Текст книги "Blackbird (ЛП)"

Автор книги: sixpences

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Конечно, неженатого человека легко передислоцировать. Юри ведь не мог попросить их подождать, пока его тайный любовник-сожитель получил бы новое назначение от МГБ, чтобы они могли продолжать испытывать государственную безопасность на прочность за милыми обедами.

– Так что, начнем подготовку? – Пикаванс запустил через стол небольшую, простую на вид визитку в его сторону. – Свяжитесь с Клифтон-Пич в Отделе подготовки кадров, она подберет для Вас учебники и найдет преподавателя. Кантонский Вам тоже не помешает. А весной мы, возможно, отправим Вас на несколько недель для оттачивания особых навыков.

– Да, сэр.

– Ну что ж, тогда решено. Мы снова поговорим об этом, когда все прояснится, – он протянул руку, и Юри пожал ее.

И только когда Юри оказался в своем кабинете уже с третьей сигаретой между пальцами, он начал осознавать все перспективы этой миссии. Они снова хотели отправить его в нестабильные регионы для выполнения спецопераций. Это было серьезное повышение и такой карьерный шанс, за который Глен, Артур или любой другой переводчик из их крыла точно ухватился бы. Было бы абсурдом отказаться от этого, если такое вообще было позволено.

А он был так уверен, что у него с Виктором впереди еще годы! И думал, что расставание случится из-за того, что Виктору придется уехать, а Юри остался бы среди всех воспоминаний, созданных вместе с ним в Лондоне. В потаенных уголках души он робко надеялся, что какая-нибудь комбинация серьезных перемен в британском обществе, приветливая лейбористская манера маленького круга друзей Юри, а также глубокое разочарование и беспрестанное чувство вины Виктора смогут убедить последнего постепенно сменить стороны, и с каплей везения и после нескольких споров им никогда больше не пришлось бы разлучаться…

Из Сеула или Гонконга Юри мог бы брать отпуска и иногда ездить домой. Он больше не являлся гражданином Японии, и даже если бы все его документы не были безвозвратно утеряны в Берлине, принятие британского гражданства все равно перечеркивало японское. Но в связи с американской оккупацией ему было бы несложно попасть в страну. Он бы снова встретился с семьей. Он бы воочию увидел все те разрушения, которым поспособствовал, и, постояв среди сожженной, облученной земли, он бы разобрался, можно ли все еще делать вид, что это было сделано во благо страны и мира. Он бы узнал, могли ли Кацуки Юри-кун, неловкий и стеснительный парень из Хасецу, и мистер Юри Кацуки, британский шпион, примириться между собой.

Оттуда он смог бы писать своим коллегам, Минако, Челестино и Пхичиту. Но это было бы все равно что оставить Виктора во второй раз. Если Пикаванс был прав и в Корее назревала война, вероятность, что она останется в пределах полуострова, а не охватит опять весь мир, была небольшой. Если поехать в Сеул, то можно и не вернуться.

Юри выглянул из окна и посмотрел на зимний смог, все еще стелящийся по городу, несмотря на поздний день, и окутывающий их здание темными клубами, делая панораму перед ним серой. Ничего еще не было решено. Может, обойдется. Просто невероятно, что Юри вообще рассматривали на это место, так что он решил пока держать это при себе. Не было смысла беспокоить Виктора чем-то, что могло и не произойти.

***

Виктор понял, что что-то было не так, когда вошел в посольство. Он редко пользовался парадным входом – слишком монументально, слишком очевидно – а боковой вход позволял ему пройти мимо библиотеки, где Беленькая, библиотекарша, часто имела наготове для него улыбку и немного домашних лепешек. Но сегодня дверь библиотеки была заперта на замок, и в коридорах царило подозрительное затишье. И только когда он поднялся по лестнице на второй этаж, то встретил первого человека – молодого мужчину в длинном пальто и синей фуражке МГБ. Виктор никогда не видел его здесь раньше. Новоприбывший нахмурился, заметив его.

– Никифоров?

– Да. Я за своей почтой. Где все?

– Вы должны пройти со мной.

– Что-то случилось, товарищ?

Он явно не был офицером, и у Виктора руки зачесались воспользоваться своим старшинством. Не в его правилах позволять любому мужчине указывать ему, что делать.

– Ничего такого. Полковник желает поговорить с Вами.

Но в посольстве на данный момент не было никого со званием полковника, насколько Виктор знал, так что либо его дурачили, либо отсутствие Беленькой и ее выпечки было первым звоночком, предвещающим что-то очень плохое. Окинув мужчину взглядом еще раз, он кивнул.

Они спустились вниз по лестнице, а потом еще по одной на цокольный этаж, мимо огромного ряда колокольчиков для прислуги, висящих там еще с тех пор, когда в доме жила английская аристократия, до конца намытого до блеска коридора, где рядовой остановился, чтобы открыть перед Виктором дверь. Испытывая серьезное беспокойство, он вошел внутрь.

Комната была очень маленькой, и в ней стоял стол с двумя жесткими стульями по обеим сторонам. С потолка свисала одинокая тусклая лампочка. На одном из стульев сидел человек с волосами цвета соломы и золотыми полосками и звездами полковника, сверкающими на погонах. Виктор автоматически отдал честь, и дверь за ним захлопнули.

– Это майор Никифоров, товарищ полковник, как Вы просили.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал полковник, – ну, садись, Никифоров.

Плохой знак – говорить с кем-то, кто не представился при встрече, но Виктор все равно сел. Достав пачку сигарет из кармана штанов, полковник зажег одну спичкой, и дым начал перекатываться медленными клубами под лампой.

– Ты из Ленинграда.

– Так точно, товарищ полковник.

– Сын Михаила и Ины Никифоровых.

– Так точно.

Возможно, однажды когда-нибудь настанет такой день, когда малейшее упоминание о его родителях не будет кромсать его душу лезвием ножа.

– Твой отец работал на предателя Зиновьева (2). А твоя мать была немкой.

Виктор нервно сглотнул.

– Моего отца обманули, как и многих других, когда Зиновьев предал Сталина, и отец немедленно донес на него, как только правда раскрылась. Моя мать уехала из Германии до моего рождения и никогда не возвращалась. И именно благодаря матери я смог…

– Да, да, все знают о твоей военной службе, Никифоров. О многих, многих годах, которые ты провел среди фашистов.

– Это было очень сложное задание, товарищ полковник, но я поддерживал себя великой верой в неминуемую победу социализма.

– Раз ты так верен службе, удивительно, что ты не выполнил приказ о возвращении домой в 1937-м.

Виктор нахмурился. После перевода в НКВД его практически сразу отправили в Германию, чтобы заложить базу для мерзкой личности Риттбергера перед полноценным переездом туда. А 37-й был годом многих показательных судебных процессов, о которых он узнал уже после войны.

– Тогда я докладывал, что у меня в Берлине образовалось слишком много ответственных дел, и отлучение от них не оправдало бы риска возвращения в Москву. Это могло бы сорвать задание.

– Кто принимал доклад?

– Майор Олег Ковалёв.

– Хм-м.

Ковалёв по-любому выйдет сухим из воды. Он был ярым сталинистом и злостно допрашивал Виктора о его делах с нацистами. Полковник откинулся назад в стуле, и глубокие тени пали на его глаза.

– Ты – друг Елизаветы Бабичевой?

Это были далеко не те обстоятельства, в которых Виктор позволил бы себе назвать другом кого угодно на этой планете.

– Мы не более чем знакомые.

Полковник крепко затянулся, изучая лицо Виктора.

– Она предатель. Ты знал об этом? Многие в Ленинградском горкоме партии вели подрывную деятельность против товарища Сталина (3), воруя деньги и ресурсы у советских людей, чтобы тратить на свой город, а также плели антисоветские небылицы о том, как они победили немцев.

– Это омерзительно, товарищ полковник, – Виктор старался звучать твердо и хладнокровно, – все знают, что наша победа была полностью обеспечена великим умом и преданностью делу товарища Сталина. А лжецов – под суд.

– Не сомневайся, так и будет.

Долго, не произнося ни слова, полковник смотрел на него, и сердце Виктора начало колотиться. Стал бы Юри искать его, если бы он никогда не вернулся домой? Попал бы Юри в беду из-за этого? С утра Виктор хотя бы успел сказать ему, что любит его. Достаточно ли раз он повторял это за последние месяцы, с тех пор как они воссоединились? Юри должен был знать, что Виктор никогда бы не оставил его просто так… Никогда по своей воле. Может, Юри был бы в безопасности, если бы не знал о том, как горячо Виктор любил его. Если бы не знал о его присутствии в Лондоне вообще.

Полковник затушил последние тлеющие огоньки на кончике сигареты о доски стола.

– Это все, Никифоров.

– Товарищ полковник?

– Свободен, – темные, нечитаемые глаза встретились с его собственными. – Или тебе есть еще что сказать?

– Никак нет. Спасибо, товарищ полковник.

Как хорошо, что Виктор в этот раз был без велосипеда и его ждала пешая прогулка домой; стоило только дойти до Гайд-парка, как он рухнул на скамью и закрыл лицо руками, тяжело дыша. Язык пересох и одревенел от лжи, бесформенно лежа во рту. Он не испытывал такой близости к смерти с тех пор, как три с половиной года назад пуля пробила его плечо в сельской местности в Польше. Неважно, сколько времени займет расследование. Елизавету уже можно было считать мертвой, как и Алексея. Существовал крошечный шанс, что Милу минует эта доля при достаточной благосклонности ее командира. Семья Плисецких строго соблюдала политическую верность после случая с его отцом, но если бы Виктор попал под удар, то это однозначно затронуло бы и Юру.

Его охватило абсолютное отвращение к себе. Лгать было так легко, так естественно – слова текли по руслам, глубоко проложенным в его голове более чем за тридцать лет. Но невозможно было исправить тот факт, что Сталин мало что сделал ради выживания Ленинграда, если только в СССР не появилась какая-то новая государственная пропаганда о способностях Сталина к телепортации, и что люди, которые остались в Ленинграде и сражались – как Мила с оружием в руках или как ее мать в отчаянных попытках заниматься управлением вымирающего населения – были героями, статус которых не мог быть подвергнут сомнению. Но, как выяснилось, мог. Правда оказалась всего лишь очередным агентом Кремля, принимая ту форму, которая была угодна в данный момент.

То, что он вышел из посольства живым, было поистине чудом, но в следующий раз ему могло и не повезти. Виктор поднял глаза к небу, когда стая воронов пролетела над головой. Ведь он давно узнал помимо своей воли, что его смерть могла наступить и от выстрелов товарищей, а не только от пуль врага, но так близко это затронуло Виктора впервые, и впервые он чувствовал, что теперь ему есть что терять.

Виктор встал со скамьи, выудил сигарету и спички из кармана пальто и закурил, направляясь на юго-восток вдоль озера, вода в котором была такой же свинцовой и мутной, как и облака над головой. Он и Юри не разговаривали о работе. Если нарушить эту тонкую грань, то хрупкий каркас их дружбы мог бы разрушиться подчистую. Но внутри его тела все еще клокотал ужас, зародившийся при мысли о том, что однажды он не вернется домой – и что тогда будет с Юри? Виктор подчинялся неотвратимости своей службы и возвращался к Советскому Союзу снова и снова, словно ребенок, который не мог испытывать ненависть к отцу, избивающему его. Ведь от побоев страдало только его тело. Но случись с ним что сейчас, это сказалось бы и на Юри.

Когда он остановился с восточной стороны моста, сквозь толстый слой облаков внезапно выглянуло солнце, и серые воды Серпентайна превратились в яркое, сверкающее серебро, на мгновение ослепляя Виктора. Ветерок шептался среди ветвей, словно рассказывая ему какой-то секрет, и секунды превращались в минуты, пока он стоял молча, ничего не видя и только слушая.

А потом Виктор начал смеяться. Обронив сигарету, он ухватился за дерево, пока смех сокрушал его, постепенно превращаясь во всхлипы и раздирая ребра до боли. Все это время он думал о великих понятиях, о войнах, нациях и мудреной политике человеческого бытия, в которой и Сталин, и Трумэн остервенело пытались разобраться с помощью атомной бомбы. Но Виктор не был ни президентом, ни генералом, ни великомучеником, ни героем. И ничего свыше не направляло его ни по одному из этих путей. Он был просто человеком, и его выборы были бы очень, очень просты, если бы он только позволил себе выбирать. Если бы он проявил к самому себе хоть каплю милосердия.

Ему не надо было верить в Англию. Да и вообще в любую страну.

Только в Юри.

Когда Виктор немного пришел в себя, то ускорил шаг, выходя из парка в город и устремляясь вперед мимо колоннад и зеленых уголков Белгравии, затем по мосту над железной дорогой, пока поезда с тяжелым грохотом ползли к вокзалу Виктория, и бегом домой, домой, почти не касаясь ногами земли и видя вспышки серебряного света перед глазами. Сердце снова бешено разогналось, но в этот раз никакого страха не было.

Когда Виктор закрыл за собой входную дверь квартиры, его тут же окружили тепло и тишина. В гостиной едва потрескивал огонь, и в воздухе витал запах того странного японского чая, который нравился Юри. Повесив шляпу и пальто, Виктор провел рукой по зеленому шарфу, который подарил Юри на память еще в Берлине, и сделал глубокий вдох, прежде чем зайти в комнату.

Юри сидел на диване, босоногий, в свободном шерстяном свитере, надетом поверх рубашки, и читал книгу, прижимая чашку чая к груди. Обернувшись, он улыбнулся Виктору.

– Какой ты румяный, – заметил он. – На улице так холодно?

– Нет, нет, там нормально, – выдохнул Виктор. Еще несколько секунд он позволил себе поизучать Юри, ворох его мягких темных волос и красивые, бездонные глаза, смотрящие на него сквозь оправу очков. Юри однажды убил человека, защищая его, и Виктор отдал бы собственную жизнь ради него без колебаний. – Можно мне поговорить с тобой?

– Конечно.

Юри отложил книгу и чай и уже собрался встать, но Виктор обошел диван спереди и опустился на пол перед ним, поймав его за ладони. Он смутно осознавал, что стоял на одном колене – словно рыцарь, присягающий на верность, словно мужчина, делающий предложение. Крепко сжимая руки Юри, Виктор посмотрел на его прекрасное, бесконечно любимое лицо.

– Юри, – сказал он. – Я хочу переметнуться.

_________________

1. В 1946 г. в Секретной разведывательной службе Великобритании оперативные отделы были формально сведены в т.н. «добывающее управление» («Production Sections», «Directorate of Production»), а информационные – в «управление потребителей» («Requirements Sections», «Directorate of Requirements»), то есть управление добывающих информацию и управление «потребляющих» информацию.

2. Григорий Евсеевич Зиновьев – российский революционер, советский политический и государственный деятель. Член Политбюро ЦК партии (1921—1926), кандидат в члены Политбюро ЦК РКП (б) (1919—1921). Член Оргбюро ЦК РКП (б) (1923—1924). Трижды (в 1927, 1932 и 1934 гг.) исключался из ВКП (б) и дважды восстанавливался в ней. Расстрелян.

3. «Ленинградское дело» – серия судебных процессов в конце 1940-х в начале 1950-х годов против партийных и государственных руководителей РСФСР в СССР. Жертвами репрессий стали все руководители Ленинградских областных, городских и районных организаций Коммунистической партии, а также почти все советские и государственные деятели, которые после Великой Отечественной войны были выдвинуты из Ленинграда на руководящую работу в Москву и в другие областные партийные организации.

========== Chapter 6: London, Part Three (1) ==========

Потому что я надеюсь, что назад не поверну.

Эта фраза пусть моим ответом станет.

То, что сделал я однажды, больше вновь не повторю.

Лишь молю, что суд не столь жестокий грянет.

Т. С. Элиот, «Пепельная среда» (1)

– Ты что собрался?

В ретроспективе было мало вещей, которые мог бы сказать Виктор, чтобы поразить Юри до такой же степени. Например: «Юри, все это время я был двойным агентом ЦРУ». «Юри, я хочу присоединиться к Иностранному легиону». «Юри, на самом деле я просто ненавижу собак». Но это! Сейчас! Виктор с ожиданием смотрел на него из своей рыцарской позы на полу гостиной. А на Юри не было даже носков. В ситуации, когда вражеский агент переходит на твою сторону, надо быть хотя бы в носках.

– Я больше не хочу служить советским. Я хочу служить тебе. И Британии. Или кому там, – Виктор склонил голову и оставил поцелуй на тыльной стороне его ладони. – С меня хватит. Я сыт по горло всем тем, что мне приходится делать – ты знаешь, что я делаю это – и всем тем, о чем мы вежливо не говорим. Я не хочу, чтобы существовала хоть одна вещь, о которой мы не могли бы говорить…

– Но… Виктор…

Тот слегка нахмурился.

– Я думал, ты обрадуешься.

Юри сжал его руки и подтянул вверх, чтобы усадить на диван.

– Я рад, Виктор, еще как, просто… просто все это очень внезапно. Я не ожидал такого.

– Ты хочешь сказать, пока не ожидал? – брови Виктора удивленно вздернулись. – Потому что ты еще не нашел достаточно занимательный роман, чтобы убедить меня выйти из партии и вместо этого вступить в Фабианское общество?

Лицо Юри полыхнуло.

– Я просто думал… когда пройдет достаточно времени, ты бы…

– Мои взгляды не так сильно изменились. Если и существует книга, убеждающая, что королевскую семью не надо лишать прав и казнить ради продвижения социализма в этой стране, то, может, я и почитал бы ее. А может, и не почитал бы, – улыбнулся он, и Юри постарался не вздрогнуть. – Но все это вообще не важно. Я хочу перейти на вашу сторону не потому, что я внезапно полюбил короля или понял, что все проблемы в мире можно решить демократией. Это только из-за тебя. Ты для меня важнее всего. И мне очень жаль, что это осознание пришло ко мне так поздно.

Сердце Юри взлетело высоко и сорвалось вниз так же резко. Виктор все еще счастливо улыбался, водя большими пальцами по его кистям, и одна половина Юри хотела зацеловать его до головокружения за это волнующее признание в любви, другая же съежилась в страхе. Разве Юри действительно стоил того, чтобы Виктор, пройдя нелегкий путь, отбросил ради него всю свою жизнь? И как же позволить Виктору поступить так сейчас, когда Юри вообще мог покинуть Англию к концу года?

– Так что мне нужно сделать? Поговорить с твоими руководителями? Есть ли у Минако какой-нибудь знакомый в госструктурах, к которому я могу обратиться? – Виктор задумчиво посмотрел в окно. – Или, может, мне самому стать более ценным для них сначала? Я мог бы достать много информации о британских агентах, работающих на Советский Союз, и не только. Чем больше предоставить информации, тем будет проще.

– Тогда тебе не стоит проживать здесь в тот момент, когда ты это сделаешь, – рискнул Юри.

Виктор сник.

– Ты прав, – вздохнул он. – Это может негативно сказаться на тебе, если они узнают, что мы… Наверное, придется некоторое время подождать, чтобы все стихло, прежде чем я снова смогу быть твоим квартирантом без лишних вопросов. Но это того стоит, не правда ли? Я не против подождать пару месяцев, даже пару лет, если это поможет нам обрести нашу жизнь.

Отпустив его руку, Виктор протянулся к его лицу; Юри закрыл глаза и положил голову на его ладонь.

– Жаль, что я просто не могу жениться на тебе, – вздохнул Юри. – Это упростило бы сразу все.

Виктор рассмеялся.

– Но кто будет в платье?

– Думаю, ты выглядел бы весьма соблазнительно в белых кружевах.

– Ты прав. Я попрошу посла Зарубина, чтобы он сопроводил меня к алтарю. И мы пригласим оба государства. Настоящая свадьба рая и ада, но кто есть кто? – Виктор притянул голову Юри и поцеловал его сквозь улыбку. – И не важно, захочет ли какой-нибудь священник или чиновник-регистратор услышать мои клятвы тебе. Я дам их тебе все равно. Любые.

– Я хочу убедиться, что твое решение твердо, – сказал Юри. – Я знаю, что ты не поддерживаешь те же идеи, что и раньше, но поверь мне, Виктор, предавать свою страну – это не мелочь. Это навсегда. Обратного пути не будет.

– Я твердо уверен насчет тебя, – ответил Виктор, и сердце Юри снова подпрыгнуло в груди. – Может, в один из этих дней Маркса почитаешь как раз ты, Юри. Страны не имеют значения. Разве это не чистая случайность, что я был рожден в России, а ты – в Японии? В других обстоятельствах ты мог бы быть из Швеции, а я – из Родезии (2), или ты – из Колумбии, а я – с Филиппин, или… или откуда угодно! А что важно… так это международная солидарность пролетариата в революционной борьбе против буржуазии всех стран – это если по Марксу, – он кратко прикоснулся пальцем к губам, как будто закрепляя эту мысль. – Для тебя было важным не позволить миру утонуть в фашизме. Это было важнее, чем Япония. А для меня важнее всего – ты. Быть с тобой. Жить с тобой, любить тебя и никогда вынужденно не покидать. Я не хочу, чтобы настал такой день, когда мне придется уйти из дома и не вернуться, а ты даже не будешь знать, почему.

Надо сказать ему о возможном назначении прямо сейчас… Но все слова терялись от такого нежного взгляда Виктора, от его пальцев, ласкающих лицо Юри.

Юри не хотел разрушать этот момент. Вместо этого он повернул голову и провел губами по холмикам на его ладони.

– Хорошо, – сказал он. – Только надо провернуть это осторожно и не торопясь. Был один шпион НКВД, который пытался переметнуться к МИ-6 после окончания войны в Стамбуле, и он… просто исчез.

– А, Волков (3) что ли? Так вышло потому, что у нас есть несколько агентов в МИ-6 и в Министерстве иностранных дел, – полное спокойствие в голосе Виктора поражало. На Юри нахлынула внезапная паника.

– Среди машинисток? Среди уборщиц?

– Чуточку повыше, – ответил Виктор с ухмылкой. – Знаешь, если я выведаю настоящие имена, эта информация будет на вес золота. А еще у нас есть кое-кто в Букингемском дворце.

Юри недоверчиво изучал его лицо. Похоже, Виктор не шутил. А если он не шутил, то получалось, что советские шпионы занимали высокие посты в английском правительстве, и это наводило на страшные выводы, но такого рода информация однозначно позволила бы Виктору получить убежище. Может, Юри удалось бы как-нибудь отвертеться от Кореи и от Гонконга без лишних подозрений, а через год или два они начали бы строить совместное будущее. В этом будущем пришлось бы соблюдать много предосторожностей, чтобы избежать ареста, ведя тихое и осмотрительное существование. Это будущее могло бы быть укорочено, если бы Лондон захватила очередная война, как и многие другие до нее. Но в этом будущем также можно было бы засыпать каждую ночь в объятиях Виктора, наблюдать, как его пепельные волосы станут по-настоящему седыми; они будут делить газеты, спорить за ужином и наслаждаться простой и комфортной стабильностью, на которую, по мнению большей части общества, гомосексуалисты не были способны.

– Мы могли бы завести собаку, – он по-дурацки озвучил конец невысказанных размышлений, и Виктор просто воссиял необыкновенной, похожей на сердце улыбкой.

– Мы могли бы завести пять собак! – воскликнул он так, словно сам об этом давно уже думал. Может, даже выбрал имена.

Юри не мог не улыбнуться в ответ. Их губы снова соединились, и они начали тонуть друг в друге, позволяя смеху прорываться сквозь поцелуи. Забравшись к нему на колени, Юри распустил светлые волосы и стал водить сквозь них пальцами.

– Мы заведем столько собак, сколько захочешь, – уверил он. – Я обещаю.

***

Библиотека посольства была открыта, и Беленькая поприветствовала Виктора более холодной, чем обычно, улыбкой, которая тут же померкла, стоило ему отвернуться. Он притворился заинтересованным в коллекции английских переводов трудов Сталина, но краем глаза следил за тем, как она перебирала бумаги на столе с таким видом, как будто у нее была очень важная и серьезная работа, а не занятие, которое она сама себе выдумала после того, как ее мужа назначили в посольство.

На самом деле Виктор просто переводил дух, прежде чем подняться вверх по лестнице и забрать кое-что в кабинете Мишина. Если его не будет на месте (а отсутствовал Мишин часто, ведь ему надо было организовывать студенческие и туристические визы так же, как Виктору – преподавать), тогда это будет прекрасным шансом порыться в его папках в поиске каких-нибудь полезных данных. Теперь приоритетом Виктора стали документы, раскрывающие истинные личности Хикса, Тони, Стенли и Гомера, как они решили с Юри, но существовало и многое другое, что могло бы очень понравиться МИ-6 и британскому правительству, и Виктор мог добыть это именно здесь.

Паранойя покралась по его спине тонкими насекомьими лапками, когда он наконец-то покинул библиотеку и пошел по коридорам. Так ли постоянно чувствовал себя Юри в Берлине – маленьким зверьком, пробирающимся сквозь логово хищника? Виктору мерещилось, будто его предательские намерения были написаны большими буквами у него на лбу, видимые всем. Казалось, что в любой момент из любой двери мог выскочить солдат, дипломат или секретарша, разносящая чай, и обвиняюще указать на него пальцем, потому что то, как он поднимался по лестнице или как держал шляпу, наверняка выдавало его безрассудное намерение нанести ущерб Советскому Союзу по повелению своего английского любовника.

Юри никогда бы не попросил его об этом, но существовало очень много вещей, о которых Юри никогда бы не попросил. Виктор все равно совершил бы их с готовностью и самоотвеженностью, если бы того требовала ситуация. И с каждым днем он обнаруживал все больше таких вещей.

Кабинет Мишина на втором этаже был не заперт, но внутри никого не было. Виктор вошел, достал из корзины для исходящих бумаг конверт, отмеченный буквой «А», что значило «Алеша», и осмотрел помещение. Самым верным решением было бы проверить по верхам шкафы и коробки с папками, чтобы выяснить, где находились самые ценные документы, но изучить их уже в другой раз. Где-то в Лондоне наверняка должен быть магазинчик, в котором можно купить специальный фотоаппарат и микропленку, или он мог просто попросить их у Юри, если у того была возможность их достать. Виктор начал с самых дальних коробок, прислушиваясь не только к признакам возвращения Мишина, а даже к самым малейшим звукам из коридора.

Проблема заключалась в том, что большая часть бумаг в кабинете действительно касалась виз. После победы Союзников и последовавших выборов хотя бы номинально социалистического правительства в Великобритании, получили развитие тенденции по укреплению связей между Британией и СССР, что сопровождалось взрывом туризма из первой страны во вторую, хотя обе страны все еще с трудом восстанавливались после войны. В итоге кабинет был завален бесполезными бумагами, от которых Мишин ленился избавиться. С другой стороны, так было легче прятать другие вещи.

Виктор шарил в одной коробке за другой, натыкаясь только на занудные анкеты и сопутствующие бумаги, а потом перешел к шкафу и, наконец, обнаружил кое-что в глубине нижнего ящика. Это было досье на агента с кодовым именем Лист, о котором он имел смутное представление: во время войны тот тайно передавал раскодированные немецкие сообщения из секретного британского штаба, занимающегося взломом шифров. Его настоящее имя было Кернкросс (4). Однако, после окончания войны про него мало что было слышно; наверное, теперь он занимался какой-нибудь мелочевкой. Под этим досье находилось как раз то, что Виктор искал: толстая папка с маленькой поблекшей фотографией, приколотой к внутренней стороне обложки, на которой был изображен улыбающийся светловолосый человек с раздвоенным подбородком. Гомер. В данный момент он находился в Египте на дипломатической службе, второй по положению после посла. Виктор знал, что раньше в течение некоторого времени именно благодаря прежней службе Гомера в Вашингтоне Советский Союз получал достаточное количество информации о ядерном вооружении США, и теперь Виктор знал его в лицо, а главное, он знал его имя – Дональд Маклэйн (5).

На мгновение Виктор задумался о том, чтобы засунуть папку в почтовый конверт, немедленно покинуть посольство и, проехавшись на велосипеде до Уайтхолла с документами, спрятанными под жилетом, выложить их прямо в Министерстве иностранных дел.

Досье Маклэйна было более чем достаточной причиной, чтобы его вызвали из Каира на допрос, и, возможно, он сам сдал бы троих оставшихся агентов.

Пока Виктор изучал содержимое папки, пролистывая фотографии его жены и детей, в коридоре раздались шаги. Он запихал папку обратно на место в ящик, пнул дверцу шкафа и едва успел собраться, как в дверь вошли – это был Мишин.

– О, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Здравствуйте, Алеша.

Виктор оторвал взгляд от бумаг в адресованном ему конверте, за которым изначально и должен был прийти.

– Добрый день, – тепло отозвался он. Мишин не улыбнулся.

– Вам что-то нужно? – сухо спросил он, проходя мимо Виктора к своему столу.

Виктор едва не поддался искушению посмотреть на шкаф, в котором только недавно копался, чтобы убедиться, нормально ли закрылась дверца или нет. Если нет, то взгляд на шкаф только привлек бы внимание Мишина.

– Нет, просто пришел забрать почту. Надеюсь, у Вас все хорошо, товарищ Мишин.

Мишин хмыкнул и многозначительно посмотрел на него, а потом на дверь. Улыбка Виктора пропала. В прошлый раз, когда они общались, Мишин был весьма дружелюбен и распинался о своем любимом романе Фадеева и двоих сыновьях. Но теперь неприязнь к Ленинграду все-таки взяла верх. Виктор кивнул на прощание и ушел.

По пути домой он заскочил в «Daquise» на чашку кофе, намереваясь в этот раз по-настоящему изучить почту. Внутри конверта лежали обычные инструкции и указания для шпионов, которыми он руководил, но помимо прочего на самом дне покоился еще один маленький конверт с полностью замазанным адресом. В углу стоял советский штамп поверх советской марки. Виктор разорвал его ногтем и откинулся на спинку стула от удивления, когда узнал почерк.

«Дорогой Витя,

Давно я не писал. Надеюсь, ты в порядке. В этот год я нередко вспоминал наши беседы о моей матери, но помнишь ли ты тот раз, когда мы говорили о моем отце? В последние дни я думаю о нем все чаще и чаще. Возможно, настал мой черед наконец-то пойти по тому пути, по которому он направлял меня, пока я не слишком состарился. Когда это письмо достигнет тебя, я скорее всего уже перееду, так что не ищи меня здесь.

Пришлю тебе мой новый адрес, как только смогу.

Твой товарищ Дед, с любовью».

Виктор обвел взглядом полупустое кафе, прежде чем перечитать строки. После войны они с Фельцманом пару раз отправляли друг другу высокопарные письма, но по ним создавалось впечатление, что Фельцман не был особо заинтересован в том, чтобы поддерживать контакт со своим прежним подопечным. И они, конечно же, были не в тех отношениях, чтобы писать друг другу трогательные письма, указывая в конце кодовое имя, как будто оно отражало реальную родственную связь. И зачем Фельцману говорить о смене адреса и о своих родных? Когда они работали вместе, любое упоминание матери Фельцмана подразумевало Советский Союз, но его отец… Он однажды сказал, в весьма запоминающихся обстоятельствах, что его отец был раввином.