Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Смакуя мысли о том, как он сейчас с ней разделается, Мишка не сразу понял – Джамалы нет дома, дверь закрыта, никто не торопится ему отвечать. Телефона тоже нет с собой, чтобы позвонить и потребовать…

Такого поворота он не ожидал.

Пнув изо всех сил еще несколько раз дверь напоследок, Михаил сбегает вниз по ступеням.

«Нет, они обнаглели! Где она может шляться в такое время, в выходной?! У нее тоже кто-то есть, кроме меня?» – последняя мысль еще ни разу не приходила Золотареву в голову, но сейчас возможно все, что угодно.

«Ну, подожди! – шагая к соседнему дому, злобно обещает секретарше семь казней египетских. – Я тебе покажу личную жизнь! Я еще предъявлю тебе счет, и посмотрим…»

Ольгин дом заселен лишь частично. В подъезде пахнет строительной пылью и краской. У подъезда на парковке не стоит серебристая ауди, что красноречиво говорит об отсутствии Кампински дома в данный час. Но Мишка упорно поднимается на третий этаж, чтобы отпинать молчаливую, безответную дверь, выместить на ней ярость и бессилие.

«Ненавижу тебя! Ненавижу! Отомстила? Да? – Удары гулко разносятся в пустоте подъезда, создавая впечатление полного одиночества во вселенной. – Мы посмотрим еще, кто кого!»

Налупившись по железу, жаждая крови теперь человеческой, обманутый муж выходит в сгущающиеся над Городком сумерки. – «Остается Ритка, – спокойно признает он сам себе. – Не такая уж она и невинная, хоть и овца. К тому же она точно дома. И она, наконец, мне ответит за всё. И за всех».

Золотаревы вернулись несколько раньше, чем рассчитывали. Никита Михайлович хмуро глядит на дорогу, рядом пышет недовольством и настороженностью верная женщина, позади дочь и зять насупились в разных углах, а между ними шумят, не смолкая, наследники.

– Испортили вечер мне, – бурчит четырежды дед на непутевых детей своих. В знак приветствия кивает живущему в самом начале улицы Федору Игнатьевичу. Его внучка Ольга загоняет свою ауди в открытые ворота. За ними виден ухоженный, уютный дворик, через двор Ольгина бабушка спешит в дом с пучком ранней зелени.

– В их кровь пошла, – сканируя Ольгин профиль, выносит вердикт Нина Андреевна. Федор Игнатьевич отвечает приветственным кивком. Теперь Никита видит его лишь в обзорное зеркало – крепкий для своего возраста старик закрывает высокие, железные ворота, пропадает за ними.

– На теть Соню похожа, – продолжает мысль Золотарева-старшая.

– Я не тетя! – звонко откликается Сонька с заднего сидения. Ее двоюродные братья и сестра громко хохочут, словно отличной шутке.

Рита ожидала прибытия семейства много позже. Задумавшись, прорабатывая планы, варианты будущей своей жизни, она совсем забыла о времени и очень удивилась, заслышав шум в соседнем дворе. Спустилась в кухню, где из окна сквозь кружево рябин и черемух, видно, как дети рассыпаются в садике, как к ее дому решительно направляется Нина Андреевна.

«Только вас не хватает для полного счастья», – устало отмечает «про себя» Рита. За прошедшие сутки она еще не спала, и теперь ее слегка подташнивает от усталости. «Странно, что Золотарева с вами нет. И хорошо!» – ибо его присутствие сейчас особенно в тягость.

– Мама, а на папу чужая тетка ругалась! – вбегая вперед бабушки, радостно сообщает маленькая дочь. – А он на нее! …

– Цыц! – шикает Нина Андреевна, окидывает кухню цепким взглядом. – Мишка дома?

– Нет, он же с вами, – Рита приглаживает растрепавшиеся Сонькины волосы, отправляет дочь мыть руки.

– Странно, – Нина Андреевна на всякий случай заглядывает в темную гостиную, прислушивается.

– Папа пропал! – вновь довольно сообщает девочка, стряхивая воду с рук. Всё, без исключения, происходящее в жизни она воспринимает, как интересную игру.

– Ну-ка, не брызгай, – ворчит бабушка.

– Что там у вас приключилось? – Рита смотрит на свекровь, а та неприязненно морщится в ответ. – От хороших жен мужики не гуляют по ночам, дома сидят!

«Эту песню» Рита слышит с периодичностью раз в неделю. – «Сейчас вечер воскресенья…» – мысленно прикидывает сноха, к какой из недель привалил «бонус» – почти прошедшей или будущей?

– Мам, мы поехали, – в дом входит Света (они с мужем и детьми живут дальше по улице). С ней у Риты отношения дружеские, спокойные. – Отец к Федору Игнатьевичу пошел, дом открыт.

– Чего его на ночь глядя к Кампинским понесло? – засобиралась обратно свекровь, оглянулась на Риту. – Мишка как придет, позвони, чтоб я знала, – дождавшись утвердительного кивка, выходит прочь. Света жестом показывает – «не парься», и разворачивается следом. Рита и не парится. Гораздо больше отсутствия/наличия Мишки ее волнует Сонькино замечание о – «там тетя Оля с машиной приехала».

Телефонный разговор с Ритой вышел размытым и одновременно скомканным. Диана перебирает в памяти слова, голос, интонацию дочери – «все хорошо, мама. Я наконец-то спокойна. Мне многое, очень многое нужно обдумать, но теперь все хорошо» – подозрительно спокойным и ровным голосом отвечала Рита.

– Что значит «наконец-то спокойна?» – Диана невольно задается вопросом вслух.– Можно подумать, раньше камни в небо летели! Марго с самого нежного возраста сплошное спокойствие.

– И что значит «теперь все хорошо»? – она никогда не была для Дианы открытой книгой, даже в глубоком детстве, когда не то что скрывать, карапузы скорее спешат поделиться с родителями любой своей новостью, любым переживанием.

– Спасибо, что удержал меня вчера, – тепло произносит Диана. Кутаясь в заботливо принесенный Павлом плед, крепче прижимается к мужу – своей силе, опоре, надежности и спокойствию в земном, приятном воплощении. Он улыбается в бороду, обнимает за плечи нежно, крепко, укрывает смесью запахов свежеструганного дерева и хорошего табака (на даче он любит столярить).

– Беседуешь сама с собой? – мурчит гигантским, добрым котом. Диана выпускает из рук молчаливый сотовый телефон.

– С Ритой. Она изменилась. За последние два месяца она стала совсем другой, и я никак не могу понять, в чем дело.

«Или просто боюсь это понять»

Вчера Диана была в ужасе от незнакомого «лица» Риты, ее странного поведения и еще более странного побега. Ломаные траектории стремительных ласточкиных полетов в вечернем небе нервно перечеркивают идиллически пасторальную картину сельского бытия.

– С Кешей у них было взаимопонимание на уровне интуиции. У меня же даже простое, житейское не всегда получается, – перед глазами упорно встают картины недавнего прошлого – мечтательная Рита, одухотворенная, рассеянная и теперь абсолютно чужая.

Прикрывая глаза от хоровода воспоминаний, Диана устало склоняет голову на плечо позднего своего романа. Терпкий дымок тлеющего в мужниной трубке табака пропитывает наползающую вечерню свежесть, дарит странное удовольствие. Диана никогда не курила, а после жизни в доме первого свекра и вовсе возненавидела запах сигарет. – «Но это другое, – отвечает тот самый, оправдывающий многое, внутренний голос. – И вообще, все меняется, жизнь не статична. И мы меняемся вместе с ней…»

Павел губами касается прохладных волос той, что озарила закат его жизни любовью.

«Паша мне послан судьбой в награду за все пройденные земные испытания, – осознает для себя Диана. – В наших отношениях больше корней, чем цветов, но тем они крепче».

– Она расцвела, – негромко басит Павел, продолжая рассуждение. – Рита выглядит взволнованной и влюбленной, как Джульетта.

«Он прав и я тоже вижу это. И „это“ пугает меня до дрожи в коленках!»

– Паш, ей не четырнадцать и даже не восемнадцать давно! – Диана тихо, тяжело вздыхает. – Я даже боюсь сама себе признаться и представить, что это может значить?

Описав взглядом дугу по притихшему вечеру, словно еще у него той же поддержки или, на худой конец, просто принимая беспристрастным свидетелем, помолчав, добавляет:

– В довершение ко всему, ко всем своим недомолвкам, она стрижку сменила.

– Если женщина меняет стрижку, значит, она скоро изменит свою жизнь? – улыбается Павел. – У тебя прямо фундаментальная теория заговора.

Диана поводит плечами:

– Коко была мудрой женщиной. Или просто наблюдательной. Не вижу причин в данном случае с ней не согласиться.

– А я согласен с тобой, – отвечает Павел. – В жизни Риты что-то происходит. Что-то тайное и явно никак не касающееся ее мужа.

– Вот видишь, – глухо произносит Диана. – Даже ты это заметил. И хорошо, что хоть ты не боишься произносить вслух мои собственные подозрения.

– Ну, я сторона заинтересованная, – выходят табачным дымом слова. – И это уже не подозрения – выводы.

– А Михаил? – тихо вздыхает Диана. – Почему он-то не видит? Не замечает ровным счетом ничего, но его-то это в первую, в наипервейшую, очередь касается!

Пожимая плечами, Павел выпускает новое облачко дыма с привкусом сарказма:

– Может быть, он считает иначе? Не своей виной, проблемой, а вашей с дочерью?

– Мы не готовы были к ее рождению, и я была не лучшей матерью, – предсказуемо/автоматически прячется, уходит в оборону Диана.

Я не знаю ничего, что может быть горче и тяжелее чувства родительской вины. Досады на себя, сожаления о допущенных ошибках в общении с собственным ребенком. О том, чего не изменить уже никогда. И что бы там ни говорили умные психологи про «отпустить ситуацию и так далее», эта вина неизлечимой болезнью остается в душе, приходя приступами, отступая ненадолго, но непременно возвращается с каждым новым шагом дочери и по-снайперски точно вгоняет в сердце очередной стилет самообвинений. Разница лишь в том, что некоторые родители заботливо передают этот нож сердцам детей.

– Поэтому сейчас ты пытаешься доказать всему миру, что это не так? – чувствуя, как Диана отдаляется, Павел крепче обнимает жену за плечи. – Я за тебя в этом мире, ты ж знаешь. Но, по-моему, ты сейчас поступаешь как мать Ритиного отца – берешь на себя единоличное право решать за нее абсолютно все, вплоть до того, о чем ей позволительно думать, а о чем нет. Мишке не нужно ее подозревать или ухаживать за ней – он точно знает, ты сама проследишь, смоделируешь поведение и чувства дочери. Понимаешь, о чем я?

«Горькая правда», не один год отвергаемая Дианой, наконец, прозвучала, но от этого не стала менее болезненной. Теперь она просто стала открытой раной.

В памяти не самые приятные картины прошлого, далеко не лучшие минуты и события. Болезнь мужа, его ужасная мать, проклинающая Диану каждый день, им с Ритой некуда деваться, потому что нет ни жилья, ни средств – ничегошеньки, только долги, финансовая яма и безнадега когда-нибудь выбраться из нее.

«Я сделаю все что потребуется для счастья дочери, – твердила Диана свою мантру, когда было особенно трудно, когда терялись цель и смысл жизни. – На Москве свет клином не сошелся. У нее будет свой дом – полная чаша, надежный муж, большая семья».

Когда они устроились у родных в Городке. Несколько лет у Дианы ушло на «возрождение» после смерти мужа и жизни в доме свекрови. Рита тем временем закончила школу, поступила в самый престижный ВУЗ Городка и даже собралась выдать маму замуж за бессменного ректора собственного института, влюбленного в последнюю по самые кончики ушей. Диана не могла позволить себе личное счастье, не устроив вначале личную жизнь дочери. Золотарев-младший появился ответом на все Дианины немые молитвы – надежный, как швейцарский банк, влюбленный, как юный пионер, из хорошей семьи и очень не дурен собой.

«Господи! Наконец-то! Что еще нужно юной девушке для счастья?» – авторитетно решила/вздохнула с облегчением мать и всецело включилась в процесс, ибо «глупое дитя» рисковало упустить этот свой выигрышный лотерейный.

Диана действительно сделала все, что было в ее силах/возможностях, чтобы Рита стала Золотаревой.

– Господи, неужели это было ошибкой?! Это ведь я давила на нее, считая, что она упускает свой «счастливый билет» – скрывая лицо за чуть дрожащими ладонями, Диана закрывается ими от цунами житейской, простой истины, где у каждого из нас «своя дорога». – Я не слепая, я же вижу, что она не счастлива с ним.

– Прошлого не изменишь, – в голосе мужа давняя, застарелая боль, разъедающая всю его жизнь со дня автомобильной аварии, в которой погибли его первая жена и маленький сын. – Даже если ты выйдешь на дорогу и посыплешь голову тонной пепла. Это уже случилось и осталось там, в том моменте, навсегда.

Они ехали к Павлу в Москву, где в то время он заканчивал аспирантуру. Оттуда все вместе, должны были лететь на юг, но по дороге пьяный водитель протаранил КАМАЗом рейсовый междугородный.

– Я тоже считал… – голос Павла становится глуше, – что виноват косвенно. Я должен был ехать сам за ними, должен был предвидеть и что-то сделать, предотвратить, предусмотреть.

Он не женился потом тридцать лет, считая себя недостойным человеческого счастья, тепла.

– Ты много пережила, – только Диана смогла отогреть его душу. – Ты чувствовала колоссальную ответственность за дочь, и ты поступила так, как считала правильным в тот момент времени.

– Ты успокаиваешь меня? – не понимает Диана.

– Я хочу сказать, что не нужно сейчас терзаться тем, чего уже не исправить. Но и нельзя выполнять за студента его лабораторную работу. Мы же с тобой физики-практики, а мир всего лишь большой институт. Как думаешь, что сделает препод уровня Бог, когда увидит, что ты со своего пятого курса выполняешь практические за первогодку?

Диана удивленно вскидывает брови, хлопает ресницами. Его сравнение интересно и заставляет задуматься, а после почти согласиться.

– Но! – не соглашается внутренний родитель. – Ты предлагаешь оставить все как есть?!

Еще более удивленно Диана смотрит, как Павел утвердительно кивает.

– Вполне серьезно, – подтверждает вслух. – Позволить взрослой женщине самой решить, чего она хочет в этой жизни, и просто поддержать ее выбор, даже если он покажется тебе неправильным. Ты ведь неправильному ее не учила?

– Подожди, – защищается Диана.

Павел не хочет ждать.

– Это ее жизнь. Ее право совершать свои ошибки или искать собственные пути решения. Не нужно до старости водить взрослую дочь за руку. Нужно в детстве научить ее правилам дорожного движения, чтобы дальше она сама ориентировалась в этом мировом мегаполисе. И я спрошу тебя сейчас еще раз, неужели ты считаешь свою взрослую дочь полной дурой? Неужели ты снова встанешь на чужую сторону, объясняя свою позицию странной заботой о ее «лучшем» чем-то?

Диана первой отводит глаза. В памяти всплывают миллионы разнообразных жизненных ситуаций, но все не то.

– Просто… я вижу в ее расчетах ошибку! – формулировка, наконец, дается Диане, однако, Павла она не устраивает.

– Твоя первая свекровь тоже постоянно видела ошибки в жизни собственного сына, – он сердито пыхает трубкой. – Причем ключевое слово здесь «собственный». Ваши дети для вас всего лишь безмозглые и безвольные вещи! И ты поступаешь ничуть не лучше!

Он сказал все, что посчитал нужным. Выслушав мужа, Диана насупилась. Они нередко спорили с Павлом о научных теориях, книгах или фильмах, но не об отношениях Дианы и Риты. У последней с отчимом сложилась теплая дружба, но это, по внутреннему мнению Дианы, не делало их кровно-родными и не давало ему права вмешиваться в воспитание.

«Хотя, какое там воспитание в почти тридцать лет?»

– И ты прав – тихо и тяжело вздыхает женщина после неопределенного времени, проведенного в раздумье, взвешивании его слов, формулирования соответствующих выводов. – Отпустить Риту. Отдать ей это… – она замялась. – Да что уж там. Отдать ей право самой распоряжаться собственной жизнью. Это будет совсем нелегко, но… я попробую.

Понедельник – день тяжелый. Известная многим истина и многими проверена на практике. Когда Джамала в понедельник появилась на работе, слегка не выспавшаяся после вчерашнего празднования маминого юбилея, но милая и свежая как обычно, Золотарев-старший немедленно вызвал ее в свой кабинет, где окинул придирчивым взглядом и произнес только одну мрачную фразу:

– Ну, и где он?

Первая мысль была, что он справляется именно о собственном сыне. Но ее Джамала спешно отогнала как ошибочную за излишнюю прямолинейность и явность – «наверняка он имеет в виду что-то другое!» – но реестр в памяти отказывался находить любой, другой верный или хотя бы на вскидку подходящий ответ

– Что, простите? – для верности Джамала еще раз окинула взглядом сама себя (насколько это вообще возможно в отсутствие зеркальных поверхностей) и вернула Никите Михайловичу честный, преданный взгляд.

– Идиотка! – разъяренным медведем зарычал главный по филиалу. – Если через пятнадцать минут его здесь не будет, ты уволена за неисполнение должностных обязанностей и прощать будет некого! Ты меня поняла?!

Пулей вылетев из кабинета, Джамала едва не сбила с ног двух других сотрудниц, суетящихся в Золотаревской приемной.

– А ты не знаешь? – Оксана Владимировна уничижительно смотрит на Джамалу поверх очков в тонкой, металлической оправе. – Так этой ночью он был не у тебя?

– Теряешь хватку! – захихикала вторая. Джамала в расстроенном почти бешенстве полетела искать своего пропавшего в житейской пучине босса.

Мишкин телефон заладил голосом робота о недоступности абонента. Кампински с шести утра в дороге и о Золотареве с самого банкета ни сном, ни духом.

«Рита?» – мелькнула шальная мысль. Джамала остановилась в тихой приемной перед Мишкиным кабинетом. Уютное, обжитое, хлебное место, потерять которое сейчас никак не входит в ее гениальный план.

Скрипя зубами Джамала берет свой айфон, находит в памяти номер, нажимает вызов.

– Алло? – почти моментально отвечает Катя. – Кампински, это ты? Я про вас все знаю! – ее голос истерически возбужден (или пьян).

От испуга Джамала сбрасывает. В следующую минуту ее телефон оживает входящим от Риты, наполняет пустую приемную серебристым, хрустальным звоном, требует ответа и вселяет демонический ужас. На столе оживает вызовом городской телефон, одновременно из-за закрытой двери слышатся странные, повышенные голоса. Закрыв ушки ладонями, Джамала видит в гулкой тишине – открывается дверь, на пороге застывает готовый к прыжку Миша Золотарев. Он грязен, лохмат, бос, с расплывающимся лиловым цветом фингалом вокруг левого глаза. От прыжка Мишку удерживает охранник с проходной – по его сбившейся фуражке и дыханию можно предположить незапланированную пробежку по этажам. Мишка и охранник падают на пол, причем второй успешно заламывает руки первого за спину, первый что-то кричит и пытается сопротивляться, а за ними любопытные, изумленные лица сотрудников.

Джамала отнимает ладони от ушек. Скрученный и поднятый на ноги Мишка оглядывается, его лицо искажается странной гримасой словно ему очень больно или до слез чего-то жалко.

– Ты знала? – кричит он, цепляясь взглядом за взгляд Джамалы. Охранник на миг тоже оглядывается и почти останавливает Золотарева. Джамала видела Мишку разным – бешенным, любящим, нежным и лживым, но таким, как сейчас, впервые. Голый, без масок. Его взгляд мешает ей воспринять суть вопроса. Тем более, что оба уже и без слов знают, что ответ утвердительный. И еще – так расстаются. Сбрасывают созависимость.

– Я убью тебя! И ее убью! – слышит Джамала Мишкин голос, доносящийся из коридора.

Делает глубокий-глубокий вдох, словно только что освободилась от непосильно тяжелой ноши, и мир возвращается в привычную колею – телефоны разрываться вызовами, коллеги сплетничать и строить интриги.

Сама Рита в этот момент стоит в тени аллеи и растерянно смотрит в спину удаляющейся коллеги.

Ни вчера вечером, ни ночью, ни, к радости Риты, сегодня утром Золотарев домой не являлся.

Встав по будильнику, Рита подняла дочь, вдвоем с Соней они легко позавтракали и отправились в сад, где воспитательница напомнила Рите о предстоящем родительском собрании.

По дороге к «фото-типографии» Риту поймал сердитый звонок от свекрови, беспокоящейся о загулявшем сыне и дежурный-утренний от мамы, а потом она вошла в студию, за несколько метров до которой (еще с улицы) слышен был громкий, со странными интонациями, голос Кати Изотовой.

Сказать, что Катя была не в себе, это значило очень упростить состояние человека, управляемого эмоциями, похмельным синдромом и чем-то еще, неподвластным Ритиной логике. Злобно-измученная с огнем в глазах и мешками под ними же Катя, словно со сцены выступала перед тройкой коллег, громко и в красках повествовала о неких событиях, явно (странно) касающихся Риты, ибо при ее появлении внимание всех сотрудников переключилось исключительно на нее. Рита неуверенно поздоровалась – такого внимания к своей персоне не ожидала.

– Явилась… – хищно, многообещающе осклабилась Катерина, развернулась к Рите всем корпусом. – Ну, здравствуй, доброе утро!

Рита только кивнула в ответ, прошла к своему столу, повесила сумку на привычное место сбоку.

– Значит, со мной ты не хочешь здороваться? – со смесью злобы и предвкушения прозвучал Катин вопрос в разы громче, чем того требовали бы приличия или расстояние. Дальнейшее для Риты слилось в один громыхающий поток матерных слов, оскорблений, разоблачений и запаха немытых Катиных подмышек. Сначала Рита пыталась игнорировать сошедшую с ума сотрудницу, ждала, что кто-то ее остановит. Но коллеги лишь от души хохотали.

– Лизбиянка! Лизбиянка! – делая визгливый упор на липком слоге «лиз» рефреном повторяла Катя после каждой новой фантазии об отношениях Риты с Олькой Кампински, выдаваемых за реальные события. Понимая, что больше этого не вынесет, Рита просто сбежала, под громкий хохот обидчицы.

Остановилась в замешательстве – что теперь? Куда? Зачем?

Позади из открытых окон студии слышен Катин смех и гомон коллег. Впереди – ???

Не представляя, что ей сейчас делать, Рита прошла несколько шагов к излюбленному месту курильщиков типографии, села на одну из лавочек, поежилась, да так и осталась обнимать собственные плечи.

«Мишка все знает теперь», – постепенно спускаются истины с небес. Затем приходят воспоминание – «он вчера уже знал», и осознание – «но не понимал, что же именно он знает?»

«Впрочем, какое мне дело до его осведомленности? – Рита не знает ответа на вопрос, прозвучавший в голове ее собственным, но совершенно иным голосом. – Главное решить, наконец, чего я сама хочу. И решиться, наконец, двигаться дальше!»

Пока Рита раздумывала о новой картине мира, изменившейся под новым углом зрения, прошло достаточно времени. Некоторые из коллег потянулись на обед, а другие на перекур. Два монтажника из рекламного и Алена из студии. Их смех, обсуждение Катиного представления, необходимость что-то отвечать сбили мысленную Ритину логическую цепочку… А потом Кирилл задушевно посмотрел Рите в глаза и, потирая указательные пальцы один об другой, интимно поинтересовался – так вы действительно с ней того? А? С Кампински.

Обалдело глядя на трущиеся друг о друга пальцы монтажника, Рита с ужасом осознала суть вопроса. В полной тишине Алена смотрит искоса – вроде она здесь, а вроде просто мимо проходит. Второй монтажник растирает ботинком окурок и хлопает товарища по плечу – не твое дело, Кирыч. Голубая луна всему виной!

– Ну, кааак так? – увлекаемый другом обратно к типографии, картинно возмущается Кирилл.

Алена скомкано прощается:

– Мне тоже пора. Кстати, Катька твой телефон из сумки вытащила и всем звонит с него, – сообщает, второпях туша окурок о лавку. – Просто она всю жизнь твоего Мишку любила, еще со школы. А тут… такое… – она будто против собственного желания бросает на Риту короткий взгляд: – Катьку можно понять, – оставив в воздухе последнее замечание, разворачивается и чуть не бегом идет к студии.

Рита хлопает ресницами, ничего абсолютно не понимая в происходящем времени.

«Катьку можно понять?» – что-то глобальное переворачивается в Ритином сознании – «Она всю жизнь любила Золотарева?» – эта вновь открывшаяся истина вызывает странную реакцию, вырывающуюся в человеческий мир из внутреннего Ритиного истерическим, громким смехом. Рита буквально взрывается странным хохотом.

– Какая глупость! Она всегда его любила! – так, наверное, сходят с ума. Рита возвращается в студию.

– Эй ты! Клюшка несчастная! – Катя, Алена, две сотрудницы, Кирилл и парочка его коллег-монтажников собрались коллективом, сплоченным взаимным любопытством. – Что ты хотела узнать о моей личной жизни?

– Чего-о? – возмущенно, угрожающе поднимается Катя. Рита стоит в дверях, издевательски улыбается, хохочет, запрокидывая голову и возвращается взглядом к перекошенному лицу несчастной женщины.

– Ты действительно все это время любила его? Правда, что ли? – сбиваясь на смех, режет голос. Компания пялится в изумлении. Рита снисходительно качает головой.

– Похоже, я одна в этом Городке, которой откровенно не нужен был Золотарев! Господи! Глупость какая! Так может именно это его зацепило, привязало? А? – сквозь смех в ее глазах проступают слезы, – знать бы раньше! – в последних словах отчаянно скрываемая боль, острая, пронзительно-тоскливая.

– И что тогда? – злобно хватая каждое слово, взвизгивает Катя. – Ты замутила б с Кампински?

– Это не твое дело, – почти ласково перебивает Рита. – Это моя только никудышняя жизнь. – Ее взгляд скользит по лицам нечаянных свидетелей странного «озарения». Коллеги прячут или отводят глаза. Катина «подноготная» здесь известна всем давно и в деталях, а вот Ритина «обнаженка» смущает, заставляет чувствовать себя подлым.

Коллеги разбежались как по мановению волшебной палочки – «Вжух! И все делают вид, что работают».

Рита абсолютно спокойно берет из рук Кати собственный телефон. В журнале вызовов привлекает внимание незнакомый номер.

– Шлюха! – крикнула Катя, шумно выбегая из студии.

– Странно, что клиентов сегодня нет, – заметила Алена со своего места.

– Действительно! – саркастически ответил ей другой приглушенный голос. Под их беседу Рита садится за свой стол, автоматически запускает компьютер, а потом все же перебирает незнакомый номер из журнала.

Спустя минуту ожидания гудки прекращаются неуверенно-испуганным «алло».

– Добрый день, – голос Рите кажется очень знакомым. – Извините, мой телефон сегодня попал в руки постороннего человека…

– Рита, это Джамала, – признается невидимый абонент. В неловкой паузе тишина, очень далекий отстраненный шум. – С тобой все хорошо? – чуть заикаясь неловкостью, спрашивает голос любовницы мужа. Рита думает о том, что после Катиной выходки не ожидала удивиться еще чему-либо в ближайшее время.

– Да. А… – как бы спросить помягче, зачем звонила?

– Я хотела попросить тебя о встрече, – Джамала опережает вопрос ответом, – но попала на Катю и… испугалась.

Полдень. Торговый центр. Кафе и «даже столик тот самый, за которым мы с Ольгой пили свои первые две чашки кофе». Эти воспоминания горьким теплом отражаются в самой глубине глаз, обращенных сейчас на ту, что неожиданно предложила встретиться, а теперь растерянно молчит и не знает, с чего начать.

– Кофе?

Ресницы Джамалы едва вздрагивают на негромкий вопрос Риты. Мигают красивые карие глаза испуганного олененка.

– Прости меня, – тихо и вроде искренне произносит любовница. – Я очень виновата…

Рита пожимает плечами, словно сбрасывая надоевший плащ:

– Не извиняйся. Отвлекая Золотарева, ты оказываешь мне огромную услугу.

– Я не об этом, – Джамала отвечает прямым, странным взглядом. – Это я рассказала Катьке про вас с… – словно через силу звучит имя Ольги. Рита удивленно моргает, поднимает бровки, словно видит Джамалу впервые, словно она только что материализовалась перед ней из неясного марева.

– Ты? – вопрос зависает в воздухе нечитаемым знаком. Постепенно на языке Риты возникают и теснятся другие вопросы.

– Я видела вас с ней, – отвечает сама на один из них Джамала, – я видела, как ты приходила к ней каждый день, – она исподволь пробирается завуалированным вниманием, считывает невербально-тайные сигналы противницы. – Просто я не раз пыталась прекратить наши встречи с… – второе имя Джамале дается еще труднее, – но ты же знаешь, он не из тех, кто легко отпускает.

По тому, как Рита на миг опускает глаза, словно внутренне сверяется с показаниями собственного компаса и вновь поднимает спокойным вниманием, Джамале становится понятно – она согласна с ней «Мишка цепляется крепче занозы».

– По моим расчетам Катя должна была отвлечь его от меня. Она влюблена в Золотарева еще с детского сада.

– Я-то здесь причем? – не вяжется картинка в Ритиной логической цепочке.

– Катя считает себя очень честной. Ей нужно… – Джамала спешно ищет подходящее выражение – что-то вроде разрешения…

– Что у вас было с Ольгой? – Рита смотрит прямо. – Не сейчас. Тогда.

Джамала не может отвести взгляд – терять контакт нельзя ни в коем случае, иначе Рита усомнится в ее честности. Обе понимают, что Рита лишь очень отдаленно представляет себе события десятилетней давности, и сейчас может прозвучать все, что угодно.

– Ничего, – наконец отвечает Джамала. – Я не понимала ее чувств. Я думала у нас просто такая дружба, – главное сохранить баланс, не оступиться на зыбком канатике откровений. – Мы договаривались с ней уехать после выпускного в Ленинград, она упорно называла так Питер.

– Что вам помешало? – такого огня в глазах Риты Джамала не видела еще никогда и даже не представляла возможным.

– Мишка Золотарев, – о прозвучавшее имя вдребезги разбивается история. – Я повелась на его слова…

Джамала опускает глаза. Еще ни разу, никогда и никому она не озвучивала событий того вечера. Это, оказывается, больно (и нужно? – вскидывается вопросом душа, столько лет запертая в потемках молчания).

– Я не человек и не красивая девочка, я всего лишь оказалось до глупости доступным способом отомстить Ольге за то, что она отказала ему. Это я поняла гораздо позже. И просто предъявила счет, обставив его с зеркальной точностью.

Огромными от удивления глазами Рита смотрит на женщину, которую почти презирала все эти годы. В ее голосе впервые слышит созвучные своему собственному сердцу человеческие чувства.

– Они оба в нашем классе были где-то высоко, – слушая Джамалу, Рита вспоминает Мишкины школьные фото, просмотренные ею не так давно. Ее рассказ соответствует запечатленной на фотобумаге истории.

– Вечно во всем первые, самые умные, заводные, авторитетные. И я между ними, таджикская золушка, – забыв в потоке откровения осторожность, Джамала невольно озвучивает главнейший свой страх – быть/ощущать себя человеком второго сорта из-за нетитульного происхождения. Рите сложно понять эту боль, она просто чувствует ее.

– В детстве Мишка часто цеплялся ко мне, Ольча защищала, но для них обоих я все равно была как бы с другого уровня, – Джамала нервно поправляет волосы. – Неважно. В общем, Мишка признался мне в любви перед выпускным, перед самым входом в зал. Он так говорил, что я действительно забыла обо всем на свете… я поверила, – Джамала поднимает на Риту глаза, в них нет ни тени лжи. – Я ошиблась, не понимала, что Ольга ничего не может мне сказать как раз потому, что она, в отличие от Мишки, все это чувствовала. Мы ведь были почти подростками. В то время так красиво говорить о любви мог только тот, кто ни капельки не влюблен.