Текст книги "Blackbird (ЛП)"

Автор книги: sixpences

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Каждый раз, когда я пил чай, приготовленный англичанами, то не мог не задумываться: зачем вести столько войн, чтобы в итоге заваривать его так бестолково?

– Англичане – идиоты, Юри, – ответила она, – и я говорю это как один британский гражданин другому. Кстати, Челестино рассказывал мне то, что узнал об этом Викторе, когда они встретились, но не так много. Он здесь как учитель?

– Да, преподает в колледже в Луишеме. И утверждает, что в этом он не очень хорош.

Было ли это реалистичной оценкой или просто проявлением скромности, Юри не мог сказать. Виктор всегда преуспевал в качестве актера, легко входя в роль, но терпение, не менее важное для их работы, а особенно – для преподавания языка начинающим, не всегда сопутствовало ему.

– Зато, видать, хорош в других вещах, —Минако подмигнула.

Юри почувствовал, что его лицо вспыхнуло, и попытался спрятаться за чашкой.

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой! – буркнул он, и она рассмеялась.

– Да ладно! Я, быть может, и старая, но еще не мертвая. А что, когда я была в твоем возрасте, у меня был молодой французский любовник, который очень… – в шоке Юри зашелся внезапным, громким кашлем, и Минако, взглянув на него, подняла брови. – Хорошо, тогда я буду рассуждать сама по себе: он очень красивый, даже с этими волосами.

Волосы у Виктора могли бы отрасти хоть до пояса, и даже так он наверняка отлично бы смотрелся. Юри очень любил, как пепельные пряди падали на его лицо во время поцелуев, как они выглядели разметавшимися по подушке; Виктор показывал ему, как расчесывать их и собирать в хвост на затылке – и это Юри просто обожал. Минако устремила на него взгляд, который был в равной степени и любящим, и знающим, и похлопала его по руке.

– Мне действительно приятно, что ты снова выглядишь счастливым, Юри. Я хотела бы наблюдать такую улыбку на твоем лице все время.

– Я… он мне действительно нравится.

Это было чудовищное преуменьшение, как будто он сказал, что ему нравится дышать.

– Ну, Челестино будет отсутствовать большую часть июля и первую неделю августа – он и мистер Чуланонт посетят некоторые семинары в Институте перспективных исследований в Принстоне (10), но как только он вернется, может, ты и твой молодой человек хотели бы заглянуть к нам на ужин?

Это звучало невероятно нормально, почти так же, как если бы Минако и Челестино были пожилой английской парой, а Виктор – юной особой, которой Юри собирался сделать предложение. Не то чтобы у них впереди была вечность, но он не собирался упускать ни одного мгновения жизни с ним, пока мог.

– Сообщи мне дату, которая вам подойдет.

***

Независимо от того, сколько раз Виктор перечитывал заголовок, тот не менялся.

«ТРАГИЧЕСКИЙ ВЫБОР ПЕРЕД ЗАПАДНЫМИ СОЮЗНИКАМИ, – читал он. – РУССКИЕ ПРИЗЫВАЮТ К ОБЪЕДИНЕНИЮ С ВОСТОЧНОЙ ЗОНОЙ».

По правде говоря, Виктор уделял очень мало внимания новостям за последний месяц. Внезапно все пустоты его дней оказались заполненными до предела – и не только их тайными встречами с Юри; казалось, что летом Лондон расцвел романтикой, соперничая с Парижем, и Виктор хотел испытать это, хотел разглядывать корабли на реке и сидеть в парках, читая стихи, хотел по-настоящему пожить в этом городе до тех пор, пока это было возможно.

Забастовку портовых рабочих пропустить было трудно – Виктору даже приходилось корректировать некоторые из его обычных маршрутов, чтобы избежать пересечения с пикетами, а в общественном транспорте нередко можно было услышать разговоры про лайнер «Empire Windrush» (11) и про его недавних пассажиров из Кингстона, которые варьировались от забавных до весьма подозрительных, но ситуация в Берлине каким-то образом полностью прошла мимо него.

«Вопрос, который скорее всего будет самым насущным для министра иностранных дел, заключается в том, как далеко мы теперь готовы зайти в нашей решимости оставаться в Берлине. Готовы ли мы, например, к риску применения силы и возможной войне? Эта проблема, сколь бы ужасной она ни казалась, уже была рассмотрена в обязательном порядке Соединенными Штатами до того, как наступил текущий Берлинский кризис».

Ему стало не по себе. В его уме и воспоминаниях Берлин существовал в странном континууме между довоенной славой и послевоенными руинами, на которые он оглядывался из кузова трясущегося военного грузовика чуть более трех лет назад. Берлин ассоциировался с серой формой гестапо и белым одеялом зимнего снега, с коричневой формой детей и кроваво-красными нацистскими повязками. Перед глазами вырастали здания, окрашенные в черный цвет артиллерийского дыма в вихрях горячих желтых искр сотен пожаров. Берлин – это люди, тысячи, миллионы людей, которым за пределами советского сектора теперь отключили электричество и перекрыли транспортные пути из-за якобы «технических сбоев».

«Такие оправдания, а именно этим они и являются, нельзя принимать за чистую монету», – высказал свое мнение корреспондент «Гардиан», и Виктор почувствовал еще одну волну тошноты. Не так давно он сам бы поверил в эти вещи, и часть его все еще хотела найти этому оправдание. Британская пресса не была «Правдой», конечно, но вряд ли они были свободны от своих собственных предубеждений; вопрос о введении новой немецкой марки в любом случае мог бы решаться более дипломатичными методами со стороны Запада. И маршал Соколовский конечно, конечно же не позволил бы людям западного Берлина просто голодать. Хотя Виктор растерял свои иллюзии относительно морали лидеров Советского Союза, объединение Берлина (12) под советским контролем в качестве новой цели могло бы обернуться серьезным тактическим промахом.

И они провоцировали американцев. Никто на свете не знал, о чем думал Трумэн (13), наблюдая из-за океана. Никто не знал, как быстро или медленно сила, которой он теперь обладал, породит безумие. Сталин и так уже был откровенно сумасшедшим, но он не мог послать ни одного бомбардировщика, чтобы уничтожить вмиг целый город. И сколько еще раз американцы будут позволять себя укусить, прежде чем решат прибить муху?

Виктор однажды уже жил, как в ловушке, за линией фронта. Он не был уверен, что снова пошел бы на это.

– Алеша! – веселое приветствие прорезалось сквозь печальные мысли Виктора, и он, подняв голову, кивнул, когда Попович сел на скамейку рядом с ним. Сняв пиджак, Попович перекинул его через плечо; отсутствие жилета восполнялось тем, что он носил ремень вместо подтяжек, как будто жил на самом острие моды. Он улыбнулся, словно они были старыми друзьями, и указал на реку рукой, в которой держал наполовину съеденный банан.

– Прекрасный день, не так ли? Ах, товарищ, боюсь, что я слишком полюбил этот город. Я скоро стану как человек, раздираемый между двумя великими любовями: верной женой, ждущей дома, и прекрасной иностранной любовницей, околдовавшей своими чарами.

Если бы ей приходилось терпеть это постоянно, уважаемая миссис Попович наверняка была бы рада любой причине, удерживающей мужа подальше от дома.

– У меня для тебя пакет из посольства, держи.

Попович в самом деле хлопнул в ладоши, когда Виктор отдал его. Разумеется, он наблюдал за Виктором так же пристально, как и за своими британскими агентами, но сейчас он, казалось, страшно переигрывал. А может, он просто был таким по жизни. Попович разорвал пакет с большим удовольствием и, пролистав несколько бумаг, вытащил небольшой конверт и прижал его к груди той рукой, в которой все еще сжимал банан.

– Так и знал, что скоро получу от нее весточку, – Попович обеспокоенно взглянул на Виктора. – Ты ведь не собираешься уничтожить мою корреспонденцию после того, как я прочитаю ее?

– Если в ее письме не содержатся какие-нибудь государственные секреты, ты можешь делать с ним все, что захочешь.

Честно говоря, Виктору было все равно. Даже если бы Поповича арестовали и при невероятных обстоятельствах британская полиция выяснила бы из его сентиментальных писем, что он советский агент, там все равно не обнаружилось бы ничего конкретного, указывающего на его связь с Виктором или с посольством. Все подопечные шпионы Виктора висели на концах своих собственных шелковых катушек.

– О, замечательно. Просто я знаю, что такие вещи случались с товарищами в Германии, – он снова взглянул на Виктора, уже с большим любопытством. – Я слыхал, у тебя есть медаль «За взятие Берлина», Алеша?

– Не знал, что являюсь объектом таких сплетен.

– Разве является сплетнями восхищение чьей-либо службой? Что было бы с нами без восхищения героями, вдохновляющими нас на то, чтобы устремляться вперед?

Как будто в какой-то версии реальности Виктора можно было бы считать героем.

– Я прослужил в Берлине несколько лет. Там была не та ситуация, чтобы получать много личных писем. Нам гораздо свободнее и безопаснее здесь, где нас защищает посольство.

– В самом деле, нам очень повезло, – Попович указал на газету, все еще лежащую на коленях Виктора. – Должно быть, ты рад видеть, насколько мы сейчас близки к тому, чтобы победить в Берлине во второй раз, после славного…

Для Виктора это стало такой же неожиданностью, как и для Поповича, когда он схватил его за запястье, заставив остатки банана грустно шлепнуться на тротуар.

– Ты на самом деле видел настоящие бои, Крестник, или ты провел войну, пилотируя за своим письменным столом?

Попович ощетинился. Такое раздражение на его лице Виктор увидел впервые.

– Я командовал стрелковым отрядом в Курске. Если ты помнишь, именно там мы наконец повернули наступление немцев вспять. И я искоренил большое количество шпионов в СМЕРШ (14).

– Открытое поле битвы – это одно. А борьба на улицах города – совсем другое, – Виктор покачал головой, отпуская руку Поповича. – Ничего славного в этом не было. Мы боролись не на жизнь, а на смерть за каждый угол улицы и площадь, за каждую комнату в каждом здании. Я не пожелал бы войны Берлину еще тысячу лет. Если ты все еще считаешь это славным, то, когда снова будешь дома, прокатись со своей молодой женой на поезде в Ленинград на денек и убедись сам, что война может сотворить с городом.

Попович все еще хмуро смотрел на него, словно был оскорблен едким вторжением реальности в его мечты. Сложив газету, Виктор бросил ее на скамейку и встал.

– Ну, до следующего раза.

_______________

1. А́ртур И́влин Сент-Джон Во (28 октября 1903 года, Лондон – 10 апреля 1966 года, Сомерсет) – английский писатель-романист, автор беллетризованных биографий, путевых заметок и справочников для путешествующих, оставивший, помимо прочего, заметный след в журналистике и литературной критике. Ивлин Во считается одним из тончайших стилистов в английской прозе прошлого века.

2. «Доброе утро» – по-немецки.

3. Майданек – лагерь смерти Третьего рейха на окраине польского города Люблин. Ликвидирован Красной армией 22 июля 1944 года. После прихода Красной армии лагерь некоторое время использовался НКВД для содержания немецких военнопленных и польских «врагов народа», в число последних входили бойцы из Армия Крайова (польского движения Сопротивления). Через него прошли тысячи членов польского Сопротивления.

4. Концентрационный лагерь и лагерь смерти Освенцим – комплекс немецких концентрационных лагерей и лагерей смерти, располагавшийся в 1940–1945 годах к западу от Генерал-губернаторства, около города Освенцим, который в 1939 г. указом Гитлера был присоединен к территории Третьего рейха, в 60 км к западу от Кракова. Лагерь освобожден 27 января 1945 года советскими войсками.

5. Автор путает лагеря. См. п. 3

6. Тканый гладкий двусторонний ковер ручной работы.

7. Кю:су (急須) традиционный японский заварочный чайник, используемый для заваривания зелёного чая.

8. Сорт японского зеленого чая.

9. Ритуал заваривания чая.

10. Институт перспективных исследований (IAS) в Принстоне, штат Нью-Джерси, в Соединенных Штатах, является независимым, докторантным исследовательским центром теоретических исследований и интеллектуальных исследований, основанным в 1930 году американским педагогом Абрахамом Флекснером, а также филантропами Луи Бамбергером и Кэролайн Бамбергер Фулд.

11. Лайнер «Empire Windrush» первоначально назывался «Monte Rosa» и принадлежал Германии. Он был построен для обслуживания линии Гамбург—Южная Америка. В 1942 г. корабль перевозил войска между Данией и Норвегией, затем служил плавмастерской для линкора «Tirpitz». После Второй мировой войны передан Британии и под именем «Empire Windrush» использовался на новозеландской линии. В марте 1954 г. затонул после взрыва в машинном отделении.

12. После Второй мировой войны Берлин был поделен между странами антигитлеровской коалиции на четыре оккупационные зоны. Восточная зона, занятая советскими войсками, стала называться Восточным Берлином. В трех западных зонах, которые все вместе по размеру не превышали восточной, контроль осуществляли власти США, Великобритании и Франции. Высшим органом управления Берлином стала Союзная комендатура, куда входили представители всех стран. Блокада Западного Берлина советскими войсками, начатая 24 июня 1948 года, ознаменовала собой один из первых кризисов «холодной войны». Поводом для введения блокады стала денежная реформа, которую США, Англия и Франция провели в западных зонах без согласия СССР, введя в обращение 21 июня 1948 года новую немецкую марку.

13. Гарри Эс Трумэн (8 мая 1884, Ламар, штат Миссури – 26 декабря 1972, Канзас-Сити, штат Миссури) – государственный деятель, 33-й президент США в 1945–1953 годах от Демократической партии. Гарри Трумэн продолжил социально-экономические реформы в духе «нового курса» его предшественника Франклина Рузвельта. С его именем также связано начало холодной войны. Трумэн выступал за жесткое противостояние СССР и коммунистическим силам и утверждение единоличного лидерства США во всем мире.

14. Смерш (сокращение от «Смерть шпионам!») – название ряда независимых друг от друга контрразведывательных организаций в Советском Союзе во время Второй мировой войны.

========== Chapter 5: London, Part Two (2) ==========

– Это бодрит, не так ли? – Глен предложил свою зажигалку. Юри окунул конец сигареты в язычок пламени и равнодушно посмотрел на него из-под оправы очков. – Ну же, Кацуки, только не говори мне, что ты скорее предпочел бы поработать над унылыми документами в душном офисе. Это же намного лучше, мы получаем информацию из первых рук!

– Предлагаю снова поговорить об этом тогда, когда ты позанимаешься синхронным переводом со своего третьего языка на второй, – парировал Юри. – Я никогда не думал, что в самом деле буду надеяться на политические потрясения в Японии, просто чтобы послушать язык, который не вызывает у меня такой головной боли.

– Похоже, я иногда забываю, что ты не британец, – задумчиво произнес Глен, и Юри снова пришлось побуравить его взглядом. – О, послушай, я не то имел в виду, просто для меня ты свой парень, вот и все. Не нужно так обижаться, – он подмигнул. – Могло быть и хуже, я мог бы назвать тебя англичанином. Вот это было бы оскорбление.

Забавно, что Глен видел огромное различие между собой и любым человеком, родившимся дальше двух миль за границей Уэльса, как будто он не выглядел и не звучал точно так же, как и все, кто посещал государственную школу, а затем Оксфорд. (1)

– Так как долго, по-твоему, они смогут продержаться? – спросил Юри, меняя тему. Но даже несмотря на перерыв и на то, что другие переводчики включились в работу на совещании, все равно трудно было удержаться от обсуждения новой отчаянной операции по обеспечению продовольствием Западного Берлина.

– На простом продовольствии? Черт его знает. При таком раскладе к концу лета у нас не останется ни одного грузового самолета на британской земле. Люди и так недовольны тем, что до сих пор находятся на военных пайках, а мы еще и немцев кормим. Сколько еще будут продолжаться наши благие порывы, если мы расходуем на Берлин даже авиационное топливо? А потом еще какой-нибудь свихнувшийся «красный» возьмет и собьет один из наших самолетов в качестве вендетты.

– Или они сделают это преднамеренно. Они все еще превосходят нас по численности – три-к-одному в наземных войсках. И если они каким-то образом узнают, что на этой стороне Атлантики на самом деле нет никаких «Силверплейтов» (2) …

Глен вздрогнул:

– Ты читал планы операции «Немыслимое» (3)? Это немного выше нашего уровня допуска, но планы устарели, так как американцы сбросили бомбу, и теперь не составляет труда их раздобыть. Особенно хорошо читать их перед сном, если хочешь не спать в течение нескольких ночей, – он глубоко затянулся, рассеянно смотря в коридор. – Ты знаешь, что я жил в Чисвике во время войны? На улице, где взорвалась первая «Фау-2» (4)? Чертовски повезло, что Сеси и дети были в Монмауте с моими родителями в то время. А у СССР теперь есть старый завод по производству ракет, и, Бог видит, Сталин не более милосерден, чем Гитлер.

– Как думаешь, стоит ли отказаться от Берлина? – тихо спросил Юри. Было так странно, что город превратился в гипотетическую точку на карте, в одну из фишек мировой политической игры в то время, как в его воспоминаниях Берлин оставался таким живым и ярким.

– Может, так было бы легче… – спокойно ответил Глен. – Но вспомни: легко ведь было отказаться и от Рейнской области, и от Австрии, и от Судетской области, пока мы не осознали, что не можем отказаться от Польши (5). С тиранами не договориться. Они всегда ненасытны.

Дверь рядом с ними внезапно открылась, и Артур высунул голову.

– Не почтишь ли ты нас своим присутствием, Шарп? Бедняга Ньюберри никак не разберет эстонский акцент одного парня. С немецким все в порядке, Кацуки, так что можешь еще немного поотдыхать.

Зажав сигарету между зубами концом вверх, Глен выставил вперед подбородок, весьма сносно копируя Рузвельта.

– Долг зовет, – произнес он с куда менее сносным американским акцентом и последовал за Артуром, оставляя Юри в коридоре.

Вечером Юри с опозданием подъехал к ресторану в Саутуарке (6) и поспешно приковал велосипед, прежде чем войти внутрь. Виктор уже сидел за столиком в глубине заведения, крутя в руках стакан воды. На его лицо нахлынуло облегчение, когда Юри присел напротив.

– А я уж подумал, что ты решил не прийти на свидание, – он улыбнулся уголком рта, взяв сигарету из пачки, предложенной Юри. – Местный официант явно решил, что я намереваюсь ограбить это место. Он все время вертится рядом и бросает на меня подозрительные взгляды.

– Ну, у нас есть велосипед для побега, – сказал Юри, поделившись огоньком, и взял меню. – Извини, я застрял на работе, там… много дел.

Виктор наверняка знал, чем в данный момент занималось МИ-6, но ограничился лишь вежливым кивком, переключаясь на список блюд.

– Мило, – произнес он через некоторое время. – Я всегда хотел, чтобы мы вместе сходили пообедать в Берлине, но, конечно, мы не могли. А в Лондоне так много интересных мест, где можно поесть! Я на днях побывал за рекой в Башне Гамлета и увидел настоящее индийское карри-кафе. Может, сходим туда в следующий раз?

Было бы интересно понаблюдать, как тот, кто вырос на борщах и немецких сосисках, отведает свой первый в жизни карри.

– Мы можем пойти, куда ты захочешь. Только если это не слишком дорого. Я не поведу тебя ужинать в «Savoy» (7).

– Ты ранил меня, Юри! – воскликнул Виктор и подмигнул.

Юри протянул в его сторону руку, но остановился, не дотронувшись; лишь сжал и разжал пальцы. Вместо этого под столом он скользнул ногой вдоль стены и провел носком ботинка по лодыжке Виктора. Тот слегка шевельнул ногой в ответ.

Юри знал, что такое измена государству: лед в крови и зудящая паранойя между лопатками. Но их это не касалось. Даже если какая-то его часть жаждала выяснить, что именно Виктор знал о Берлине, а особенно что он знал о том, что британцы знали о Берлине, это казалось практически неважным по сравнению с другим, гораздо более сильным желанием узнать, был ли у Виктора приятный день, хорошо ли он спал, что думал о книге «За пределами безмолвной планеты» (8). Это было самое нормальное, комфортное и счастливое чувство из всех, которые Юри испытывал за последний десяток лет.

– Так что, думаю, книга Льюиса очень даже неплоха до определенной степени, – сказал Виктор, словно подслушав мысли Юри, – но автор все-таки испортил конец. Главный герой совершает космическое путешествие домой с двумя мужчинами, которые хотят его убить и не без причины, но это ничего, потому что таинственные пришельцы обеспечивают ему безопасность с помощью… каких-то штук? Это не объясняется? Рэнсому стоило остаться на Марсе.

– Согласен. В «Хоббите» (9) то же самое: одержимость возвращением домой независимо от того, какой ценой. Даже если это дыры в сюжете.

– В «Хоббите» лучше. Он вернулся домой, но дом уже стал другим, да и он тоже. В жизни все так и происходит, – взгляд Виктора стал мягким. – Хочешь, чтобы я вернулся к тебе сегодня?

– Да, – кивнул он. Обычно Юри был склонен ходить вокруг да около этих вещей, но с Виктором в этом не было никакого смысла. – Если это не расстроит твою хозяйку.

– О, ей все равно, что я делаю, – ответил Виктор, махнув рукой. – Так что ты собираешься заказать?

Его нога снова сдвинулась, дразня ботинком краешек штанины Юри. Просто невероятно, что с ним творил этот простейший жест.

– Я закажу то же, что и ты.

***

И только когда Виктор возвращался по Дептфорд-Хай-стрит со своих дневных занятий, протискиваясь сквозь столпившихся вокруг уличного скрипача людей и осторожно обходя крайне очевидного карманника, то вспомнил, что именно сегодня новая хозяйка, миссис Конвей, должна была приступить к руководству пансионом. Что касалось его повседневной жизни, это не должно было иметь особого значения —договоры аренды всех текущих жильцов были одобрены, но ему было любопытно встретиться с самой женщиной. Она вполне могла оказаться ужасным поваром, что внесло бы существенное отличие в один из аспектов его жизни.

Виктор повернул за угол на свою улицу как раз в тот момент, когда большой фургон отъезжал от бордюра, и, запустив руку в карман за ключами, он заметил первый признак нового режима. На окне пансиона, выходящем на улицу, всегда висело объявление, прикрепленное к внутренней стороне стекла и содержащее информацию о свободных комнатах и ценах, но теперь под ним поспешно добавили рукописное дополнение:

НЕ ДЛЯ ЦВЕТНЫХ.

НЕ ДЛЯ ИРЛАНДЦЕВ.

Виктор моргнул и, перечитав, нахмурился. Раздумья о том, смогла бы миссис Конвей приготовить ланкаширское тушеное мясо с овощами или нет, отошли далеко на второй план. В чем, интересно, заключалась ключевая разница между презренными иностранцами вроде него или Павла Осадника и французским джентльменом, который съехал в прошлом месяце, или человеком из Ирландии, или с Карибского моря? Неужто ей навредит взять с них деньги и предоставить им крышу и еду в обмен?

Он завелся. Он хотел завестись. Сжав ключи в кулаке, Виктор открыл парадную дверь. Миссис Конвей занималась распаковкой коробок в маленьком кабинете у обеденного зала и, когда он постучал в открытую дверь, кратко смерила его взглядом.

– Что бы это ни было, может оно подождать? – спросила она. – Я очень занята.

В этой ситуации образ иностранца-идиота был бы не просто самым лучшим способом выразить свою точку зрения, но он также успешно доводил до белого каления определенную категорию англичан. И скорее всего именно эта категория развешивала такие объявления на окнах заведений. Он прочистил горло, готовясь говорить с самым сильным акцентом, с каким только мог.

– Пожалуйста, госпожа Новая хозяйка, я не понимаю, – сказал он. – Я прихожу домой, я вижу объявление в окне, которое сообщает, что нам не разрешены цвета, да?

– Это не относится ни к одному из нынешних арендаторов, – сказала она, не отрываясь от своих дел.

– Но я в огромной растерянности! – войдя в комнату, Виктор положил ладони на стол и изобразил глубокую озабоченность. – Какие цвета разрешены? Зимой я ношу очень хороший синий шарф, в нем тепло. Синий цвет можно? – он театрально поперхнулся. – Или под цветами подразумеваются люди? – задрав рукав куртки и расстегнув манжету рубашки для той же цели, он сунул руку ей под нос, и она наконец-то удостоила его взглядом. – Хороший или плохой цвет? А что если фиолетовый захочет снять комнату или зеленый?

– Михайлович, не так ли? – миссис Конвей оттолкнула его руку и испепеляюще уставилась на него. – Русский.

– Да, но «русский» – это не цвет, – сказал он и сделал паузу, а затем мелодраматично приложил ладонь ко рту. – Русский является плохим цветом в английском языке? Потому что я… «красный»?

– Моя предшественница была явно не слишком разборчива в выборе арендаторов, – сухо заметила она, покрываясь пунцовыми пятнами. – С сегодняшнего дня это будет респектабельное учреждение. Я понимаю, что у Вас, мистер Михайлович, есть привычка игнорировать комендантский час. Жители не должны выходить из дома после 10 вечера, это условие Вашего проживания.

В то время как своенравная сторона Виктора с удовольствием посмотрела бы на выражение лица хозяйки, скажи он ей, что проводил ночи в объятиях красивого молодого человека, он все же предпочел бы, чтобы это не закончилось его арестом, поэтому просто махнул рукой:

– Трудно определять время по вашим английским часам. В России у нас советские часы. Ручная работа Сталина. Гораздо точнее.

– Ни для кого не секрет, что Вы иногда отсутствуете всю ночь, мистер Михайлович! Или даже несколько дней подряд без предварительного уведомления! Я знаю, что вы, коммуняки, – безбожные язычники, но должны же быть в вас минимальные представления о нравственности и порядочности? Под моей крышей я не потерплю мужчин, якшающихся с женщинами сомнительного поведения или, что еще хуже, вводящих в заблуждение невинных молодых английских девушек!

– Значит, женщина лучше других, если она англичанка? Новое объявление и об этом тоже, не так ли? – он посмотрел на нее в упор и позволил краю рта скривиться в мерзкую ухмылку. – То есть, деньги обесцениваются, если Вы получаете их не от англичанина?

На это цвет лица миссис Конвей сменился с различных оттенков розового до ярко-багрового:

– Если Вы сейчас же покинете эту комнату, мистер Михайлович, я забуду этот разговор и Вы сможете продолжать снимать квартиру.

А не пошла бы она к черту!

– Пожалуйста, миссис Хозяйка, просветите, сколько все-таки стоят мои деньги? – он полез в карман и вытащил бронзовый фартинг, ткнув его ей под нос. – Или это неправильный цвет?

Только когда Виктор снова очутился на улице с двумя чемоданами, полными его вещей, и без компенсации оставшейся части месячной арендной платы, он задумался о том, что вечер пятницы был не лучшим временем, чтобы затевать спор с его новой, а теперь уже бывшей хозяйкой-расисткой. Существовало не так много мест, куда бы можно было бы податься, и, конечно же, нигде ему не предоставили бы долгосрочную аренду жилья за такой короткий срок. Поэтому, вернувшись на Хай-стрит, Виктор втиснулся в будку со своими пожитками и набрал телефонный код Белгравии.

Юри поднял трубку на третьем гудке:

– Я слушаю?

– Юри, у меня тут маленькая проблема, – он прочистил горло. – Моя новая хозяйка, она… вы, кажется, называете таких «тори» (10)? Так или иначе, суть в том, что она больше не моя хозяйка. И все бы хорошо, но сейчас уже поздно. Не мог бы ты мне помочь?

Юри рассмеялся:

– Ты мог бы просто сказать, что хочешь приехать ко мне сегодня вечером.

– О, видишь ли, тем самым я нарушу комендантский час. Который больше не имеет ко мне отношения.

– Расскажи мне все, когда будешь на месте, – голос Юри переполняло мягкое тепло, не меркнущее сквозь километры телефонных проводов.

Виктор вжал трубку в ухо:

– Я попрошу машиниста поспешить.

Возможно, Виктор приукрасил несколько деталей позже, сидя за кухонным столом Юри и угощаясь простым ужином, но в пересказе его выходка не звучала так импульсивно; все фразы начали казаться намного более комичными и учтивыми, чем были на самом деле. Спрятав лицо в ладонях, Юри практически завыл от смеха, когда Виктор начал перечислять достоинства советских часов, работающих более четко и эффективно благодаря объединению всех шестеренок и пружинок в колхоз – они же не поддадутся капиталистическому угнетению, чтобы отбивать комендантский час по первому капризу хозяев!

– Короче говоря, – сказал он, когда оба в целом успокоились, – ты не подскажешь, нужно ли мне завтра начать искать жилье где-нибудь еще или подождать? Я не хочу путаться у тебя под ногами все выходные.

Юри созерцательно обвел его взглядом, положив подбородок на руки, и заговорил:

– Знаешь… у меня есть свободная комната, – он нервно отвел глаза, а затем снова посмотрел Виктору в лицо. – Это не так уж необычно, если одинокий работающий человек сдаст комнату другому жильцу. Если ты этого хочешь.

Виктор чуть не выронил вилку. Конечно, это было полностью в духе Юри – в течение одного дня перевернуть всю его жизнь и сделать из плохой ситуации такую хорошую, какую только можно было вообразить.

– Ты действительно… это хорошая идея?

В посольстве значился его адрес в Дептфорде, но они еще ни разу ничего ему не отправляли и никого не посылали. Что может случиться, если Виктор просто не сообщит им, что переехал? Стоит ли рискнуть ради того, чтобы жить с Юри, готовить ему завтрак, приходить к нему домой и засыпать в его объятиях каждую ночь?

– Я имею в виду, если ты не хочешь, конечно, я могу помочь тебе найти комнату где-то в другом месте, или ты просто можешь спать в свободной комнате, это абсолютно нормально, но…

Юри покраснел, и Виктор прервал его, схватив за руки. Как будто проблема заключалась в том, что он мог этого не хотеть.

– Если я когда-нибудь скажу «нет» перспективам просыпаться рядом с тобой каждое утро, надеюсь, ты сразу вызовешь доктора, – вымолвил он, гладя большими пальцами его костяшки.

Виктор поднес одну из кистей к губам для поцелуя и заметил, как в глазах Юри что-то смягчилось и все его лицо переполнили эмоции. Это было больше, чем его самые смелые, самые сочные мечты, больше, чем Виктор мог себе представить в те безумные дни в Берлине, когда его симпатия к Юри и восхищение им превратились в любовь. После войны настал мир, пусть шаткий, и теперь он мог иметь хотя бы это.

Затащив его чемоданы наверх по лестнице в спальню, Юри открыл двери гардероба и ящики комода.

– Позволь мне помочь тебе распаковаться, – предложил он, занявшись застежками первого чемодана; Виктор сел на полу рядом с ним, скрестив ноги, и когда Юри поднял крышку, то замер. Поверх наспех уложенных рубашек лежала тонкая, читаная-перечитаная книга с порванной обложкой, скрепленной лентой, и пятнами сажи по краям страниц. Взяв книгу, Юри стал разглядывать ее. – Ты не очень хорошо заботился о ней, – невнятно сказал он.