Текст книги "Дьявол в деталях (СИ)"
Автор книги: thewestwindchild
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
– Нет, но разве это хорошая идея? – пятиться назад в дурацких роликах тоже так себе. – Я о том, что этот дом выставлен на продажу, скоро его кто-то купит, а он будет в ненадлежащем виде.
Майкл отмахнулся от меня, мол, не плевать ли тебе на состояние дома. Крупные дождевые капли намочили его взъерошенные волосы, а всегда кристально-голубые глаза, может по вине неудачного естественного освещения, стали водянистыми или же цвета замершего пруда со стоячей водой.
Помпезный интерьер внутри дома душил так же, как и вид его вычурного фасада. Стоило двери закрыться, ударила молния. Свет, отразившийся в витражах, промелькнул на лице Майкла, и впервые за все время нашего общения внушая даже страх, а не отторжение.
– Черт, – тихо выругалась я, сбрасывая квады на пол и пачкая его – на колесики налипли комья влажной земля и жухлая трава.
Уголок его рта дернулся в подобии кривой улыбки.
Майкл решил показать мне дом, между делом бросив, что ночует здесь уже не первую неделю. Все вокруг, за исключением брошенных коробок в центре гостиной, говорило, что здесь кто-то живет и уже достаточно долго. Это таилось в деталях: не вычищенная хрустальная пепельница на кухонной столешнице, не укрытые чехлами диваны и кресла…
– Здесь я разговаривал с психологом, – уточнил Майкл, когда мой взгляд зацепился за стеллаж, набитый книгами по психологии и ментальным расстройствам.
Мысль о том, что подобная библиотека мне бы пригодилась для обучения на первом курсе, где два семестра занимает психология, затерялась под гнетом последующей: какой-то психолог приезжает в выставленный на продажу дом для разговоров с пациентом. Можно предположить, что он арендует помещение на сутки, но очень уж это неубедительная версия.
Чем больше комнат оставалось позади, тем сильнее мне хотелось заупрямиться, застучать ногами по начищенному полу и прекратить нежеланную экскурсию. Эти эмоции я списывала на разыгравшееся воображение, подпитываемое раскатами грома (после каждого сердце уходило в пятки) и предыдущими теориями о «живом» доме, подглядывающем за мной.
Майкл оставил меня в полупустой комнате, которую, как он мне с гордостью сообщил, присвоил себе.
Односпальная кровать и вентилятор, гоняющий горячие потоки воздуха, заставили меня поежиться и одернуть, как и прежде, платье. На плечах выступила испарина, принятая мною поначалу за непросохшие дождевые капли. Майкл пожаловался на духоту, а я едва сдерживалась, чтобы не застучать зубами, пока желудок сводило спазмом.
Очередное завывание ветра, сопровождаемое скрипом половиц, заставило меня вздрогнуть и судорожно вспомнить хоть одну молитву. Подслушанную, прочитанную краем глаза на страницах ветхого переплета Библии, рассказанную на воскресной службе, хоть какую-то… Пустота. Что ж, на крайний случай сгодится и повторение имени Господа.
Майкл с легкостью выбил из меня сдавленный шепот: «Боже», показавшись в распахнутом дверном проеме в латексном-мать-его-костюме. Если б он не снял практически сразу маску, то уверенность, что передо мной был именно он, колебалась бы у нулевой отметки. Складывалось ощущение, что прорези для глаз в этой маске и вовсе не предусматривались создателем.
– Это принадлежало старым владельцам, – предугадывая вопрос, ответил он. В его взгляде, обращенном на кусок латекса, сквозило больше щенячьего восторга, нежели на мою компанию, совсем как тогда, с пентаграммой Джейка на моей шее. – Мертвые не против, я спрашивал.
Я покачала головой, выдавив из себя натянутую улыбку, и провела рукой по его волосам, касаясь кончиками пальцев кожи головы. Это была старая привычка. Когда я нервничаю, то ковыряю кожу головы, а после отдираю корки с неприметных ранок. Или наоборот, когда я пытаюсь кого-то успокоить, как, к примеру, брата вскормленного дюжиной оплеух после каждого упоминания Сатаны, принимаюсь приглаживать его непослушные волосы.
Рука, облаченная в латекс, нагретый теплом тела, скользнула по моей ноге, задрав подол платья. Меня пробил озноб.
– Ты не мог бы снять это с себя? – специфическое одеяние меня не возбуждало.
Он хмыкнул, повторяя вопрос: страшно ли мне? В его вопросе не было никакой скрытой заботы, а лишь наслаждение произведенным эффектом. Опасность исходила от Майкла едва уловимыми вибрациями. Страх за собственную шкуру твердил мне поступать сейчас, как идеальная пленница: подчиняться и не сопротивляться. Раньше его непредсказуемость меня не пугала, а была еще одной особенностью – эдакий человек-настроение, в общении с которым все прямо пропорционально зависело от собеседника: вызывать в нем гнев или пытаться заслужить расположение.
Мне почему-то вспомнились все истории из криминальных сводок, что изображали подростков жестче зверья. Вроде тех случаев, когда группа подростков пустила по кругу шестиклассницу или когда парочка каннибалов проголодались и поужинали своей одноклассницей.
Кажется, все проглоченные за месяц противозачаточные таблетки образовали комок и подступили к горлу. Я дважды или трижды попыталась сглотнуть, но с каждым разом все сильнее чувствовала горечь в глотке. Дождевые капли отбивали дьявольский ритм по стеклу, лопасти вентилятора со свойственным им звуком не отставали в такт. Губы пересыхали от горячего воздуха, вынуждая вновь и вновь нервно их облизывать.
– Ты считаешь меня чудовищем?
Он задал этот вопрос на полном серьезе без тени усмешки или сарказма, что немало удивило и ввело в некий ступор. Считала ли я его чудовищем? Нет. По крайней мере, при мне за ним не наблюдалось ничего, что вызвало бы волну отвращения.
Мне бы хотелось сказать ему: «Ты не чудовище», но не было ни капли уверенности в достоверности этих слов, как и желания размышлять о субъективности мнений.
– Гораздо вернее внушить страх, чем быть любимым. Макиавелли.
Я понятия не имела, откуда знала это, может, выписывала для каких-то школьных эссе, но Майклу фраза, очевидно, пришлась по душе. Его губы растянулись в самодовольной улыбке.
Когда моя голова коснулась подушки, в сознании выброшенной на берег рыбешкой билась мысль все прекратить, сославшись на глупость вроде переутомления на солнце или месячных. Меня било и от жара, и от озноба с каждым последующим прикосновением латекса к коже. Казалось, что сейчас по всему телу проступят красные пятна аллергии – мои неразлучные друзья после переедания шоколада, но ничего этого не происходило.
Я помню, что собиралась крепко зажмуриться и открыть глаза только по окончании, но часть прелюдии затянулась. Двумя пальцами он неряшливо обвел контур полуоткрытых потрескавшихся губ, а после надавил на кончик языка. Вкупе с латексом все это напоминало прием у дантиста, правда, тот никогда не водил пальцами у меня во рту с целью проверить, когда сработает рвотный рефлекс или сколько я могу вобрать. Когда сглатывать стало тяжелее, струйка тягучей слюны скатилась по подбородку, он убрал руку и растер всю бесцветную жидкость у меня по промежности. Довольно экзотические познания, которыми не владела и четверть одноклассников. В первый раз тоже было недостаточно смазки не то из-за волнения, не то из-за того, что партнер не вызывал бури эмоций. Пункт потери девственности до шестнадцати затерялся в списке дел где-то между исправлением прикуса и покраской волос.
Исчезнуть.
Исчезновение – навязчивая идея во время первого секса, когда от боли я прикусила язык, но зачем-то приторно изображала удовольствие. Десятиклассницу из нашей школы прозвали фригидной, кричали это вслед, посмеивались за спиной. Крайне неразумно после подобного инцидента лишаться невинности с ее бывшим парнем.
Неплохо было бы исчезнуть.
Об этом я думала сейчас, не зацикливаясь на том, что ладони касаются не горячей кожи, а латекса, и глаза, хоть и не крепко зажмурены, но полуприкрыты. Так охуительно хорошо, хоть после и больно сидеть – еще несколько дней назад, и так до горечи в горле омерзительно – сейчас, под жужжание вентилятора и крик ворон.
– Я совсем забыл показать тебе подвал! – в его голосе прозвучало столько болезненного энтузиазма, а я была занята лишь тем, чтобы стереть сперму с тела собственным платьем, не замарав чужого постельного белья.
«А вот так начинаются все фильмы ужасов, где девушек насилуют и убивают, или сначала убивают и потом насилуют» с ужасом подумала я.
– Я не хочу спускаться в подвал, – попугаем повторяла я, сжимая в руке мобильный телефон и то и дело одергивая липнущее к еще влажным бедрам платье, словно это помогло бы высушить его в кратчайшие сроки. – В нашем полно крыс и, возможно, его затопило.
Майкл меня не слушал.
Боже.
Господи, помоги.
– Ты что-то сказала? – он резко обернулся и хищным взглядом оглядел мое лицо, точно видел впервые в жизни.
– Н-н-нет, – заикаясь, выдала я и для пущей убедительности отрицательно покачала головой. – Ничего.
– Уверена? – его неуместная ухмылка вызвала у меня раздражение.
Я кивнула.
Треск ламп накаливания в подвале еще хуже жужжащего вентилятора и горячих потоков спертого воздуха в лицо. Внизу стоял запах сырости и спирта, как в процедурном кабинете.
Что-то испугало меня в тот момент, когда осталась позади последняя ступенька и предстояло осмотреться вокруг. Не исключено, что добрую службу сыграл последующий раскат грома, от которого разве что стены не задрожали. Здесь все в памяти смазано: я попятилась назад, размахивая телефоном в руках, городя околесицу о позднем часе и звонке брата, затем побежала назад, крепче хватаясь за пыльные перила. Должно быть, мой первый и последний театральный перформанс получился убедительным, ведь Майкл перестал возражать, лишь раздраженно следил за происходящим.
– Я совсем забыла, что мне нужно встретить брата, – напропалую врала я, пытаясь дрожащими пальцами завязать шнурки роликов между собой, – Что-то со связью, думаю, наверное, повредились какие-то линии.
Все еще ни слова об отъезде.
Бездумно закинутые на плечо ролики грязью колес перепачкали ткань платья, и без того нуждавшегося в большой стирке. Мне хотелось обнять его, как одну из тех школьных подруг на прощание, когда вы обе прекрасно осознаете, что дальше ваши дороги расходятся и вряд ли пересекутся. Однако Майкл, точно почувствовав или предугадав, что будет дальше, отстранился еще до того, как я протянула руку в его сторону.
Так делает Джейк, когда мама пытается к нему прикоснуться.
– Мне, правда, жаль, – вторила я. – Но уже поздно.
Он ничего не сказал, скривил губы в подобие улыбки и распахнул дверь, точно сдерживаясь, чтобы не сказать вслух: «А теперь убирайся».
Дождь не стихал ни на минуту, когда я выбежала за порог и интуитивно вобрала голову в плечи, ощущая, как ткань моментально прилипла к спине. Майкл смотрел мне вслед еще с минуту, а после с силой хлопнул дверью.
Я хотела обернуться еще пару раз и махнуть рукой, щурясь от воды, льющейся в глаза, но побежала вперед, опустив взгляд на перепачканные грязью ноги в резиновых сандалиях, хлюпающих по земле. Желание сбежать подальше было слишком велико.
Дома с порога чувствовался запах разогретой пиццы с пепперони, перебивающий едкий запах жидкости для снятия лака, слышались голоса ведущих ток-шоу. Мама сидела на большом кресле, закинув одну ногу на пуфик, и пыталась накрасить ногти. Тщетно, судя по количеству окрашенных в розовый цвет ваток на полу. Она повернула голову, мельком взглянув на меня, чтобы удостовериться, что никто чужой не застал ее в неподобающем виде, и изумленно открыла рот.
– Ты вся мокрая! Не знала, что там дождь, – мама прищурилась и посмотрела в окно, а после добавила:
– На столе пицца, но она немного пригорела по краям. Ничего?
– Не страшно, – дрожащим голосом отозвалась я, чувствуя, как вода стекает на пол, где тут же образовалась приличных размеров лужа. – Пойду, переоденусь.
Мама лишь промычала в ответ и прибавила звук на телевизоре, словно отгораживаясь не только от меня, но и от погодных условий за окном.
Мокрое платье сразу же отправилось в мусорное ведро. Я дважды вымыла волосы и намеревалась сделать это в третий раз, выдавив больше нормы шампуня, но взбив в руках пену, растерла содержимое по телу и медленно опустилась на дно ванной. Только сейчас, сидя под тонкими струйками воды, закрывшись от окружающего мира длинной шторкой, местами тронутой грибком, я почувствовала себя защищенной. От взглядов непрошеных гостей, непогоды, дома и Майкла. Особенно от него.
Неизвестно сколько времени я провела, сидя в ванной, но, когда решилась отдернуть штору, стены и зеркала уже запотели. Юркнув в свою комнату, я заперла дверь и для большой безопасности подперла ее стулом.
Заснуть под нестихающий шум дождя я не смогла, даже наплакавшись. В голову постоянно лезли глупые мысли вплоть до такой, что тот дом меня проклял, стоило переступить порог. Ночь прошла в бесконечном сборе вещей и сортировке их между коробками с надписями «ЗИМНЯЯ ОДЕЖДА», «ТУФЛИ», «КНИГИ».
Сон пришел только с рассветом, когда дождь постепенно превратился в морось, а после и вовсе прекратился.
Следующие несколько дней все СМИ твердили о превышенной норме осадков, которой не наблюдалось последние полвека, жаловались на повреждения и затопленные улицы, а после выяснилось, что пропала десятиклассница из пригорода. Я ее знала, она училась в моей школе и метила на место редактора школьной газеты. Тело нашли через пару дней около бензоколонки, без сердца и органов брюшной полости.
Это была последняя новость, которую я прочитала о Лос-Анджелесе, прежде чем изменила город в настройках, надеясь огородить себя от происходящего дерьма на ближайшие годы.
В частности, от Берро Драйв.
Paupieres baissees, visage gris
Surgissent les fantomes de notre lit
On ouvre le loquet de la grille
Du taudis qu’on appelle maison
Protect me from what I want
Protect me
Опущенные веки, серое лицо…
Внезапно появляются призраки в нашей постели…
Открывается задвижка решетки
Этой конуры, которая называется домом…
Защити меня от моих желаний
Защити меня
– Placebo – Protege-Moi
__________________
* Квады – четырехколесные ролики или же “ретро” ролики
Берро Драйв, где-то была упомянута, как название улицы, где расположен Дом-убийца в сериале. В реальности он расположен на Westchester Place.
========== 3 – Every man desires ==========
Учеба в университете мне нравилась.
Я вообще любила учиться и узнавать что-то новое. Литература, американская история, социология, английский и испанский языки. Мне нравились и точные науки, например, формулы по физике всегда завораживали, хоть я ничего не смыслила в исписанной мелом доске. Химические соединения и реакции тоже ничего, но тесты я писала отвратительно.
Зубрежка мне не удавалась, но стоило кому-то сказать что-то интересное, либо обыденное, но интригующим тоном, я моментально это запоминала. Вот одна из основных причин, почему мне захотелось стать репортером.
Хорошая память, понимание психологии человека и умение придавать услышанному ранее и собственным рассуждениям облик на бумаге. Много ли нужно для успешного журналиста?
Потратив в Новом Орлеане почти три года на совершенствование своих журналистских умений в школьной газете, в выпускной год в Лос-Анджелесе я сразу дала понять, что место главного редактора должно стать моим.
Еще одна зарубка на память – ты можешь быть хуевым писателем, художником или актером, но если умеешь себя преподнести, то окружающие это сожрут и не заметят.
По результатам проведенного студентами опроса выпускники Новоорлеанского университета нечасто сталкивались безработицей, что немаловажно, и всегда добивались высот, подчеркивая, что занять кожаное кресло руководителя можно и без «Лиги плюща».
«Не все умные люди едут в Новую Англию!» – так гласил заголовок статьи, написанной третьекурсницей, которая уже заполучила колонку в газете. Ее печатали в каждом выпуске, и этим она, сраная выскочка, побила рекорд прошлой выпускницы, что числилась в штате местной газеты в последний год.
Все эти успешные выпускники были кем-то вроде наших кумиров, думаю, каждая из студенток в глубине души хотела увековечить свой выпуск и отличиться, стать живой легендой. Я уж точно хотела.
Дело в том, что я тщеславна, не скрою. Думаю, что даже слишком, и это в итоге повлияло на мою дальнейшую судьбу. Мне всегда хотелось большего. Я сравнивала с остальными свои возможности и умения, и всякий раз приходила к мнению, что могу стать лучшей. Не просто казаться самой умной на потоке, а-ля «Мисс-я-знаю-как-устроен-мир», а действительно превращать мечты в реальность.
Любовь к состязанию, дух соперничества навязываются в школе, амбиции и вера впитываются с молоком матери. В этом плане я была образцовой американкой, не сдавала позиций, но класса до восьмого не показывала этого. Я намеренно утаивала свои сильные стороны от врагов, коими считала весь свой класс в Шугар-Ленд, хотя иногда моя скрытность была вызвана и банальной стеснительностью. Теперь уже сложно сказать, но факт оставался фактом. Я стремилась к большему, и университетская жизнь была для меня не еще одной ступенью перед этапом бесконтрольного размножения вкупе с выпечкой пирогов и утюжки рубашек будущего мужа. Я не собиралась обрекать себя на роль домохозяйки, скрашивающей свое жалкое существование верными подружками «Маргаритами».
У меня было желание написать статью, а еще лучше провести независимое расследование. Желательно сделать это на первом курсе, чтобы на втором курсе опубликовать ее и за счет этого поднять средний балл, получить дополнительную стипендию и стать новой легендой. Но мне мало было написать статью и опубликовать ее на сайте университета, который просматривают разве что абитуриенты и администраторы сайта. Я хотела продать материал какому-нибудь изданию или же редакции.
Разве это не стало бы поводом для гордости? Ведь посредственные журналисты, которых я хотела оставить позади, имеют портфолио, наполненное лишь публикациями в университетских газетах, парочке местных (в лучшем случае) или нечитаемую колонку воскресного выпуска на последней странице.
Я думала о том, что если бы у меня будут дети, то я смогла бы показать им свои реальные достижения, а не сшивала старые футболки в лоскутное одеяло в качестве приданого для дочери.
Дело оставалось за малым – найти тему. В целом люди, как я заметила, стали меньше читать, переходили на небольшие тексты в интернете или в социальных сетях, предпочитая, чтобы информацию им клали в рот уже пережеванной – ни одной лишней буквы. Печатные издания банкротились и закрывались. Поэтому тема моей статьи должна быть свежей и не затасканной. Самое забавное, что в такой ситуации, прекрасно осознавая нынешнее течение дел, тысячи студентов все равно шли по специальности коммуникаций, будто бы не понимая, что за будущее их ждало. Телик в этом плане выигрывал, его продолжали смотреть, хотя большинство новостных программ когда-нибудь, думаю, переместятся в интернет. Уже сейчас почти все выпуски находятся в свободном доступе хоть во время эфира, хоть после.
С соседкой по комнате мне повезло, как и с сокурсницами. Все как одна амбициозные, знающие, что хотят получить от этой жизни, наглые и жадные до хорошего траха, алкоголя и рок-н-ролла. Мне кажется, что сейчас сложно быть женщиной – раньше мы соперничали с мужчинами, доказывая, что сделаем все лучше, а теперь со всеми сразу, вылезая из кожи вон, чтобы выжить в мире чертовой конкуренции.
Мы сдружились к концу первой же недели и стали скорее даже собутыльниками, нежели подружками и сестрами. Есть даже опрос (не удивлюсь, если он проведен нашими выпускниками), где взрослых людей спрашивали о количестве их друзей, и чем старше была возрастная категория, тем больше людей склонялось к варианту «затрудняюсь ответить».
В поисках вдохновения, новых знакомств, хорошего секса и ярких воспоминаний каждые выходные мы погружались в пучину безумия, пустого и блестящего, как стекляшка. Как, в сущности, и весь наш мир. Не то чтобы это приносило мне уйму удовольствия, но скоротать время удавалось.
Мы пили из пресловутых красных одноразовых стаканчиков, что всегда были многоразовыми, старались не прощелкать клювом, когда алкоголь был не из дешевых, играли в карты, но чаще в рулетку, передавая друг другу на языке таблетку экстази (косяк – ребячество!). Растворяясь в химическом веселье, или же хихикая с чьих-то расширенных, напоминающих бездну зрачков, мы ошибочно думали, что всегда будем такими и будем жить вечно.
Это был мой третий Хэллоуин, когда вместо игр в «конфеты или жизнь» или «сладость или гадость» я пропадала на дурацких костюмированных вечеринках. «Дурацкими» они были по той причине, что большая часть девчонок, а иногда и парней приходила в одинаковых костюмах, которые можно предугадать по недавно вышедшему в прокат фильму. Например, все могли одеться в костюм Женщины-кошки или Бэтмена, полагая, что будут самыми оригинальными, но в итоге выглядели комично. В детстве к выбору костюма на Хэллоуин относились серьезнее, а потому и шанс, что три ребенка в одинаковых нарядах постучат в вашу дверь, был приближен к нулю. Конечно, самые ленивые девочки останавливали выбор на «ведьмах», а после вырастали и на каждый «День всех Святых» надевали короткие платья, стриптизерские туфли и красили губы красной помадой, на все вопросы отвечая, что сегодня они – дешевые проститутки/нимфоманки/падшие женщины.
Так, на вечеринке вы всегда встретите Мэрилин Монро, медсестер-нимфоманок, парочку вампиров и ведьм.
Мой последний костюм на школьный Хэллоуин – перевоплощение в Мию Уоллес*. В буквальном смысле. Еще бы час подобной вакханалии и мне потребовался бы адреналин в сердце.
В это тридцать первое октября планировалось повторить прошлогодний триумф, но в полдень зарядил ливень, смывая не только дорожную пыль, но и желание идти под дождем во Французский квартал и веселиться в промокшем наряде.
Поэтому первый Хэллоуин в университете было решено провести за закрытой дверью комнаты. Такое решение поддержала и моя соседка – Фиби. Что она, что я лежали на своих кроватях в темноте, ленясь включить освещение, и уткнувшись в мобильные телефоны, отбрасывавшие свет на наши лица. Периодически Фиби поворачивала голову в мою сторону, чтобы показать на экране телефона, какое «веселье» мы пропускаем из-за собственной лени, или очередной предсказуемый костюм.
Через полчаса, когда шум дождя стал действовать на нервы в звенящей тишине, я поместила ноутбук в ногах, надела наушники и включила на полную громкость музыку, заглушая внешний шум, и стараясь не думать о том, как это отразится на моих барабанных перепонках. Плейлист не обновлялся, наверное, года с две тысячи одиннадцатого, когда папа подарил мне новенький айпод на рождество. До этого в моем распоряжении были его старые плееры, с которыми вечно что-то случалось.
Песню, под которую первый раз напилась и под которую согласилась лишиться девственности, я по понятным причинам пропускаю. Зачем ворошить прошлое?
Пара перепетых другими музыкантами песен напоминают о последних школьных танцах, когда всюду кричали раскрасневшиеся от выпивки выпускники с помятыми бутоньерками на руках, а хилые динамики содрогались от музыки. Следующим утром голоса совсем не было – последствия выкриков «Ты слишком хороша, чтобы быть правдой; Не могу оторвать глаз от тебя!»**
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что думаю о Майкле. Это было впервые после того, как мой самолет оторвался от взлетной полосы, оставляя позади Международный аэропорт Лос-Анджелеса, однотипные коттеджные поселки, знаменитые буквы «Голливуд» и мамин дом в пугающей близости от особняка на Берро Драйв. Если вычеркнуть нашу последнюю встречу, то мы хорошо провели время, ведь так?
Мне резко захотелось ему написать, задать до тошноты банальное «как ты» и поддаться легкой ностальгии. Я думала, что так и сделаю, когда закончится тягучая строчка из «Ящика с приданым» с просьбой предоставить повод для любви и повод быть женщиной.*** (Не исключено, что могу передумать, если снова увижу его лицо.) Солистка умолкла, а вместе с продлившейся не больше трех секунд тишиной пришло осознание того, что я понятия не имею, как найти его в социальных сетях. Ни фамилии, ни точного возраста, не говоря уже о дате рождения, ни названия школы. Сколько Майклов на весь Лос-Анджелес? Пять тысяч? Десять? Двадцать? Майкл не такое уж и редкое имя, чтобы быть уверенной в успешном результате поисков. Во всех школах, где мне выпала учесть побывать, училось по пять-шесть человек разной возрастной категории с таким именем.
Удивительно, но у меня даже не записан номер его телефона, и я вообще сомневаюсь, что тот у него был. Ни совместной фотографии, ни номера, ни страницы в социальных сетях. Крепко зажмурившись, я отчаянно постаралась вспомнить его лицо, но без толку – в памяти всплывали лишь размытые черты.
Из страдальчески-ностальгического транса меня вернула соседка по комнате, запустив мне в лицо подушкой и вынуждая уменьшить громкость, а потом и вовсе снять наушники. Фиби уже оставила свое увлекательное времяпрепровождение и щелкнула выключателем, наполняя комнату теплым желтым цветом.
– Кики устраивает вечеринку, идешь?
Щурясь от света, я поднялась на локте и пожала плечами, для пущего эффекта наморщив нос и демонстрируя этой гримасой свою лень. Переодеваться из растянутого джемпера и спортивных штанов, безобразно лоснящихся на коленках, в самом деле, было невмоготу.
– В этом?
– Это частная вечеринка в комнате. Всем похуй, – она похлопала себя по бедрам, обтянутым лосинами, как бы показывая, что можно не доставать из пыльных закромов свои наряды.
***
Когда мы пришли в комнату, что располагалась этажом выше, девочки уже зажигали свечки-таблетки, расставляя их по всем горизонтальным поверхностям. Все бы хорошо, но жечь свечи, как и курить в комнатах, нам было запрещено сводом правил наравне с распитием алкогольных напитков и употреблением наркотиков. Тем не менее, ежедневно эти правила нарушались большинством студентов.
Кики вздрогнула, замерев с зажигалкой в руках, когда к нам присоединилась еще две девчонки с тридцать второй комнаты. Ее раскрасневшееся от дешевого розового вина лицо в свете свечей казалось по-детски припухлым. Соседка Кики – Фей, темнокожая футболистка, выбившаяся из команды запасных в основной состав, почти сразу же похвасталась, что в школе у нее было прозвище Фей-забей.
– Хорошо, что ты принесла минералку, – сказала она, заприметив в моих руках две бутылки – «Эвиан» и «Перье» – среднюю и поменьше. – Не будем умирать от похмелья.
– Там водка, – развеяла я ее надежды, но почти сразу получила уважение и очки на свой счет от остальных.
Добыть что-то крепче вина и пива, когда ты в рядах первокурсников и знаешь только тех, с кем посещаешь лекции и дополнительные классы, довольно затруднительно. У меня были связи, если, конечно, связями можно считать знакомство со старшеклассником нашей школы. Он был глупым и с трудом сдал выпускные экзамены и, не собираясь продолжать образование, устроился в небольшой магазинчик, в котором отсутствовали камеры видеонаблюдения.
Парень стал местным героем, так как мог продать что угодно без ID, если видел тебя в лицо пару раз. Что ж, всем хочется получить место в истории!
Мы довольно быстро напились, закусывая исключительно шоколадным драже и каким-то отвратительным пресным печеньем. Выяснилось, что рассказывать страшилки, будучи пьяным – дело провальное. Кто-то постоянно смеялся, переспрашивал и терял нить событий еще в начале, нарушая устрашающую тишину шуршанием конфетной обертки, найденной в тумбочке.
– Давайте вызывать духов, – предложил кто-то из тридцать второй комнаты. – Узнаем, что на ужин в аду, поболтаем.
– У меня нет доски Уиджа, – разочарованно произнесла Кики. – Я оставила ее дома, говорила же, она пугает меня.
– Кусок фанеры с буковками? – засмеялась моя соседка, прислонившись спиной к кровати, вытянув вперед ноги. – У меня в роду были цыгане, и тетка считает себя одной из них. Она знает уйму гаданий – магия крови и все такое. Всегда таскает с собой пару колод Таро.
– Погадай мне, – почти взвыла хозяйка вечеринки, сложив руки в молитвенном жесте. – Пожалуйста, мне никто не гадал никогда!
– Ты меня слышала? У меня тетка знает гадания, а я нихуя не знаю, хоть у меня и есть колода и книжка, толку мало.
– Потому что мало практики, – присоединилась Фей. – Давай, погадаешь нам, даже если и не сбудется, то мы хотя бы повеселимся, да? Сегодня же мистика витает в воздухе, чувствуете? А мы только сидим и пьем, а раньше ведь собирали конфеты.
Мистики и близко в воздухе не ощущалось, зато, несмотря на открытое окно, в комнате было накурено и чувствовалась вонь грязных носков, прямо как в школьной раздевалке.
Под натиском уговоров Фиби согласилась принести Таро. Ее покачивало из стороны в сторону как моряка на палубе в шторм, но под дружные ободряющие выкрики она зашагала куда увереннее. Я осушила бутылку «Перье» и посмотрела в окно. В грязном стекле, сплошь укрытом чужими отпечатками пальцев, отражалось пламя нескольких маленьких свечей.
Фиби, конечно, поскромничала насчет колоды и книжки, потому что открыть дверь самостоятельно не смогла – руки были заняты, и ей пришлось постучать коленом. Она принесла две книжки с многообещающим названием «Таро для всех» и «Самоучитель по Таро», четыре разные колоды и мешочек с рунами, которые, как она сказала, были в процессе освоения.
Пока все наблюдали за гаданием, вздыхая, когда очередная карта переворачивалась рубашкой вниз, я пыталась осилить первую главу самоучителя, посвященную правилам гадания. Потерять зрение и повредить барабанные перепонки к двадцати пяти – почему бы и нет. Не то из-за водки, не то из-за плохого освещения, я снова и снова сбивалась, и мелкие буквы расплывались по страницам, оставляя только слова, напечатанные жирным шрифтом: «Кверент», «Пентакли», «Мечи».
Фиби гадала только на старших Арканах, используя самые примитивные расклады, где количество карт не превышало десяти, и считывала расшифровку каждой карты, сверяясь с книжками. Хозяйка вечера раз пять в разных формулировках пыталась выяснить, сложатся ли ее отношения с каким-то парнем по имени Лесли.
– Он самый красивый на испанском, – влюбленно прошептала она, отыскивая за пару секунд его фотографию на своем телефоне.
Смотря на нее я размышляла о том, что если бы большинству женщин выпала возможность вкусить плод с дерева познания или задать любой вопрос и получить честный ответ, они скорее бы предпочли узнать о своей дальнейшей судьбе и личной жизни, чем поддались философским рассуждениям об устройстве мира.
