Текст книги "Blackbird (ЛП)"

Автор книги: sixpences

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Внезапно все разрозненные кусочки паззла сошлись. Фельцман, должно быть, отправлялся в Израиль, и, будучи достаточно благородным человеком, написал об этом Виктору, как и, наверное, некоторым другим прежним коллегам, чтобы предупредить всех заранее. Но так не вовремя! Виктора только несколько недель назад расспрашивали про Бабичевых. По крайней мере, теперь он мог заранее подготовить осуждающую Фельцмана речь – на всякий случай. Но на самом деле как он мог винить другого за бегство, за следование зову сердца вместо служебного долга хоть раз в жизни?

Виктор осознал, что и ему не помешает начать составлять такие письма – нескольким коллегам, Юре, его матери и Миле, если она на свободе. Сложно будет подобрать достаточно уклончивые термины, чтобы обдурить цензуру, но он верил, что они поймут его. Это стало бы самым близким к нормальному прощанию с ними – иного способа он позволить себе не мог.

Виктор допил кофе, оставил пару монет на столе и отправился к месту, где приковал велосипед. С самого начала он знал, что путь, который он выбрал, будет непрост, но награда, которая ждала его в конце, стоила всех трудностей.

Устроившись в седле, он нажал на педали, устремляясь к дому.

***

Когда-то, примерно к концу первого года их с Виктором сумбурного и тайного романа, Юри думал, что они достигли некой вершины близости и глубины связи между ними. Но сейчас эта мысль казалась откровенно абсурдной, когда Виктор дразняще увлекал его вверх по ступенькам к их спальне. Напряжение назревало в течение всего дня, начиная с излишне долгого поцелуя на прощание, когда Юри уходил на работу, и кончая флиртом и недвусмысленными прикосновениями друг к другу, пока они готовили ужин, а теперь Виктор снимал его очки, расстегивал жилет и ненасытно целовал его шею – еще чуть-чуть, и остались бы отметины.

Что-то невероятно прекрасное и захватывающее было в том, чтобы провести весь день в мечтах о мужчине, к которому Юри вернется домой, о том, как он жадно и дико займется с ним любовью ночью, а поутру проснется в его объятиях, и в новом дне они снова будут делить все мелочи жизни. С течением времени между ними оставалось все меньше и меньше секретов, и скоро, очень скоро должны были исчезнуть самые последние.

– Не обязательно так стараться, – прошептал он, когда Виктор начал медленно расстегивать его рубашку. – Все-таки одежда больше не нормируется.

– Ты не против?

Юри помотал головой. Хищно улыбнувшись, Виктор втянул его в обжигающий поцелуй, впился пальцами в ткань рубашки и резко дернул в обе стороны, заставляя пуговицы отскакивать и разлетаться по полу, пока стаскивал ее с его плеч. Юри жаждал быть разорванным вслед за рубашкой, жаждал наконец-то раскинуться перед ним в полной капитуляции и исцелить собой раны его души, обещая, что ничто никогда больше не причинит Виктору вред. Его пальцы зарылись в пепельные волосы, гладя и немного оттягивая их, пока Виктор заставлял его пятиться к кровати. Когда его ноги уперлись в твердый край, Юри переместил руку на спину Виктора и нещадно дернул за его одежду, позволяя им обоим упасть.

Виктор задержал на нем взгляд расширившихся глаз лишь на мгновение и тут же занялся стягиванием рубашки, разорванной вдоль спины до самого воротника, и затем полностью забрался на кровать. Неосознанно их бедра сталкивались друг с другом снова и снова, снова и снова, пока губы соединялись в голодных, глубоких поцелуях, и Виктор сладостно простонал, когда Юри перевернул их, удерживая его плечи вжатыми в матрас.

– Юри, – произнес он между поцелуями, – Юри. Я люблю тебя.

Они признавались в этом почти каждый день, вот так просто и легко, но Юри никогда не устал бы от этих слов.

– Скажи мне по-русски? – шепотом попросил он, водя губами вдоль края его уха.

– Ya tebya lyublyu, – ответил Виктор голосом, упавшим на пол-октавы.

Юри ткнулся носом ему в волосы.

– Ich liebe dich. (6)

– Je t’aime, je t’aime à la folie. (7)

– Ti amo. (8)

– Это нечестно! – пожаловался Виктор. – Ты знаешь больше языков, чем я!

Юри сделал паузу и немного расправился. Он мог бы сказать и «saranghae» (9). Он мог бы даже покопаться в памяти и подобрать ту же фразу на кантонском диалекте, но это потребовало бы слишком много объяснений.

– Тогда я скажу тебе по-другому, – мягко уверил он, поглаживая щеку Виктора. – Чего бы ты хотел? Что тебе сейчас нужно?

Виктор расставил ноги чуть шире и двинул бедрами вверх ему навстречу. Закусив губу, Юри выругался, и Виктор довольно улыбнулся.

– Не могу дождаться, когда стану твоим, только твоим и ничьим больше. Покажи мне, как это будет? – сказав это, Виктор приподнялся на одном локте и прошептал: – Помнишь наш первый раз, в Берлине? Не повторишь ли ты то же самое, залюбив меня до такого умопомрачения, что это изменит всю мою жизнь?

Юри совершенно точно помнил, что Виктор был куда застенчивей и сдержанней в ту ночь, чем сейчас, когда он рвано дышал под ним и улыбался, словно кот, налакавшийся сливок. Это до безумия возбуждало – видеть на его лице отражение всего того пути, что они прошли вместе, и чувствовать под собственной раскаленной кожей, что Виктор изменил и его. Он вывел Юри из его разложенной по полочкам жизни и вовлек в роман, преодолевающий расстояние между континентами и побеждающий саму судьбу.

Да, он сделает это снова с Виктором, решил Юри, притягивая его для поцелуя. Если бы их ситуация была обратной, если бы в Москве у них была такая же возможность жить счастливо, как здесь, в Лондоне, то Юри отбросил бы все свои идеи, утащив чемодан с государственными секретами прямо в Советский Союз ради Виктора. Войны, границы, политика – все это меркло по сравнению с их любовью. Однажды он уже сделал выбор в пользу самоотречения, когда попросил Виктора остаться в Берлине и сражаться, но вряд ли он смог бы поступить так снова.

– Это изменило и мою жизнь, – признался он, расстегивая штаны Виктора.

После, вряд ли он вспомнит, кто из них достал смазку из ящика тумбочки и как так получилось, что Виктор уже не лежал под ним, прижатый к матрасу, а сидел на Юри, откинувшемся на изголовье кровати, но Юри точно никогда не забудет, как теплый свет лампы отражался в прохладно-голубых глазах и как Виктор запрокинул голову, позволяя волосам рассыпаться по плечам расплавленным серебром.

– Нет ничего, кроме тебя, – хрипло шептал Юри, пока Виктор медленно насаживался на него, – черт, Виктор, ничего, только ты, я так люблю тебя, я просто не могу…

И Виктор целовал его лоб, веки, губы, повторял раз за разом его имя, как молитву, как благословение, прижимая ладони прямо к рокочущему сердцу Юри.

Все было медленно, а потом вдруг быстро, как будто все их нежные фразы вспыхнули тонкой бумагой и переросли в неистовое пламя. Слова тонули в глубоких поцелуях, пока Виктор хватал его за пряди волос, и Юри так сильно впивался пальцами в его бедра, что это грозило синяками; его сознание давно покинуло атмосферу, но тело при этом ощущалось невероятно живым и реальным. Когда они вместе опрокинулись вперед, Юри выскользнул из Виктора, и тот протестующе оскалился и вновь соединился с ним, уперевшись пятками ему в крестец.

В этом и было их будущее: переплетаться с Виктором в каждой области их жизни, вдоль и поперек. Юри не хотел ничего другого.

Прийти в себя удалось только через некоторое время, и они кое-как дошли до ванной, чтобы выпить по стакану воды и вытереться мягким полотенцем. Юри заключил его в объятие, положив голову ему на плечо, и Виктор начал неторопливо массировать его спину.

– Я должен сказать тебе кое-что, – в итоге решился Юри. – Я буду отсутствовать во второй половине месяца. Поеду в Хэмпшир. Это по работе, поэтому я не могу… то есть, я имею в виду, я даже сам не знаю, что там намечается, но…

– Ничего, – сонно произнес Виктор, все еще поглаживая его рукой. – Ты не обязан ничего говорить. Я ведь все еще шпион из вражеского лагеря. Но я буду скучать по тебе.

Юри и так знал, что был ужасным человеком, но в тот момент он ощутил это особо остро.

– Мы можем поговорить об этом подробнее с утра.

– М-м, – протянул Виктор, касаясь губами макушки Юри, – как скажешь, любимый.

Если бы все было так просто.

_________________

1. Перевод отрывка стихотворения выполнен Mrs. Lady Night.

2. Имеется в виду английская колония в Африке Южная Родезия. Ныне – территория государства Зимбабве.

3. Константин Волков на должности сотрудника советской разведки прикрывал вице-консула в Стамбуле. В 1945-м году пришел в департамент консульства Англии и дал понять англичанам, что готов сдать все интересующие материалы за сумму денег и новый паспорт, чтобы бежать с женой на Кипр. В более конкретной беседе сказал, что располагает сведениями о нахождении советских агентов на территории Турции и о том, как распределились силы советских разведчиков в специальных службах Великобритании. Информация о том, что Волков сдал все англичанам, дошла до Кима Филби – руководителя британской разведки и одновременно завербованного агента советской разведки, который и доложил о нем Советскому Союзу. Волкова быстро поймали и расстреляли за предательство.

4. Джон Кернкросс – офицер британской разведки во время Второй мировой войны, работавший также на советскую разведку. До 1990 считался вероятным пятым членом «Кембриджской пятерки», пока его не разоблачил советский перебежчик Олег Гордиевский.

5. Дональд Дональдович Маклэйн (Гомер) – британский дипломат, бывший также агентом советской разведки. Член Коммунистической партии Великобритании с 1932 года. Член КПСС с 1956 года. Бежал в СССР, где прожил вторую половину жизни.

6, 7, 8, 9. – «Я люблю тебя» на немецком, французском («Люблю тебя безумно»), итальянском и корейском языках.

========== Chapter 6: London, Part Three (2) ==========

Летнее солнце приятно грело спину, пока Виктор шел домой с небольшим бумажным пакетом из продуктового под мышкой. Юри отсутствовал уже четвертый день, и было необычно иметь всю квартиру в своем распоряжении, ужинать, отправляться ко сну и вставать поутру в одиночестве. Стоило начать привыкать к этому, особенно если придется разлучиться на какое-то время, когда Виктор официально перейдет на другую сторону, но ему это все равно не нравилось. Тем не менее, одиночество давало ему много возможностей наконец-то рассортировать разные кусочки информации, которые к этому моменту удалось утащить из посольства.

Он уже почти выстроил цельную картину по Маклэйну и его коллеге Бёрджессу (1), который оказался Хиксом —легкомысленным агентом Поповича. Оба были молодыми мужчинами с благополучным прошлым, завербованные за горячие идеологические пристрастия, но теперь они служили скорее из страха, чем чего бы то ни было еще. В иных обстоятельствах Виктор мог бы испытать сострадание. Разоблачение Хикса и Гомера было бы вполне достаточным, но он также смог обнаружить несколько ниточек к Стенли – агенту, которого МИ-6 сочло бы самым лакомым кусочком, ведь он был одним из их офицеров разведки. Стенли скоро должен был ехать из Стамбула в Вашингтон с пересадкой в Лондоне, и Виктор смог бы даже встретиться с ним, а если и нет, то Стенли все равно весьма пригодился бы ему.

В его сердце все еще всплывало мучительное чувство вины время от времени, ведь он собирался действовать против товарищей и планировал подвергнуть этих конкретных мужчин тому, чего годами боялся в Германии сам, опасаясь и за себя, и за Юри. Он не знал, насколько буржуазное окружение этих агентов могло бы защитить их от смертной казни за предательство; в ином случае англичане могли оставить их в неведении, чтобы манипулировать ими, или заставить их работать против Москвы. Но это стоило любого количества чувства вины или самообвинения. Виктор постоянно отдавал себя службе без остатка всю свою жизнь, не получая взамен практически ничего, и настало время сделать хоть что-то только для себя.

Нечто сверкнуло на периферии его зрения, привлекая внимание; он остановился и обнаружил себя перед ломбардом. На витрине между радио в роскошной деревянной оправе и отполированной скрипкой были выставлены драгоценности, и в самом верхнем углу располагались два простых кольца. Мужские обручальные кольца. Они были настолько похожи, что казались парой, но когда Виктор наклонился ближе, чтобы рассмотреть их, то заметил, что на внутренней стороне одного из них была небольшая, аккуратная гравировка.

Брак был для нормальных людей, и он включал в себя таинственные правила и ожидания друг от друга, что было так же странно, как само представление о том, что все непременно хотят навечно прикрепить себя к представителю противоположного пола. Но кольцо не было кандалами или оковами; кольцо могло стать обещанием так же, как письмо, шарф или книга, оно могло стать талисманом, который носишь прямо на теле. Виктор мог преподнести кольцо в качестве подарка перед выездом из квартиры, чтобы оно напоминало о будущем, к которому они оба стремились.

Позже днем оба кольца уже лежали во внутреннем кармане его пиджака, и Виктор облокачивался на перила балкончика под крышей, докуривая сигарету. Перед его взором открывался вид на крыши зданий в Пимлико с торчащими трубами каминов, которые были облюбованы щебечущими скворцами. Юри должен был вернуться через десять дней, и потом они снова смогут делать все то, чем занимались летом: подниматься сюда в одних рубашках вечерами, потягивать алкоголь, курить и болтать ни о чем. Виктору довелось пожить в четырех крупных городах, и в воспоминаниях он нередко дорожил именно маленькими деталями, такими как крики чаек в Ленинграде, снег и голые зимние деревья в Берлине, движение машин по мостам над Москвой-рекой, которое он наблюдал из окна квартиры, а здесь – мозаика лондонских крыш, по которым прыгали маленькие темные птички, и постоянный запах дыма из топок.

Когда его сигарета истлела до конца, Виктор достал из кармана ручку и небольшой блокнот и приложил его к перилам, начиная составлять письмо. Возможно, это было его последнее письмо от лица майора Виктора Михайловича Никифорова, офицера МГБ и почетного героя Великой Отечественной войны. Каждое слово должно было нести смысл.

«Дорогой Юра!

Прости, что не писал так долго. Надеюсь, что ты в порядке и неплохо начал свой путь в Воздушном Флоте. Уверен, твоя семья гордится тобой. У меня тоже все нормально».

Он гадал, случилась ли уже в жизни Юрия первая любовь, понял бы он, если бы Виктор написал ему, что для него ничего уже не было прежним, что весь его мир невообразимо расширился и он готов был без конца устремляться к его новым горизонтам всю оставшуюся жизнь.

«Я знаю, что ты понимаешь ограничения, налагаемые нашей работой, из-за которых я, возможно, не скоро смогу написать тебе в следующий раз. У тебя в сердце живут сила и любовь к Родине, и они помогут тебе пройти сквозь все испытания и принять верные решения, как и твоей матери. Пожалуйста, передай ей мою любовь и помни, что ты теперь взрослый человек, давно уже вышедший из подросткового возраста, чтобы относиться к ней неуважительно».

Возможно, это было слишком неконкретно, но в ином случае письмо бы точно не дошло до Юрия, и разве стоило тогда его писать вообще? Он все еще не знал, что именно произошло между родителями Юрия в 1936 году, однако известным (и почти не обсуждаемым) фактом было то, что Лев Захаров находился в ГУЛАГе, а отправила его туда Юлия Плисецкая. Виктор не сомневался, что ее сын унаследовал все ее способности к принятию хладнокровных решений в сложных ситуациях.

«Война изменила столь многое для каждого из нас, не правда ли? Она сделала тебя мужчиной, Юра, а меня – другим человеком. Я надеюсь, ты не будешь слишком сердиться – ни сейчас, ни в будущем – если я скажу тебе, что горжусь тобой. Однажды ты превзойдешь нас всех. Думай обо мне, когда будешь смотреть вниз, летя сквозь звездное небо.

Твой товарищ м-р ВМН».

***

В этот раз Юри не слишком задерживался за ланчем с Виктором, в отличие от других дней, и еще до того, как наступило два часа пополудни, он уже возвращался в старое здание на Бродвее, где шпионская контора МИ-6 делала вид, что не существует. Проверяя отверстие для голубей на четвертом этаже, Юри почувствовал краткое похлопывание по плечу; обернувшись, он увидел за спиной миссис Сагден, устрашающую секретаршу Пикаванса, работающую здесь уже бог знает сколько времени.

– Директор желает увидеться с Вами, мистер Кацуки.

– Прямо сейчас?

– Нет, после того, как Вы отдохнете пару часиков со стаканчиком бренди, – она закатила глаза. – Разумеется, прямо сейчас.

Когда Юри зашел к нему, Пикаванс не предложил ему сигарету, а только лишь замедлился в расхаживании по кабинету, чтобы жестом указать Юри на стул и придвинуть к нему папку. В центре обложки стоял красный штамп «Совершенно секретно». Юри посмотрел на Пикаванса и поправил очки на переносице.

– Сэр, что…

– Вы должны прочитать это, Кацуки.

На самом верху лежала сделанная через копирку копия письма из американского посольства. В тексте было много акронимов, неизвестных Юри, и научных терминов, которые он не мог уловить, но финальный абзац был кристально ясен:

«Если рекомендованные метеорологические исследования окажутся безрезультатными, нам потребуется ваша помощь в виде предоставления агентов. Спроектированные базы для тестирования бомб находятся в Сибири, за Полярным кругом и в степях Казахстана. Наши агенты еще не предоставили рапорт о количестве вооружения, которое было протестировано, и были ли сооружены новые объекты в других местах. Возможности Советского Союза значительно превосходят наши прежние оценки, и существует необходимость в поиске решений, направленных на блокировку дальнейшего развития их ядерной программы».

– Завтра снова отлетают самолеты, которые должны будут исследовать изменения в атмосфере, правда, мы еще на знаем, какие именно, – сказал Пикаванс, пока Юри таращился на письмо перед ним. – Но давайте будем реалистами. У СССР есть бомба. Они создали одну и где-то ее взорвали, пока мы тут забавлялись, думая, что они дойдут до этого году в пятьдесят третьем или пятьдесят четвертом.

Юри тяжело сглотнул. Все, что приходило в голову – это Нагасаки летом, в покрывале плотного, влажного жара, прорезаемого бесконечным стрекотом цикад, и солнце, искрящееся в водах залива. И одинокий блестящий самолетик в небе, сбрасывающий на город злой рок. Юри очень, очень не помешала бы сейчас сигарета, которую ему не предложили.

– Зачем мне это показывать, сэр? – в итоге спросил он.

– Мы уже достаточно долго тянули с Сеулом. Я знаю, что Вам еще далеко до свободного владения корейским, но из Бьюли Вы предоставили прекрасный отчет, и на самом деле больше нет никакого смысла терять время дальше. Нам нужно, чтобы Вы поехали на Дальний Восток защищать британские интересы, – Пикаванс наклонился вперед, упираясь ладонями в стол. – Война в Корее означает приближение первого мирового ядерного конфликта. Никто не знает, насколько разрушительны бомбы СССР или каково их количество, но зато мы знаем то, чего не знал Гитлер: русские могут быть искалечены и истощены голодом и холодом, но они все равно будут биться, как дикие звери. Американцы не смогут просто так сбросить бомбу на Москву и заставить их ползать на коленях, в отличие от… ну, Вы поняли, – он неловко прочистил горло. – Сигарету, Кацуки?

Юри вежливо проигнорировал завершение рассуждений Пикаванса и принял сигарету и огонек. Перевернув американское письмо, он обнаружил сообщение для него лично. Оно было путаным и избыточно нахваливало последние пять лет его службы, но четко выделяло необходимость его присутствия в Сеуле. В конце листа стояла подпись, представляющая из себя одинокую букву «С» зелеными чернилами.

– Уверен, Вы захотите похвастаться своими первыми зелеными чернилами, но не размахивайте этой бумажкой перед всеми подряд, – предупредил Пикаванс. – Шеф обычно не ставит подписи к описанию миссий для офицеров, так что это только доказывает всю серьезность ситуации.

– Я… я один поеду в Корею, сэр? У меня не будет сотрудников?

– Наша деятельность там учреждена, и у Вас будут кое-какие сотрудники в генеральном консульстве, конечно же. Но как только Вы возьметесь за дело, других офицеров рядом с Вами не будет. Если, конечно, у Вас не найдется еще кого-нибудь из Оксфорда с подходящим прошлым и семейной ситуацией, кто мог бы хорошо затеряться в сеульской толпе.

Подавив вздох, Юри осел. Следовало ожидать всего этого. Хотя Юри носил японскую фамилию и все остальное в нем было не менее японским, а Минако была не самым ближайшим родственником, именно через покровительство Минако и Челестино он как-то влился в семью Чолмондели, приняв облик мелкого дворянина – а эта личина могла скрыть любое количество грехов и автоматически навлекала на него обязательства и перед монархом, и перед империей. И его руководители, естественно, воображали, что он не будет выглядеть режущим глаз японцем в Корее, если в их представлениях он уже вписался в какую-то древнюю английскую семью.

Зажав сигарету между губами, он переключил внимание на оставшиеся документы в папке: немного информации о Вивиане Хольте, новом генеральном консуле в Корее, немного шпионских отчетов о деятельности советских и китайских разведчиков в стране, а также детали про корейских информаторов с фотографиями. Пикаванс снова прочистил горло, пока Юри читал сводку о неком майоре Ли, на лице которого застыла скука.

– Я сразу вижу, когда человек теряет уверенность в себе, Кацуки. Если это может послужить утешением, то Ваше назначение долго не продлится, я думаю. Хольт… в общем, он сложный человек, но он не идиот. Он эвакуирует английских дипломатов, если… когда объявят войну.

На мгновение Юри задумался, и уже не в первый раз: могло ли это оказаться скрытым благом? Если он уедет на другой конец мира, когда Виктор перейдет на их сторону, тогда связь между ними не будет столь очевидной и Юри избежит подозрений как в плане совершения якобы преступления «грубой непристойности», так и в плане якшания с вражеским шпионом, что было бы куда серьезнее. В любом случае, они не смогут жить вместе какое-то время. Но существовало отличие между той жизнью, которую они вели в Берлине, прячась и крайне редко видя друг друга, и жизнью, подобной той, которой они жили в разлуке. Никакая дипломатическая защита не могла гарантировать того, что Юри вернется домой в целости и сохранности, и если Советский Союз окажется настолько же склонными к воздушным налетам на гражданское население, как нацисты…

Если Лондону суждено погибнуть во взрыве ядерной бомбы, он хотел бы быть рядом с Виктором в этот миг, хотел бы прижимать его крепко тогда, когда после нескольких лет хрупкого затишья снова раздадутся звуки сирен воздушной тревоги. В Берлине, сидя в парках и облезлых комнатах отелей, они смогли изменить курс войны, изменить саму историю, но когда течение истории перестало им поддаваться, все равно можно было бы держаться друг за друга.

Пикаванс продолжал говорить, как будто внутри Юри не разворачивался кризис его существования.

– В зависимости от наших метеорологических находок от президента Трумэна скорее всего будет официальное заявление касательно советской бомбы до конца сентября. Мы бы хотели, чтобы Вы были на месте в Сеуле до этого, так что уладьте все свои дела в ближайшие несколько дней, а затем летите числа пятнадцатого. У Вас будет краткая остановка в Дели, чтобы выполнить небольшую миссию и там, Мэдж занесет Вам план. Мы снова поговорим об этом в понедельник, – он улыбнулся и подмигнул. – Какое у Вас там было кодовое имя, Кацуки? Похоже, Черному Дрозду снова пришло время расправить крылышки и полетать во имя империи.

«Какой такой чертовой империи?!» – хотел заорать Юри. Он встал, затушил сигарету о дно пепельницы и пожал руку Пикавансу, прежде чем вернуться в свой кабинет, захватив папку со штампом «Совершенно секретно». Надо было найти способы выскользнуть из этого.

***

Встреча с Юри на ланч в Вестминистере повлекла за собой долгую и утомительную прогулку назад в Луишем, чтобы отработать занятие в пятницу вечером, но это всегда стоило того и значительно облегчало ожидание Поповича, в ином случае Виктор уже отправился бы домой готовить ужин.

Начало слегка накрапывать, и Виктор зажег сигарету, ища убежище от дождя под сводами Саутваркского собора. Попович всегда почему-то предпочитал встречаться у церквей и там же сбрасывал информацию. Может, дело в фамилии.

Виктор узнал его шаги, поэтому не стал оборачиваться, но когда тот тепло и по-братски обнял его вместо обычных громких приветствий, Виктор обронил от удивления сигарету.

– Я так рад тебя видеть, товарищ! – воскликнул Попович, отступая на шаг, но не отпуская его плеч. – Я только что из посольства, и у меня потрясающие новости. Но, если можно, не здесь. Давай пройдемся.

Продолжая держать Виктора за локоть, он вывел его на главную дорогу, и они пошли по направлению к мосту. Что могло так взбудоражить его? Виктор никогда не считал его особо вдумчивым; может, Попович узнал о беременности жены или что-то в этом роде. Больше ничего «потрясающего» в голову не приходило. Но чем Попович занимался в посольстве? Ведь вся суть роли Виктора заключалась в том, чтобы скрывать связь между делами посла и их разведчиками.

Они шагали по усыпанной гравием дорожке, пролегающей вдоль берега реки и ныряющей под мост. Стоило остановиться во мраке под ним, как Попович снова обнял его и заговорил по-русски:

– Я так рад, что имею честь сообщить тебе об этом, Алеша. Мы сделали это! Это великий триумф социализма! Чуть больше недели назад мы испытали нашу первую ядерную бомбу!

Слова вошли в голову Виктора, как пули в патоку, и их раскаленная скорость упала до болезненно медленного увязания. Попович все еще обнимал его – такими темпами Виктор скоро задался бы вопросом о его намерениях – пока над их головами транспорт грохотал по мосту. Ничего не изменилось. И при этом изменилось все, и никто не заметил.

– Разве это не здорово, товарищ? – спросил он. Прежде чем Виктор обратил внимание на наплыв сарказма в его тоне, Попович заменил объятие прикосновением холодного дула пистолета к его ребрам. Сердце Виктора замерло на мгновение и вновь неровно забилось тревожной сиреной.

– Твою мать, что ты творишь, Крестник? – грубо бросил он, пытаясь звучать более властно, чем ощущал себя внутри. В темноте сверкали лишь блики на презрительной усмешке Поповича.

– Вообще-то я не совсем из посольства, Алеша. Я был там сегодня утром примерно в то же время, что и ты. Когда ты покинул здание, я последовал за тобой в Вестминистер, а потом я проследил за человеком, с которым ты так долго торчал за ланчем в кафе, – он рассмеялся, как злодей в плохом кино. – Интересно, в МИ-6 действительно считают, что все верят этой табличке про огнетушители? Ты-то наверняка знаешь правду, учитывая, что ты работаешь на них.

Кровь Виктора застыла льдом, и все его тело покрыл липкий пот. Почему он не носил с собой пистолет почаще? Почему он блаженно воображал, что Попович не мог стать ему угрозой?

– Я не являюсь британским агентом, – решительно возразил он; технически это все еще было правдой.

– Ой, конечно, а еще ты не имеешь понятия, на кого работает тот человек, и вы встречались всего лишь потому, что он твой любовник или типа того, – Попович изменил угол дула, и Виктор не удержался от резкого вдоха. – Или все-таки любовник? О тебе, кстати, ходят слухи! Но ты всегда казался достаточно нормальным, поэтому я не хотел верить им.

– Крестник, все, что тебе мерещится…

– Только не вешай мне лапшу на уши. Я знаю, что ты всегда считал меня дурачком, поэтому в последние два года я играл эту роль как можно тщательней. Я же вижу, как ты реагируешь, когда происходит что-нибудь, играющее на руку Советскому Союзу. И я знаю, что ты стал зависать в посольстве намного чаще после всего, что произошло с твоими лживыми друзьями в Ленинграде. Может, ты еще и не стал новой прислугой короля, но у тебя сердце предателя.

Виктору надо было каким-то образом выхватить у него пистолет. Если чем-то отвлечь Поповича, схватить гравий с дорожки и бросить ему в лицо, а потом отобрать оружие…

– Ты называешь меня предателем, но не я здесь разглагольствую о самом смертоносном оружии в истории, как будто это какой-то мистический идол, которому надо поклоняться!

– Ты когда-нибудь перестанешь считать меня идиотом? – прошипел Попович. – Дело не только в бомбе, Алеша. И даже не в Советском Союзе. Уверен, ты запищишь от восторга, когда твои английские хозяева снова будут владеть миром, но пока им придется признать тот факт, что сейчас не их черед. Сейчас всем заправляет Америка, захватывая страны как трофеи и насаждая капитализм народам, борющимся за свободу, и до сего момента не было никого, кто мог бы остановить их. Япония являлась одной из самых сильных наций на планете, а теперь она превратилась в почетную колонию, потому что у американцев были бомбы, а у других – нет. Это не может… это не случится снова. Мы – вторая великая сила в мире, и мы создадим ядерный арсенал, соперничающий со всем, что они смогут изобрести. Америка никогда больше не сбросит бомбы на другие страны, пока они будут знать, что мы можем причинить им то же самое, – он слегка отвернул лицо, чтобы посмотреть на темные воды реки, и тени задвигались на его лице. – Это не только советское оружие. Это оружие каждого сломленного и угнетенного мужчины, женщины и ребенка на этой земле.

Его речь звучала пылко и весьма убедительно, но она также была именно тем отвлечением, в котором нуждался Виктор. Он резко присел, зачерпнул камней и бросил в лицо Поповича. Тот взвыл от гравия, попавшего ему в глаза, но хватку на оружии не ослабил, а наоборот вцепился в рукоятку второй рукой и выстрелил вслепую. Пуля пролетела над плечом Виктора.

– Ты покойник, Никифоров! – закричал он, пока из его зажмуренных глаз выступала влага, и снова нажал на курок; пуля вошла в раствор, скрепляющий блоки арки моста. – Мы найдем тебя, где бы ты ни скрылся! Британцы не защитят тебя!

Виктор помедлил, переминаясь с ноги на ногу и все еще вычисляя, как же добыть пистолет, но Попович выпустил новую пулю, и гравий разлетелся в стороны в нескольких сантиметрах от его ботинка. Какое упущение, что он недооценил Поповича!

Задержав на нем взгляд еще на несколько мгновений, Виктор развернулся и бросился прочь.

__________________

1. Гай Бёрджесс – двойной агент Британии и СССР, в итоге бежал в СССР, где в 1963 умер от алкоголизма.

========== Chapter 6: London, Part Three (3) ==========