Текст книги "Blackbird (ЛП)"

Автор книги: sixpences

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Понимаете, – продолжила за него Минако, – я встречала очень много напыщенных, богатых и скучных людей, которые думали, что я вывернусь наизнанку, лишь бы выйти за них замуж, тем более что мне было тридцать четыре года – а для женщины это вопиюще древний возраст, чтобы оставаться незамужней. Поэтому когда кто-то спросил, не хотела бы я познакомиться с двоюродным братом маркиза Чолмондели, конечно же, мне пришлось это сделать, но я заранее настроилась негативно. И вот этот джентльмен, – она указала на мужа бокалом вина, – зашел в комнату, посмотрел на меня так, как будто с ним случился электрический шок, и как только нас представили, он начал болтать об алгебре, теории музыки и геометрии танца. Впервые за все годы какой-то мужчина не из балетного мира разговаривал со мной так, как будто у меня все в порядке с головой.

– Я думал, что вел себя как полнейший дурак, – радостно добавил Челестино, – но эта беседа стала одной из самых интересных за всю мою жизнь! Мы переписывались в течение нескольких лет; она редактировала для меня монографию в 1926 году. И в конце концов я предложил ей взять расширенный отпуск или попробовать переехать полностью, если она выйдет за меня замуж.

– Переезд в Оксфорд позволил мне получить ученую степень и удовлетворить другие интересы за пределами искусства, а также выполнить просьбу моей двоюродной сестры Хироко и поспособствовать тому, чтобы ее сын провел хотя бы несколько лет за пределами Японии.

Юри нахмурился:

– Я не знал, что моя мать, оказывается, просила тебя пригласить меня поступать здесь.

– Юри, из вещей, которые ты никак не потрудишься узнать о своей матери, можно было бы составить энциклопедию, – сухо заметила Минако. – Так. Бренди!

Они переместились в гостиную с коньяком и сигаретами. Алкоголь и никотин, заполнившие кровоток Виктора, заставили его почувствовать себя свободнее и комфортнее. Когда они сели с Юри на диван, их бедра соприкоснулись, и не нужно было скрывать это, не нужно было притворяться. Челестино начал рассказывать долгую и сложную историю о весьма веселом инциденте, произошедшем на конференции Лейбористской партии в 1947 году, бросаясь именами, которые Виктор смутно знал из газет, но он так много возвращался к деталям, что уловить суть становилось уже невозможным.

– В любом случае, – сказал он, – дело в том, что Най обещал вернуть собаку до закрытия конференции, но все мы уже пели, приложив руку к сердцу… о, скажите, Виктор, Вы знаете песню «Красный флаг»?

– Ох, начинается, – пробормотал Юри себе под нос.

Челестино встал, ухватившись за подлокотник стула, торжественно вскинул руку и начал петь низким, гулким тенором. Эту мелодию Виктор часто слышал на многих рождественских празднованиях в Германии, но у нее был текст, который бы нацистам категорически не понравился.

– Цвет народного флага – густо-красный пурпур,

Он окутывал часто в муках павших тела.

Вопреки хладу в членах тех застывших фигур,

Кровь сердец их на фалды красной краской текла. (5)

Минако подавила смех, чтобы присоединиться к нему в припеве, звуча гораздо мелодичнее.

– Так поднимем же стяг алый мы высоко.

И под тенью его проживем и умрем,

Трусы вздрогнут, предатели усмехнутся легко,

С красным реющим флагом мы по жизни пройдем. (5)

Юри чуть не помер от смущения, но Виктор громко вмешался:

– Да, конечно, я узнаю ее, – он никогда раньше в своей жизни не слышал эти слова. – Здорово вышло. Спасибо.

– О, Юри может спеть еще лучше, – сказала Минако, шаловливо сверкнув глазами, когда они с мужем присели. – Помнишь, ты однажды работал над эссе по Парижской коммуне, Юри? И вы с Робином сильно напились? Думаю, Виктор хотел бы послушать, что ты распевал в ту ночь.

Виктор краем глаза посмотрел на Юри, который бросил на него еще один отчаянный взгляд. Но это было слишком интересно.

– Я заинтригован, – сказал он, подмигивая.

– Я уверена, он докажет, что это того стоит, – добавила Минако, и Виктор не смог избежать легкого румянца.

Юри выглядел так, словно готов был кого-нибудь убить, но все же выпил остатки коньяка и прочистил горло. Челестино начал махать пальцами в такт, как будто дирижируя.

– Debout, les damnés de la terre, – начал Юри (6); его голос звучал осторожно и мягко, и на слова накладывались одновременно английский и японский акценты, – debout, les forçats de la faim.

Виктор знал эти слова гораздо лучше на русском языке, но не мог не присоединиться к Юри на следующих строчках:

– La raison tonne en son cratère, c’est l’éruption de la fin!

Юри улыбнулся ему, немного расслабившись, и Виктор обнял его за плечи.

– Du passé faisons table rase

Foule esclave, debout, debout

Le monde va changer de base

Nous ne sommes rien, soyons tout!

Хлопая в ладоши, Минако включилась вместе с Челестино в припев, и их голоса звоном взлетели к потолку в опьяненном восторге.

– C’est la lutte finale

Groupons-nous, et demain

L’Internationale

Sera le genre humain!

– Мне они нравятся, – сказал Виктор, когда они ехали на автобусе домой.

После коньяка он разомлел, и ему так и хотелось притянуть Юри поближе и испить последние ноты мелодии с его языка через поцелуй. Юри развернулся на сиденье перед ним, кратко обведя взглядом других пассажиров, прежде чем улыбнуться Виктору не менее опьяняюще, чем все то, что они влили в себя ранее вечером.

– Я рад.

***

– Итак, если построить логическую систему с множеством истинностных значений – за пределами трехзначной системы, такой, как у Лукасевича (7) – то она позволит нам излагать суждения по степеням истины, что приближает нас к подлинной математической модели неопределенности.

Парень, с которым Пхичит разговаривал, – Эллиот, кажется, так он представился – явно был актером, потому что выражение глубокого интереса на его лице трудно было подделать. По комплекции он был мощным, как портовый грузчик, и заплатил за первый раунд напитков; последнее очень радовало Юри, а первое, очевидно, Пхичита.

– Ну вот! – сказал Виктор, опять появляясь с кучей бокалов, кое-как стиснутых в руках. – У нас есть джин-слинг, крем с мятой, джин с тоником, вроде все, да?

– Ладно, Юри, ты можешь быть с ним, – одобрил Пхичит, забирая свою выпивку из рук Виктора.

– О, я просто счастлив получить твое разрешение.

Виктор сел рядом, передал Юри джин с тоником и, приподняв бокал со своим напитком, посмотрел сквозь него на свет.

– Я попросил бармена сделать такой коктейль, который мне, по его мнению, захотелось бы выпить. Он сказал, что это называется «Старомодный».

– О! – воскликнул Пхичит. – Приятная штука, один из барменов в Линкольне замешивает его выше всяких похвал. Это американский напиток.

Виктор поморщился и сделал осторожный глоток:

– Ну, полагаю, не во всем же Америка плоха.

За Пхичитом Юри разглядел небольшую сцену около главного бара «Salisbury». Они пришли сегодня ради одного джаз-бэнда, исполняющего музыку вживую, и все указывало на то, что разочарованными они не останутся. Высокий человек из Вест-Индии в невероятно хрустящем, струящемся черном костюме настраивал контрабас по нотам, которые британская женщина в соответствующем наряде играла на пианино. Эллиот начал рассказывать о своих нынешних репетициях, чтобы избавить всех от Пхичита и его разговоров о математике. Юри отхлебнул из бокала, наблюдая, как барабанщик вышел на сцену, а вскоре после него – человек с блестящими, зализанными назад волосами и с саксофоном на шее.

– Добрый вечер, добрый вечер, джентлледи и мужчины, – обратился саксофонист через микрофон, и гомон во всем пабе притих, когда присутствующие развернулись к сцене. Он просиял. – Прошло уже пять месяцев с тех пор, как я приехал в эту страну из Кингстона… – раздались немного приглушенные аплодисменты, и он кивнул в знак благодарности, – и я скажу вам так: обалдеть, здесь чертовски холодно! – это вызвало смех со всех сторон. – Приезжайте в Англию, говорили мне! Вы теперь все граждане, говорили мне! Но ни одна зараза не сказала, чтобы я упаковал шарф! – он поднял свой саксофон и выдал небольшую комедийную трель, что вызвало еще больше аплодисментов. – В любом случае, мы – группа Найджела Харриотта, и сегодня я надеюсь увидеть всех вас танцующими на своих двоих. Давайте-ка забацаем что-нибудь на пианино, Макс, сыграй нам «Bye-Bye Blackbird».

Юри почувствовал, как Виктор крепко сжал его руку, и, повернувшись, увидел на его лице огромную, восхищенную улыбку.

– Мы просто обязаны станцевать под это, – заявил он. Юри не мог не согласиться.

На маленький танцпол перед сценой уже вышли две пары: двое очень молодых людей, которые забылись в энергичном джиттербаге (8), и двое постарше, которые чередовали попытки скопировать первых с приступами истерического смеха. Виктор явно понятия не имел, как танцевать свинг, но все же повел, естественным образом погружаясь в ритм музыки и позволяя Юри крутиться и возвращаться к нему.

– Там, где кто-то ждет меня, – напевал Найджел в микрофон, – сахар так сладок, и он тоже, до свидания, черный дрозд.

В безопасных пределах этого старого углового здания было легко забыть о том, что все они должны были прийти по отдельности, что первое, на что Юри указал Виктору, – это три запасных выхода, и как ранее в тот же день они разобрали два ключевых принципа общения со столичной полицией: говорить медленно, повернуться спиной к свету. Юри всегда надевал свой черно-зелено-золотой галстук Уодема, когда выходил из дома на ночь; к счастью, он еще ни разу не сталкивался с какой-либо реальной перспективой ареста за все годы в Лондоне, но это могло бы немного подстраховать его, попади он в передрягу.

Щеки Виктора раскраснелись, и он смеялся, как будто они были в безопасности квартиры за запертой дверью и ничто и никто не мог добраться до них. Эта фантазия была так прекрасна, как льющаяся со всех сторон музыка. Когда песня закончилась под увядающий барабанный бой, Юри сбросил пиджак и протянул руку Виктору.

– Я захвачу и твой к столику, если ты позволишь мне вести во время следующей песни.

Виктор с усмешкой пожал плечами.

Тем временем Пхичит, сидящий за столом, внимательно разглядывал, как Эллиот наклонился через стойку бара, чтобы заказать им новые напитки.

– Я собираюсь залезть на этого человека, как на дерево, – сказал он, когда Юри подошел, радостно вздохнув. Эллиот оглянулся через плечо и подмигнул.

– Только после того, как ты потанцуешь с нами!

– Ты иди танцуй со своим лихим русским. А у меня тут есть дело.

Пхичит уже снял пиджак и начал закатывать рукава, когда Эллиот вернулся с напитками. Юри похлопал друга по плечу, уходя. Группа снова начала играть мелодию Дюка Эллингтона, которую он впервые услышал еще через старый лязгающий приемник в Берлине; Виктор встал на мысочки, осматриваясь в поисках Юри, когда все пары поднялись со своих мест, чтобы потанцевать. Их глаза встретились, и его лицо засветилось так, как будто они были в разлуке несколько дней, а не мгновений.

Юри ускорил шаг, приноравливаясь к песне, раскрутил Виктора и снова притянул его вплотную к себе, наблюдая, как пряди светлых волос, потемнев от пота, начали растрепываться, хлестая Виктора по лицу. Когда группа перешла к более нежному и мягкому исполнению «Ghost of a Chance», он прижал его к себе, позволяя рукам Виктора обвиться вокруг его шеи. Было что-то немного волшебное в приглушенном свете, в гладком контрабасе и саксофоне, в богатом контральто пианистки Макс, когда она пела: «Мне так нужна твоя любовь, я люблю тебя, о, так безумно», – и веки Виктор приопустились, губы разомкнулись, и здесь, только здесь, Юри мог позволить себе привстать на носках и поцеловать его.

И только через две песни Юри заметил, что на танцполе вокруг них образовалось пространство, и отвел глаза от лица Виктора, чтобы посмотреть на маленький круг зрителей. Скорее всего, для них Виктор и Юри выглядели весьма загадочной парочкой, двумя необычными иностранцами – бледным, светлым русским и темноволосым японцем – в руках друг друга, ведущими в танце по очереди. Для человека, который провел годы в серьезных коммунистических молодежных организациях, а затем в армии и в тайной полиции, Виктор танцевал так, как будто это было его даром с рождения, как будто музыка пела в его крови.

Юри опасался, что будет нервничать из-за того, что люди внимательно наблюдают, как он танцует с Виктором, но вместо этого по его позвоночнику прокатилось что-то очень горячее и волнующее. Все между ними всегда должно было быть таким секретным, но Юри вдруг понял, насколько же ему на самом деле хотелось продемонстрировать Виктора всем, чтобы каждый видел и знал, что они принадлежат друг другу, и публично заявить об этом, даже если им не суждено надеть кольца на пальцы друг друга. Юри заметил, как взгляд Виктора пробежал по зрителям и снова вернулся к нему, и в уголках его рта медленно появилась улыбка. Конечно, Виктор думал о том же самом. Их тела были в идеальном созвучии друг с другом и с музыкой; разве могло в их умах быть что-то другое?

Юри вел его в такт «It Don’t Mean A Thing», заменив свинговые движения ногами другими, более похожими на танго. Виктор восхищенно держался за его плечо, и в момент вдохновения Юри наклонил его на финальном аккорде саксофона. Его глаза были огромными и темно-синими, дыхание превратилось в рваные глотки; со всем весом Виктора в руках, Юри чувствовал грохочущее биение сердца под его ребрами.

– Я думаю, нам нужно ненадолго прерваться, – сказал Виктор между короткими, быстрыми вдохами, и Юри точно, точно знал, что тот имел в виду.

В мужском туалете были две отдельные комнаты вместо деревянных кабинок, и Юри едва успел задвинуть шпингалет на одной из них, как Виктор впечатал его в нее, запуская пальцы в его волосы, и пылко поцеловал. Юри телом чувствовал басовую партию другой песни, вибрирующую сквозь стены низким контрапунктом к их безумному дыханию. Юри знал, что люди видели, как они уходили – по весьма очевидной причине; это распаляло его изнутри.

– Черт, Юри, – простонал Виктор ему на ухо, – мне жаль, что мы не взяли… мне так хочется, чтобы мы…

Юри чуть не потерял сознание.

– Хочешь? – прошептал он. – Ты спиной к стене, ноги вокруг моей талии, и все в пабе точно знают, что я вытворяю тут с тобой?

Логический вопрос о том, хватит ли у него на самом деле сил, чтобы поддерживать вес Виктора таким образом в течение какого-то периода времени, отошел на задний план; Виктор отреагировал самым невообразимым, умопомрачительным стоном и закусил мочку его уха.

– Мы ведь ясно дали им понять? – продолжил Юри, надеясь, что мысли Виктора совпадали с его собственными.

– Что я твой, – задохнулся Виктор, – а ты мой? – он прижался к Юри бедрами, и факт его возбуждения становился все очевиднее с каждой секундой. – Думаю, совершенно ясно.

– Мне кажется, это можно сделать еще яснее.

Юри легонько толкнул его так, чтобы Виктор отступил назад к стене. Комнатка была узкой, но предоставляла достаточно места, чтобы опуститься на колени. Он не мог различить вокала, но песня оказалась знакомой: «You and the Night and the Music». Когда-то Юри танцевал под нее на вечеринке после официального приема, где его обыграли, трижды забросив монетку ему в алкоголь, а осушив три стакана, он уже почти ничего не мог вспомнить, кроме покоцанной записи этой песни, которую проигрывал чей-то огромный, тяжелый граммофон.

Виктор посмотрел на него так, словно взглянул прямо на солнце. Юри расстегнул его подтяжки и стащил брюки вниз. Саксофон звучал медленно и почти меланхолично, соблазнительно растягивая ноты, – такой же гладкий и горячий, как кожа Виктора под его ладонями, такой же, как его вкус, тяжестью лежащий на языке, как его пальцы, мягко расчесывающие волосы Юри, и как его голос, выдающий шершавые междометия вместо слов. Было очень тесно, Юри отчаянно торопился, и боги только знали, что пол делал с его брюками, но это был Виктор, и это было прекрасно, и звук его собственного имени соединялся в унисоне с музыкой из зала, когда Виктор изнемогал, кончая ему в рот.

Они лениво поцеловались, когда Юри поднялся на ноги, и все еще дрожащие руки Виктора скользнули по его груди. Песня заканчивалась.

– Нам стоит вернуться, – сказал Юри. Виктор покачал головой, лаская его сквозь брюки, и отвел носом ворот рубашки, чтобы поцеловать в шею.

– А как насчет тебя? – тихо спросил он немного охрипшим голосом. – Я же не смирюсь, если все будут знать, что я оставил тебя неудовлетворенным!

Дверь в туалет распахнулась, и Юри услышал, как джаз-бэнд начал играть новую песню. Голос Найджела бархатно зазвучал в первых строках: «Ты вышел прямо из сна, ты слишком прекрасен, чтобы быть тем, кем кажешься», – и Юри втянул Виктора в еще один поцелуй, когда кто-то вломился в соседнюю комнатку.

– Ну, если ты настаиваешь.

_________________

1. Велосипед американской фирмы «ARP» («Automotive Racing Products»). Примерный вид: https://i.pinimg.com/originals/8f/5f/5d/8f5f5dd1a064b8d6d843adb7ecf50135.jpg

2. Лондонский магазин мужской одежды, где также можно заказать частный пошив. Все мужчины королевской семьи Великобритании одеваются здесь.

3. Marks & Spencer – одна из крупнейших торговых сетей Великобритании, занимающаяся розничными продажами и производством одежды, обуви, аксессуаров и многих других товаров (например, еды и напитков).

4. Дамоклов меч – по греческому преданию, сиракузский тиран Дионисий Старший (конец V в. до н. э.) предложил своему фавориту Дамоклу, считавшему Дионисия счастливейшим из смертных, занять его престол на один день. По приказу тирана его роскошно одели, умастили душистым маслом, посадили на место правителя; все вокруг суетились, исполняя каждое его слово. В разгар веселья на пиру Дамокл внезапно увидел над головой меч без ножен, висевший на конском волосе, и понял призрачность благополучия. Так Дионисий, ставший под конец жизни болезненно подозрительным, показал ему, что тиран всегда живёт на волосок от гибели. В переносном смысле – нависшая над кем-либо постоянная угроза при видимом благополучии.

5. Стихотворный перевод песни «The Red Flag», выполненный Mrs. Lady Night.

6. Юри поет «Интернационал» (международный пролетарский гимн; гимн коммунистических партий, социалистов и анархистов) на французском. Три куплета «Интернационала» в переводе А. Я. Коца с небольшими изменениями составили государственный гимн РСФСР (1918 год—1922 год), а после образования Советского Союза (1922 год) он же стал гимном СССР (1922—1944).

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов! (Юри)

Кипит наш разум возмущённый

И смертный бой вести готов. (Юри, Виктор)

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим, —

Кто был ничем, тот станет всем. (Юри, Виктор)

Припев:

Это есть наш последний

И решительный бой;

С Интернационалом

Воспрянет род людской! (Юри, Виктор, Минако, Челестино)

7. Ян Лукасевич (21 декабря 1878, Львов – 13 ноября 1956, Дублин) – польский логик, член Польской академии наук (1937). Работал в области логических проблем индукции и причинности и логических оснований теории вероятностей. Построил первую систему многозначной логики – трёхзначную логику высказываний (1920). В качестве третьего логического значения высказывания было введено значение, выражаемое словами «вероятно», «нейтрально». О каждом высказывании в системе Лукасевича можно сказать: оно либо истинно (1), либо ложно (0), либо нейтрально (½). Это стало возможным благодаря тому, что Лукасевич одним из первых выдвинул тезис о возможности построения логических исчислений, в которых не действует принцип непротиворечивости. На основании трёхзначной логики Лукасевич построил систему модальной логики, в которой наряду с исследованием логических операций над ассерторическими высказываниями (утверждениями и отрицаниями) исследуются так называемые модальные высказывания (сильные и слабые утверждения и отрицания).

8. Джиттербаг – популярный в 1930–50-е годы танец, характеризующийся быстрыми, резкими движениями, похожий на буги-вуги и рок-н-ролл. Относится к группе свинговых танцев наряду с линди-хопом и джайвом.

Комментарий к Chapter 5: London, Part Two (3)

Примечание автора оригинала:

Ну что, вы хотите подборку музыки в стиле сороковых, звучащей в этой главе? Конечно же, хотите.

1. The Red Flag – гимн Лейбористской партии Великобритании: https://www.youtube.com/watch?v=kDIuApfVxBg

2. L’Internationale (en français, naturellement) («Интернационал» на французском): https://www.youtube.com/watch?v=kEZhCB8KdWw

3. Bye-Bye Blackbird: https://youtu.be/BNozTrgq_Kc?t=1m10s

4. Cottontail (неназванная композиция Дюка Эллингтона): https://www.youtube.com/watch?v=zbOseBw-fnU

5. I Don’t Stand a Ghost of a Chance With You: https://www.youtube.com/watch?v=djSlIX-Tips

6. It Don’t Mean a Thing (If It Ain’t Got That Swing): https://www.youtube.com/watch?v=qDQpZT3GhDg

7. You and the Night and the Music (instrumental): https://www.youtube.com/watch?v=-X-fWJP61lk

8. You Stepped Out of a Dream: https://www.youtube.com/watch?v=T5qCvzFnXUI

========== Chapter 5: London, Part Two (4) ==========

В полумраке циферблат будильника был почти не виден, но Виктор осознал, что было очень раннее утро. Он выскользнул из кровати, оставляя Юри укутанным в тепло одеял, и начал собирать по комнате свою вчерашнюю одежду, ежась от холода. Хотелось ненадолго выйти на воздух, и не было смысла доставать что-то свежее из шкафа. Когда не спалось, спасали только пешие прогулки, даже несмотря на декабрьский холод в Лондоне, но его никогда не останавливала и лютая зима в Москве.

Выйдя из дома, Виктор натянул шарф на нос не только для тепла, но и для того, чтобы поменьше дышать смогом. Небольшой слой выпавшего несколько дней назад снега подтаял и застыл за ночь, и дороги и тротуары покрылись тонким неровным слоем льда. Он осторожно ступал вперед мимо разбомбленной церкви и желтых фонарей, направляясь вниз к реке. Темза была немного уже Невы или Москвы-реки, но даже в это время ее заполняли судна. Плеск воды успокаивал.

Через две недели ему исполнится тридцать пять. А через три наступит новый год. Ни первое, ни второе не имело особого значения, но какое-то маячащее ощущение подступающих перемен и новых решений скреблось внутри его головы еще с начала осени.

Мысль об отречении от СССР и раньше посещала Виктора. Перед глазами все так же ярко стоял тот майский вечер в концертном зале, когда после бегства Юри из фойе его захватило неодолимое желание преклонить колено перед мистером Эттли, королем, архиепископом Кентерберийским или любым другим напыщенным империалистом Британии, лишь бы это только вернуло Юри обратно. Но когда в уме воцарилась ясность, то открылась другая картина. Может, у него и не осталось семьи в Советском Союзе, но любые связи с перебежчиком могли навлечь темные последствия и даже смерть и на Фельцмана в давно заслуженной отставке, и на Юру в самом начале карьеры. И как бы ни было тошно действовать против бывшего союзника, он понимал, что если его работа каким-то образом затормозит ядерные разработки Великобритании, то это будет только благом для мира. На одну бомбу меньше – на один город больше, и тысяча или миллион людей останутся целее, когда война неизбежно придет.

Впереди река уходила дугой на север, и где-то вдалеке за зданиями и ветвями деревьев старый Вестминистерский дворец взирал сквозь мрак на свое отражение в воде. То, что происходило в нем, имело какое-то значение для Юри, но еще больше – для Минако, Челестино и всего круга их друзей, распространявшегося до самых верхов правительства. То, что происходило там, влияло на всю страну, начиная от госпиталей и школ и кончая угольными шахтами. Но в чем был смысл любой из их инициатив, когда итогом следующих выборов могло бы стать полное разрушение прежних устоев? Он не был дураком, он читал Маркса. Советский Союз мог быть не совсем безупречным, делая большие ошибки в попытках прогресса в сторону коммунизма, но как вообще партия могла называться социалистической, если ее влегкую могла заменить другая партия при достаточном количестве голосов буржуазии и если ее лидеры преклонялись перед человеком, который называл себя императором, вместо того чтобы снять его с трона и расстрелять?

Он хотел бы верить в Англию, которая владеет банками и железнодорожными магистралями от имени народа, которая дает гражданство всем представителям своих бывших колоний, но она все равно оставалась бы той же самой Англией, которая занималась опустошением половины мира три сотни лет, той же Англией, где людям не предоставляли кров из-за цвета их кожи, той же Англией, где он и Юри не могли танцевать друг с другом, не подвергаясь опасности ареста. Это было бы предательство страны, которую он любил и которую потерял, ради страны, о которой он вообще не знал, что и думать.

Шесть с половиной лет в Берлине почти сломали его, но все это время Виктор боролся ради свободы советских людей и всего мира. Он не мог отвернуться от них ради столь малого.

Пока Виктор шел обратно, Биг-Бен отзвенел четверть часа, а потом раздались четыре медленных, гулких удара в колокол в честь четырех часов утра. Переступив порог квартиры, он сбросил пальто, ботинки и размотал шарф, вдыхая запахи старых книг, сигаретного дыма и сырой шерсти – всего того, что наполняло их дом. Когда он прошел на цыпочках в спальню, Юри шевельнулся и зажмурился от блеклого желтоватого света фонарей, просачивающегося с улицы из-за края занавесок.

– Какой ты холодный, – пожаловался он, когда Виктор забрался в кровать, но все равно притянул его к себе, в укромный уют одеял.

– Прости, что разбудил.

Юри сонно пробурчал что-то в ответ, располагая голову под его подбородком, и Виктор зарылся носом ему в волосы. Дыхание Юри постепенно замедлилось, и он снова провалился в сон.

Сквозь безмолвие спящего города Виктор услышал отдаленный перезвон колоколов для двух четвертей часа, раздающийся за пару миль ниже по реке. До рассвета было еще далеко.

***

Пикаванс предложил ему сигарету, значит, выговор Юри не грозил, но ситуация все равно начала нагнетать стресс, стоило только присесть на стул напротив директора Управления потребителей (1) МИ-6 в его кабинете. Задержав на Юри долгий задумчивый взгляд, Пикаванс встал и принялся молча расхаживать туда-сюда, пока Юри отчаянно пытался подавить все беспокойные мысли, одна хуже другой, курсировавшие в его голове.

В конце концов Пикаванс остановился перед настенной картой, вставленной в раму. Давно устаревшая, она показывала ярко-розовыми пятнами территории прежней Британской империи.

– Вы прекрасно справились со всеми спецзаданиями в Берлине, Кацуки.

– Спасибо, сэр.

– Выдающиеся результаты, и без всякой подготовки, да?

– Я научился стрелять еще в Оксфорде, сэр, но…

Пикаванс махнул рукой.

– Многие юнцы учились стрелять по мишеням, но перед лицом врага все равно мочились в штанишки. Но не Вы. Нужны железные нервы, чтобы сидеть в посольстве каждый день и таскать информацию из-под носа Осимы, – он постучал по Германии на карте. – Здесь Вы тоже хорошо себя показали. Я и не предполагал, что нам понадобится так много людей, владеющих немецким, даже спустя четыре года после конца войны. Вот тебе и русские, да?

Один русский сделал для Юри сегодня завтрак. Виктор даже украсил кашу сердечком, нарисованным с помощью золотистого сиропа.

– Да, сэр.

– Не буду винить Вас, Кацуки, если сочтете, что мы недостаточно используем Ваши таланты.

Юри немного сдвинулся на стуле.

– Меня все устраивает, сэр.

– Конечно. Но было бы неправильно держать Вас в стагнации, – Пикаванс снова постучал по карте, теперь уже намного восточнее. – Вы следите за событиями в Корее?

– Насколько могу.

Выборы, прошедшие перед выводом советских и американских войск, оказались полной катастрофой, из-за чего полуостров разделился на две зоны влияния: на севере обосновалось советское марионеточное правительство, в то время как на юге наоборот проводили политику жесткого подавления любых признаков коммунистических настроений.

– Там скоро будет война, попомните мое слово, – заявил Пикаванс с непоколебимой уверенностью. – Когда коммунисты победят в Китае – а они победят – я ничуть не удивлюсь, если Советский Союз решит организовать вместе с ними вторжение на юг. А наши друзья с той стороны Атлантики не потерпят этого, – он отвернулся от стены и прислонился к столу, вперившись взглядом в Юри. – Прямых распоряжений пока не было, но мы думаем послать туда Вас.

Это звучало так, как будто Юри должен был принять участие в особой миссии на Марсе. Юри громко кашлянул от дыма, и Пикаванс, обойдя стол, услужливо похлопал его по спине. Когда Юри продышался, со все еще слезящимися глазами он выговорил:

– Но я японец, сэр.

– Да, Кацуки, я в курсе.

– Нет, то есть… если вам нужен кто-либо для секретных операций в Корее, то меня там вряд ли хорошо примут. И я даже не говорю по-корейски.

Пикаванс небрежно отмахнулся от него.

– Мы и не ждем, что Вы будете заводить в Сеуле друзей. Официально мы не будем закреплять Вас в конторе генерального консула. Вам придется выучить язык, разумеется, и мы позаботимся о том, чтобы Вы и пара Ваших бывших коллег из Управления специальных операций получили… некоторый практический опыт. Как я говорил, ничего еще не решено, и пока все это дойдет до министра иностранных дел, сто лет пройдет. Но между нами, скажу Вам так: если это будет не Корея, Вы прекрасно впишетесь и в гонконгский штаб, может, даже как заместитель.

– Заместитель?

– Заместитель главы отделения британской разведки в Гонконге, – развалившись в кресле, Пикаванс посмотрел на Юри сквозь сложенные домиком пальцы. – Здесь Вы в стагнации, Кацуки, и мне это не по вкусу. И дело не только в том, что лицо у Вас азиатское. Может, Вы не замечали, но мы очень хорошо осведомлены о жертвах, на которые Вам пришлось пойти, чтобы быть здесь, и если судить по Берлину, то у Вас прекрасные способности к такого рода операциям. К тому же, Вы не женаты, у Вас нет семьи, так что Вас без проблем можно отправить куда угодно, – он взял пачку сигарет и предложил Юри еще одну. – Неужели Вы действительно хотите провести всю жизнь в маленьком кабинете, переводя бредни немецких коммунистов, ругающихся друг на друга и спотыкающихся о свои же заявления? Вы стоите большего, Кацуки. Много большего.

Мозг Юри как будто работал с опозданием на несколько секунд. Он зажег сигарету, все еще переваривая безумную возможность, что его могут наделить такими ошеломительными полномочиями, пусть даже на другой стороне мира. Его мысли зациклились между двух полюсов: солидное, хотя во многом туманное назначение в Сеул и Гонконг, а с другой стороны – простые, неизменные радости его жизни в Лондоне. Его жизни с Виктором.