Текст книги "Архитектура для начинающих (СИ)"

Автор книги: White_Light_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Воспоминания прошедшей ночи слеплены в один тошнотворный ком.

«Иначе чего бы ей так плясать вокруг меня?»

«Зачем я Ритку потащил? Она ж один сплошной изюм! Еще про Кампински ей рассказал».

– Нашли обе, чем отыграться, – голос хриплый, и зубы бы почистить, но чужой щеткой впадлу. Он не верит им, конечно, но выглядело вчера убедительно.

«Вера – это изюм Риты с более длительной выдержкой. Внешне она, сучка, для своих лет – ничего, но с головой тот же атас».

«Может быть, они там, в Москве, все такие?»

«Хотя, Семеновы из Иркутска».

– Миша, я тебе рассол открыла и гуляш сейчас подогрею, со свининки, – стучит в закрытую дверь Катя. – Может, еще картошечки нажарить?

– Я это… не знаю! Я сейчас! – сердце, как паралитик, нервно бьется о грудную клетку. – «Откуда она-то взялась? Вернее, я здесь откуда?!»

В маленькое оконце над унитазом виден двор. Во дворе припаркована его машина и вроде без единой царапины. Ключи от машины в кармане брюк.

«Рубашка осталась в комнате! – пару секунд на воспоминание. – Где права, паспорт, деньги, телефон?» – ни одного вменяемого ответа от памяти и мозга.

– Хрен с ним, – Мишка аккуратно протискивается в слуховое окно. Больно обдирает спину и плечи, но освобождается, спускается по желтой газовой трубе, грозя отдельно взятой двухэтажке локальной экологической катастрофой в случае чего.

Прыгает в мягкие грядки бабы Нюры с взошедшей морковкой. Становится мишенью для облаивания соседской шавкой и, наконец, преодолев пространство/время, оказывается за рулем родной французской машины.

«Главное – не смотреть на Изотову, – подобно гомункулу, маячащую в окне. – Заводимся. Сдаем назад. Выруливаем. Свободен!»

Запахнув халат, Вера отстранилась от мужа. Развернулась уйти, но Семенов не отпустил, поймал за талию, крепко обнял и, положив голову ей на плечо, фыркнул в ушко. Отчего Вера щекотливо рассмеялась.

– Ненавижу тебя, – с нескрываемой любовью прошептала.

– А я тебя люблю, – честно ответил он. – И всегда любил и буду любить.

– Только бы я не спрашивала, где ты был?

– Только бы ты оставалась Верой Леоновой, единственной девочкой, обыгравшей меня в морской бой.

Их гостиница – уютный коттедж на берегу местной тихой речки сразу за Городком. Под окном буйство сирени, за сиренью река, за ней далекий лес, а над ним золотистое утром небо.

– Место ты выбрал, – восхищается Вера. Хочет добавить намек/вопрос на колющиеся в мыслях подозрения. В это время служащий гостиницы доставляет завтрак, свежесваренный кофе и, пожелав доброго утра, шустро удаляется.

– Я знал, что ты приедешь, – Семенов садится к столу. В отличие от жены он не подозревает, а уверен в этих самых «некоторостях», но будет молчать о них не потому, что служащий гостиницы невовремя сунулся со своим завтраком… – В доказательство, я еще вчера до твоего приезда заказал на утро именно то, что ты любишь.

Вера заинтересованно вскидывает брови, пытается издалека заглянуть под приоткрытую Семеновым сферическую крышку. Он дразнит.

– Фриттата с рикотой! – пиратским воплем оглашается комната, когда Вере все-таки удается подсмотреть.

Семенов довольно хмыкает, вспоминая их первое семейное утро и ее пересоленный кулинарный шедевр со смешным названием, и даже отдаленно не напоминающий знаменитый итальянский омлет.

– Спасибо, – Вера силится не заплакать. Не таким далеким утром, уже изрядно набив по жизни руку, она готовила это блюдо оставшейся на ночь Ольге.

Оставив платье с нижним бельем на берегу, Рита медленно и торжественно входит в ледяную прозрачную воду Ольгиного озера. С каждым новым шагом по зеркальной поверхности в разные стороны расходятся круги. – «Так и в жизни – каждый наш новый шаг несет в себе информацию изменений».

Отметив мысленно очередное «открытие», Рита срисовывает взглядом туман, клубящийся над водой, окрашенный рассветом из сиреневого в мерцающий розовый и скрывающий ее будущее в виде противоположного края озера.

Легкий толчок от песчаного дна придает ускорение, сообщает движение вперед. Это только в самом начале вода кажется обжигающей, дальше держит тело, словно перышко, даря обманчивое чувство свободы. Помогая себе руками, Рита летит над неизвестностью, мглой, уходящую в озерное дно и под неизведанностью туманных небес.

После вчерашнего побега, подобно старине Форесту, Рита все никак не могла остановиться. Мысли, чувства, эмоции, истины и правила – все настолько перепуталось, что казалось, едва Рита остановится, ее парализует и погребет под собой этот невидимый селевой поток бытия. Сцементирует, задушит, да так и увековечит в нелепой позе собственной…

«Я не знаю даже, чего собственного». Не выбирая цели, ни, соответственно, дороги, Рита просто шла вперед. Туда, где нет людей. Где нет чужих волн, расходящихся в пространстве ее астрального озера.

Она впервые в жизни была совершенно одна на огромной, безлюдной территории.

Небо, усеянное звездами, готическим сводом вздымалось на головокружительную высоту, но не давало ни капли света. И если сначала это немного пугало Риту, то позже открыло свои преимущества – в темноте не видно дорог, пройденных, протоптанных в поле уже кем-то. Значит, они не собьют ее с пути ложным обещанием чужой правильности. Она может свободно идти в любом направлении, и каждое из них будет ее собственным, верным.

Проплыв до противоположного берега, Рита видит не так давно обещанные Ольгой кувшинки. Они красивы. Напоминают лотосы из священных индийских трактатов.

Ее дед однажды писал нечто подобное – прекрасная шестирукая индианка прикрывает наготу цветком лотоса и буквально пронизана золотыми лучами восходящего солнца. Вопреки мифологии он считал Кали образцом святости и вовсе не злой, как представляют ее многие. Она держит в своих точеных руках вселенский порядок, разрушает невежество, одновременно заведует рождением и смертью. А как танцует! Даже мир рушится в восхищении!

«Я не Кали, не Мария и даже не Магдалена. Мне бы, наверное, покаяться, да не хочется».

Возвращаясь обратно, Рита ныряет в омут почти до самого дна. «Остаться здесь, и дело с концом». Кости ломит от пронизывающего холода, сердце сжимается в микроскопический комочек, а сознание очищается ледяным огнем.

Вода не принимает жертву, малодушно помышляющей о смерти женщины, выталкивает Риту на поверхность. Солнце ласково обнимает теплом начинающегося дня. Значит, будем жить.

На берегу пусто. От обнаженного тела едва заметен пар.

Встряхнув закудрявившиеся волосы, Рита делает глубокий-глубокий вдох и медленно-медленно выдыхает.

«Мне должно быть стыдно? – спрашивает неизвестность. – Но перед кем?»

Рита прислушивается к себе. Кромка сознания, как поверхность воды, по которой плывет человек.

Если верить одной из теорий, то мы живем в трех параллельных мирах одновременно.

Я и Я.

Я и Социум.

Я и Высшие силы.

Они взаимосвязаны и перетекают один в другой.

Глупо стыдиться перед собой за собственное тихое счастье. За, наконец, открытую полноту жизни. За осознание и принятие себя такой, какая есть. Созданной по «образу и подобию».

…значит, Бог вовсе не старый мужчина с окладистой бородой, а женщина-лесбиянка, проповедующая чувственность?

Или Богов много, или он/она просто бесконечно многогранны?

«Если смысл жизни только лишь в выполнении твоих заповедей, то почему они не дают мне чувства покоя и тихого счастья, которые я ощущала рядом с ней?»

«Может быть, потому что это вообще не смысл жизни, а просто свод правил?»

«Как ПДД, например».

«Неужели тебе действительно небезразлично, кого и как я люблю? Кто отвечает мне взаимностью, и как она проявляется?»

«По-моему, это чушь полная».

«Твои евангелия писали люди. И писали так, как им это было удобно».

«Часто мне кажется, что они просто врали».

«И почему рождение всего, чего угодно – это твой промысел и творение, и только рождение человека – результат греха?»

«Я не грех, Господи – я ведь образ твой?»

Рита качает головой. – «Наша песня хороша, начинай сначала».

«Почему любовь ко всему в мире – это благо, а любовь женщины к женщине – преступление?

«Вопреки логике я не могу ненавидеть ее, я люблю ее».

«И зачем я сейчас развиваю глобальную философию? – только лишь для того, чтобы не признаваться себе – она не любит меня и не любила».

Прозвучавшая истина уравнивает внутренний спор.

Ответ найден, назван.

Платье липнет к влажному телу, стесняет движения, но голышом совершенно точно до дома не добраться, поэтому придется потерпеть.

«Мы красиво встретились. Нам обеим жизненно нужна была эта встреча. В результате я родилась заново, я обрела себя и целый мир, а ты? – не оглядываясь, Рита снова идет вперед, как прошла всю истлевшую ночь. – Наверное, тоже что-то вынесла. Вон, проект какой отгрохала! Надеюсь, я себе не льщу и не пытаюсь примазаться к твоей гениальности…» – с грустно-ироничной улыбкой Рита идет через поле к затерянной остановке х-километр. Над ней торжественно поднимается солнце.

– Я люблю тебя во всем земном великолепии, – говорит пролетающим мимо птицам, жучкам и стрекозкам. – Это странное чувство, живущее во мне с тех самых пор, называется именно так. Оно безгранично, как вселенная. Оно живое, как душа. Оно разное и оно дышит тобою вместе со мной…

Полупустой дачный автобус принимает на свой борт безбилетную пассажирку. Оглядев Риту с босых ног до влажной кучерявой головы, шофер усмехнулся своим каким-то мыслям и кивнул назад, мол, заходи.

«Я люблю… – пряча глаза, Рита занимает пустое сидение у окна, а потом одним взглядом заполняет необъятное синее небо. – Теперь это знаю точно, как и то, что никогда не смогу быть с тобой».

Прокатившись окольными путями, Мишка с трепетным облегчением проехал по родной с детства улице, загнал машину во двор и успокоился лишь тогда, когда плотно закрыл за собой стальные ворота.

«Изотова не пройдет!»

Пробежав по дорожке, он толкнулся в запертую дверь, удивился, восстановил равновесие и огляделся – тишина.

Колокол в голове, притихший на побег от Катьки, вдарил с новой силой.

Стиснув зубы, Мишка слез с крыльца, обогнул веранду и поплелся по узенькой дорожке, соединяющей его собственный дом с домом родителей.

Здесь дверь приветственно распахнута, на крыльце полно мелкой детской обуви, а из глубины комнат слышны родные и любимые голоса.

Мать, отец, сестра, располневшая после рождения троих детей, между ними горох племянников с родной горошинкой Сонькой.

– Папа голый, – она тщательно выговаривает слова. Вся одежда Михаила – это подвернутые до колен брюки. Дети хихикают, взрослые отправляют их в сад.

– Ты… где спину-то так ободрал? – удивляется Света.

– А Ритка где? – ищет глазами жену Мишка. – На работе, что ли?

– Воскресенье сегодня, какая работа? – бурчит мать. – У тещи твоей она, на дачах, вчера еще осталась.

– Вчера? – Мишка прокручивает ленту воспоминаний. – После банкета?

Отец угрожающе поднимается и недвусмысленно наступает.

– Иди приведи себя в порядок, после поговорим. О тебе, о Рите, о Вере Семеновой, – не слушая объяснений сына, он грозно рычит. – В баню! Я сказал.

Сбегая от отца, Мишка успевает заметить мелькнувшее в дверном проеме собственного дома синее платье жены и нехорошее, злое чувство, словно взболтанный, мутный осадок, вновь поползло вверх, к голове.

Вера застыла на пороге. Ольга мазнула заспанным взглядом и отступила в глубь квартиры, роняя:

– Заходи, чего уж там?

Тень кляксой вытянулась на полу, лениво поползла за хозяйкой.

– Ты подралась с кем-то? – удивление мешает женщине быстро справиться с замком. Она успела заметить уже слегка припухшие ссадины и царапины на Ольгиных плечах, спине и застряла в прихожей с этой дурацкой дверью.

– Нет, – отвечает с кухни временная хозяйка данной квартиры. Нагнав Ольгу, Вера еще раз окидывает внимательным взглядом «безобразие», задумчиво озвучивая, что – «на кхм… тоже не похоже…»

– Дама знает толк в БДСМ? – криво усмехается первая. Босиком, в майке и плавках, лохматая, заспанная, потрепанная какая-то.

– Ничего я не знаю, – отрезает Вера. – Я пришла извиниться за вчерашнее, но, кажется, извиняться нужно тебе. Не знаю, где тебя носило… – она смотрит, как Ольга, чуть качаясь, стоит у окна, вперив невидящий взгляд куда-то вниз.

– Девочка та хоть жива? – Вера несмело делает еще один шаг. – Рита.

Вздрогнув, как от удара, Ольга отворачивается от Веры, нашаривает на подоконнике коробок спичек, поджигает газ под серебристым чайником.

– Что ей сделается, – глухо звучит ее голос.

Вопрос про Риту родился спонтанно. Джамала всю ночь информировала Веру об Ольгиных перемещениях, да и перемещений тех было не густо – банкет, бар, клуб, дом. И Рита там абсолютно точно не присутствовала. Был муж ее – Миша Золотарев. Был бармен, были еще какие-то знакомые мимолетно, но этой «местной жемчужины» не было.

– Вы обратно когда с Семеновым? – затушив спичку, Ольга бросает ее в пепельницу, в воздухе читается оттеночный запах гари.

– Вечером. В пять, – отвечает женщина. – А что?

Ольга пожимает плечами:

– Я в душ.

Острые пики воды, бьющей неслабым напором, словно гребенкой прошли по коже и вспенились в волосах.

Подставляя им лицо, Ольга чувствует, как вода норовит забиться меж ресниц и в нос, фыркает, отворачивается, подставляя водяным иглам спину. Вчерашний день постепенно проявляется на фотобумаге памяти во всей своей ужасающей правде жизни, но – «это просто бред какой-то!» – в тысячный раз отвечает этой правде внутреннее «я», олицетворяющее «здравый смысл» и «связи с реальностью».

«Ее Рита – жена Золотарева» – это нереально!

«Мы действительно познакомились случайно».

Стоп.

Ольга трет ладонями лицо, запускает пальцы в волосы, убирает их вверх, но вода упорно причесывает по-своему стремлением вниз – «случайно – это утверждение или вопрос?»

Вся предыдущая высокоградусная ночь прошла под знаком этих вопросов, оставив вместо ответов муторное чувство недосказанности и головной боли.

«Первая встреча абсолютно точно не могла быть подстроена. Остальные – могли. Быть. А могли и не быть…. – Череда кадров-воспоминаний свидетельствуют о том, что Рита действительно ничего не знала. Ни о прошлой дружбе собственного мужа с новой знакомой, ни об их нынешнем сотрудничестве. – Не могла она так искренне и честно врать!» – признает сейчас Ольга.

«А если и могла, то все равно эта история не шпионский роман о похищении корпоративных тайн, а чистейшей воды мелодрама с откровенно-эротическим содержанием. Какие там, нафиг, тайны и проектные расчеты? Рите необходимо (как воздух) было семимильными шагами наверстать особо желанный/чувственный опыт, пропущенный из-за “правильной” жизни!»

«Впрочем, какая разница, что там было в начале или за кадром, – шизофренически вступает в диалог внутренний циник. – Ты защитила свой проект. Ты победила их всех вместе взятых, а с Ритой ты ведь все равно не планировала каких-либо продолжений. Как и она с тобой (судя по семейному положению). Самое сладкое уже позади. Впереди, если продолжишь в том же духе, только проблемы. Тебе нужен был источник вдохновения – он у тебя был. Она взамен получила новый мир, кипу желанных эмоций – вы в расчете».

Ольга выключает душ, стоит некоторое время с закрытыми глазами, чувствуя, как последние капли воды сбегают вниз по голому телу. Чувство недосказанности саднит где-то внутри сильнее похмельного синдрома, и даже циник не спасает от него.

«Я не думала, что все так получится, – школьницей оправдывается совесть. – Оно само как-то началось и сложилось». Резонный «и что теперь?», – вовсе оглушает кирпичом по сознанию. «Я не знаю!!!» – нервно огрызаясь, Ольга заворачивается в полотенце.

Приняв душ, Рита надела пижаму, нанесла крем на кожу лица и шеи, спустилась вниз и даже вздрогнула от неожиданности – за столом сидит помятый, злобный Мишка, босиком и в одних только подвернутых до колен брюках от костюма.

– Я тебя жду, – ядовито усмехнулся он ее испугу.

Рита молча остановилась, пожала плечами и осталась стоять, неопределенно глядя на мужа. Она как всегда выглядит абсолютно правой, невозможно честной.

– Где ты была? – головная боль помогает ему сохранять праведный гнев.

Рита вновь пожимает плечами, затем медленным взглядом окидывает кухню – в ней царит не идеальный, но порядок и уют.

– Гуляла, – ее голос звучит негромко, и тогда, когда Мишка решил, что ответа он уже не дождется:

– Где ты гуляла? – его голос громок и резок.

– В полях, – в ее ответе усталость и снисходительность. Она идет к холодильнику, открывает, изучает содержимое придирчивым взглядом.

Мишка ногой захлопывает дверь холодильника прямо перед Ритиным носом. Металлический шкаф слегка качается от человеческого удара.

– Я тебя спросил, где ты была? – ревет он белугой, нависает над Ритой, она смотрит исподлобья:

– А где ты был? Золотарев? – она больно щиплет его за голый торс. – Где твои вещи? И что за вонь от тебя? – носик морщить она умеет, он невольно вспоминает запах Катькиной квартиры.

– За все эти годы я ни разу не спрашивала тебя «где ты шлялся?», не устраивала сцен, не шпионила, – перечисляет Рита, а затем добивает. – С самого начала я говорила тебе – ОТВАЛИ, ЗОЛОТАРЕВ! Тебе нужна другая!

Они смотрят друг другу в глаза и тяжело дышат.

Он первым отводит взгляд, трясет головой, пытаясь прогнать похмельную муть, но лишь усугубляет. Мир ходит ходуном, заставляя желудок тошнотворно сжиматься.

– И что теперь? – спрашивает он. Что-то в голосе Риты, в ее взгляде, в ее проснувшихся из небытия чувствах говорит ему о том, что неспроста она «гуляла в полях» всю прошлую ночь.

До смешного – ему было бы во сто крат легче, если бы она как нормальная, стандартная баба перепихнулась бы где-то там с кем угодно, чтобы отомстить, но нет! Она ведь действительно просто гуляла, и ни один, даже самый задроченный кобель, ей не встретился! А если встретился, то наверняка упал ниц от нимба святости, короной венчающий сумасшедшую голову!

– Я не решила пока, – доносится до его сознания голос Риты. Из холодильника возникает сыр, лечо, в воздухе разливается запах лайма. Мишка видит в окне за Ритиной спиной – к ним вразвалочку идет отец.

«К черту!» – мысленно открещивается от малоприятной перспективы общения с родителем и стремительно (как может) исчезает в направлении душа. Полицейским свистком ему вслед вскипает чайник.

«И что теперь?» – мысленно повторяет Рита вопрос мужа, и Ольги, и свой собственный. Вслух она вежливо, дежурно приветствует свекра. Никита Михайлович хмуро кивает, смотрит с плохо скрываемым раздражением.

– Мишка где? – голос лишь усиливает это чувство.

– В душ пошел, – с улицы, через открытое в сад окно, Рита слышит детские голоса, заливистый Сонькин смех. Он должен бы приносить радость, но вопреки этому, шиповаными веригами стискивает душу и приносит только острую боль.

– Мне нужно поговорить с тобой, – бурчит Никита Михайлович. Рита отвлекается от своих мыслей, поднимает глаза на отца мужа. Вспоминает первое впечатление о свекре – он интересен воспетой мужской красотой – грубо слеплен, надежен, как скала, и буквально излучает волны всесильности и спокойствия (относительного). Он царь и бог в собственноручно созданном мире. Его слово закон, мнение непререкаемо, решения эпохальны и сомнению не подлежат.

– О чем? Я вас слушаю, – негромко отвечает маленькая женщина. В уголках ее глаз залегли тени бессонной ночи. Никита Михайлович читает их в соответствии с собственными представлениями о мироустройстве – шлялась!

Масло в огонь подливают поза Риты, движения спокойно-расслабленой довольной самки, появившиеся в ее арсенале сравнительно недавно. Дров подкидывает осознание необходимости вести гадский, мерзкий Никите разговор. Поэтому он особенно груб и прямолинеен.

– Я убью тебя, если хоть одна падла заподозрит моего сына в том, что жена ему изменяет – рубит с плеча.

– Вот так сразу? – удивляется и не удивляется Рита. Для нее никогда не было секретом отношение свекра и свекрови – она не достойна их чудо-сына.

«Впрочем, как и любая другая, бывшая бы на моем месте, должна была бы денно и нощно безропотным/беззаветным поклонением доказывать/благодарить мужа за право носить его фамилию и принадлежать его семье». – Рита не хотела, но в ответном свекру взгляде досталась язвительная насмешка, неприкрытая издевка: – И с чего вдруг такие речи?

– Не все такие идиоты, как мой оболтус, – злобно рычит Никита Михайлович, еще контролируя бешенство, но уже из последних сил (она всегда выводит его из себя, эта Мишкина зазноба!).

– Ты знаешь, о чем я, – мужчина давит взглядом.

«Он действительно знает?..» – озадаченно вспыхивает догадка в сознании Риты. – «Действительно или знает?»

– Я отдам ему вести новый проект, – довольный молчанием притихшей невестки, веско продолжает Никита Михайлович. – Он станет первым человеком в нашем Городке, и ты должна вести себя соответственно. Следовать за ним, увозить с пьянок, а не шляться в это время…

– Ах, вот оно, что! – не выдерживает, нервно смеется Рита. – Вы боитесь, что мое место займет Джамала? Она опять не спала и таскалась за ним всю ночь?

С резким стуком Никита бьет кулаком по столешнице, отчего на столе подпрыгивают тарелки, приборы и чашки.

– Заткнись, женщина! – Никита сжимает и разжимает кулак. – Ты где шаталась после банкета, а?

– Это не его проект, – твердо глядя в глаза, отвечает Рита. – Это проект Ольги… (голос предательски вздрагивает) Кампински.

Никита Михайлович шумно выдыхает, и первые слова его звучат почти мирно, разгоняясь в негатив лишь к концу тирады.

– Она всего лишь архитектор. Вести стройку здесь будет мой Мишка. И не дай бог, хоть одна собака посмеет из-за тебя ткнуть в него пальцем, – он пальцем указывает на Риту, она твердо смотрит в ответ. В напряженной повисшей тишине слышен шум из глубины дома, шаги. Никита Михайлович со вздохом убирает руку и взгляд, становясь большой, темной скалой над растерянной маленькой женщиной.

– Бать? – произносит Мишка. Он стоит босой, вымытый, с обернутым вокруг пояса полотенцем. – Чего это здесь?

– Жену твою успокаиваю, – не глядя, бурчит отец. – Обещаю наказать тебя, оболтуса, если якшаться со своей девкой не бросишь.

– Бааать, – укоризненно тянет Михаил.

– Я предупредил, – Никита Михайлович напоследок смотрит на сына, затем на невестку и, не спеша, выходит в солнечный день.

Рита растерянно двигает тарелки и чашки по плоскости стола: – «Он все знает».

Она не понимает, что должно следовать из выше озвученной истины.

Он давно обратил внимание на то, что даже ею самой было не сразу замечено и осознанно – на ее собственные внешне-душевные изменения.

«Отец моего мужа знает, что у меня кто-то есть, и это не его сын», – Рита горько усмехается, не зная, как самой ей на все это реагировать.

– Господи, как глупо, – тихо произносит она. Мишка смотрит на свою жену – красивая, странная (как все они) женщина. Зачем-то постриглась – но ей идет. Почти никогда не «красится», но, тем не менее, краше всех остальных. Говорит не всегда понятно, но заслушаешься! Ему страшно хочется защитить ее в этот момент ото всех – от него самого, от отца, жизни, от нее же. Ведь она такая… светлая… – он пытается обнять ее за плечи, но получается несмело и неуверенно.

Рита на миг замирает. Замирает весь мир – на один только миг все ее сознание накрывает памятью, теплом, ощущением совсем других, не его, рук, безграничного счастья, а затем срывается разочарованием.

– Нет. Не нужно, – она отходит на шаг. Мишка растерянно позволяет ей отойти.

– Значит… Отец был прав?

====== 14 ======

Ольга пьет уже третью кружку и упорно молчит, забравшись с ногами на широкий, укрытый полотенцем, табурет, нахохлившись, как воробей в осеннюю хмарь. Даром что солнце вволю льется с чистейших небес.

Вера подливает Ольге чай и «для порядка» добавляет каплю в свой, трижды остывший. Кипятит заново. Вдыхает странный аромат чужого уюта – его непременно нужно запомнить, есть во всем происходящем для нее утонченное, мазохистское удовольствие.

«У Ольги другая, но это ничего. Это проходит, как грипп или ОРЗ».

«Рита замужем, и вчера она мне показалась женщиной разумной».

«Не будет же она….» – в мысленном диалоге с самой собой, Вера пожимает плечами. – «Нет, конечно. А я буду рядом, пока Оленька отстрадает свою карму. Я всегда буду вовремя и там, где ей нужно, и тогда уже точно нам с ней ничего не помешает, и даже Семенов со временем смирится с моей жизнью на два дома, поймет, что так лучше».

– Покажешь место, о котором ты мне рассказывала? – нужно вывести сейчас ее погулять, воздух пойдет ей на пользу.

Ольга удивленно поднимает глаза (зеленую, темную ночь) на прозвучавший вопрос/голос.

– Озеро, – мягко напоминает Вера. – Ты говорила, оно очень красивое.

Автоматически, после прозвучавшего направления, представляя водную гладь, Ольга делает очередной глоток. У чая вкус Ритиных поцелуев, он смещает вектор в мыслях/ассоциациях в иную плоскость.

Вчера Рита пропала, ушла с банкета, и Ольга не стала ее искать. Ей было стыдно, ей было страшно, ей было плохо без нее. – «Странно…»

– Я поведу, – не сдается Вера, бесцеремонно, ненавязчиво вплетаясь в мысленный диалог Ольги с внутренним «Я». – Хочешь, твою машину, не хочешь – мою.

«Послать ее к черту, – тенью мелькает в ответ раздражение. – Надоела!»

Внутренний инквизитор моментально издевательски вскидывает бровь:

«И остаться одной? Ну-ну».

– Можем чай с собой взять, – продолжает женщина. – У тебя наверняка есть новомодная термокружка.

– Сейчас. Оденусь, – Ольга медленно поднимается.

Вера смотрит на нее снизу вверх, согласно кивает:

– Я подожду, – мысленно усмехается двоякости прозвучавшей фразы.

«А еще нужно сфотографировать на всякий случай этикетку с упаковки чайной заварки», – но стройность мыслеряда нарушает резкий звонок в дверь.

«Кого ты боялась/хотела увидеть?» – мысленно рассмеялась девушка, по-своему прочитав смесь из испуга, облегчения и разочарования на лице женщины, открывшей дверь.

– Как вы? Привет! – лучась искренностью, Джамала вплывает в квартиру. Она принесла им солнце. Она им рада и рада за них.

– Вера, как вот у вас получается уговорить этого отшельника хоть на прогулку, хоть на что-то другое? – нотки легкой зависти и восхищения ничуть не выглядят лестью, звучат естественно, и даже Ольга почти поверила бы им, если бы не знала Джамалу так долго и так давно.

Вера улыбается, что-то отвечает новой своей подруге. Ольга натягивает джинсы, безразмерную майку, комкает раздражение по карманам:

– Все, я готова, идем.

Проводив «пару» до машины, Джамала машет им на прощанье рукой. Вера ободряюще кивает в ответ, Ольга делает вид, что не заметила. Джамала разворачивается на каблучках и порхает к своей высотке.

Сегодня выходной. Офис спит. Городчане в парках и на дачах – погода шепчет, а сердце Джамалы поет на незнакомом для местных аборигенов наречии. Музыкальном, красивом, плетущемся затейливой вязью и цветистым, словно сады весной – языке Шахерезады, Омара Хайяма, безумного Меджнуна и нежнейшей Лейли.

Все идет по плану – отзывается ей целый небесный оркестр.

– Все летит к моей цели и скоро уже, очень скоро, я взлечу в это небо и сяду в царственных палатах выше облаков.

Дурачась, Джамала всегда представляет себя «владычицею морскою», но почему-то в небе.

Правда дура Катька – не удержала Золотарева. Ей отдали его на тарелочке с голубой каемочкой, а она… Собственно, Джамала в подобном результате не сомневалась, но номер был отработан полностью, и позже ей она обязательно пригодится – отвлечет на себя Золотарева, когда он поймет, что больше Джамалу нисколько не интересует.

«Квартира моя, счет в банке тоже. Должность? Я подожду!»

Джамала не торопится входить в подъезд – на улице действительно сказочно хорошо, сейчас бы на природу, на это дурацкое Ольгино озеро, которое она поехала показывать Вере.

«Можно было бы навязаться, но еще не время. Вера, похоже, начинает есть с рук. Теперь, главное, не спугнуть. Она хотела побыть наедине со своей Оленькой. Как скажете, мадам. В конце концов, какая разница, через Ольгу или через Веру я попаду в главный офис?» – Джамала улыбается солнцу, откидывает на спину тяжелый черный локон и легко взбегает по ступеням крыльца.

«Второй вариант даже надежнее будет».

В подъезде прохлада и полумрак. Лифт еще чист и пахнет новым.

«В идеале занять бы Ольгино место в сердце этой мадам, да типаж не тот, хотя я б тебя так намучила, джаным, что мало бы не показалось».

У двери квартиры неожиданно Джамалу встречает пятнадцатилетняя смуглая девушка, и настроение сразу становится чернее ее волос и глаз вместе взятых.

«Ну, почему?! Ну, за что?!»

Даже в по-европейски модных шортах и майке визитерша выглядит так, словно вчера спустилась с гор. Этот горящий взгляд, эти слишком плавные движения, словно шея ее на шарнирах.

– Чего тебе? – шипит сестре Джамала, держит в руках ключи.

– У мамы день рождения, неблагодарная! – по-таджикски отвечает Саида. Как она умудряется смотреть на Джамалу свысока, если сама еще ниже ростом? – она всем говорит, что ей весело, но ждет тебя, неблагодарная.

– Ах ты, сопливка! – задыхается старшая в праведном гневе. – Да вы живете вместе с вашим отцом всем семейством на мои деньги, и я после этого неблагодарная?! Да я тебя! …

Саида шустро отскакивает в сторону и корчит рожицу:

– Только попробуй тронуть, дверь говном намажу – не отмоешься! – хихикает. – И не докажешь!

Пришлось тащиться на день рождения, покупать по дороге маме торт, точно зная, что она лишь из вежливости съест микроскопический кусочек, а остальное отдаст детям.

«Которые не такие уж и дети, к слову сказать!»

Ближайшей сестре Джамалы (по возрасту) не так давно исполнился двадцать один, у нее самой уже двое детей. Дальше девятнадцатилетний Далер, потом эта пигалица Саида и наконец, “кудряшка” Умар тринадцати лет. Последний – единственный импонирует Джамале. Он слушает Twenty one pilots, занимается в театральной студии и гоняет по Городку на роликах, а еще его имя звучит для Джамалы почему-то французским.

«Когда устроюсь в Москве, то заберу его!» – каждый раз твердо говорит себе девушка, понимая при этом, что скорее всего вместо Умара в ее жизнь нагло протиснется Саида, и в негодовании стремительно отгоняет крамольные, предательские мыслишки.

Со временем старый домик Саймуратовых стал уютнее, но для Джамалы он так и остался чужим. Поздравив мать, потискав племянников и послушав очередные сплетни взрослой сестры, Джамала улизнула в сад, воспользовавшись подвернувшейся возможностью. Прошла по неухоженным тропкам, остановилась у старой-престарой березы – здесь они когда-то договаривались с Ольгой встретиться и убежать в далекий, призрачный Ленинград. Здесь она позже пролила не один миллион слез, понимая, что Оля никогда не вернется, что Мишка бросил ее, обманул, что она сделала неправильный выбор.