Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Стоп… Я ничего не пойму без нее, – твердо отвечает сама себе. – Так можно гадать до бесконечности.

Мишка еще постоял у подъезда, размышляя, что могло быть причиной такого странного поведения?

«Впрочем, в случае с Ритой странно будет наоборот, если все просто и понятно».

И – подняться или нет?

То, что она расстроена до слез, это ясно, а вот как она отреагирует на его появление? Это уже тайна, покрытая мраком.

Хорошо, если – «спаситель ты мой, я так не права была ииииии». Но, как подсказывают все прожитые вместе годы, это один единственный процент из миллиона противоположных.

Скорее всего, просто дверь не откроет – теперь имеет полное право.

Пожав плечами в молчаливом «не очень-то и хотелось», Мишка нехотя возвращается обратно к машине. Садится, заводит мотор.

«Или вернуться?»

– Здравствуйте, Нина Андреевна. Вам помочь? – Катя почти одновременно с Мишкиной мамой подходят к автобусной остановке.

– Катерина, – со странным выражением произносит женщина. Оглядывает приветницу цепким, внимательным взглядом. Руки оттягивает тяжелый пакет с продуктами из магазина. – За мной сейчас Никита заедет, – это ответ на вопрос о помощи. – Как ты? Как сын?

– Совсем от рук отбивается, – сетует Катя. В ее руках сумка поменьше, полегче.

– Без отца-то мальчику плохо, – она делает извиняющееся лицо.

– Вы меня простите за тот номер в парке. Я просто, когда узнала, молчать не смогла.

Нина Андреевна поджимает губы. Муж крепко-накрепко запретил ей обсуждать эту тему с кем бы то ни было. – Я всегда Мишу любила и сейчас еще люблю, – продолжает Катя.

– Вы, если что-то нужно, обращайтесь ко мне.

Ясно, как белый день, что Изотова сделает все для его комфорта, Мишкиного, удобства. Только и она почему-то не совсем то, что Нина Андреевна хочет для своего упертого сына.

– Что ему нужно, так это ремня хорошего, – ворчит мать. – Чтобы мозги на место встали. Ты, Катя, хорошая девушка. Ты найдешь себе еще… лучше…

К остановке подъезжает серый минивэн. Никита Михайлович перегибается через сидение и давит на ручку изнутри. Нина Андреевна подхватывает тяжелые сумки, спешит к автомобилю. Надежды Кати на «подвоз» испаряются с каждой секундой.

– До свидания, – с улыбкой машет вслед предполагаемой свекрови.

– Не очень-то и хотелось! – злобно бурчит, отворачиваясь. – Мы еще посмотрим, кто кого найдет!

«И не таких брали, – толкаясь, садится в подъехавшую маршрутку, вздыхает и передает за проезд, устраивает сумки у себя на коленях. – А мне отступать некуда!»

После неудавшейся первой попытки овладеть Мишкой (в нескольких непосредственных смыслах), Катя на несколько дней выпала в жизненный осадок. Пила, истерила, плакала, разоблачала мерзкую соперницу. Результат, кстати, удовлетворителен – Золотаревы прогнали задаваку вместе с «приблудышем»!

«Хотя, дочь могли бы оставить, иначе алименты придется выплачивать», – алименты от бывшего ей начислили минимальные, да и те приходят раз в полгода.

«Но Мишка-то не такой! Да и работа у него официальная».

«Эти проблемы решаемы, до них еще дожить нужно», – обрывает собственные мысли на полуслове.

«Сейчас нужнее продумать дальнейшие действия. И вот именно сейчас главное не упустить ни одной мелочи!» – ибо это последний реальный шанс на будущее мое и Феденьки.

Катя недовольно косится на полную женщину, занявшую львиную долю сдвоенного сидения.

«И когда Мишенька станет моим, я забуду обо всех вас. Я сама буду водить его или лучше свою машину! С маршрутками будет покончено!» – за окном проплывают «шукшинские» три многоэтажки.

В лифте одной из них едет вниз Джамала. Сердце ее взволнованно бьется – она еще ни разу в своей жизни не была на настоящем свидании.

«Да, вот так уникально сложилось все в моей жизни!»

Талгат в отглаженной рубашке с нетерпением ждет у подъезда.

«Цветы? Мороженое? Кино?» – словно старый список, Джамала перечитывает стандартный набор из недр подсознания. Воображение услужливо рисует картинку в стиле пин-ап:

«Мамочка, мне тридцать лет уже скоро! – спорит с ним другой какой-то голос. – В это время вместо цветов давно должна быть травка, вместо мороженого алкоголь, а кино – отборное, немецкое!»

Лифт услужливо открывает двери. Джамала глубоко вдыхает, делает шаг вперед, словно прыжок в открытый космос. Талгат, глядя на Джамалу, напротив, забывает на миг как дышать.

Катерина выходит на своей остановке.

Как сказал когда-то один британец в смешных очках с круглыми стеклами – жизнь, это то, что происходит с тобой, пока ты оживленно строишь другие планы.

Ольга не стала звонить и писать Джамале в поисках адреса Ритиной мамы. Не клялась себе позабыть Риту, выбросить из головы или забыться в хмельном, рабочем, любом другом угаре. Она не поняла, почему Рита так поступила, но поняла, что сама не может больше поступать так, как привыкла (как раньше).

Вернулась во временное свое Городочное жилище. Закрыла дверь. Поставила на плиту чайник, подожгла под ним газо-воздушную смесь, вспыхнувшую красивым синим цветком.

«Это небо такое же голубое (в данном случае уже сиреневое), несмотря на мои обстоятельства», – продолжил философствовать в ее сознании Джон Леннон .

«И что бы мы ни говорили, это никогда не соответствует тому, что мы хотим сказать».

– Я говорила себе о том, что все временно, – негромко вслух произносит Ольга. Она всегда так делает, когда не может решить особенно сложную задачу.

– Я постоянно напоминала себе, пока мы с тобой были вместе, что это временно. Но почему? – память сканирует множество предыдущих отношений и находит лишь весьма общие соответствия.

– Они наталкивают на определенную мысль, – Ольга хмурится, ибо эта мысль ей не нравится настолько, что не только вслух, мысленно произносить ее не хочется.

– Эта встреча и эта женщина никак не вяжутся с привычным сценарием развития событий.

– С самого начала наше уравнение было похоже на детский пример из первого класса, где один плюс один равен двум. Когда появились в нем новые условия?

Оказывается, две эти единицы не простые целые числа, а целый вагон неизвестных, таящихся в круглых скобках, в итоге теоретически дающих эту самую единичку, практически же – возможность повторного прочтения с иным результатом.

Понимая, что преграду наскоком не взять, Ольга делает очередной мысленный шаг назад. Память загружает в кинопроектор пленки прожитых последних месяцев хронику встреч двух интересных, уникальных душ.

«Рита – Женщина в самом традиционном, патриархальном смысле этого определения, – Ольга видит ее историю на огромном экране своего восприятия из пустого зала реальности. – Только по странной иронии судьбы (или что там еще есть) ее влечет исключительно к своему полу. Это ее личная трагедия, в текущем сообществе такая особенность наречена грехом, болезнью, извращением. Поэтому, как хорошая дочь и добропорядочная гражданка, она выходила замуж, рожала ребенка – выполняла все необходимые пункты, но, как показывает лента событий, не жила».

«Подсознательно все равно ждала свою принцессу на белом вездеходе».

Ольга тоже не задавалась целью устраивать революции. Просто их ритмы сошлись в определенной тональности в стихийный, красивый дуэт.

– Теперь же я обвиняю ее за то, что она хотела остаться со мной тогда, когда я специально этого не замечала и, обжегшись, бежит от меня сейчас, – признает та, что привыкла солировать.

– Более идиотских действий с моей стороны еще поискать и придумать нарочно, да и то, вряд ли получится!

– …спасибо, Джон. Ты клевый чувак, – Ольга выключает газ под вскипевшим чайником. – Дальше оставь меня, пожалуйста. Боюсь, что в последнем выводе я и себе сегодня не признаюсь, а тем более не захочу посвящать в него свидетеля. Даже такого няшу, как ты.

Рита не заметила, как уснула прямо там, под входной дверью в полутемной прихожей. Или просто провалилась в небытие, пытаясь справиться с немой внутренней истерикой.

«Предательство?» – заходилось вопросом сердце. Отбивало метрономом события из прошлого. – «Нет его. Она же мне ничего не обещала, не объяснялась в любви, у нас и романа-то не было, сразу секс – нечего предавать! А “чувства” и “нас” я сама себе придумала и…»

«И в общем, это неважно!» – плавилось в груди то самое «сердце», ноющее, как зубная боль, все последние дни об Ольге. Напоминая о ней ежечасно, ежесекундно оно молило/мечтало о встрече, как о панацее от душевной болезни, обещало себе «непременно враз станет легче» и в который раз ошиблось! Вместо «легче» стало «катастрофически».

«Под ногами ее хрустели не гравий и не песок – мое доверие, чувства и растоптанное в пыль самолюбие. Вот что особенно больно. Никогда не станет жизненным эликсиром встреча с собственным палачом, и глупо было мечтать/ждать эфемерного чуда», – как мантру, повторяя в полусне еще миллион причин, по которым можно законно/оправданно ненавидеть Ольгу, и тем яростнее, чем сильнее пыталась за ними скрыть одну тоненькую, тянущуюся красной нитью, мысль – несмотря на личный крах всей своей жизни, вопреки пережитому унижению и адской, душевной боли – она любит ее…

Безнадежно!

…Хочет быть с ней.

…Быть ее.

…Делить единственную жизнь на двоих… И это не-воз-мож-но! – до обморока хлестало по щекам понимание.

«Слишком… Больно…» – вспыхивало и затихало аварийной лампой сознание, когда Рита медленно погружалась в небытие, где эта самая нить затянулась петлей на шее.

Описывая Рите фатальную встречу с ее отцом, Диана однажды охарактеризовала ее как «не любовь, но больная эмоциональная зависимость друг от друга с первого взгляда. Нас обоих невозможно тянуло друг к другу, и временами мы оба страдали от того, что просто физически не могли бы расстаться и идти каждый своей дорогой».

– Это так романтично, – тихо отвечает далекой маме Рита. – Я всегда слушала с восхищением эту историю, мечтала так же встретить свою любовь, а вот теперь могла бы поспорить с тобой о страданиях. Ибо, несмотря ни на что, у вас была взаимность, вы были вместе, а у меня не то что нет даже надежды, у меня нет даже права мечтать о ней. Я должна ее ненавидеть за все, что произошло, а себя презирать.

И если со вторым пунктом план перевыполнен тысячепроцентно, то с первым безнадежно ушел в минус, что добавляло обид и боли.

Словно в трауре по погибшей самооценке, Рита занавесила зеркала. Скрываясь от себя самой, она забаррикадировалась от всего мира. Перестала выходить из квартиры и отвечать на стук в дверь. Заблокировала телефон, оставив право на вход лишь звонкам с маминого номера. В электронной почте лишь входящим от Олега Игоревича.

– Жаль, на мысли нельзя/невозможно навесить цензуру, – потеряв счет суткам в осаде, сама с собой беседовала Рита. – Но можно найти иной способ – на каждую сладкую слабость от предательницы-памяти вспоминать сразу, как Ольга отводила глаза. Больно? Но отрезвляет!

«Я не знаю, сколько времени мне понадобится…» – размышляя о прошлом, разбирая накопившиеся в стирку вещи, Рита нехотя берет в руки нетерпеливо зазвонивший телефон:

– Да, мам, привет. Я не поеду сегодня, скажи Пал Юрьичу, чтобы не тратил время, – разговаривая по телефону, закладывает вещи в стиральную машину, засыпает порошок, нажимает кнопку «старт».

– Все хорошо, мам, просто поработать немножко нужно. Я домой взяла. Как там Сонечка? – мысли о дочери последнее, сильнейшее средство в войне против собственных чувств. Ради Сони Рита сейчас скрывается от мира, изо всех сил пытаясь прийти в себя – девочке нужна мама с улыбкой, а не псих с тоской в глазах!

Слушая восторженные отзывы Дианы Рудольфовны об их совместном с внучкой времяпрепровождении, Рита постепенно осознает, что смотрит (тупит) на собственное отражение в единственной не прикрытой зеркальной поверхности – ободе круглой дверцы стиральной машины, и то, что она видит – ужасает: бледное, осунувшееся лицо, дикий, затравленный взгляд, искусанные губы.

– Я понимаю, что выходные, – отвечает, механически повторяя за матерью определение. На самом деле в своем добровольном затворничестве она потеряла ориентацию в днях недели. И даже разница между ночью и днем перестала быть существенной. Главным стало холодное, виртуальное пространство идеально выверенных линий, моделей 3-D, фактур, электронных текстов и таблиц. Все, что подчинено холодному, чистому разуму, логике, расчетам, графическому восприятию и ничем (даже отдаленно) не напоминает о чувствах.

«Я не просто далеко не совершенство, я тупая курица, возомнившая себя жар-птицей, – на последние свои наличные Рита приобретает видеокурс по интерьерному дизайну. – Размечтавшаяся о сказочной любви, которая есть лишь в дурацких романах! В жизни ее нужно либо заслужить, либо купить, либо жить с тем, что есть, и не возмущаться».

«Как говорил де Тревиль, мы все явились в Париж, чтобы подороже себя продать» – я отдалась за бесценок, (большего, видимо не стоила), но мне несказанно повезло, на этом начальном этапе мне достался истинный профессионал своего дела. Это можно счесть определенным подарком судьбы.

«Спасибо, Ольхен, за промо-акцию на уровне высшего пилотажа и элитный, практически вводный курс. Дальше сама-сама? Ведь так? На большее я тебе не годна».

Очередные сутки подчиняются жесткому, почти военному расписанию, где изучение материалов и выполнение заданий чередуется с физическими нагрузками, заставляющими мышцы звенеть от напряжения – тоже помогает справиться с неугодными мыслишками.

– Мам, даже не думай (Диана настаивает на прогулке дочери к ним в выходные), у меня сейчас действительно нет на это времени, – «ты не понимаешь?! Я не могу, не хочу, не… отстаньте!!!» – мысленно выкричав протест, Рита желает приятного вечера привычно ровным голосом, прощается, отключает сотовое соединение и даже умудряется не заплакать.

Нина Андреевна настороженно смотрит на мужа.

– Что ты решил? – ее вопрос вот уже продолжительное время висит в воздухе и рискует вовсе остаться без ответа. – Телефон она отключила. Соня за городом с Дианой. В сад они ее уже неделю не водят.

– Чего ты хочешь от меня? – Никита Михайлович сам не рад сложившейся ситуации, выхода из которой пока не предвидится. – Ритка, видишь, какая оказалась.

Женщина сердито поджимает губы. О снохе у нее свое нелицеприятное мнение, но муж почему-то не разделяет его на все сто процентов, а сын и вовсе делает вид, что его и их это не касается. Он вообще нашел себе странный выход – день и ночь сидит теперь за компьютером (или в телефоне). Однажды она в его отсутствие влезла в «историю посиделок» – вспоминать стыдно. Такой срам!!!

– Поговорить с ними. Чего они хотят. Что дальше делать…

Никита Михайлович отмахивается от назойливого голоса жены.

– Иди, займись чем, а то я тебе скажу, что дальше, – он поднимается из-за стола, но выходить из кухни не торопится, копается в ящичках со всякими мелочами из серии «вдруг пригодятся».

– Что ты там ищешь? – Нина убирает за мужем со стола грязную посуду.

– Не твое дело, – отвечает Никита. – Только ворчать бы день и ночь, все настроение мне испортила.

Нина хмыкает.

– Ишь ты, настроение! – моет посуду. – А какое оно вообще может быть хорошее, если такое в собственном доме и с собственным сыном творится! – чашки сердито брякаются на привычное в буфете место. – И эта еще, королева Кампински как ни в чем не бывало – «Здравствуйте, Нина Андреевна. Как здоровье, Нина Андреевна».

– Ей ничего не сказала? – зло, подозрительно поворачивается к жене Никита.

Нина выключает воду:

– А что тут скажешь? Хозяин же запретил! Он же лучше все знает!

– Нина, – предостережение в голосе мужа немного остужает пыл жены. – Ты говори, да не заговаривайся.

Женщина гордо поправляет волосы и сердито-отчаянно смотрит на своего мужчину.

– А ты сделай тогда что-нибудь. Не чужие же они нам. Сын родной и дочь его… – ее голос долго еще звучит в его сознании, даже когда Нина выходит из дома в огород «рассаду проверить», Никита тяжело вздыхает и идет в спасительную свою вотчину – гараж.

«Что-нибудь здесь не сделаешь. Не так просто все».

Свисток возвещает о закипании воды в большом никелированном чайнике, побуждает Ольгу к действию, вырывая из вакуума безмыслия.

Рита подсадила ее на эту «чайную церемонию» – ополоснуть кипятком, засыпать заварку, залить, дать настояться… еще можно чем-то теплым прикрыть заварной…

Кампински послушно/дотошно проходит все пункты, словно от них зависит порядок действий в мироздании или движении планет по своей орбите вокруг солнечного, огненного шара. Ополоснуть, засыпать, залить, закрыть…. В руке остается пустая упаковка. Ольга внимательно изучает бумажное дно – действительно, сухих, скрученных листиков здесь больше нет.

– Финита, – легкой хрипотцой звучит ее голос.

Очередная пустая неделя окончилась не менее пустыми выходными.

– Ты что-то сказала? – позади Ольги стоит абсолютно голая высокая стройняшка, вытирает мокрые короткие волосы большим банным полотенцем. За ней по полу блестят шаги из приоткрытой двери ванной комнаты.

– Не парься, – первая окидывает взглядом предложенное тело. Гостье нравится Ольгин взгляд и прошедшая ночь. Ольге не очень – слишком пацанское строение и манеры, но выбор в Городке не велик, «поэтому за неимением горничной имеем дворника». Больше никаких натуралок, полунатуралок и прочих латентно-любопытсвующих. Даешь чистоту темных рядов!

– Повторим забег? – девушка приближается вплотную. Выгибая бровь, смотрит в глаза.

– Не сейчас, – Ольга чувствует ее ладони на своих бедрах, отворачивается. За окном очередная полудождливая серия «из жизни насекомых».

– Почему? – она трется кончиком носа о неприкрытый майкой кусочек Ольгиной спины. В небе кто-то очень большой и невидимый рвет в клочья серую вату из старого матраца, люди называют ее тучами, ветер мусором и уносит прочь.

– Нет настроения, – Ольга разливает в кружки чайный настой. – Где у вас здесь такую можно купить?

Девушка вертит в руке опустевшую упаковку.

– Не знаю, – бросает ее на стол. – Я в пакетиках завариваю, с ними геморра нет, и есть они в каждом Ашане… эй! Ты куда?

Ольга со своей кружкой в руках угрюмо проходит мимо, покидает кухню.

Гостья остается одна. Не понимая, она пожимает голыми плечами.

Несколько дней/раундов переговоров до сих пор ни к чему хорошему не привели. Ольга не участвовала в них – предложений вступить в делегацию не поступало (привет обоим Золотаревым), а сама напрашиваться она не стремилась. «Хотя, можно было бы…» – апатия навалилась вместе с подпортившейся погодой.

«Милаха мэр чувствует себя бывшей девственницей, потерявшей невинность по вине Компании. Старший Золотарь зачем-то пытается убедить его в обратном. Лучше бы кольцо пообещал. Номинальное»

Обнимая горячую чашку ладонями, Ольга шарит взглядом по странице чайного интернет-магазина.

«Как дела?» – прилетает месседж от Веры.

Хорошо, что она загружена сейчас работой, Ольга мысленно благодарит Семенова за его житейскую мудрость и здоровый пофигизм, помогающий ему управлять женой и Компанией.

«Леннон в последнее время чет зачастил…» – Ольга отправляет Вере ссылку на песню.

«И даже не один – в легендарном составе пели о безвозвратном вчера, затем вместе с Йоко о мире без войн».

Заказать чай в Городке отчего-то целая проблема, проще из Москвы оформить доставку.

Абонент «опера№5» безуспешно пытается достать Ольгу звонком. Кампински делает вид, что не замечает трезвонящего на всю квартиру рингтона.

«Почему не отвечаешь?» – ворчит Вера-мессенджер.

Ольга обреченно вздыхает.

«Тел где-то в куртке, лень вставать. Пиши сюда».

«Мне иногда кажется, что нас придумал кто-то. И просто записал, как красивую, невозможную в обычной жизни историю», – пишет от скуки в социальную сеть.

Встретиться с Ритой она больше не пыталась.

Иногда слышала сплетни филиальских работниц о кинувшей Золотарева-младшего жене, недоумевающих, «чего ей только нужно?» и «серьезно ли, надолго ли это?».

Мишка хранит для них загадочное молчание, проводит кастинг секретарш на освободившееся Джамалкино место.

Джамала в свою очередь отчаянно пытается скрыть новый роман от окружающих и окружающие ее сплетни от нового романа.

Золотарев-старший страшно боится вмешательства из Центра в его конфликт с мэром. Его команда все громче кричит о «засилии власти» и прочей ереси.

«Ну, а у меня пока, пока все окей» – поет Сергей Чижов из плейлиста вконтакте.

По оконным стеклам время от времени барабанит дождь.

Рита никогда не любила его раньше, а сейчас ей нравится, закрывая глаза, слушать рваный капле-ритм. Словно «танцующая в темноте» в нем она слышит уникальные музыкальные композиции, звучащие лишь сейчас, лишь здесь и лишь для нее.

«Возможно, так сходят с ума», – иногда еще Рита вспоминает о прошлом, настоящем и прочем мире, отсеченном от нее входной дверью, оконными стеклами и стеной воды.

Странное время – день за пять. И вроде календарных горсть, а прожитых уже словно несколько месяцев.

Иногда о себе и оставленном за бортом мире напоминает «бывший муж» – именно такое определение отныне соответствует Золотареву в ее вселенной. Она еще не подавала документы на развод. Но уже оповестила его о своем намерении. Он пытался достучаться в дверь, кричал, оскорблял, но наушники с громкой музыкой решили эту проблему. О том, куда муж делся через пару часов, Рита и думать забыла.

Пару раз Золотарев приезжал на дачу к Диане Рудольфовне с целью забрать Соню домой, о чем Диана тут же делилась с дочерью. Но девочка отказывалась уезжать без мамы, да и бабушка не отпускала внучку с невменяемым явно отцом.

– Можешь обвинять меня в чем хочешь, но лучше я для тебя буду ведьмой, чем потом в трауре носить цветы на могилу ребенка. Ты ж выглядишь, как безумец!

«Возможно, и я уже где-то в психушке», – время от времени Рита отвлекается от компьютера.

«Просто еще не осознала. Просто слишком глубоко заглянула в бездну и сама стала ею – тёмной, бездушной и бездонной пустотой».

Рита фокусирует взгляд на комнате в сумеречном свете непонятного времени суток. Заставляет себя есть, пить, стоять в «планке», ходить в душ, а потом непременно вернуться обратно в графический мир 3-D проектирования и геометрических фантазий. Как во дворце снежной королевы в нем все идеально, красиво. Не всегда просто/понятно, но зато логично, свободно и не больно…

====== 21 ======

«Скучно».

Очередная Ольгина ночь приходит/проходит бессонницей. Ожидание решения по «Северо-Западу» вымотало так, что даже работа не особенно отвлекает/радует в последнее время. Дабы не терять его попусту, взяла несколько удаленных расчетов – «копаюсь потихоньку».

Образы недавнего прошлого скользят бликами редких фар машин по экрану потолка.

«Стремно».

Ольга зевает, закрывает глаза. Гостьи не задерживаются больше суток, дольше – начинают раздражать. И хоть давно к тому шло, все-таки неприятно.

«Только Рита так свободно и просто влетела в мою жизнь, что даже странным это назвать будет странно», – читай – неверно.

Прокручивая в памяти события прошедшей весны, Ольга сама себе удивляется, насколько естественной в те дни казалась/ощущалась ей связь с Ритой.

Сейчас. Ольга поднимает глаза – разгар рабочего дня и разгар эмоционального совещания о будущем проекта, старт которого на несколько дней приостановлен местным мэром. В кабинете Генерального шумно. Высказываются все разом, расслышать кого-то в отдельности невозможно. Впрочем, ни Ольге, ни Михаилу не нужно. Только они не принимают участия в «сотрясании воздуха» и бессмысленном разглагольствовании о…

«Только бы они не принимали решений», – читает он по ее губам, неожиданно кивает в сторону двери.

«Выйдем?» – Ольга удивлена, но согласна. Нехотя поднимается.

В фойе значительно тише. Стоит кофейный аппарат. Экзотические растения в напольных вазах напоминают о жарких/далеких странах. Ольга ловит себя на мысли о собственной крайней рассеянности в последнее время. Там, позади, между прочим, люди горят за ее «Северо-Запад», впереди – Золотарев явно хочет предложить перемирие по той же самой причине – спасти проект, и только она сама размышляет об отпуске в экзотических кустах где-нибудь далеко-далеко отсюда.

– Если пойдет так дальше, то Задворский окончательно зарубит проект, – оглядываясь на Ольгу, Миша держит путь к «кофейнику». – Предлагаю перемирие, иначе нам всем здесь кранты. И Компании и проекту.

Золотарев смотрит на Кампински, а она нажимает «американо» заодно пытаясь вынырнуть из болота апатии или хотя бы выдать ее за глубокомысленный поиск истины.

– Думаю, у него куча своих людей среди наших, и каждое слово уже где-то записано. На перемирие согласна, – ее голос звучит спокойно, обезличенно. Так разговаривают даже не вагонные попутчики, роботы-автоответчики.

Миша слегка озадачен, кивает, повторяет ее выбор. Запах свежесваренного кофе заполняет свободное пространство между коллегами.

– Есть идеи? – ради «святого дела» Золотарев заставляет себя спокойно смотреть на Ольгу. Именно так его всегда учил отец.

– У тебя ведь всегда имеется парочка в багажнике, – это словосочетание знакомо со школьных времен. Кампински всегда подозревала о «семейности» этой фразочки. В свою очередь Ольга отвечает Золотареву прямым и немного странным взглядом (вынырнуть все же получается).

– Если тебя интересует моя идея, то Задворский не станет говорить ни с одним из нас. Твой отец у него уже в печенках сидит. Ни ты, ни Талгат для него не авторитеты. Я вообще чуть больше художника-мечтателя в его восприятии. «Че там пару домиков нарисовать по линеечке» – эти слова всплыли где-то в пересказе очередного подслушанного разговора мэра со своими «министрами».

– Для переговоров с ним нужен человек посторонний для Компании, одновременно заинтересованный и незаинтересованный, – озвучивает Ольга крайнюю мысль/решение внутреннего своего аналитика. – Я попробую объяснить, но, думаю, ты и сам поймешь.

Ожидая чего-то такого (или просто надеясь на чудо), Мишка усмехается, не отрицает, а Ольга продолжает чуть живей.

– Авторитетный, но равно чуждый и власти и строительству. Нейтральная сторона, для которой, тем не менее, решение этого дела жизненно важно. Такой человек-город, человек-общественность, эпохальный человечище, а не сборище этих товарищей из Филиала.

Слушая Ольгу, Миха понимает – нечто подобное витало в его сознании, но так и не скомпилировалось в окончательную мысль (вот так всегда с ней было и будет!).

Город, человечище, эпоха – Мишка вскидывает руку вверх, как ученик, раньше всех решивший трудную задачу:

– Я понял! Я знаю! Есть такой индивидуум! – он щелкает пальцами, а из глаз его разве что искры только не летят.

– И ты его знаешь! Мы все его знаем! Он еще у Задворского преподавал! – они с Ольгой впиваются друг в друга взглядами (и даже мозгами, если это возможно).

В паузе Золотарев ждет, что она догадается, но Ольга упорно молчит и в «холодно/горячо» играть не собирается.

– Ректор, мать его, Афанасьев! Вот кто! – победно шепчет Золотарев.– Он городчанин от городчан. Он раритет. Он…

– Его отец первым предложил «Северо-Запад», – Ольга задумчиво катает слова на языке. – Это может быть в минус.

– А может в плюс! Думаешь, Задворский об этом знает? – сомневается Михаил. – Я вот не уверен.

Мысленно Ольга прикидывает так и эдак. Тело получило свой адреналиновый заряд от решения задачи, апатия неохотно уступает место энергии. Оружие сверхточного наведения рассчитывает полет до цели и как ни крути, а все теперь сходится к Ритиному отчиму.

Ольга поднимает бумажный стаканчик с кофе:

– Ты прав, Золотарев. За ректора! За Павла Юрьевича!

Мишка в ответ растягивает лыбу:

– За Городок! – поднимает свой кофе. – И за «Северо-Запад!»

– Слушай, – осушив свой стакан в два глотка, Ольга по-деловому смотрит на Мишку. – Раз уж мы тут все с тобой решили, то и действовать тоже нам. Понимаешь, о чем я? Ты можешь убедить отца пока распустить их всех куда-нибудь на обед и вообще желательно до завтра?

– Легко, – обещает Мишка. Решение таким образом принято единодушно и подлежит немедленному исполнению.

– Сейчас увидишь! – бросает пустой стакан в урну, надевает на лицо маску «кто здесь начальник?».

Перемирие делает обоих свободнее и одновременно скованными теперь самой крепкой цепью из существующих, как уговор, который дороже не только денег.

Ольга кивает. Миша спешит обратно в кабинет.

Глядя ему вслед, Ольга невольно вновь вспоминает Риту, признает, что «теперь, наверное, всегда так будет. Глядя на него, видеть/думать о ней. Они муж и жена».

Ожидание позволяет развить неугодную тему дальше, где в нее приходит очередной вкус раскаяния.

«Я никогда не задумывалась о тебе “внешней”, прости меня», – мысленно произносит Ольга далекой подруге.

«Как складывалась твоя жизнь вне моей. Чем ты занималась и о чем думала, закрывая за собой дверь до следующего дня/встречи. Мне было безумно хорошо, приятно, комфортно с тобой. Я слишком быстро и эгоистично стала считать тебя, твои мысли, тело и чувства своей собственностью. При этом совершенно о них не задумываясь. Понятно, что расчет проекта в то время забирал девяносто процентов всего моего сознания, но, знаешь, чем дольше я сейчас об этом думаю, тем больше понимаю, что без тебя он не сложился бы в конечный результат, который сейчас все знают как «Северо-Запад». Ты создавала меня каждый день, а я в ответ создавала проект. Ты первопричина».

И вновь позабыв, зачем она здесь, Ольга глубже погружается в собственные мысли, в мысленный диалог с собой и Ритой. Он должен помочь ей, ибо в последнее время что-то отчаянно не пускает ее вперед. Словно фантомная боль неизвестной природы, места, происхождения. Словно что-то очень важное она пропустила в расчетах, не учла или не заметила.

«Узнав, что ты замужем, я предпочла забыть об этом, руководствуясь житейским “поздно пить боржоми”. Раз уже все случилось, зачем теперь отказываться от удовольствия. Тем более что и ты вовсе не собиралась идти на попятную. Ты-то изначально знала о собственном семейном положении и значит, это ты врала, ладно, не договаривала мне. Это твое было осознанное решение/выбор. Я просто приняла его на собственных условиях “временности”. Я поняла, что нам обеим с тобой так удобно будет до определенного момента, когда мы спокойно “расстанемся друзьями”. Как я ошиблась?!»

«Ты не собиралась расставаться со мной! Ты просто наконец-то встретилась сама с собой! С тем неизведанным, что многие годы скрывала глубоко и ото всех, включая себя. Боюсь, что ты вообще в тот момент просто не успевала задумываться над происходящим. Я проходила когда-то это. Я помню состояние “былинки”, словно горный поток несет реальностью на захватывающей дух скорости в неизвестном никому направлении, и ты теряешь ощущение времени, пространства, параметров/ограничителей. Ты просто удивляешься, что все еще на плаву. Хватаешь ртом воздух, а он наполняет легкие сладко-горькой легкостью, дает жизнь и одновременно топит».