Текст книги "Дьявол в деталях (СИ)"
Автор книги: thewestwindchild
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Ты хватаешься за свою жизнь в момент, когда еще секунда – и умрешь, когда осознаешь, что даже самое жалкое существование имеет значение, но я, кажется, растеряла все базовые инстинкты. Ночами, преимущественно ночами, на меня накатывала паника, от которой сбивалось дыхание или повышалось давление, и мне казалось, что еще чуть-чуть и я снова умру нелепой смертью. Я сжималась в комок и хотела, чтобы кто-то держал меня за руку, плакала, и хотела удерживаться в сошедшем с ума мире только благодаря чужому теплу и крепкой хватке.
Таблетки обезболивающего (на которые больше не хватало денег) сменились большими флаконами антисептического геля с дозатором. Я выливала одну четверть всякий раз после соприкосновения с чужими гениталиями, а потому кожа бесконечно сохла, и приходилось смазывать ее жирным кремом пару раз в день.
«Уничтожает до 99,9% микробов» и «Бурбонская ваниль» – эти надписи я видела каждый день, стоило раскрыть глаза и повернуться в сторону настенных часов. Я не запоминала время, но с легкостью могла подсчитать примерное количество применений геля. От удушливого запаха ванили меня выворачивало наизнанку.
К моменту снятия гипса я благополучно приобрела туннельный синдром и клеймо шлюшки. К середине две тысячи восемнадцатого года я знала все обходные дороги в пяти штатах. Разбуди меня ночью, и я расскажу, на какой автозаправке продаются несвежие, но съедобные пончики, а где можно остановиться, чтобы перевести дух перед очередным переездом не пару месяцев.
А еще я возненавидела праздники.
Когда-то меня выматывали семейные посиделки, теперь я была предоставлена самой себе и напивалась, просыпая несколько дней после. Мне было некому делать подарки в Рождество, не с кем смотреть старые фильмы, не с кем готовить ужин и разделять его. Я ненавидела день своего рождения, потому что не знала, как отмечать его, сколько мне лет исполнилось. Считая по тем годам, что прожила, то около девятнадцати с половиной или двадцати, если округлить.
По документам, где в графе даты рождения я приписала себе два года, колыбель времени стремительно неслась к двадцати пяти годам.
Когда-то в детстве день моего рождения был шумным и веселым праздником. Кузены, немногочисленные друзья, родители, розовые свечки, воткнутые в торт по кругу. С годами, конечно, концепция чуть поменялась, но воздушные коржи оставались неизменными. Я купила самое дешевое пирожное в первой же кофейне, воткнула дома одну свечку и долго смотрела на пламя, так и не решившись загадать желание. Одно и неизменное.
Глазурь уже покрывал тонкий налет парафина, когда я просто выкинула еще горящую свечу в раковину, точно если задуть, то что-нибудь да сбудется. Сладкое отдала соседским детям, пусть радуются. Кто-то из нас должен быть счастливым, и это не обо мне.
Я напивалась стабильно два-три раза в неделю и присасывалась к стеклянному горлышку почти каждый день – аспирин для души. Если голова не шла кругом, значит выпито мало, нужно больше. Я вливала в себя алкоголь до того момента, пока водка не рвалась наружу через горло, пока в ушах не начитало звенеть и сознание не отключалось полностью, а конечности не становились тонкими, клонящимися вниз, как длинные ветки ивы у берегу реки.
На следующий день (утро в таком случае оставалось черным пятном) я просыпалась в разных местах и неестественных позах – прислонившись виском к бортику ванны, к кухонным ящикам, к входной двери со звенящей уликой – пустым пакетом бутылок, и на полу с телефоном на груди. В социальных сетях на страницах родственников я пропадала еще чаще, чем в алкогольном дурмане. Это создавало ощущение их присутствия, будто пью не в одиночку, а сижу за одним продолговатым столом с призраками.
«Встряхни их что есть силы – Они даже не вздрогнут.»
Я разожралась до пятого (почти шестого) размера и превратилась в ненавистную незнакомку, отражавшуюся в зеркале каждое утро. Мне всегда было интересно, что сподвигает женщин ставиться обрюзгшими и запускать себя. Не буду говорить за всех, но я не находила времени вымыть за собой тарелку, а потому перешла на одноразовые, чтобы избавляться от них быстрее.
Когда с дрочкой было покончено, я уехала и поклялась, что никогда не вернусь в тот округ, где меня запомнили как рыжую дурочку со сломанной рукой, укрытой пончо, словно для создания образа. Желтовато-цыплячьи волосы по плечи и плюс двенадцать фунтов веса благодаря сбалансированному питанию батончиками, мороженым «Dove Bar» и крылышками «Хутерс».
Я смогла позволить себе купить крошечный ноутбук, который было на редкость легко возить с собой с места на места, а еще ухудшать зрение, всматриваясь по ночам в экран до того момента, пока строчки текста не превращались в морские волны. Фриланс не оправдывал себя. Любая писанина продавалась буквально за даром, – пяти тысяч символов хватало на три пачки сигарет или две бутылки недорогого алкоголя.
Мои бесполезные, как верно подметил Джон Генри, статьи не могли меня содержать, а потому я вернулась к поиску клиентов через социальные сети, повысила плату за сеанс, плела еще больше тарабарщины, переходя на личности, и говорила, что вижу чужие ауры. Но скажу по секрету: такого океана отчаяния, какой я наблюдала в глазах обманутых жен, готовых на любую ересь, лишь бы сохранить семью или отношения, я нигде больше не видела.
Каждый день я говорила себе, что завтра брошу пить и стану питаться хотя бы два раза день, перейду на йогурты и гранолу и буду искать официальную работу. Но завтра не торопилось наступать. В ежедневном «сегодня» я продолжала пить, жевать резинку и открывать новый пакет со сладостями.
У меня было два календаря – на одном я зачеркивала прожитые дни, на другом отрывала и выкидывала скомканные желтоватые листки в урну, будто бы освобождаясь от их гнета. В планах была покупка третьего календаря из христианской лавки, с помощью которого можно было бы читать псалмы по утрам и настраиваться, что вынесешь все.
Была середина октября, когда я переехалаа в Канзас-Сити в надежде пережить зиму. Я хорошо запомнила месяц лишь потому, что зачарованно слушала шелест золотого ковра под ногами и вдыхала запах осени, который никогда по-настоящему не испытывала по вине особенностей климата юга.
Размазывая аккуратный кубик масла по сухому тосту в закусочной, я впервые услышала о планах нынешнего президента выйти из договора о ракетах средней и малой дальности с Россией. Холодная война, как и война Севера и Юга – одна из важных тем, объясняемых на уроках истории. Может, в других школах материал преподносили иначе, но наш учитель твердил о преамбуле и взывал к пониманию того, что ядерная война нанесет урон всему человечеству, а не только двум государствам.
Майкл не терял времени зря. Я не была на сто процентов уверена в его причастности к принятию этого решения, в возможности убедить на расстоянии (или он пробрался в Белый Дом?), но четко осознала одно – каждый поступок будет вести нас к краху и в недалеком будущем счет перейдет на дни.
Нож и тост одновременно выпали из рук – клише, точно в фильмах, но так и было. По столу разлетелись крошки, нож закружился на поверхности, сплошь покрытой разводами, добавляя пятен масляным кончиком.
Слова диктора никого не затронули, несколько человек обернулись на шум, приняв меня за одну из паникерш, что кончают с собой при новости о неминуемом конце света; официантка пробормотала что-то в духе: «Руки не из того места».
Все вернулись к утренней рутине: сплетням свежее тостов, отвратительному кофе и шипению старого телевизора, с экрана которого смазливая девушка проговаривала прогноз погоды.
Мне же казалось, что я впервые ощутила желание жить, потерю не только времени, но и возможности переиграть весь сценарий. То, что я так долго и упорно считала проклятием «нового времени», представилось мне нескончаемым холстом для творчества, возможностью стать другим человеком, улучшенной версией, что ли.
Я уже начинала горевать по жизни, которую могла бы прожить, и хоронила себя под толщей земли, зная, что каждый день с легкостью может обернуться последним. Как «Титаник» неминуемо шел под воду, так и я осознавала, что начало конца положено.
Но на этом корабле следовало оставаться до последнего.
Exalt yourself,
Do it to stay alive.
…Hunt down your future
and everything you know is not enough to survive!
Восхваляй себя,
Делай это, чтобы выжить.
…Лови свое будущее,
Ведь всех твоих знаний недостаточно, чтобы выжить.
– IAMX – The Stupid, the Proud
========== 11 – Apocalypse Then ==========
Every day is just another day.
У меня был год. Год и четыре месяца, если быть точнее.
По человеческим меркам – ничтожно мало, но я старалась выжать из себя все, на что еще была способна, и для меня это было рода искуплением перед народом не только Америки, но и всем миром. Ведь я умолчала о приближающемся конце, согрешила, хоть мне бы никто и не поверил без доказательств.
Но в свою защиту скажу, что писала статьи, нагоняющие мысли о неминуемом, как своего рода хлебные крошки на пути к основной идее. Я публиковала их чаще всего на форумах или в открытом доступе, но, конечно, страховалась. Вот еду через маленький городишко, где на одной улице церковь, а на другой бензоколонка – нажимаю отправить, а после уезжаю. Так сложнее вычислить.
Ну, я в этом себя убеждала.
Мне кажется, что к концу жизни дар убеждения будет единственным умением, которым я овладела в совершенстве. Главное – чаще повторять эту мысль.
Лучшим человеком за прошедшее время мне так и не посчастливилось стать. В чем-то я, безусловно, продвинулась. У меня появилась маниакальная привычка каждую неделю скреплять оторванные календарные листки канцелярской скрепкой и выписывать в столбик то, что у меня хорошо выходит. Я перестала пить, сбросила двадцать фунтов и теперь могла наслаждаться дряблыми ногами сколько угодно.
Теперь, когда в жизни все дни стали «трезвыми», мне приходилось занимать себя от заката до рассвета и наоборот, сжигать энергию и тратить время. Я стала смотреть фильмы. От книг меня тошнило со времен «Робишо», зрение тоже не позволяло утыкаться в бумажные переплеты ночами напролет.
Накатило желание откупорить бутылку вина? Я поднималась, включала телевизор и смотрела: мыльную оперу, сериалы, новостные каналы (включая те, что на испанском и французском), индийские фильмы, бессмертную классику… неважно.
Бонус ко всему: за писанину стали платить больше. Не думаю, что я перестала халтурить и писать менее посредственным языком, но это кто-то покупал и делал заказы на темы, что так или иначе были мне знакомы. Я выживала.
Выписанные на самодельной брошюре значения арканов да усохший пучок мяты с полынью на дне сумки напоминали, что у меня есть детище, к которому можно будет вернуться, которое прокормит меня и позволит найти какой-никакой смысл.
Когда первый глоток вдохновения, настигший меня в засаленной забегаловке, пропал, я попробовала жить по инерции, а это тяжело в одиночку. Я чаще ходила в супермаркеты, прачечные, торговые центры. Ходила, ходила, ходила.
Последний День Благодарения я отпраздновала в окружении «новых друзей», последних, блять, кретинов, которых хочется поблагодарить.
Меня пригласила молодая женщина, что чаще остальных связывалась со мной в «Фейсбук» и просила совета насчет отношений. Тогда я снова жила в Бирмингеме, и мы встречались четыре раза в неделю в ближайшем «Старбакс», где она, Джанис, брала капучино со всеми предложенными сиропами и взбитыми сливками. Вначале мы то и дело вскидывали кости, раскладывали карты на различные ситуации, а после Джанис вошла во вкус и принялась пичкать меня историями о своем муже – любителе театральных постановок, бездельнике и офисной крысе. Третье и второе мало вязались между собой, но женщина была свято убеждена, что ее муж только трахает секретаршу (будто нет других женских должностей под колпаком офисного крыла) и ломает их брак. Забавно, конечно, спрашивать советов у той, что никогда не была и не будет замужем, но Джанис было наплевать на формальности и деньги. Просто для примера: у нее настоящая сумка «Биркин», которую она чуть не забыла, расплачиваясь за кофе; в то время как сама создательница теперь не могла позволить ее себе.
Из личной гадалки я перешла в должность личного психолога; по-хорошему, ей следовало обратиться к дипломированному специалисту. Но деньги лишними не бывают, верно?
Подозрения Джанис были мне на руку. Я скопила деньги, которых бы хватило на фальшивый диплом или поддержанную тачку. Диплом или машина, машина или диплом. Воображение нарисовало картину о том, как три копа вламываются в редакцию какой-нибудь газетенки, закручивают мне руки (не слушая о спиральном переломе!) за спину и отвозят в участок по статье; поэтому я мысленно выбрала тачку, но по итогу спустила деньги на поездку в Бостон. Водительских прав на новое имя у меня тоже не было.
Бостон оказался невыразительным и смутно напоминающим Бирмингем, хотя общего между городами было невероятно мало – их названия начинались на одну букву. Думаю, местные жители меня бы сожгли на костре, прознав, что я называю старейший город США, крупнейший в Новой Англии – «умные люди едут именно туда», – вторым Бирмингемом из Алабамы.
Культурная программа в штате Массачусетс была обеспечена. Парочка музеев, скверы, одним глазком взглянуть на Кембридж и подумать: «Хо-хо, не будь я раздолбайкой и круглой идиоткой, могла бы подбрасывать конфедератку в воздух здесь».
Я никогда не была в театре, поэтому решила наверстать упущенное и ощутить себя богачкой из Бирмингема, что ходит на постановки, имевшие успех на Бродвее. Раньше мне не доводилось смотреть мюзиклы, вернее фильмы-мюзиклы – да, а просто мюзиклы – нет, и поэтому я все время говорила себе, что мне должно понравиться, просто обязано, ведь билет обошелся мне по цене зимней резины на не купленный поддержанный автомобиль.
Красивые костюмы, смазливые мордашки, все поют. Сюжет только отвратительный и неправдоподобный. Главный герой – наивнейший из всех возможных глупцов, влюблен в женщину, привыкшую продавать себя. Проституток любят только на экранах малобюджетных фильмов и страницах бульварного чтива по две штуки за доллар. Или в мюзиклах.
Актеры старались, и за это следовало отдать им должное – изображать слепую влюбленность это довольно сложное, изматывающее занятие.
Во время антракта (я почему-то была свято уверена, что во время мюзиклов его не может быть), в фойе подавали сухое шампанское. От смены обстановки резко заболели глаза – здесь слишком светло и много салатных оттенков, пока в зале вся сцена в угоду режиссерскому видению утопала в красном свете. Буклет о постановке я, конечно, купила, но свернула трубочкой и отправила на дно сумки. Сувенир на память.
Ножка фужера органично устроилась между пальцев, светлая жидкость колыхалась по хрустальным стенкам, просясь наружу. Я поклялась, что не буду пить больше чем одну четвертую, а если мне ударит в голову от пары глотков, то и вовсе оставлю затею. Вкус я не распробовала ни с первого, ни со второго раза – шампанское больше походило на сидр, щедро разбавленный водой. Осушив залпом фужер, осмотрелась. Мой взгляд впервые пал интерьер, по вычурности сравнимый разве что с убранством Версаля: расписанные потолки, погрязшие в лепнине, сияющие хрустальные люстры.
– Завораживает, не правда ли? – за спиной раздался мужской голос. – Знаете, Колониальный театр – один из старейших действующих театров Бостона, если не всего Массачусетса.
Я нехотя обернулась и согласно покачала головой. Первая мысль – быстро уйти, а вторая —он слишком взрослый для меня. Мужчина был старше меня лет так на -цать и уже страдал не только от мимических морщин, фужер шампанского зажат между пальцами, точно бокал с коньяком. Скорее всего, у него имелись некоторые пагубные привычки.
Не могу удержаться от подобного описания человека, если он начинает разговор со мной. Это уже можно отнести к издержкам профессии шарлатана: я привыкла подмечать каждую деталь, чтобы выдать что-то «эдакое», чего не ожидал квирент, словно карты вдруг “раскрыли” мне правду.
Меня хватило на вымученную улыбку.
– Вам нравится постановка? – я пожала плечами в ответ. Мне сравнить не с чем. – Я смотрю ее во второй раз и остаюсь при своем мнении – она должна умереть от туберкулеза в конце, иначе пропадает основной посыл трагичной любви.
– Трагичной? Что ж, отношения между влюбленным мальчиком и куртизанкой, знающей себе цену, в самом деле, трагичны.
– Вы не верите в любовь? – Тип усмехнулся и чуть склонил голову влево. Сетка морщин в уголках глаз стала ярче. – Вы первая девушка, противящаяся их союзу, а еще вы похожи на Николь Кидман Лурмана с этого ракурса. Не хватает рыжих волос.
Какой дешевый флирт. Я усмехнулась при упоминании рыжих волос, сейчас скрытых плохим окрашиванием каштановой краской, и с трудом вспомнила, как выглядит Николь Кидман.
У нас завязался неплохой разговор, в котором роль вещателя выпала ему. Немного о театре, немного о погоде, достоянии Бостона и, конечно, о постановке, где на рубеже девятнадцатого и двадцатого века играет Адель и Кристина Агилера. Я послушно кивала на любую реплику, пытаясь вспомнить, когда в последний раз мне приходилось знакомиться с представителем противоположного пола (вечеринки не в счет).
В горле предательски пересохло.
Первые двадцать минут второго акта оказались невероятно скучными, хоть яркий свет то и дело слепил в глаза, и в целом развернувшееся на сцене шоу сложно отнести к чему-то монотонному, бесконечные пляски и аляповатые пышные юбки мне приелись. Во время начала одного из действий зал резко зашелся в бурных аплодисментах, точно большинство пришли ради одной сцены.
Главный герой откровенно переигрывал, порой неестественно почти выкрикивал строчки из куплета, остро акцентируя внимание на единственной строчке и выдавливая из себя слезы.
Но в этом был смысл.
»…Тебе не нужно бродить по улицам в поисках денег»
»…Тебе не нужно надевать сегодня это платье»
»…Ты свободна, чтобы оставить меня,
но только не предавай».
Последние слова он выкрикнул, вынудив вздрогнуть, крепче вцепившись в бархатный подлокотник пальцами. Свет погас и одна декорация сменяла другую, когда зал вновь содрогнулся в аплодисментах.
Я неожиданно для самой себя стерла непрошеную слезу большим пальцем левой руки. По привычке. Здесь потолок тоже покрыт рисунками, контур которых еле различался в сумраке.
После мюзикла Тип (его звали Тони, но «Тип» или «Странный Тип» или «Тот Тип» ему подходило куда больше) предложил выпить и поговорить об искусстве. Я не пила на тот момент (за исключением шампанского, выпитого полтора часа назад) десять месяцев и планировала продержаться двенадцать, но согласилась. Он сказал, что я красивая, а я давно не слышала в свой адрес комплиментов (и вообще, никто, кажется, не говорил мне подобного последние пять лет).
Помню, что отпросилась (как на уроке, ей-богу) в уборную, где дала себе волю разрыдаться. Без причины. Меня просто все заебало.
Когда мы только представились друг другу, я впервые без затруднений назвала новое имя, и в голову закралась мысль, что теперь-то все наладится. Я уже привыкла к новому образу, посмотрите!
Но я ни черта, блять, не привыкла! Мне не нравились все фальшивые атрибуты: платье-футляр с V-вырезом, глупые рукава, сумочка, оттягивающая плечо; каштановые волосы по плечи, ужимки, томные взгляды, шампанское в фойе. Это не я.
«Я» – это шрам на запястье как результат злости за халтуру и безделье, тонкие платья, превращающиеся в половую тряпку после второй стирки, спутанные рыжие волосы, необдуманные поступки и роликовые коньки.
Свободное пространство, перекати поле.
Я ударила ладонью по зеркальной гляди, сдерживаясь, чтобы не разбить его на тысячу осколков.
«Ты не должна надевать это платье, – выплюнула я самой себе, – И ходить в поисках наживы».
***
Это был дешевый клуб, сраная дыра, где играла попсовая музыка и в глаза бил яркий свет прожекторов. Потные тела, прижимающиеся друг к другу, почти подростковые ласки (боги, я еще сильнее возненавидела это слово!), отвратительные закуски.
Тони сдержал слово, говорил про любимые театральные постановки, мюзиклы и о том, что надеется заняться фрилансом. Я ответила, что это дыра и туда лучше не соваться. Он хотел стать журналистом или критиком и писать рецензии. Старые амбиции, желание идти по головам и стать лучшей, запомниться, вспыхнуло внутри, точно спичечная головка.
Чужак на родном поприще.
Музыка рикошетила от стен, алкоголь меня не брал, может, просто я не напивалась или здесь все разбавлено мыльной пеной и водой. Первый прилив раздражения, желания содрать с себя одежду вместе с кожей возник, когда мой новый друг «в порядке вещей» устроил свою липкую ладонь чуть выше моей коленной чашечки. Кожа горела огнем. Мне хотелось разбить бутылку пива и вонзить стекло аккурат в то место, где покоилась широкая потная ладошка.
Тип совершил непоправимую ошибку, ляпнув в перерывах между слюнями на шее, что мне следует побывать в небезызвестном французском квартале славного беззаботного города – Нового Орлеана.
Я соскользнула с барного кресла за секунду, точно до этого задница не прела на пластике, и побежала на выход. Снова бежать. Бежать за призраком, гонимая призраком, хватать голыми руками дым, ускользающий сквозь пальцы и пораждающий новые страдания. Вечные.
Лучше бы Майкл порезал меня в подвале на Берро Драйв, не вернул из ада, оставил бы там, внизу, дожидаться спасения, молить о пощаде бессмертной души. Лучше бы я никогда его не видела, никогда не появлялась на той улице, никогда бы не ждала встреч. Лучше бы я сама не рождалась, только в ком-нибудь еще, стала бы другой женщиной, может, Джанис? Или своей матерью? Или кем-то, кто сильнее, моложе, умнее.
Не самый лучший пример «Эффекта Бабочки», но, посмотрите, если бы я не пыталась поймать брата, не надела его цепочку, не каталась по Берро Драйв, то, наверное, сейчас выбирала бы платье для церемонии вручения дипломов в университете.
Если бы я не пошла на поводу у тщеславия, выбрала другую тему для статьи, что прославила бы меня, не пошла бы собирать материал у Корделии Гуд, не связалась бы с фолиантами, информация в которых не для простолюдинки, то ничего бы не произошло.
Если бы Корделия не болтала без дела в школе для выдающихся юношей, Майкл бы не узнал, что я умерла, не вернул к жизни, и я бы не рыдала в гостиничном номере, избивая себя по бедру кулаками до синяков.
Если бы…
Я выключила свет в номере, даже ночник. Кровать мягкая, простыни пахнут лавандовым кондиционером для белья. Я сдернула с себя платье еще в коридоре, когда выронила карту-ключ из рук, молнию заклинило, ткань трещала от безуспешных рывков. В итоге я победила, но какой ценой? Молния испорчена и почти целый клок волос, касавшихся застежки, остался там, точно зажеванный комок нервов.
Сквозь открытое окно врывался запах Бостона, шум проезжающих машин, жизни города.
Кожа иссохла после местной воды и бритья без пены (хотя бы мыльной). Я расчесала голени до алых отметин и стащила с себя нижнее белье. Когда я закрыла глаза, мне захотелось одержимо мастурбировать от одной мысли о школе Готорна. Мне сразу отчетливо представилась их школьная форма: идеальная строчка, изысканная черная лента, белый ворот рубашки. Я ощущала себя помешанной на этих воспоминаниях, перекликающихся с калифорнийскими, где фигурировал запах роз, детская комната и неопытность. Кончить я не смогла и вместо удовольствия получила новые раны.
***
В общем, Джанис пригласила меня на День Благодарения, так как шутка на Хэллоуин ей не пришлась по вкусу. Она тогда выбрала костюм русалки, а я ответила, что буду наряжаться в уставшую от жизни наркоманку. В университете все из уважения хихикали.
Ее друзья (коллеги мужа, родственники, подружки из секции по горячей йоге) оказались невыносимыми снобами из богатого района Бирмингема, и мое появление не вписывалось в их шутки о выборе вина или неопытности сомелье. Я не любила таких людей не потому, что они сорили деньгами, а из-за их заносчивости, которая могла испортить любой вечер.
Индейка пахла дешевыми специями из магазина единой цены и местами подгорела, но белое мясо казалось сочным. Я в этом не разбираюсь, но знаю, что местную птицу пичкают гормонами на фабрике. От порошкового пюре я вежливо отказалась. Готовить ужин на пять и более персон – не моя стезя, и считаю, что лучше уж это признать и не травить гостей отвратительной стряпней.
Пирог оказался вкуснее. Его не пришлось для вида ковырять или разминать вилкой. Присутствующие пили «Амаретто», пока я пила газировку.
За окном уже смеркалось, когда началось настоящее представление. Из Бостона вернулся муж Джанис – моральный урод и любитель театра в одном лице, которого она скрывала от меня. Если вы любите предсказуемые сюжеты, то чудо случайностей и совпадений вас не удивит, как и меня. Выбьет нервный смешок и ладно.
Галантный джентльмен, рассуждающий о постановках, сменился замученным человеком, которого выворачивает наизнанку от фильмов сложнее комедий и философских размышлений. Он всем кивнул в знак приветствия, не заострив на мне взгляд, и поморщился, когда Джанис впервые прогнусавила: «Тони (Тоны), посмотри, кто здесь!».
Мне его стало жаль. А может все-таки ее?
Она отправила его бриться, сказав, что гостям неприятно (всем наплевать), он повиновался и поплелся в ванную комнату.
Тип устало пододвинул стул ближе к краю стола, где уже сидела я, надавливая острием вилки на десну. Деревянные ножки неприятно коснулись паркета, звук заставил окружающих поморщиться. Одна девушка не среагировала – она фотографировала свою нетронутую тарелку и говорила сама с собой (проводила трансляцию в социальной сети).
– Значит… Это ты промываешь за деньги моей жене мозги? – вполголоса произнес Тони, поливая порошковое пюре клюквенным соусом. – Знал бы об этом раньше – придушил в клубе.
– Взаимно, муж года, – хлестнула я в ответ, всматриваясь в его мешки под глазами, добавившиеся к уже имеющейся паутине морщин. От него пахло мылом «Диал» и спиртовым лосьоном после бритья.
Такой жалкий, нуждающийся в заботе.
После ужина Джанис спросила мое мнение об ее муже, изменяет ли он с кем-нибудь. Я посоветовала ей развестись, добавив, что такие союзы не должны существовать.
***
Все произошло, когда я уже расслабилась и потеряла счет времени.
Через пять месяцев после относительно неудачного Дня Благодарения. Три месяца я вполне беззаботно жила в Арлингтоне, устав бояться того, что в один день не проснусь. Скромная крошечная квартирка беднейшего района представляла собой внутренний мир человека, привыкшего проебывать и проебываться. Светло-серые стены, большой плакат-афиша с просмотренного мюзикла, купленный на «ибэй» дешевый диван, который лучше не собирать.
Когда снимают такое жилье, его любят называть «временным» или «я не трачу много денег на съем, чтобы путешествовать». Это не про меня. Разъезды из города в город, из штата в штат стали чем-то необходимым, чтобы выжить и не приносили удовольствия. Я уже устала собирать одежду в коробку или сумку и беспокоиться, что впопыхах не выключила газ, оставила зарядное устройство ноутбука в розетке или документы где-то на столе.
Мой брат заканчивал частную школу. Я узнала об этом случайно (из социальных сетей). Неплохая альтернатива недалекой матери и ненавистной мачехе. Я пыталась быть частью его жизни, его тенью, осведомленной во всех вопросах, но, к сожалению, Джейк стал скрытным. Виной ли всему моя смерть или это один из признаков взросления?
Зато мачеха ничего не утаивала и демонстрировала фотографии с очередного «Бейби Шауэр», где оповестила весь мир о том, что ждет мальчика. Жаль. Я бы хотела, чтобы у нее была девочка и ее назвали Элизабетта.
Я даже представила себе малышку с лицом-сердечком (как у мачехи на фотографиях) и выступающими двумя передними кроличьими зубами.
«– Почему у меня такое дурацкое имя?
– Тебя назвали в честь твоей умершей сестры, а она была хорошей».
Но это только фантазия, навеянная мыльными операми.
В реальности бы ребенка назвали какой-нибудь «Эммой» или «Грейси». Сейчас вроде многих малюток называют Грейс.
Я проснулась в начале восьмого вечера, хоть и легла в двенадцать ночи. Двадцать часов ушли на сон после трех дней бессонницы. Неплохо. Снотворное без рецепта не получить, а ходить к врачу у меня не было денег, да и зачем? Достаточно пойти на поводу у организма, не спать денек-другой и после «выпасть» из жизни почти на сутки.
Я засыпала – было еще темно, а распахнула глаза – было уже темно.
Наушники выпали. Один все еще покоился на подушке, пока другой катапультировался вниз и покачивался, точно маятник. Я засыпала чаще всего под музыку (из того мюзикла, разумеется. Клянусь, той постановкой я стала одержима) и расходовала гору электричества, пока не догадалась потратиться на чудо-дитя прогресса, удерживающее зарядку на семьдесят два часа.
Из-за длительного сна в голове шумело. Я сделала кофе и приветливо улыбнулась пустому холодильнику, вынимая из него остатки готового салата с вяленым мясом. Листья в нем заветрелись, как и куски свинины, отчего складывалось впечатление, что жуешь резиновую подошву.
Потом я отправила новый материал редактору, что вел популярный блог, и написала крошечное эссе выходникам-выпускникам частной школы из пригорода. Они заказывали у меня не первый раз уже эссе по истории или социологии. Меня часто подбивало написать откровенную чушь, приписать макаронного монстра в теме религии, придумать своих исторических личностей и заплатить сто баксов тому, кто пришлет мне фото их физиономий во время сдачи контрольной работы.
К четырем утра ливень, начавшийся ровно в полночь, прекратился, стихло и завывание весеннего ветра за окном. Синоптики что-то говорили про холодные потоки с севера и то, что уровень воды в реках поднялся, но «пока нет причин паниковать».
Продукты на неделю я брала в небольшом круглосуточном супермаркете по типу «Севен Элевен», но в два раза меньше, и пахло в нем иначе. Рано утром там никого не было, один только седоватый мужик-работник читал какую-то книжку, не беспокоясь о халтурных описаниях или неубедительных диалогах. Вот развлечение что надо.
Морозильная камера снова потекла, большой холодильник с газировкой гудел, точно исполнял прощальный марш перед тем, как выйдет из строя.
Я почти всегда брала один набор продуктов, хотя список и нуждался в изменениях: две бутылки молока (в стекле дороже, но как-то раз мне попалась коробка, где сбоку был портрет пропавшей женщины лет сорока, с тех пор я обхожу коробки чего-либо стороной), две пачки овсяного печенья, две пачки замороженных обедов – «Пять минут на сковороде!», коробку пиццы, двухлитровую «колу» без сахара. Никакой здоровой пищи, но я особо не поправляюсь, наверное, это хорошо, вроде дара или супер силы.
