Текст книги "От ненависти до любви (СИ)"
Автор книги: Сан Тери
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Он бросил Ири на парту, навалился сверху, подавляя короткое отчаянное сопротивление, перехватывая и усмиряя конечности.
– Тшшшшш, родной мой. Тшшшш, не надо.
Сдавил подбородок, заставляя упрямо сжатые губы раскрыться, вобрал в себя отчаянный протестующий всхлип.
– Неееенааааавиииииижу тееебяяяааа!!!
Ири рычал и извивался под ним, раненным зверьком, впервые в жизни не желая сдаваться.
Колотил кулаками, кусался, не давая возможности поцеловать себя, пинал ногами. Дрался с ним по настоящему. ДРАЛСЯ С НИМ ПО НАСТОЯЩЕМУ.
– Не смей прикасаться ко мне!!!! Не смей!!! Мразь. Ублюдок. Подонок.
Яростный злобный шёпот полный расплавленного свинца искренней ненависти и омерзения, самого настоящего, гадливого, бесконечно ранящего. Ранящего так, что больнее кажется не возможно. Только слова любимых людей могут нанести подобную рану, в сердце, с размаха...слова, и тон которым они сказаны, вызывающий внутри отчаяние, и бессилие, почти слабость, потому что против этого не существует щита.
– Не трогай. Мне мерзко!! Не смей!!!
Ири не мог закричать. Не мог позвать на помощь, понимая насколько унизительной окажется подобная сцена. Слухи о его "изнасиловании" расползутся со скоростью лесного пожара и будут обрастать всё новыми и новыми подробностями, уничтожив репутацию и навсегда закрыв вход в любое общество. Мистраль не мог этого не понимать, скорее всего, именно на это он делал ставку предпринимая нападение. Психологический шантаж. Мистраль всегда был мастером таких проделок, каждый раз, всё это время их отношений, всё что он делал, это шантажировал Ири, регулярно, день за днём, ставя его в удобные для себя условия, но абсолютно не задумываясь, что это значит для Ара. И Ири шёл на это, потому что любил...Но теперь, теперь, ничего подобного не будет. Бутылка шампанского. А он наивный верил, в то, что между ними что – то есть. Мечтал, придумывал себе нелепые фантазии, совершенно не задумываясь над тем, какой чудовищной может оказаться реальность . Поставить на кон любовь? Сделать ставку на чужие чувства?!!!
Сердце кричало и плакало от боли, не желая верить разуму, но даже сердце замолкало и глохло, ослепнув и онемев от горя, в понимании фактов реальности. Корзина шампанского на столе, пересмешки и шепотки одноклассников за спиной... ОНИ ЗНАЛИ. Всё это время, они знали...Его друзья...люди которым он верил и доверял, все они знали об этом пари, делали ставки, получили свои презенты...БОЖЕ....БОЖЕ....БОЖЕЕЕЕ
Удар, удар, удар. Яростное, ни на секунду непрекращающееся сопротивление, по лицу, в подбородок, под дых.
Два сцепившихся в припадке безумия зверя, одежда, с треском рвущаяся в клочья.
Класс, запертый на ключ и неясное бормотание ничего не подозревающих студиозов за соседней стеной, не понимающих причин грохота, и списывающих его на занятия фехтованием, которые мессир Блезир организовал в коридоре на верхнем этаже в связи с ремонтом зала.
Ненависть. Тошнотворная муть. Липкая паутина сознания. И наслаждение, противное, отвратительное, ненавистное, тошнотворное. Ядовитая, сладкая патока внутри солнечного сплетения, зажигающая невидимые нити огоньки, оживающие, разгорающиеся, вспыхивающие от каждого прикосновения.
Он не желал этого, он не желал, но тело помнило, тело жаждало, тело хотело, откликалось, раскрывалось, рвалось навстречу Мистралю, совершенно игнорируя рассудок, не желая соглашаться с таким выбором, ведь оно уже выбрало ЕГО.
И ничего другого больше быть не могло, и вряд ли когда нибудь будет снова. Телу было смешно от этих нелепых попыток человеческого протеста, оно не понимало, оно фыркало на это, презрительно запихав, рассудок в самый дальний угол, скомкав словно жалкую тряпку.
Но Ири не мог сдаться. Он был слабее Грандина физически, но никогда не был слабаком. И сейчас Мистраль с досадой и болью констатировал, что Ири сражается с ним, ожесточённо и по настоящему, сопротивляется, несмотря на то, что изнывает от желания сдаться. Упорно борется закусив губу и будет бороться до последнего, пока не вырубиться от перенапряжения, тупо доведёт себя до полной отключки. Он не мог этого допустить, просто не мог. Он не хотел так. Не так, Ири, не надо так.
Грандин рывком перевернул его на живот, вздёрнув в воздух легко словно пушинку, вдавил щекой в стол, фиксируя за шею, заламывая руку назад, сдёрнул штаны, рывком, входя грубо, жестоко, без всякой прелюдии.
Но Ири и не нужна была прелюдия, сама их борьба, пытка прикосновениями, стало тем, что разожгло огонь желания. Без понимания. Без осмысления. Он принадлежал Мистралю. Мистраль принадлежал ему. Мистраль взял то, что принадлежало ему. Принадлежало всегда и нелепо отрицать очевидное.
Дверь дома может быть закрыта, но для того, кто, возвращается в свой собственный дом, не существует, никаких замков и засовов и хлипкая преграда сопротивления, никогда не станет помехой настоящему, единственному хозяину. Дом знал его, дом ждал его, дом принял, оживая и наполняясь теплом. Несмотря на то, что дверь оказалась безжалостно сорвана с петель.
Мистраль не желал насилия, ненавидел само понимание насилия, не хотел быть грубым, и причинять боль, но бешенное сопротивление Ири полностью вывело его из себя. Сорвало предохранительный клапан.
Ранящее сопротивление и убивающее понимание ПРЕДАТЕЛЬСТВА.
Ради чего я схожу с ума?
Ради чего, я пытаюсь раз за разом доказать тебе и себе что между нами, что то может быть, когда ты, не желаешь верить мне? Не желаешь принять меня. Каждый раз, ждёшь подвоха, считаешь подлецом и ублюдком. Так неистово хочешь верить в то, что я негодяй и мерзавец? Так получи то, что, ты, хочешь. Получи мою ненависть и почувствуй боль которой, жаждешь. Я ненавижу тебя Ири Ар. Ненавижу тебя и люблю тебя так, что задыхаюсь от собственных чувств. Лишь этот миг. Когда нет никаких барьеров между прикосновениями. Когда я пронзаю твоё тело, наполняю тебя собой . Ты принадлежишь мне. И я могу быть ...счастлив.
Ири слабо стонал под ним, кусая губы от унижения и собственного бессилия, вынужденный, признать, что желает этой близости. Снова и снова.
Жаждет его и продолжает жаждать вновь, ненавидя и презирая самого себя. Но каждый толчок Грандина в его теле, каждое движение отзывается божественной музыкой. И не справиться, не оттолкнуть, не преодолеть.
Люблю тебя...Люблю и ненавижу. Ненавидя – люблю, ненавижу – любя.
А Мистраль уже давным – давно не удерживает его, заменив насилие беззвучной целительной лаской. И жестокость превращена в бесконечную нежность, постепенно наполняющую собой, подобно восхитительному приливу, осторожному, чуткому, трепетному.
Ран двигается медленно и неторопливо, словно извиняясь за боль, которую причинил, мягко снимая остатки одежды и покрывая бережными поцелуями шею плечи и спину. Бесконечно ласкает его напряжённый готовый к взрыву член, тянущим долгим экстазом.
Рывок. Ири опьянён этим чувством, и не сразу понимает, что Грандин выходит из него. Разворачивает, поднимая в воздух, прижимает к своей груди словно ребёнка, одаривая любящими губами, мягкими ладонями.
И вот Ири сидит на его коленях, встретившись лицом к лицу. Не убежать, не отвернуться, не закрыть глаза, никак. И не надо.
Обвить руками шею, стиснуть судорожно, на секунду врезаясь пальцами в позвонки, желая сказать.
Ран, я не могу без тебя...Я люблю тебя. Ран...
Беспомощно отдавшись во власть бесконечной страсти.
Она не спрашивает, не желает знать. Ей не нужны никакие ответы, ей не нужно абсолютно ничего. И в эту секунду, им ничего не нужно. И нет никаких обид, нет боли, нет непонимания. Ничего нет. Только любовь. Бесконечная, безбрежная, наполняющая собой, всепрощающая, понимающая, принимающая абсолютно всё, вечная, слепая.
В этом мире двоих Я и Ты сливается в МЫ.
И нет ничего постороннего, лишнего, ненужного, глупого.
МЫ.
Огромный, встречный океан разливающейся теплоты.
Утонуть в нём, не желая выныривать на поверхность. Близко – близко, соприкасаясь лбами, ладонями, втираясь грудью, горлом, животами, всей кожей. Ближе. Ближе. Ближе.
Они дышат дыханьем друг друга, пьют поцелуи словно воду.
Ран ласкает пальцами и Ири беззвучно молит о спасении, прижимаясь к нему, изгибаясь в попытке найти желанное избавление, и Грандин так же молча, отвечает на мольбу. Приподнимает, насаживает на себя настолько глубоко, что Ири несколько секунд не может пошевелиться, и даже дышать, растянутый, и заполненный до предела, так плотно, что кажется больше и ничего не надо, уже не надо вообще.
Просто остаться так. Держать, обхватив ладонями, обвив ногами, потеряно уткнувшись лбом в грудь чужой скалы, опустить подбородок. В эту секунду плакать нельзя, а так хочется. Слёзы сами наворачиваются на глаза, тают на краешках ресниц, превращая их в мокрые стрелы. Закрыть глаза, пряча непролитые солёные озёра, неизбежной обречённости, о которой не хочется думать, знать, осознавать... Не хочется.
Сжимать чужие плечи, трогая пальцами .
Вот эти руки. Любимые. И здесь изучен каждый мускл. Плечи, рёбра, неправильные немного, даже странно, что у этого совершенства рёбра слегка разные наощупь. Крепкий пресс, живот с тёмной дорожкой, провести пальцами запоминая. Каждый выступ, и вдоль позвоночника по косточкам, здесь и здесь...И ещё немного вот здесь...Что упустил или не запомнил? Что?
Собирать образ любимого, каждой частицей, чёрточкой, клеточкой, запомнить до мельчайшей детали, забрать с собой бесчисленными нейронами памяти. Не надо открывать глаза. Пусть будет темнота и слепота, и прикосновения. Остановить время, вбирая ощущения микросекундами.
Влага не течёт по щекам, не пробивается остановленная плотиной ресниц. Не надо.Дыхание на щеках. Чужое, тёплое. Губами в губы, заставляя умереть не родившиеся слова. Прижаться, застыть, раскачиваясь невесомыми трепещущими бабочками. Обнявшись, слившись так плотно, что ближе невозможно. Странный сросшийся симбиоз, вжавшийся друг в друга, новый человеческий гибрид. Смуглая и мраморная кожа. Конечности, тёмные и светлые. Длинные ноги Ири, обхватившие чужой торс почти кольцом. Руки Мистраля намертво сомкнувшиеся за его спиной, смешавшиеся волосы чёрные и белые, не медовые, не золотистые, но словно выгоревшие, раскрашенные платиново – пепельным солнцем. Близко. Не отпускать. Не надо отпускать. Не надо.
Не отпускай, меня Ири.
Не отпускай, Мистраль. Держи меня, крепко – крепко.
Ближе. Ещё ближе.
Они снова начинают двигаться в мучительном сладострастном танце, каждый вздох превращён в пытку молчанием, необходимостью сдерживать стоны.
Ири прикусывает Грандина за шею и впивается, оставляя засосы, кусает в плечо, содрогаясь в судорогах изо всех сил стараясь не сжимать зубы.
Наслаждение столь сильно, что по лицу текут слёзы, хочется кричать, а кричать невозможно, лишь пылать в этом безумном, испепеляющем нежном пожаре. Грандин еле слышно стонет, отзываясь на каждое движение. В эту секунду обоюдное напряжение так невыносимо, что боль воспринимается желанным облегчением. Кусай Ири. Сожми зубы сильнее. Я не буду против, не буду ругать тебя за эту небрежность, не дрогну и не поведу плечом...Если тебе станет легче. Кусай. Кусай до боли.
Их движения становятся всё неистовее и грубее. Уже нет нежности и неторопливости, опаляющее, нарастающее изнутри пламя, сверкающий звон.
Всё выше и выше, сильнее. А затем маленький взрыв похожий на тысячи солнц перед глазами. Звезда умерла, родилась новая звезда.
Грандин перехватывает родные губы, вбирая в себя хриплый крик, отдавая в ответ. Мольбу, имя, признание, стон?Несказанное, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Ири почти теряет сознание, но руки Мистраля не дают упасть, держат крепко – крепко, над несуществующей пропастью.
Грандин так сильно прижимает его к себе что кажется, сейчас переломает кости, и вряд ли Ири осознаёт, что прильнув неистово, в отчаянном порыве, почти душит любовника за шею.
Но Мистраль терпит, Мистраль молчит закрыв глаза, не желая разжмуривать веки и встречаться с реальностью.
Внутри слабо пульсируют последние замирающие толчки. Несколько секунд агонизирующей феерии. И наступает тишина. Покой. Оглушающий умиротворённый, лишённый слов и фраз, ненужных, лишних, бессмысленных. Маленькая блаженная смерть. Утешительное безмолвие.
Сейчас в нём, нет места боли или сожалению.
Потому что это слишком прекрасно для того что бы быть разрушенным.
Они целуются долго и нежно, отдавая друг другу тепло своей души, прорастая золотыми ниточками, корешками. Безмолвие остановившегося безвременья, в котором исчезло абсолютно всё, и осталось только счастье, маленькое, крохотное, незаметно – смеющееся переливающимися пузырьками, кристалликами, хрустальными шариками заполненными бесчисленными картинками....
" ... Мистраль, а там бабочки – Ири радостно пялиться в окно, пытаясь отвлечь любовника от работы, прыгает по подоконнику.
– Симпатичные? – Мистраль заинтересованно приподнимает голову.
– Эээ... «недоумённо» – Капустницы
– Хм «разочарованно» Так, ты о насекомых...
– А ты... « возмущённо» – Мистрааааааааааль!!
****
– Ран, хочешь я тебе колыбельную спою?
Ири прыгает по кровати и никак не может уснуть, чего нельзя сказать о Мистрале, глаза которого зверски слипаются.
– Ири, душа моя, я конечно ни сколько не сомневаюсь в твоих вокальных данных, но ...Ладно пой. – Мистраль безнадёжно махает рукой, соглашаясь потерпеть и надеясь уснуть, но в следующую секунду глаза его приоткрываются, понимая откровенный подвох предложения.
– Тихо в лесууу! – задушевно орёт Ири, стараясь не ржать. – Только не спит эээээ... Мистраааааль. – Дикий хохот в подушку.
– Ири сейчас он поймает, и жаль, что не уснёт Мистраль!
Рывок, прыжок и Ар вопит, погребённый массой чужого тела.
****
– Ири, ты прекрасно выглядишь.
– Спасибо, Ран.
– Любого другого, в подобной одежде, я бы обозвал пугалом, лишённым вкуса, но к тебе, это разумеется не относиться.
– Ран...Ты ...Просто...Ты...
– Всегда рад помочь, радость моя.
****
– Мистраль, давай поиграем. – Ири радостно размахивает руками, сжимая корзинку для пикника и рискуя поделиться содержимым с землёй. Солнечная погода располагает к времяпровождению на воздухе. Он то убегает по тропинке вперёд, то возвращается снова, совершенно не способный оставаться на месте.
– Сердце моё, – Мистраль улыбается, у него отличное настроение.
– По моему, все наши игры заканчиваются одинаково. Кроваткой. Ммм?
Он смеётся, разделяя чужую шутливость, готовый даже по сумасбродничать в пределах разумного, но сильно сомневаясь, что здесь они существуют. И верно.
– Мистраль, а слабо до леса бегом? – Ар, явно что – то задумал, и только что не подпрыгивает от азарта.
Мистраль обречённо закатывает глаза, готовясь к длинному ряду нравоучений.
– Ири, на слабо ведутся только мальчишки. К тому же бегать не солидно...
Он извиняющее разводит руками, давая понять, что взрослый Мистраль играет во взрослые игры.
– Как знаешь. Не солидно, так несолидно. – Ири стремительно нагибается и метко запускает в него шишкой. Глаза Мистраля наливаются грозой...
– Ири – ласково растягивает он, напоминая начинающего рычать кота, выпускающего когти.
– На слабо ведутся только мальчишки, – соглашается Ири, запуская второй шишкой, дерзко танцуя на расстоянии, зная, что ещё секунда и Мистраль сорвётся и побежит за ним. Всё как и задумано. На слабо.
– Точно! – Мистраль подхватывает шишку и со всего размаха отправляет её в лоб оппоненту. Ири с воплем, сбивается с ног.
– Мистраль, ты охренел? – выдаёт он, стирая с лица кровь, и ошарашено глядя на мелкий камень. У Мистраля от страха подгибаются ноги.
– Ири – орёт он переполошено бросаясь вперёд. Ири сидит на земле, и с упоением смотрит, как вокруг него носится перепуганный Ран, пытаясь распотрошить корзину, найти салфетку, захлёбываясь извинениями и не понимая как так получилось, он был уверен, что это шишка.
– Шишка шишкой – радостно каламбурит Ар, позволяя обработать царапину и тут же ойкает, сообщая, что у него, кажется кружиться голова. Возможно это сотрясение...
– Мистраль, а слабо понести меня на руках? – совершенно елейным голосом, хлопая ангельскими глазами.
Мистраль прищуривается, и хмыкнув без усилий поднимает оппонента на себя.
– Для тебя радость, моя, у меня, не существует слабостей. – невозмутимым тоном, с независимым видом, позволяя мелкой язве насладиться победой и получить заряд радости на пикнике, что бы вечером отправить в кровать.
– Понимаешь, душа моя, сотрясение такая штука...лучше с этим не шутить. Пять дней как минимум.
– Чтооооооооо? – Ири взбешен, Ири возмущён, Ири готов метать молнии.
– Слабо пять дней в кровати, Ар?
– Мне не слабо.
– Слабо.
– Не слабо.
– Докажи.
– Аааа....аааа ...ненавижу, тебя Грандин Мистраль.
– Твои слова, елей для моего слуха. Пять дней, Ар. Ровно пять дней. Не переживай радость моя, я позабочусь что бы ты не скучал. Во что ещё поиграем? В кроватке – последний добивающий гвоздь.
Ири с рычанием зарывается в подушку и одеяло. Он проиграл.
– Ненавижу тебя, чёрствая скотина!
– Кто бы сомневался, – Мистраль с абсолютно счастливым видом плюхается рядом, блаженно раскинув руки, а затем, не выдержав, начинает хохотать. Сотнями ниточек счастья, десятками, сверкающих пузырьков.
Ири, я люблю тебя Ири. Люблю тебя. Каждый день. Снова и снова. Каждый миг .
Сотнями воспоминаний.
Класс наполненный золотистой пыльцой, оглушающей тишиной, на краешке застывшей вечности. Где – то наверху топают десятки ног, слышится грохот и падение.
– На позицию. Ангард! Туше!
Неясное бормотание за стеной, сейчас почти неслышимое.
Чей – то смех, гомон жизни за окном. Фисташковый занавески залитые солнцем, разбитая ваза с рассыпавшимися фезалисами на шкафу. Несколько красных фонариков слетели вниз, и треснули, безжалостно раздавленные чужой неосторожностью и не нашлось слуги, что бы убрать небрежность.
Сейчас в этот миг, пока они вместе, держаться объятием, между ними нет барьеров. И всё так просто и ясно. На одну минуту.
Золотистые пылинки падают на пол. Разноцветные разбивающиеся пузырьки.
Ири, стоящий, на краю вселенной, разворачивается, даря улыбкой и медленно уходит прочь. Мистраль отпускает, с безучастным выражением лица. Он долго думал и размышлял над этим. Всё это бессмысленно, абсолютно бессмысленно для того, кто не желает понимать.
Нужно разжать руки. Разъединиться.
Солнечные пылинки роятся вниз, всё быстрее и быстрее. Рассыпаются осколки воспоминаний. Один за другим, один за другим. Безжалостно разбиваются об пол.
Разжать руки.
В их солнечном доме всё ещё стоит тишина. И ни у одного, ни у второго нет на это сил.
В их солнечном доме. Страх. Ощущение приближающейся потери и затравленной неизбежности того, что сейчас произойдёт.
Время начинает оттаивать, возвращаясь в своё привычное русло, всё быстрее и быстрее. Они держат его пальцами, зажимают глазами, зрачками впаянными друг в друга.
Оба понимают. И оба оттягивают этот момент, как можно дальше.
– Если бы можно было остаться так навсегда, – Ири плачет, не скрываясь, и разбивая время болью, утыкается лицом в плечо возлюбленного.
– РААААН.... Что мы творим, Ран?Хочется сказать ему. Он не говорит. Плечи его судорожно вздрагивают.
– Останься! – почти беззвучно отвечает Грандин, но Ири слышит его.
Поднимает голову и ощущает поцелуи на мокрых заплаканных ресницах.
– Останься... – повторяет Мистраль и Ири кажется что это сон, потому что Мистраль не приказывает, он просит. В его тоне и в его голосе не приказ, а отчаянная мольба.
– Не уходи Ири. Не разрушай нас. Прошу тебя, сердце моё...Не надо. Не надо так!
– Не могу! – Ири отчаянно мотает головой, находит в себе силы, что бы оттолкнуть, разбить это бесконечное такое необходимое обоим объятие.
– Я не игрушка, Грандин.
– Я знаю, Ири. Родной мой, любимый, я знаю.
– Нет. Не знаешь, Мистраль. Ты не знаешь, что чувствуют другие. Ты просто играл. Всё это время... Ты...поспорил на меня...
– Ири, это не правда!!!! Я клянусь тебе, малыш, умоляю, выслушай меня, дай мне объясниться.
– НЕ МОГУУУУ!
Глухое, отчаянное, затравленное, на пределе эмоций. Кристальное ясное, больное. Действительно не может. Никак, ничем, не смыть, не оправдать, ни понять. Не сможет. Такое нельзя понять и простить. Слишком сложно. Поступок совершён. Поступок, перечеркнувший слова, потому что слова важны, но они не имеют значения, значение имеют поступки.
И совершив поступок и действие, мы платим свою цену, то отношение к нам, которое получаем за него.
Словами можно сгладить последствия. Исцелить способно только время.
Но даже оно, дающее переосмысление и понимание, не избавляет от мутного осадка. Поступок был совершён. Предательство. Можно простить?
МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛЕ, УМПАРСИН.
Иногда извинений оказывается недостаточно. Они ничего не значат эти извинения. Слова. Пустышки.
Извини меня, извини, за то, что я тебя убиваю. Извини меня за то, что я тебя убил. Извини меня, мне так жаль, но я не могу не делать тебе больно. Извини меня, извини меня, извини меня.
СОВЕРШЕННО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАЩИЕ СЛОВА!!!
ПУСТЫШКИ.
"Они не возвращают мёртвых к жизни, они не способны воскрешать людей. Сколько же убийств мы совершаем каждый день, совершенно не задумываясь над тем, что и кого убиваем. Извини меня. Просто извини меня. Извини меня, за то, что я убил, что – то важное, прямо сейчас, бездумно, без понимания, совершенно не заметив, сославшись на собственное несовершенство, расписавшись несовершенством этого мира. Мы все имеем право на ошибку, но забываем одну маленькую истину. За свои ошибки приходиться платить. И иногда цена этой расплаты оказывается очень страшной. Одна маленькая чужая жизнь, судьба которую мы неосторожно поломали. Извини меня. Просто извини. Что можно сказать? Что значат слова? Значат ли они, что нибудь? ".
" Когда слова перестают иметь значения, обесцененные постоянной ложью, превращённые в стекло, спасти и исправить может только второй равноценный поступок. Достаточно значимый и огромный, что бы стать фундаментом для нового понимания. Новой веры.
Условие равного обмена. Око за око, здание за здание, взамен разрушенного. Жертва, которую приходится принести. Но готовы ли мы, приносить эти жертвы? Поскупиться собой и суметь себя уважать после этого?
Насколько важна для нас цена чужого прощения? На что мы готовы пойти ради неё? Надо ли идти на жертвы?
Иногда имеет смысл оставить всё, так как есть."
Ири дрожал, обхватив себя за плечи, а Мистраль боялся прикоснуться к нему сейчас. Это было очень страшно прикасаться к нему в такой момент, ощущая, что сейчас, именно сейчас в эту секунду, он не имеет права сделать это, потому что его руку оттолкнут с омерзением. Уже оттолкнули и больно понять это так.
– Всё что ты, сейчас скажешь. Я тебе не верю, Грандин. Я не могу больше, тебе верить. Хочу, но не могу...Понимаешь?
Ири колотило. Признание, выталкиваемое из себя. Он не хотел его произносить, открывая собственную слабость натуры. Но теперь, это понимание сделалось безразлично. То, что раньше казалось значимым утратило смысл. Он любил. А любовь разыграли за монетку, предали, поставили на кон, сделали ставки. Он проиграл.
Уйти, собрав остатки гордости, сохранить себя. Но даже гордости у него не осталось. Так смысл таиться, и прятать слова. Только поставить точку.
– У меня тоже есть чувства, Мистраль. Чувства, над которыми ты посмеялся. Молчии! – Ири вскинул руку, обрывая любое встречное движение, порыв заговорить, заставляя Грандина молчать и слушать, принять это, то, что он желал ему сказать, осмыслить.
– Можно ли подобное простить? Я живой человек и мне больно. И поэтому, я не могу остаться. Перестать уважать самого себя.
– А я не могу отпустить, – прошептал Грандин с мукой в голосе. Мысли сталкивались в голове, щёлкали друг об друга словно бессмысленные пустые шарики, но ответа не было и не находилось. Найти те самые важные слова, для него. Найти понимание, именно то, что он должен сказать.
Иногда в отсутствие времени это бывает так сложно. Придумать молниеносную комбинацию зашиты, разыграть фигуры смысла, для того, что бы не использовать самую главную, защитить собственного короля, окружённого шелухой пешек – слов.
– Почему Ири? Почему, не желаешь поверить мне. Каждый раз. Именно мне? Я что прокажённый, хуже других? Почему только мне, Ири? Не желаешь верить. Пытаешься убежать от боли и самого себя. Думаешь, так будет проще и легче. Но легче не станет. Будет больнее. Останься и посмотри правде в глаза. Тогда мы оба будем знать, можно ли мне верить или нет. Ири, ты сказал, что любишь меня.... – Долгая, очень долгая пауза.
– Ты не пожалеешь об этом.
Шаг навстречу, протянутая ладонь.
Ну, иди же ко мне, малыш. Господи, иди сюда, забудем всё, давай забудем всё это как страшный сон. Просто иди ко мне, и мы забудем это. Выкинем из головы. Перешагнём. Перечеркнём, забудем. Ири, милый мой, иди ко мне.
Ири вскинул голову. В глазах что – то огромное, тёмно – синее, проницательное и пугающее. Страшное такое, пугающее, абсолютно огромное, древнее, понимающее, как если бы сейчас на Мистраля смотрел не Ири, а кто – то другой, поднявший голову, и решивший задать вопрос, лицом к лицу. Наедине с господом, судьёй и палачом, пришедшими в его глазах разом, десятками золотистых солнечных призм, каждая из которых смотрела на него и ждала, готовая вынести оправдательное решение или приговор.
Чаша весов застывшая в тонком балансе равновесия между "да и нет", "казнить и помиловать". Хрупкий, призрачный шанс, синие лучистые искорки, свет любви, прозрачным первородным мёдом стекающей по пальцам.
– Твои слова...Скажи мне. Я хочу знать. Не смей лгать сейчас. Просто скажи. Ты... Ран, ты, – очень тихо. – Любишь меня?
В голосе мольба, отчаянная мольба подёрнутая пеленой надежды. Сумасшедшей, трепещущей, невероятной, неверящей, но...Готовой простить, забыть, распахнуться и лететь навстречу, отдать весь мир...
– Любишь?
Вопрос, простой вопрос, на который нельзя не дать ответ. Вопрос, всаженный в сердце как удар ножа.
Вот ты и попался Грандин Мистраль.
Не надо Ири. Не спрашивай меня. Если я скажу тебе это, я уже перестану быть самим собой. Молю тебя, малыш. Не спрашивай меня, не загоняй в угол.
«Скажи да, Мистраль. Скажи да!»– кричали медленно гаснущие синие глаза.
Он смотрел в них, и видел как медленно, мучительно медленно они умирали. Надежда рассыпающаяся на мелкие кусочки, каждый из которых звал его имя.
Буквы его имени вытравленные, прописанные внутри светлых радужных зрачков. На каждую Р, на каждую А, маленькую Н украшенную солнечными нежными завитушками...
Ран, ты знаешь, имя любимого человека звучит по особенному.
Правда, и как оно звучит?
По особенному. Ты никогда не думал о таком? Вот твоё имя, оно не похоже ни на одно другое. Одно единственное.
– Радость моя, на свете много Грандинов и Мистралей в том числе.
– Нет, не так. Ты не понимаешь. Ран...Это ты. Только ты. Звук. Твой особенный звук. Понимаешь? Есть только одно имя на свете. И его никогда не спутаешь, ни с каким другим. Не существует на свете второго Грандина Мистраля. Это здесь, внутри. Это нельзя перепутать. Это огромное такое, весь мир.
– Радость моя, ты такой выдумщик.
– Ты не понимаешь, Ран. « грустно» – Ты не понимаешь, что значит имя.
– «Что значит имя, роза пахнет розой, хоть розой назови её хоть, нет». Ири, человек не зависит от своего имени. Назовись ты Валентинусом, ты бы не перестал быть собой.
– Феее.
– Вот именно.
– Но тогда ты бы слышал и звал именно это имя, моё, и оно было бы важно. Разве нет?
– Радость моя, временами я тебя не понимаю. Если любишь кого – то, его имя всегда вызывает отклик.
– А если не любишь, а ЛЮБИШЬ, то это гораздо глубже, больше чем обычное имя. Ты никогда не обернёшься в толпе на его звук, потому что оно ничего не будет значить. Это же другой Грандин Мистраль, но важно, когда ты, именно ты, именно твоё имя. Это больше чем просто отклик. Это знание, внутри. Особенное.
Он смотрел, как оно рассыпалось. – особенное знание. Исчезали, стирались, смытые синий волной, буквы. Что – то внутри надежды, карабкалось, цеплялось за них, пытаясь удержать. Но они рассыпались, рассыпались, распадались на части уносимые рождающимся пониманием. «Смерть пришла и взяла неслышно».
Душа напротив агонизировала и корчились в муках, а он смотрел, не двигаясь и молчал. Видел как на месте расходящихся трещин пустоты, начинает возникать тёмная страшная воронка ПОНИМАНИЯ...
Вот так вот Ири. До тебя дошло наконец? Я чудовище. Чудовище. И ты всегда это знал.
ОМЕРЗЕНИЯ.
А затем навстречу ему, поднялась и хлынула бушующая стылая метель, звёздная пурга. НЕНАВИСТИ.
Он сам породил этого монстра. Он сам убил его. И себя. В эту секунду. Добровольно запечатав приговором, страшнее которого нет на свете.
«Разум помогает нам отличаться от животных».
Мистраль сделал свой выбор, не желая признавать слабости, боясь, что это признание разрушит его. Отдать Ири ключи от собственной души и подтвердить по факту. Разделяй и властвуй, владей и на равных с полным правом жить на этой территории, и требовать отчёта за свои слова, действия и поступки, потому что ты имеешь на это право. Я сам дал его тебе.
В эту секунду запертый оковами отказавшего разума, он сам себе напоминал животное. Но он не мог сделать признание. Признание, за которое ему пришлось бы нести ответственность. Я люблю тебя.
Это же так просто? Сказать. Я люблю тебя. Подтвердить это всего лишь тремя словами, они ничего не значат эти слова.
Но Мистраль, мудрый, циничный, лукавый Грандин Мистраль, впервые в жизни не мог солгать. Не мог солгать ему, отдав слова, в которых заключалось слишком много, что бы согласиться, это произнести.
Он не бросал слов на ветер. И всегда выполнял обещания. Но как пообещать то, что не способен выполнить. Благо Артемии превыше всего.
Он не мог выбрать Ири. Он служил Артемии. И прекрасно понимал, что для него окажется важнее. И поэтому он не мог сказать. Солгать ему.
Мистраль молчал. Молчал, даже тогда когда Ири оттолкнув, слез с его колен.
