Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Я заберу тебя с собой, – пообещала, прощаясь с подругой у хлипкой калитки старого домика. – Если захочешь. Завтра ответишь мне на выпускном.

Впрочем, обе тогда уже знали ответ. Джамала тайком приготовила вещи (она уже решила непременно, несмотря ни на что, ехать с подругой).

В назначенный день мама помогла ей надеть красивое платье и уложить волосы, а потом шла позади, переживая, что дочь украдут по дороге в школьную столовую, где должно было состояться торжество (ибо в то время она уже нашла ей хорошего жениха, и у нее были свои планы на взрослую дочь). У столовой ее встретил Мишка – как всегда высокомерен и очарователен.

– Ты офигительна! – присвистнул он, поедая Джамалу глазами. Это символизировало потерю слов от восхищения неземной красотой, признание ее превосходства над всеми остальными смертными и просто наивысший бал из всех существующих.

Боясь оступиться, Джамала гордо продефилировала мимо. «Наконец-то она победила извечного врага, Мишка сражен ее красотой, повержен гордостью и неприступностью и вообще, теперь будет вечно где-то там, у слегка припыленной подошвы туфелек на высоченном каблуке».

– Подожди! – Мишка удержал ее, давая понять, что все-таки «он здесь мужик», огляделся по сторонам и взволновано, сбивчиво зашептал о том, как все эти годы она ему нравилась. Как он не знал, что делать, и доставал ее лишь для того, чтобы она обратила на него внимание. Как теперь он точно знает – «после выпускного им придется с нами считаться, и я смогу тебя представить своей маме, как мою девушку, а потом и как мою…. ну, ты понимаешь?» – он проникновенно смотрел ей в глаза, думая о том, что после никто не подкопается, ведь что она там себе “поняла”, это лишь ее собственные фантазии.

«Он показал лишь мне свою слабость!» – лихорадочно запрыгали мысли в голове юной девушки. – «Этот всесильный Золотарев на самом деле очень милый, мягкий и бессилен против меня. Я пойду с ним, чтобы показать это всем!» Разрешив взять себя под руку, Джамала вместе с «золотым мальчиком» гордо вступила в нарядный актовый зал.

Они, несомненно, произвели фурор. Такого точно никто не ожидал – золушка стала принцессой, ее принц галантен, учтив и влюблен!

Плывя под руку с мальчиком-мечтой всех местных девочек, Джамала точно знала – счастье выглядит именно так. Они танцуют вдвоем с Мишкой отрепетированный с Ольгой вальс – одноклассники, родители, учителя смотрят, затаив дыхание от удивления и восхищения (девочки отчаянно скрывают в слезах «не может быть!», мальчики кусают локти друг другу). Миша и Джамала по-взрослому целуются после танца у всех на виду и закрепляют эффект, свои отношения, что-то еще… Обводя гордым взглядом толпу простых смертных, она останавливается на белой, как мел, Кампински, мысленно с превосходством шепчет «прости» и едва унимает волнение от того, что обошла теперь даже ее, великую, гордую и всесильную. Оля и Мишка глядят исключительно друг на друга. В тот момент Джамала никак не могла понять их странный молчаливый диалог. Мишка словно мстил Кампински за что-то. Оля выглядела так, словно ей всадили пулю в лоб или нож в спину. В ту ночь Мишка с Джамалой сбежали с праздника в тайное место, о котором знали лишь трое, чтобы скрепить свои отношения первым сексом. В ту ночь Кампински уехала в Питер на проходящей электричке-призраке.

Сказка кончилась.

Утро пришло осознанием жестокости – кто тебе сказал, что этот мир райский сад, в котором сбываются все мечты? За мечты надо платить – это первое правило взрослой жизни.

Джамала авансом сполна оплатила все мыслимые будущие счета, а потому позже, оплакав (слезами счастья) преждевременную смерть престарелого мужа, без каких-либо зазрений совести строила глазки и планы на Золотарева, нисколько не принимая в расчет женатый его статус.

Сидя в тихом филиальном кафе сегодня, она подсчитывает остатки ипотечного долга, свои личные накопления и предстоящие денежно-золотые поступления от Золотарева. Сейчас его время оплачивать проценты по основному долгу. Он использовал ее, как приманку, как неодушевленный предмет, как Олькину игрушку, которую можно просто взять и сломать, чтобы напакостить не оценившей его хозяйке. И какое кому после дело до этой игрушки? Ольга просто сбежала, Мишка выбросил…

«Еще три взноса, и квартира моя» – расставляет галочки та, чьи чувства давно выгорели – «ему знать не обязательно. Ему сейчас не до этого, и деньги еще как минимум полгода будут поступать на мой счет, после он не отзовет их и не вернет – только я смогу воспользоваться. И только деньги в этом мире дают свободу, власть, имя».

После выпускного, посчитав его своеобразным аттестатом взросления или подтверждением полного совершеннолетия, перепуганную этим самым совершеннолетием Джамалу торжественно выдали замуж за «большого человека» – престарелого Исмаила, начальника отчима с собственным хорошим домом, тремя детьми от предыдущего брака и садистскими наклонностями. Так родители позаботились о благополучии дочери в довершении своего родительского долга.

«Теперь только я сама собой распоряжаюсь, и меня интересует Оля Кампински», – составляется новый бизнес-план. – «Ты очень вовремя появилась. Здесь месторождение исчерпано, а ты – Москва, головной офис, другие зарплаты и люди другие, не эта семейно-круговая порука местного филиала, а реальная возможность отловить настоящего олигарха».

Техникой выживания в мире, которым правят основные инстинкты, Джамала в совершенстве овладела, попав в полное и безраздельное пользование Исмаила.

«Надеюсь, черти в аду хорошо подтапливают твой котел!»

После него любые выбрыки Золотарева, самоутверждающегося за ее счет – детский лепет, оплачиваемый недетскими подарками и суммами.

«Твое слабое место – это проект», – перебрав кучу видимых и невидимых фактов, выносит заключение внутренний аналитик для файла «Кампински».

«Разузнать детали ее непонятной истории с Семеновым», – стратег составляет план будущих действий. – «И, видимо, придется попортить свое доброе имя странной связью со странной девушкой, как бы сама эта девушка не выпендривалась!»

Внешне выглядит так, будто Джамала очень серьезно и ответственно разбирает какие-то работы по заданию своего непосредственного начальника. – «Впрочем, – она ручкой постукивает по столу и ставит в своем блокноте плюсик. – Этот пункт скорее будет изюминкой в моей „карьере“, полезным опытом, потому что мужчины очень любопытны и любят пофантазировать на эту тему. В любом случае, лишний опыт всегда не лишний».

====== 8 ======

Незнакомое, непривычное ощущение, словно держишь в руках новорожденную вселенную и одновременно этой вселенной являешься. Оно плавно перетекает сознанием, становясь из внутреннего ощущения внешним, а первозданная легкость приятно разливается тельной тяжестью, отпускает грехи и дарит чувство полета.

Долгожданное примирение внутреннего с внешним и наоборот.

Рита не спит. Лежит с закрытыми глазами, мысленно медленно и тщательно исследуя себя изнутри: свои ощущения, очертания, настроение – откровение, произошедшее минутами раньше, в равной степени теперь изменит все. Изменит привычный уклад ее тоскливо-размеренной жизни, больше похожей на постоянное самопожертвование (по крайней мере, для нее самой), отношение к миру, к людям (родным и не очень), к сексу и в первую очередь – к себе.

«Как же хочется жить! – бьется сердце колокольными перезвонами. – Любить, мечтать, дышать, умирать от страсти и от нее же возрождаться вновь!»

– Рит, – выждав достаточное время (по собственному мнению), шепчет Ольга, растягивает гласную. Ее дыхание касается лица, а губы едва уловимо целуют в висок. – Ты здесь? – Взгляд скользит по сомкнутым ресницам и, падая с них, тонет в нежной линии Ритиных губ. Ольга далека от каких-либо чувственных откровений, она в них живет, они давно стали нормой ее привычной жизни. Хороший секс – это всегда оригинальный коктейль из интриги, страсти, нежности и еще каких-нибудь приправ/ингредиентов, соответствующих случаю, но это еще не повод к фундаментальным, серьезным отношениям или изменениям.

– Я счастлива, – едва приоткрыв глаза, Рита отдает бездонный океан своей нежности в тихой улыбке. – Так хорошо мне еще никогда не было, прости… если это звучит банально.

– Это звучит приятно, – мурлычет Ольга, ей интересна и очень симпатична эта зеленоглазая вселенная. Тешит самолюбие, предлагает продолжить… после кофе.

«Назад все равно пути больше нет!» – забавляется кто-то невидимый в ее душе.

... Осторожно, кончиками пальцев Рита касается склонившегося над ней лица Ольги, отражаясь в ее глазах, вдруг остро и безвозвратно понимает, что такой не видела себя никогда... нигде... ни с кем...

Ольга нежно целует ее ладонь, а после касается губами губ, на пару секунд задерживаясь, словно решая «продолжить сейчас?». В ее дыхании Рита чувствует очертания слов наверняка на родном, но еще не достаточно изученном языке, прикрывает глаза и улыбается:

– Ты просто не представляешь… как я жила…

Омлет, салат, пара бутербродов, вафли по-венски и свежесваренный кофе – завтрак, приготовленный в четыре руки под обоюдно выбранную музыку, вышел на славу, тем более, что такого зверского чувства голода Рита не испытывала уже очень давно. Ольга тоже очень непротив перекусить.

Устраивать пир девушки решили в комнате на столе, с которого началось их интимное знакомство. Поставив тарелки, сели друг против друга и с аппетитом принялись за еду, мешая с ней короткие фразы, вопросы, ответы.

– Планы на вечер? – между салатом и омлетом переспрашивает Рита, одновременно отчаянно отгоняя пугающие мысли о неминуемом возвращении в «колею». – У меня занятие в политехе по автокаду.

– Вот как? – Ольга мастерски расправляется с бутербродами с кофе. – Изучаешь? – ее голос не только стал мягче и глубже (хотя куда еще мягче), сколько более «кошачьим». В нем Рите слышится довольное урчание почти сытого хищника, отчего мурашки толпами снуют по собственной спине от поясницы к плечам и обратно.

– Я давно хотела его освоить. Просто не складывалось...

Странные две сущности в сознании и теле Риты негласно сейчас примеряют себя друг другу, все еще оставаясь в определенной растерянности, словно из черного и белого теперь обе равномерно пятнисты. С одной стороны их бьет ознобом эхо медленно отступающего напряжения, с другой жаром расслабляет странная вселенская нега. Спокойствие, разлившееся во внутреннем Ритином океане после секса, гасит адреналиновый пожар и этим накапливает новую силу где-то в темно-синей глубине подсознания, снова зовет странными, неслышными песнями, закручивающейся в животе в канаты, почти физической тоски. Она обостряет восприятие, дробя действительность на фрагменты, словно соединяя микро-снимки в странный диафильм с волнами звука, смысла, запаха.

– Если хочешь, я тоже могу провести тебе краткий курс, – Ольга подливает дополна в кружку Риты из кофейника, остальное выливает в свою. Ее улыбка, голос, взгляд – вся она сплошная двусмысленность и провокация.

Словно подшофе, Рита медленно оглядывается на чертежи и комнату в целом, будто ища у них поддержки, боясь/желая снова утонуть в неконтролируемом потоке собственных прихотей.

– У тебя будет время? – в ее вопросе поверхностно-вежливое сомнение, а в глазах стихия, сила трех тысяч сгорающих одновременно солнц.

«Интересно, а они не причиняют тебе физической боли – эти фантомные светила, обреченно пылающие сейчас без возможности возродиться позже заново?»

– Это будет нелегко, но для тебя найду, – продолжает свою игру Ольга. Из-под ресниц она смотрит на Риту, физически ощущая взаимосвязь, обоюдную созависимость. Она полностью в ее власти, им обеим сейчас это доставляет великое удовольствие – одной явно, другой неосознанно. Рита будет послушной и мягкой, если Ольга сумеет справиться с ее диким темпераментом. Их обеих ждет головокружительное приключение, если только Рита доверится Ольге полностью, без остатка и без оглядки на какие-то там страхи и приличия.

– А… Ты бы... хотела… – эти слова даются Рите с немалым трудом. – Чтобы я…

– Еще раз пришла? – лукаво подсказывает Ольга, мысленно потешаясь над необходимостью зачем-то обличать очевидное в человеческие слова, продолжает свою игру, возвращая вопрос. – А ты? – она не отводит прямого взгляда, не отпускает Ритин.

Рита смело и гордо вскидывается в:

– Хотела бы! – понимая краем сознания, что отвечает не столько Ольге, сколько самой себе, своим «нельзя».

«Она так похожа сейчас на юную пионерку, которую разводят на «слабо», – смеется в свою очередь чертик в Ольгином подсознании, но, даже осознавая это, она не спешит (или не может, не хочет) остановиться (это ведь только игра!). – А почему в сослагательном? Передумаешь?

Провокации, словно движения, изучающие глубину допустимой боли, пульсируют, странное чувство бьется в сердце/висках. Рита кусает губы и прячет глаза. Еще немного и весь ее невысказанный мир хлынет потоком слез, смывая все и всех на своем пути.

«А вот этого нам не нужно!» – вовремя решает изменить тактику Кампински.

– Мне будет жаль, – полушепотом звучит Ольгин голос. Губами она касается кончиков Ритиных пальцев, чуть склоняется и заглядывает в глаза, смотрит прямо, серьезно. – Жаль, если ты не придешь больше. Понимаешь?

В душевной пытке появляется привкус крови из прокушенной губы. Не смея отвести взгляд, Рита прячется глубже и глубже в себя, насколько это вообще возможно.

– Нам повезло с тобой встретиться, понимаешь? Мне повезло. Ты фантастически чувственна, – негромко, мягко продолжает Ольга. – Любить тебя – привилегия избранных. Именно так я себя ощущаю рядом с тобой. Ты нереальна, обалденна... и мы не дети, поэтому не будем смущаться, называя личные качества своими именами. Ведь...так?...

Теряясь в Ольгином взгляде, в тщательно выстроенном лабиринте негромких слов, Рита просто боится поверить ей/им до конца. Но ориентиры все сбиты, а новые меры добра и зла пока не найдены, не утверждены. В паузе меняется музыка. Мелодичная баллада на еще более проникновенную. Ольга не торопит, но непременно ждет ответа, и Рита знает об этом. Знание обязывает...

– Так, – едва слышно звучит голос Риты. Ее внутреннее падение в бездну вынужденно замедляется в странной точке невозврата. Обе, Рита и Ольга словно в невесомости, заполненной музыкой, солнечным светом и обещанием новой близости. Будто в первый раз, словно до этого ни разу еще не касалась, Ольга едва уловимо, кончиками пальцев очерчивает овал лица Риты, манит к себе, перетекая взглядом в поцелуй, где, прикрыв глаза, ощущает мир иначе – изнутри и одновременно снаружи.

– Я хочу тебя, – шепчет в ушко. – Без лишних вопросов о том, кто на самом деле мы там, за этой дверью. Это неважно здесь и сейчас… Ты согласна? … Я вижу, что да…

Изголодавшись достаточно долгим воздержанием, Ольга смаковала девушку, как хорошее вино, которое можно, конечно, выпить залпом, но куда приятнее по глоточку, по сантиметру, не торопясь исследовать руками географию тела. Чувствовать, как сначала в нем успокаивается напряжение страха, дрожь неуверенности и смущения, а затем волнение переходит в иное русло – возбуждения, жара, желания именно ее, Ольгиных, касаний.

Истосковавшись в пожизненном своем заключении в тюрьме самоограничений, внешних приличий и правил, Рита сначала несмело и недоверчиво выглядывала во вдруг приоткрывшиеся двери, ведущие к неизвестности свободы. Первый шаг, как разверзшаяся бездна у ног. Дух захватило от стремительного падения вниз. В глазах темнело головокружительным страхом – что я делаю? Это не я!

– Доверься мне, – шептала Ольга. – Все хорошо, мы не падаем, мы летим.

Небесный атлас стелился их второй кожей, скользил мягко и нежно. Ольгины ласки становились откровеннее, а дыхание Риты окрашивалось легкими стонами, когда, перестав себя сдерживать, она услышала/ощутила Ольгу иначе, и тогда удовольствие удвоилось взаимностью.

Понимая, что ничего подобного в жизни Риты еще не случалось, Ольга не торопилась, словно заново переживала с ней свои ощущения от первого собственного открытия мира чувственности, с той лишь поправкой, что теперь она гораздо точнее знала маршруты удовольствий. Впрочем, этот опыт нисколько не умалял ее собственного интереса, а был лишь инструментом в арсенале исследователя.

Выписывая вензеля своих тайных знаков на теле доверившейся ее желаниям Риты, Ольга теряла голову, а Рита в какой-то момент перестала удивляться реакциям собственного тела, этой ее личной терра инкогнита. У нее захватывало дух от смелости, щемящей нежности и чего-то еще, на что не хватало пока словарного запаса для описания самой себе и определения. Она лишь глубоко выдыхала эмоции голосом, когда Ольга очередной раз погружалась в нее резко/глубоко, хватала на вдох странный кленовый запах и впивалась вдруг заострившимся когтями во влажные, напряженные плечи...

Где-то там, в мифическом пространстве, где нет времени и морали, Рита растворилась океаном чувственности, потеряла границы и стала первозданной стихией в чутких руках странной, почти незнакомой женщины.

Рита смутно помнит, как в сумерках, вместо занятий по автокаду едва добралась до дома. По дороге звонила маме, сказалась больной, попросила забрать Соню из сада. Рухнула в кровать и уснула так крепко, словно умерла.

Она родилась на границе зимы и весны в странной квартире-коммуне своего творческого дедушки – свободного художника.

Ее будущие родители встретились на вступительных в Московский ВУЗ, и, как гласит семейная легенда, полюбили друг друга с первого взгляда. Жгучая, черноокая красавица Диана и молчаливый мечтатель с небесно-голубыми глазами поэта. До противоположности разные, они идеально дополнили друг друга недостающими качествами, уравновесили и спустя совсем немного времени пришли к выводу, что больше в этой жизни никто иной им не нужен.

Лежа на животе, Рита свободно растянулась по всей длине кровати. Привычно строгое, серьезное или грустное выражение лица – маски, носимые ею даже во сне, сменились сейчас на легкое сияние умиротворения. Так на фресках выглядит Будда, достигший просветления.

Удивленный (если не сказать больше), Мишка стоит в полумраке комнаты над спящей женой. Обычно чутко реагирующая на любой звук, сейчас она не слышит его. Не реагирует на свет и даже на осторожное касание. Она спит так крепко, словно… Мишка нервно одергивает руку. На прикроватной тумбочке полувыпотрошенные блистеры незнакомых таблеток, пустой стакан с каплей воды на самом дне.

–Невинный! – смеялась Диана, узнав дословное значение имени любимого и сходя с ума от нежности к нему. К его пушистым ресницам и теплым, доверчивым объятиям. К его улыбке, нерешительности в ее присутствии и непоколебимой твердости во всем, что касается обучения. Двухметровый ангел и математический гений, он весь был собран из противоречий, которым не хватало только одного – ее неиссякаемой энергии, ее страсти.

Мишка поискал пульс на руке у спящей Риты, понял, что не помнит, где и как его искать.

Бьющаяся жилка на ее виске, издеваясь, символизировала жизнь.

На всякий случай он проверил чистоту вен (на доступной руке, другую Рита держала под подушкой, и извлечь ее оттуда не представлялось возможным), понюхал дыхание на наличие алкоголя – чисто!

Мать Иннокентия стала тем камнем преткновения, о который обычно проверяются чувства влюбленных. Возненавидев Диану с первого упоминания о ней, она просто представить себе не могла, как ее единственный сын, ее кровь и плоть, надежда и гордость мог выбрать в жены эту варварку с черными глазами и несносным, диким нравом.

«Прогресс прогрессом, а цыганские заговоры никто не отменял!» – отчаявшись переубедить сына, решила про себя несчастная женщина и потомственный педагог, выплачивая колоссальные суммы денег всевозможным колдунам и гадалкам, дабы они отворотили чары Дианы от несчастного зачарованного Кешеньки ибо по-другому просто не могла ни объяснить себе, ни представить его влюбленности. Тем временем ее бывший муж, Кешин отец, приютил молодую беременную пару в своей трехкомнатной квартире – богемной коммуне с десятком творческих обитателей. Им выделили целую половину комнаты с двустворчатым окном (которое Кеша время от времени использовал как дверь, благо, первый этаж), со странным укладом жизни, запахами красок и гашиша, песнями на всех языках мира, музыкой, стихами, танцами и, конечно же, картинами, некоторые из которых сложно было таковыми назвать. В этом великолепном безобразии маленькая Рита впервые сказала свое «агу», впервые сделала шаг, впервые увидела мир.

В непонятной тихой ярости Миша покинул спальню жены. Спустился в кухню. Сам себе разогрел ужин, при этом спалив половину съедобной его части. Махнул двести грамм водки и обиженный отправился спать в гостиную, под звук неумолкающего телевизора.

Рита настояла на том, чтобы Ольга отвезла ее только к студии.

Там деловито попрощались.

После она видела, как Рита, словно отработав три смены на заводе, едва покачиваясь, пошла домой. Одна.

«Сладко», – потягивалась Ольга. Впереди ночь, чертежи и расчеты. Неожиданная интрижка взбодрила лучше любого допинга. Разрешила все сомнения и душевные метания нескольких последних суток. Теперь они показались Кампински досадным недоразумением, словно с глаз спала повязка из нудного, призрачного сна. Захотелось творить!

–Сумасшедшая! – когда-то восхищенно прошептала первая Ольгина девушка и во многом очень верно определила характер всех будущих отношений Кампински. Они все носили характер легкого или временного безумия. Не признавая рамок и границ, сама Ольга признавала только вседозволенность.

«Секс – моя религия. Искусство – вера и смысл жизни, а что может быть искуснее, чем любить женщин? Пусть даже недолго… » – девиз времени абсолютно свободной любви и полного разврата.

Складывая план будущей работы в логическую цепочку, Ольга тонко улыбается прошлому.

В двадцать три ее девиз вседозволенности сменился периодом абсолютной верности своей «единственной», это был период иных открытий, не менее важных, чем первый чувственный опыт. Они обогатили её внутренний, душевный мир не только удовольствием, но и болью.

В двадцать пять, после душераздирающего расставания циничным перебором – «кто на новенькую?»

В ледяной пустыне живет снежная королева и ворует горячие человеческие сердца, чтобы заморозить их, сделать фигурками сверкающих украшений для своей тронной залы.

Двадцать восемь, рефлексия, зависшие в неопределенности отношения без будущего и именно здесь, теперь – Городок, Рита – заблудшая фея сказочного леса, спящая красавица, лань из королевского заповедника. То, что с ней «что-то не так», Ольга поняла еще при первой встрече. Укрепилась в этой уверенности при второй, но вовсе не планировала последующих событий. Они свалились/сложились сами собой.

«Хотя… если верить герру Воланду, то даже кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не сваливался».

Время за работой для Ольги в эту ночь летит незаметно.

«Так что хватит оправдывать стодвадцатибальный шторм детским «она первая начала»!»

«Признай уже, что ты сама ее довела до этого своими голосовыми играми и полувзглядами».

«Но зачем?»

«Жила себе девочка спокойно. Справлялась худо-бедно с тем непонятным, о чем не принято говорить и даже думать в нашем обществе. И уж, наверное, были причины, по которым она именно жила спокойно и справлялась».

– Заткнись, – сама себе тихо советует Кампински, когда мысли «второго канала» начинают мешать работе «первого». – Ее жизнь точно не твоя проблема. Никто никого ни к чему не принуждал, а все остальное – это игра, повышающая общий тонус, уровень адреналина и серотонина вместе взятых. Их у тебя сейчас в избытке, так и займись делом, вместо рассуждений в стиле мыльных опер «быть или не быть?»

«Вероятность вашей будущей встречи тает с каждой проходящей минутой. Сейчас девочка вернется домой, сходит в душ, поговорит с мамой о вечном и позвонит мальчику, с которым у них явно пауза в отношениях. Она хотела узнать, как это бывает с девочками, теперь можно и умереть…. Дурочка! – Дальше жить спокойно!»

На столе из сети чертежей в двухмерном пространстве поднялся вдруг голографией новый городской район. И ничего, что его сейчас видела только Ольга. Отступив на шаг, она мысленно вертела его так и эдак, разглядывая со всех сторон, ныряя внутрь и проникая в структуру.

«Спасибо Рита, за эту твою очень своевременную сказку. Ты даже не представляешь, что этот Городок продолжением своей жизни будет обязан именно тебе».

Утром Рита проснулась сама. Без будильника.

Потянулась. Посмотрела в окно, на первое в этом году весеннее небо. В его сини оставили росчерки самолеты.

Тело, словно перышко – легкое-легкое. В голове тишина, на душе пустота.

Первый день от сотворения вселенной – бестелесный дух летает между небом и водной гладью. Нет ни земли, ни опоры – лишь две ненадежные, живые стихии. Вода и воздух, и солнца свет.

Теплый душ напомнил вчерашний день – Ольга так же тепло, легко и везде касалась губами ее тела.

Смущение, уже готовое захлестнуть сознание Риты при первых намеках на воспоминание, вдруг остановилось. На смену ему пришло другое чувство – осознанности своего Я. Вопрос – «Почему и зачем я сама себя смущаюсь/стесняюсь?»

«Это мое тело и моя душа. Так разве я не могу ими распоряжаться по собственному желанию и отдать их тому, кому хочу, несмотря на общепринятые догмы? Я ничего не нарушаю. Я просто счастлива. Эфемерное, расхожее определение химической реакции, дающее физическому телу состояние легкой эйфории или особенное состояние души?

Недосуг сейчас заниматься философией. Знаю лишь одно – я воровка. Я много лет воровала счастье у самой себя, жила не так, как хотела бы! Не там, не с тем и вообще, вся наша жизнь – явление временное... мысль запуталась, как спагетти».

Рита выключает душ, заматывается в банное полотенце. Из запотевшего зеркала на нее смотрит счастливая, новорожденная женщина, еще не понимающая, что этот мир вовсе не райский сад.

– Ты не выглядишь больной, – подозрительно произносит помятый Мишка.

Он не выспался, он голоден и зол.

Рита готовит завтрак – легкий салат и паста с острым соусом, и постоянно натыкается на сковороду с горелыми остатками вчерашнего Мишкиного ужина. Переставляет ее, передвигает… В очередной раз просто выбрасывает в мусорное ведро.

– Ты с ума сошла? – возмущается муж. – Она ж… ее ж отмыть еще можно!

Рита поднимает глаза, и становится ясно, что она только сейчас заметила его присутствие. А еще становится ясно, что мысли ее далеки и солнечны.

– Отмыть? – она оглядывается на сковородку, потом на Мишку, пожимает плечами. – Но я не хочу.

Это уже не первый звоночек, это целый колокольный набат.

– То есть… как? – офигевает Михаил, не верит собственным ушам. – Она же новая и ты это… должна.

В глазах взрослой женщины истинно детское удивление:

– Убирать за тобой грязь?

С минуту они пристально изучают друг друга.

– ПМС? – с надеждой произносит Михаил. Перед ним знакомая и абсолютно чужая женщина.

– Сротапанна, – ровно отвечает Марго, изо всех сил стараясь сохранять серьез и не расхохотаться ему в лицо. – Буквально означает «тот, кто вошел в поток», согласно традиционной метафоре, сравнивающей достижение просветления с переходом бурной реки. Тот, кто входит в поток, открывает свои глаза дхарме. Вошедшим в поток гарантируется просветление не больше чем через семь перерождений, а может, и скорее, – она могла бы еще долго цитировать последнюю прочитанную статью по введению в буддизм, но Мишка сбежал, обозвав напоследок Риту нецензурным выражением, которое она ему простила, ибо – войти в поток можно, став праведным человеком, узнав о дхарме, добившись правильного состояния ума и живя в соответствии с дхармой.

Тот, кто вошел в поток, получает подкрепление своему интеллекту от учения Будды «правильное воззрение», он следует буддийской морали (шила) и почитает Три драгоценности… – их Рита не помнит, но, не суть. Сейчас для нее открылась первая собственная драгоценность – собственное Я, которое она непростительно долго отодвигала на десятый план. Пришло время узнать его.

– Мама! Мама! Наша тетя Света пришла! – кричит маленький Мишка своей маме, бежит через двор, лавируя между кладками кирпичей, связками бревен, штабелями досок. Их дом еще строится, семья ютится в «летней кухне». Следом, натыкаясь на все подряд, продирается пьяная женщина в легком платье – тетя Света, в тридцать выглядящая на 45, двоюродная сестра Мишкиной мамы.

– А почему она такая странная? – спрашивает он, когда мама, уложив родственницу спать, выходит во двор вешать стиранное белье.

– Потому что болеет, – нехотя отвечает сыну.

Мишке около шести. Он головаст, крепок, смышлен и бесстрашен (не боится даже дедова Полкана).

– А почему она болеет?

Мать встряхивает его рубашечку, цепляет на прищепки и тянется за новой.

– Потому, что у нее мужа нет.

Мишка деловито сопит, вспоминая всех знакомых в таком статусе. Но получается, что у каждого мужа уже есть жена, а если жены нет, то он не муж.

– От горя болеют, – продолжает свои размышления мать.

– Если нет мужа, это горе? – делает свой вывод сын.

Женщина усмехается его сообразительности и подтверждает.

– Для женщины первейшее горе. Если у нее нет мужа, то не будет и детей, а если нет детей, то незачем и жить.

– У тебя есть я, и тебе есть, зачем жить, – размышляя вслух, Мишка ковыряет босым пальцем сырую глину. – И ты не заболеешь, потому что у тебя есть муж. А я, когда вырасту, тоже стану чьим-нибудь мужем?

Его звонкий вопрос останавливает женщину, идущую к старой баньке с опустевшим тазом. Она оборачивается и усмехается.

– Ишь! Чьим-нибудь! Тоже мне! – ее интонацию Мишке сложно понять, вроде ругается, а вроде нет. – Ты будешь самым лучшим мужем, и это мы еще повыбираем, кого из девок осчастливить! Но с такими ногами в дом не пущу! Кыш на колонку!

Поливая пальцы ног холодной, колодезной водой, Мишка смотрит, как слоями с них сходит рыжая глина.

«Значит, я – это хорошо. Я буду выбирать, кого осчастливить – это тоже хорошо. Катька-зануда не сможет меня выбрать, и это просто здорово! Когда она в следующий раз в саду встанет рядом со мной в отряд, я так ей это и скажу, что я никогда не буду ее мужем!»

«Да и вообще, я пока еще никого не хочу осчастливливать».

– Мам, Ритка приболела, Сонька пока у ее мамы, – торопливо бросая фразы в телефонный разговор, Мишка ведет машину по знакомой с детства улице. Она изменилась с тех пор – дома стали больше, заборы моднее. Неизменным остался только угловой дом Олькиного деда Федора. Который, впрочем, почти не виден за высоким, глухим забором и двумя огромными, древними соснами.