Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

– Михалыч у него был, но к сыну его то ли не пустили, то ли показали и не пустили. Карапетяна не поймешь иногда, – Исин подает приборы, сгребает себе в тарелку остатки яичницы с беконом и жареным хлебом.

– Я много думал, – хмуро продолжает Талгат .– Времени нет, поэтому давай без предисловий.

Ольга согласно кивает.

– Вкусно.

– Короче, – Талгат упирается кулаками в стол и тяжелым взглядом в Ольгу, – по легенде мы подрались с местными или залетными ковбоями, они случайно докопались до нас с Золотаревым. В это время ты подъехала и спугнула их. Мишке досталось больше, и мы с тобой отвезли его к Арсену. Ни Джамалу, ни Риту, никого другого не упоминать.

– Кстати, я уже говорил сегодня с Карапетяном. Он что-то такое и выдал Золотареву– старшему, – закончив с изложением, Талгат переходит к завтраку.

Размышляя, Ольга согласно кивает:

– Окей, – мысленно вздыхая, что «все эти испанские сцены страсти и ревности в масштабе Компании и надвигающегося проекта выглядят просто нелепо».

– В остальном… – прикидывает все возможные варианты объяснений с Компанией, Золотаревыми и, возможно, даже людьми в форме. – Если менты виновных искать начнут? Никита их допечет, например. А он, я думаю, сейчас землю рыть будет.

– Еще как будет, – поддерживает Талгат. – Он не дурак и прекрасно понимает, в чем тут дело. Но дурак в том, что смешивает личное с рабочим. Давай прикинем, как будто нас это не касается, – дождавшись очередного Ольгиного кивка, продолжает. – Раздуть историю, где два главинжа подрались из-за уволенной секретарши – смешно. Притянуть за хвост историю с Ритой – глупо. Профессиональных терок между нами троими не было. Но, ни для кого не секрет, что он всегда хотел остаться здесь единоличным. Я свободно могу обвинить Старого в предвзятости, в том, что он проталкивает на проект сына и пытается устранить конкурентов. Решать, в конечном итоге, все равно Семенову.

– И тут я буду твоим джокером ,– не выдерживает, криво усмехается Ольга. – Красиво.

– Да, твою ж, мою дивизию! – Талгат медленно взрывается. Его голос по мере выплескивания слов становится то ли громче, то ли просто яростнее. – Бля, смешно! Мамочкин сериал смотрим про Хосе Родригесов! Ты же знаешь отлично – этот проект мне по силам! Иначе не сорвала бы меня с остальных! Я, блядь, загорелся им! Я не хочу терять «Северо-Запад» из-за… не глупости. Просто не намерен его терять! Понимаешь?! Я не отдам его теперь никому!

Выдохнув, Исин опускает плотно сжатые кулаки на стол.

– Мне западло использовать людей, – его взгляд такой же стальной. – Ты не джокер, и я не предлагаю сделок. Я знаю, что ты сама меня выбрала на «Северо-Запад». Может быть, это ты хотела нами сыграть? – он насмешливо поднимает одну бровь. – А?

Отрицательно качая головой, Ольга отводит взгляд:

– Нет. Я архитектор. При расчете проекта я учитываю даже того, кто непосредственно будет руководить застройкой. Я изучила всех наших ребят. Ты подошел большинством совпадений. Ничего личного.

Это было сказано таким не по ситуации спокойным, ровным голосом, что Талгат на секунду засомневался – человек ли перед ним вообще или безэмоциональный, электронный разум.

– Ты прав. Я поддержу тебя, – распознав его молчание ожиданием ее ответа, Ольга делает ставку. – Остается пообщаться с самим Золотарем-старшим.

– Арсен сказал, что он выехал. Наверняка двинется в офис, – покончив с завтраком, Ольга с Талгатом спускаются вниз. Мишкина машина все еще стоит во дворе в той же нелепой «позе», в которой бросил ее хозяин. Все, что сделала для нее вчера Ольга, это вытащила ключ зажигания и включила сигнализацию.

– Может, отогнать? – с сомнением предложил Талгат. – Поцарапают.

Кампински скользнула равнодушным взглядом по творению французского автопрома. Ее мысли гораздо сильнее занимал другой вопрос, более важный, чем безопасность Золотаревского «пежо».

«Как и что рассказать Рите? Наверняка, она уже в курсе произошедшего, но испорченный телефон и домыслы местных Шерлоков вселяют определенный ужас при прогнозировании, что именно она уже знает».

Сбивают с мысли пятна засохшей на асфальте крови. Ночью в темноте их не было видно. Когда возвращались позже, было не до разглядывания асфальта под ногами. Зато теперь во всей своей неприглядной правде жизни – ляпки, где Мишка с разбитым носом и Талгатом ходили по кругу. После место, где Ольга с Талгатом поднимали Золотарева, чтобы отвести в машину. Он в это время уже плохо понимал, что они хотят, упирался, отхаркивался под ноги, втроем они растоптали кровь подошвами…

– В офисе разговаривать с ним неудобно, – рассуждая о встречи с Мишкиным отцом, Талгат держит курс к Ольгиной ауди, оглядывается на хозяйку машины, не понимая, «чего она медлит». – Надо вызвать на нейтральную территорию.

Ольга же, как завороженный следопыт, продолжает читать знаки прошедшей ночи – здесь за Мишкиным автомобилем чернеет тормозной путь. Он рвал на приличной скорости. Память воспроизводит визг покрышек. Здесь – Талгат разбил ему нос…

– Уже не надо, – доносятся слова Исина со странным выражением в голосе. Ольга невольно поднимает глаза.

– Гора сама идет к нам, – кивает Талгат на осторожно въезжающий во двор минивен, ведомый Золотаревым-старшим.

Аккуратно, как во сне, Никита Михайлович припарковался под внимательными взглядами Ольги и Талгата.

«Я так и знал, что обоих здесь найду, – утвердительно хмыкнул внутренний голос, – преступников всегда тянет к месту преступления».

Он нарочито не спеша поднялся из-за руля, закрыл дверь машины, повернулся к тем, кто отправил его единственного сына на больничную койку.

– Я посажу вас. Обоих, – спокойно и негромко произнес Никита Михайлович. Померился взглядом с Ольгой, Талгатом, скользнул по засохшим кровавым следам ночной потасовки.

«Ну почему не Мишка накостылял этому московскому татарину?» – досадливо вздохнул тот самый невидимый, что живет где-то внутри сознания, и лениво удивился на спокойный Ольгин ответ.

– Скорее, мы вас, – негромко прозвучал ее голос. Она не двинулась с места. Даже не повернула головы. Просто продолжала смотреть на Никиту Михайловича чуть исподлобья, чуть искоса. Почему-то вспомнилась их первая встреча, когда эта сопливка палкой приложила Мишку, защищая свою черномазую одноклассницу, а потом плела что-то про отца-адмирала.

– Твоя мать тогда еще просила у меня денег на аборт, – Золотарев говорил тихо, так, чтобы стоящему дальше Талгату не было слышно. – Я пообещал ей просто усыновить. На том и договорились, но родилась девка.

Откровенничая, Никита полупрезрительно усмехнулся.

– Я тогда подумал, зачем я буду вкладываться в нее, если лет в восемнадцать она все равно уйдет, сменит фамилию и все, что я могу ей дать, преподнесет чужому мужику? – слегка прищурив по-старчески обвисшие веки, Золотарев внимательно наблюдает за Ольгой из этого «импровизированного» прицела.

Сложно сказать, чего он ждет. Какого знака, эмоции?

Ольга небрежно поводит плечами. Когда-то в дикой юности она достаточно слышала откровений и грязных подробностей об истории собственного начала от собственной же матери. Причем в таких словах и выражениях, от которых даже сам Золотарев-старший расплакался бы испуганным или обиженным ребенком.

– Теперь понятно, почему она орала тогда, что вы дважды от меня отказались, – равнодушно произносит Ольга, словно ей сообщили о позавчерашнем дожде в деревне Кукуево. – Но это уже все равно ничего не изменит. Никогда, – она не понимает, зачем он сейчас вновь вытаскивает на свет грязное белье пусть и кровных, но посторонних ему людей.

Никита Михайлович предостерегающе зыркает на шевельнувшегося в их сторону Исина.

– Стой там, где стоишь, сопляк!

Ольга тоже оборачивается к Талгату.

– Пожалуйста. Погоди, – она напряженно смотрит в глаза, пока тот не соглашается и не уступает.

– К чему сейчас эта лирика? – Кампински возвращается взглядом к несостоявшемуся отчиму-дяде. – Назад в утробу вы меня не засунете. К вашей фамилии я не имею никакого отношения. И того факта, что Мишка засранец, мое рождение тоже не изменит.

– Я понял, что ошибся, когда у тебя хватило глупости или решимости угрожать мне палкой, – хмыкнул Золотарев-старший. – Но сейчас все по-другому. Ты уже не просто замахнулась на моего сына. Ты едва не убила его, пусть даже руками этой татарской марионетки.

В этот раз Ольга не стала оглядываться на Талгата, слышит ли он. Она продолжила в упор смотреть на старого, но крепкого и явно не глупого мужчину, имеющего определенный вес в Городке и Компании.

– Сейчас я посажу вас за нападение, – негромко, размеренно продолжает Никита Михайлович, осознавая свою полную власть и право. – Вам дадут реальный срок, после которого ни о каких проектах вам обоим даже не мечтать. «Северо-Запад» мы отстроим с Мишкой. Что до остальных… – между строк читаются имена Риты, Джамалы: – То мне лично они не интересны. Это, надеюсь, понятно?

– Еще как! – Ольга улыбается мягко, почти нежно. – Сначала лирика об упущенных родственных связях, затем реальный срок, третьим пунктом по закону жанра будет предложение чего-нибудь спасительного, – по выражению его лица Ольга видит, что прочла слово в слово.

Кто-то по-любому должен стать громоотводом, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы решить эту простенькую задачку.

– Ритку тоже можешь забрать вместе с этой, – одним отвлеченным предложением Никита Михайлович враз подтверждает все Ольгины выкладки и переходит прямо к делу. – Мне нужен… (чего тянуть-то?) виновный. Девки со своими соплями не подойдут.

– Нужно, – перебивает его Кампински. – Теперь выслушать мои условия. То, что вы читаемы, как букварь, еще не значит, что я со всем согласна. М?

Она выразительно поднимает брови, оглядывается на Талгата, приглашая подойти ближе.

Никита Михайлович скрипит зубами:

– Сучка.

– Кот из дому, мыши в пляс! – сердито бурчит Алешин, пытаясь заглянуть в пятый по счету кабинет. Всего на сутки оставил офис – и тишина! Двери закрыты. Сотрудники, наверное, на полевых работах или в местных борделях предаются греховным утехам.

Представив последнее, Алешин рванул на себя очередную дверь и вдвойне оторопел, когда она легко и беззвучно поддалась, а после вовсе замер «насекомым в янтаре», сраженный «выстрелом в упор».

– Здравствуйте… – она произнесла это скорее автоматически, чем по собственному разумению. Незнакомка с очень приятным бархатным голосом и бесконечно глубоким взглядом.

Она стоит у окна вполоборота. Полдень предельно и точно передает плавность строгих линий – плечи, осанка, легкий наклон головы…

В нелепой паузе Алешин смотрит на женщину, уже, без сомнения, ставшую для него роковой, а она скрещивает руки на груди и легким движением ресниц выдает вежливое «кто вы?».

– Добрый. День, – «приходя в себя», и с совершенно непонятной, хулиганской интонацией, отвечает новый управляющий проектом. – Надо же, в рабочий день есть целый один живой человек в офисе! – он делает шаг, закрывает дверь за собой. – Ваша фамилия не Стаханов?

Теперь, повернувшись к нему полностью, Незнакомка чуть смягчает губы вежливой улыбкой, окидывает Алешина взглядом сверху-вниз, а когда вновь возвращается вверх, в ее карих, улыбчивых глазах вспыхивают озорные искры.

– А ваша – Алешин? – ответная ставка срывает банк. – Вы наш новый московский управляющий?

В другой момент он, наверняка, подумал бы, что она просто издевается. Еще вернее разозлился бы и уж точно уволил. Но именно эта женщина так странна, необычна и прекрасна, что ее не только можно, но и нужно простить, не задумываясь.

– Все очень просто, – в ответ на его снисхождение, видимо, незнакомка решает реабилитироваться объяснением местных странностей. – Люди с улицы здесь не ходят. Все службы для приема граждан у нас во втором корпусе, а здесь пропуска и охрана, значит, вы не посетитель. Новые работники на период стажировки или адаптации обычно прикреплены к каким-нибудь кураторам, те, как правило, старожилы и время обеда для них свято. Стажеры о нем оповещаются в первые же минуты своего пребывания в Компании. Следовательно, вы – новичок, но более высокого ранга, чем простой стажер. К тому же ведете себя иначе – вы рассержены, но не испуганы. Вы смотрите на ситуацию сверху, а не снизу. Вам наверняка полагается секретарь-делопроизводитель, но из-за спешки или неразберихи, или других аномальных причин, вы вынуждены сами… – не договорив, Джамала с милой улыбкой красноречиво разводит руками, – узнавать жизнь нашего офиса.

Легким наклоном головы Алешин отдает должное аналитическим способностям Незнакомки. Пока она говорила, он, как на весах или детекторе лжи, оценивал и саму ее в частности и все остальное, происходящее в целом.

– А скажите мне еще, мисс Великий Аналитик, – его голос попадает точно в тон и манеру произношения. – Вы-то какую должность здесь занимаете и почему в данный момент отбились от коллектива?

Глядя «сверху», как верно выразилась Джамала, он выдавал ей свое «снизу» поглаживанием аккуратной, ухоженной бородки.

«Мужчины всегда так делают в моменты задумчивости, заинтересованности или решения особо сложных вопросов».

«Он знает, что я его читаю и знаю о том, что он знает», – взмахнув крыльями ресниц, Джамала чуть вправо склоняет голову.

– Я, к сожалению, больше не являюсь сотрудником Компании. Я зашла попрощаться с бывшей своей стажеркой и забрать кое-какие свои вещи. – Правду говорить всегда легко.

– Вот как? – Алешину отчего-то не нравится эта правда. Он окидывает взглядом кабинет. – Вы здесь работали?

Джамала тоже оглядывается и возвращает взгляд Алешину.

– Некоторое время, последнее. До этого в основном на этаже выше в приемной у Золотарева-младшего.

– Это один из моих будущих главинжей, который угодил сегодня в травматологию? —вспоминает Алешин. – Странная там история, – он чуть внимательнее присматривается к Джамале. – Кстати, мисс Великий Аналитик, а что вы думаете по этому поводу? И как он вообще мог вас отпустить?

Так и не позвонив Рите, Ольга гонит машину к оговоренному ранее с ней кафе для встречи. Разговор с Золотаревым-старшим затянулся, был очень нелегким, но завершился их с Талгатом победой.

«Пиррова победа! – ища место для парковки, рычит Кампински. – Все бессмысленно, если ты сейчас не придешь!»

Если, если, если… – осыпающимся липовым цветом кружится в воздухе и внушает местному дворнику пессимизм.

– Добрый день, – после разговора с Никитой Михайловичем Ольга легко выдерживает тяжелый взгляд Дианы Рудольфовны и вслух выдает мысленное согласие с ее неожиданным присутствием. – Возможно, так действительно правильнее.

«Рита все-таки пришла, и это уже хорошо!» – неожиданностью для Ольги стало появление Ритиной мамы, а вот взволнованное состояние последней вовсе не удивило.

Принимая заказ, парень-официант буквально кожей ощутил напряжение между тремя дамами, занявшими столик у окна, и поспешил от них спрятаться за барной стойкой.

– Итак, – не дожидаясь вопросов и прочих фантазий, без предисловий начинает Ольга, – собрание объявляю открытым, на повестке дня у нас сегодня два вопроса. Первый, что случилось с Мишкой и все вытекающие из него варианты.

– Ответ, – продолжает так же Кампински, не давая возможности ни Диане, ни Рите (хотя, последняя и не собиралась) вставить ни слова. – Я не знаю и не имею к его ночным прогулкам никакого отношения. Могу поклясться на библии, если это понадобится.

Как говорится, лучшая защита – нападение. В данном случае ее мирные слова звучат почти агрессивно.

– Сегодня утром я уже имела неприятную беседу с Золотаревым-старшим. Выслушала воз бредовых сплетен в офисе. Не думаю, что вы сможете добавить к ним что-то новое. Вопросы по существу принимаю.

Теперь взгляд Кампински не может выдержать Диана. Ее утро началось с телефонного звонка Нины Андреевны и заявления – «дождалась, да? Из-за твоей Ритки моего Мишу едва не убили этой ночью! Я вас всех засужу! Посажу!» и так далее.

– Последний раз мы виделись вчера вечером, – больше Диане, чем Рите, рассказывает Ольга. – Мы сидели все вместе в «Лунном ветре»…

То, что Рита на «ее стороне», почувствовала интуитивно, невербально или всеми способами одновременно. Тайком выдохнула с облегчением и занялась теперь проработкой нового плана поведения в изменяющейся на глазах ситуации.

Слушая Ольгину версию произошедшего, Рита ни на секунду не усомнилась в правдивости и лишь согласно подтверждала маме истинность данных до момента их вчерашнего расставания с Ольгой.

«Представляю, сколько всего сегодня пришлось тебе выслушать/вынести» – осознает Рита, отмечая невидимую, но очень осязаемую вокруг Ольги тень накопившейся нервозности с досадой наперевес. Она лишь в половину уха, поверхностно слушает о ночных событиях, нисколько не сомневаясь в Ольгиной честности и непричастности. Гораздо больше Риту сейчас занимает вопрос о том, «не изменятся ли теперь каким-нибудь образом планы на Питер и ремонт в старой квартире?». И еще мама…

–… Талгата тоже здорово потрепали, но был на ногах и в сознании для того, чтобы помочь мне отвезти Золотарева в больницу. Там мы передали его врачам. На этом все, – закончив повествование, Ольга разводит руками, словно показывая не пропустившей ни буквы, ни запятой Диане Рудольфовне, что «да, больше ничего не осталось», призывая поверить на слово и констатируя, что ничего другого ей попросту не остается.

Кусая губы и скрывая нетерпение, Рита опускает глаза.

«Она готова пешком идти в Питер, прямо отсюда и прямо сейчас, – чувствует/понимает Ольга, принимая во внимание другой немаловажный факт – Диана Рудольфовна тоже это видит и осознает, только в отличие от меня, ее эта Ритина готовность вовсе не радует – бесит, и она костьми ляжет, дабы ничего подобного не случилось».

«И здесь только ты сама сможешь переломить ситуацию, либо не ломать…» – исподволь глядя на Риту, в повисшем молчании мысленно произносит Ольга.

Занавесом к первому акту трагикомедии официант приносит кофе.

– Вопрос номер два, – не сбавляя темп, продолжает Кампински после короткого обсуждения итогов по первому пункту. – Я так понимаю, вы, Диана Рудольфовна, против того, чтобы Рита развивалась профессионально?

Глаза женщины едва не выпрыгивают из орбит от удивления и возмущения. Такого серфинга между событиями, такой трактовки собственных действий настолько не ожидала, что в первые секунды не может подобрать ни единого слова, кроме как:

– Что-о?!

– В противном случае я просто не понимаю, в чем проблема? – взгляд Кампински открыт и чист, как слеза ребенка. – Я давно работаю в этой отрасли и знаю, что многие дизайнеры в начале карьеры сами заплатили бы за участие в таком проекте.

Вынуждая Диану к ответу, Ольга смотрит на нее спокойно, внимательно, не помогает ей ни намеками, ни наводящими вопросами. Вновь повисшая над столом пауза буквально требует от Дианы немедленного разрешения ситуации. И сейчас Ольге даже немного жаль эту строгую и красивую женщину-математика, но – на войне как на войне. Или вы принимаете мою сторону, или не обижайтесь.

– Сейчас не самое подходящее время… – дар речи постепенно возвращается. Диана Рудольфовна, что называется, берет себя в руки, собирается с новыми силами и старыми мыслями. – Миша в больнице. Это не шутки. Как бы то ни было, несмотря на все их с Ритой разногласия, они не чужие друг другу люди, и его семье нужна помощь. – По мере развития данной мысли, Диана бросает взгляд на дочь, как напоминание и осуждение слишком вольного поведения последней. – Твой отъезд могут истолковать по-разному и в любом случае крайне негативно, ты это понимаешь? Хочешь ты или нет, но сейчас ты все еще принадлежишь их семье. Семье, в которой случилось несчастье…

Ольга делает глоток из своей чашки. Намеком на улыбку отмечает качество напитка, а затем поднимает глаза на Диану Рудольфовну. Во взгляде Кампински явное разочарование, помноженное на досаду.

– Вы сами-то в эти слова верите? – она чуть опускает голос и поднимает брови, глядя прямо, просто. – В весь этот домостройный бред с принадлежанием свободного человека кому-либо?

– Бред?! – тихо взрывается Диана, смотрит в ответ с жаром человека, убежденного в своей непогрешимой правоте. – Это жизнь, девочки. Это честь и достоинство, если эти понятия для вас не просто слова…

– Я даже спорить с вами не стану, – отстраняется Ольга, ломая пламенную речь мамы и сознательной гражданки Дианы Рудольфовны. – Вы заворачиваете в слова о чести какой-то нелепый смысл, но это ваше право, логика и выбор. Каждый волен делать свой собственный выбор. Вы можете предпочесть путь служения Золотаревым, они тоже что-то свое. Я в свою очередь сделала предложение Рите, считаю его выгодным, оно еще в силе, несмотря на все непредвиденные обстоятельства, но соглашаться или нет, решать не мне и не вам.

– Решать той, которая тебе в рот заглядывает?! Ты же видишь ее, и как она на тебя смотрит!

Глядя Ольге в глаза, Рита серьезна и растеряна одновременно.

– В три? – негромко уточняет Рита, будто вовсе не слыша последних маминых слов.

– Да, – утвердительно кивает Кампински.

– Нет! – веско и недвусмысленно произносит Диана Рудольфовна, готовая идти до конца.

Когда Ольга покидает кофейню, Рита, словно бегун на старте, засекает время. До трех по полудню остается не так уж много.

– Ты никуда не поедешь, – проводив взглядом фигуру Кампински, безапелляционно повторяет мама. Этот тон всегда действовал безотказно, сработает и в этот раз, тем более, что правда на ее стороне. – Эта женщина перешла все мыслимые и немыслимые границы приличия.

– Она права, и ты прекрасно это знаешь! – впервые пылко перебивает Рита, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и мир резко становится с головы на ноги, туда, где ему и положено быть. – Я не знаю только, зачем ты все еще это делаешь? Зачем ты все еще приносишь меня в жертву всем, всему подряд?!

В резко наступившей паузе они с мамой словно впервые смотрят друг другу в глаза – два родных, но совершенно разных человека, где у каждой свой собственный мир, его видение и своя судьба.

– Только мне решать, что делать дальше с собственной жизнью, – негромко продолжает Рита, понимая, что каждое ее слово сейчас – это шаг в сторону от самой родной на этой земле женщины, от мамы… – Мне жаль. Жаль, что приходится все это говорить, что ты никак не можешь со мной согласиться, хотя согласилась бы давно, не будь я твоей дочерью. Странное исключение в математическом правиле твоей жизни – теорема верна для всех, кроме меня. Я не имею права на ошибку лишь потому, что я твоя дочь? Или потому, что ты хотела/сделала это мифическое все для моего лучшего? То есть, я не имею права на собственную жизнь? Ты ведь уже устроила и прожила ее за меня?

– Замолчи… – едва сдерживая слезы, сдавленно произносит Диана. – Соня…

После разговора с Кампински и Исиным, Никита Михайлович чувствовал себя раздавленным, словно по нему прошла колонна бронетехники.

В голове шумело от едва сдерживаемой ярости. Руки почти плясали в нервной польке. Грудь давило так, что было трудно дышать.

Он ненавидел всех в этом мире, начиная с себя.

Направляя машину в офис, пытался рассчитать, построить дальнейшие шаги для выхода из «этой ситуевины», но не мог. В голове свербела единственная мысль – он потерпел поражение. Впервые в своей жизни. Он принял все их условия и предал собственного сына. Он не будет «сажать» ни Талгата, ни Ольгу. Вместо этого подтвердит их дурацкую легенду про местных гопников.

– Эта тварь обставила меня по всем фронтам! – листопадом мельтешат в голове мысли от обвинений, до оправданий перед самим собой. – Это сила крови! Я единственный раз фатально ошибся, когда не удочерил ее при рождении. Я дурак! Она стоит десятерых таких мужиков, как Мишка. И… как же мне его сейчас не хватает!

Сын.

Мое продолжение и гордость.

Отругать его за косяки. Посетовать. Придумать, как быть дальше с «понаехавшими»…

Остановив машину на личной парковке, Никита Михайлович тяжело поднимается из-за руля, потом долго копается с ключами и сигнализацией.

«Так, наверное, приходит немощность и старость, – яростная ненависть слабеет, разбавляется в бессилие, за которым приходит отчетливое понимание. – Мишка и вправду мне опора, но я не замечал этого, пока он постоянно был рядом. Я думал, что вечен и всесилен…»

Это не так.

Дойдя по пропускного пункта, Золотарев-старший зачем-то начинает искать пропуск в нагрудном. До тех пор, пока охранник не бросается к нему с тревогой в глазах.

– Никита Михайлович! Вы!.. с вами… сердце…

Чувствуя, как тяжелеют ноги, темнеет в глазах, Золотарев слышит голоса издалека:

– Скорую! Медика!

Затем мельтешение цветных волн, словно в стакан с водой капнули марганцовку, зеленку и йод, а после взболтали. Шум, то переходящий в гул, то распадающийся на голоса.

– Мишке... передайте… – в этот общий гул вплетается его собственный, чуть хрипящий и слабый голос, – что он мой лучший и единственный сын…

====== 30 ======

Поход в «женскую консультацию» для постановки на специальный учет для беременных стал для Джамалы первым шагом в испытании на крепость, прочность и стрессоустойчивость. Прием в беременные в нашем сообществе, это как первый шаг в решении стать космонавтом, где после прохождения всех семи кругов ада с анализами, сплетнями, бумажками, врачами и много чем еще, роды приравниваются к полету в открытый космос. Ибо в них тоже как повезет.

Во-первых, каждой «новобранке» нужно уяснить, запомнить и записать в своем сердце несмываемыми чернилами – с получением обменной карты ты больше не какая-нибудь праздношатающаяся единица, ты особь, принадлежащая поликлинике, и должная отныне жить по ее расписанию, выполнять все ее предписания мгновенно и беспрекословно. Не жаловаться, не стонать, а с честью нести свой крест, то есть живот, в светлое родовое будущее.

– Иначе – добро пожаловать в стационар! – цитирует кого-то из новых знакомых Джамала. Они с Ольгой «сидят на дорожку» в кухне пока/уже/еще ничьей, корпоративной квартиры, допивают свой чай.

– Мне уже нравится, как на тебя влияет беременность. У тебя появилось очаровательное чувство юмора, – улыбается Ольга, несмотря на то, что отчего-то, непривычно/невыносимо хочется плакать, и фразы поэтому получаются рубленными, неполными. – Ты вообще молодец, Джам. Такая смелая…

– Да уж… – подруга тепло/растерянно улыбается в ответ. – А что мне остается делать? Это подарок судьбы, который я никак сейчас не ожидала, но понимаю – им лучше не разбрасываться. Я никогда всерьез не думала о детях, потому что не чувствовала себя достойной. И… – замявшись, она смотрит на Ольгу, а после решается, словно прыгает в омут: – Я никогда не смогла бы полюбить их детей – Мишкиного или… я ненавидела бы их, беззащитных. Это ужасно. Я зверь и только тебе могу признаться.

Взяв Джамалу за руку, Ольга чуть склоняет голову, пожимает тонкие пальчики.

– Талгат молчит, но я знаю, что это он приложил Золотарева, и только благодарю Бога, что не насмерть, – тихо продолжает Джамала. – Люблю ли я его? Слишком быстро все у нас случилось, слишком мало времени на «просто остановиться, оглянуться, подумать», но то, что я чувствую к Исину, гораздо сильнее всего пережитого мною до него. Уважение, нежность, гордость, благодарность, страсть и желание свернуться рядом с ним котенком…  В остальном – он может верить или не верить мне, что это его ребенок. Может жениться или не жениться на нас с ним. Этот малыш родится в любом случае. А вот под чьей фамилией ему приходить в наш мир, решать Исину, после рождения я ничего переделывать не буду.

Молча Ольга опускает глаза. Такой Джамалу она еще не знает.

Что-то странное в ней появилось. Сила и какая-то древняя женская мудрость, помноженная на безграничную любовь и терпение.

«Возможно, и Рита когда-то так же постигала эту неизвестную мне науку взросления. Становилась той женщиной, которую я, без сомнения, люблю, и которая, скорее всего, не придет, думая теперь в первую очередь о дочери, ее будущем, ее положении. Об этом мне нужно было думать, предлагая ей Питер!» – озаряет догадкой “позднее зажигание”. – Дети для меня – нечто из разряда “есть ли жизнь на Марсе”, далекий, существующий, но никак не касающийся вопрос. У меня не то что нет, не было никогда даже намеков на собственных или подружниных. Я тупо забыла о ее дочери. Вернее, я помнила о ней, но не больше, чем если бы у нее жил кенар в клетке над столом.

– Глупо всё... – тихо, вслух произносит Ольга.

– Все хорошо будет, Оль, – негромко, задумчиво продолжает свою линию Джамала. – Я в этом уверена, я никогда еще не ощущала такого душевного спокойствия, как сейчас, чувства правильности происходящего.

– А ты? – они вдвоем покидают корпоративную квартиру. Ольга закрывает дверь, отдает ключи Джамале «передать Исину». – Ты ведь будешь еще приезжать сюда? – пытает первая.

– Конечно, – Ольга вызывает лифт. – За этими устроителями глаз да глаз. Иначе они мне вместо «Северо-Запада» «Юго-Восток» какой-нибудь наворотят.

И все же! Она не хочет ехать без нее! Неосознанно тянет время, но телефон молчит, как проклятый!

– Хотя, Алешин выглядит вменяемым, – почти спокойно продолжает Ольга. – Я думаю, временное отсутствие обоих Золотаревых не повредит ему, а, скорее, поможет разобраться, въехать и так далее.

– Никто не ожидал, что такое может случиться с Никитой Михайловичем, – качает головой Джамала. – Оказывается, он всерьез обо всем переживал.

Ольга не отвечает. Пожимает плечами и поворачивается выходить.

– Ну, что? – останавливается у машины. День в самом разгаре. Дела здесь относительно окончены. Рита не пришла. – Как говорил Сан Саныч, прощаться нужно так, словно завтра мы встретимся снова, а встречаться, как будто не виделись сто лет! Пиши мне обо всем.

– Ладно, – улыбается Джамала. – Ну, давай хоть обнимемся. По-дружески, целоваться не будем, – глядя на Ольгу, она держит ее ладони в своих.

– И правильно поступите, – предостерегающе, неожиданно хмыкает Рита, – а то мало ли психов сейчас поблизости. Я вот первый… – поставив огромную сумку на траву, она остановилась буквально в двух шагах. Перепуганная до глубины души собственной смелостью и намеренная идти до края неизвестности, чтобы непременно узнать самой, на что способна.

Так, наверное, Христофор Колумб чувствовал себя, отправляясь на поиски неизвестного континента, или аргонавты за золотым руном или… «да к черту мужиков с их путешествиями и открытиями!» – мысленно останавливая привычные, обиходные сравнения, Рита заявляет свое собственное – «я женщина-первопроходец, и это мой собственный путь!»