Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Я сама недавно поняла кое-что про себя. Даже страшно от этого стало… – на полуслове Ольга «проглатывает» едва не сорвавшееся с губ откровение. Ни к чему оно ни Джамале, ни крепчающему с каждой минутой ветру. – Все хорошо будет, – ловит взгляд подруги. – Ты права во всем, Джам. Держись. Ты молодец у меня.

Береза над головами тревожно шелестит о наступающей непогоде.

Мама Джамалы показывается издалека, указывает дочери куда-то на небо и явно призывает прятаться в доме от предсказанной ветром грозы.

– За тобой, – кивает Ольга. – Почему она никогда к нам не подходит?

Джамала тихо вздыхает о необъяснимом.

– Она боится тебя, – произносит не совсем подходящие слова, ибо как объяснить точнее “необъяснимое” она не знает, да и не хочет. – Но очень гордится нашей дружбой.

– Ладно, беги, – отмахивается в ответ Ольга, – давай. Вон, вода уже полетела.

Несколько крупных капель шлепнули по стволу березы, забору, подругам.

– А ты? – оборачивается Джамала, прикрывает глаза ладонью от летящего с ветром песка.

Ольга уже висит на ветке, подтягивается на руках, дабы проверенным способом перемахнуть через старый забор.

– Крепчает ветер, значит, жить старайся! Помнишь?

Она не слышит слов Джамалы в ответ, лишь видит, как последняя машет рукой на прощанье и торопится к дому сквозь «живую аллею», где ветер рвет листву с кустов сирени.

«Самого главного ты мне все равно не сказала, – ныряя в спасительную тишь салона любимой машины, усмехается Ольга. – Но это уже совсем другая история».

– Мама, я понятия не имею ни малейшего, кто слал фотки голой Кати Катиному мужу! – Рита никак не может определиться, смешно ей это или оскорбительно. – Я и мужа ее не знаю и вообще, как ты себе это представляешь? Я под окном сижу и жду, пока они с Золотаревым еее…. сношаться начнут?!

Раскаты грома хохочут над миром и заливаются дождем.

Диана сердито поджимает губы. Соня внимательно следит за дядей Стефаном, а тот невозмутимо починяет примус. Они с Ритой едва успели до начала грозы. Сейчас стихия, отбушевав над дачами, медленно смещается в Городочном направлении, оставляя после себя невыносимо вкусный воздух.

– Хорошо, – Диана кивком головы снимает вопрос о маньяке-соглядатае с повестки вечера и поднимает следующий: – Где ты была?

Ее голос звучит спокойно, но Рита нисколько в это спокойствие не верит. Однако и отступать обратно смысла не видит.

– Ездила смотреть первый свой настоящий объект. Три комнаты, кухня, удобства и прихожая, – честно отвечает маме. – Все в полном моем творческом распоряжении и вне компетенции Золотаревых – обоих.

– И не в Городке? – уточняет Диана.

– В Питере, – без обиняков отвечает Рита. – Несколько месяцев я буду жить там и работать, об этом я хотела поговорить с тобой.

Молния за окном добавляет эпичности сказанному. Мать и дочь напряженно смотрят в глаза друг другу.

Весь обратный путь Рита мысленно готовилась к этому разговору, но сейчас ей нисколько от этой подготовки не становится легче.

– То есть, – медленно произносит Диана, – ты уже… как это? Заключила договор? Подписала некий контракт?

– Соня пока поживет у вас с Пал Юрьичем, – продолжает Рита, игнорируя вопросы матери, ей и без них нелегко даются слова, поясняющие собственное решение. – Я буду приезжать по мере возможности, а потом заберу ее насовсем.

– Не так быстро! – защищается словами Диана и нападает. – Где ты их нашла, этих заказчиков? Что это за люди? Ты их знаешь? Рита!..

– Мам, ты обещала доверять мне, – дочь гасит тоном чересчур эмоциональную тираду матери. – Так держи свое слово!

– Нет… – Диана качает головой, словно отказывается верить или слышать. – Ты наивна, Рита! Нельзя же быть настолько… глупой!

– Мама, – отвечает новая Рита, та, что в отличие от прежней, абсолютно спокойна и уверена в собственной правоте. – Я вернулась только за вещами, компьютером и послезавтра уезжаю. Я приняла решение, дала слово и не отменю ни первого, ни второго.

– Нет! – в комнате повисает напряженная пауза. На окрик Дианы оглядываются даже Стефан с Сонечкой, но быстро теряют интерес к непоняткам между взрослыми женщинами и вновь возвращаются к починке старинного механизма. – Ты никуда не поедешь, – шипит Диана анакондой.

Рита отрицательно качает головой

– Да, мама. Я поеду. Я так решила. И это моя жизнь.

– Посмотрим, что ты ответишь Сонечке, когда она тебе такое заявит! – выяснять отношения дальше мать и дочь уходят в кухню.

– Что-то Пал Юрьич задерживается, – переживает вслух Диана. Ей не хватает спокойствия мужа, его рассудительности.

Рита открывает окно в тёмную, пахнущую озоном, ночь. Соглашается с маминым предложением – поживем/увидим. Мысленно обещает сама себе никогда не пытаться жить за дочь, а дать ей свободу выбора. Она не настроена спорить дальше.

– Из-за истории с отцом мы с тобой пропустили мой подростковый бунт, – ее улыбка-признание горчат, – что может быть хуже тинейджерских метаний в 29-30 лет?

Но Диана по-прежнему не слышит желание мира в голосе, словах дочери.

– Ты не понимаешь! – продолжает она на прежней высокой ноте. – Ты думаешь, это так просто, смотреть, как твой ребенок упорно ползет к краю обрыва, и лишь верить, что по какой-то случайности он не упадет и не разобьется. Ты упорно не хочешь видеть этот несчастный обрыв впереди!

Словно сдаваясь, Рита поднимает руки.

– Хорошо. Ты знаешь лучше, со стороны виднее, и ты меня любишь, – в ее голосе вселенское терпение, как в разговоре с маленьким, капризным простудой ребенком – тогда скажи мне, мама, что делать дальше? Что ты считаешь правильным и почему?

Замолчав на полуслове, Диана словно зависает над тем самым обрывом, которым еще мгновение назад пугала Риту. Это какое-то словесное айкидо, где сила твоего убеждения оборачивается против тебя же.

– Вернуться к Золотаревым? – продолжает Рита в повисшей паузе. – Просить у них прощения? Пытаться и дальше пробить стену лбом в поисках самореализации в Городке, принадлежащем тому, кто поклялся тебя уничтожить? Оставаться в этом Городке лишь потому, что мама боится отпустить своего ребенка в другой? Скажи мне? Я человек? Мои тело, мысли, душа мне принадлежат или тебе?

– Не утрируй! – приходит в себя Диана. – Кому бы они там не принадлежали, у меня опыта больше и с прогнозами на порядок точнее.

– Тогда о чем ты думала, рожая меня? – теряет терпение Рита. – Что я всю жизнь буду лепетать свое «агу» и пускать пузыри? Что все девочки непременно должны хотеть стать принцессами, а мальчики принцами?

Обе теперь как на ринге. Не удержались.

– Что ты будешь умнее меня! – повышает голос Диана. – Успешнее и счастливее!

Рита шумно вдыхает и чуть прищуривает глаза:

– И ты этого добьешься даже в том случае, если я иначе вижу собственное счастье? Оно обязательно у меня должно быть таким, каким видела его себе ты?

– Это она нашла тебе заказчика? – убивает следующим вопросом Диана, им же аннулирует все вышесказанное.

Рита мстительно поднимает глаза:

– Она и есть мой заказчик! – звучит как вызов и выстрел на поражение. «А теперь будь что будет, и делай что хочешь!»

Гроза пролетела, отмыв небо до кристальной чистоты. Отколотила раскатами грома, молниями отскоблила и отшлифовала напоследок до идеальной поверхности мохнатыми тучами. Ясноглазая ночь, украшенная монистами звезд, пришла следом, успокоила плачущий в проводах ветер. Приласкала стихию и, уложив ее мягким туманом в напитавшихся водой лугах, величественно раскинулась над всей городочной вселенной. В ней не спится Диане, Рита, напротив, валится с ног от усталости и буквально «отключается», едва добравшись до подушки. Исин Талгат садится в ночной проходящий поезд, Ольга за компьютер, а Джамала склоняется над маленьким, сопящим комочком, целует в смуглый лобик и аккуратно кладет племяшку в кроватку. Малышке всего восемь месяцев от роду. Режутся зубки. Она хнычет ночами, изводя мать, бабушку и всех домашних. Оставшись на ночь у мамы из-за грозы, Джамала, побурчав для порядка, приняла эстафету няньки, о чем ни секундочки не пожалела после.

Тихо тикают часы, пугая поздним временем. В комнате полумрак, тепло и сладко пахнет распустившейся под окном чайной розой.

Ребенок спит.

Маленькая смуглая девочка с длинными не по возрасту ресницами: – «красавицей будет», – отмечает какой-то вечный голос из древности родовой памяти. Все наши предки в нас живут.

Что-то невыносимо вечное сжимается в груди у Джамалы, а затем перемещается тяжестью в низ живота так, что перехватывает дыхание, темнеет в глазах.

– Устала? – шепчет мама.

«Откуда она здесь?» – удивляется Джамала, позволяет заботливым рукам обнять себя, понимает, что буквально свесилась над кроваткой племяшки, судорожно из последних сил удерживась руками за край.

– Нехорошо? – мать с волнением заглядывает в лицо, но темно, не разглядеть.

– Воздуха мало, – отвечает недовольно Джамала. – Вы все позакрываете вечно, вот у вас дети и сопливят, – а сама бочком, бочком к приоткрытому окну, к спасительной свежести послегрозовой ночи.

Мама укрывает внучку, а потом и плечи дочери разноцветными платками.

– Тебе себя теперь особенно беречь нужно. Сейчас я сделаю тебе чай зеленый с лимоном и мятой, посиди здесь пока.

Эти невинные слова осколком стекла колют сердце Джамалы. Она почти судорожно удерживает мать за руку, а взгляд ее снизу вверх испуганный-испуганный.

– Откуда ты знаешь? Даже я еще сомневаюсь, – беззвучно читается по губам Джамалы. На что Малика тихо вздыхает. Обнимает свою самую старшую, самую странную и любимую дочь, целует в лоб.

– Конечно, я знаю, – отвечает так же едва слышно, – я же столько ждала этого часа. Я чувствую все, что происходит с моими детьми, и как ты изменилась, дочка, – держа лицо Джамалы в руках, Малика с любовью смотрит в глаза молодой женщины.– Новая жизнь в тебе есть теперь. Она меняет тебя, и я это вижу.

– Она все меняет, – гравитацией давит на плечи подтвержденный всевидящей мамой факт. – Я не представляю теперь, как мне дальше с этим жить, – и «если бы только Ольга знала, почему я так ревела сегодня у нее на плече!»

Чувствуя, как в носу вновь щекочутся слезы, Джамала почему-то несвязно думает о старой подруге, хотя логичнее было бы Талгата припомнить. Но он уже от нее отказался…

Они выехали почти одновременно, с интервалом примерно минут в пятнадцать. Дорога пуста. Утро только едва намечается где-то к востоку. Ольга издали отметила красный «пежо», севший на хвост, а позже безошибочно утвердилась в догадке – Золотарев. Его стиль вождения почерком выдает за версту.

Усмехнулась на такой дружный старт – «Как у дураков мысли сходятся».

Прибавила скорость – общаться с бывшим одноклассником и другом в свете последних событий особенно не хочется. Он мерзко поступил с Ритой, подло с Джамалой, некрасиво повел себя с Талгатом.

«Только Изотовой воздал по заслугам! – стебется над сплетнями с места утренних событий внутренний голос. Говорят, славная вышла побудка для всего Золотаревского семейства, и Катя лихо скакала через огородные заборы, пытаясь скрыться от праведного гнева законного мужа».

«Пусть он и пропал, укатив на заработки, но это не дает ей права шляться с еще не разведенным даже мужиком!» – гласит житейское большинство.

Ольга делает музыку чуть громче, отвлекается от городочной хроники, на мысли о предстоящем собрании, планах, в которых все еще очень зыбко и условно.

«Если эта сумасшедшая Рита решится окончательно, то послезавтра я заберу ее из Городка».

Мишкина машина упорно маячит в зеркале заднего вида. Прицепился намертво. Ближе подойти или обогнать мощи не хватит, так и будет болтаться теперь позади, словно подтяжками за нее зацепился, как в старинном анекдоте…

«А если Рита передумает?» – рождается иная предательская мыслишка.

Признаться себе, что не хочет терять Риту, терять связь с ней – для Ольги дорогого стоит! Пусть даже такая полуделовая, полудружеская связь. Где вместе быть невозможно сладко, порознь – адски невыносимо.

«Без нее происходящая жизнь теряет вкус, становится невыразительной и пресной, как вата. С ней же обрушивается ниагарой эмоций, чувств, запахов, всем и одновременно».

«Странно».

Ольга шарит в памяти в поисках соответствия, но внутренний гугл упорно возвращает к исходной странице – их история с Ритой вобрала в себя весь накопленный опыт отношений от первобытных «ты мне нравишься?! Ни фига себе!» до томно-страстных и очень взрослых ощущений, цепляя по пути извилистой тропкой интерес, любопытство, нежность, ревность и миллион иных оттенков/проявлений.

«Что такое любовь? Я не знаю, – честно признается себе Кампински. – Каждый раз я думала, что это именно она. Затем перестала заморачиваться, оставив забавное определение “настоящая любовь как привидение – все о ней говорят, но никто ни разу не видел”. И вот теперь эта странная история, начавшаяся внезапно и вдруг без вступлений и предисловий. Почти как тот секс в перелете до Нью-Йорка с красоткой, говорившей понятно только на языке тела и глаз».

Из призрачного отражения в лобовом стекле Ольге фривольно улыбается прошлое.

«Но если там все закончилось так же стремительно и даже имени не осталось, то с Ритой получило внезапное продолжение. Мы сразу стали практически жить вместе. Во всяком случае, в перерывах между расчетами проекта мне так и казалось. Я не замечала моментов ее отсутствия – она постоянно была со мной, и мне было очень тепло с ней», – теперь к призрачному отражению добавляется тона грусти.

Обычно старые интрижки бледнеют и отступают с приходом/появлением новых. В случае с Ритой опять полный облом – во всех последующих Ольга подсознательно ищет ее и не находит (неудивительно, что после Риты никто еще не задержался дольше, чем на сутки).

– Они другие, – вслух произносит Кампински, – они не те. Но вопрос в том, что же мне, нам, делать теперь?

Пытаясь разобраться в собственных чувствах к Рите, Ольга давно забыла о ее еще законном супруге, болтающемся где-то позади на пустынной междугородной трассе, и даже удивилась, заметив в зеркале предупреждающее мигание фар.

Сделав вид, что не поняла Мишкиных намеков, Ольга пролетает на скорости придорожный мотель с заправкой и кафе.

– Дорогая, иди к черту! – бурчит себе под нос, заслышав вызов сотового. Если судить с точки зрения/иерархии нашего патриархальнейшего общества, Мишка ведет себя сейчас как баба в истерике. Звонит, мигает фарами, дергается догнать/обогнать.

Переключив на громкую связь, Ольга сдается:

– Чего тебе?

В эфире Золотарева слышен шум, отдаленно напоминающий музыку – нечто среднее между линкин парком, металликой и натужным ревом дизельного двигателя.

– На той заправке, следующей, стой, – отрывисто доносятся Мишкины слова/команды.

– И не подумаю, – пожимает плечами Кампински.

– Я тебя в зад сейчас долбану! – успевает крикнуть Миха и даже слегка сократить расстояние, прежде чем Ольга прервет соединение.

Показав бывшему другу фак, Кампински отрывается, мысленно признает, что такая скорость здесь «не есть хорошо», но и с Золотаревым беседовать посреди трассы на отстраненные или определенные темы никак не входит в ее планы. То, что он не в адеквате, читается по всем невербальным признакам. Участвовать в его безумии ей сейчас неинтересно.

Золотареву ничего не остается, как лететь следом, ожидая подходящего момента.

До Москвы остается меньше половины пути.

Свесив ноги с кровати, Нина Андреевна потягивается, зевает и поднимается, стараясь попасть ногами в тапочки с первого раза – примета такая, значит, день удачный будет, и задуманное дело обязательно выгорит.

Левый тапок перекосился, пришлось нагибаться, поправлять его руками.

«Это Ритка, – вздыхает женщина, – будь она неладна», – встает на ноги, поправляет ночнушку, накидывает халат поверх и идет в туалет. Позади в кровати досматривает свои сны ее первый и единственный мужчина. Постаревший, давно уже не страстный, но привычный, родной и даже любимый.

«Так продолжаться не может»,– она не смотрит в зеркало – что там хорошего? С каждым новым днем очередные морщинки забот, сединки проблем.

«Отпустила Мишку пожить/успокоиться и что из этого вышло? – Катерина!»

– Вот ведь свинья оказалась! – ворчит женщина, кряхтит, усаживаясь на унитаз. – Только маленькую щелочку в заборе нашла, так весь огород изнахратила своим рылом. От соседей теперь не скроешься никуда после вчерашнего скандала, когда она с голой жопой через заборы скакала от собственного мужа из Мишкиного дома.

– Позорище! – Нина прикрывает глаза, на душе становится легче – «пусть мужики думают себе, что хотят, но в жизни ясно одно – как женщина решит, так и будет».

Спустя два часа она выходит из дома готовая ко всему.

Муж благополучно собран и отправлен на работу.

Дочь поставлена в известность и поддержит информационный фронт.

Денег в гомонке и зарядки в телефоне достаточно. Решимости – хоть отбавляй!

А Городок, конечно, изменился за последние пятьдесят лет, но все равно остался прежним – ее Городком. Просто повзрослел вместе, заматерел, обзавелся новыми детьми-районами.

«А вон там когда-то они с мамой и сестрой ели мороженое по выходным и караулили отца. Он с друзьями ходил болеть за их футбольную команду на городской стадион, а после матча норовил сбежать в пивнушку, дабы отпраздновать победу или запить поражение.

Позже стадион заброшенный стоял, потом его трибуны оккупировали спекулянты в девяностых, потом хулиганы, а после вовсе снесли, когда одна компания отморозков сожгла на футбольном поле другую компанию себе подобных….»

«Хотя стадион-то не виноват был в людской дикости…»

Теперь здесь три новых дома, построенных компанией мужа и ехидно прозванных в народе «шукшинскими».

А еще здесь любовница Мишкина живет, почитай – вторая жена – Джамала.

Подходя к остановке, Нина Андреевна думает о том, что, может быть, и впрямь было бы лучше поженить их тогда еще, после выпускного…

Это глупые детки думают, что об их делишках взрослые не догадываются, а родители знают многое и если молчат, то лишь по своим взрослым соображениям.

«Теперь уже поздно, – женщина оглядывается на подходящий автобус. – Отболело у нее. К Мишке она теперь ни за что не вернется. И чего его только в Ритке привлекло?»

Оплатив проезд, Нина Андреевна проходит в середину, занимает свободное место – путь неблизкий предстоит и нелегкий.

На подходе к Москве пришлось сбросить скорость. Движение здесь плотнее, ограничителей больше, камер.

Мишка не выдохся. Судя по всему, включил ненадолго остатки мозга, что само по себе не может не радовать.

Рита отписалась о том, что договор в силе, и она уже завтра готова к переезду на питерскую квартиру.

Талгат коротко ответил «на месте».

Вера прислала жаркое приветствие/пожелание доброго утра и скорейшей встречи.

«Странное я существо, – усмехается сама себе Кампински. – И вроде все хорошо, а выискиваешь в слове каждого подвох».

Мозг у Золотарева обязательно выключится – это ясно, как белый день. Ему нужен сейчас кто-то виноватый. Ольга – претендент номер один.

Рита слишком быстро согласилась – значит, плохо подумала или просто поругалась вчера с мамой (Диана – женщина со стальным характером), и это ее решение еще может и будет не единожды пересмотрено.

Талгат «на месте» – ну, молодец! Эти два слова создают жизнерадостный прогноз лицезреть его кисляк всю предстоящую половину дня.

«Хотя можно объединиться с тобой против Золотарева и вообще соскочить потом, оставив вас наедине».

– Только эти засранцы мне весь проект попортят своим «острым личным неприязнем», – Ольга сворачивает на относительно тихую улицу, ведущую к ее району (есть еще время заехать домой, принять душ) – и остается Вера с этой неизменной своей надеждой на любовь.

Проснувшись рано утром, словно очнувшись не ото сна, а от глубокого обморока, Рита поднялась с кровати, открыла окно. С ее второго этажа виден только туман, густой, как молоко и лишь слегка подсвеченный первыми солнечными лучами. Часы констатировали 06:01.

Прихватив запасное одеяло, Рита ныряет в тепло к спящей в широкой «гостевой» кровати дочери.

Утро вечера мудренее – без сомнений!

К общему мнению вчера так и не пришли, но «это уже ничего не изменит. Назад мне дороги нет. Я это признаю для себя, и мама признает со временем».

А творческая часть души уже отпустила все якоря семейного груза проблем. Она уже мысленно сносит фанерные стены бывшей Питерской коммуналки, обдирает до самого кирпича несущие, меняет окна, пол, потолок…

«Странная квартира! – делится впечатлением внутренний голос. – Странная история, этот их круглый подъезд…» – в памяти олицетворение времени застывает в спирали лестничных маршей и уходит куда-то вверх, наверное, до самого Олимпа.

– Питер вообще жутко странное место, – тихо вздыхает Рита, по спирали вновь возвращаясь к исходнику. – «Ремонт и дизайн, это хорошо, но что будет с нами? Со мной и тобою? – перебирает пальцами Сонины волосики. – Ты тоже вырастешь, как и я у мамы однажды. Ты уже чуть-чуть изменилась за тот месяц, что я почти тебя не видела, зависая в своих чувствах и бедах. Ты загорела. Научилась прыгать через ступеньку и еще, совсем как я, закусывать губу, не желая иногда спорить с бабушкой».

Глядя на такую серьезную маленькую дочку, Рита едва сдерживает противоречивые желания – расплакаться, разбудить, зацеловать ее носик сопящий и спросить: – «Солнце мое, что я делаю?»

Продолжением этой именно мысли звучит прямой и недвусмысленный вопрос свекрови. Нина Андреевна одна приехала, без группы поддержки в виде мужа и сына, поговорить с невесткой «заглянуть ей в глаза» и спросить:

– Что ты делаешь, Рита?

Диана оставила их одних, но, наверняка, ходит рядом, за дверью, прислушивается.

Павел Юрьевич со Стефаном и Соней пошли зачем-то на пруд.

– Исправляю ошибки свои, Нина Андреевна, – тихо и твердо отвечает женщине Рита. Но последняя не согласна.

– Ты их делаешь, – отрицательно качает головой. – Новые, ужасные ошибки. Ведь это именно ты начала. Стала сбегать, уходить… Что ты хотела доказать? Чего тебе не хватало?

Странно, но Нина Андреевна словно не помнит их с Ритой последней встречи, когда Рита приезжала за собственными вещами, а сама Нина Андреевна устроила безобразный скандалище с проклятиями, обвинениями.

Может быть, в чем-то она и права, Нина Андреевна. Может быть, даже во всем, но больше всего Рите хочется сейчас встать и уйти, а не переливать в сотый раз из пустого в порожнее. Для себя она уже все решила. Рита всегда была такой – терпеливой, уступчивой, отходчивой, но если доходила до определенной черты, то назад уже пути не могло быть – уходила без оглядки, безвозвратно.

И вместе с тем, как бы издевательски это не выглядело, Рита сейчас могла бы признаться в благодарности бывшей свекрови, ибо ее действия, слова, «бессознательное» помогли Рите с принятием окончательного решения.

«Если отбросить лирику, то, по большому счету, я просто не хочу иметь ничего общего с семейством, передающим ненависть эстафетой из одного поколения в другое. Да, в Соне есть ваша кровь, но воспитание будет только нашим. Моим и моей семьи».

– Я не вернусь, Нина Андреевна, – терпеливо повторяет Рита. – Я не буду с вами спорить. Убеждать или доказывать. Миша замечательный человек и будет полностью свободен, как только даст мне развод. Я не знаю, зачем он тормозит процесс.

– Дура! Он о ребенке в первую очередь думает! – не выдерживает женщина.

– О себе он думает в первую очередь! – отвечает невестка. – О своем ущемленном достоинстве! Да и вы все боитесь признать, что переживаете лишь о том же, а ребенок ему нужен был только, чтобы меня привязать!

Замолкая на полуслове, Рита закрывает глаза, мысленно считает до десяти.

– Пусть всем расскажет, что он меня бросил, – в голосе Риты усталость, словно она долго и далеко несла что-то очень тяжелое. – Мне все равно, а ему, наверное, это поможет.

– Я не за тем пришла, – вздыхает/удерживает Нина Андреевна, – я хотела понять тебя, поговорить с тобой, как с женщиной. Ведь в нас мудрости больше и терпения. – Она долгим, многозначительным взглядом смотрит на Риту, словно ищет зацепку и никак не находит. – Только вижу, что ошиблась. Нет в тебе ни любви, ни тепла. Ты пустая. Мы тебе рангом не вышли?!

====== 27 ======

Когда бывшая свекровь со скандалом покинула дом, Рита с облегчением вышла в сад. Эта женщина всегда душила ее одним только своим присутствием – словно накрывала железобетонным колпаком, саркофагом невыносимо-неподъемным, слепленным из сводов, правил, суеверий и житейской, сермяжной правды.

– Господи, наконец-то! – вдохнула полной грудью чуть сырую свежесть зелени. – Теперь-то они точно от меня все отстанут! Я свободна! Я выслушала всю эту вашу грязь, считаю это платой за выход!

Молодая ведьма в танце утра, в брызгах нового солнечного света под музыку распускающихся цветов и пения птиц – такой увидела Диана свою дочь. Наверняка такой ее написал бы гениальный дед…

«Сумасшедшая! – кольнула черная мысль в самое ее сердце. – Ее дед и отец были гениями, на ком-то же природа должна была отдохнуть!»

– Мам? – слишком открытая улыбка, наивная радость в глазах, которые, и правда, выглядят блаженно-безумными. – Ты чего?

«И ничего ведь не скажешь – она просто не слышит! Гнет свою линию с наивностью Иванушки-юродивого!»

Диана с тяжелым сердцем отводит взгляд – «что мне делать-то с тобой? Если ты и правда не понимаешь, что делаешь».

– Она не знает слова «снобизм», но именно это теперь думает о нас. «Не по рангу!» – смеясь, Рита повторяет особо повеселившие слова свекрови и добавляет собственное к этим ее словам отношение. – Ну и пусть! Мне все равно, лишь бы больше ни у кого и в мыслях не было ко мне свататься. Пусть придумывают себе объяснения, какие хотят. Я со всеми согласна.

– Ты дура? – не выдерживает мать, – Ты, по-моему, совсем сбрендила с этой своей архитекторшей! – «А если не сошла с ума, то просто издевается!»

Возвращаясь мамиными стараниями на грешную землю дня текущего, Рита вновь становится обычным человечком и лишь с улыбкой качает головой, глядя на Диану все еще удивительно светящимися глазами.

– Нет, мам, теперь она ни при чем. Мы больше, пока не вместе, к сожалению. Но… и я теперь прежней не стану.

Диана ничего не ответила, не дослушала, просто развернулась и быстро пошла прочь.

«Нужно что-то срочно делать! Нужно как-то ее спасать!» – из семени сомнений мысль созрела в полную уверенность.

А в это самое время, на своем огородике, разбитом под окнами барачного типа двухэтажки, Катя собирает свежие тугие огурчики, срезает пучок душистого укропа и пару зеленых луковых хвостов. За кустами черной смородины, отделяющими ее земельный надел от соседского, копошится бабка Нюра, укоризненно бурчит себе что-то под крючковатый нос.

– Не ваше дело! – громко отвечает-угадывает Катерина.

– Он ей морду изукрасил, а она ему салат, – подтверждением доносится бурчание соседки, оканчивающееся безапелляционным выводом: – Шалава!

Один глаз у Кати и вправду приобрел естественную синюю тень, после жаркой встречи с давно пропавшим мужем, а выражение лица после суток беспрестанной плотской любви стало таким умильно-блаженным, словно у брахмана, достигшего просветления и полной нирваны.

– И горжусь этим! – глумливо кричит соседке. – А вы завидуйте!

«Какой там Золотарев со своими дурацкими требованиями?!» – шагая домой, Катя мысленно удивляется сама себе. – «Ни кран починить, ни трахаться не умеет! Другое дело Серый!»

Как вернулся, так все заработало – Федьку приструнил, полку прибил, Катьку (будь она ненасытна) ублажил и тещу поставил на место, а то вздумала учить уму разуму.

– Сейчас салатик готов будет и можно завтракать, – громко возвещает о своем появлении в маленькой квартирке.

Огромный Серега занимает почти всю Катькину кровать. Он старше ее на три года, а сейчас выглядит и того больше. Лет семь назад приехал в Городок учиться, как раз когда она сохла по убегающему в армию Золотареву, заметил, ухаживал, ревновал, завоевал… И ничего, что после пропадает где-то месяцами!

Напевая себе что-то веселое, Катя даже с припудренным фингалом выглядит до невозможности счастливой – странный народ эти женщины.

Мишка упустил момент, когда Ольга свернула с проспекта. Посуетился, поискал, пока не понял, что потерял ее окончательно. Осознал, что звонить глупо. Поток машин на Садовом не оставляет выбора. Вся наша жизнь – колесо сансары, и мы белками в нем перебираем лапками, выбиваясь из сил, а на деле не движемся ни вперед, ни назад.

Он никогда не любил Москву – слишком пафосно, пыльно и людно. Рита – олицетворение столицы. Умная, интеллигентная, знающая себе цену. Простую вежливость в ее общении с миром и окружающими людьми он воспринимал всегда игрой, притворством. На самом деле считая «Риту милую» просто затаившейся стервозиной.

«Иначе она не отличалась бы от всех этим “непонятно чем”!» – доказывал сам себе то, чего понять в ней так и не смог.

Катька – проста, как три копейки.

Джамала – позолоченный лабиринт арабской вязи, лишь на первый взгляд кажется сложным. На деле – если не найдешь меня, то я в шкафу.

Кампински – даже с ней все не так мудрено, если включить верхнюю голову, как любит повторять отец. Но Рита – это просто кошмар!

Он никогда не знал, чего от нее ожидать, но зачем-то постоянно что-то ждал. И вроде не требует ничего, а держит! Не обещает, но посмотрит, и он готов верить даже ее несказанным словам.

– Ведьма! – шипит Золотарев, злясь особенно на платную парковку.

И вот теперь она, видишь ли, ушла!

И вот теперь он, оказывается, не смог понять ее тонкую душевную организацию!

«Пять лет понимал, и один хер, не смог!!!»

«Дура!» – бессильно бесится мужчина в железной коробке собственного автомобиля.

«Всех смог понять, кроме тебя! Может, дело в тебе???»

Москва-Сити странное место. Оно видится Михаилу помпезной декорацией, построенной для съемок фантастического блокбастера и не больше. Вместо железа и бетона – фанера, вместо стекла – блестящая фольга. И люди здесь такие же статисты-актеры, всего лишь выполняющие эпизодические роли.

«Насквозь лживы, как и ты!» – в каждой прохожей девушке Золотарев сейчас видит потенциальную проекцию Риты. Ведь она действительно могла бы стать любой из этих, которые шастают здесь с деловым видом. Одинокие самки, выбравшие карьеру вместо семьи или караулящие своего миллионера.

«Я тебе мало зарабатывал, что ли?! – возмущается память. – Так ты поэтому на Кампински повелась? У нее денег больше!»

Последняя догадка остановила бешеный скач /срач обвинений.

Миша повторил ее себе вновь, мысленно повертел, ощупывая и разглядывая с разных сторон, пришел к выводу – мужчину нельзя сравнивать с женщиной, а вот уровень дохода можно!