Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Подождав, пока Рита осмотрится, Ольга кивает дальше – пойдем.

– Здесь немного непривычно будет для тебя, – запоздало сообщает в парадном. – Это, конечно, не известная всем ротонда…

Потеряв последнюю способность выражать эмоции словами, Рита становится в центр своеобразного узкого «колодца». Лестница винтом уходит в… пропасть. В высоте так призрачно темно, что начинает казаться, будто ты смотришь не вверх, а вниз.

– Всем не всем, а я точно ничего не знаю ни о какой ротонде, – на всякий случай Рита время от времени касается рукой отполированных временем перил. Квартиры здесь расположены со странным подъемом в половину этажа.

– Потом покажу. Если интересно будет, – на условно третьем этаже у страшно-бордовой двери Ольга достает ключи. – А пока пришли.

Стена слева от входа хранит следы коммунального прошлого в виде трех дверных звонков, которые, скорее всего, давно не работают, но навечно прикрашены к этому месту масляной краской. Звук открываемого замка эхом уносится в неизвестную высь, под темные своды парадной. Рита чуть ежится от наползающей жути – в паутине этой неясной мглы над головой наверняка застряли души, призраки и бог/черт знает, что еще.

– Прошу, – Ольга спасает приглашением пройти в «хоромы». Рита торопливо шагает вслед и невольно берет Кампински за руку.

– Мы… еще в нашей вселенной? – неконтролируемо повисают ее слова в вековом сумраке.

Длинный, узкий коридор с затертыми от времени обоями на стенах упирается в странный деревянный сарайчик и сворачивает влево. По левой же стороне коридора сереют две двустворчатые двери со вспучившейся масляной краской, справа темнеют ниши двух заложенных кирпичом окон и одно действующее (мытое, наверное, еще до эпохи исторического материализма), а над всем общим великолепием с высоты более трех метров едва угадывается лепнина, забеленная вусмерть потемневшей от времени и печали известью.

– Это Питер, детка, – хмыкает Ольга, сама обалдевая от происходящего вокруг «великолепия». Она впервые словно увидела его другими глазами и теперь сама в шоке.

Коридор наполняется мертвенно-белым освещением двух завитков энергосберегающих ламп.

– Аааа-ха, – умудряется выдавить из себя Рита, не трогаясь с места, – вот это… даа.

– Идем, – тихо и немного нервно смеется Ольга, прячет Ритину лапку в свои ладони, – добоимся до конца, а потом я отвезу тебя обратно.

Первая комната оказалась пуста. Квадратная, с двумя высокими узкими окнами и кантом потолочной лепнины, уходящим прямо в стену.

– Вообще, тетя говорила, что здесь раньше была зала, но этого даже она не помнит, а эти фанерные стены официально перестраивались при ее жизни два раза, – поясняет Ольга, провожая Риту дальше.– Первый, когда поженились соседи и решили объединить жилплощади, второй после пожара. Еще бытовали какие-то подозрения… но я их не помню.

– А при тебе уже было так? – вторая комната – это ровная половина/копия первой.

– Да, только чище, почти стерильно и все в побелке. Тетка Софья страшно боялась грибка, инфекций и паутины. Поэтому известью все поливала от души.

– Туалет? – странный «сарайчик», сколоченный из досок в коридорном повороте, внезапно оказывается сортиром. Другое слово к этому вонючему углу Рита не смогла подобрать. Да и первое решила вежливо оставить при себе.

– Угу, – фыркает Ольга, – плюс умывальня. – Лампочка под потолком недовольно и нехотя просыпается тем же светом мертвого дня. Он растекается по трещинам древнего кафеля, сгущается на дне замызганной ванны, чтобы потеками слиться в канализацию.

– Вот это все, конечно, разберется. Так? – невинно вопрошает Рита, а Ольга оглядывается по сторонам ее, Ритиным, взглядом – «истинно – декорация к голливудскому триллеру».

– Эээ, да, – отступает на шаг, пропуская Риту дальше.

В последней комнате на Риту нападает нервный смех – странная геометрия стен со скошенным углом, гамак, подвешенный к потолку с особым старанием – судя по откоцанным кускам штукатурки, в углу камин с полкой, изразцами и следами чьего-то упорного желания тепла с уютом, выдымленное вокруг черной тоской о несбывшемся.

– А я уж думала, мне нечему здесь больше удивляться! – для пущей уверенности Рита дергает гамак, заглядывает в него – настоящий?

Ольга стоит позади, кивает:

– Да, тут мой брателло жил некоторое время.

Длинная, узкая кухонька со старой мойкой и ее ровесницей газовой плитой даже разочаровала Риту своей обычностью. Кроме, пожалуй, вида – прямо в ее окно сонно заглядывают два соседских.

Если окна комнат выходят на большее пространство двора (скорее бассейна, чем колодца), то кухня уютно прячется в некий аппендицит с подходом к – па-бам – черной лестнице!

Дверь в углу, которую Рита сначала даже не заметила, а затем сочла странной бутафорией, оказывается действующей, рабочей и вовсе не той, что искал бедненький Буратино в каморке старого Карло.

– Два входа в одну квартиру? – Рита выглядывает на лестничную площадку. Ее углы и закругленности вообще не поддаются Ритиной логике.– Для кухарок, что ли?

– Маман с отчимом в основном этим пользовались. Комнату у парадной они обычно сдавали квартирантам.

– Вот это дааа, – вояж окончен. Рита закрывает дверь, оборачивается к Ольге. Последняя, в общем, уже готова к отказу – ни один здравомыслящий человек (в Ритином положении) не возьмется за этот кошмар даже за очень большие деньги.

«Побелить, покрасить и сдать гастарам нафиг», – недовольно фыркает здравый смысл.

– Я, конечно, много слышала о старых квартирах Питера, – Рита разводит руками, теряясь в словах. – Про лепнину и дворы-колодцы, но это просто мечта идиота какая-то! Извини, я в другом… в смысле – могу здесь делать все, что захочу? В интерьере?

Ольга даже язык прикусывает от удивления, а затем, осознав, резко кивает:

– Ну, да. Кроме сноса внешних, только, стен.

– Честно-честно? Точно?! Круууто! – Рита сейчас похожа на именинницу с лучшим своим подарком в руках. – Ааа, твои пожелания? – она одаривает Ольгу внимательнейшим взглядом, причем Кампински все еще не может прийти в себя и осознать, что Рита вовсе не издевается.

– Давай… – она оглядывается, – ты нарисуешь, как видишь, а… я пока еще подумаю, – возвращается взглядом к Рите. – Погоди, ты сейчас серьезно?

– Оль, – Рита делает шаг вперед и останавливается совсем рядом, смотрит в глаза, – такого дикого кошмара я даже представить себе не могла, но это так круто, что это ты себе не представляешь! Я не знаю, как точнее объяснить.

Ее глаза действительно лучатся интересом, светом, чем-то неземным и нереальным.

– Знаешь… – голос Ольги неожиданно для нее самой срывается, – меня в жизни часто многие называют сумасшедшей. И заслуженно, я это знаю. Но я сама ни разу никого так еще… Ты сумасшедшая просто, Рит! Ты… больше нет таких!..

– Чего бы мне хотелось? – спускаясь на улицу, Ольга мысленно еще стоит в кухне старой квартиры. Они смеются и смотрят в глаза, а потом молчат, и эти самые взгляды прячут глубже, чем в ДНК. – Больше свободного пространства без вот этих клеток, коридоров. Хочу воздушности, тепла, света. Точнее я вряд ли объясню.

– Мне кажется, я понимаю, о чем ты, – Рита вспоминает московскую Ольгину квартиру.

– А еще мне нужно хоть немного поспать, – честно признается Кампински. В тишине странной белой ночи автосигналка кажется особенно громкой. – У меня есть еще один безумный вариант, и надеюсь, ты мне поможешь в нем. Или с ним.

Рита садится рядом с Ольгой.

– Да? – хлопает ресницами, где каждый взмах становится сменой кадра – пустынные улицы, полет мимо разведенных неизбежностью мостов, дома, застывшие в невесомости скользящего сквозь время взгляда, а потом, под мерный шорох набегающих волн, Рита перебирает в памяти события минувших суток – без сомнений, одних из самых странных суток в ее жизни.

Ольгин «вариант» – съехать с приморского шоссе через лес к самому берегу, а Ритина помощь – стать на некоторое время хранительницей сна.

Берег широкий, каменистый. За ним волны Балтики, ветер и небо – картина, писанная не акварелью, но расплавленным во времени и пространстве серебром.

Завернувшись в плед, Рита полусидит на капоте машины и целится взглядом в далекий горизонт, где уже намечается грань времени суток.

Ольга, свернувшись калачиком, спит на заднем сидении. В ее лице ангел. В ее действиях Рита просто запуталась и потерялась, словно стрелка компаса в центре геомагнитной зоны. Север? Юг? – какие неважные мелочи.

Она всего лишь ворвалась в ее жизнь, в этот тихий мещанский мирок, и перевернула в ней все с ног на голову.

«Хотя, это спорный вопрос – кто еще в чью жизнь ворвался».

Волны лениво, будто больше по привычке, чем по желанию, облизывают берег. Накатывают и отступают вновь.

Ольга просила разбудить ее в пять.

Рита вертит в руках Ольгины часы, ловит себя на ревнивом вопросе – «сама ли она их приобрела, или Верин подарок?»

Металл приятно холодит пальцы. Отсутствие гравировок и прочих опознавательных знаков успокаивает, а спустя время и вовсе оседает горчинкой – «мы не в тех отношениях, чтобы я могла ревновать», «но… между нами что-то есть... неуловимое, призрачно-нежное, не отпускающее, непредсказуемое. Сколько еще эпитетов с отрицательной приставкой я знаю?»

Обнимая себя за плечи, Рита вспоминает нежность и тепло Ольгиных рук, признается себе, как смертельно, невыносимо по ним скучает, по ней. Как невозможно они сейчас далеки друг от друга, даром, что земным расстоянием – два человеческих шага – и как близки несмотря ни на что.

Голос ветра тонет в шорохе волн, летит следом за рассекающей раннее утро машиной.

Рита в полусне на переднем сидении, сквозь ресницы ворует взглядом милый сердцу профиль.

Ольга ведет машину, смотрит вперед, но ее глаза теплеют всякий раз, когда она касается мимолетным взглядом спящей рядом Риты.

«Ну, вот и все, – рука с телефоном беспомощно опускается в складки одеяла. Закрыв глаза, Джамала лежит в кровати, словно на смертном одре. – Он знает правду, а я знала, что так и будет, что это лишь вопрос времени, но, тем не легче».

Тем больнее разбивается негласная и слабая надежда, что все могло бы быть иначе, чем она думала.

Он даже не счел нужным приехать. Только написать кучу мерзостей.

По возвращению в Городок – напоить бедолагу Ложкина, изливал ему душу, а потом отпаивать его же молоком, ибо последнему было так плохо, что он просил убить его, а не мучить. Об этом поведала симпатизирующая Джамале горничная из их гостиницы и все просила приехать…

«Нет смысла», – себе и ей отвечала Джамала.

«Он знает Золотаревскую правду, – клеймом ложится печать несмываемого позора. – Что мои слова после будут значить? Да ничего!» – тихо плачет женщина. – «Я же шалава, продающая свое тело в ипотеку и за золото. Я дура, поверившая в то, что все еще может быть иначе!»

– Я ненавижу тебя!!! – кричит она глухой тишине раннего утра. – И я убью тебя! Уничтожу! Сделаю все, чтобы ты понял, как это больно быть живым человеком и вещью одновременно!

– Я ненавижу тебя! – некрасиво кривится рот в невозможных рыданиях, когда кажется, что твои внутренности сейчас выйдут через него и забрызгают мир.

– Я ненавижу себя, – скулит остаток души и маленькая девочка, что еще прячется где-то в ее тени, – и не хочу жить.

«Вот теперь будешь знать! – мстительно растягивает облущенные губы в улыбке Катя. Селфи ее слегка обвисшего, высокоразмерного бюста со спящим в нем Мишкой перешло в статус «прочитано» абонентом Джамала. – Получила!»

Отложив телефон, Катя зевает. Она устала. Но приз уже близок, и больше ничто и никто не помешает ей в этом нелегком деле. Финишная прямая уже видна – это красная ковровая дорожка местного ЗАГСа, и она, Катя, в белом платье…

Золотарев смешно сопит во сне. Как ни сопротивлялся, а она все же взяла свое. Караулила, унижалась.

Катя снисходительно шарит взглядом по лицу вчерашнего мальчика, по комнате, еще хранящей Ритины черты, прикрывает глаза. За спиной месяц «засад», пренебрежительно-презрительного к ней отношения, безумного секса с приемами, подсмотренными в специальных фильмах для очень взрослых людей – после я предъявлю тебе счет, не отмоешься – улыбается, засыпая.

Осталось отработать встречу с будущей свекровью, и дело сделано.

«Ты просил место и время? – Джамала равнодушно переотправляет Катину «себяшку» дальше по эстафете. – Ты сейчас в Городке? Не опоздай». – После нее хочется встать и вымыть руки.

– Осталась последняя встреча, – в памяти телефона уже десяток порно историй из цикла «Катино хоум-видео». Сначала Джамала с омерзением удаляла их, затем просто недоумевала «зачем она шлет их мне?! Что это? Желание самоутвердиться? Пометить территорию? Уничтожить гипотетическую соперницу?»

Словно из пепла, она восстает из событий прошедшей ночи и собственного прошлого.

– Мне, однозначно, не понять эту загадочную душу некоторых русских баб. Но ты, Золотарев, явно получил то, что заслуживаешь!

Передумав умирать, Джамала принимает решение жить.

– И ты живи, придурок несчастный, – мысленно простилась с Золотаревым. – Ты можешь сколько угодно долго оставаться в этом своем душевном пубертате, а мне пора дальше. Не поминай лихом. И не попадайся больше мне на жизненном пути.

Отправляя смс бывшему Катиному мужу (или настоящему, кто их там разберет), Джамала, конечно, предполагала об очень активной развязке сюжета, но вряд ли задумывала ее как комедийную.

«А как мне еще нужно было распорядиться теми мерзостями, что эта дура мне шлет?» – пожимает в душе красивыми плечиками тонкая, восточная пери.

Найти действующий номер одного из городчан, пусть он даже был в отъезде, в принципе, не проблема.

Затем купить через знакомого «левую» симкарту и третьим пунктом – оформить подписку рогоносцу на утехи его бывшей/настоящей (пес их разберет).

Возможно, «счастливец» тоже сначала удалял эти фото. Потому что ответы начались позже. Но уж чему Джамала научилась за свою жизнь в совершенстве, так это ждать.

«Я, конечно, узнаю, что там сейчас происходит. Думаю, Городок не одну неделю будет в деталях перебирать события раннего утра в доме одного из не самых незаметных людей. – Джамала выключает воду в душе, выжимает волосы, заматывает их в чалму из полотенца и укрывает влажное тело махровым халатом. – Эх, жаль только, что нельзя посмотреть своими глазами! Наверняка, цирк незабываемый!»

Мишку разбудил пронзительный визг. Спросонья он не сразу понял, что невообразимая встряска, это не землетрясение, а Катя, дрожащая в его кровати всем своим пышным телом и голосящая так, что барабанные перепонки грозят лопнуть от звуковой нагрузки.

Посоветовав заткнуться, Золотарев сел, наконец, продрал глаза и громко икнул от нехорошего чувства, моментально свернувшего его пустой желудок в канат – на подоконнике раскрытого окна, свесив ноги в комнату, сидит и курит здоровый, как племенной бык, Серега (Катькин то ли законный, то ли не очень, муж).

– А теперь молитесь, – эффектно произносит он, дождавшись полного Мишкиного внимания, выбрасывает окурок в окно, спрыгивает на пол.

А дальше из кровати выпрыгивает абсолютно голая Катерина. Визжа подраненной свиньей, начинает метаться по комнате, кидать в Серегу всем, чем придется. Под конец в азарте срывает попавшуюся под руку занавеску (недавно заботливо повешенную Ниной Андреевной), пытается прикрыть ею наготу и выскальзывает из спальни, едва Серега на секунду оступился.

– Убью! – ревет честно обманутый муж, сжимая огромные кулачищи.

– Она сама! – указывая на дверь, кричит в ответ Мишка, оставшийся в заложниках. Он так и сидит в своей кровати голый, в одеяле. – Сама за мной гонялась, я не звал ее… – его голос сорвался, глаза едва не повылазили из орбит, когда на эти слова Серега нехорошо ощетинился и, сняв штаны, достал известный орган.

К Катиным воплям с улицы прибавились голоса Нины Андреевны и двух соседок, скандально сообщая всей округе о «сраме на заборе», Катином моральном облике, да и внешнем тоже.

– Ну, сама, так сама, – закряхтел бугай, выпуская прямо на Мишкину постель струю остро пахнущей мочи.

С омерзением Золотарев выскакивает из кровати. От ярости и возмущения у него темнеет в глазах.

– Из окна выброшу, дернешься, – предостерегает Сергей. – Не хер было на чужую бабу залезать. Даже если сама пришла, – стряхнув последние капли, прячет свой инструмент в штаны, хмыкает – а вот теперь в расчете.

Когда он вразвалочку покидает спальню. Мишка, что есть силы, бьет кулаком в стенку, морщится от боли, шипя «сука!», обещает себе «убить ту гниду», понимая, что это никогда теперь не сотрет пережитого позора из его памяти.

«Как ты могла?..» – с тяжелым сердцем и еще более тяжелой головой Талгат тащится к местной реке. Она находится прямо позади гостиницы. Мирное течение в этом месте образует заводь, картинно заросшую желтыми кувшинками. Здесь пляжа нет, но нет и запрещающих купание табличек. И людей нет поблизости.

Оставив на берегу шлепанцы, полотенце и спортивные штаны, Талгат с удовольствием погружается в холодную прозрачную воду. Резкими быстрыми движениями гребет к противоположному берегу.

Дальше, чем «как ты могла» – идея жалобы или вопроса так и не развилась, как ни старался Исин, «напиваясь» в компании с Ложкиным. Если можно, конечно, напиться с неполных ста грамм виски.

Голова тяжела сейчас в большей степени переживаниями, которыми «настоящему мужчине» не пристало страдать. Подумаешь – Принцесса оказалась местной шлюхой!

Ну и что?

Забыл и пошел дальше!

Почти поверил в любовь и искренность? – дурак, любовь придумали девочки, они ей маются и ее же изображают, когда им что-то очень нужно от мальчиков!

За примером далеко ходить не нужно – первая жена. Красивая, циничная сучка.

Джамале еще ничего не нужно было?

Золотарев вчера удовлетворительно вздохнул с облегчением – значит, я вовремя успел тебя предупредить.

«Но лучше бы ты сдох до того, как успел!»

Отфыркиваясь, Талгат выходит из воды. Купание было приятным. Холодная вода привела тело в тонус, а вот берег на выходе омерзительно илистый. Ноги, чавкая, увязли в черно-буром киселе.

При первом знакомстве Джамала показалась ему почти наивной, неиспорченной, нежно-ранимой. Она словно ждала его всю жизнь – своего кумира, защитника и любовника.

«Как она смотрела! Боги! За один этот взгляд я с первого дня готов был умереть! – голова Талгата вновь начинает раскалываться фантомной болью. – Как реагировала на невинные ухаживания, цветы и даже просто эсэмэски!»

…а в постели! Когда, наконец, добрались до нее…

В постели Джамала оказалась просто божественна. Она умела, знала, желала все, что только Талгатовым телу и душе угодно было.

«Не могла она это сыграть. Она искренне получала удовольствие!» – кричат тело и разум вместе взятые.

«Как и положено профессионалке своего дела», – скрипуче шепчет червячок, подселившийся вчера в ходе разговора с Золотаревым.

 —Да ладно, – уже подъезжая к Городку, «утешал» Мишка. – Не переживай ты так. Ты ж не жениться на ней собирался. В личном плане она чистая, никого ничем не заразила. А в остальном… я тебе все по-дружески, честно…

 – А не пошел бы ты на… – вновь вздыхает Талгат и тащится обратно в гостиницу.

Вчера он такого понаписал Джамале вместо того, чтобы приехать и встретиться с ней лично, что теперь за сто лет не разгрести. И куда бы ни шагнул теперь, в любом случае будет выглядеть полным лохушником. Кто виноват в этом всем? – ответ известен, но не назван и не радует.

 – Рита, ты не забыла? – Диана тщательно пытается смягчить требовательные нотки в голосе. – Ты обещала приехать, как только.

 – Мы уже рядом, но еще не в Городке, – отвечает дочь.

Машина летит по знакомой дороге обратно. Позади остается поворот к озеру, впереди пылит колонна тяжелой техники. Легковушка начинает маневр и без труда обходит ее слева.

– Ваши? – пропуская мимо ушей мамин монолог, Рита слегка прикрывает трубку ладонью.

– Похоже на то, – кивает Ольга, чуть исподлобья окидывает взглядом цепочку грейдеров.

На душе отчего-то становится радостно-волнительно. «Мой проект начинается! Это же «Северо-Запад!» – внутри у Кампински затевают дикую пляску невидимые олени, там, где у нормальных людей обычно порхают бабочки, у Ольги ритуальный танец исполняют эти северные красавцы.

 – Мам, хорошо… – Рита удивленно поднимает бровки, – как скажешь…

Грейдеры остаются позади. Ауди еще чуть прибавляет скорость, благо дорожное покрытие и отсутствие других участников движения позволяют.

Отключив соединение, Рита некоторое время озадаченно молчит. Может быть, слышит внутренние шаманские Ольгины бубны, а может, пытается не удивляться маминой озабоченности.

– Не отвечать Золотареву ни при каких обстоятельствах, – озвучивает мамино предупреждение и удивленно смотрит на Ольгу.

Кампински, в свою очередь, бросает на Риту поверхностный взгляд, пожимает плечами.

– Так не отвечай. В чем проблема?

– И… Сможешь довезти меня до дяди Стефана? – в голосе Риты еще читается оттенок удивления. – Я объясню, где это.

– Легко, – без условий соглашается Кампински, вспоминает, на чем их разговор прервал звонок Дианы Рудольфовны. – В общем, я сегодня в ночь обратно. Завтра второе совещание по проекту. За вещами сюда планирую добраться к пятнице, и если к этому времени ты не передумаешь…

– А у тебя план квартиры есть? – Рите не интересно развивать тему с «передумаешь», у нее «руки чешутся» скорее начать.

– Да, я сброшу тебе в электронке, – кивает Ольга, – с тебя в ответке список нужного и необходимого в самом банальном житейском плане.

– Утюги и сковородки, – хихикает Рита. Ей передается дикий щекоток Ольгиного ощущения начала грандиозного проекта.

Порыв ветра бросает в лобовое стекло горсть песка. Над раскинувшимся впереди, в низине, Городком сиреневой тенью поднимается далекая стихия. Словно машина несется не в населенный пункт, а навстречу апокалипсису.

Позади девушек еще остается чистое, светлое небо. Прямо над ними мирную синь беззвучно прошивают пики перистых облаков и словно тянут за собой фиолетовый фронт. Издалека он кажется мутной, неясной мглой, и если бы не прицельные порывы ветра, то и вовсе можно было бы подумать о том, что гроза пролетит стороной, останется в поле, далеко и не страшно.

– Ты смотри! – присвистывает Кампински. – Какая здесь красотища у них!

Рита озадаченно отвечает:

– Может быть, мама это имела в виду?

– Вы мне постер напоминаете к одному странному фильму… – дядя Стефан перехватывает девушек на обводной трассе. Его УАЗик, мигающий аварийными огнями, особенно тревожно смотрится на фоне почти фиолетового неба и ветра, волнами бегущего по полевым травам.

– Какому? Здравствуй, дядя!

После семейных обнимашек с племянницей мужчина протягивает руку Ольге:

– Стефан. А вы Ольга Кампински? Наслышан о вас, приветствую!

– Очень приятно, – пожимает его мозолистую ладонь девушка, а в следующий момент ее лицо буквально вытягивается в немом удивлении, ибо она даже в страшном сне не могла представить себе ответа Стефана.

– Малхолланд Драйв, – отвечает он племяннице, – там тоже две девчонки так взволнованно смотрят куда-то в небо.

– Ого! – восхищается Рита. – Да ты, дядя, делаешь успехи!

Ольга обалдело кивает:

– Ндэ, уж…

Нет, Стефан, конечно, не производит впечатление глухой деревни, но и явно не выглядит большим поклонником творчества своеобразного американского режиссера. Тем более самого, на Ольгин взгляд, специфического его фильма.

– И как вам картина? – старается не очень удивленно спросить странного Ритиного родственника.

– Так я не смотрел, мне некогда ,– отнекивается дядя Стефан. – Только постер. Дашутка пишет доклад по творчеству, как его? Дэвида Линча! И мы теперь живем в галерее его героинь и героев. У нас дома все стены теперь заклеены афишами прошлых лет. Я даже знаю теперь точно, как зовут этого американского чудака, ибо если Дашенька начинает свою речь, переходящую в рассуждение и спор с самой собой, еще не такое узнаешь.

Рита живо поддакивает:

– Это точно! А потом она еще с особой строгостью задаст наводящие.

Ольга лишь качает головой – интересные у вас родственники!

– Я сейчас кое-что там поправлю, и поедем – уворачиваясь от очередной горсти песка, принесенной ветром, дядя Стефан пропадает за высоким корпусом собственной машины.

Ольга и Рита остаются одни. Ветер беспорядочно треплет волосы, с губ выхватывает слова и относит прямиком в поле.

– Не прощаюсь, – Ольга наклоняется прямо к Рите, чтобы не кричать. Ее губы вместе с голосом тепло, физически касаются ушка Риты. Это едва не приводит последнюю в глубокий обморок от неожиданного, сильного чувства сладко-острого желания. Прикрыв глаза, Рита вся превращается в вибрирующую басовую струну.

– До встречи, – медным гулом разливается по венам обеих.

Второпях – успеть, пока простыни и пододеяльники вдруг не превратятся в паруса и не улетят с попутным ветром до ближайшего забора, Диана снимает белье с веревок. На ветру оно бьется в руках и пахнет летом, полем, разнотравьем.

Позади Соня прыгает по крыльцу, звонко перебирая слова в детской считалке.

На миг Диане кажется – все это уже было. И это небо, и ветер, и дом на окраине улицы. Только вместо Сони она сама сейчас скачет по струганным доскам недавно сколоченного нового крыльца, а с ветром за белье соперничает мама. Причем в буквальном смысле, словно с хулиганистым мальчишкой, и хохочет, сверкая белыми зубками.

«Мама всегда была очень светлой, жизнерадостной», – сжимается сердце смертельной тоской.

В Дианиной памяти на помощь маме спешит старший брат – светловолосый Стефан очень похож на их деда немца, так повторяет бабушка Ида каждый раз, как видит внука – он «свет очей ее». Диане смешно, она скачет по доскам…

– Твоя Сонечка очень остра на язык, ты знаешь? – словно крейсер в бушующем море ветра и трав, УАЗ под чутким управлением штурмана Стефана летит вперед к намеченной цели. Теперь облака все ниже, темнее и тяжелее, жмутся к земле. Они словно с трудом едва удерживаются в воздухе над дорогой. – Знатная будет гроза, – хмыкает мужчина.

Рита глядит вперед, странное ощущение нереальности происходящего не оставляет ее уже несколько дней, начиная с того момента, как одним решением она зацепилась за Ольгино приглашение ехать. Прыгнула, очертя голову, вновь в тот поток, что едва не убил ее месяцем раньше. Это свое сумасшедшее решение Рита еще долго позже будет вспоминать, разбирать с точки зрения всех известных философских течений, работ именитых психологов. Но в любом из них – надвигающаяся стихия окажется самым естественным ответом внешнего проявления действительности на внутреннее Ритино состояние.

– Мама говорит, что Соня очень похожа на вашу маму, – отвечает она дяде. Свою бабушку Рита видела только на старых фото. Семейная легенда же гласит, что прекрасная Марика не пережила разлуки с любимым мужем, погибшим в шахте. Незадолго до переезда в Россию она просто угасла, как свечка. Ей было всего сорок три…

«Зачем мне это сейчас? Пример беззаветной любви?» – удивляется внутренний взрослый в сознании Риты.

– Внешне очень похожи, – подтверждает Стефан. – И она, и Диана почти абсолютные копии. Даже удивительно.

«Мои странные кровные предшественники, – с легкой улыбкой Рита оглядывается в память, в рассказы дяди Стефана, арт-деда, фотографии. – Вы всю жизнь свою искали любовь и себя, но нашли ли, так и осталось для всех, за вами следующих, тайной. Мастера интриги, глядящие на меня сейчас сквозь океан надвигающейся грозы, я благодарна вам за себя… И думаю, вы меня не осудите».

====== 26 ======

– Не прошло и пятнадцати лет, как мы с тобой все-таки здесь встретились, – подтянувшись на старой толстой ветке, Ольга перемахнула через хлипкий заборчик. Она всегда так делала в их юности.

– Привет! – через силу улыбается в ответ Джамала, ее поймали врасплох. Глаза красные, заплаканные, и тщательно загримированное тональным кремом лицо. – Ты сумасшедшая!

– Поверь, – Ольга приземляется, откидывает челку, упавшую на глаза, – ты не первая, кто это заметил.

Не в силах сдержать очередной приступ рыданий, Джамала закрывает глаза.

– А, может быть, это правда главная моя ошибка была в жизни, что ты не первая у меня, а я у тебя? – шмыгает носиком, жмурит ресницы, но не стирает слез, а крепко держит сама себя за плечи руками. – Я не знаю…

Слегка опешив, Ольга останавливается и смотрит сверху вниз:

– Что ты себе придумала, глупенькая?..

Но, сотрясаемая беззвучными рыданиями, Джамала уже не может ответить. Обняв подругу детства, Ольга говорит какие-то глупости, гладит нежно плечи, волосы, спину.

– Все идет, как идет, – звучит оракулом ее голос. – Не знаю, куда, и что у вас здесь случилось, но мы, наконец, с тобой встретились, и зачем-то это нам тоже нужно.

В ответ, вцепившись в Кампински изо всех сил, словно от нее зависит ее жизнь и рассудок, Джамала ревет в Ольгино плечо, оставляя все невыплаканное с самой юности горе, освобождаясь от непосильного груза вины, сомнений, обид.

Ольга чувствует, как с приближающейся грозой в природе, личная гроза Джамалы стихает. Ураган слез становится тихим дождиком с глубоким дыханием свежести.

Из обрывков Джамалиных фраз в Ольгином восприятии собирается неприглядная картина произошедших здесь событий.

Мишка рассказал «все» Талгату, и этот дурак Джамалу теперь презирает, хранит гордое молчание и даже не напивается в кругу верного Ложкина.

– А я ничего не просила, я просто счастлива с ним была, – кричит Джамала ветру, Ольге, всему миру. – Совсем немного, несколько дней, почти месяц. Так была счастлива, как ни у кого не бывает! И я теперь знаю, почему Рита ушла от этого придурка! Она счастлива была с тобой, потом ни с кем другим жить не сможешь, не станешь.

Новый приступ рыданий Ольга вновь принимает в свою жилетку. Прижимает Джамалу к себе, как родную сестру, которой у нее никогда не было.

– Все хорошо, джаным. Так ты говоришь? – улыбаясь, смакует чужеземное слово.

– А еще он узнал, что Рита ездила с тобой в Москву, – вздыхает напоследок Джамала, – подозреваю, что это Талгат проболтался случайно. Он же не в курсе.

Ольга согласно кивает – да, тогда все сходится, и лишний раз показывает Мишку не с лучшей стороны. Топить в сплетнях отдавшую ему столько лет своей жизни женщину – подло.

– Хочешь, с Талгатом я поговорю? – предлагает Кампински. – Все объясню ему. – Слегка отстранившись, она смотрит на Джамалу и уже мысленно сочиняет адвокатскую речь. – Меня он точно выслушает, никуда не денется.

Но подруга отрицательно качает головой и, вытирая глаза, отстраняется окончательно.

– Не нужно, спасибо. Пусть сам до всего доходит. Пока он сам для себя не решит ничего обо мне, все со стороны будет лишь пустыми словами, оправданиями. А я оправдываться не хочу, – голос Джамалы крепнет в уверенной грусти. – Я с женатым спала. Я не знаю теперь, как назвать эту больную зависимость. Я объясняла ее деньгами.