Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Ой ли? – сомневается Рита. – У них в Москве не было больших строек?

– Таких не было, – сердито отвечает Мишка. – Ты думаешь, только твоя Москва строится? Да здесь новый Городок намечается! Кампински постаралась!

Собираясь до этого заварить себе мятный чай, Рита передумывает, разворачивается обратно, достает из бара начатую бутылку Макаллана и бокал.

– Чего это ты? – удивляется Мишка.

– После наливки Пал Юрьича голова болит, – следует нелогичный ответ. Не скажет же она ему, что каждый раз, слыша от них очередное упоминание Ольги, умирает либо от любви, либо от страха. «А теперь так и вовсе, похоже, час наш пробил».

Мишка усмехается нелепице:

– Ну, конечно, вискарь тебе поможет. И мне плесни.

Ольга заводит машину. Включает фары.

– Расскажи мне о ней, – Рита ставит перед мужем бокал с янтарной жидкостью, букетом которой он вряд ли умеет наслаждаться.

– О ком? – удивляется Золотарев. – О Кампински, что ли?

С подчеркнуто равнодушным видом Рита садится напротив, кивает:

– Да, о ней.

– В школе мы...

Он делает один большой глоток, морщится, ищет, чем бы закусить или запить. Находит остатки недопитого в кружке пива.

– Вместе учились…

Рита медленно вдыхает аромат, греет бокал ладонями.

– А ты истерики устраивать не будешь? – настораживается Михаил. – И сковородки по утрам выбрасывать?

Рита делает небольшой глоток. Чуть горчащий имбирь, засахаренные фрукты, херес и едва уловимые нотки древесного дыма поднимают над текущей реальностью, меняют комнату изнутри, внешне оставляя мир прежним.

– Нет, не буду, – провожая тепло заново открывшимся дыханием, отвечает Рита, и скрывая, что за рассказ про Ольгу, пообещает ему сейчас даже горы золотые.

Пал Юрьич любит рассуждать об алкоголе, как искусстве – плавно тронулись в сознании посторонние мысли/образы, на них фоном ложатся Мишкины заметки:

– ...мы с ней вечно соревновались, кто первый, кто лучший... Олька была хорошим другом. Я даже жениться на ней хотел, пока не узнал кое-что.

«Знал бы ты кое-что, не сидел бы сейчас здесь так просто с вальяжным видом» – плавится в подступающем опьянении насмешка судьбы губами молодой женщины.

– Что? – томно ведет бровью Рита.

– Что она предпочитает себе подобных! – зло рявкает в ответ муж. Странность Риты сегодня особенно бесит Михаила. – Девок она, видите ли, любит! – он усмехается не лучшим воспоминаниям. – Джамка ей тогда нравилась!

Последнее замечание хлещет пощечиной. Рита замирает, а в глазах ее зрачки увеличиваются возрастающей яростью, незнакомым ощущением дичайшей ревности (и особенно к тому, чего уже не изменить – к прошлому).

– Вот как? – буквально шипит Рита.

– Они даже сбежать собирались вместе, – опрокидывая в себя остатки виски, Миша предпочитает не заморачиваться на Ритины странности или списывать их на положенную жене ненависть к любовнице – «тем более такой стерве, как эта Шахера зада!»

«Мишка читаем. Про Джамалу он сейчас сказал, чтобы подразнить» – успокаивает демона внутри себя Рита, исподволь смотрит на мужа, и если бы Миша был внимательнее, то его наверняка насторожил бы, не известный еще им обоим, недобрый огонь в зазеленевших темным ядом глазах жены.

– Что же их удержало? – голос напротив звучит сахарно/ласково, как удавка нежного убийцы.

На дне бокалов нет ответов, там только тяжесть и хмель, иногда короткое забвение с непременной головной болью после.

– Неважно! – зло отвечает Михаил своим собственным, не известным Рите демонам. – Она и сейчас вокруг нее трется, все выспрашивает невзначай, интересуется. Типа я не вижу.

– Ольга? – неподдельно удивляется Рита. Ее глаза распахиваются кукольным удивлением.

– Да нет же, Гейша! Как ты ее называешь, – рычит Золотарев, разбито поднимаясь. – Я в душ, а ты не задавай, блин, дурацких вопросов!

…Рите шел седьмой, когда из квартиры арт-деда они переехали в малосемейку. Крохотную такую одну тысячную часть огромной многоэтажки. С первого этажа взлетели сразу на восьмой, из палисадника, заросшего кустами, Рита воспарила над широченным проспектом с видом на Москву-реку и крыши, шпили старинных высоток.

Рита буквально поселилась на подоконнике. Мама боялась, что дочь однажды выпадет из окна, но ничего не могла с этим фактом поделать, а потом началась школа….

Подрастающая Рита ничем не отличалась от своих сверстниц (относительно). Училась средне, любила рисование, литературу и математику, рассказывать небылицы, играть с папой в шахматы, а с мамой в «уголки», рассматривать магическую картину деда. Нимфа и впрямь была как живая, ужасно бесстыжая, а со временем Рита отметила еще одно ужасное изменение – Нимфа стала смущать ее. На нее просто невозможно стало смотреть, до неясной, но очень ощутимой жаркой боли, до странной тоски и одновременно с этим, очень хотелось рассмотреть сказочную девушку в мельчайших подробностях.

Первый раз с подозрениями в собственной «неправильности» Рита всерьез согласилась в 14 лет, когда их школьная команда по пионерболу победила в большом спортивном соревновании. Опьяненные успехом, девчонки жарко обнимали друг дружку, чмокали в щеки, и уши, и нос, куда придется, а Рита на дрожащих ногах вернулась в раздевалку, понимая, что мир рушится у нее внутри и буквально плавится, принимая иную, не названную форму.

К слову, в это время мир рушился не только от осознания своей сексуальности, а еще и по семейным проблемам. Год назад у ее папы диагностировали рак, и с тех пор веселье их дом покинуло.

«Хотя, если быть честным, то эта беда вползла вместе с неожиданным визитом его интеллигентной матери».

Рита впервые тогда увидела свою бабушку, а та презрительно-жалостливо улыбалась крашеным ртом и рассматривала ее водянисто-бесцветными глазами. – Это и есть твоя дочь, Иннокентий? Она на тебя совсем не похожа. Ты уверен в том, что она твоя?

Рита возненавидела ее с первого взгляда, а после возненавидела отца за то, что он не мог дать отпор своей матери и просто заболел.

– Прости меня, папа, – шепчет сейчас взрослая женщина.

Она видела, как он мучился, и ничем не могла ему помочь. Три года лечения, неудачная операция, коматозное состояние.

Диана была не просто обессилена, она была измотана морально и физически. Работала сутками, чтобы оплатить дорогостоящее лечение, но денег катастрофически не хватало. После операции Кеше потребовался ежечасный уход, его нельзя было оставлять одного, и ко всему прочему, их дальние родственники, хозяева квартиры, срочно потребовали освободить помещение.

Кешина мать явилась за сыном – этакий воин добра, побеждающий мрак.

Диана поставила условие – она разрешит перевезти мужа к «бабушке», но только в случае собственного с дочерью переезда туда же.

Возможно, она знала, на какой ад подписывается, но не могла отступить от своего Кеши до самого его конца. «Бабушка» в ответ расправилась с ненавистной картиной.

Рита уважала и очень любила, но одновременно возненавидела теперь и мать.

«Вы все решаете только ваши глупые претензии друг к другу, тешите свою гордость и чванство, а как же я? Я тоже хочу жить! Я живая!»

Шестнадцатый. Последнее лето Рита провела не в Москве, записалась в вожатые детского лагеря. Там, на природе, свободе, в кругу веселых друзей душа оттаяла, вместе с затихарившейся чувственностью.

Рита с еще большим теперь волнением осознала, что ее непреодолимо влечет к новой подруге, а Женя не замечала или принимала за чистую монету нечаянные касания, «кошмары», от которых нужно непременно прятаться в одной кровати, плотно прижимаясь друг к другу. Истинный кошмар случился, когда Рита решила открыться. Женька сбежала из общей с ней комнаты, как от огромного таракана. Поползли сплетни и слухи, умножающиеся подробностями, которых никогда не было, сработал эффект «испорченного телефона». Знакомые стали сторониться Риту, а то и вовсе показывать пальцем, а когда о ее странности загудел весь лагерь, старший вожатый велел собрать вещи и до вечера покинуть занимаемое помещение и должность. Вслед бывшей подруге Женька крикнула «дура!»

– Именно, – соглашается Рита сейчас.

Вернувшись в Москву раньше времени, устроилась в местное кафе официанткой. «Дома» находиться было просто невозможно. Квартира буквально утонула в чем-то мутном вместо воздуха, наполняющем комнаты, разъедающим все человеческое ненавистью и густой, тяжелой болью.

Сбегая из дома на дополнительные рабочие часы, Рита чувствовала себя предательницей по отношению к маме, едва живой, издерганной женщине и отцу, страдающему даже в бесчувственности комы. Она боялась, что однажды не сдержится и просто зарежет отвратительную жабу, зовущуюся ее интеллигентной бабушкой. Она начала ненавидеть и презирать себя – за слабость, за непохожесть/неправильность. Последнее решила однажды «излечить» романом с коллегой-официантом, но после первой же близости долго блевала, зарекаясь когда-либо еще лечь в одну постель с парнем.

Круг замкнулся – дома ад, на работе преисподняя, лечение оказалось отравой.

Отец умер в ноябре. На следующий день после похорон Диана и Рита вышли из обледенелого вагона на чищенный перрон Городка. Всего багажа – два чемодана и неподъемный груз личных проблем.

Изможденная Диана, похожая на живой труп, а рядом затравленный волчонок Рита. Любимая бабушка, что называется, постаралась сделать из них людей за то короткое время, что ее сын еще успел прожить (ли?) в ее квартире.

В Городке им нашлось место в большом доме старшего брата Дианы, где кроме него жили его жена, четверо детей, старенькая теща, три кошки и пес Волкан. Рядом, в домах поменьше, жили другие двоюродные и троюродные родственники – целая община благосклонно настроенных друг к другу людей.

Здесь, «отогревшись» душой, Диана расцвела поздним и прекрасным цветом. Против которого не устоял местная достопримечательность – бессменный ректор политеха Павел Юрьевич.

Собираясь отдать маму замуж, заранее предварительно удостоверившись в ее неподдельном счастье и будущем достатке – у отчима были не только хорошие манеры, у него также имелся хороший доход и квартира в старинном доме, но с нестарым ремонтом, а у обоих еще и общие интересы и темы для бесед, Рита впервые вновь подумала о себе, как о свободной единице общества. С ее души тоже постепенно смывалась сажа презрения к себе, замешанная на чувстве вины.

«Теперь нет больше «жабы» в нашей жизни, а мамино будущее устраивается лучшим образом, с Афанасьевым я могу ее оставить и отправиться на поиски своей собственной судьбы».

Она предвкушала свободу и любовь, которая непременно, где-то ждет ее и так же ищет. Оставалось доучиться всего два года в институте, и свобода!

Пока гильотиной на голову не свалился Золотарев с идеей фикс непременно на ней жениться.

– Если бы не ты со своими заебами, я бы не шлялся по гейшам! – зло кричит передумавший идти в душ Михаил. Как медведь-шатун, запьянев, шатался из гостиной в кухню и обратно, пытаясь отвязаться от собственных демонов.

– Ребенка разбудишь, – очнувшись, Рита с удивлением отмечает, что за собственными размышлениями /воспоминаниями она не заметила, как прошло уже много времени. – Если бы не ты... – нечаянно озвучивает свою самую сокровенную мысль. – Я сейчас была бы далеко отсюда и от ваших всеобщих заебов. А так… – и столько досадной горечи в ее негромком голосе/образе.

– Что так? – моментально вскипает и нависает над женой Золотарев, буравит тяжелым взглядом, словно пытаясь добуриться до того самого непонятного, что невозможно держит его самого подле этой странной женщины, отвечающей на все его чувства либо терпением, прикрывающем раздражение, либо еще более обидным снисхождением.

– Кому ты нужна? Ты ж…. деревянная в кровати! – тяжело дышит, не понимая, что его еще удерживает от того, чтобы не кинуть ее здесь же на пол, как Джамалу, например...

– А ты дубина по жизни! – отрезвляет холодной сталью голос Риты. – Спать вали. Презентация завтра, – она поднимается, он падает обратно в свое кресло.

– Со мной пойдешь! – кричит ей вслед. – Будем изображать счастливую пару! Мистера и Миссис Смит!

«Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах».

Ночное небо не ответило Ольге на очень расплывчатый вопрос «зачем всё?»

В дверях она нашла записку Джамалы: «Презентация завтра в два часа дня. Позвони, как найдешь».

Забытый в одинокой квартире, смартфон засыпался пропущенными вызовами и непрочитанными сообщениями из всех установленных на нем мессенджеров. Этот ворох красноречиво напоминал о «на завтра» отложенных проблемах.

Забив на них и сегодня, Ольга легла спать, а память, отвечая на события прошедшего вечера, плавно трансформировалась из неосознанных желаний в сон – ей всегда хотелось тепла...

Ранним июньским утром они с матерью стояли в дверях старинной питерской квартиры.

Ольге – 16, Даше – 32. Абсолютно чужие и незнакомые, несмотря на прямое, кровное родство.

– Я пришла взять свое, – переживая первое предательство (друга и любимой), Оля меньше всего думала о дипломатии. Хотелось убивать, разрушать и творить свою жестокую справедливость.

– Здесь твоего нет ничего, – холодно ответила мать, никогда для этой дочери матерью не бывшая. За ее спиной шуршали шаги, там просыпалась другая семья, настоящая.

– Это моя квартира, я десять лет ее ждала и честно выполнила все ваши условия. – С взрослением в лице девушки острее обозначились фамильные черты и ее собственное упрямство.

– Можешь зайти, – женщина отошла на полшага (так горы поддаются невозможной силе человеческого духа). – И даже поздороваться, для начала.

Одну комнату Даша сдавала женщине с пятилетним ребенком, в двух других жила с мужем, общим сыном и больной матерью мужа.

– Как видишь, нам тебя некуда, – совсем как десять лет назад, Даша бессильно развела руками, всем своим видом показывая, что нет места ее кукушонку в этом гнезде. – Разве только с Агнией Ивановной рядом, заодно присмотришь за ней.

– Не волнует, – взрослеющий птенец смотрел холодно и безразлично. – Это моя квартира. Ты это знаешь. А куда вы пойдете вместе с вашей Агнией Ивановной, меня не волнует.

Софья Игнатьевна, умирая, думала лишь о своей маленькой Оленьке. В ее почти взрослых, шестилетних ручонках она оставляла свой Ленинград со всеми его дождями, домами, каналами. Свою память, свое исчезающее тепло и завещание на фамильную, старинную квартиру.

Умирая от разлуки с единственным близким и любимым человеком, шестилетняя девочка каждый день мысленно клялась тете, что вернется, несмотря на все происки других взрослых – бабушки с дедушкой, призрачного отца-адмирала и, в первую очередь, малолетней своей матери, начинающей строить новые личные отношения с новым поклонником.

Холодная, строгая женщина, лежащая в черном гробу, едва ли напоминала тетушку Соню. На нее был похож ее взрослый сын, обещавший маленькой Олюшке выполнить последнюю волю матери – сохранить и вовремя передать семейный архив, документы, фотографии.

Спустя неделю после Ольгиного переезда в Питер, они с Александром сидели в кафе, напротив дома на набережной, знакомого обоим с рождения.

– Ты так выросла! – последний раз он видел ее на похоронах матери и сейчас просто не представлял, как общаться с ребенком, ставшим вдруг мрачно-злобным подростком.

– Когда ты так не смотришь... Вы удивительно с моей мамой похожи! Я знаю, что ты ждала и хорошо училась все десять лет, но давай говорить, как взрослые люди, в данном случае я ничем не смогу тебе помочь. Я же не могу просто выгнать их… физически не могу, я не бандит, я всего лишь программист.

– А я циник-нигилист! – отныне напрочь отрицая все общепринятое, Ольга хороводилась с неформалами всех мастей, неизменно приглашая их ночевать к «себе домой». Доводя мать до истерик, ее мужа до драк, а их бабушку до сердечных приступов, она немного жалела их шестилетнего сына, но месть застилала глаза.

Ольга проснулась по будильнику, ровно в девять.

Протащилась через комнату.

Встала под душ и мысленно, вслед за исчезающим сном, вернулась в прошлое.

Питер – душевная рана с приводами в полицию, отчаянием девичьих откровений, запахом марихуаны, поиском себя и твердым осознанием, в конце концов, самой принять ответственность за собственную жизнь.

«Мне никто ничего не должен. Я никому ничего не должна».

«Раньше они могли решать за меня, сейчас нет. Теперь только я решаю, кем мне быть и с кем мне быть. Если побеждаю – это моя, только моя победа. В противном случае – мои только ошибки. И никто, кроме меня, в них не виноват».

Время стремительного взросления. Проверки характера на крепость, чувств на нежность, прицелов на точность. В результате через год Ольга простилась с Питером, не загадывая вернуться, и отправилась в Москву. Без чьей-либо поддержки/помощи, поступила в МАРХИ, оставляя за кадром прозу жизни в виде стесненных финансовых обстоятельств, подработок «везде, где придется» и даже макдаке, жизни в хостелах и общагах, она стремилась вперед и вверх, к мечте, о которой едва не забыла в мороке дружеских предательств и семейных дрязг. Отныне Ольга оставила их далеко за кормой. Впереди столько всего интересного и непрожитого!

Ольга училась, работала, развлекалась, влюблялась и была любимой, проектировала варианты развития собственной жизни и жизни сообща – начало стажировки в Компании принесло качественно новые отношения с другой сотрудницей Компании и некоторую финансовую стабильность. Стажировка была оплачиваемой, а у избранницы в собственности значилась комната «долевка» в вечно пустующей двушке на Кутузовском. Альбина стажировалась в юридическом отделе той же Компании. Была обжигающе-холодна внешне (при исполнении), испепеляюще-горяча наедине (в неформальной), шикарна, несносна, коварна, нежна. Ольга любила и ненавидела ее до умопомрачения, лавируя между взлетами и падениями, рассчитывала шаги, ситуации и курсовые. Одна из них, кстати, касалась именно Городка. Дипломным проектом должен был стать тот самый душевный «Северо-Запад» – новый административно-жилой район, вынашиваемый Ольгой еще, наверное, с подростковых мечтаний. Но не стал. Он готов был на девяносто процентов, когда Ольга все-таки передумала (слишком безумная идея, слишком много требует сил, которых нет, ибо их вытянула личная сторона, ставшая в последнее время полным неадекватом) и довела до диплома другой, более спокойный, предсказуемый, выверенный, «рафинированный» проект, попавший точно в цель и принесший трудовой контракт с Компанией, неожиданно подытоживший «семейную».

– Теперь ты… – Аля готовилась и не раз репетировала перед зеркалом «заключительную речь», но, глядя на Ольгу, никак не могла подобрать (собрать) нужные слова. – В общем, мой шеф… я выхожу за него. Мы встречаемся уже давно. Я не говорила тебе раньше, чтобы не отвлекать…

– Ты с ума сошла? – в памяти запестрели все непонятки последнего времени и с перфекционистской верностью сложились в идеальную логическую цепочку измен, кроме только простого, человеческого.– Это неправильно! Это не мы с тобой! Не ты, не я….

– Оль, давай без сцен! – Алька криком перебивала собственные слезы – Мне, между прочим, еще тяжелее, я не такая, как ты! – ее слова еще долго преследовали в памяти и отзывались при каждом новом знакомстве. – «Я не могу жить открыто! Я не умею делать эти проекты! Я вообще не творец, я юрист! Понимаешь?! Моя жизнь – это законы государства! Я не мужчина, поэтому мой максимальный карьерный – это официальный с высшим по званию! Да! Я говорю, как дрянь! Но. Зато честно… И я люблю тебя…»

Выключив воду, Ольга выходит из душевой. Запотевшее зеркало сквозь вуаль рисует стройный абрис обнаженного тела.

Странно, зачем память возвращает именно в тот самый день – день защиты диплома, подписания контракта, откровений любимой?

История повторяется?

Только в чем?

Диплом тире проект? – возможно.

Контракт? – обязательно!

Любимая? …

Ольга вытирает волосы, отчего они становятся похожи на мокрые иглы.

«У меня нет любимых. Есть интрижка, вопреки принципам, с замужней женщиной. Которая становится душевной обузой».

«Но я подумаю об этом завтра или сегодня после презентации», – ибо, первым делом, первым делом самолеты…

Офис филиала Компании в Городке сегодня похож на роящийся улей – нервно, многолюдно и пахнет надвигающимся фуршетом.

Никита Михайлович страшно не любит такие дни. Они напоминают ему приезд высокого начальства в пионерский лагерь – первая ответственность его комсомольской юности. Только теперь, ко всему прочему, под ногами мешается взрослый сын со своей экзотической любовницей, упертая, как танк, внебрачная дочь трусоватого младшего брата и куча иных, всевозрастных, всепроблемных коллег.

Михаил Никитич напротив, чувствует себя в этом хаосе преотлично и с удовольствием замещает отца везде, где это только возможно. За ним по пятам следует верный оруже (папко и попко) – носец Джамала. Сегодня она незаменима и неотразима.

Ольга приехала в офис, когда до презентации оставалось буквально полчаса. Невозмутимая, холодная, вежливая и похожая на сжатую до отказа стальную пружину – такую, если, не дай бог, тронешь/отпустишь – рванет все мироздание.

Гости, как и полагается москвичам – важны, чуть снисходительны и преисполнены собственной важной миссией (нести свет народу).

====== 12 ======

Рита в это самое время не могла найти себе места. Запивала успокоительные ромашковым чаем и двенадцатилетним виски. Отчего равнозначно не пьянела и не могла успокоиться.

Мишка несколько раз повторил за сегодняшнее утро, пока собирался в офис, что жена непременно должна будет присутствовать с ним на фуршете, смотреть на него влюбленными глазами и делать счастливый вид!

– Зачем тебе? – недоумевала Рита. На что муж самодовольно хмыкал, окидывая ее оценивающим взглядом. – Затем, что все эти москвичи мне обзавидуются, и Кампински в первую очередь.

Хорошая жена (не силикон на ножках), дорогого стоит! Это не «часы Пескова», и даже не коллекционный роллс-ройс, это гораздо круче. «Хорошая жена» – это бесперебойный источник энергии и заботы, это такой всевидящий охранник, всепонимающий психолог, универсальный переговорщик, подушка антистресс, укрощенная, первобытная стихия тьмы на службе у света и добра.

Раньше Рита безразлично участвовала в подобном фарсе. Просто идеально играла роль.

Сегодня ни за что не согласилась бы, если бы не Ольга. Как бы странно это ни звучало – она хотела встретиться с ней именно там, на этом ее (Ольгином) Олимпе, и что-то доказать, а заодно разом решить все «неудобные вопросы», и будь, что будет.

«Я не могу больше откладывать на завтра то, что нужно было сделать еще вчера! – в сотый раз произносит Рита своему отражению. В сотый раз сердце екает, обрывается и проваливается куда-то в печень. – Ты должна была еще вчера сказать ей, что знаешь про их школьную дружбу с Золотаревым…»

«Ага, и поискать других общих знакомых, – отражение мрачно кривит губы странной, для молодой женщины, гримаской. – Гейшу, например».

Рита мстительно сужает глаза. Она никогда еще не переживала чувства ревности, не знала и не могла дать ему определения, а стремительно развивающиеся события происходили в унисон с непонятной силой-яростью, окрыляющей и дающей энергию для сотен ядерных станций на создание и разрушение вселенных.

«Ну, погоди! – шепчет демон в образе молодой женщины. Внешность ее кричит тем временем об ангельском происхождении. Это платье идеально подходит для сегодняшнего мероприятия, образец стиля и элегантности, как пишется в рекламных проспектиках. Оно безупречно и словно создано было для нее – идеально подчеркнуть все достоинства образа, скрыть даже легкий намек на недостатки и повергнуть всевозможных гейш в прах. К нему туфли, украшения, макияж. Повертев волосы так и эдак, Рита решительно разворачивается и покидает дом. – Увидимся!»

Изначально планировалось проводить презентацию в малом зале для совещаний, но в процессе подготовки (за час до презентации, как водится) выяснилось, что посетить мероприятие желает не меньше половины населения Городка, так или иначе имеющих отношение к Компании, строительству, проектированию. Ивент-отдел едва не сошел с ума от «счастья», дрогнул всем коллективом, но с честью устоял. Техники подтвердили гордое звание профессионалов, ведущая выдержала нелегкое внимание местной и московской делегаций, а дальше в дело вступила сама непосредственная виновница безобразия.

Ольга представляла свой новый проект – по сути (масштабности), должный стать новым Городком. Большой актовый зал был забит людьми до отказа, многие просто стояли вдоль стен или толпились за спинками последнего ряда. Из них часть людей была настроена скептически, часть враждебно, часть готова поддержать и сотрудничать.

Председательствовали Золотарев-старший и Семенов-главный (мэр где-то задерживался), остальных участников комиссии Ольга видела время от времени, но сейчас не помнила ни чинов, ни имен.

Совершенно спокойная внешне, она не выдала внутреннее волнение ни взмахом ресниц, ни задержкой дыхания. Поприветствовала собравшихся. Осознала – темнеет в глазах, первый шаг до нервного обморока. Остановилась и совершенно неожиданно увидела в третьем ряду бессменного ректора местного политеха, вчерашнего радушного хозяина дачи и любящего дедушку с забавной головоломкой – Афанасьева Павла Юрьевича. Потомственный городчанин, образованнейший и умнейший человек, плоть от плоти местной земли. Тот, чьими глазами на нее смотрит сейчас Городок и ждет своего пророчества или приговора.

– Здравствуйте, – всем и лично ему произносит Ольга. – Добрый день. Не ожидала такого аншлага, но, тем лучше. Я вижу, сколько здесь неравнодушных граждан своего города…

Она защищалась больше трех часов, которые для всех пролетели на одном дыхании, и лишь после поняла, что буквально выжата, обескровлена и обессилена, но дерзкий, до сумасшествия, проект был проработан, разобран досконально и принят единодушно, а это победа! Полная и безоговорочная!

«Сбылась мечта идиота! – принимая множество неравнодушных взглядов и фраз в собственный образ сегодняшнего дня, Ольга спускается вниз, к машине. – Я победила! Я сделала! Мне не верится, но это так!»

Осталось еще одно дело – отметиться на корпоративе, закрепить всеобщее впечатление и сбежать, дабы выполнить другую «душевную обязанность», если только хватит на нее этих самых душевных сил.

Позвонить Маргарите, встретиться и спросить/ответить на все неудобные вопросы, вставшие невидимым, но очень осязаемым ребром.

«Можно, конечно, завтра… – предательски шепчет внутренний голос. – Одна еще ночь, не подождет, что ли? А сегодня расслабиться, позволить себе не думать ни о чем и… позвонить Рите…» – под кожей ленью разлилась слабость. Ольга знает двоякость, обманчивость этого чувства, ибо за сладкой истомой непременно последует острое и ненасытное желание нежности, а вот тогда уже никто ничего ждать не сможет, не будет.

То, что началось как-то само собой, не запланировано и внезапно, было прекрасно. Странное чувство свободы и невесомости отношений окрыляло, трансформировалось в ощущение всесильности, всевозможности, все…. ленности. Ольга улыбается густеющему в венах яду. Скорпионская сущность сегодня ну никак не хочет трамбоваться под маску принятых в обществе морали и приличий.

Что будет дальше, Ольга не знала. Она не думала об этом. Это был вопрос из первой пятерки неудобных, а потому задвинут на самое последнее место, пока писался ее проект.

«Думала ли об этом Рита? – Ольга пожимает плечами. – Возможно. Но она была рядом все это время и не задавала неудобных вопросов».

Ей тоже было что-то необходимо? И тоже мешали ответы?

«Рита явно не из тех женщин, кто ходит налево. Тем более таким экзотическим способом» – Ольга не торопится, машина сама бежит вперед по местному проспекту.

«Я? – уже поднимаясь в лифте, Оля изучает свое безупречное отражение в зеркале. – Я, конечно, могу, но… Рита не тот человек, с которой можно просто так взять и пойти на это самое лево».

Не интрижка, не отношения.

«Я не знаю, что приключилось тогда с нами обеими. Сейчас модно называть это химией. И как бы там ни было в самом начале, из чего бы ни сложились все наши ини-яни в затейливый эротический орнамент, сейчас ситуация дошла до той логической метки, за которой требуется найти определение и в соответствии с ним прогнозировать дальнейшее развитие событий».

«Чего я хочу? Чего хочет она?»

Продолжая мысленный диалог, Ольга выходит из лифта, впереди ее ждет банкетный зал, полный гостей. Она не призналась себе только в одном, очевидном, что давно поняла – Рите жизненно важны были ответы на ряд «неудобных» вопросов, и их Ольга могла бы давно ей дать, но, во-первых, изменение ситуации произошло бы немедленно и непредсказуемо и сильно отвлекло бы от проекта, а во вторых, она просто не знала и не планировала какого-либо будущего с Ритой. Как, впрочем, и с любой другой ее предшественницей. В-третьих, и не будет же она из-за меня разводиться. В-четвертых…

Видимо, поразмыслив над Ольгиным недосказанным, судьба тоже решила не церемониться с ее чувствами, восприятием и тонкой душевной конституцией, а с порога влепила картинку семейного счастья и единства Золотаревых.

Олицетворяя стиль и безупречный вкус вышеозначенного семейства, Ольгина Незнакомка легко поддерживает беседу с Семеновым и Серьезным Учредителем. Мило им улыбается. Мишка галантно держит ее под руку и весь изображает вежливое внимание. Золотарев-старший присутствует тут же, подобно Кисе Воробьянинову, надувает щеки, в руке держит как скипетр бокал с ненавистным шампанским.

– Здравствуйте, – в убийственной Ольгиной улыбке очарование мифической женщины, обращающей в холодные камни взглянувших в ее глаза людей. Бледнея до цвета теплого мрамора, Рита удивительно все еще остается живой. Неудобные вопросы на глазах меняют реальность, материализуясь в слишком знакомых людей, имеющих непосредственное теперь отношение к происходящему действу, под названием «жизнь».

– Моя жена, – гордо представляет Золотарев новые условия новой реальности после дежурного приветствия. – Рита, Ольга.

Последняя берет бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта – это дает бонусную секунду на один лишний вдох, который призван сотворить чудо и сделать голос безразлично-ровным, как если бы сердце не танцевало в груди сумасшедшую джигу.

Рита вряд ли дает себе отчет, скорее, автоматически облизывает пересохшие губы.

«Волнуешься?» – читает Ольга в собственной памяти давно изученные строчки Ритиных жестов.

– Очень приятно, – ровно и может быть только чуточку ниже тембром, чем обычно, произносит вслух, честно оценивает. – Не ожидала, – пишет только для Риты в собственном взгляде признание.