Текст книги "Гениальный наставник (СИ)"

Автор книги: Shaman-QueenYu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Проведя взглядом по фотографиям на полке рядом с алтарём, Сасори подумал, что никогда не любил это дело. Чем меньше свидетельств о жизни шиноби, тем лучше. Фотографируют то, что имеет значение и что при этом невозможно сохранить. Пустое мгновение.

Сасори рассмотрел в полутьме лица родителей. Сейчас он был старше, чем они в момент смерти.

Непонятное чувство в груди снова стало зудеть.

Немного поразмыслив, Сасори сел на диване, стянул с себя одеяло и встал на ноги. Гаара, Темари и Канкуро всё ещё беспокоили, а решения так и не нашлось. Семья? Глупость какая. Сасори ещё в юности понял, насколько она бесполезна, если речь не о наследии крови.

Подойдя к алтарю, он посмотрел на фотографию отца, затем – на фотографию матери. Через пару секунд – на фотографию, где увидел пятилетнего себя, стоящего между родителями.

– Если вы думаете, что я буду мстить, то вы ошибаетесь. Белый Клык Листа, к тому же, давно мёртв. Не тебе же мне мстить, Копирующий, да ещё за нечто столь старое?

Когда Белый Клык покончил с собой, не выдержав осуждения общества, Сасори не испытал ничего. Попрощался с прошлым – и всё.

Он взял в руки снимок, где выглядел ничем не примечательным безмозглым ребёнком, счастливым просто от того, что светит солнце. Потом солнце потеряло всякое значение, зато завелись мозги.

Судя по тому, что было известно, Гаара, Темари и Канкуро никогда этого солнца не имели. Самой старшей из них исполнилось три года, когда Карура умерла, рожая самого младшего. Если та и помнила что-нибудь о ней, то скорее смутные образы, и то кусками. Вот с Яшамару могло быть иначе. Он погиб позже, в ночь, когда Шукаку вырвался на волю. Подробностей Сасори не знал, но именно после этого Гаара прекратил кого-либо слушать.

Но теперь он слушал брата, сестру и наставника. Всего лишь троих людей.

Семья.

Все вокруг придавали ей столько значения, тогда как на деле она была не более чем щитом, вовсе не жизненно необходимым. Сасори в этой жизни грамотно держал и фронт, и тыл, и фланги; пресловутая поддержка семьи не понадобилась. И несмотря на то, что видели это, Гаара, Темари и Канкуро наделили Сасори в их кругу некоей ролью.

У него не осталось привязанностей. С Чиё он держался вместе из соображений удобства и безопасности. Родители превратились в бледную тень прошлого, и их лица он мог бы и забыть, если бы не фотографии. Друзей он не имел и нужды в них не чувствовал, с врагами же – не церемонился. Если человек становился необходим, Сасори добавлял его в коллекцию. Но Гаара, Темари и Канкуро не были ни друзьями, ни врагами, ни достойными вечности. И всё, что случилось, всё, что открылось, и это непонятное чувство, название которого память утратила…

Что мешает Сасори отмести его в сторону и жить, как раньше, из года в год искусством? Чувство, что воскрешается что-то забытое? Привычный интерес к самопознанию? Стремление закончить задание мёртвого? Продолжай Гаара безумствовать, не стань Канкуро и Темари сильнее, было бы гораздо проще и понятнее.

Но минувший год принёс хорошие плоды. Пользу, другими словами. Не мог же Сасори ошибиться семнадцать лет назад? Ещё в прошлый месяц он сказал бы, что не мог, однако сейчас ответом стала пустота незнания.

Сасори-сенсея не будет по меньшей мере ещё три дня, и Канкуро не мог упустить эту возможность. Свиток под странно безликим названием «три» тот спрятал у себя в комнате, и сейчас Канкуро её исследовал. Чакра в руках, словно разделённая на тончайшие нити, прощупывала воздух перед собой, искала сеть чужой техники, но пока что ничего не засекла. Дома никого не было: Гаара, как всегда, пропадал на улице, а Темари ушла выслеживать Нара, и всё же стоило поторопиться.

Однако быстро не получалось. Противно тикали часы в коридоре. Медленно, обследуя каждый татами, угол, стену и потолок, Канкуро обошёл всё помещение. На лбу выступила испарина, пальцы начинали дрожать, но контроль чакры не сбивался. Помогало и чистейшей воды любопытство: очень уж хотелось увидеть новую марионетку сенсея. Канкуро её только посмотрит и запечатает обратно, и даже если это окажется непросто, он не сомневался, что справится – за три-то дня.

Канкуро замер. Он что-то почувствовал. Смутное, на грани сознания, ощущение неправильности в пространстве. Нахмурившись, он вернулся на полметра назад, сосредоточил в руках больше чакры, всмотрелся в угол, образованный татами и светло-зелёной стеной. Приблизился, боясь спугнуть хрупкое чувство, присел на корточки…

Несомненно.

Иллюзорность, расползшаяся в этом углу, как чернильная клякса по бумаге. То, что знал каждый житель пустыни, хоть раз столкнувшийся с миражом.

Техника маскировки.

– Нашёл, – не сдержал Канкуро радости и приступил к делу: сорвать эту технику к чёртовой матери.

Это получилось лишь спустя час. Отодвинув в сторону тонкую плитку стены, Канкуро осторожно, боясь хоть что-то сделать не так, вытащил из маленькой ниши свиток вполне обыкновенный на вид, разве что маленько тронутый временем. И всё тот же иероглиф «три». Осталось только распечатать. Поднявшись с корточек, Канкуро кинул взгляд на склянки с противоядиями, стоявшие на столе, проверил, легко ли открывается подсумок с оружием, оценил пространство для манёвра вокруг. Всё было готово. Сам Сасори-сенсей обставил комнату так, чтобы мог без проблем сразиться с кем-либо: обычная практичность шиноби.

Свиток тяжелил руку, так он был налит чакрой, и Канкуро аккуратно отогнул самый его край.

– Канкуро? – донёсся от входа удивлённый голос Темари.

Дёрнувшись, Канкуро обернулся. Та замерла у сёдзи, бесшумно ею только что раздвинутых, и в недоумении на него смотрела. Он понимал, как выглядит: стоит один в комнате сенсея, держит в руках непонятный свиток и в первый миг отвечает на взгляд сестры чуть ли не враждебно.

– Чем ты занимаешься… – начала было она, но тут же осеклась. На лицо её наползла тень. – Эй, этот свиток.

– Я всё запечатаю обратно! Только посмотрю, – пояснил Канкуро и, пока Темари ему не помешала, развернул свиток, отбросил его, сам отпрыгнул назад, готовый к любой ловушке.

Ничего не произошло. Свиток стукнулся о татами, и следом, шелестя, опала полоса бумаги. Ощущение давящей чакры пропало, и Канкуро, растерянный, недоверчиво на него покосился. Иероглиф «три» на свитке оставался, явно не собираясь исчезать. Вроде настоящий.

– Канкуро, чёрт побери! – сердито воскликнула Темари и встала между свитком и братом. – Что всё это значит? Сасори-сенсей понятным языком сказал «нет», и ты прекрасно знаешь, как его разозлит то, что ты… – прервавшись, она почти зарычала: – Сасори-сенсей тебя четвертует, когда узнает об этом!

– Если узнает.

– Нет, не «если», а «когда».

– Не рассказывай ему! – возмутился Канкуро, живо представив, что его ждало в этом случае. Та лишь скрестила руки на груди:

– Это и не понадобится.

Пожалуй, единственным, что все трое Сабакуно унаследовали от отца полезного, была целеустремлённость, и если Темари что-либо замышляла, то непременно своего добивалась, но то же относилось и к Канкуро. Он не стал обходить сестру и как-то прорываться к свитку, вместо этого решил всё объяснить.

– Послушай…

– А если бы на его свитке стояла какая-нибудь неприятная защитная техника? Сасори-сенсея не будет ещё три дня, и за это время его яд, например, вполне успел бы подействовать. – Канкуро махнул рукой на столик, посреди которого выстроились в ряд пять склянок с противоядиями, но Темари и на это нашла что сказать: – Это противоядия к стандартным отравам, распространённым и давно всем известным, а яды сенсея – авторская многокомпонентная дрянь. Канкуро, до того самого дня осталась лишь пара недель, мы не можем создавать проблемы сейчас, так что, когда сенсей вернётся, ты, – с нажимом сказала она, – пойдёшь к нему и во всём признаешься.

– Да зачем?!

– Ты думаешь, Сасори-сенсей что-то делает без веской причины? Иногда «нет» это просто «нет», – отвернулась она к свитку.

Секунда прошла за секундой, но не прозвучало больше ни слова. Канкуро не знал, что ответить: к словам Темари было не подкопаться, и чем дольше длилось молчание, тем сильнее становилось чувство собственной неправоты. Почему-то несколько часов назад эти мысли его не посетили. А ведь причина для того, чтобы не лезть, оказалась до обидного простой: в тайники, замаскированные техникой, абы что не прячут.

Нахмурившись, Канкуро пообещал Темари, что сделает, как она сказала, и подошёл к свитку, чтобы развернуть его ровно.

И ошарашенно выдохнул:

– Пусто.

Удивилась и Темари:

– Пусто?

Свиток оказался девственно чистым, словно снег в пустыне.

Наконец отделавшись от Баки, Гаара возвращался в квартиру. Тренировки длились подолгу каждый день, хотя не выпивали все соки. Гаара не раз порывался уйти, но мысли о Ли давили порыв на корню, а затем вспоминались слова Сасори. Неужели он правда слабее Баки? Баки говорил повторять удары, пока те не врастут в привычку. Гаара не чувствовал доверия.

Когда он впервые об этом подумал, то очень удивился. Доверие – слово, давно позабытое, тщательно замазанное кровью, так, что не прочитать. Гаара позволял Баки учить его, потому что так пожелал Сасори и даже объяснил, почему. Это было единственной причиной, по которой тренировки ещё продолжались. Сама же идея устроить их казалась глупой, потому что Гаара не понимал, зачем ему сенсей помимо Сасори, да ещё такой, как остальные жители Песка.

Размышляя об этом, Гаара поднялся к квартире обычным способом, по лестнице, и, перешагнув порог, услышал в зале странный шелест. Словно от бумаги. Однако, приблизившись к двери, открыв её и зайдя, Гаара так ничего и не понял: Темари и Канкуро стояли у дивана, а перед ними колыхалась от дуновений ветра целая бумажная горка из свитка, полностью развёрнутого. Оба выглядели задумчивыми. Казалось, они Гаару не заметили.

– Чем это вы занимаетесь?

– Гаара! – подскочил Канкуро как ужаленный, ошалело на него поглядев. – Не пугай так!

«Не пугать? – повторил он про себя, будто пытаясь распробовать эти слова заново. – Разве их страх – не постоянен?»

– Гаара, – приветливо улыбнулась Темари, и он впервые задумался, сколько в её улыбке правды. Но это были опасные мысли, как и понимание того, что Сасори оказался чересчур близко. Так же, как… как…

– Не рассказывай Сасори-сенсею, пожалуйста, – с каким-то напряжением в голосе попросил Канкуро. Глаза его лихорадочно блестели.

Гаара ничего не ответил и пошёл прочь. Он вспомнил об одном важном деле касаемо этого экзамена и выкинул сестру и брата из головы. Сенсорика слыла искусством непростым, для овладения им требовалась хоть доля таланта, которой, несомненно, Гаара обладал. Порой он развлекался у себя в Песке тем, что выслеживал добычу по чакре. Хорошую, достойную добычу, кровь которой пришлась бы Шукаку по вкусу. И именно такая кровь текла в жилах Учиха Саске.

Однако хотелось поединка насмерть. А это значило, при здешней мягкотелости, что надлежало разжечь в сердце Саске тьму, которую Гаара заметил в его глазах.

Выйдя на улицу, он отправился к границам, потому что Саске скрывался за ними. Гаара понял это на днях, когда обошёл всю Деревню и при всём своём таланте к поиску чакры остался ни с чем. Теперь нужно было лишь поймать след. Будучи сыном Казекаге, Гаара знал, каковы политики и какова политика: Учиха представлял собой лучшее, что покажут на третьем этапе, и Лист не мог позволить лишить гостей этого зрелища. Гааре, впрочем, было плевать, лишь бы бой состоялся.

Состоялся так, как он того хочет.

Расширив сенсорное поле как можно сильнее, он без спешки шёл вдоль каменных стен с щелями бойниц повсюду – и тщательно, тщательно скрывался. Час за часом Гаара вёл поиски, и дело уже близилось к полудню, когда пришлось остановиться: напротив, слева, справа и сзади спрыгнули чунины Листа. Один из них носил звериную маску АНБУ и, похоже, был главным.

– Ты – один из генинов Песка, которые участвуют в экзамене, верно? – уточнил он.

Гаара не шелохнулся.

Люди, его окружавшие, были обычными. Они сгодились бы как пища для Шукаку, но не стали бы хорошим угощением. Возможно, следовало их убить, чтобы не мешали искать Саске, но Гаара знал, Сасори разозлится. Да и не только он.

– Не хочешь отвечать, – бесцветно протянул АНБУ. – В таком случае ты пройдёшь с нами.

Песок лениво зашевелился в тыкве.

Убей, прошелестел голос Шукаку.

Убей.

«Сасори разозлится».

– Стойте, – спрыгнув рядом с АНБУ, приказала куноичи с длинными фиолетовыми волосами и пояснила: – Этот мальчик неопасен, будьте уверены. Несмотря на хитай-ате Песка, он только генин. Нам не нужны проблемы с Сунагакуре.

– Вы уверены? Его чакра…

– От него просто несёт жаждой крови… – пробормотал один из чунинов.

– Ты – Сабакуно Гаара, верно? – обратилась к Гааре куноичи.

Решив здесь не задерживаться, он ей кивнул и тут же получил беспечный совет не гулять просто так где вздумается, особенно в столь опасное время, когда ворота Скрытой Деревни – открыты. Гаара сделал вид, что внял чужим словам, патруль наконец отвязался, песок успокоился, и путь был продолжен. Мимо тянулись пограничные стены, в глазницах бойниц колыхалась тьма, в поле восприятия Гаары попадали разные живые существа, от белок и птиц до случайных шиноби, но – никакой чакры Саске.

Гаара поймал след лишь спустя час.

К востоку от Листа, спрятанный густым лесом, находился целый лабиринт скал, и Гаара, обнаружив его, предпочёл создать маленькое песчаное плато и взлететь сразу. Чакра Саске тонким шлейфом стремилась наверх, исчезая в переплетениях голых каменных гребней, и Гаара, точно был на охоте, медленно шёл по следу. Время от времени след терялся, что вынуждало возвращаться и начинать поиски снова, но постепенно, неотвратимо они подходили к концу: единожды почуяв добычу, Шукаку не останавливался.

С неба заметив небольшую площадку, залитую солнечным светом, Гаара стал наблюдать за Саске, который нёсся в атаку на Какаши. Тот легко уклонился, и Саске развернулся, нанося удар ногой – и снова впустую. Высмотрев недалеко оттуда хорошо укрытое скалами место, Гаара бесшумно направился туда, приземлился, и песок с шелестом втёк обратно в тыкву, которую вскоре заткнула пробка. Осталось только подкрасться к Саске и его джонину-наставнику.

Они тренировались на плоском навершии высокого каменного столба, похожего на пирамиду, и если с трёх сторон его омывали ветры, точно полуостров – море, то с четвёртой стояли валуны, которые легко спрячут Гаару. Когда он до них добрался, то, никем не замеченный, скрылся за тем, что с краю. Саске продолжал нападать на Какаши, Какаши продолжал отбивать его удары, и Гаара сосредоточился. В метре от его лица песок стал собираться и преобразился в шарик, похожий на глазное яблоко.

«Третий Глаз… открыт».

Гаара увидел себя со стороны, а когда глаз отлетел в сторону к верхнему краю валуна, принялся наблюдать за врагами.

– Ещё раз! – приказал Саске Какаши. Тот рвано дышал, явно уставший. – Что с тобой? Ты ведь ещё можешь двигаться. Саске, вперёд!

Это подействовало. Взяв себя в руки, Учиха с боевым кличем напал, впрочем, вновь безрезультатно. Гаара видел Саске в действии только два раза: при первом знакомстве с Канкуро и в поединке с Йорои из Звука. Это были не те противники, с которыми иначе как в полную силу сражаться просто нельзя, но нутро подсказывало: Саске силён. Или, в крайнем случае, его кровь будоражила и внушала приятную уверенность в том, что окажется вкусной.

– М? – повернулся к укрытию Гаары Какаши.

– В чём дело? – пытаясь отдышаться, спросил Саске.

Гаара пока не двигался.

– Ты себя выдал такой жаждой крови, – обратился к нему Какаши. – Выходи.

Вспомнив, что нельзя заставлять людей ждать, Гаара шагнул из-за валуна и тут же ощутил на себе два внимательных взгляда – спокойный, скользящий от Какаши и острый, цепкий – от Саске. Тот с мрачным лицом стоял напротив, видимо, пытаясь прикинуть, зачем Гаара явился.

– Какова твоя цель? – спросил он у Саске. – Зачем ты ищешь силу?

Молчание продлилось несколько секунд, прежде чем ответ прозвучал:

– Тебя это не касается. Исчезни! Ты мешаешь моим тренировкам.

Взгляд у Саске не изменился. Он был так же полон тьмы, жажды силы и мести, желания убить кого-то, кто когда-то отнял у него целый мир. А значит, скорее всего, Гааре не надо было ничего говорить: Саске сам пожелает смертельный поединок.

– У тебя, – Гаара направился прочь, – такие же глаза, как у меня. Глаза, ищущие силу, полные ненависти и желания убивать. Ты похож на меня. И не забывай… Ты – моя добыча.

– Постой!

Остановившись, он обернулся.

Саске внимательно смотрел на него. Похоже, слова про глаза достигли цели. Коснулись его сердца и всколыхнули поселившуюся там тьму.

– Зачем… Что тебе нужно от меня?

– Глаза, знающие истинное одиночество. Более того… – Гаара повернулся к Саске всем телом, – глаза, знающие, что одиночество – худшая боль этого мира. Я уже говорил, у тебя такие же глаза, как у меня. Это глаза, ищущие силу, полные ненависти и желания убивать. Так же, как и мои. Твои глаза говорят мне, как сильно ты жаждешь убить того, кто поместил тебя в ад одиночества.

«Отец…»

– Именно такие глаза.

– Ладно, прекращайте, – внезапно вмешался Хатаке Какаши. Вздрогнув, Гаара и Саске повернулись к нему. – Гаара, верно? Я не знаю, что тебе известно о Саске… но не стоит говорить о нём так, словно читаешь его душу. Чего ты пытаешься добиться, пройдя весь сложный путь сюда перед матчем?

Придётся ему объяснить. Сам Учиха наверняка всё понял и без слов – по взгляду.

– Весь смысл сражения в том, – Гаара закрыл на секунду глаза, – что все его участники рискуют жизнями, – а открыв, посмотрел на Саске. – Бой должен вестись до смерти. Только так победитель может подтвердить своё право на существование.

– Значит, вместо учебного боя ты хочешь провести бой насмерть?

– Учиха. Наверняка в глубине души… ты хочешь того же. Хочешь узнать, действительно ли ты заслуживаешь жить, – говорил Гаара как будто самому себе и по лицу Саске видел, что попадает в цель, – гадаешь, достаточно ли ты силён. Сильнее ли того, на кого обращаешь свой полный ненависти взгляд.

Ответом послужила тишина. Саске сжимал кулаки и продолжал смотреть на Гаару до тех пор, пока он не развернулся уходить, напомнив, чтобы не забывал: Учиха Саске – его, Гаары, добыча. Сасори ведь не будет иметь ничего против, если убийство пройдёт по правилам? Сасори должен был Гаару понять. Через смерть противника он собирался ещё раз ощутить ценность своего существования, чувство, что есть ради чего жить, что он – не зря появился на свет.

– Я хочу с ним сразиться.

Гаара сказал это Сасори, поддавшись странному желанию поделиться. Тогда стояла ясная, лунная ночь, и чужое присутствие за спиной ощущалось, как слишком густая тень. И Сасори задал один-единственный вопрос:

– Сразиться или убить?

Это очень удивило Гаару. Он не различал эти понятия между собой и не ждал такого от человека, который, как и Гаара, искал силу, который тоже смотрел на мир и видел только его уродство. Хотя порой – странное дело – говорил о красоте.

Очень давно Сасори завёл полезную привычку мгновенно засыпать и мгновенно просыпаться, что немного экономило время, и на этот раз сон окутал сознание, стоило мозгу это позволить. Вокруг царила ночь с яркой луной, когда Сасори открыл глаза и напрягся: где он, чёрт возьми, находится? Поднявшись на ноги, он обвёл прогалину, густые древесные кроны, неровную границу обрыва рядом словно бы равнодушным, но цепким взглядом, и ничего не обнаружил. Однако это не расслабило.

Сасори не знал, как сюда попал, так что на ум сразу пришли снотворное, генджутсу, галлюциногенное. При этом подсумок, полный оружия, остался на месте, как и пара свитков, которые Сасори держал поближе, чтобы вытащить их за секунду. Какой бы ни была ситуация, он мог дать врагу бой, и это обнадёживало. Разве что не следует срываться и показывать лучшие умения сразу, даже чтобы поскорее убить: Сасори было всего лишь тринадцать, и противники часто его недооценивали. На свою беду.

Покинув незнакомое, а значит, и опасное место, он по звёздам определил направление и крадучись двинулся на юг. Бесконечный шелест листвы и шорохи леса, живого и ночами, заставляли Сасори держаться настороже, ждать атаки отовсюду, ведь война ещё шла. Он устал быть частью безмозглой толпы, бегущей к собственной смерти, ему осточертело всё, что он видел, слышал, чувствовал, он не мог найти смысл ни в чём, чем занимался, но не оставаться же в проклятом лесу и ждать сюрпризы судьбы.

Через пару часов Сасори напал на след ниндзя, пусть даже непонятно каких, и пошёл по нему, словно гончая. След уткнулся прямо в ловушку, но Сасори не успел привести её в действие: впереди показался патруль в форме Песка.

Свои.

Облегчение отдалось лёгкой слабостью в коленях, которую удалось побороть. Патруль проверил Сасори, как того требовал Кодекс, и передал приказ свыше идти в лазарет. Пришлось подчиниться, и через десять минут в нос ударил привычный запах крови и гноя, и мир спокойной и равнодушной природы остался где-то далеко за спиной. Сасори быстро, как только заметили, подыскали работу, и вот он уже стоит у койки, на которой корчится от боли раненный в плечо.

– Не понимаю, зачем тебя прислали, – послышался рядом голос Яшамару, такого же молодого ирьёнина, как Сасори. – У этого будет хорошая, чистая рана.

Яшамару говорил о мужчине с плечом. О ране, поверх повязки которой копались черви, пожирая весь скопившийся гной. Сасори сухо полюбопытствовал, подавляя поднявшееся в груди отвращение:

– Чакру к нему не применить?

– Какая-то техника Листа. Не смогли разобраться.

Сасори хотел было презрительно фыркнуть, но воздержался, удивившись себе: разве он превзошёл медиков Деревни, разве перенял все их знания? Это лишь предстояло. Собравшись, он отправился по койкам, осматривая пациентов, безжалостно вправляя кости, шипя сквозь зубы на тупиц, которые вставали, хотя велено лежать, и едва не сорвался на придурка, поившего водой чунина, раненного в живот. Как же Сасори утомляло всеобщее отсутствие мозгов. Пациенты, к тому же, не заканчивались, а затем пришлось ассистировать на многочасовой операции, и уже через несколько дней Сасори хотел убить всех, кто мнил себя умнее врачей, но вовремя началась битва, в которой он пригодился.

Битва поглотила без малого три дня, и больше самого боя выматывало ожидание, когда гром атак на время стихал, а враги скрывались не хуже зверей. Сасори не расслаблялся. Он не имел права спать. Он выжимал из своего тела всё, на что то было способно, и оно продолжало исправно работать, создавать нити чакры, бросать кукол в атаку, обводить вокруг пальца взрослых врагов, и порой Сасори слышал собственный крик как бы со стороны.

Когда битва закончилась, сознание погасло, словно наконец получив разрешение.

А потом пришлось чинить марионетки. Множество сломанных, искорёженных кукол, половина которых отправилась на свалку, оставив от себя только детали, которые могли быть полезны. Спокойная, однообразная работа, отвлёкшая от хаоса вне мастерской, принесла в душу чуточку мира, и даже люди не раздражали, когда порой забегали.

Но не успел Сасори прикорнуть после работы, как с лесистого севера напали враги, разгорелось очередное сражение, и он чудом не сдох прямо там. Всё, что творилось вокруг, было хаосом, но затем разбилось на отдельные бои, и Сасори проложил себе путь к лазарету, пропитанному запахом крови и гноя. Куклы выдыхали на врагов облако яда, впивались в них сенбонами, кунаями, катанами, опутывали цепью, рубили на куски, и телом давно уже правили инстинкты и вбитые годами тренировок рефлексы; голова в момент боя оставалась наполовину пустой.

Всё было пустым, бессмысленным уродством.

Битва закончилась внезапно, как и началась, и Сасори снова поручили чинить марионетки, те самые, которыми недавно занимался: все они опять были сломаны, и ремонту подлежало ещё меньше, чем раньше. Сасори уже не хотел убивать. В тот момент он ничего не хотел. Но приказ есть приказ, пришлось подчиняться, лишь мимолётно порадовало, что люди ненадолго займутся исключительно своими делами, забыв о Скорпионе Красных Песков.

Когда через несколько дней он направился в лазарет, рядом шагавшая Пакура спросила:

– Ты не ранен. Зачем тебе в лазарет?

Место с запахом крови и гноя будило в душе лишь одно отвращение, и если бы не приказ, ноги бы Сасори там не было, но выбора он не имел. Зачем он туда направлялся?

– Чтобы людей чинить.

Ответил Сасори Пакуре – и очнулся там, где уснул, на прогалине между гигантскими деревьями и с обрывом рядом.

Сердце стучало сильнее обычного. Память мёртвой хваткой вцепилась в ткань сна, не давая ей расползтись. Нахмурившись, Сасори поднялся на ноги, отряхнулся и по небу прикинул, что прошла лишь пара часов: для сна – пожалуй, достаточно. И Сасори вернулся к дороге.

Ветер потоком дул прямо в лицо, сдирая с него остатки сонливости, и скоро ничто на неё не намекало. Конечно, будь воля Сасори, он бы совсем не спал, однако тело диктовало свои условия. Оно было достаточно натренировано, чтобы обходиться без сна три или четыре дня, но потом, как правило, напоминало труп. На Третьей Великой войне не раз довелось горько об этом пожалеть.

Тогдашние события давно остались в прошлом, Сасори о них не вспоминал, хотя первые несколько лет после войны она преследовала его с упорством безумца. Как почти всех, кто сумел выжить, так что это не имело значения. Сегодня она Сасори приснилась. Впервые за столько лет. Это не удивило, ведь подсознание и разум были связаны, подобно свету и тьме; к тому же, Сасори прикоснулся к прошлому: смерть родителей стала его знакомством с войной.

Но именно она пробудила гения Сунагакуре, именно она привела его к искусству, и если бы Сасори предложили поменять что-нибудь в своей жизни, он бы не сделал ничего. Может быть, убил бы Расу, чтобы тот не успел приковать его к Деревне, но не более. И сейчас война вновь стучалась в двери. Зря, потому что Сасори не даст этим дверям открыться. Что он обычно делал на войне? Постоянно куда-то бежал, постоянно кого-то спасал, постоянно кого-то убивал, он был куклой Песка, которую Третий Казекаге дёргал за ниточки.

Сасори не хотел заниматься чем-то настолько бессмысленным.

Он и сейчас ходил на задания, подрабатывал в больничных стенах, творил в мастерской, но при этом оставалась свобода, оставалось время на себя. Сасори ухитрялся извлекать пользу из всего, что получал и терял в этой жизни. На миссиях он мог испытать свои шедевры, порой встречались и хорошие тела, коллекция пополнялась. Госпиталь открыл ему доступ к хранилищам разных ингредиентов, вплоть до сугубо химии, и знаниям о каждом шиноби Песка. Мастерская была сердцем Сасори. Пока такая жизнь ему нравилась, хоть и приходилось творить втайне.

Но Раса погиб, и Орочимару узнал о Третьем Казекаге. Однако даже если правда раскроется, Сасори мог в любой момент запечатать всё, что нужно, сложить мастерскую в свиток, как в сумку, и исчезнуть из жизни Деревни: он не позволит себя найти. Будут разорваны последние узы с Чиё. Гаара же, Темари и Канкуро…

Сасори птицей перелетел узкий овраг, вцепился в ближайшую крепкую ветвь и подбросил тело повыше, чтобы оттолкнуться от неё ногами.

«Разорвать узы с Гаарой, Темари и Канкуро…» – проплыла в голове единственная мысль, тут же утонувшая в бездне без ответа. Сасори понял, как назвать это надоедливое чувство в груди. Узы. Раньше он его не замечал, потому оно не мешало, но теперь всё изменилось. Если мир узнает о человеческих куклах, в любом случае придётся прощаться, и Гаара, Темари и Канкуро прекрасно справятся без Сасори.

«Я думаю о них, а не о себе, – безрадостно заметил Сасори. – Это плохо. Не они справятся без меня – я справлюсь без них».

К несчастью, он не был уверен, что семнадцать лет назад не ошибся.

Солнце уже клонилось к закату, когда Сасори пересёк границу Конохи, показал постовым пропуск и двинулся было дальше, но столкнулся с Баки. Завершался последний день, когда тот тренировал Гаару, и Сасори, скупо улыбнувшись, спросил:

– Как дела с Гаарой?

– На удивление хорошо.

Неторопливо шагая по главной улице Листа, Сасори и Баки это обсудили. Выяснилось, Гаара вёл себя смирно, приходил почти на каждую тренировку, прогулял лишь последнюю. В общем, всё прошло гладко, хотя однажды Гаара заявил прямым текстом, что не нуждается в лишних учителях. Это в проблему не выросло, поэтому уже не стоило внимания. Когда настала пора расходиться, Баки передал Сасори сложенную в восемь раз записку, он убрал её в карман, попрощался и отправился домой.

Дома никого не оказалось. Сасори эта пустота порадовала, и он, не теряя время, ознакомился с сутью записки, бывшей, судя по почерку, от Пакуры. На помятой бумажке значился обыкновенный список имён, который показался бы бессмыслицей всякому несведущему: никаких пояснений не прилагалось. Необходимости в них, впрочем, не было: понятное дело, речь шла о ниндзя, которые попадут на арену как зрители третьего этапа экзамена.

Сасори разулся, прошёл к себе в комнату, зажёг на столе свечу и от её пламени подпалил записку. Пальцы игриво обжигал жар, пока огонь съедал бумагу, которая под его касаниями чернела, сворачивалась, жухла. Подойдя к окну, Сасори одной рукой раздвинул фусума и вновь посмотрел на записку. Две трети текста обратились в пепел, и когда осталась последняя строчка, Сасори, держа бумажку за самый край, выкинул её в окно. Ветер охотно подхватил лёгкую, как пёрышко, добычу и понёс прочь.

А Сасори, отцепив от пояса подсумок и положив его на стол, отправился в душ. Разделся, устроил аккуратной стопкой одежду, которую надо было постирать, и встал под струи воды, когда отрегулировал их температуру – любил попрохладнее. Вода стекала по телу, смывала с него пот, успокаивала разум, приводя его в совершенное состояние.

Ситуация в Песке не изменилась: победа плыла в руки Сасори, но он пока что не праздновал – рано. Орочимару не просто так встретил его на границе пустыни и леса. Эта встреча лишила Сасори покоя, заставила быстро искать ответ, пришлось даже погостить у старухи Чиё, чтобы наконец-то понять всё. Однако Орочимару едва ли хотел только поиздеваться. Его планы всегда были долгоиграющими, как у самого Сасори, а значит, правда пряталась дальше.

Разные её варианты быстро встали в стройную цепочку, но все они были одинаково зыбкими: сведений не хватало. Интуиция тоже молчала. Орочимару ещё продолжал борьбу, ещё обладал оружием достаточным, чтобы навредить Сасори, и он не расслаблялся. Обдумал каждую из пришедших в голову идей, выделил самые вероятные, но сделать существенные выводы не удалось. Вся гениальность Скорпиона Красных Песков как растаяла.