Текст книги "Осколки. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
========== 9 месяцев и 2 дня ==========
В нашем мире есть три вещи, с которыми каждый из нас вынужден смириться. Первая – это наши родители. Мы их не выбирали, но нам приходится жить с ними и принимать их такими, какие они есть. Вторая – наша внешность, наши физические данные. То, что мы каждый день видим в зеркале. Но если кривой нос можно исправить посредством пластической хирургии, а от родственников сбежать после окончания школы, то есть вещь, которую изменить ну никак нельзя. Это наша смерть. Все умирают, это приходится принимать как данность. Вы умрете. Не обижайтесь, но это правда. Вы все умрете (маньячный смех за кадром). Нет, ну правда, вы умрете. Все вы, кроме меня. Потому что я-то уже умерла.
«На небесах только и разговоров, что о море…». Откуда эта фраза? Я не помню. Эта фраза всплывает у меня в голове каждое утро, когда я прогуливаюсь вдоль морского берега, поднимая во мне внутреннее противоречие. Ведь я живу на небесах уже довольно давно, и никто здесь о море не говорит.
Я мертва уже девять месяцев и два дня. У меня нет календаря, но вместо него я взяла себе обломок доски, отторгнутый морем. На этом обломке я отмечаю палочками прожитые на небесах дни, как Робинзон Крузо отмечал дни, прожитые на необитаемом острове.
Но здесь мое сходство с Робинзоном Крузо не заканчивается. Ведь я тоже живу на острове. Это довольно большой остров, окруженный со всех сторон холодными водами северного моря. Я опасаюсь давать этому морю какое-то название, поскольку на небесах совсем другая география. Для меня оно просто Холодное море и все тут.
На острове живут и другие люди. Но я с ними почти не общаюсь. Здесь почти никто не общается друг с другом, предпочитая уединение. Каждому хватает общения с морем. Поэтому с другими обитателями острова я пересекаюсь только в магазине, и если бы все люди в один прекрасный день вдруг исчезли, в моей жизни ничего бы не изменилось.
Для себя я избрала самое уединенное место на острове – маяк. Это почти заброшенный маяк, как и все здесь. За те девять месяцев, что я прожила на острове, мне только один раз пришлось использовать маяк по назначению, когда к нам на лодке прибыл новый житель. В тот день ко мне заглянул смотритель острова – угрюмый седой старик, к которому принято обращаться, если у тебя возникают какие-то проблемы. Для нас он Смотритель или просто Джозеф.
– Завтра тебе придется оживить маяк, – сказал старик безо всякого выражения. – К нам прибудет новенький.
– Хорошо, – ответила я тоже безо всякого выражения.
Затем мы поднялись наверх, и старик показал мне, как пользоваться лампой, освещающей морские воды.
А следующим вечером маяк ожил на какое-то время. Но как только лодка с новеньким причалила к берегу, маяк снова уснул. А вместе с ним и сердце мое погрузилось в сон. Изредка я вспоминала то легкое волнение, всколыхнувшее дотоле спокойные воды моей души, когда мне пришлось оживлять маяк. Я гадала, как скоро мне снова потребуется сделать это.
Но время шло, и на остров больше никто не приплывал. Старик больше не стучал в мою дверь.
Девять месяцев и два дня. Если бы я была жива, то скоро мне бы исполнилось двадцать семь. Но я мертва, а потому предпочитаю считать, что теперь мне всегда будет двадцать шесть. В общем-то, это не так уж плохо. Многие люди могут только мечтать о том, чтобы всегда оставаться двадцатишестилетними.
Живя на острове, я часто вспоминала выражение «обрести вечный покой». Что-то подобное случилось и со мной. Место, куда я попала после смерти, сложно назвать райским садом, но оно спокойное, это место. Уединение, отсутствие каких-либо событий и сердечных волнений – разве не это считается истинным покоем?
Вспоминаю ли я свою прежнюю жизнь? Нет. Я просто не могу этого делать, потому что о своей жизни на Земле у меня не осталось никаких воспоминаний. Смерть забрала их себе, и я теперь подобна белой странице, с которой кто-то ластиком стер все написанное ранее. Я стала чистой страницей, и в то же время нет. Следы от букв, вдавленных в бумагу чьей-то рукой, то и дело проступают на ее поверхности.
Чуть не забыла представиться. Впрочем, вежливость никогда не была мне присуща. Меня зовут Шарлотта. Но я не люблю это имя, поэтому все всегда называли меня Чарли. Кто «все»? Когда «всегда»? Этого я вспомнить не могу. Я знаю только свое имя.
Через два месяца жизни на острове я смогла вспомнить также, кем была при жизни. Я была… знаю, это может прозвучать пафосно, но я была рок-звездой. Именно так. Я не была простым музыкантом, у меня были толпы поклонников, и я часто слышу эхо их скандирования и восторженный визг. Сидя на берегу, я слышу их голоса, приносимые вместе с шумом моря.
Я вспомнила об этом, когда увидела в одном из местных магазинов гитару. Первые два месяца моей жизни на острове были совершенно пустыми, я чувствовала себя мертвой в полном смысле этого слова. Весь день я проводила сидя на камнях у берега, а как только темнело, ложилась спать, вырезая на своей доске очередную палочку. Я ничего не знала о себе, ничего не чувствовала. Я думаю, это все равно что родиться заново. Должно быть, ребенок в первые годы жизни чувствует нечто подобное, с той лишь разницей, что ребенку присущи любопытство и жажда жизни, а я ничего такого не испытывала. Многие люди на острове отчаянно пытаются вспомнить свою жизнь, но у меня такого желания никогда не возникало. Зачем? Если я что-то забыла, может, оно и к лучшему?
Однако мне не удалось долго прожить в состоянии полного забытья. Как я уже сказала, когда я увидела в магазине гитару, во мне зазвучали отголоски жизни, которую я навсегда потеряла. Впервые за два месяца я улыбнулась. Это была обыкновенная акустическая гитара, и я поспешила прикоснуться к ее струнам. Они дрогнули и отозвались знакомым звуком, который поднял целый шторм в моей душе.
Я увидела себя стоящей на сцене, ощутила тяжесть гитары, висящей на моем плече, и холод микрофона в ладони. Но не это было главным. Я вспомнила свою песню. Песню, которую я написала и которую исполняла при жизни. И тогда эмоции вновь вернулись ко мне, и я ощутила трепет, словно бы мое сердце снова начало биться, я ощутила жажду, желание, смятение и радость. Я ощутила боль.
Нахлынувшие чувства испугали меня, как испугают меня потом чувства, испытанные на маяке, когда я зажигала в мертвой лампе огонь жизни и смотрела на черные воды, вздымающиеся и оседающие внизу. Морская даль и свет от маяка заставляли меня ждать чего-то, они манили и как будто хотели сказать, что в моей жизни еще что-то будет. Но как в ней может что-то быть, думала я, если я уже умерла?
Однако стоило мне взять в руки гитару, как я впервые задумалась о бессмертии души. Жизнь моя закончилась, но я еще не закончилась. Я у себя до сих пор есть. Я не помнила о себе ничего, но каким-то чудом, что-то самое важное, что когда-то было во мне, вновь ко мне вернулось, когда я услышала звук трепещущих струн.
Меня звали Чарли. При жизни я больше всего любила музыку. Но вот я умерла. Однако меня до сих пор зовут Чарли. И я до сих пор люблю музыку больше всего на свете. Некоторые вещи никогда не меняются. Даже если ты умираешь.
========== 9 месяцев и 3 дня ==========
Сегодня я провела на берегу дольше обычного. Нашла несколько потрясающих ракушек. Я уже давно не радовалась простым вещам, но эти ракушки почему-то принесли мне радость. Изогнутые в причудливую форму, они переливались всеми оттенками перламутра, сверкая в изменчивых лучах утреннего солнца. Я очистила их от песка и долго грела в своих ладонях. Да, я умерла, но все еще излучаю тепло.
На самом деле единственное, что отличает меня от вас, живых людей, это то, что у меня не бьется сердце. Но поверьте, это не так уж и заметно, и совсем не тревожит меня. Заметить это можно только приложив руку к груди. Подсознательно ты ожидаешь ощутить знакомые толчки, которые сопровождали тебя всю жизнь. Тук-тук-тук-тук-тук-тук. Какое-то время ты даже по привычке шаришь рукой по груди, ищешь свое сердце, ищешь, а потом вспоминаешь, что ты уже умер. Это довольно забавно.
Глядя на себя в зеркало или рассматривая свое отражение на поверхности воды, я вижу бледную девушку с длинными черными волосами. Ее лицо мне смутно знакомо, и за девять месяцев я уже привыкла к мысли, что она – это я.
Хотя поначалу та, кем я себя чувствовала, и та, кого я видела в зеркале, представлялись мне совершенно разными людьми. Кровь больше не циркулирует по моим венам, поэтому кожа моя почти такая же белая, как бумага. Если бы я жила на Земле, меня, наверное, считали бы вампиром. Однако кожа моя все равно излучает слабое тепло, настолько слабое, что приходится очень долго держать в ладонях ракушки, чтобы они согрелись.
Сейчас я вернулась с прогулки, положила ракушки перед собой и набираю этот текст на старой печатной машинке, купленной в том же магазине, где я купила гитару.
Не знаю, зачем я решила вести этот дневник, возможно, чтобы убить время на острове. Когда ты умираешь, время вообще перестает иметь для тебя какую-либо ценность, потому что этого времени у тебя теперь завались. Целая пресловутая вечность в запасе. А что с ней делать, с этой вечностью, никто не объяснил.
За девять месяцев моей жизни на острове два человека уплыли отсюда. Мне не приходилось оживлять маяк, я просто смотрела, как они садятся в лодку и уплывают. Больше я никогда их не видела, они так и не вернулись. Когда я спросила у старика-смотрителя, куда они уплыли, он смерил меня таким взглядом, словно я была куском собачьего дерьма, прилипшего к носку его ботинка.
– Эти люди сделали то, что должны были сделать на острове. Теперь они ушли в другой мир.
Проигнорировав его презрительный тон, я спросила:
– А что я должна сделать на острове? Я тоже когда-нибудь покину его?
– Это можешь знать только ты, – ответил старикашка, смачно сплюнул и шаркающей походкой отправился прочь.
Понятия не имею, что он хотел этим сказать. Мое предназначение и смысл моего проживания на острове до сих пор остаются для меня загадкой. Сколько еще времени пройдет, прежде чем я пойму, для чего я здесь? Возможно, вечность. Поэтому я не чувствую потребности спешить куда-то. Иногда мне кажется, что при жизни я очень устала. Поэтому сейчас я хочу просто отдохнуть.
Я знаю, что многие люди, живущие здесь, пытаются вспомнить, как они умерли. Это может послужить ключом к разгадке всей их жизни и дать им возможность двигаться дальше. Одно время меня тоже мучило легкое любопытство. Что такого могло со мной случиться, из-за чего я умерла в двадцать шесть? Ужасная авария? А может, наркотики? Мне почему-то кажется, что именно они. Ведь я была рокершей, наверняка употребляла какую-нибудь гадость, а потом умерла от передоза, и ничего не помню об этом. И вспоминать не хочу.
Мне хорошо на острове. И если быть до конца честной, то я не хочу покидать его. Не хочу двигаться дальше. Я хочу замереть и прислушиваться к тишине. В этой тишине я могу услышать звуки музыки, которые позовут меня и сложатся в ровные нотные строчки. Зачем мне стремиться куда-то, если со мной моя гитара?
Отпала необходимость добиваться славы и признания, зарабатывать деньги и искать свое место в социуме. Все. Когда умираешь, все твои стремления превращаются в пыль, смываемую волнами. И теперь я могу просто писать музыку. Для себя. На самом деле это удивительное чувство. И я не хочу его потерять.
========== 9 месяцев и 8 дней ==========
Я написала песню. Была занята ей четыре дня, ничего вокруг себя не видела. Погода испортилась, уже пятый день идет ледяной дождь, так что, я даже не выхожу на улицу. Те, кто живет на острове уже давно, говорят, что приближается зима.
Так вот… я хотела рассказать о своей песне. Я уверена, уверена абсолютно, что написала ее здесь, на острове, именно написала, а не просто вспомнила, как вспоминала до этого многие свои песни. Но эта новая.
Я просто смотрела на дождь за окном и писала строчку за строчкой, слова и музыка шли ко мне практически одновременно, впервые на острове я ощутила такой прилив вдохновения. Если бы кто-нибудь вдруг решил напомнить мне, что я уже мертва, я бы рассмеялась ему в лицо, потому что никогда не чувствовала себя такой живой. Я бы ни за что не поверила, что сердце мое больше не бьется.
Эта песня о том, как невыносимо тяжело терять того, кого любишь. Под словом «терять» я имею в виду смерть. Я написала песню о том, как тяжело бывает тому, кто остается. Намного тяжелее, чем тому, кто уходит. Вот я, например. Я ушла, но разве мне тяжело? Я даже ничего не помню о тех людях, которых знала при жизни. Не то чтобы я думаю о том, что кто-то оплакивает меня там, на Земле. Но я сама как будто оплакивала кого-то в этой песне. Вот что странно. Я действительно плакала, когда писала ее. За прошедшие девять месяцев я не проронила ни одной слезы, а тут у меня буквально случилась истерика.
Я рыдала так, словно кто-то или что-то рвало мою грудь на части. Меня мучила какая-то жуткая невыносимая боль. Может, именно таких призраков, как я, называют неупокоенными душами?
Короче, все это взволновало меня. Почему я плакала? Точнее… почему я оплакивала кого-то?
Сейчас я взираю на свою гитару и силюсь понять, что происходит со мной. Я закончила песню. Я перестала плакать. И внутри меня поселилась гулкая пустота.
Дождь совсем размыл стекло, и вместо моря и неба я вижу лишь серую густую массу, которая как будто вот-вот проберется через стекло и заполнит собой комнату. Я слышу плеск волн. Море штормит.
Впервые за это время мне захотелось вспомнить что-нибудь из своего прошлого. Очевидно, что-то на Земле заставило меня страдать. Иначе с чего я вдруг написала этот гимн боли? Но из своего прошлого я помню только то, как стояла на сцене. Больше ничего. Моя память не пускает меня дальше того дня, как я прибыла на этот остров в утлой лодчонке. Когда я открыла глаза, то была уже в лодке, мерно качающейся на волнах. Надо мной висело черное мутное небо, с изредка поблескивающими звездами.
Я пролежала так довольно долго, ни о чем не думая, не в силах даже вспомнить свое имя. А потом приподнялась и заметила, что в лодке я не одна. На корме сидел старик-смотритель и греб веслами. Именно он привез меня на остров. Чертов старик. Не самое приятное соседство, скажу я вам.
Но вас, должно быть, интересует, как я поняла, что мертва? Я поняла это очень просто, но объяснить мои чувства нелегко. Я просто знала, что мертва, как знала раньше, что жива. Обычно ты не задумываешься об этом, просто живешь. Так и здесь. Я была просто мертвой, и добавить тут нечего.
Однако на всякий случай я спросила у старика вместо приветствия:
– Я умерла?
И он ответил мне хрипло:
– Послушай свое сердце.
Сначала я не поняла, а потом приложила руку к груди. Ну а дальше вы знаете.
– Сердце бьется? – спросил смотритель, как мне показалось со злорадством.
– Нет, – ответила я. – Не бьется.
– Вот и делай выводы, умерла ты или нет, – усмехнулся он.
Больше я ничего не спрашивала.
Обычно в таких случаях говорят: «Так началась моя новая жизнь» или что-нибудь вроде этого. А я скажу: «Так началась моя смерть».
========== 9 месяцев и 9 дней ==========
Дождь наконец-то закончился. Сегодня с утра я с удивлением обнаружила за окном ясное небо и спокойное море. А это значит, что я могу возобновить свои прогулки вдоль берега.
Я спустилась на кухню маячного домика и приготовила себе завтрак. Кстати, забыла рассказать об этом. Мертвые тоже едят. По крайней мере, мертвые в той ипостаси, в какой нахожусь сейчас я. Подозреваю, что если я когда-нибудь покину этот остров и отправлюсь в другой мир, то там я буду существовать в другом обличии, но сейчас питание мне по-прежнему необходимо, чтобы поддерживать жизнь. Рацион мой небогат. Магазины нас не балуют. Мы едим только овощи, выращенные на острове и фрукты, которые привозит старик-смотритель неизвестно откуда. Свежие фрукты мы получаем только два раза в неделю, а в остальное время довольствуемся сухофруктами. Хлеб печется в маленькой местной пекарне, но я редко его покупаю, ибо на вкус он как резиновая подошва ботинка. Масло, яйца и сыр – это что-то вроде праздника для нас. Их привозят раз в две недели, и они мгновенно исчезают. Мяса и рыбы у нас не бывает вообще никогда. Как-то раз я спросила одного из местных, водится ли в нашем море рыба. Но тот мужчина лишь покачал головой: «Нет, это мертвое море. Оно приносит с собой только мертвых».
Я успела свыкнуться со своей жизнью на острове, но многих вещей, доступных живым, мне не хватает. Я понимаю, что все это просто человеческие слабости, просто блажь. Главное, что со мной есть гитара. Без нее я точно была бы мертва во всех смыслах этого слова. Кстати, про слабости. Интересно, почему на острове можно получить сигареты? Я поняла, что при жизни курила, стоило мне только увидеть пачку. У меня задрожали руки, и я взяла себе целый блок.
После завтрака я вышла к морю вместе с гитарой. Я все еще нахожусь под впечатлением от своей новой песни, а потому частенько проигрываю ее от начала до конца. Не стоит говорить мне, что я самовлюбленная, я и так это знаю. Думаю, вы уже поняли, что при жизни я была далеко не ангелом. Я начала это понимать уже через несколько месяцев жизни на острове. Одна за другой всплывали нелицеприятные черты моего характера, и я начала их записывать, чтобы больше узнать о себе. Когда-нибудь я приведу здесь этот список, но сейчас я хотела рассказать о другом.
Я сидела на камнях и проигрывала в очередной раз свою новую песню. Было в ней несколько мест, которые я хотела бы улучшить, но я еще не придумала, как это сделать. Устав, я отложила гитару и закурила. Не успела я сделать и пары затяжек, как услышала за спиной чьи-то шаги.
Ну, конечно. Старик-смотритель. И какой черт принес его в такое хорошее утро?
Скривившись, старик посмотрел на сигарету у меня в руке. Я подумала было, что он ненавидит курящих и сейчас скажет мне какую-нибудь мерзость, но он, как ни странно, попросил у меня одну.
– Мои закончились, а до магазина далеко, – объяснил он, хотя лицо его по-прежнему говорило о том, что сигареты вызывают у него отвращение. Хотя, может, это я вызывала у него отвращение. Или вообще все вокруг.
Я молча протянула ему сигарету и зажигалку. Старик с наслаждением затянулся, и выражение отвращения на его лице сменилось на выражение «как же меня все достало». Я забрала зажигалку и спрятала ее в карман. Говорить с ним мне совершенно не хотелось, и я надеялась, что он уйдет. Однако старик явно не просто так проходил мимо. Ему что-то нужно было от меня.
Я заметила, что взгляд его упал на гитару. Мне сразу стало не по себе. Возможно, я слишком одушевляла свой инструмент, но мне было неприятно оттого, что этот человек смотрит на него.
– Вспомнила свои песни? – спросил он и бросил свой колючий взгляд на меня.
Я нехотя кивнула и спросила чуть погодя:
– Вам что-нибудь известно о моей жизни?
– Я не интересуюсь твоей жизнью, – ответил он. Однако это не значило, что он ничего о ней не знал. Наверняка знал, просто ни за что не сказал бы. Но я решила не спрашивать больше об этом. Вместо этого я спросила:
– Вы можете привезти диски с моей музыкой? Диски других исполнителей лежат в магазине. Но моей музыки там нет.
Он смерил меня долгим задумчивым взглядом. Он молчал так долго, что я уже начала думать, что он так ничего и не ответит. Но он все-таки ответил, перед этим швырнув окурок в песок.
– Я поговорю об этом с Вышестоящими. В мои полномочия не входит принятие таких решений. Если Они дозволят, то я привезу тебе твою музыку.
Нужно ли говорить, что я ему не поверила?
Я гадала, зачем он все-таки пришел, но решила хранить молчание. Если ему так нравится торчать рядом со мной и пялиться на море, то пусть торчит и пялится.
– Скоро тебе нужно будет снова зажечь маяк, – сказал он наконец.
Я уставилась на старика. Но он не смотрел на меня. Он смотрел только на море.
– Когда? – спросила я.
– Скоро, – повторил он. – Я скажу, когда придет время. Просто будь готова.
Я не совсем понимала, к чему я должна подготовиться, ведь зажигать маяк я уже умела.
– Ты также должна будешь встретить человека, который приплывет на лодке.
– Встретить? – я начинала нервничать. – Что это значит?
– Это значит, что ты должна будешь принять его и дать ему кров на какое-то время. Пока этот человек не освоится на острове.
Моя челюсть отвисла. Вот это да! Дать кров? Чертов старикан издевается надо мной? Я настолько привыкла к своему уединению, что мысль о том, что кто-то поселится на маяке вместе со мной, лишила меня дара речи. Я была просто в ужасе.
А старик, видимо, все прочитал на моем лице, потому что губы его растянулись в отвратной ухмылке.
– Ты должна будешь встретить этого человека как полагается. И только попробуй выкинуть что-нибудь. Просто делай, что я говорю, и неприятностей у тебя не будет. Тебе их и так хватает.
Сказав это, старик ушел. А я осталась в полном недоумении. Что значат эти его слова о том, что мне и так хватает неприятностей? Ведь у меня была тихая спокойная жизнь, простите, смерть. Я ни в чем и ни в ком не нуждалась. Какие такие неприятности он имел в виду?
А потом я посмотрела на свою гитару и вспомнила свою последнюю песню. Вспомнила боль, которая была такой сильной, что будь я живой, она наверняка остановила бы мое сердце. Все-таки… у меня определенно были какие-то неприятности, о которых я не знала. Но этот паршивец знал. Возможно, он знал о моей жизни все.
Я смотрела, как волны с пеной разбиваются о прибрежные камни, как летят в разные стороны беспорядочные холодные брызги. Я думала о том, что скоро мне придется вновь зажечь маяк и ощутить то томление, непонятный восторг ожидания в груди, который заставит меня снова вспомнить о том, каково это – быть живой, надеяться, ждать счастья. Я хотела вновь зажечь маяк, и я боялась этого больше всего на свете.
========== 9 месяцев и 12 дней ==========
Здесь, на острове, я много читаю. Книги пробуждают во мне память о человеческих проблемах, которые так далеки от меня теперь. Читая все эти книги, я сделала один вывод – все люди страдают из-за своей памяти. Именно воспоминания о прошлом не дают им покоя. Могу судить об этом по себе. Я пребывала в состоянии абсолютного покоя до тех пор, пока не начала вспоминать свои песни. И все. Что-то начало чесаться у меня в груди, и я то и дело беспокойно касаюсь того места, где у меня когда-то билось сердце.
Если бы только человек мог забывать, он никогда не испытывал бы душевной боли. Забыть о том, как близкий друг предал тебя или возлюбленный солгал о чем-то важном. Я читаю о том, как все эти несчастные люди бегут от своей памяти, постоянно сравнивают свое настоящее с прошлым, и это сравнение чаще всего не в пользу настоящего. Почему люди просто не могут спокойно жить и радоваться? Никогда не знаешь ведь, когда кирпич упадет тебе на голову или машина твоя врежется в дерево. Почему я не могла просто жить и радоваться?
Почему я и сейчас не могу? Что не дает мне покоя?
Чертов старик. Это все он виноват. После разговора с ним я не могу перестать думать о том человеке, которого вскоре принесет море. Почему именно я должна приютить его? А вдруг мы были знакомы при жизни? Я все пытаюсь вообразить, каким он будет, этот человек. Почему-то мне представляется высокий мужчина, угрюмый и молчаливый, как я. Хорошо, если так. Тогда мы могли бы сосуществовать, не мешая друг другу.
Кстати сказать, когда я прибыла на остров, никто не помогал мне. Старик предложил мне переночевать на маяке, а утром выбрать место, где я буду постоянно жить. Он просто бросил меня на этом маяке с кучкой зудящих в голове вопросов. Со временем этот зуд прошел. И я решила остаться на маяке. Мне хотелось быть ближе к морю. Мне хотелось иметь возможность наблюдать за морем с высоты и слушать плеск его неспокойных вод.
Никто не помогал мне. И я сама никогда не просила помощи. Так почему же я должна помогать кому-то? Почему…
========== 9 месяцев и 14 дней ==========
Помните, я говорила о списке своих отрицательных черт характера? В последние дни я дополнила его еще несколькими пунктами. Думаю, это еще не конец, но все-таки приведу здесь эту версию. Я назвала список «Эта отвратительная Чарли».
1. Эгоистичная и самовлюбленная.
2. Замкнутая.
3. Раздражительная.
4. Много курю.
5. Нетерпеливая.
6. Люблю музыку больше, чем людей.
7. Стервозная.
8. Депрессивная.
9. Знаю обо всех своих отрицательных качествах, но не хочу ничего менять в себе.
10. Саркастичная.
11. Бегу от своего прошлого.
12. Негостеприимная.
13. Недоброжелательная.
14. Враждебно настроенная даже по отношению к незнакомым людям, которые не сделали мне ничего плохого.
15. Вредная.
16. Обидчивая.
17. Холодная.
18. Пафосная.
19. Подозрительная.
Так что… не завидую я тому человеку, который скоро приедет ко мне. Не завидую.
========== Тэсс. Осколок № 21 ==========
Комментарий к Тэсс. Осколок № 21
Дорогие читатели, пожалуйста, не пугайтесь, что номера осколков идут вразброс. Так и надо :) Просто история рассказывается не в хронологическом порядке. Скоро вы сами все поймете :)
Худая девочка сидела на камнях, свесив босые ноги в ручей. Вода была обжигающе холодной, но ее ноги уже привыкли к холоду и потеряли чувствительность. Она смотрела на свои пальцы в прозрачной воде. Она вспоминала, что когда-то эти пальцы были украшены мозолями, изуродованы, измучены. Но сейчас они выглядели совершенно нормальными, словно этот горный ручей исцелил их.
Внезапно на коленку девочке села пестрая бабочка. Ее крылья отливали пурпурным и оранжево-золотым и были аккуратно очерчены черным контуром, словно сам Бог только что нарисовал эту бабочку на ее коленке, и краска еще не высохла.
Девочка внимательно рассматривала насекомое, перестав болтать ногами. Она не улыбалась, как улыбнулся бы другой ребенок, если бы на него села бабочка. Она просто изучала насекомое и словно ждала чего-то, прищурив ярко-голубые глаза.
– Тэсс! – услышала она голос за своей спиной. Бабочка тут же вспорхнула, улетая прочь, а Тэсс повернулась к человеку, который окликнул ее.
К ней приближался Джозеф – старый смотритель Потерянного острова.
Тэсс не стала здороваться с ним. Она лишь молча ждала, когда Джозеф подойдет ближе. И вот он подошел и, подумав, сел на камни напротив девочки.
– Все в порядке, – медленно произнес старик. – Ты получила добро. Завтра ты сможешь отправиться в путь.
– Значит, завтра? – задумчиво повторила Тэсс и опустила взгляд к ручью. Вода искрилась на солнце ослепительными бликами.
Они помолчали немного, а потом Джозеф произнес:
– Ты же знаешь, что всегда можешь передумать. Никто не заставляет тебя плыть на этот проклятый остров…
Тэсс подняла голову и посмотрела старику в глаза. Слова застряли у Джозефа в глотке под взглядом этой девочки.
– Я знаю, что ты против, – спокойно произнесла Тэсс. – Знаю, что тебе не нравится моя идея. Но я слишком долго ждала этого момента. Ждала, когда снова смогу увидеть ее. И я ни за что не откажусь от этой возможности.
Джозеф вздохнул, отступая. Его следующее возражение было совсем слабым, как бы на всякий случай.
– Но ты ведь понимаешь, что тебе придется расстаться со своей памятью. Переплыв через это море, ты с трудом вспомнишь свое собственное имя. И уж точно ты не вспомнишь Чарли. И она не вспомнит тебя.
– Знаю, – глаза девочки потемнели, словно солнце вдруг спряталось за тучу. Однако солнце светило все так же ярко.
– Зачем она тебе? – не унимался Джозеф. – Чарли безнадежна! Ее лучше оставить в покое. Иначе вы обе снова будете страдать!
– Она не безнадежна, – возразила Тэсс все тем же спокойным тоном. – Я знаю ее. И даже если мне придется узнать ее заново, я никогда не потеряю веру в нее.
– Что ж… твое мужество весьма похвально. Но я все равно считаю это глупостью. Чарли сама обрекла себя на то место, где она сейчас находится. А ты отправляешься туда добровольно. И по-моему, это очень глупо!
Тэсс вдруг улыбнулась. Эта улыбка разогнала тьму в ее глазах, и она перестала быть похожа на взрослую женщину в теле ребенка.
– Не переживай за меня, Джозеф. Со мной все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.
Джозеф тоже неуверенно улыбнулся в ответ. Если бы Чарли увидела его в этот момент, она ни за что не поверила бы собственным глазам. Ни за что не поверила бы, что этот человек вообще способен улыбаться, да еще и с такой теплотой.
– Я просто не хочу, чтобы ты снова проходила через все это. Ты только свыклась с тем, что произошло с тобой, а теперь тебе придется забыть это и снова вспомнить, снова пережить всю эту боль. Не уверен, что Чарли стоит этого.
Тэсс поднялась с камня, который стал совсем теплым от солнца, подошла к старику и положила руку ему на плечо в успокаивающем, утешительном жесте.
– Я буду рада забыть, – прошептала она. – Буду рада забыть все это хотя бы на какое-то короткое время. Я снова смогу стать такой, какой была когда-то, понимаешь? Я хочу забыть. Не только ради нее, но и ради себя.
Джозеф накрыл ее маленькую ладошку своей огромной темной от загара рукой. Он зажмурил глаза, и губы его так тесно прижались одна к другой, что превратились в сплошную белую полоску боли и гнева. Тэсс подумала, что если бы только у Джозефа была такая возможность, он не задумываясь, убил бы человека, который заставил ее страдать.
– Пообещай мне кое-что, – тихо сказала она.
В ветвях деревьев над ними щебетали птицы. Журчала вода в ручье, вызолачиваясь на солнце и словно превращаясь в горячую лаву.
– Все что угодно, дорогая, – ответил старик.
– Пообещай, что не будешь относиться ко мне лучше, чем к остальным. Постарайся не выделять меня. Ни я, ни кто-либо другой не должен почувствовать подвоха. Пусть все произойдет естественным путем. Хорошо?
Он кивнул. Он мог бы сказать «да», но это простое слово отняло бы у него все силы.
– Я буду присматривать за тобой. Присматривать издалека, – прошептал Джозеф.
Тэсс снова улыбнулась и поцеловала его колючую щеку.
– До встречи в лодке. Завтра мы с тобой познакомимся снова.
Они простились, и девочка ушла. А Джозеф так и остался сидеть на теплых камнях и смотреть, как играют солнечные лучи в воде, и как пестрые бабочки порхают с одного цветка на другой. Джозеф плакал.
========== 9 месяцев и 15 дней ==========
Ну вот и подошло к концу мое мучительное ожидание. Я была в маячной комнате и смотрела на море, когда увидела внизу Джозефа. Он махал мне рукой и что-то кричал. Он явно хотел, чтобы я спустилась, и ни за что не стал бы подниматься ко мне. Вот урод! Как же он достал меня.
Я спустилась вниз, и мне хотелось убить его, вот только он был таким же мертвым, как и я. Он сказал, что завтра я должна буду зажечь маяк в девять вечера, а потом спуститься и ждать их у берега. Он посоветовал мне одеться теплее, потому что ночь обещает быть холодной. Я поразилась его внезапному проявлению заботы, но ничего не сказала. Также старик велел подготовить для гостя спальное место в пристройке рядом с маяком. Я спросила, как долго этот гость будет гостить у меня, за что получила неодобрительный взгляд и ответ: «Столько, сколько надо».
