Текст книги "Дьявол в деталях (СИ)"
Автор книги: thewestwindchild
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Еще одно утро.
Они все еще друг друга ненавидели. Я смаковала безвкусную воду, наслаждаясь шоу, упиваясь их раздражением. Идиотка Мэллори заявила, что следует выйти наружу. Как прекрасно! Просто прелесть! Какое-то подозрительно идеальное утро.
Я понадеялась, что они взбунтуются и свалят отсюда нахрен, и тогда наступит покой и относительная тишина, нарушаемая только музыкой. Последние две недели играла композиция «Время в бутылке». Мне она нравилась. Надеюсь, что наши «диджеи» свыше оставят ее еще на пару месяцев.
Стоило послышаться стуку трости, их азарт сразу же поубавился. Они боялись Венебл, наверное, сильнее, чем смерти, хоть разницы между сколиозницей и костлявой практически не было. Наверное, Мэллори опасалась, что получит тростью по своему невыразительному лицу. Я бы отказалась от еды на неделю, чтобы сделать это вместо Венебл.
У нее было объявление. Когда Вильгельмина говорила, что у нее есть для нас новость или объявление, бессмысленно было ждать и надеяться на что-то хорошее, но таков уж человек – вера в добрые известия искрой вспыхивала в подсознании каждого. Но искра не значит, что будет пламя.
Это был наш последний завтрак. Иви прокомментировала это как эффективную технику похудения, и они снова сцепились между собой, перекрикивая глупую и напыщенную (как сама Дайана) речь.
– Я достаточно сильный, чтобы воткнуть эту вилку в твою шею, – завопил Галлант, размахивая столовым прибором в воздухе.
Это уже по моей части.
Я глупо улыбнулась, промокнув губы салфеткой. Не скрою, мне стало нравиться присутствовать за завтраком и являться словно бы частью какого-то большого телешоу со скрытыми камерами.
Меня стало забавлять происходящее из-за прогрессирующего сумасшествия? Или потому, что я последовала старому завету – «Не можешь изменить ситуацию – измени свое отношение к ней» или совету Ганди, который уже озвучивала Майклу?
Я склоняюсь к последнему. Признавать сумасшествие все-таки не хочется.
Когда Галлант кинул тарелку в стену, я удивилась. Что-то новенькое. Последующая мысль была лучше. Тарелки керамические, осколки крупные и несколько из них можно будет подобрать. Настроение улучшилось. Зачастую я ощущала себя ребенком, мое эмоциональное состояние было соответствующим. Забрать порцию парикмахера, словно стащить еще одну шоколадную конфету на глазах у взрослых?
«Что ты сделаешь? Пристрелишь? Стреляй!»
А потом снова раздался сигнал тревоги. Хвала небесам, что не нарастающий. Комната залилась алым светом.
Я думала, что за прошедшее время нашла в себе силы забыть это, звук больше меня не испугает, не заставит кричать; но стоило ему наполнить пространство, как я прижала ладони к ушам и зажмурилась, словно опять оказалась в платяном шкафу.
Не кричи, – прошептала я самой себе. – Не кричи, не кричи. Все хорошо. Все в порядке. Все хорошо.
Нам велели разойтись по своим комнатам и подумать над поведением. Второе, конечно, не произнесли вслух, но это подразумевалось. Я оставалась в столовой до последнего, выжидая, пока уйдет Венебл, чтобы подойти к осколкам. Кубик оставался таким же, думаю, их пичкают чем-то, чтобы они не таяли и не теряли формы. Крупный осколок я подумывала забрать с собой, но его нигде не спрячешь.
Я забрала нож со стола Галланта и спрятала в другой чулок. Плевать, что ему после этого скажут. Лезвие приятно холодило ногу.
Энди сказала поспешить, если я не хочу быть обнаружена кем-то еще из «всевидящих», следивших за каждым нашим поступком. Мне всегда было интересно, где они живут, почему не едят с нами за одним столом, лишь появляются, будто извне, чтобы отвесить оплеух.
Я разделила с Серой свой второй завтрак, разрезав кубик на две части. Ее глаза, большие и круглые, точно у рыбы, засверкали, будто бы я подарила ей браслетик дружбы.
В комнате я припала к дверному проему, оставив небольшую щель, чтобы вслушиваться в происходящее за ее пределами. Спешно прошла какая-то Серая, кажется, Мэллори, наверное, побежала успокаивать Коко. В руке я сжимала вилку, готовая ударить сразу же в горло кому угодно. Если это «чудища» с поверхности – несчастные уцелевшие в радиации, то это их остановит. Они, по идее, слабее нас. Нож – крайний случай. Чтобы перерезать им глотку, придется попотеть. Одноразовые в забегаловках и то, наверное, острее.
Автоматические двери, ведущие в заветную комнату, захлопнулись. Кто-то вошел. Если бы это были каннибалы-головорезы, то они бы выломали дверь и передвигались шумно. Я различила шаги одного человека, возможно, это была Кулак. Мид двигалась практически бесшумно. Может, кто-то ранен, но это не волочение ног по земле.
Я сняла обувь, вынула из чулка нож и всунула в рукав платья, согнув левую руку. В коридоре никого не было, все послушно затаились в комнатах. Я прошла до первого же пролета, скрываясь в неосвещенном углу, откуда открывался скудный обзор на нижний этаж. Ступни мерзли в тонких чулках, если неподвижно стоять на одном месте. Здесь идти – меньше одной минуты, но я все еще слышу шаги. Может, время для меня стало течь быстрее?
Милостивый Боже… Мне захотелось помолиться и попросить прощение за прегрешения, но вовремя себя остановила. Я ни в чем не виновна перед Ним или кем-то еще. Свое уже получила сполна.
Шаги становились громче. Я затаила дыхание и прижала ладонь ко рту – слишком громко дышу. Следовало бы вжаться в стену, а не высовываться, чтобы лучше разглядеть чужака. Чужака ли? Со спины не разберешь. Светлые длинные волосы и черная накидка не позволяли с абсолютной уверенностью определить пол человека. Сомнения всегда оставались. Они – часть нашего существования.
Но есть Энди. Она и еще один Серый закрывали двери, которыми никто не пользовался уже довольно давно, отделяющие холл от гостиной, где собирались преподаватели школы Готорна для выдающихся юношей. Это не хорошо.
Прорицание, вот как это называется.
Я вышла из укрытия, надеясь, что сейчас Энди поднимет глаза наверх, хоть за Серыми этого и не наблюдалось. Они привыкли опускать глаза или смотреть только перед собой. Вертеть головой во все стороны, подмечая каждую деталь – прерогатива Лиловых. Мне везет. Энди по какой-то причине посмотрела вверх. Контактировать открыто нам запрещено, если они заняты делом, а потому я произношу одними губами единственный вопрос: «Кто это?». Она чуть повела плечом и прикрыла глаза. Так мы договорились отвечать «да» или «нет». Ее жест – нет. Она не знала. Взглядом я указала на неосвещенный пролет. «Нужно поговорить». Энди повторила свой отрицательный жест. Мне кажется, что это прозвучало слишком громко, хоть в тишине не слышно ничего, кроме шелеста мягкой тряпочки для полировки.
Что происходило за дверью – загадка.
Когда Серый ушел, она сдалась. Нет уверенности, что он доложит на нас, но рисковать все же не стоило. Любой способен на многое, чтобы спасти свою шкуру, если будет грозить опасность.
Говорить – риск. Громко или тихо – не имело значение. В тишине любой голос различим, а потому мы стоим близко к другу. Очень близко, я различаю запах ее волос, а не только моющего средства.
«Не женщина, мужчина», «не представился», «его ждала Венебл».
Бесполезная информация. Внизу послышались шаги, но дверь, кажется, не открывалась. Мы бы услышали. Энди струхнула и нырнула во тьму пролета. Я предпочла еще с минуту потоптаться на одном месте, а после вернулась в комнату, прижимая ладонь к горлу.
Мне не о чем беспокоиться. Нужно бы подпереть дверь. Кровать слишком тяжелая, шкаф – не вариант. Мне не о чем волноваться.
Следующие дни я не выходила из комнаты, пока не слышала голос Коко или Эмили. Уходить после обеда тоже не спешила, выжидая какую-нибудь компанию, чтобы вернуться обратно. Я понимала, что это абсурд и мне не семь лет, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось ошибаться, но, как мы уже выяснили, стратег из меня никудышный. Чаще всего то, чего опасаешься в итоге случается.
Я не уверена, что опасалась этого.
Сегодня у нас ленч, но никаких казней не было и за столом, кажется, присутствовали все. Привычных кубиков нет, снова расставлены пиалы.
– Я отказываюсь есть тварей, у которых нет ног или их слишком много, – подавлено произнесла Вандербилт, поглядывая на супницу с кусочками… змей. Они казались резиновыми. Бульон подозрительно алого цвета.
– Не хочешь – не ешь, – отрезала Мид. – Никто не заставляет.
Я мгновенно отодвинула от себя тарелку.
Дайана заговорила о нужде и благодарности дарам земли. Еще немного и я вылью эту дрянь на ее белоснежную блузку. Иви принялась расхваливать суп из тушеной змеи, который ела с Джиной Лоллобриджидой. Я попыталась представить, как пишется фамилия последней, мысленно рисуя в воздухе линии, из которых появляется невидимая заглавная буква «Л». Галланта затрясло, и он закрыл лицо руками, якобы потирая уголки глаз.
Венебл застучала тростью, восстанавливая дисциплину за столом, а после выплюнула:
– Ешьте.
Еще б сказала: «Подавитесь».
Собравшись с духом, я решила вернуться обратно к себе. От вида пресмыкающихся мне не по себе. Меня хватило на четыре шага, как кто-то по-девичьи высоко взвизгнул, опрокидывая пиалу на пол. Две шипящие змеи ползли навстречу друг другу с разных концов стола.
– Я о них позабочусь, – произнесла Мид с невозмутимым лицом, откладывая в сторону салфетку, укрывавшую ее колени.
Одной змее прострелили голову, другую добили резиновой дубинкой, пока кто-то из Серых принес нож для разделки мяса. Я завороженно смотрела за тем, как нож рассек воздух, а после разрубил рептилию пополам. От вида внутренностей и крови, что напоминала бульон в пиале, меня затошнило.
Девчонка Вандербилт снова вызвала у себя рвоту, надавив двумя пальцами на язык. Снова бесшумно. Маленькая скрытная булимичка.
За пару часов перед коктейлями другая Серая сказала, что меня ждут в музыкальной комнате, а после исправилась на «нас». Я попросила передать, что отвратительно себя чувствую. На это, конечно, никто не повелся. Ублюдки.
Ждать Мид долго не пришлось, но я успела спрятать книгу в шкаф, в особый тайник.
Большую часть времени книгу я носила с собой, помещая под корсет, или держа у живота, придерживая на добром слове или плотно прилегающей к телу резинке панталон. Мест для прогулок у нас не так много, чтобы испытывать уйму дискомфорта, а потому я уже привыкла. Как если бы я проносила учебник на экзамен или лабораторную. Поначалу щекочет нервы, но после привыкаешь. Тайник в шкафу – мое личное изобретение. Каждое платье имело или кринолин, или нижнюю юбку, или все сразу. На одной юбке я связала края между собой и сверху укладывала книгу. Несовершенно, конечно, но лучше, чем прятать под подушками или матрасом. Не так очевидно.
Сейчас Мид не вступала в дебаты и не церемонилась. Я тоже не сотрясала воздух, напрасно взывая к справедливости, к тому, что они не имеют права. Здесь ничего не имеет значения. Мы обменялись односложными бессмысленными фразами, будто для уточнения:
– Идешь?
– Нет.
– Отлично.
За ее спиной показался один из вечных псов, который сгреб меня в охапку, предварительно заткнув рот ладонью. Венебл стыдно за меня, я – позор этой станции, я – неизменная любимица сезона, что знакома каждому по отвратительному поведению и дурной репутации.
Пока меня волокли вниз, я растеряла туфли, а нож провалился в чулок. Такое происходит уже не в первый раз и любое сопротивление бесполезно, но я все равно попыталась ударить этого мудака. У коридора, что вел в музыкальную комнату, уже поджидала другая Серая с моими туфлями в руках. Какая преданная собачка! Так и хочется кинуть ей косточку.
Меня усадили на кожаный диван рядом с Иви и несчастным влюбленным дурачком, поглядывающим в сторону подружки, прижатой к углу диванчика коленом Галланта. Он похабно и нарочито широко раздвинул ноги. Мне жалко девчонку, но я бы с большим удовольствием поменялась с ней местами – позади меня стояли все охранные псы-подпевалы Венебл. Последняя же обнаружилась у камина, истязаемая эмоциональным возбуждением. Она смотрела вперед, поглаживая набалдашник трости. Серые оккупировали второй этаж по периметру. Энди нервно поглядывала на Венебл и в дверной проем, пытаясь увидеть кого-то раньше главной. И она туда же.
Я наклонила голову к коленям, закрыв лицо руками.
– А ну, – Мид вошла последней в комнату и сразу же набросилась на меня, схватив за плечи, – сядь прямо!
Почему бы ей не ударить Галланта по яйцам, заставив сомкнуть ноги? Поздно, он догадался сам и выпрямился, опасаясь, что и его сейчас будут жучить, как школьника. Нечего отнимать возможность унижения любимого внука у бабули!
Когда послышались шаги кого-то еще, я закрыла глаза и опустила голову вниз, держа плечи расправленными. Мне как никогда хотелось ошибаться, а после смеяться над своей глупостью, прорицанием и интуицией.
Венебл подвинулась; я услышала, как она отошла куда-то, точнее ее выдала трость. Кровь застучала в висках, я бросила взгляд на руки – кончики пальцев предательски дрожали.
Момент истины, час расплаты, бла-бла-бла.
– Моя фамилия Лэнгдон и…– дальше я уже не слушала.
Большего мне не надо, достаточно. Что и требовалось доказать. Так говорят в математике, миссис Керн? Что и требовало доказать. Понятно, кто вешает им лапшу на уши, кто водит за нос.
Я посмотрела на деревянный кофейный столик, а после перевела взгляд на собственную пышную юбку. Ногтем мизинца провела длинную горизонтальную линию. Всегда забавляло, когда я могу видеть эти линии, а остальные – нет. Как прекрасно жить в мирке в своей голове! Указательным пальцем, покрытым невидимыми чернилами, я принялась выводить буквы на подоле юбки.
М о я ф а м и л и я Л э н г д о н.
Заглавная буква «Л» показалась мне очень красивой! Сразу захотелось похвастаться обладателю фамилии. Как много завитков можно воплотить в одной лишь букве!
– … Святилище уникально.
Мне стало смешно. Сколько раз он отрепетировал, чтобы произнести эту чушь? В воздухе почувствовалось напряжение. Теперь-то они друг друга перережут еще раньше, чем в дверь постучатся каннибалы. Или кто там уже дышит нам в спину?
– Почему у нас нет данных об этой системе? – вмешалась Мид. Как же грустно быть в чем-то непросвещенной.
– Это секретные данные.
Я закрыла рот рукой, почувствовав, что еще немного и начну нервно хихикать. Секретные данные! Настолько секретные, что даже не существуют. Возможно, я ошибалась и какое-то псевдоубежище, которому сию минутно дали название Святилище и вправду существовало, но присутствующим это вряд ли бы помогло. Уничтожить людской род, чтобы после спасать единицы выживших? В этом так много смысла и противоречий.
– Кооператив разработал уникальную и скрупулезную технику допроса. Мы называем ее «кооперация».
Или «я же мудак и копаюсь в ваших мозгах».
– Что это за хренотень? Я и так заплатила за билет сюда и больше никак «кооперировать» не собираюсь.
Я засмеялась. Это было смешно. «Больше никак «кооперировать» не собираюсь!» Очень смешно. Тимоти ткнул меня локтем в ребро, Иви нервно покачала головой, продолжая обмахиваться веером, мол, «Бедняжка совсем свихнулась. Что с нее взять?».
– Тогда не приходи на допрос. Останешься здесь и умрешь.
Вот это по мне! Вот развлечение что надо! Выдохнув, я успокоилась и смахнула невидимое предложение с юбки, чтобы прописать: «Здесь и умрешь». Крича и цепляясь за складки, буквы всеми силами пытались удержаться и вновь стать едиными словами. Красивая (как и обладатель фамилии) «Л» покатилась куда-то вниз.
– … Не все потеряно. Выпьете вот это. Спустя минуту вы уснете беспробудным сном.
Последние слова на меня подействовали волшебным образом. Я хотела эти таблетки. Разыгрывать спящую красавицу спектаклем в пару актов, и первый начинался уже сейчас. Галлант вызвался добровольцем, я подняла руку следующей – не на интервью, а для вопроса, но ко мне не обратились, не дали слова. Хорошо. Мне стоило титанических усилий переступить через себя.
Я поднялась с места, стряхнув с подола остатки букв, которые еще можно было сложить в «Лэнгдон», и повернула голову влево. Мне хотелось обратиться с закрытыми глазами, но это означало принять поражение, показать свое покаяние.
– Если я не собираюсь тратить время на «кооперацию» и хочу остаться здесь, могу получить таблетки уже сейчас?
Я надеялась, что голос прозвучал как можно тверже, как полный решимости, а не так, будто сейчас разрыдаюсь или того хуже – закричу. Я уже знала ответ заранее, но хотела услышать лично, как и обращение, которое, возможно и было, но невербальное. Сквозь биение сердца и треск огня я впервые услышала приглушенную до самого минимума мелодию «Время в бутылке».
Неужели она играла все это время?
Касание без всякого прикосновения, когда все остановилось, застыло и перестало существовать. Единственное объяснение тому, что Мид еще не усадила меня на место, а Венебл не ударила тростью. Высокие сапоги из отражающей языки пламени кожи. Я перевела взгляд на белые таблетки, запоминая, как выглядит упаковка, похожая на пробирку, жалея, что не видела, откуда он ее выудил.
Если бы я мог сохранить время в бутылке…
– Нет.
Немногословно, учтиво, предсказуемо.
Сохранить каждый день до конца времён, чтобы провести их с тобой.
Послать его к Папаше или расцарапать лицо? Послать его и сбежать в свою комнату? Просто сбежать? – Вернут. Еще унизительнее.
Буква «Л» распласталась на полу. Я втерла ее туфлей, растирая по подошве, будто стирала из памяти сказанное; села обратно на свое место и вновь уронила голову на колени. Все только и добиваются того, что я выйду из себя. Провоцируют, чтобы с чистой совестью прострелить голову.
Но мне кажется, что никогда не будет достаточно дней.
Если я проигнорирую все интервью или буду присутствовать на каждом – ничего не изменится. Напротив моего имени будет отметка «положительно», а сдохнуть мне не позволят.
Все уже плохо, а дальше только хуже. Мне захотелось сжечь воспоминания, а пепел поместить в бутылку.
Жизнь давно уже не принадлежала мне, а перешла в руки к сатанинскому отродью.
Я верю в тебя, моя душа, но другое мое Я не должно перед тобой унижаться,
И ты не должна унижаться перед ним.
Комментарий к 15 – Happily ever after
1) Исход 21:20, 21:26
2) Уолт Уитмен – Мы двое, как долго мы были обмануты; Песнь о себе.
3) Jim Croce Time in a Bottle
________________
Концовка, честно говоря, мне не нравится жутко и вышла смазанной, но дальше было бы еще больше текста из другой части.
p.s Поскольку после возвращения из празднично-юбилейного запоя на выходных приступлю уже к последним двум (или трем) частям, то хотелось бы узнать ваши предположения насчет финала.
p.s.s Про сцену с яблоками забудьте. Она супер глупая.
========== 16 – Could It Be… Satan? ==========
Комментарий к 16 – Could It Be… Satan?
(Чуть запоздала вчера, но выложила за два часа перед подъемом главу. Почти успех.)
Еще раз поблагодарю свою волшебницу-бету Sherem, которая проделывает огромную работу, вычитывая эту писанину. ❤️
И отдельное спасибо читателям.
He wore black and I wore white
He would always win the fight
Он носил черное, а я – белое,
И он всегда выигрывал битву.
Sher– My Baby Shot Me Down
Ночью я не могла уснуть. Все время поглядывала на дверь, боясь, что ко мне кто-нибудь постучится. Свечи не тушила – пусть оно все сгорит к черту. Я навалила все, что казалось надежным к двери, построив подобие баррикады, и после того, как трижды выглянула в коридор, чтобы удостовериться в затушенных свечах в парадной, легла в кровать.
Рядом устроила вилку и нож, словно соблюдая правила этикета.
Все еще страшно.
Я подумала, что меня поимели. Ничего нового, но все же обидно проигрывать, пусть даже и без объявления войны. Мне не нравилось, что ситуация вышла из-под но контроля, пусть и мнимого. Обманывать себя – нехорошо.
Только под утро мне удалось уснуть. Мне приснилась мама и тот дом в Калифорнии, в котором она жила, а еще ее коллекция лаков для ногтей. С десяток оттенков красного, желтые, розовые, песочные, золотистые и перламутровые. Я крутила в руках пузырек за пузырьком пока мама расхаживала по комнате, жалуясь на то, что у нее сохнет кожа рук. Мне пришло в голову порекомендовать ей крем с ароматом ванили, который уже выручал ранее. Мама сказала, что знает об этом, но о чем именно не уточнила. Я испугалась, что она узнала о дрочке мужикам в салоне и на автомобильных парковках.
В страхе я распахнула глаза, удостоверяясь, что все еще нахожусь на станции и никто не вломился в мою комнату. Баррикады так и остались нетронутыми. Я списала приснившееся на паранойю. Все хотели выжить и унести ноги до того, как в дверь постучат каннибалы, а мне ничего не хотелось. Я настолько устала, что продолжать жизнь мне надоело.
За завтраком Галлант говорил о том, как всю ночь не смог сомкнуть глаз из-за волнения перед интервью, что было не в его стиле. Коко продолжала бросаться шпильками в стилиста и его несравненную бабулю, убежденная, что ей найдется место в Святилище, а старухе – нет. Единственный талант Вандербилт – унижение и высмеивание людей. Шутка про зал для бинго мне пришлась по вкусу.
– Ты в самом деле не пойдешь на интервью? – поинтересовался Тимоти, проявляя не то заботу, не то холодный расчет, направленный на устранение конкурентов. – Низко оцениваешь свои шансы?
– Ну что ты, – я делано бережно коснулась его запястья, словно говорила с душевнобольным. – Я выше этого. Вроде как.
– Не боишься остаться здесь? – его голос прозвучал обеспокоено, будто бы мы были лучшими друзьями. Не исключено, что он счел меня любительницей адреналина, которая только притворяется, что ей все нипочем, но в последний момент бежит вымаливать свою жалкую жизнь.
Я отрицательно покачала головой.
Кэмпбелл был первым и последним человеком, который побеспокоился о моем выживании. Приятно. Обо мне никто не беспокоился последние лет пять или десять, оттого позабытое чувство заставило меня ненадолго изменить мнение насчет парня. Он не виноват в том, что я озлобленная сука. Добрее Венебл, но ненамного. Мысль об этом меня пугала.
По правде говоря, мне стало интересно, что будет говорить Галлант, но подслушивать средь бела дня невозможно, поэтому я бездумно околачивалась поблизости, будто бы любуясь огнем из преисподней или местами, где раньше висели портреты. Венебл, наверное, заставила снять все неугодное взгляду.
Серые полировали пол. Пару раз я замечала в пролетах эту девчонку, Эмили. Она весьма умная, но слишком самоуверенная. Думаю, мы бы подружились, если бы учились в одном университете.
Когда за дверью послышались шаги, я отошла в сторону, прячась ближе к лестнице. Насколько я помню, если стоять лицом к двери, то особо ничего не разглядишь . Я в «слепой» зоне, но все равно ощутила, как вспыхнули щеки, будто бы меня застукали. Ничего не произошло.
На лестнице второго этажа показалась Коко, пощипывающая себя за щеки для достижения румянца. Выглядела она, конечно, безупречно, переодевшись в какое-то платье с глубоким вырезом, которое сама и смастерила. Всякое средство сгодится, если поможет достичь цели. В последнем, правда, я сомневалась, как и сама Вандербилт, что нервно одергивала платье вниз и вновь поправляла. Святая проблядь.
Уже у дверей она покачала головой, будто бы отгоняя дурные мысли, а после ее губы дрогнули в ухмылке а испуганное, почти детское лицо исказилось в гримасе самоуверенности и самовлюбленности. К сожалению, Коко меня заметила.
– Он что, – говорить во весь голос у дверей – верх идиотизма, – еще не закончил?
Я отрицательно покачала головой. Вандербилт могла обратиться к любой Серой, которая занималась полировкой пола.
– Манерный подонок, – выплюнула она и быстрым шагом направилась к лестнице.
На втором этаже показалась Мэллори с плетеной корзиной для белья. Раз в месяц наше постельное белье кипятили в каком-то растворе, отчего в первые дни простыни напоминали наждачную бумагу. Коко потребовала, чтобы ее вещи кипятили дважды в месяц, а еще лучше каждую неделю. Прихоть, на удивление, выполнили.
Заметив верную прислугу, она завопила: «Мэ-э-э-эллори!» и побежала по ступенькам.
«Мне нужно другое платье! Переодень меня!»
«Но… я еще не убрала то, что мне сказали»
«Живо!»
Я откровенно злорадствовала, наблюдая за серой мышью, которая покорно потащилась, понурив плечи, за лиловой королевой. Иной раз меня охватывала зависть из-за отсутствия права распоряжаться этой блеющей сукой. Я бы заставила ее вытирать мне зад и давить черные точки с носа, наслаждаясь, как искажается отвращением ее лицо. Возможно, прокричала бы, чтобы она держалась от меня подальше и никогда не прикасалась. Не знаю. Это все равно в теории.
Когда вновь послышались шаги, я поспешила к противоположной стороне: прочь от парадной лестницы к пути, по которому вела в первый раз Венебл. Один из минусов и одновременно плюсов школы Готорна – здесь много мест, где можно спрятаться. Правда, никогда не знаешь, куда приведет очередная лестница. Я все списывала на плохую память и то, что до недавнего времени у меня отсутствовала всякая нужда прятаться или выискивать особые пути. Ненависть к главной не побуждала таиться на третьем этаже или пролезать куда-то.
По старой привычке я часто касалась пальцами края стен, будто бы ища у них защиту. Неподалеку от парадной лестницы есть две выбоины, которые перфекционистка Венебл не потрудилась замаскировать. Мне стала интересна история их возникновения. Появились ли они во время превращения школы в Третью станцию или же кто-то из студентов бросил котел с оборотным зельем в стену?
Волноваться о том, что меня встретят в одном из коридоров было бессмысленно. Свободное перемещение никто не запрещал, а от четырех стен одной клетки сходишь с ума гораздо быстрее, чем от пятиугольной парадной и запаха полироли.
Я встретила трех Серых. Они выглядели самоуверенно и не слишком усердно оттирали воск. Что-то изменилось с появлением Лэнгдона. Возможно, наши «рабочие муравьи», как любила называть их Венебл, почувствовали, что у всех тут равные шансы проебаться на «Кооперации» и остаться здесь. Меня забавляло другое: почему никто не думал о том, что жизнь не изменится, если сменить одни стены на другие? Ближайшие годы мы будем вынуждены прятаться, бояться радиации и ее последствий, а когда кто-то поумнее даст сигнал, вскинет белый флаг, то люди будут слишком запуганы. Эти комнатные цветочки, что привыкли к поливу в определенные часы, не смогут возродить планету. Не то время. Мы – отвратительное поколение псевдозащитников мира, от которого ничего не осталось.
Постойте, почему «мы»? Я не буду причастна к этому. Не хочу и не буду.
– Он стремный, – тихий голос в пролете мне хорошо знаком. Тимоти. – Этот Лэнгдон… Я ему не доверяю.
– Как мы вообще можем кому-то верить?
И этот голос мне знаком. Тимоти и его подружка держались особняком, будто бы они лучше остальных, и дело вовсе не в их идеальных и уникальных ДНК. Они пытаются доказать, что живут, что не мертвы и в них сохранилась человечность, которую растеряли прочие.
Я не знаю, что говорить про себя. Мысли о родных, красочные сновидения – мой кошмар, разрывающий душу. Я сплю с ножом и ношу вилку в чулке. Я еще могу испытывать сострадание и жалость, но надолго ли меня хватает?
– Думаешь, Венебл боится его? Ну, Лэнгдона.
– Она недотраханная конченая сука, установившая идиотские правила. Как ей вообще это пришло в голову?! Смертная казнь за занятие любовью!
Когда я не пишу, то редко задумываюсь о словах, которые ненавижу. Меня просто передергивает от них внутри и почти никогда внешне, правда, порой зубы сводит.
«Занятие любовью» – пополнение в мою копилку.
Отвратительно-приторное словосочетание прямиком из школы. Старшеклассницы его редко употребляли, только при желании показаться круче, продемонстрировать, что они выше простого траха, а их отношения непременно приведут к алтарю. На первый секс меня склоняли в пятнадцать этим же словосочетанием. Я, к счастью, отказалась.
Не вижу проявления любви в том, что один половой орган побывал в другом.
Эмили слишком громкая. Они оба слишком громкие для подчиняющихся и чем-то явно взволнованны.
Когда я вышла из своего укрытия, позволив пламени осветить лицо, девчонка тихо ахнула, будто бы увидела привидение. Может, гены у них и уникальные, но с сообразительностью плоховато. Если бы я хотела перемыть кости кому-то, то говорила бы тихо. Доказательство – «дружба» с Энди. Я не могла назвать ее подругой, так как привыкла воспринимать слово «друг».
Друзья – не прислуга, но прислуга – друзья.
– Ей можно доверять, – первым подал голос Кэмпбелл, поглаживая большим пальцем запястье возлюбленной. – Катрина, да?
Мне стало смешно, как и тогда в музыкальной комнате. За восемнадцать месяцев они даже не озаботились тем, чтобы выучить мое имя. Я, правда, не помнила, чтобы называла его кому-то, но все слышали, как Венебл или эта гиена, мисс Мид, меня отчитывали. Не могли не слышать.
Я кивнула. Не хотелось, чтобы голос разносился эхом по коридору, достигая чьих-то ненужных ушей. Я и без этого на карандаше.
– Ты была права, когда говорила, что Стю был не заражен. Это все Венебл. Она – конченая дрянь. Они врали нам раньше и врут сейчас, навязывают несуществующее, делают из нас рабов!
От имени Стю я почувствовала мгновенную слабость в конечностях и привалилась к стене, шаркнув тяжелым подолом. Когда я произносила его в своей голове, то не было так больно, а на вопли Андре просто не реагировала, да и он не поминал всуе почившего любовника. Только в укор, напомнить о каннибализме.
– Вы что-то узнали? – я произнесла это почти шепотом, подумывая предложить переместиться в одну из комнат. Как ни крути, но трое в замкнутом пространстве ассоциируются с подстрекателями к мятежу.
– У Лэнгдона ноутбук в комнате. Мы видели письма на почте «Кооператива».
– Что?
Боже, они такие глупые! Да сохранит Господь меня от их глупости. Последнее время я выдумывала собственные молитвы потому, что так и не выучила настоящих. Сомневаюсь, что набор звуков мне помог бы, но это хотя бы внушало спокойствие.
Однако же не следует портить отношения с теми, кто мне доверял. Я мысленно дала себе оплеуху и крепче сжала край платья, выплеснув этим жестом свой гнев, и произнесла:
– А таблетки? Видели тот флакон, которым он демонстративно тряс тогда?
Великолепно. Я произнесла целую фразу без перехода на оскорбления и личности.
– Мы не видели, – отозвался Тимоти, а после уточнил. – Не искали.
– Когда вы были в его комнате?
Они переглянулись между собой. Вопрос доверия – вещь шаткая, и их страх оправдан. Возможно, Господь благороден, и они смогли сложить два и два и прийти к выводу, что нельзя быть в нескольких местах одновременно. Конечно, если ты не в волшебном мире Гарри Поттера.
