озаряя нежную кожу бледным сиянием. Их тела словно скользят над землёй, не оставляя теней.
Они жаждут. Свежей крови.
Дети беззвучно кружат вокруг них, как голодная стая. Её завораживает водоворот бледных худеньких тел. Она не чувствует, но словно со стороны видит, как рвут на части её тело. Звучит предсмертный крик. Но те, что могут услышать его, уже облизывают влажные губы. Руки и лица детей выпачканы кровью. Но как же детям не хватает любви. И они смотрят друг на друга.
Он идёт среди сплетённых в утолении иной жажды тел. Он выбирает. Мальчик и девочка. Сплетение распадается, и дети идут следом. Девочка поправляет трусики. На мальчике их нет, но ему всё равно. Он смотрит в неведомую даль, словно старается что-то увидеть. Ему удаётся, и душераздирающий крик несётся над городом.
*
– Я знаю их, – вырывается у Той.
Тони смеётся.
– Ты просила, Та.
В его Силе безумие сливается с холодной жестокостью.
– Это Тим, а её зовут Лола.
– У тех, кто живёт в Смерти, нет имён. Ты просила, Та.
– Две души из кругов Гран.
– Да, две души погибших в Дороге и захваченных Гран.
И она понимает, что действительно – да. Она протягивает руки, и Сила двоих детей входит в неё.
«Я не смогу поглотить их. Они сожрут меня изнутри. Папа. Папа!»
От её ног разворачивается Дорога. Она даже не замечает страха в глазах Тони. Сила реальности Дороги отбрасывает его, комкает тело, из груди вырывается стон.
– Дорога не имеет права управлять иными реальностями.
– Теперь имеет. Закон гласит: «Дорога может всё».
Тони улыбается.
– Значит, мы будем жить.
Но он уже один, и всё выглядит так, словно ничего не случилось, а он вновь сидит на столе, но внутри всё дрожит от пережитого.
Огромные волны накатывают на берег. Разбиваются о стены школы. Но так продолжается недолго. Стены рушатся, и странной формы зверь выскакивает из развалин, отряхивается и скрывается за руинами.
Остров удаляется. Только океан, бесконечный океан.
*
Та сидит напротив и не смеет поднять глаза.
– Ты не прошла, спутница, съевшая спутника. Так не ходят. Наказание.
– Я выберу сама.
– Сама ты можешь выбрать только смерть.
– Я выберу сама.
Её кожа чернеет, словно обугливаясь, глаза западают, силы покидают тело, она уходит в Дорогу.
– Только не растворись, – говорю я вслед, но она не слышит, – да хранит тебя Дорога.
У стола на полу два детских тела. Я подхожу к ним. Склоняюсь над мальчиком, осторожно и нежно глажу волосы.
– Тим, потерпи ещё немного, осталось совсем чуть-чуть.
Смотрю на девочку, проникаю в суть и вижу, что она ждёт ребёнка, имя которого будет Ирина. Вновь смотрю на Тима.
– Поздравляю. Зачатой в жизни и любви, выношенной в смерти, ей будет тяжело быть собой.
«Я хочу быть с ними. Сидеть, прижавшись, и слушать, как бьются сердца. Лола, ты прекрасна. Тим. Так долог путь, что предстоит пройти, но лишь прошу, не забывай, что я люблю тебя. Не забывай, Тим…»
Всё ушло, остался только я, и я раскрывался, отдавая всё, отдавая саму суть. Я отказался от возможности быть, существовать и осознавать своё существование. Я больше не цеплялся за себя, я позволил себе уйти, не быть. Я плавился в сиянии, таял, исчезал. Потом меня не стало. Было только совершенное сияние. Ощущение «я» растворилось в нём, но им не стало, потому что никакое отдельное «я» не могло в нём существовать, даже одного, единого со всем миром «я» не было. Только сияние, совершенное и никакое. Так Тёмный познал свою истинную природу и понял, что никакого Тёмного нет и никогда не было. Он достиг просветления, пробудился от самого себя, став чистым сиянием. Ни тёмным, ни светлым. Живой осознанностью.
Я (надо же как-то обозначать тело-сознание) пошёл посмотреть на себя в зеркало. «Когда ещё доведётся увидеть просветленного, чистое сияние?» – весело подумалось в уме. Это было интересно, выражение лица менялось от детского до настоящего. Словно тело пыталось найти что-то соответствующее внутреннему состоянию, но никак не находило, потому что никакого состояния и того, кто бы мог в этом состоянии пребывать, не было. А если посмотреть сквозь лицо или просто заглянуть в глаза, то можно было увидеть… всё-ничто-одно-целостное. Сияние.
Дорога ни для кого не проходит даром. Вот только пройти её можно только один раз. Таков закон, потому что второй раз проходить её просто некому.
Нисходит тишина.
Я знал, сей день придёт.
Я замолчу, как замолкает лес.
Нисходит тишина.
Любви полна и осознанья.
Спектакль закончен, занавес скользит.
На сцене не было и нету никого.
И зал пустой, и мир за стенами его.
Нисходит тишина.
Всё замерло, опали имена.
Нет ничего, нет никого.
Бессонна светом тьма.
Тьма была лёгкой, почти невесомой. Он держал её в ладонях и слушал.
– Я пришла, чтобы помочь тебе.
– Я пройду сам.
– Я дам тебе Силу.
– Мне не нужна ТВОЯ Сила, мне достаточно своей.
– Я предлагаю только один раз.
– Я знаю законы.
– Прощай…
– Прощай.
Тьма таяла, а потом исчезла полностью.
«Я пройду САМ. Я СИЛЬНЫЙ».
Шаг. Водоворот искр, обжигающий суть. Второй шаг. Боль мешается с наслаждением. Он смеётся, а внутри его разрывают рыдания. Третий шаг. Горе захлёстывает сознание. Бесконечность потери.
«Ах, боль».
Он вновь смеётся.
«Как же я люблю всех вас. Как же я люблю тебя, МИР».
Четвёртый шаг. Он отпускает. Расслабление, а внутри всё дрожит от пережитого перенапряжения. И вновь напряжение, но уже со звенящей чистотой, с кристаллизующейся ясностью. Отдавание. Кристаллы рассыпаются в прах. Накатывает огненный вал. Подминает. Сметает. Тишина. И в тишине океан огня.
«Красиво, как же красиво. Плохо, как же мне плохо».
Болезненная слабость, до дрожи.
«Как же тяжело».
Голова горит.
– Сонно, устало путник стремится, шаг замедляет, обречённость в глазах. Сейчас остановится, сейчас завершится, сейчас я уйду из Дороги назад.
– Никуда ты не уйдёшь.
– Пожалуйста!
Он садится прямо в огонь.
«Не могу больше. Выхода нет. Только вперёд. Тёмный… Нельзя звать. Это неправильно. Я сказал, что пройду сам. Мне не хватает себя. Тёмный, ты обещал. Нет, он ничего не обещал. Это только мои ожидания от Сердца, что оно приведёт меня ко мне. Я потерял себя. Я забыл, кто я. Я расстался с Сердцем. Я умер. Я проявил слабость и стал слабым. Никто не поможет мне, потому что некому помогать. Я один. Я стою на вершине, а безумное Небо пляшет в моих глазах и кричит. Кричит, кричит не останавливаясь. Безумное Небо. А моё тело плачет, что ему ещё остаётся, телу мальчика? Тёмный!»
Он поднимает взор. Я иду к нему. Таким же мальчишкой, как он.
– Здравствуй, Светлый.
– Здравствуй, Тёмный.
– Тёмного больше нет, только сияние.
– Я хочу быть тобой.
– Кроме сияния здесь и так ничего нет, никогда не было и не будет.
Я беру его за руку, и Тим чувствует, как тает его душа.
Высокие и толстые стены из тёмного гранита. Железные решётки. Тюрьма обречённых. Он тихо сидит, сложив руки на коленях. Он может просидеть так вечность, может, две, ничего не изменится. Отрешённость в нём равна совершенству. Пустота внутри и пустота в мире. К пустоте не стремятся. Зачем стремиться к тому, что и так есть во всём. Пустота подменила всё. Зачем чувства, они пусты. Зачем желания, они имеют то же содержание, и так всё. И как уже было раньше, на вопрос «зачем?» ответ всегда тот же…
Так он и сидит день за днём, ночь за ночью. Он есть, и этого достаточно.
Но прихожу я и всегда задаю один и тот же вопрос. И на этот вопрос он не может ответить. Это выводит его из равновесия, мучит.
– Почему ты сидишь? – спрашиваю я, и почему-то именно сегодня он решается ответить, раньше он просто молчал.
– Я не знаю.
Это звучит как признание, и я продолжаю спрашивать, а он – отвечать.
– Ты когда-нибудь был здесь?
– Я был здесь всегда. Этот мир мной придуман был разом.
– Ты когда-нибудь жил здесь?
– Я жил здесь всегда. Перекрёсток дорог был мне глазом. Как томится душа в нереальности сна, как ходит и ходит по кругу. Аз – петля, превращённая в Я. Переставили, полегчало? Ни разу. Как томится душа, как хочет на волю. Что такое душа? Кто хочет на волю? Душа – счастье, забытое Богом. Счастье, дай счастью свободу.
– Ты когда-нибудь был здесь?
– Весь Мир – это я.
– Ты когда-нибудь жил здесь?
– И Жизнь – тоже я. Я – счастье, я помню.
– Я с тобой на вершине.
– Отдай мне меня.
– Возьми, я ведь рядом всегда.
Тим протягивает руки. Они погружаются в мою грудь. Обжигающее тепло. Он вытаскивает. Осторожно, как всегда, чтобы не причинить боль. Я не плачу. Только глаза блестят. Я отдаю и отпускаю. Нас окутывает Любовь.
«Как же оно прекрасно».
Он подносит его к своей груди. Грудь раскрывается, принимая в себя сердце из Сил, что он отпустил, поднимаясь на Вершину Мира.
– Теперь оно твоё, Тим, ты обрёл целостность.
– Не уходи…
– Дорога пройдена, и тебе пора возвращаться домой. Что было, то будет.
Я исчезаю.
Тим встаёт. Никакого замка. Никаких стен. Степь, ночь, костёр. Стрекочут сверчки и Бог знает кто ещё, но громко. В темноте пасутся кони. Кто-то подходит, садится рядом.
– Что мой взгляд?
– Запечатление формы.
– Что моя жизнь?
– Исчерпание путей.
– Что моя мысль?
– Кристальная ясность.
– Что моё слово?
– Отголосок Небес.
– Что моя сущность?
– Создание нового.
– Что моя радость?
– Радость существ.
– В чём проявляюсь?
– В каждом мгновении.
– В чём остаюсь?
– В каждом из «Я».
– В чём же весь смысл?
– В отсутствии оного.
– Моя воля в безволии.
Моя вера
В отсутствии веры.
– Кто ты?
– Я – это ты.
– Кто я?
– Ты – это я.
– Зачем ты?
– Чтоб ты задавал вопросы.
– Зачем я?
– Чтоб я мог на них отвечать.
– Что нам остаётся?
– Быть самими собою.
– Какой в этом смысл?
– Смысл в том, что иного здесь нет.
– Кто мы?
– Никто.
– Каково моё имя?
– Любое из них будет твоим.
Тогда оставалось то, что было предрешено. Тогда уходило всё, что было так нелегко. И огненные угли и тихая робкая боль приникли к моей двери и ждут, что впущу их вновь. Но радость – тоски печаль отравит мои года, и буду я долго звать друзей, что ушли навсегда…
Я знаю, кто я. И тишина подкатывает к горлу. Я знаю, кто я. Легче ль мне теперь? Я знаю, кто я. Это ль не ответ?
Рядом уже никого не было. Он встал и шагнул во взметнувшееся до Неба пламя костра. А Небо, освещённое пламенем, было явно безумно.
Сознание плавилось, перерождалось. Он чувствовал, что возвращается. Всё тело было как деревянное. С Вершины он видел весь мир. Он открыл сердце, и потоки Сил из Сердца соединились с кругами Гран в Мире Спокойствия. Сила Жизни текла через него. И сознания машин из сферы Тёмного Сияния, наполняясь ею, воплощались в кругах Гран. Он стоял. Он был собой. Спокойный и готовый ко всему. Он знал, что будет…
– Здравствуй, Тим.
– Здравствуй, Дорога.
– Ты прошёл. Было тяжело, но ты прошёл.
– Да.
– Прощай.
– Прощай.
Тишина этой ночи была звенящей. Так всегда перед войной. Тим больше не смотрел на свои рисунки. Он готовился, готовился принять чужую боль и смерть.
Тишину сознания разорвал полный безысходности крик Лика, и первая Сила-сознание с болью вошла в сердце Тима.
Так началась война, подобная жертвоприношению.
========== Эмилог – Мир Тьмы ==========
Там, у далёких холмов, где ласковый ветер играет с травой и ясное голубое небо сияет над головой, стоит дом лазоревого цвета. И окна его полны синевы. И лучи солнца, проходя сквозь них, играют бликами на дощатом полу.
В доме живут брат с сестрой.
Забежал мальчик в дом. Радостный, весёлый.
– Сестрица, сестрица! Я ходил к скалам у Вечного моря и видел в воде лицо.
– Что за лицо, братец?
– Я не знаю, но от него веяло Силой и тихой безмятежностью, как та, что наполняет сердце, когда летним вечером я сижу под ивами на берегу Тихой реки и смотрю, как заходит солнце.
– Что было дальше, братец?
– Лицо улыбнулось мне. У него были тёмные бездонные глаза, в глубине которых клубился мрак. Оно видело меня, мою суть, до конца, до дна и глубже, как не всегда вижу я сам. И оно сказало прямо там, в глубине меня, что идёт Тони.
– Быть беде.
– Но почему? – Из его глаз покатились слёзы. – Как может Любовь нести беду?
– Никто не приходит просто так, а тем более он.
Слёзы высыхали на щеках брата.
Небо подёрнулось тёмными тучами. Ласточки падали и ломали о землю крылья. Море билось о скалы, словно безумное.
Дом стоял. В окне горела свеча. В темноте ночи льнула к земле трава под порывами ветра.
Он сидел, обхватив коленки руками, и, склонив на них голову, смотрел в огонь очага. Он чувствовал незримое присутствие родителей.
– Скоро Олешек придёт. – Он не оторвал взора от огня. – И Тёмный, – чуть слышно сказала она.
– Я уже здесь, – сказал я.
В дверь постучали. Сестрица обернулась. Внутри дома на пороге стоял Олешек. За ним была закрытая на замок дверь.
Сидели у огня трое. Или четверо? Обняв друг друга. И столько было любви…
Стоял дом, и небо над ним, а с неба падали звёзды.
– Кто разделит их? – спросил я.
– Я разделю, – сказал Олешек.
– Кто отдаст тело?
– Я отдам тело, – прошептал братец.
– Кто удержит Зверя?
– Я удержу, – сказала сестрица.
Дом у Дороги. В доме трое. Свеча не горит. В доме темно, пусто и холодно, словно и нет никого.
– Я пришёл, – слышится голос.
Поднял взор Олешек, увидел, разделил.
И держал ветреный братец Тони и становился с ним одним.
И держала сестрица Зверя, что в захлестнувшем его безумии переродился в немыслимую Жестокость. Сестрица заморозила её, заперев в снежном лесу, но надолго ли?
И видел я, что помочь может только Тим.
«Я приду, я помогу», – сказал Тим, даруя им жизнь.
На ступеньках крыльца сидел Крид, в его глазах плавали золотые искорки: «Я присмотрю за тобой, мой ветреный братец, мой оригинал, моя Любовь. Главное, не забыть, не забыть себя…»
И смеялось Небо, заражая безумием войны Землю, и сферы – дети Земли восстали против детей Неба.
