Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Ладонью к холодному стеклу. Как когда-то…

Как когда-то, наблюдая за мокрыми дорожками, что без конца чертит проливной дождь. Наблюдая, силясь разглядеть что-нибудь сквозь мутную дымку.

Прохладно, но не пробирает до костей, как когда-то. Когда не было нереально дорогой и пафосной хаты в центре, когда не было модных шмоток и навороченной аппаратуры. Когда не было ничего. Только кровать и покосившаяся тумбочка с выломанной полкой. Но так же пальцами к гладкой поверхности.

Тогда я ждал. Каждый день ждал. А сейчас…

Сейчас ладони сжимаются в кулаки, и я едва ли замечаю боль от впившихся в ладони ногтей.

Всё изменилось. Давно изменилось. И только одно… Одно, от чего я так и не смог отделаться. Не смог, может быть, потому что не хотел окончательно рвать все нити, потому что верил. Верил, что возможно ещё, что возможно когда-нибудь. Возможно, тогда я перестану до скрипа сжимать челюсти, услышав своё имя.

***

Перетерпеть. Переждать. Перепсиховать и, затаившись, выжидать, пусть мне и дико хочется надавать ему оплеух, а после заставить уткнуться лицом в диван и на нём же хорошенько наказать, заломив тонкие ручонки.

Воображение тут же заботливо подкидывает картинку, и я морщусь, не будучи уверенным в том, что всё произойдёт именно так, как я себе представляю. Хотя было бы очень неплохо, если бы мальчишка действительно отбивался и громко кричал. Люблю крики. Желательно на выдохе, да так чтобы не понять – стон это или болезненный вопль.

Но, как водится, хрен мне на блюде, а не исполнение даже самых простеньких фантазий. Не-е-ет, вместо этого мне остаётся только наблюдать за ним исподлобья, хмуро курсируя по квартире, подволакивая больную ногу.

Четыре шва, мать его, четыре ебучих шва! И испорченные носки за сто баксов…

Даже ухмыляюсь своей мелочности, но мысленно ставлю галочку: и это припомнить тоже. Включить в общий список.

Так, и всё же, один-один, а, Кайлер? Это была твоя маленькая месть, и я могу расслабиться и наконец-таки подвалить к тебе в надежде, что все наши обидки забыты, и я могу взять своё? А потом ещё раз взять, потом снова взять, перевернув, а потом…

Сглатываю, ощущая, как сразу стало сухо в глотке. Как ни крути, но даже сама мысль о том, что мы могли бы делать, заводит меня. Или всему виной пресловутая сладость запретного плода? Плода, который уже куплен и лежит у меня на столе, прямо в корзинке для фруктов, только протяни руку… и тут же отхватит палец, поганец. Ну нет, спасибо, хватило ступни.

Выползаю из своей спальни и, подперев плечом косяк, с безопасного расстояния разглядываю его, сложив руки на груди. Щурюсь.

Всё-таки красивый. Красивый не из-за нашего с ним сходства даже, а просто красивый. С тонкими пальцами, выпирающими костями и в старых одёжках, уже даже не годных на половые тряпки. Сразу и не понять, какого цвета когда-то была его футболка. Не то зелёного, не то голубого, может даже бирюзового – хрен разберёшь. Зато поползшие швы и катышки прекрасно видно.

Взгляд поднимается чуть выше и заинтересованно касается его длинной шеи. Прикусываю губу и улыбаюсь, когда он, дёрнувшись проводит по сонной артерии ладонью и, оторвавшись от книжки, вскидывается, обернувшись ко мне.

– Чего тебе?

– Да так… – неспешно тяну, отлипая от своей подпорки, и стараюсь не хромать, приближаясь к дивану, пусть для этого и приходится опираться на больную ногу тоже.

Не смертельно, как бы там ни вопил Ларри. Губы растягиваются ещё шире, стоит только вспомнить его округлившиеся глаза и вспотевшую лысину. Оу, а чего только стоили вопли о том, чтобы выкинуть мелкого засранца, посмевшего посягнуть на святое. Ну разумеется, кто знает, насколько серьёзным окажется повреждение, и я сорву пиздецки важный контракт, а мистеру Нильсону не отстегнут на очередную порцию гомеопатии.

Я решил не гладить котёнка против шёрстки, понаблюдать за ним и, улучив момент, схватить за шкирку и показать, кто в этой берлоге главный. Понаблюдать, а пока…

Падаю на диван рядом с ним и, вытянув руку на спинке, касаюсь его плеча. Неприязненно ёжится и отсаживается ближе к подлокотнику.

– Ну чего ты?

Напоминает маленькую нахохлившуюся птичку, и от этого желание повалить его на пол и сдёрнуть затасканные, явно не по размеру большие ему джинсы заметно повышает свой градус.

И, должно быть, именно оно отражается на моём лице, потому как малыш Кай осторожно прикрывает книгу и медленно ставит на пол подогнутую под себя ногу. Готовится, на случай если придётся стремительно сбегать.

Только вот куда? Закроешься в ванной?

Тут же представляю, как зажму его в душевой кабине и буду стягивать вымокшие под упругими струями тряпки…

– Нога уже не болит? – интересуется как бы между прочим, но с каким-то даже предупреждением в голосе, что ли.

– Что, переживаешь? Или для верности решил ткнуть и во вторую?

Пожимает плечами, возвращаясь к книжке:

– Это случайность.

– Ну разумеется, а я выставил тебя, не разобравшись спросонья.

Дёргается. Должно быть, слишком желчной вышла фраза. Поджав губы, впивается в меня взглядом. Даже зрачки сузились, стали маленькими чёрными точками. И глаза серые, светлые. Замечаю это только сейчас, пока он без контактных линз. А как же очки? Там ведь линзы толщиной в сантиметр, наверное…

Понимание настигает только сейчас. Он не читает. Он прячется. Прячется, потому что боится? Или потому, что в этой симпатичной головке зреет новая, пока ещё непродуманная пакость? Кто знает, кто знает… Боюсь, я, если не сейчас, то в скором времени узнаю точно.

– Ты слишком впечатлителен, малыш. Разве я уже не извинился? Может, хватит? Может, бросишь уже все эти глупости?

– И что тогда? – спрашивает осторожно, явно не желая соглашаться со мной и идти на компромисс.

Но я уже чувствую себя победителем, старательно не замечая того, как легко мне досталось это мнимое лидерство.

– И тогда… – деланно хмурюсь и, закусив губу, откидываюсь назад на спинку и лениво хлопаю себя по коленям. – Иди сюда.

Отложив книгу, послушно переползает на меня. Настолько послушно, что меня так и тянет поспешно сдвинуть ноги: если мелкий поганец и решил отвесить мне коварного пинка, то хотя бы не по колокольне.

Опирается на мои плечи, даже, скорее, просто удерживает ладони на ткани, спина неестественно прямая. Едва ли двигается, почти не дышит.

Моё внимание снова привлекает эта растянутая тряпка, что болтается на нём, как на вешалке. Недолго думая, цепляю её край и тяну вверх, чтобы стащить и выбросить к чёртовой бабушке. Хотя бы и в окно – главное выбросить.

Послушно поднимает руки и, когда бесформенный ком падает на пол рядом с моей перетянутой слоем бинтов ногой, вопросительно поднимает брови. Так же насторожен, напряжён, как сжатая пружина. Маленькая такая пружинка, которая, впрочем, легко может сломать мне нос, если разогнётся со всей силой.

Глажу его выпирающие рёбра и худые бока. Глажу и с удовольствием отмечаю, как быстро теплеет бледная кожа. Касаюсь сосков и улавливаю один-единственный шумный вздох. Выпрямляюсь тоже, но ему отстраниться не позволяю. Ближе теперь, касаясь друг друга. Даже жалею, что напялил майку с утра.

– Мне не нравится твоя одежда. Выкини.

– И что мне тогда носить? – совсем уже подозрительно выходит. Согласился так легко, будто бы и ждал именно этого.

– Что хочешь. В шкафу в спальне наверняка найдётся что-нибудь твоего размера.

– Да ладно, разве что такое же старьё времён раннего неолита, когда динозавры бегали в Макдоналдс, а ты был таким же дрищом как я.

– Почти так. Но моё старьё явно приличнее твоих обносков. Впрочем, как я и сказал, бери что захочешь, мне не жалко.

Отклоняется назад и покачивается на моих коленях, а мне хочется дёрнуть его поближе и заставить елозить задницей уже по ширинке. Выгибается так, что тянет прикусить за маленький тёмный сосок. Дьявол, неужели я настолько озабоченный? Или всё дело в том, что кое-кто слишком долго дразнит меня, водя аппетитным куском перед самым носом?

– Это подачка? – интересуется как бы вскользь, потому как уже наклоняется ко мне, упираясь в меня своим голым животом и грудью, прижимаясь, обхватывая за шею.

– Нет, что ты. Это гуманитарная помощь недоразвитым странам, представитель которых свистнул мою кредитку, но так и не додумался отовариться.

– А это уже не твоё дело и не твоя кредитка.

Вот тут я бы поспорил, ещё как поспорил! Но разве оно того стоит – упустить такой момент?

Близко-близко. Вот сейчас нагнётся ещё чуть-чуть, и я, не удержавшись, как следует укушу его за губу, а потом, хочет он того или нет, засуну язык в рот. Влажный, тёплый, сопротивляющийся…

Джинсы давят. Ещё, малыш.

В нетерпении обхватываю его за поясницу и… получаю увесистый удар в грудь. Выдыхаю и откидываюсь назад, а Кайлер ловко скатывается с моих колен и поднимается на ноги. Принимая поражение, вскидываю руки:

– Будешь и дальше меня динамить?

Хмыкает и молча скрывается в спальне. Слышу, как роется в моём шкафу и явно скидывает тряпьё на пол. Ну и пусть.

Прикрываю глаза и надеюсь на то, что поселившееся в груди странное чувство, которое тревожным червячком подтачивает меня изнутри, не более чем начавшаяся из-за появления мальца паранойя.

Ну в самом деле, почему бы ему не забить, в конце концов?

Потягиваюсь, разминая мышцы, и, выждав ещё немного, подрываюсь вслед за перевернувшим уже две полки мальчишкой. И вовсе не для того, чтобы повалить его на кровать и затребовать своё «спасибо». К сожалению нет. Лишь затем, чтобы вытянуть из общей кучи тряпья чистое полотенце и отправиться в душ.

Стало слишком привычным опаздывать на репетиции. Наверное, стоит явить народу свою задницу вовремя. Ну, так, для разнообразия. И потом, в голове так ненавязчиво крутится пара мыслишек, как забить колышек попрочнее, как бы пошло оно ни звучало. Впрочем, в моей башке даже объявление о продаже поношенных носков может звучать крайне похабно – всё чёртов внутренний голос виноват.

Уже на пороге ванной комнаты оборачиваюсь, пальцами постукивая по дверной ручке.

Кайлер явно затих. Должно быть, раскопал себе что-то.

Ухмыляюсь.

Всё-таки я был прав: всё покупается, и тебе, малыш, не удалось меня переубедить.

***

Возвращаюсь ближе к десяти и, рассмотрев своё отражение в свежеустановленных зеркальных панелях в лифте, оцениваю его как «средней паршивости». Выжат, словно лимон, пропущенный через дробилку.

Мистер Нильсон соблаговолил лично присутствовать на репетиции, а после, прихватив задницу Джека, отбыть на внеплановое интервью в один из бизнес-центров почти на окраине. Интересно даже, сколько ему пообещали за скорость и живого Джеки-Джека? Должно быть, не так уж и охуитительно много, раз уж он схватил его, а не меня, но и не мало, раз он мобильно ломанулся невесть куда на ночь глядя. Иногда я даже думаю, что Ларри неплохой малый… Иногда. И сейчас явно не тот случай.

А ещё я думаю, что Кайлер наверняка до сих пор не спит, и мне, возможно, обломится что-то большее, нежели презрительный взгляд исподлобья. Учитывая, что у меня есть кое-что для него. Кое-что явно полезнее его потрёпанных книжонок.

Писк лифта, и створки разъезжаются. Последний взгляд в зеркало, небрежным движением ладони взъерошить и без того торчащие в беспорядке волосы и направиться к своей двери. Выходит не так круто, как в сопливых фильмах, но что поделаешь – только в дешёвых сериалах раны не болят.

Фу, каким ты стал мнительным, Рен. Так и до гомеопатии недалеко, а после, глядишь, и пить брошу, торжественно выкурив последнюю сигарету. Не-не-не, ребят! Это не ко мне.

Толкаю входную дверь, которую в очередной раз забыл запереть. Ну да и хрен с ней. В ноздри тут же забивается запах жареного мяса и ещё чего-то сладкого, явно мучного.

Не могу не растянуть губы в улыбке. Что, дубль два? Ну уж нет, сладкий, чёрта с два я позволю черкануть себя ещё раз. Но это же так банально, повторяться. А мальчишка явно с выдумкой, так что колюще-режущего можно не опасаться. Впрочем, я не могу быть уверен насчёт плиты и мышьяка.

– Милая, я дома! – стаскиваю кеды с ног и не могу не поморщиться от тупой боли.

Ну сколько ещё? Три дня, неделю, две? Сколько ещё я буду хромать, словно остеохондрозная бабка?

Тонкая куртка отправляется на вешалку, прямо на толстовку, а я, поудобнее перехватив тонкую коробку, – в комнату. К дивану, который так приглянулся Кайлеру.

Обнаруживается именно там, всё так же в окружении ободранных талмудов. Предвкушение уже потирает ладони и поторапливает меня, но всё же тяну, решив отсрочить немного, разведать обстановку и убедиться, что у мелкого террориста не припрятан стилет между страниц.

Подхожу к нему со спины и, опираясь на диванную спинку, заглядываю через худое плечо. Плечо, на котором болтается одна из моих любимых футболок. Чёрная с неведомой сранью, смахивающей на кота, на груди. Мы, помнится, так и не пришли к общему мнению относительно видовой принадлежности этого существа. «Хуев сусломявк», как решил Джеки, а я не стал спорить. Не стал исключительно потому, что блевать и одновременно вести светские беседы оказалось не так просто.

– Тебе было бы удобнее на кровати, не находишь? – проговариваю, чуть наклонившись, чтобы дыхание коснулось его шеи.

Вздрагивает, и я с удовольствием наблюдаю целую россыпь выступивших мурашек. Неопределённо ведёт плечами, а мне вдруг становится непреодолимо любопытно:

– Если укушу, у тебя встанет?

Замирает и осторожно втягивает голову в плечи:

– А у тебя?

Цокаю языком.

– Я скажу, как проверю.

Выпрямиться и пальцами провести по спинке, обогнуть диван и плюхнуться рядом с ним снова. Теперь с другой стороны. И тут же отобрать книгу, захлопнуть и небрежно бросить на пол.

Переводит взгляд на меня и всем своим видом демонстрирует недоумение, даже бровку вскинул. Только вот не идёт тебе, мальчик. Куда больше к лицу распахнутый в крике рот и выступившие на глазах слёзы.

До боли закусываю губу.

Ту-ту, скорый поезд «моя крыша» отправляется в путь… На сколько ещё терпения хватит?

Кое-как пристраиваю макушку на жёсткое плечо и, проникновенно заглянув ему в глаза, спрашиваю:

– Как ты думаешь, меня посадят за изнасилование или откупиться выйдет?

– Смотря кому собираешься платить? – вроде бы заинтересованно даже, подстраиваясь под мой тон, спрашивает Кай, а я, не удержавшись, обхватываю ладонью его колено. Сжимаю.

– Судье, разумеется. Он с куда большей вероятностью отработает эти деньги.

– Намекаешь?

– Боюсь, что констатирую факт.

– Прямо-таки боишься?

– Прямо-таки накончаю тебе в глотку, если будешь так широко распахивать варежку.

Дёрнувшись, неуверенно фыркает и, отсев, сбрасывает мою руку.

М-да… Явно не с того мы начали.

Небрежно касаюсь пальцами его волос. Отталкивает ладонь.

– Да ладно тебе. Посмотри, что папочка припас для своей детки, – протягиваю ему уже порядком замусоленную моими пальцами белую упаковку, и он, помедлив, всё же забирает её, предварительно буркнув себе под нос что-то про то, что он не баба и бла-бла-бла. Добавляет уже разборчиво:

– Я не твоя детка.

Проговаривает так, словно пережёвывает овсянку. Пресно, просто потому, что ему надо это произнести. Только вот для кого – для меня или для себя?

Вертит коробку в руках и всё никак не может решить, открывать или нет.

– А кто ты?

– Просто Кайлер.

– Тогда открывай уже, ПростоКайлер. Не беспокойся, там не надувная вагина и не крем для депиляции ануса.

Согласно кивает:

– Тяжеловата для крема, да и плосковата…

Терпеливо поджимаю губы, но так и хочется ляпнуть что-то вроде: «Плосковата, ага, как твоя задница». Плосковата, но мне нравится, и чем больше ты ломаешься, тем больше нравится, чёрт побери!

Осторожно цепляет край картонного язычка и тянет его на себя, открывая узкую крышку. Не сказать что удивлённо, но всё же вскидывает бровь и, перевернув упаковку, вытягивает её содержимое:

– Это что, планшет?

– Браво, мистер Очевидность! Хочешь чупа-чупс за догадливость?

Кривится и, скорчившись на манер моей ухмылки, желчно произносит:

– Хочешь, откушу твою карамельку?

– Какой ты злой. Что такое, ПростоКайлер? Не знаешь, как пользоваться этой штукой?

– Не понимаю, зачем он мне.

– Хотя бы затем, чтобы не захламлять мой дом древними пылесборниками, – толкаю носком шаткую конструкцию из книг, и она незамедлительно разваливается. – Утащи это туда, где взял, или выкини. Теперь без надобности.

Опираюсь ладонями о колени и, согнувшись, с интересом заглядываю в его лицо. Словно застыл, сидит, уставившись в одну точку и, кажется, даже не моргает. Дышит ли?

– Кай?

– И она так же говорила. «Без надобности».

Звучит странно, словно и его голос, но как будто записанный на плёнку, оцифрованный, тщательно отшлифованный, лишённый каких-либо эмоций. Против воли напрягаюсь:

– Кто она?

– Она… Отъебись! – словно очнувшись, вскакивает на ноги и замирает, растерянно уставившись на мои колени. Пялится на них, перекатываясь с носка на пятку, и, словно досчитав до определённого числа, срывается с места, скрываясь в недрах кухни.

Она? Какая такая ещё «она»?

***

Вроде бы всё идёт не плохо, но и совершенно никак.

Продолжает игнорировать меня, упорно не касаясь подаренной игрушки, но и за книгами больше не сидит. Молча шатается из угла в угол и ложится спать не позднее девяти.

Немыслимо тянет съебаться куда-нибудь подальше из собственного логова и, надравшись, отпустить всё это дерьмо хотя бы на пару часов.

Не выходит, словно последняя планка всё ещё держится на хлипких маленьких винтиках, а Кайлер не старается её сорвать. Но явно думает себе что-то. Думает, взвешивает. Определяется с дальнейшими действиями? Явственно вижу это, замечаю по долгим тяжёлым взглядам, которые то и дело останавливаются на моём лице.

Словно другой человек. Много старше, опытнее и страшнее. Что там у тебя внутри, детка? Что под симпатичной мордашкой?

Слишком запоздало понимаю, что это нехило ебёт меня, уже интересует не столько его задница, сколько личность. Покопаться в нём, вытащить на свет чёртову прорву обидок на весь мир и на себя в том числе. Добраться до сути и, наконец, её попробовать, а не одну из хреновой тучи оболочек. Кай, Кай…

В один из вечеров не выдерживаю и сматываюсь просто покататься с Джеком по городу. Сматываюсь и, уже накидывая куртку, надеюсь, что мы соберём как можно больше ёбаных пробок, чтобы вернуться под самое утро. Вернуться и…

Замерев, решаю-таки сгрести сонного мальчишку в охапку и утащить в свою кровать. А утром уже глянуть, что из этого выйдет.

***

Начало третьего. Вымок, как бродячая шавка. С кожанки стекают целые ручьи, да и джинсы можно отжимать, не снимая, прямо так, вместе со мной. Кажется, насквозь отсырел. В кедах хлюпает, а чёлка прилипла ко лбу.

Но всё это меркнет по сравнению с тем фактом, что в прихожей всё ещё горит свет, и меня явно ждут.

Неужели? Да не может этого быть! А вдруг всё-таки может… Всё? Мальчишка бросил свои глупые попытки, и мне не придётся…

Опускаю глаза в пол, уставившись на белые носки кед. Внимание привлекают свежевымытые полы и… моя любимая футболка в качестве половой тряпки, заботливо расстеленной у порога. Та самая, с котосвинтусом, или как его там. С растянутой и перекошенной от такого обращения рожей, должно быть. Ещё бы, какое оскорбление для дизайнерской шмотки! Оскорбление?.. Совсем крышей ёбнулся, раз начал размышлять о подобном. Да и попробуй-ка не ебанись тут с ним.

Понимаю, что слишком сильно стиснул челюсти, только когда заскрипели зубы.

Дышать, дышать носом… Даётся особенно тяжко, учитывая, что смутное предчувствие никак не желает рассеиваться, отнюдь – всё больше и больше сгущается, оформляется в довольно чёткую догадку.

Не раздеваясь, прохожу вглубь квартиры. И первое, на что падает взгляд, это, разумеется, облюбованный паршивцем диван. Но самого его там нет, зато есть содержимое моего выпотрошенного шкафа… Разрезанные на полоски рубашки, футболки и даже, мать его, трусы. Трусы! Заботливо искромсанные на тонкие полоски, почти ровные, почти одинаковые… Надо же, какая старательная блядь. Должно быть, много времени убил. Джинс и костюмов не наблюдаю, но почему-то уверенность и в их плачевной участи меня не покидает.

Дыши, дыши, Раш, дыши носом. Просто дыши.

Клубится внутри меня, туманом поднимаясь всё выше, забивая мне глотку, застилая взгляд. Клубится алое марево.

Лучше бы тебе сейчас оказаться подальше отсюда, щенок. Желательно где-нибудь в Канаде. Возможно, пока доберусь до тебя, немного успокоюсь и вместо башки оторву только ногу. Или обе. Или лучше все выступающие части.

Увы и ах… Я действительно надеялся, что он слинял, и я смогу убедить себя не искать, а затариться бухлом и пить, пить, пить, пока не только желание калечить и травмировать покинут мою буйную голову, но и смутные проблески разума. Пару дней точно…

На кухне гремит посуда.

Недель, блять. Словно нарочно провели ложкой по стеклянной поверхности, словно чтобы разорвать мёртвую тишину.

Ждёшь меня, значит? Значит, ждёшь.

Вдохнуть носом так, чтобы наполнилась грудная клетка, и, выпустив воздух через рот, шагнуть в нужном направлении.

Стоит около разделочного стола, спиной ко мне, увлечённо нарезая что-то большим мясницким ножом. По правую руку – пакет с овощами, по левую – миска.

Всё так невинно?

– Что же не взял тесак? – интересуюсь, остановившись ровнёхонько за его спиной и сложив руки на груди.

О нет, малыш, я не пытаюсь отгородиться, всего-то лишь занять руки, чтобы не вцепиться в твою цыплячью шею, и поэтому пальцы оглаживают предплечья, смахивая капли с плотной кожи.

– Подходящего не было, – оборачивается через плечо и, оглядев меня с ног до головы, взглядом задерживается на отсыревшей футболке и улыбается. Так улыбается, что я разом забываю о всех испорченных тряпках. Улыбается так, слово действительно ждал меня, и сейчас ему более чем нравится то, что он видит. Нравится в том самом смысле, и он очень даже не прочь…

А, к чёрту все недомолвки. Разве не глупо прятаться внутри собственной головы от своих же мыслей? Более чем, и явно не здорово. Очень не здорово, Раш. Не сказать, что это особо волновало меня когда-нибудь, но сейчас, когда всё и без того запутаннее путанного…

Покусываю щёку с внутренней стороны, чтобы потянуть время и удостовериться в том, что мне не привиделось.

Но зачем тогда весь этот ебанизм со шмотками? К чему?

– Уже поздно. Почему не спишь?

– Жду.

– Неужели меня?

Кивает, и я вижу, как ворот растянутой футболки оттопыривается, обнажая ничтожный кусок спины. Кусок голой кожи, на которой свежий засос смотрелся бы просто восхитительно…

Действительно же, похотливая скотина. Готов о многом забыть, только бы он растаял, наконец. И дал мне то, чего я так хочу. Дал, во всех смыслах.

– Можно и так сказать.

– И что это значит?

Поиграть со мной решил?

– То и значит.

Снова неопределённо, продолжая шинковать, кажется, уже третий помидор. И звук странный, словно метал касается не дерева, а…

Шагаю вперёд и, сжав пальцами худое плечо, дёргаю на себя, чтобы было удобнее поглядеть, обо что же там он тупит лезвие.

И, клянусь всеми мандавошками моей первой проститутки, лучше бы я этого не делал!

Пальцы словно и не по моей воле впиваются под его ключицу и стискивают до чёрных синяков, которые проступят немного позже, я уверен. Болезненно шипит, но не делает попыток высвободиться. Только лезвие замерло над испещрённым трещинами экраном новенького планшета, залитого овощным соком и, я уверен, до этого собравшим все плитки на кафеле.

– У тебя две минуты, чтобы объяснить.

Пытается пожать плечами, но не позволяю даже дёрнуться, всем своим весом прижав к столешнице. Не хватало ещё раз словить второй ступнёй, тогда точно убью его. Убью, и ничего мне за это не будет.

– А что тут объяснять? Разве ты не подарил мне? Так какое тебе дело?

В груди кипит не хуже, чем могло бы в адском котле. Кипит и едва не булькает кусками плевры и крупных сосудов.

– Издеваешься?

И не смей, не смей сейчас ухмыльнуться и кивнуть, паршивец! Из последних сил сдерживаюсь, чтобы как следует не подправить эту мордашку.

– Хочешь чупа-чупс за догадливость? – тоненькая язвительная интонация. И всё. Всё, что есть на столешнице, летит на пол, включая злополучный гаджет и нехилых размеров нож.

Едва ли соображаю, что делаю, но мальчишка уже распластан по конторке, а я, ладонью удерживая его затылок, думаю только о том, чтобы уговорить себя не наматывать прядки на пальцы – тогда уж точно приложу, разбив лицо. Поэтому лишь прижимаю щекой к холодной поверхности. Прижимаю и с некоторой долей удовлетворения думаю о том, что ему больно. Должно быть больно. Ну, хотя бы немного. Чуточку.

И так чертовски хочется… Хочется сдёрнуть с него штаны и ебать, пока не станет, рыдая, молить о пощаде. Молить, захлёбываясь слюной и слезами. Так и представляю прозрачные нити, пачкающие его подбородок, распахнутый в крике мокрый рот…

В джинсах неумолимо становится тесно, и поганец прекрасно это чувствует. Ещё бы не почувствовать, когда так и трёшься булками о вздыбившуюся ширинку.

Приглушённая усмешка – и я, не выдержав, любезно помогаю его мордашке расстаться и тут же снова встретиться со столешницей. Но вовсе не так сильно, как хотелось бы. Так, предупреждение.

– Скажи, какого хера я это терплю? – проговариваю, навалившись ещё сильнее, наклоняясь и грудью опираясь на острые лопатки.

Снова ёрзает, так чтобы его пятая точка упиралась мне ровнёхонько в пах. Дразнит, зараза. Кажется, даже привстаёт на носки.

– Мне можно не отвечать? – насмешка слишком явная, слишком прозрачная.

– Ещё одна выходка, и я перестану быть хорошим.

– А, так, выходит, ты хороший?

– Пока ещё. Стараюсь.

И тебе не понравится, если я перестану, мелкая дрянь. Или же наоборот?..

Башка совсем кругом, все мысли съехали с оси, осталась одна единственная. И всё, что в ней фигурирует, это его упругая задница, которая так и просит. Провоцирует, выписывая незамысловатые восьмёрки. Неторопливо, то и дело приподнимаясь и опускаясь на пятки снова.

Сжимаю воротник его футболки, удобнее натягивая ткань на пальцы, невольно замечая, как горловина сжимается вокруг его шеи.

Хриплый смешок.

Наблюдаю за его руками. Упирается о стойку, медленно выпрямляя локти и согнувшись аккурат под прямым углом, подаётся назад.

Облизываю губы и… отшатываюсь от вспышки боли в повреждённой ноге. Хорошенько лягнул меня по ступне, и я, прежде чем отступить, рефлекторно, едва ли желая этого, с силой прикладываю его лицом о столешницу. Ну, ладно – определённо желая, но не настолько сильно. Ну что тут скажешь… Упс.

Шаг назад, и как только разжимаю руки, стекает на пол, осторожно касаясь лица. Разворачивается, приваливаясь к конторке. Кровь из разбитого носа медленно сочится вниз, смешивается с алыми каплями, выступившими на губах.

Словно неверяще, прикасается указательным пальцем к ранке и тут же облизывает его. Вскидывает голову, ерошит волосы, поднимая их неаккуратным ёжиком и, поймав мой взгляд, улыбается. Да так растягивает губы, что становится по-настоящему жутко. Жутко оттого, насколько он, оказывается, хорошо научился натягивать моё собственное выражение. Примерять, словно маску, играть чужими эмоциями. Скалится ещё увереннее, и когда я, не сдержавшись, кривлюсь, в ответ показывает мне кончик языка.

Отворачиваюсь и, развернувшись на пятках, хочу уже было свалить из кухни, как вдогонку, добираясь до лопаток и, кажется, царапая позвоночник, доносится колючий, так же хорошо знакомый мне, как и гримаса, смех.

– Заткни пасть, пока я не сделал это за тебя.

– Что, выбьешь мне зубы? Или вставишь по гланды? – звучит так зло, что сдержаться и не подправить мальчишке прикус становится серьёзной задачей.

Потому что я давно отвык держать себя в руках. Потому что он меня бесит. Так бесит, что не далеко до белой пены и желания вскрыть глотку зубами.

Оборачиваюсь через плечо. Всё ещё старательно изображает меня, кривит лицо так и эдак, копируя выражения одно за другим. И все как одно желчные. Презрение, отвращение, страх, ярость… Похоть.

Распахнутые глаза, влажные губы и проворный язык, торопливо собирающий сочащуюся кровь. Торопливо, пока не заметит мой взгляд. Чуть изгибает губы и начинает делать это куда медленнее, приглашая… Приглашая попробовать тоже. Поцеловать его.

Сглатываю.

Сумасшедший. Совершенно больной.

Бросаюсь назад, понимая, что новая провокация, что гадёныш играется, что…

Снова смех. Раздражающе царапает слух не хуже ржавого консервного ножа.

Замираю, почти нагнувшись к нему. Замираю уже готовый рухнуть рядом и, дёрнув на себя, вылизать его рот, подбородок, шею и всё, до чего дотянусь. Замираю с, должно быть, идиотским выражением лица. Жалким, да, определённо жалким.

Вляпался. Как же я вляпался.

И на кого следует злиться? На оказавшегося в нужное время в нужном месте Кайлера или на себя, придурка, не умеющего думать головой, а не членом?

Выдыхаю, надеясь вместе с содержимым лёгких избавиться и от вороха разномастных эмоций.

Мельком встречаемся взглядами. В его злых, прищуренных, – почти торжество, словно собственное отражение меня надурило. В моих, наверное…

А хуй его знает, срочно надо выпить. Срочно! Желательно не в родных стенах, чтобы осталось что-нибудь в целости помимо этих самых, упомянутых стен. Чтобы мелкий чертёнок хоть ненадолго покинул мою голову.

Одёргиваю куртку, нервно дёргая плечом.

Словно читает мысли:

– Что, уже уходишь? И даже не глянешь на свой траходром?

Ох… Должно быть, и кровать нехило пострадала от рук вандала-самоучки. Вот же… блядь. По-другому и не скажешь.

Хорошо, малыш, раз ты не хочешь быть хорошим мальчиком и не гадить на ковёр, пока папочки нет, то… Придётся таскать тебя с собой.

Думаю об этом с ноткой злорадства даже. Думал, переиграл меня, испортив кучу пусть и дизайнерских тряпок? Да трижды ха, гадёныш!

– Подрывайся. Не умеешь себя вести, значит будем играть в гламурную сучку и её чихуахуа.

Хмурится, изгибая брови, мимолётным удивлением заменяя искривлённые в ухмылке губы.

– Это ещё как?

– Угадал. Я так расстроен из-за шмоток, что вот-вот разрыдаюсь, и мне срочно требуется надраться. А раз уж я не могу быть уверен, что ты не нассышь на мой диван или не погрызёшь панели, то придётся тащить тебя с собой.

– С чего ты взял, что я пойду?

Очень предсказуемый вопрос. Настолько предсказуемый, что я ждал его. Ждал с предвкушением, с которым садист-педофил караулит несовершеннолетнюю лолли-школьницу в кружевных трусиках.

– С того, что иначе будешь ждать в камере хранения внизу, вместе с охраной. Свяжу тебя и сдам, как особо ценный груз. И далеко не факт, что заберу утром – кто знает, когда пропьюсь. Ну как, Кай? Радует перспектива ссать под себя, дожидаясь, пока хозяин вернётся?