Текст книги "Blackbird (ЛП)"

Автор книги: sixpences

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, спасибо, – ответил он, отворачиваясь от нее к своим бумагам на столе. – Я сейчас в середине главы, и сыр у меня не очень хорошо усваивается.

Юри приложил немало усилий для усовершенствования навыков, приобретенных при переводе военных приказов и политических диатриб (4), чтобы воссоздавать нежную английскую атмосферу «Lark Rise» (5) с помощью немецкого; не было смысла отвлекаться от работы ради болтовни его новых коллег, в которой он даже не смог бы поучаствовать.

– О, какая жалость. Возможно, в другой раз?

Как будто в Европе это какое-то преступление – не проявлять интереса к сыру.

В тот вечер за ужином, состоящим из густого овощного рагу, приправленного подкопченной швейцарской колбаской, Виктор предложил с подчеркнуто обыденной интонацией:

– Я тут подумал, может, нам стоит разговаривать на бернском немецком дома вместо французского или английского? В качестве практики.

– С таким же успехом ты мог бы просто говорить со мной по-русски, – сказал Юри, перекатывая кусочек моркови ложкой.

– Я знаю, что это сложно, но ты все равно выучишь его, – продолжил он, на что Юри ответил приглушенным «хмф», и Виктор, рассмеявшись, взял его за руку. – Ты же не ревнуешь, что мне язык легче дается, ведь так, дорогой?

Юри отдернул руку.

– Не будь смешным, – огрызнулся он.

– Вот и славно, – сказал Виктор, и все веселье в его голосе вдруг померкло, – потому что это было бы на самом деле смешно, учитывая, что ты потратил восемь месяцев на изучение корейского языка, не сказав мне об этом ни слова.

– Это другое.

– Это уж точно. Я пытаюсь выучить местный диалект, чтобы мы могли как-то наладить здесь жизнь, в то время как ты учил корейский, чтобы уехать.

Юри бросил ложку в тарелку.

– Я никогда не собирался покидать тебя! И тем более не стал бы крутиться перед твоим носом, ведя беседы, которые ты не мог бы понять, и не приглашал бы тебя в места, где никто не будет разговаривать с тобой!

Виктор приложил ладонь ко лбу и тяжело вздохнул, глядя на Юри сквозь пальцы.

– Позволь мне говорить прямо. Ты сердишься, потому что я пытаюсь вести себя дружелюбно с нашими коллегами по работе, чтобы практиковаться в языке, и что мне – тому, кто рос, говоря по-немецки дома – легче усвоить этот диалект, чем тебе – тому, кто учил его в университете. Это в самом деле так?

При такой формулировке это звучало действительно жалко. Юри встал из-за стола, оставляя ужин наполовину несъеденным.

– Я выйду, – бросил он, – подышать.

Он все еще чувствовал себя глупо, когда вышел на улицу, но прежний гнев начал рассеиваться в прохладе вечера, стоило только прислониться к колонне низкой арки из песчаника и достать сигареты из кармана пальто. Мощеная улица, на которой они жили, была узкой; здания с обеих сторон поднимались к неяркой полосе серого неба над головой. Когда мостовая переполнялась людьми, то чувствовалась нехватка воздуха, но сегодня было тихо и терпимо. Слева от него в беспорядке стояло огромное количество велосипедов местных жителей, включая и те, что принадлежали Виктору и ему. Он втянул дым и выдохнул его вверх к облакам, затянувшим небо.

Казалось, что все будет легко. Они отказались от всех сковывающих обязанностей и службы, променяв войну, политику и смерть на спокойную и простую жизнь вместе, и она должна была течь благостно и прекрасно, будучи всем, чего Юри желал в течение многих лет, с тех пор как Виктор пробился сквозь его броню прямо к самому сердцу. Но теперь, когда все волнения остались позади, они начали ссориться из-за каких-то глупостей.

Юри повертел рукой туда-сюда, позволяя последним бликам исчезающего солнечного света растаять на золоте, обернутом вокруг пальца; дымок медленно тянулся за тлеющей сигаретой. Вид кольца все еще заставлял его сердце трепетать, пробуждая воспоминания о том утре на пароме, о рассветных лучах, ласкающих лицо Виктора, когда тот надевал его на палец Юри со всей серьезностью и преданностью. Они пообещали друг другу каждый завтрашний день, абсолютно каждый, и, видимо, это включало и завтра, когда твой любовник будет невероятно тебя раздражать, как раздражали бы любые грандиозные заявления о мире и свободе.

Позади него дверь открылась и снова мягко закрылась; к арке подошел Виктор, с незажженной сигаретой, уже зажатой между пальцами. Не поднимая глаз на Юри, он прислонился к стене на расстоянии метра или около того и вытащил зажигалку. Юри, не говоря ни слова, наблюдал краем глаза, как тот зажег сигарету и откинул голову назад, открывая взору красивый, бледный изгиб горла. На Виктора всегда было легче сердиться, если не видеть его, ведь тогда Юри не приходилось бороться с опасностью заблудиться в ощущениях от того, насколько невероятно красивым он был. В уголках сине-голубых глаз начали просматриваться едва заметные, тонкие линии, но они лишь придавали облику Виктора яркости и выразительности.

Бросив окурок на тротуар, Юри придавил его ботинком.

– Прости меня. Я вел себя как идиот, – сказал он. Ничего не отвечая, Виктор поднял взгляд и, когда их глаза встретились, робко улыбнулся. Юри быстро продолжил: – Думаю, я просто… Я все время жду, что случится что-нибудь плохое, кто-нибудь найдет нас и попытается снова отнять тебя у меня, но каждый день проходит нормально, а в моей голове эти мысли все нагромождаются и нагромождаются, и однажды все это просто взорвется.

Виктор слегка отставил нижнюю губу, выдыхая тонкую струйку дыма.

– И что же, по-твоему, может случиться, если я продолжу изучать язык? – спросил он тихим, контролируемым голосом. Юри уставился на землю.

– То, что ты окончательно придешься здесь ко двору. Я же – никогда, – он поскреб тротуар носком ботинка. – В конце концов ты устанешь от того, что я тяну тебя назад.

– Понятно, – Виктор замолчал на несколько мгновений, прежде чем снова заговорить. – Прошу, никогда не скрывай от меня эти вещи, Юри. Говори мне все. Да, это сложно, но поверь, намного хуже, когда я понятия не имею, из-за чего ты поступаешь так или иначе. Мне тоже вечно мерещится худшее, – он сделал затяжку и натянуто рассмеялся. – Знаешь, что мне лезло в голову? То, что ты, наконец, понял, что я испортил тебе жизнь, и начал планировать, как бы сбежать назад в Англию.

– Виктор… – выпрямившись, Юри сократил расстояние между ними и по старой привычке осмотрелся по сторонам, прежде чем взять его за руку. – Я был так несчастен в Англии без тебя. Я был так несчастен всю мою жизнь, пока не встретил тебя. Ты для меня все.

– Ты же знаешь, что я никогда нигде не буду чувствовать себя своим, кроме как с тобой, в любом случае, – сказал Виктор, полностью поворачиваясь к нему. – В нашем бюро люди хорошие. Я хочу дружить с ними – я хочу, чтобы мы оба дружили с ними – но они видят в нас очередных людей, слинявших в Швейцарию в поисках работы. Они не знают, что значит красть секреты, жить под прикрытием, рисковать жизнью и свободой, чтобы делать то, что правильно. Я беседую с Френци о езде на велосипеде и милой собаке Сузи, но разве смогу я когда-нибудь рассказать ей, что значит стоять на руинах нацистского лагеря смерти? – он осторожно сжал руку Юри, переплетаясь с ним пальцами. – Неважно, на каких языках мы говорим. Только ты меня всегда понимаешь. Ты один.

– Прости меня, – повторил Юри, – за все плохое, что я наговорил тебе, и за то, что вел себя сегодня так по-свински. После всего, что мы пережили, я не думал, что быть нормальным окажется так непросто.

Виктор рассмеялся от этих слов, в этот раз по-настоящему.

– Наверное, споры о вещах, которые не имеют значения, как раз и являются постоянным времяпровождением нормальных людей.

– Я не хочу, чтобы это вошло у нас в привычку. Мне не нравится сердиться или огорчать тебя, —признался Юри и, наклонившись ближе, тихо добавил: – Я люблю тебя, Витюша.

Виктор закусил губу, а затем бросил сигарету и взял Юри за другую руку.

– Давай вернемся наверх, где я смогу поцеловать тебя.

Внутри квартиры Виктор прижал его к входной двери и поцеловал его так, как будто они не виделись дни, недели, как будто слияние их губ могло все исправить. Обхватив руками шею Виктора, Юри пробовал на вкус дым и холод его рта, пока знакомые руки вырисовывали узоры на его боках; может, он проходил через многие трудности в жизни, но только не здесь. Любить Виктора было самой простой вещью на свете. Просто все остальное, что сопутствовало этому, вызывало сложности.

В конце концов Виктор отстранился; лицо его раскраснелось, а губы немного припухли.

– Я люблю тебя, – сказал он, – но если не доем ужин, то могу потерять сознание от голода до того, как мы займемся чем-нибудь повеселее.

Юри приблизился и вовлек его в еще один долгий, заключительный поцелуй, а потом проследовал за ним на кухню. Виктор вывалил содержимое обеих тарелок обратно в кастрюлю и включил плиту, чтобы разогреть рагу. Тем временем Юри сел за стол и подцепил блокнот, где они ранее набросали короткий список покупок – его внезапно пронзило желание, которому стоило последовать, пока оно не испарилось. Он быстро перевернул страницу и начал писать, ощущая на себе взгляд Виктора, стоящего у плиты.

– Хочешь знать, о чем здесь? – спросил он Виктора много позже, приняв сидячее положение посреди покрывал, укутывающих их ноги. Было еще слишком рано, чтобы ложиться спать, поэтому, как только они разделись, он снова занялся составлением письма, а Виктор погрузился в роман.

– Только если ты хочешь мне рассказать.

Юри облизнул губы.

– Ну, ты сам говорил, что мне стоит научиться делиться с тобой всем.

Виктор опустил книгу и придвинулся к нему. Юри обнял его и, положив блокнот им на ноги, начал водить пальцем по иероглифам, переводя один столбик за другим.

«Дорогая мама,

прости, что это письмо не соответствует ни формальному вежливому стилю, ни твоим ожиданиям. Однако после всех этих лет любое письмо – лучше, чем ничего. Я не знаю, написала ли тебе Минако о том, что сейчас я живу в Швейцарии. Мой новый адрес – в конце этого письма, а также на обратной стороне конверта.

Я не в курсе, как много ты знаешь о том, что случилось со мной во время войны, и о том, что я тогда делал, но ты знаешь, что после этого я начал жить в Лондоне, так что ты можешь обо всем догадаться. Я знаю, что Японию постигло много страданий, и некоторые из них были вызваны тем, что, когда пришло время, я выбрал совесть и сердце, вместо того чтобы выполнять обязанности. Я не мог вынести того, что наша страна делала ужасные вещи, но я пойму, если ты разочаруешься во мне и перестанешь считать меня сыном.

Моя жизнь действительно развивалась очень необычно после того, как я уехал в Берлин десять лет назад, но мне повезло: теперь она полна любви, о которой я даже не смел мечтать. Когда-то ты была разочарована тем, что я не захотел жениться, когда вернулся из Англии. Но теперь я должен честно сказать тебе правду: я никогда не женюсь, но я устроился и счастлив в ином смысле, с другим мужчиной. Если я все еще твой сын, то, возможно, однажды я привезу его с собой, чтобы познакомить со всеми вами.

Если ты захочешь написать мне ответ, пожалуйста, расскажи мне, как у вас с отцом дела, все ли в порядке у Мари и как там дочки семейства Нишигори. Расскажи мне, сильно ли изменился Хасецу или это все такое же тихое, сонное место, как и раньше. Расскажи, хорошо ли американцы относятся к вам, стала ли жизнь лучше спустя несколько лет после войны. Пожалуйста, расскажи мне абсолютно все. Я скучаю по тебе, и я очень тебя люблю.

Юри».

***

– Ты всегда находишь самых красивых залетных птичек, Кристоф, – широко улыбнулся человек за столом и, взглянув на паспорта Виктора и Юри, а также на маленькую цветную карточку от Кристофа, отдал их обратно. – Даже в мирное время.

– Это все мое неотразимое очарование, Даниэль, сам знаешь, – Кристоф отступил назад, вклиниваясь между Виктором и Юри, и взял каждого под руку. – Пойдемте, господа, сегодня вы дебютанты, и я просто обязан познакомить вас со всеми, кто имеет значение.

Ноймаркт-театр (6) в Цюрихе казался не самым подходящим местом для тех, кто был новичком в этом обществе, но когда Кристоф провел их вверх по лестнице и через дверь в бальный зал, Виктор не удержался от возгласа восхищения. Помещение было украшено мерцающей тканью синих и серебристых тонов, драпирующей стены подобно морским волнам; по периметру располагались длинные столы, освобождая место для танцев в центре, и официанты носили подносы с напитками в отсветах разноцветных огней. В одном из углов для фотографа позировала группа мускулистых молодых парней в матросских шапочках и плавках, и среди гостей были мужчины и даже несколько женщин, одетых в костюмы на военно-морскую тематику разной степени удачности.

Виктор повернулся к Кристофу, который как раз снял пальто. На нем тоже оказался матросский костюм, но вряд ли он мог бы соответствовать стандартам военной формы любой нации.

– Я не ожидал, что здесь будут женщины, – тихо сказал Виктор.

Кристоф усмехнулся.

– Ты только что отвратил меня от коммунизма на всю жизнь! У вас там в России вообще не умеют веселиться? Это не женщины, друг мой. Здесь, на Летнем балу «Der Kreis» (7), любой мужчина может одеваться так, как ему нравится, – он вытащил матросскую шапочку из кармана пальто, расправил ее и, немного подумав, через мгновение решительно водрузил ее на голову Юри. Тот слегка подскочил и удивленно посмотрел на него, моргая, как сова. – Ну же, хотя бы один из вас должен попытаться выглядеть в тему!

Пока Кристоф относил их верхнюю одежду в гардероб, Виктор приблизился к Юри и немного поправил новый головной убор.

– Ты выглядишь очень мило, – улыбнулся он. – Тебе идет.

– В свое время у меня были проблемы с лодками, – мрачно сказал Юри и опустил взгляд к рукам Виктора. – Но с ними связаны и некоторые хорошие моменты тоже.

– По крайней мере, эта страна не имеет выхода к морю. Держу пари, что в этой комнате собрался единственный военно-морской флот, который когда-либо был у Швейцарии.

– Не оскорбляй нашу благородную флотилию озер, – пошутил Кристоф, вернувшись. – Следуйте за мной, я должен представить вас Рольфу, это достопочтенная королева всех швейцарских гомосексуалистов.

Рольф оказался низким, лысеющим человеком в возрасте пятидесяти лет, который закатил глаза, когда Кристоф представил его как королевскую особу, но пожал руку и по-теплому улыбнулся и Виктору, и Юри.

– Добро пожаловать, друзья, – сказал он, вежливо следуя примеру Кристофа и разговаривая на классическом немецком, и затем жестом пригласил их сесть за свой стол. – Всегда приятно видеть новые лица из-за рубежа. Надеюсь, вы оба подпишитесь, раз вы здесь.

– Подпишемся? – переспросил Юри с любопытством.

– Ох, только не говорите мне, что из-за Кристофа у вас создалось впечатление, что тут одни лишь вечеринки и разврат. «Der Kreis» – это прежде всего журнал, мы выпускаем его с 1932 года, и у нас есть подписчики по всей Европе и даже за границей. Мы публикуем короткие рассказы, поэзию, фотографии, содержание которых достаточно благопристойно, разумеется, ведь мы должны удовлетворять требованиям цензуры. Людей нашего сорта никогда нигде не примут, если все остальные будут считать, что мы просто животные и что у нас нет понятий о культуре и нравственности, – он снова изучающе посмотрел на них, и уголки его рта приподнялись еще выше. – О, вы носите кольца! Это очень мило, мне нравится.

– Они еще более женаты, чем ты и Фреди, – сухо пояснил Кристоф. Рольф похлопал его по руке.

– Ну что ты, не нужно так ревновать. Уверен, однажды ты найдешь себе подходящего молодого человека.

На долю секунды на лице Кристофа промелькнула какая-то глубоко скрытая грусть, а потом исчезла так же быстро, как и появилась, и он озорно улыбнулся.

– Мне еще предстоит оценить сегодняшних гостей, – сказал он, отходя от стола. – Скоро вернусь.

Когда он ушел, Рольф обратился к Виктору и Юри.

– Так вот, если это безопасно в плане вашей работы, то мы сможем оформить вам подписку, пока вы здесь, в Цюрихе, а также членские карты, как раз к Осеннему балу. У нас в издательстве на данный момент есть небольшая библиотека, в которой помимо прочего найдутся все прошлые выпуски журнала, если вы захотите их почитать.

– На работе проблем не будет. Вы знаете Рюди, ну, из Берна? – спросил Виктор, намеренно избегая упоминать фамилию на подобной вечеринке. – Мы оба устроились у него переводчиками.

Глаза Рольфа загорелись:

– Ну, раз вы из литературной братии, тем лучше. На данный момент мы публикуемся на немецком и французском языках, но у нас образовалось много подписчиков, требующих добавления английского раздела, поэтому мы собираемся работать и в этом направлении. Как я уже говорил, мы очень разборчивы, но приветствуем новых авторов, которые занимают правильную позицию.

Виктор хотел узнать, в чем же именно заключалась правильная позиция, но был прерван звуками начальных фортепианных нот. На маленькой сцене позади них мужчина в замысловатом красном шелковом платье, перчатках в том же стиле и чуть съехавшем блондинистом парике начал с энтузиазмом наигрывать задорную композицию, которая звучала как рэгтайм. В ней не было той отточенности и энергии, как у джаз-бэнда с Ямайки, под чью музыку они танцевали в Лондоне, но исполнение все равно было ярким и живым, и Юри уже постукивал ногой в ритм под столом.

Виктор повернулся и взял его за руку:

– Могу ли я повести?

Они вместе вышли на площадку для танцев. На Юри был один из его старых костюмов, сшитых на Сэвил Роу, но не тот, где на левом рукаве пиджака мозолила глаза заплатка, и он выглядел просто обворожительно, а белая шапочка на голове каким-то образом только усиливала эффект.

– Передай Кристофу, что он не получит назад эту шапочку, – сказал Виктор, прижимаясь к нему в объятии, когда повел их в простом фокстроте. Юри улыбнулся и задумчиво забарабанил пальцами по его плечу.

– Это что-то… что тебя интересует? Я имею в виду, ты все эти годы провел в армии…

– Что я могу сказать, я смотрел «Броненосец Потемкин» (8) в юном возрасте, когда еще только формировался как личность, – он опустил голову, чтобы прошептать Юри на ухо: – Все эти смелые революционеры в форме… Это было очень… вдохновляюще для мальчика.

– Еще как, – согласился Юри с задорным намеком. Они определенно оставят шапочку.

Теперь вокруг них танцевали и другие пары, молодые и не очень, и возникло ощущение, как будто на вечеринке оказалась половина континента. Виктор мог поклясться, что даже расслышал сквозь музыку чью-то английскую речь с американским акцентом. В танце Юри плавно следовал за ним вперед и назад, не сводя блестящего, восторженного взгляда с его лица. Песня закончилась, и только Виктор собрался спросить, хотел бы Юри потанцевать еще, как вдруг за их спинами нарисовался Кристоф, а следом Рюди с бокалом шампанского, одетый в белое пальто морского офицера и подходящую остроконечную шляпу.

– Ребята, сегодня вы выглядите просто прекрасно, – произнес он на невнятном французском, хлопнув Виктора по плечу, прежде чем пригласить их всех снова присесть, когда началась следующая песня. – Я сказал Кристофу, да, я сказал ему: ты не можешь держать своих друзей-иностранцев при себе. Делиться означает любить.

Кристоф скромно махнул рукой:

– Мы только приехали в Женеву, когда проходил Осенний бал в прошлом году. Ты должен знать, что мне не нравится таскаться в Цюрих на Рождество. Я и так всем делюсь, спасибо.

– О, успокойся, никто никого силком не тащит, – уверил Рюди и повернулся к Юри и Виктору; свет заиграл на золотом обручальном кольце на его левой руке. – Мы с Анной очень любим приезжать почаще, она обожает вечеринки, организованные «Der Kreis», особенно ночь де-факто прекрасных дам в Барфюссере, где она может насладиться обществом хорошеньких девушек в костюмах и галстуках и кого-нибудь себе найти, – объяснил он. Договоренность между ним и женой была настолько открытой, что едва ли это было секретом на работе, но за пределами издательства его брак, без сомнения, придавал деловым предприятиям Рюди полезный налет респектабельности. – А кроме того, это же так приятно – приехать и поучаствовать в вечеринке, когда весь остальной мир упорно пытается ввергнуть себя в ад.

Под столом Юри коротко сжал пальцы Виктора, прежде чем расспросить Рюди о баре, где тот оставил жену. Виктор позволил вниманию рассеяться, наблюдая, как над головой колышется серебристый серпантин, мерцая в свете ламп. Две недели назад в Корее разразилась война, и как бы он себя ни убеждал, что сохранение постоянного нейтралитета Швейцарией позволит им оставаться в безопасности, опасения все равно подтачивали его изнутри.

Когда-то он советовал Юри поехать туда. Это было сказано в панике, говоря по справедливости, но он все же сказал это. Юри долгие месяцы знал, что англичане собирались отправить его в Сеул. И хотя он уже не раз извинялся за то, что смолчал, Виктор не мог сердиться на него, ведь тот продемонстрировал кристально ясно, каким идеям был предан более всего. Но при этом Великая Отечественная война оставила в уме Виктора следы, напоминающие царапины на старой пластинке, и его мысли вновь и вновь гонялись по кругу, каждый раз сбиваясь в одном и том же месте.

Что если бы Юри все-таки отправился в Сеул, а Виктор бежал бы из Англии один? Или переметнулся бы к МИ-6, ожидая возвращения Юри из страны, стремительно падающей в пропасть войны? Что, если ловушка схлопнулась бы над Юри из-за наступления северокорейских войск или он попал бы в плен, прежде чем у него появился бы шанс бежать? А вдруг они обречены на то, что их раз за разом будут разделять мировые беспорядки, словно ряды колючей проволоки между их сердцами?

Виктор вытащил пачку сигарет из кармана брюк, с трудом вспомнив, что надо предложить закурить другим в качестве жеста вежливости, прежде чем сделать это самому. От пламени зажигалки на кончике сигареты затлели огоньки, и первый глоток дыма лег бальзамом на нервы. Нечего было бояться. Они провели месяцы в Швейцарии без малейших признаков преследования со стороны их наций и даже начали создавать основу для нормальной, прочной жизни вместе. И одним из многих проявлений этой жизни были все последние события: как они сели на поезд, следующий в яркий международный город, чтобы провести приятный вечер в обществе людей, подобных им.

Тому Юри, который работает в издательстве и любит смотреть вдаль с высоких мостов над Ааре (9), никогда больше не придется рисковать жизнью в зоне военных действий. А тому Виктору, который ездит за покупками на велосипеде и уворачивается от трамваев около Цитглогге, никогда больше не придется его отпускать.

Когда он вдавил окурок в дно пепельницы, пианист заиграл новую мелодию, мягче и медленнее, с настроением легкой грусти. Скользнув ладонью в ладонь, Юри наклонился, чтобы прошептать ему на ухо:

– Потанцуй со мной снова?

Виктор будет танцевать всю ночь. Все лето.

Кивнув, он поднялся на ноги.

____________________

1. Перевод стихотворения «Зеленое» Поля Верлена из «Романсов без слов» выполнен Mrs. Lady Night.

2. Журнал «Der Kreis» или «The Circle» был впервые опубликован 1 января 1932 года в качестве совместного проекта лесбиянок и геев в Цюрихе. Первый выпуск – восемь страниц под редакцией Fredy-Torrero (псевдоним Лауры Тома) – провозгласил два связанных девиза: «Через свет к свободе» и «Через борьбу к победе». В 1937 году название журнала было изменено на «Права человека» и, наконец, на «Der Kreis» в 1942 году. Журнал первоначально фокусировался на проблемах лесбиянок и носил политический характер. В то время лесбиянство не было криминальным в Швейцарии, в отличие от гомосексуализма. С 1933 по 1942 год журнал публиковался под редакционным руководством Анны Вок под ее настоящим именем, а позднее под псевдонимом Мамина. Вок и другие писатели подверглись нападению со стороны таблоидов, которые пытались выразить моральное возмущение гомосексуализмом. К 1942 году большая часть лесбийских редакторов ушла, и журнал стал уделять внимание проблемам исключительно геев; актер Карл Мейер занял пост главного редактора в 1942 году, используя псевдоним Рольф, и переименовал журнал в «Der Kreis» («The Circle»).

3. Национальное блюдо швейцарской кухни, также распространенное в граничащих с Швейцарией районах Франции и Италии. Приготавливается из смеси различных швейцарских сыров с добавлением чеснока и мускатного ореха. Готовится на открытом огне в специальной жаропрочной посуде, называемой какелон, и обычно употребляется в компании: во время трапезы в полученную массу обмакивают насаженные на специальные длинные вилочки кусочки хлеба, картофеля, корнишонов, оливок и иных продуктов.

4. Диатриба – обличительная речь.

5. «Lark Rise» («Чуть свет – в Кэндлфорд») – полуавтобиографическая трилогия Флоры Томпсон.

6. Ноймаркт-театр (English: Theater at Neumarkt) – театр расположен на улице Ноймаркт в Цюрихе, в германо-говорящей части Швейцарии.

7. Клуб при журнале «Der Kreis» («The Circle») организовывал международные ежегодные балы в Цюрихе, на которые приезжали люди нетрадиционной ориентации со всей Европы.

8. Немой исторический художественный фильм, снятый режиссером Сергеем Эйзенштейном на первой кинофабрике «Госкино» в 1925 году. Матросы одного из броненосцев Черноморского флота, стоящего на рейде Одессы, взбунтовались из-за того, что их пытались накормить червивым мясом. Зачинщики бунта приговариваются к расстрелу. Однако во время исполнения казни остальные матросы бросаются им на выручку. Офицеров корабля выбрасывают за борт, но вдохновитель восстания матрос Вакуленчук гибнет в схватке. Население Одессы стекается на похороны Вакуленчука и поддерживает команду революционного корабля. Вызванные правительственные войска безжалостно расстреливают мирных жителей на знаменитой одесской лестнице. На подавление восстания направляется Черноморская эскадра, но матросы отказываются стрелять по восставшим, и броненосец «Потёмкин» проходит через строй кораблей. В финале третьего акта фильма на мачте броненосца развевается поднятый восставшими красный флаг. Заканчивается картина кадром, на котором броненосец будто бы «выплывает из фильма» в зал.

9. Ааре или Аре – река в Швейцарии, левый приток Рейна. Ранее употреблявшаяся транскрипция Аара ныне считается устаревшей.

Комментарий к Chapter 7: Bern (1)

Спасибо Verliebt-in-traum за помощь с седьмой главой Blackbird!

========== Chapter 7: Bern (2) ==========

Комментарий к Chapter 7: Bern (2)

Обращение переводчика к сопереводчику!

История, политика, война,

Любовь и страсть, предательство и честь.

Как всё сплелось! И чья тому вина?

Так хочется вновь сесть и перечесть.

Фразеологии запутанность страшна.

Но мы прорвались. Вот уже финал.

Сопереводчик в языке сильна.

И мы “дожали” тот оригинал.

Теперь на русском можно почитать.

Но почему-то грустно мне с утра.

Ведь “До свиданья”” стоит уж сказать,

И расставаться нам пришла пора.

Спасибо за усердье, за совет,

За правки, за работу ночь и день.

В душе моей твой лучик – как рассвет,

Как вера в чудо, как зимой – сирень.

Юри стоял на кухне, поджидая, пока закипит вода в кастрюле, и просматривал сегодняшнюю почту, как вдруг дверь в квартиру распахнулась.

– Ты купил сигареты? – спросил он.

– Нет! – Виктор почему-то звучал очень радостно. – Подойди ко мне в гостиную!

В Юри взыграло любопытство, и он отложил письма на кухонный стол. В гостиной около радиатора Виктор уже сооружал какое-то подобие гнезда из диванного пледа и подушек; пиджак был обвязан вокруг него в виде импровизированного слинга.

– В общем, я ехал по дороге вдоль реки, – сказал он, не отрываясь от своего дела, – по направлению к табачной, согласно плану, но когда я затормозил, чтобы дети перешли дорогу, то услышал какое-то странное верещание около берега. Я слез, чтобы посмотреть, что там, и вот.

Он повернулся и достал из кокона пиджака клубок коричневого меха, который пищал и извивался в его руках.

– Ты нашел щенка, – умилился Юри и инстинктивно протянул к нему руки. Виктор аккуратно передал ему зверька. Его глазки уже открылись, но когда песик попытался встать, оказалось, что лапки пока плохо держали хозяина. Юри прижал его к груди и нежно погладил пальцем одно висячее ушко.

– Это девочка, – сообщил Виктор и, немного напрягшись, добавил: – Я нашел ее в картонной коробке с несколькими другими щенками, которые… которые не пережили этого, но она очень крепкая. Я не знаю, чем кормить таких маленьких щенков, но, думаю, можно предложить ей немного молока и что-нибудь мягкое вроде риса или омлета?

Юри пространно кивнул, завороженный маленьким живым существом. Забросив попытки встать, она просто устроилась на его груди и начала посасывать кончик пальца, задевая кожу малюсенькими неострыми зубами. Встав ближе, Виктор нежно погладил пушистый бок, и когтистые лапки прошлись по жилету Юри.

– Она просто идеальна. Не знаю, как кто-то вообще мог…

– Это неважно, – ответил Юри, внезапно испытывая сильное желание защищать. – Теперь она наша.

– Нам придется поговорить с хозяином квартиры, чтобы убедиться, что это разрешено. И спросить у Рюди разрешение приносить ее в контору, как Сузи делает со своим терьером. Ее ведь нельзя держать в одиночестве весь день.

– Ты уже придумал имя, не так ли? – Юри задержал взгляд на Викторе, наслаждаясь мягкостью и любовью, лучащейся из его глаз. Виктор застенчиво улыбнулся.

– Родители не разрешали мне никого заводить, когда я был мальчишкой – отец говорил, что от животных он чихает – но у меня была мягкая игрушка, собачка, которую я называл Маккачин. Без нее я не ложился спать. Они абсолютно одинакового цвета.

Юри вынул палец из пасти щенка и осторожно прикоснулся к черному носу.

– Привет, Маккачин, – позвал он. Она моргнула и широко зевнула. – Интересно, что ты за собачка.

– Она хорошая собачка, – уверенно сказал Виктор. – Пойду поищу, чем покормить ее. Она, должно быть, сильно голодна.

Когда он ушел на кухню, Юри присел на пол около радиатора и небольшой собачьей лежанки. Маккачин все так же прижималась к его груди, иногда перебирая лапками.

Наверно, ей было бы теплее, если бы он укутал ее в одеяла, но желание прижать ее, согреть в своих руках было просто ошеломительным. Он чувствовал быстрое биение ее маленького сердечка и мерные движения груди от дыхания. Она казалась слишком драгоценной, даже чтобы прикасаться к ней, странной и неземной в своем крошечном совершенстве, чем-то, не имеющим ничего общего с миром войны и крови, в который Юри нырнул десять лет назад. Он сглотнул внезапно образовавшийся ком в горле.

– Виктор прав, – прошептал он, – ты хорошая собачка, правда?