Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Мне хочется взвыть. Быстро-быстро-быстро!.. Почти не выходя из меня, только толкаясь вперёд, упираясь головкой члена в простату, сжимая пальцами мой член, указательным пальцем по кругу массируя головку, толкаясь в мокрую от капелек смазки дырочку…

Не чувствую ног, вот-вот отвалятся…

Ещё грубее, резче…

Второй раз кончаю, когда он, резко дёрнув и оттянув крайнюю плоть, царапает ногтями прямо под нежной головкой.

Оргазм куда ярче, продолжительнее предыдущего…

Выгибаюсь, сжимая его внутри себя так, что он дёргается и, хрипло вскрикнув, падает сверху, до синяков стискивая мои бока.

Дышит мне в шею. Чувствую, как ко лбу прилипают мокрые волосы.

Оказывается, весь мокрый. И ты тоже.

Тяжёлый, но мне нравится, как давит на рёбра, почти приятно…

«Вот и всё, Кай, добро пожаловать на дно», – именно с этой мыслью я вырубился, всё ещё ощущая его в себе.

***

Просыпаюсь уже далеко за полдень. Точнее сказать, выпадаю из коматозного оцепенения и кое-как размыкаю веки. Кажется, клеем ресницы склеили, ни в какую не желают разлепляться. И голова как пустой жбан. Каждое движение отдаётся волной вибрации, которая колыхает мои и без того разболтанные мозги. Кажется, физически ощущаю, как они трепыхаются, наталкиваясь на стенки черепной коробки. Туда-сюда, волной боли.

Кое-как на четвереньках пробираюсь к краю кровати и, выпутавшись из одеяла, встаю на ноги.

Блядский… глаз. Знал, что после будет нисколько не десерт, но чтобы так… Твою ж мать.

С трудом переступаю с ноги на ногу.

О да, уже предвкушаю, как буду «резво» бегать по ступенькам в универе. Вверх-вниз, вниз-вверх… Только погодите-ка, сколько вообще сейчас? Чувствует моя многострадальная задница, что пары я удачно продолбал.

Кошусь на кровать, вернее на разукрашенную татуировками руку, обнимающую подушку. Не разглядеть рисунка, очки валяются где-то на полу.

Для начала одеться бы. Медленно ковыляя, огибаю огроменное ложе и нахожу свои вещи там же, где и свалил их вчера аккуратной кучкой.

Наклоняюсь кое-как… Натягиваю боксеры, штаны. Застёгиваю и, покосившись в сторону, замечаю, что за мной наблюдают. С интересом так наблюдают, подперев голову кулаком.

Стыдно становится не сразу, а только после того, как подняв футболку, я стряхиваю с неё кусок упаковки от резины.

Твою же мать… Не знаю, краснею или же всё-таки совладал с собой, но хозяин спальни и вообще всего в этой квартире перекатывается на спину и сладко потягивается.

– Было не так уж и плохо, – произносит с ленцой в голосе, – Можешь взять у меня стольник в джинсах, умница, заслужил.

Невозможно медленно смыкаю веки, растягивая это действо на долгие секунды.

Вот теперь точно. Скулы настолько красные, что, кажется, можно обжечься, коснувшись.

Я и забыл, совершенно забыл о другой стороне… вопроса. И сейчас куда хуже, чем было до того как меня угораздило, до того как меня занесло к нему в спальню.

Но чёрт… Чёрт! Мне просто… Просто очень нужны эти чёртовы…

Быстро-быстро мотаю головой из стороны в сторону, вызывая этим приступ нечеловеческой боли, от которой так и хочется сжаться и заскулить, забившись в угол.

Так мне. Так мне и надо…

За то, что не догадался, за то, что вообще пошёл на всё это, за то, что… что повёлся.

Но отчего-то в груди теплится надежда, что всё это шутка. Очень глупая циничная шутка, и сейчас этот гад подорвётся и, потрепав меня по щёчке, скажет расслабиться и выпишет блядский чек.

Перекатывается на бок и, оглядев меня с ног до головы, проговаривает так чётко, что каждое слово раскалённым клеймом отпечатывается у меня в голове:

– Поторапливайся, детка. Камилла жутко бесится, когда вытряхивает шлюх из моей постели.

Как же ты поимел меня, Раш. Поимел во всех смыслах…

Растерянно комкаю футболку в руках, впиваясь пальцами в ткань, всё ещё не могу поверить. А он только ухмыляется.

Привкус болотной тины на губах.

Не могу дышать.

Глава 6

Как часто желаемое оказывается вовсе не того божественного вкуса, который, представляя, смакуешь языком, раскатывая по нёбу, словно бархатное тело коллекционного вина? Воображаешь, не торопясь, перебирая варианты того, как оно могло бы быть, а после, дорвавшись-таки до желанного кремового торта с пресловутой вишенкой сверху, жадно пихаешь ложку в рот и вторую уже не хочешь. Казалось бы, часто, верно?

А вот херов хрен – ещё хочу. И ложку, и половник, и жадно, пачкаясь, жрать руками, а после потребовать второй точно такой же и непременно с ягодкой.

***

Что-что, а оторвать свою заросшую щетиной щёку от подушки раньше шести вечера всегда было для меня почти непосильной задачей. Особенно после попойки. Особенно после попойки, которую устроил Джек. Особенно после попойки, которую устроил Джек в честь успешного релиза нового альбома. Тут уж совсем без шансов. Учитывая, что последнее, что я вообще помню, так это то, как лапал кого-то, попутно заливаясь текилой прямо из бутылки.

Хорошо вчера было, ничего не скажешь. Зато сегодня во рту как кошки сортир устроили, а в башке перелётные мышки гнездо свили.

Перекатываюсь на живот и морщусь.

Не только свили, но и, кажется, пока я спал, успели воздвигнуть колокольню и старательно трезвонят во славу своего мышиного бога.

Тяжёлая, какая же тяжёлая… И каждый раз словно в первый. Никакого тебе привыкания и облегчения похмельных мук.

И чем воняет?

Принюхиваюсь.

Бля, от меня и воняет. Куревом, пойлом и адской смесью женских духов.

На ощупь шарю по своей распластавшейся тушке и, убедившись, что рубашка на месте, тянусь ниже, с облегчением нащупывая карман джинс. Значит, ни с кем не переспал, и мне не будет мучительно стыдно? Хм, погодите-ка… А как это – стыдно? Что-то уже и не припомню.

Ноги затекли, обувь сдавливает.

Ещё и в кедах, свинья… Хотя, помнится, вчера, забравшись на стойку, я орал, что я – горный лев. Свинолев, выходит? Что ещё за бредовая разновидность… И всё бы ничего, но человеком я себя пока упорно не чувствую. Скорее, пресловутым свинольвом.

Даже захотелось похрюкать, но для того, чтобы издать хоть какое-то подобие пигвойса, нужно, по крайней мере, разлепить губы и продрать глотку.

Вот чёрт…

Подтягиваю руки к груди и медленно, словно отжимаясь, поднимаюсь на постели.

Некоторое время тупо разглядываю рисунок на пледе, потому что это единственное, что я могу лицезреть, не поворачивая башки.

Всё бы ничего, если бы не сушняк, который, кажется, оккупировал не только глотку, но и пробрался вовнутрь вплоть до кишечника и, ехидненько потирая лапки, феном сушит пищевод.

Воды…

Сейчас готов даже лакать из грязной реки, засранной настолько, что неизвестно, что будет после – хобот вырастет или член отвалится.

Немедленно воды.

Кое-как сажусь и, позалипав немного на резную спинку новой кровати, тоже круглой, принимаюсь расшнуровывать кеды. Пальцы слишком непослушные, а чёртовы шнурки слишком хитрые, вьются и всё норовят выскользнуть. Ещё носки, кажись, приросли к ступням, не отковырять.

Справляюсь-таки с этой задачей и, поднявшись на ноги, плетусь в сторону раковины, выворачиваю кран с холодной водой до упора. Корячась, склоняюсь, чтобы поймать струю губами, и делаю несколько жадных глотков, не обращая внимания на то, что стекающая по подбородку жидкость бодренько капает мне на грудь. По фигу вообще. Мог бы, так ещё бы и башку под кран засунул, да рост не позволяет.

Парадоксально или нет, но водопроводная вода сейчас кажется мне куда вкуснее всех выжратых коктейлей вместе взятых.

Вроде бы ничего, начинаю приходить в себя и вместе с позывами голодного желудка ощущаю, как становится противно.

Расстегнув пару верхних пуговиц на рубашке, сдираю её с себя через голову и, просто бросив на пол, шаркая босыми ногами, плетусь в ванную.

Тошнота накатывает, скручивая спазмами. Великолепно…

Прохожу мимо кожаного дивана в центре комнаты и, остановившись и подумав, делаю это ещё раз, вернувшись спиной вперёд.

И не скривиться даже, просто физически не выходит.

– Давно ты здесь? – обращаюсь к пристроившемуся с краешку и сложившему руки на груди менеджеру.

Твою ж мать, Ларри, ну почему всегда, когда мне херово, ты словно по мановению волшебной палочки оказываешься рядом, чтобы изговнякать всё ещё больше?

– Не слишком. Но уже начал скучать. Головка не болит?

– Чертовски. Метнёшься за пивом?

– В холодильнике.

Охуеть. Он что, просрал какой-нибудь архиважный контракт? Почему тогда такой спокойный? Нет, что-то тут не так. Вот только хрен разберёшь, что, когда в голове самый настоящий штурм. Или же я знаю, что, но проверю чуть позже.

– С чего это ты такой заботливый? Что-то не припомню, чтоб ты нанимался моей мамочкой.

– Именно ей и нанимался, когда заключал с тобой контракт.

Скребу пальцами подбородок, думая о том, что было бы неплохо всё же побриться.

– А сейчас чего припёрся? Поменять мне памперсы? Так я как-нибудь сам.

Поджимает губы и встаёт. Вижу, что в руках у него нечто вроде свёрнутой афиши.

– Постер припёр?

– Почти, – кивает менеджер, – Думаю, тебе будет интересно взглянуть.

– Сейчас мне будет интересно разве что блевануть. Обложку же уже утвердили. Это-то зачем?

Холодно улыбается мне с тщательно скрываемым злорадством и раскатывает глянцевое полотнище.

Изображение заставляет меня болезненно скривиться, разом забыв о последствиях попойки.

– Тот самый случайный кадр. Фотограф считает его гениальным.

– Ну да, в толчке. Гениально.

Фон тщательно заретуширован, на первом плане только лица. Моё и… почти моё. Мои пальцы, сжимающие чужой подбородок, оскал, подбитая скула, и его взгляд… Даже сейчас отчётливо помню то ощущение. Ощущение, когда в глазах напротив загорелась упрямая искорка, и меня переклинило. Переклинило настолько, что если бы не вспышка, я бы или снёс ему половину хорошенького личика, или же поцеловал, вбивая его тело в твёрдый кафель, да так чтобы рёбра ломило. И я до сих пор не могу разобрать, что зацепило меня больше – черты лица, как под копирку слизанные с моих, или же дерзость мальчишки.

Закусываю губу.

Даже получив желаемое, я всё никак не могу успокоиться. Вспоминаю раз за разом, и иногда где-то там, глубоко внутри, вспыхивает стыдливая искорка и тут же гаснет. Мне плевать по большому счёту на его проблемы – я хотел его тело.

Цель оправдывает средства, малыш Кай. Да и не был ты похож на стеснительную целочку. Обманом или нет, но ты пришёл сам, за что и поплатился. И всё бы ничего, если бы я перестал ломать башку, прокручивая всевозможные варианты того, что мог бы с тобой сделать. Что могли бы сделать мы.

– Тебя так впечатлило, Рэндал?

Ненавижу чёртово имя.

– Заткнись и сваливай.

– Ты помнишь про репетицию?

Разумеется, нет. Я свой адрес-то сейчас не вспомню. Репетиция, ага, сразу после пьянки. Мой потрясающий менеджер либо предпочитает делать вид, что не знает, что меньше чем через четыре часа я, предварительно поорав на микрофон, снова убьюсь в говно, либо наивно надеется, что мне и так плохо, и продолжение я просто не потяну. Ага, конечно.

– Помню. Если это всё, что ты хотел, то изволь откланяться, я безумно хочу в душ.

Качает головой и, прихватив свой неизменный кейс, направляется к двери. Скатавшийся кусок бумаги формата А3 остаётся валяться на диване.

– Эй, Ларри!

Ответ доносится немного погодя, и в приглушённом «Что?» явно слышится опаска. Ну, разумеется.

– Будь столь любезен больше не притаскиваться без приглашения!

– Ага, сейчас! А из петли тебя Камилла вынет, когда ты наконец-таки изволишь повеситься? Пожалей старушку.

Хлопок двери.

А вот тут я бы поспорил. Камилла-то снимет, предварительно облив бензином и тщательно прокоптив, чтоб уж наверняка. И перекрестит, поди, ещё.

Усмехаюсь.

Как же они все меня любят.

– Смотри не подавись, когда будешь жрать гомеопатию! – ору во всю глотку, но уже вряд ли услышит. Ну и хрен с ним.

Повернувшись, бросаю взгляд на настенные часы.

Душ, скорее в душ. Не терпится выдавить полтюбика зубной пасты на щётку и чистить зубы, пока от отвратительного блевотного привкуса, облепившего глотку, ничего не останется.

***

Чашка горячего свежесваренного сладкого эспрессо именно то, что нужно.

Нет, конечно, пиво было бы куда более кстати, но оказалось, что засранец Ларри любезно оставил мне ящик детской газировки. Стоит сказать ему, наверное, что смешно было только первые два раза, а последующие двадцать как-то не очень.

Ну да хрен с ним, припомню при случае, высыпав все шарики гомеопатии, которую он постоянно жрёт.

Какие мы нежные.

Кстати, когда это началось? Уж не после того, как Сайрус, невесть где обзаведшись дохлой мышью, подкинул её Ларри в карман? И надо же было так случиться, что именно в этом кармане Ларри имел обыкновение держать портмоне. Бывают же совпадения.

Улыбаюсь, всё ещё ощущая головную боль. Неприятно зудит в висках, но уже терпимо, и сушняк не достаёт.

Пальцы барабанят по столешнице, набивая ритм приевшейся мелодии. Откуда только взялась в моей черепушке?

Делаю глоток и, оперевшись поясницей о конторку, веду лопатками. Холодно, не потрудился вытереть волосы, и теперь стекающие капли дорожками чертят по моей спине, впитываясь в пояс не застёгнутых джинс. По фигу, высохнут.

Ещё глоток, уже не такой горячий. Ещё…

Оторвавшись от ряда столешниц, плетусь к дивану и, подняв, всё же разворачиваю брошенный кусок глянцевой бумаги.

Прижав коленом, раскатываю, и ещё раз, почти убедив себя, что впервые вижу, рассматриваю.

«Фотограф считает гениальным»… Он и собачье дерьмо, запечатлённое на свою дорогущую зеркалку, – или как там у них, у профи, называется эта громоздкая херовина, – не задумываясь, провозгласит шедевром.

Но в этом снимке явно есть что-то. Возможно, потому что кадр не постановочный? Кто знает?

– Кто знает, а, Кайлер? – обращаюсь к снимку, и кажется, что взгляд мальчишки и его упрямо поджатые губы мне ответом.

Усмехаюсь, отставляя кофе прямо на подлокотник.

– Игнорируешь меня, да?

Разумеется, изображение не снизойдет до ответа. Но что бы сказал сам Кай?

Ой, не в ту сторону тебя несёт, старина.

Отступаю на шаг назад, лист снова скатывается.

Мелькает мысль смять и просто выбросить, но…

Но подумав ещё раз, я раскатываю его по дверце холодильника и фиксирую добрым десятком бесполезных магнитов, невесть как наползших в мою квартиру. Тащит же их сюда кто-то… Может, Камилла или кто-то из ребят?

Может, может…

Возвращаюсь за кружкой, последний глоток остывшего, сладкого до скрипа на зубах кофейного напитка.

Всё никак не могу оторваться от плаката.

С кем сейчас мальчишка? Обзавёлся постоянным спонсором или же перебивается случайным «заработком»?

Вспоминаю выражение его лица, но отчего-то картинка вырисовывается вовсе не та, которую я так тщательно пытался воссоздать в подсознании.

Ставлю кружку на стол и ерошу мокрые волосы пальцами. Путаются.

И, не удержавшись, снова обращаюсь к постеру:

– Я не хочу, чтобы ты с кем-то трахался, понял?

Тут же спешу оправдаться, пусть это и кажется мне несусветной тупостью, распинаться перед изображением:

– Не потому что ревную, нет. Потому что у тебя, – подхожу ближе и указательным пальцем постукиваю по отпечатанному краской лбу, – Моё лицо.

***

Хорошенько подумать и очуметь можно.

Когда мы начинали? Лет семь назад? Начинали с двумя гитарами, дешёвой установкой с распродажи и спёртым из местного клуба микрофоном, который сдох едва ли не через неделю. В пыльном гараже Джека, забитом банками с краской, ржавыми автомобильными деталями и прочим хламом. Его папаша ещё орал, помнится, что ни черта из нас, бездарей, не выйдет и не пойти бы нам на хер со своими глупыми песенками.

А после закрутилось: захудалый рок-бар, клуб уровнем чуть повыше, и поехало…

Качаю головой, поднимаясь по лестнице, и, на ходу расстегнув толстовку, тяну на себя чёрную незапертую дверь.

По ушам тут же ударяет мощным выбросом ПХК.

Что, я не первый? Ларри потрудился заехать к кому-то до меня? Акция доброй воли или «будь послан трижды и воздастся тебе за мучения»? Вот сильно вряд ли.

Прикрываю за собой дверку и, бросив кофту на низкий, явно предназначенный для журналов и прочей лабуды, пуфик, направляюсь непосредственно в студию.

Выкрашенные в нейтральный белый стены увешаны налепленными один на другой постерами и целыми подборками кадров с фотосессий. И по центру, прямо за барабанной установкой, красуется новый. Тот, что с обложки последнего альбома. Кажется, смотрит прямо на меня, и на секунду, всё ещё пребывая в состоянии относительного нестояния, я верю, что изображение смотрит прямо мне между глаз, будто надеется просверлить там дырку.

Настроение, прежде вполне себе сносное, стремительно катится вниз.

Ты и в святая святых пробрался…

Музыкальный центр в углу рвёт басами, кислотными звуками электроники. И ни намёка на чьё-либо присутствие, даже ни одной открытой бутылки. Ну, я так не играю.

Краем взгляда замечаю на полу за пультом брошенную потёртую кожанку. Лет восемь ей уже, наверное, если не больше.

– Сайрус! Скотина, ты где? – переорать музыку, разумеется, не выходит, да и попытка откровенно была так себе, слабенькая.

Никуда не денется, вылезет, гад мелкий.

– Я спалю твою куртку!

Ни намёка на протестующий вопль.

Пожимаю плечами. Может, уснул у холодильника?

Захожу за установку, подхватываю кожанку и, разыскав в кармане обыкновенную, купленную в ближайшем супермаркете пластиковую зажигалку, демонстративно чиркаю колёсиком.

Никаких колебаний в окружающем пространстве в ответ.

Закатываю глаза и всё же тащусь в соседнюю комнату, если закуток с холодильником и раскладным столом можно так назвать.

И что тут у нас?

Как и ожидалось, обнаруживается на пластиковом стульчике со стопкой белых конвертов. Высоченный дрищ по старой привычке сидит на корточках и явно не беспокоится о том, что может слететь с импровизированного насеста.

Длинная чёлка, крашеная, как и мои волосы, в иссиня-чёрный, падает на глаза, и он то и дело убирает её за ухо.

Снова падает, убирает.

Снова падает, опять убирает.

Падает, убирает…

Наблюдаю за этим, остановившись в дверной коробке, пока центр не заткнётся на добрый десяток секунд. Отдыхает, старина, должно быть, взял паузу между композициями.

Шорох конвертов. Щелчок колёсика, вспышка…

Вскидывается и поворачивается в мою сторону. Приветливо машу его же курткой.

– Ты в ней и спишь, поди, да?

Ухмыляется и, подорвавшись, спешит отобрать свою собственность и пожать мне руку. Давно не виделись, ага. Около десяти часов.

– А остальные где?

Пожимаю плечами и вместе с тем возвращаюсь к центру, чтобы приглушить музыку. Пусть себе хрипит фоном.

– Я им не мамочка. Хочешь знать – набери Ларри.

Хмыкает и возвращается к холодильнику, достаёт две бутылки, одну пасует мне. Чуть не долетает, и словить удаётся, только стремительно пригнувшись.

– Ты бы мячи так ловил. Глядишь, и не выперли бы в колледже из команды.

Невольно вспоминаю период, обозначившийся как «Раш – дерьмовый баскетболист». Вспоминаю едва ли не с нежностью, кстати. Наверное, потому что первые сопливые фанаточки появились уже тогда, и я, объективно говоря, прекрасно понимал, что им и дела нет до качества моей игры, а вот симпатичная мордашка делала своё дело.

Как сейчас у Кайлера.

Проклятье. Опять он. Подсознание, ты меня слышишь? Немедленно заткнись! Я свихнусь, если ты будешь напоминать о каждом одноразовом трахе.

– Я говорил, что ты сука?

Открывает бутылку и, сжав указательным и большим пальцами пробку, разглядывает её, прищурив один глаз.

Тоже близорукий, как и… Заткнись!

– Четыре раза. За сутки.

– Сука.

Удовлетворённо кивает, и пробка отправляется в приспособленный для мусора ярко-оранжевый подарочный пакет.

– Пять.

Барабанит по столешнице, и в сбивчивом рваном ритме я узнаю одну из новых песен. Что-что, а талант не пропьёшь, чего уж там.

Как-то вяло, сонно ещё… Откупориваю свою бутылку и делаю большой глоток.

Тут же получаю увесистый удар между лопаток и, подавившись, начинаю кашлять. Вот же блядь!

– Не заебало ещё?!

Разворачиваюсь, уже сжав в кулак правую руку, чтобы хорошенько ответить на выпад, как мне на спину, обхватив за шею, резво запрыгивает охренительно тяжёлое нечто.

Кое-как дотянувшись до стола, ставлю бутылку и уже двумя руками, вцепившись, разжимаю замок, херово выходит с перепоя.

Ржёт как конь мне прямо в ухо, и притихшая головная боль возвращается новой волной. Злюсь и, съездив локтем по чужим рёбрам, с силой прикладываюсь спиной о стену. Благо, не своей спиной.

Лошадиный ржач переходит в куда более хриплый мат, но хватка едва ли слабеет.

Перехватываю давящее на гортань запястье и, немного оттянув его, снова прикладываюсь о стену. На этот раз удачнее. Скидываю с себя и, прежде чем развернуться, не глядя, отвешиваю пинок. Жалею, что кеды лёгкие, стоило бы уже таскать на репы тяжёлые гады.

За спиной хрипло, то и дело сбиваясь на кашель, довольно хмыкают:

– Ты превзошёл своего учителя, мой юный падаван.

– На хуй иди, сенсей.

– Подходящего нет, мой юный падаван. Хочешь, попробуем твой?

Фыркаю.

– Иди ты в жопу, идиот.

– И на хуй, и в жопу, да ты универсал, Рэндал? – вставляет свои пять копеек вовремя подошедший с непочатой бутылкой пива Сайрус.

Оборачиваюсь только теперь, ибо и так прекрасно знаю, кто там валяется на полу и, протянув Джеку руку, тут же валюсь рядом от коварного удара по лодыжке.

– Да тебе всё мало, еблан!

Кое-как привстав и деланно замахнувшись, жду, пока он перехватит мой кулак. Чтобы, извернувшись, впечатать колено ему в живот. Кашляет, но всё никак не может перестать лыбиться, даже сложившись пополам от боли и хватаясь за живот.

Вот уж кого пора лечить от бешенства.

Рывком поднимаюсь на ноги и предусмотрительно отступаю назад, к столу, чтобы длинноногий засранец не достал своей культяпкой. Сайрус же наоборот плюхается прямо на него, и они мирно потягивают пиво из одной бутылки.

Тянусь за своей и, обхватив губами горлышко, как ни в чём не бывало, делаю ему ручкой в знак приветствия. Отвечает тем же жестом.

– Сколько ещё будешь меня пиздить?

– Сколько ещё будешь на меня прыгать?

– О, я ещё не прыгал… Даёшь всем, кроме меня, разве справедливо?

– Расслабься, эта шлюха и меня своим царским вниманием обошла.

– Что, правда? – вскидывает брови в притворном удивлении патлатый барабанщик, выкрашенный, как и, собственно, все в группе, в чёрный, – А я думал, что он шлюшится со всеми, кроме меня. Эй, Раш, нет у меня трипака, расслабься!

Закатываю глаза и снова прикладываюсь к бутылке:

– А сифилис?

Хмурится и прикусывает губу. Чуваку двадцать восемь, а всё никак не оставит подростковые замашки. Впрочем, кто бы говорил.

– Ну, с конца не капает, только чернеет, и язвы то и дело лезут. Посмотришь? – с готовностью сдвигает Сая ниже, ближе к выпирающим коленкам, и принимается расстёгивать ремень.

– Не трудись, чумной. Когда отвалится, принесёшь и покажешь. Решим на общем совете.

– Как лечить? – вмешивается Сайрус.

– Сжечь или закопать, – мрачно уточняю я и думаю, что это неплохая идея, подпалить патлатого. Дались ему эти длинные завивающиеся лохмы. Тоже мне, престарелая готическая принцесса.

– А ещё сучки будут? Или только Рэндал?

Пожимаю плечами, давно перестав реагировать на подобные выпады:

– Сомневаюсь. Придётся тебе дрочить только на мою задницу.

– Ещё есть Сай, – салютуя бутылкой, напоминает Джеки-Джек.

А у меня так и чешется язык ляпнуть в ответ:

– Он стрёмный дрищ, у тебя не встанет.

Сай широко улыбается и показывает мне фак.

– Ну, так что, ждём ещё девочек или начнём втроём?

Прикусываю губу и явственно вспоминаю, что на барной стойке вчера скакал не один, а в компании Эрика, который был ничуть не трезвее меня. Лапал его ещё, кажется. Впрочем, не уверен. Ну, с этим всё понятно, наверняка он до сих пор обнимает толчок и клятвенно обещает себе больше не пить на пару с Джеки. Или вообще не пить, чёрт его знает. Этот субъект, самый мелкий из нас всех, уже пару лет лупит по струнам на пару с Саем, но так и не научился пить и воскресать на следующий день без бригады скорой помощи.

А что до Рупса, то, наверняка, всё ещё развлекается в одном из клубов. Поистине бездонная бочка, столько вливать и почти не косеть. Иногда мне кажется, что он продал за это умение душу. Ну, или как минимум жену на органы.

– Раш?

Последний глоток, и опустевшая бутыль отправляется в мусорку.

– Пошли. Разомнёмся.

***

– Почему мне каждый раз кажется, что ты точно так же дрочишь, а?

Вопросительно оборачиваюсь к Джеки и убираю назад налипшие на лоб короткие прядки. Даже на майке выступило мокрое пятно и поползло по горловине вниз, к спине липнет тоже.

Всегда так. Становится невыносимо жарко, даже в ноябре, даже если все окна распахнуты, и дыхание осени надувает жалюзи.

Кивает на стойку с микрофоном, и я, хмыкнув, веду пальцами по металлическому основанию и большим легонько нажимаю на динамик. Облизываю губы, прикрываю глаза, наклоняюсь, действительно представив, что под пальцами не разогретый моими ладонями металл, а живая упругая плоть, и…

– Да иди ты, потаскушка.

Показываю ему язык и, набрав в грудь побольше воздуха, уже не обращаю внимания на ляпы за спиной.

Ощущаю, как вибрируют разогретые связки. Охренительное, сродни возбуждению, чувство. Чувство, которое едва ли можно описать. Чувство, когда всё твоё тело становится единым слаженным механизмом. Октавой выше, давление больше… Скрим.

Только мой голос и музыка.

***

Прогон пары песен, после ещё по пиву, и ещё по пиву, и ещё… Пока не начнёт казаться, что помещение невообразимо маленькое, музыка тихая и до неприличия малолюдно.

Ещё по пиву, и совершенно незаметно для себя, так и не натянув толстовку, я оказываюсь в центре танцпола в чёрт знает каком заведении.

Огни лазеров, едва ли тянущая на приличный дабстеп бодрая попса и весь такой дрыгающийся в толпе я.

Всё началось как обычно и закончилось как всегда.

Тело почти не слушается. Ему хорошо, этому бренному телу, а я вдруг понимаю, что ещё слишком трезв. Прямо скажем, всё ещё соображаю.

Оглядевшись и заприметив в паре метров от себя чёрную макушку, продираюсь к ней, но толпе-то срать, что я куда-то там двигаюсь. Потоком относит к бару, а значит сам бог, – или кто там вместо него в приёмной? – велел надраться.

Виски с колой, потом виски без колы и даже без стакана – прямо с горла. Пара глотков, и вот оно – то самое. Словно словил хороший апперкот в челюсть. Поехало!

Назад в толпу, невесть как наткнуться на Сая и догнаться вещью куда мощнее выпивки. Пара таблеток под язык.

Ещё круче, ярче, громче, отчётливее.

Кажется, слышу, как кровь бежит по моим собственным венам, как разливается по сосудам, как даёт в башню и давит на глаза. Пульсом, целых восемь на четыре доли такта, барабанными палочками…

Едва ли понимаю, как оказываюсь в углу, где пара мягких пуфиков и не одна лобызающаяся в полутьме парочка.

Становится жарко, узко в штанах.

Оглядываюсь и кое-как фокусируюсь взглядом на фигуристой брюнетке неподалёку. Шатаюсь в её сторону, по-хозяйски цепляю за талию, притягиваю к себе.

Возмущается было, хватает за руки, якобы в попытке помешать, выбиться. Но взгляд густо накрашенных глаз касается моего лица, и силиконовая красотка решает сменить гнев на милость. Узнала.

Улыбается, жмётся ко мне, втискивая бедро между моих ног, цепляет лямки некогда белой майки, царапает наращенными ноготками, и я даже в угаре понимаю, что леди пришла сюда именно в поисках спонсора. Слишком короткое платье, слишком высокие каблуки, декольте, в которое хочется залезть по локоть.

Что-то шепчет мне на ухо горячими алкогольными губами, но из-за музыки не разбираю ни слова. Да и зачем, если чувствую, как проворные пальчики спешно расстёгивают ремень на моих джинсах?

Я не запомню твоего имени, даже лица не запомню.

Хватаю её за подбородок, рассматриваю и сейчас действительно не могу найти ни единого изъяна. Идеальная барби. Темноволосая, большеглазая, с пухлыми губками и туго перетянутой поясом-корсетом талией.

Прижимаю к себе, носом утыкаясь в тщательно уложенные, может быть и искусственные, локоны и вдыхаю смесь запаха лака для волос и духов.

Ещё больше даёт в голову, налипает на ноздри, окутывает.

Разворачиваюсь, чтобы вжать её в стену, чтобы удобнее было, но меня останавливают, схватив за плечо. Ещё ладонь на её талии.

Оборачивается, я тоже вскидываюсь.

Дядя Джек.

Хмыкаю.

Давай, да, одну на двоих, я не против. Да и дама, кажется, тоже.

Мои ладони на его бёдрах, он, прижавшись грудью к узкой девичьей спине, стягивает её платье ниже, обнажая грудь. Точно силиконовая, с маленькими затвердевшими сосочками, словно сама выпрыгивает из глубокого выреза и идеально ложится под его пальцы. Сминает её, почти царапает накрашенными ногтями, и я никак не могу разлипнуть и перестать пялиться на его кисти.

Задираю её платье, тяну наверх, почти до талии, обнажая загорелые бёдра и маленькие чёрные трусики. Оглаживаю её ягодицы, мну их, раздвигаю, цепляя тонкую полоску между, отвожу её в сторону. Джек тянет их вниз с другой стороны, спускает почти по колено. Красотка только часто дышит, покорно прижимается ко мне, ладошками уцепившись за шею, и тянется повыше, чтобы поцеловать меня.

Ненастоящая.

Она словно пластиковая кукла из сексшопа. Ненастоящая. Дорогая, идеально выполненная, но пропитанная фальшью, так же как образцы в музее естественных наук формалином. Тухлятиной отдаёт.

Понимаю – не хочу её. Даже не так – не её хочу.

Театральный взмах наклеенных ресниц, томно прикрывает глаза, её губы у моих, липкое прикосновение, привкус блеска или помады, и…

Отступаю назад, скинув с себя её цепкие лапки. И Джеки странно смотрит, должно быть, не понимает. Ну и хрен с вами.

– Развлекайтесь, – бросаю, не глядя, и снова ныряю в беснующуюся толпу.

Чувствую, как подхватывает меня, чувствую прикосновения сотен рук. Кто-то гладит меня, без стеснения цепляясь за шлёвки и задние карманы джинс, кого-то лапаю я, задирая тонкую ткань короткого платья или же наталкиваясь пальцами на грубую ткань брюк.

Плевать.

Снова к бару. Чтобы ещё больше, ещё ярче…

***

Проснувшись вчера, я думал, что мне херово.

Так вот – нет. Нереально херово мне сейчас, а то, что было до этого, и вовсе можно отнести к разряду лёгкого недомогания.

Лучше бы я пропил свою дурную башку вчера в баре, и сейчас это было бы не моей заботой, что и как в ней раскалывается. Дрых бы себе без черепушки.

Пытаюсь пошевелиться, но острая обжигающая боль, источник которой никак не выходит вычленить, вынуждает меня передумать.

Затекли.

Это я понимаю ещё спустя пару минут.

Доходит медленно, как до жирафа.

Ещё одна попытка пошевелиться – снова боль.

Сжимаю пальцы и, дёрнув, ощущаю ещё и холодную сталь на запястьях.

Опаньки… Это уже интереснее.

Ларри решил перейти к более радикальным мерам, или это кто-то из ребят? Что-то мне подсказывает, что очень и очень вряд ли.