Текст книги "Дьявол в деталях (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Размытый Майкл из моих воспоминаний захрипел, истекая собственной кровью.

«Я думала предотвратить его рождение, но остановить этот механизм, – она усмехнулась на последнем слове и подняла глаза на меня, будто бы выискивала одобрение. – Невозможно. Я… Я забрала его, когда он был ребенком, спрятала от этого мира, попыталась наложить чары ложной личности. Думала, что если вырастить его в любви и заботе, прививая другие ценности, то он станет другим».

– Но он остался выродком, – закончила я за нее.

Мэллори вяло улыбнулась и заправила прядь за ухо. Расклешенные рукава ее платья собирали всю грязь со стола.

– Не совсем, – уже уверенней произнесла она. – Он все помнит. Сны мучили его с самого детства, мне говорили об этом. Я подумала, что следует исчезнуть тоже. Он же запомнил мое лицо. Пойми, я изо всех сил старалась поступать правильно. Думала, что дам ему шанс на другую жизнь, отыщу его светлую сторону.

Я тихо засмеялась. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Аминь.

– Битва еще не окончена, – серьезным тоном продолжила бывшая Серая. – Дьявол не сдастся просто так. Я думала, что выбрала нужный момент и все устроилось само собой, но… Ты помнила. Ты все помнила. Скажи мне, – ее руки коснулись моих запястий, пробуждая глубокие шрамы. – Что изменилось в твоей жизни? Я читала твой, кхм, дневник, но ты вроде бы осталась прежней.

Прежней.

Кривая усмешка исказила мой рот. Прежней. Нет ничего прежнего, как и не было «там» и «раньше». Пережеванной и выброшенной в прошлое, я была слабой тенью себя из воспоминаний. До две тысячи пятнадцатого года. Большим пальцем руки Мэллори нащупала (его невозможно было не заметить!) рубец.

– Неужели, – вздохнула она, – ты так сильно его любила, что хотела покончить с собой?

Я прыснула.

– Ну что ты, – глупым дружелюбным тоном отозвалась я. – Это не из-за него.

Летом две тысячи пятнадцатого года, когда «дневниковая» Элизе только и делала, что пила и трахалась с сатанинским отродьем, настоящая Элизе занималась почти тем же. Каталась на роликах по округе, ходила на вечеринки и много пила, не занимаясь братом. Его увлечения в любой реальности остались неизменными.

Мы поругались в среду (он оскорбил мать, я заняла ее сторону, и Джейк сбежал из дома), а в пятницу после полудня к нам постучала полиция. Сатанинские дружки предали его и пустили на подношение. Правды полицаи от них не добились, но двое отправились за решетку с криками «Слава Сатане!».

Ту ночь я провела в участке вместе с матерью. Опознание обезображенного тела, показания, ордер на осмотр нашего дома в целях поиска чего-то «особенного». Через день я вскрыла вены. Неудачно, как видите.

Я всю ночь не могла уснуть, а в ванной обнаружила лезвие. Вспомнила историю о прадеде, когда заносила острие над горлом, но не рискнула. Закусив край вафельного полотенца, я сделала три линии и занесла уже над лицом, собиралась превратить себя в кровавое месиво.

– Мы можем воскресить его, – выдала Мэллори, растроганная моей сопливой историей-оправданием хуевой жизни. – Я могу это сделать.

Я читала о своем воскрешении. Ни за что не допущу такого же исхода для моего брата.

– Что я скажу родителям, которые его похоронили? Что я скажу общим друзьям и родственникам? Ты же не жила обособленно, чтобы говорить такую глупость. На его жизни будет поставлен крест. Я не сделаю этого из любви.

Мэллори оставила предложение в силе. Я же знала, что никогда не приму его, так как вряд ли поддамся столь сильному отчаянию и пойду на поводу у личных желаний. Хватит того, что ужасы апокалипсиса, о которых ни у кого не осталось воспоминаний, вскоре всплывут на поверхность.

От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает.

Прошло почти пять лет с возможного дня апокалипсиса, если верить моим же записям. Через три года мне исполнится тридцать.

Мы все еще держались в боевой готовности, хоть и понимали, что это не сработает. Дьявол сделает ход, когда мы дадим слабину, душу победит тело и наступит уязвимость. Я больше ничего не вспомнила. Как не пыталась.

Мэллори отказалась рассказать мне о событиях на Третьей станции после того, как мои записи оборвались. Возможно, она сама не помнила уже, а потому предпочла поражению ореол таинственности..

Бессонными ночами я пыталась представить наш разговор. Что мне говорил Майкл? Почему я выжила? Что произошло после? Простила ли я его? Я уверена, что знала эти ответы в той жизни, но в настоящем оставалось гадать, представляя своего собеседника по деталям, его мимику и голос.

Но с наступлением рассвета мы прощались. Я надеялась, что в последний рассвет увижу его, пойму, что ошибалась и Майкл (его фамилия нигде не упоминалась, поэтому он остался для меня Майкл-Майкл) выглядит иначе.

Мы жили чужими жизнями с надеждой, что это не конец.

Как бы там ни было… Я любила его.

Его невозможно было разлюбить.

***

Пролет сотрясся от вопля; я впервые ощутила безумный прилив энергии, будто могу станцевать на углях этого мира, вбежать на сцену разрушенного «Dolby Theatre» и получить все статуэтки за лучшую женскую роль второго плана.

– Мы все вернем, – в мольбе прошептала Корделия, протягивая ладонь к рукоятке ножа. – Мы вернем все. Спасем то, что было разрушено. Смерть одного, чтобы спасти семь миллиардов. Ты получишь обратно свой маленький мир и никогда не вспомнишь о нем. Никогда, Элизе.

Подбородок Корделии дрожал, а нижняя губа нервно прикушена. Она ждала, надеялась и не оставляла и крупицы веры в своих сестер, но меня воспитывал не их глупый Ковен, а Америка, где всегда оставался кто-то за бортом, мальчик для битья и любимец, где царил дух соперничества и традиции, что сохранились вперемешку со слепым патриотизмом и религией.

Я задержала дыхание, неуверенная, что смогу выкрикнуть это. Рукоятка нагрелась и обжигала, как и лезвие, что оставляло позорные выжженные следы предательства на кончиках пальцев.

Корделия зашептала очередное заклинание, но предварительно воткнула нож уже в меня. Или это была Миртл? Впрочем, не так уж и важно. Радость была не долгой, как и все, где фигурирует смерть. Волной меня отнесло в один из освещенных пролетов, где мне приходили дрянные мысли, где я бесшумно сотрясалась от смеха и летела в сторону комнат, где я грязно предлагала отсосать прямо здесь. Забавно так.

Я родилась в этом месте, возродилась, а теперь приму и свою смерть. Слюна наполнилась кровью, хоть раньше мне казалось, что это такой трюк в кинематографе, где главный герой, умирая от ножевого ранения брюшной полости, выхаркивает собственные внутренности, захлебывается.

Это уже хорошая смерть, – пронеслось в подсознании, переплетаясь с воспоминаниями, что промчались вихрем. – Благородная. Во имя идеи.

– Нет, нет, нет, – меня вновь вырвало на поверхность. Майкл. – Не закрывай глаза! Смотри на меня! Смотри же!

Мысли становились вязкими и не ясными. Я должна была ему что-то сказать, предупредить.

Я закашлялась, когда попыталась произнести уготовленную фразу, и Майкл споро подложил ладонь мне под голову, не позволяя захлебнуться. Он расплывался и линии становились мягкими, нечеткими, но и сквозь пелену я видела испуг, почти животный страх смерти, что была его лучшей подругой все эти годы.

Майкл Лэнгдон сбросил спесь и соответствовал своему настоящему возрасту.

– М-м-э-л, – имя у этой суки больно длинное, а голос напоминал невнятное бульканье. Майкл наклонился ближе и теперь его волосы почти-что-приятно щекотали лицо. – Уб-б-ей их всех.

– Не закрывай глаза, – он, кажется, меня не слушал. Голос практически перешел на всхлипы. – Я… я… я придумаю что-то! Верну тебя как тогда, не оставляй. Давай же, Элизе, открой глаза! Не оставляй меня, пожалуйста!

Мне бы хотелось еще закричать, чтобы он скорее шел убивать всех до последней ведьмы, а не тратил драгоценные минуты на пустые разговоры, но тщеславная, самовлюбленная часть умоляла Майкла остаться еще ненадолго. Умереть в его руках – не худшая смерть. Я бы сказала, что лучшая.

Он снова что-то заговорил, пообещал, что вытащит с любого света, сделает что угодно, но его голос – музыка, почти пение ангелов в лучшем из миров, в который не попадают после подобных выходок.

Затылок вновь коснулся пола. Бережно. Я слишком долго умирала. Так холодно. Краем глаза я уловила движение – Майкл скрылся в пролете. Полагаю, что он опоздал. Если бы у меня еще были силы, то я бы предпочла разрыдаться от горького осознания новой реальности.

Воспоминания скрылись, погасли навсегда, точно пламя свечи, и растворились, взмыли ввысь серой дымкой.

Я никогда в жизни больше не увижу тебя. Никогда в жизни. Больше я никогда в жизни не вспомню о тебе.

Аллилуйя.

***

Я ехала прочь от Берро Драйв, разгоняясь сильнее, чувствуя, как ветер свистит в ушах, заглушая незамысловатую песенку про Жозефину и ее крылатую машину.

Выше и выше.

И выше всех.

Машина осталась припаркованной неподалеку от нашего старого дома. Сейчас там новые владельцы. Заглушая двигатель, я увидела в окне худенькую смуглую девушку, что вешала новые занавески. На ней был фартук с розовыми оборками по краям. Эдакая образцовая американская домохозяйка пятидесятых годов.

Отец выслал мне старые ролики, когда решился продать участок в Шугар-Лэнд. Старики умерли, а фермерское хозяйство, сахарные плантации и прочие радости сельского человека его больше не интересовали. Молодая вторая жена, свежий взгляд на обыденные вещи.

Я не каталась с две тысячи пятнадцатого года, а потому коленки предательски дрожали, когда вместо устойчивой подошвы ощущались колесики.

– Мисс? – от ослепительного солнца, бившего в глаза, напоминая, как глупо было оставлять солнечные очки в машине, я зажмурилась. После додумалась поднести ладонь, словно козырек бейсболки. – Мисс, вы не подскажите, где здесь одна улица, там еще стоит большой особняк и рядом обычные коттеджи?

Блики в глазах отступили, и я могла не щурясь разглядеть собеседника. Слащавый, конечно, но до жути притягательный. Язык не повернется назвать его неказистым.

Я назвала единственную улицу, от которой и бежала прочь, словно от прошлого.

Говорят, что если оно затягивает, пускает свои щупальца ближе, касаясь самой души, то лучшее, что ты можешь сделать – бежать.

И я побежала.

God and his priests and his kings

All were waiting

All will wait

As it goes over

Господь, священники его и короли,

Все ждали,

И все будут ждать,

Пока это не случится.

– Aqualung & Lucy Schwartz – Cold