Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Криво хмыкаю. Ага, как же.

– Да ни хуя там уже нету. Мелкий пиздюк сломал мне голову. Залез в череп и!.. – Развожу ладони в стороны и имитирую хлопок. Настоящего мой мозг явно не переживёт.

– И?

– И? Да ни хуя. Погоди, пропьюсь и вышвырну его к собачьим хуям.

– Не слишком много хуёв для одного предложения?

– Отъебись, Джек, иначе я вспомню, как страстно ты вылизывал гланды Сая в прошлом месяце. И в позапрошлом, и…

– Да понял я. Заткнись. Сосредоточься на Кайлере.

А что Кайлере? Что, блять, с этим Кайлером? В тайне я даже надеюсь, что вернусь домой, а его нет. Никогда не было. И всё это только наваждение, временное помешательство, вызванное чрезмерным содержанием алкогольных паров в организме.

Одна большая галлюцинация.

Нет его. В городе. В моей жизни. В херовой вселенной.

Только вот подсознанию не прикажешь, и я снова вспоминаю.

Изодранные руки. Круги под глазами. «Не помню».

Затылок начинает противно ломить, словно прессом давит. Пока ненавязчиво так, словно примериваясь, постепенно увеличивая давление.

Ладонь Джека проходится по моим плечам и замирает, легонько сжав сзади за шею. Прикрываю глаза. Приятно.

– Это запрещённый приём, ублюдок.

Не ведётся на подначку и продолжает гнуть своё:

– Ты его и пальцем не тронул.

Так и стоит перед глазами.

Кого там было бить? Как ещё пощёчиной не зашиб.

– Ещё как тронул.

– Не еби мозги, Рен, ты прекрасно знаешь, что он этого не хотел. Бесишься, потому что ни хера не можешь сделать. Даже уебать ему не можешь.

Что? Я начал глохнуть на фоне буйствующего алкоголизма?

Выжидающе на него пялюсь и, как мне кажется, саркастично поднимаю бровь, но и то, что мою рожу просто косит, исключать не приходится.

– Поясни-ка.

– Не включай дурочку. Ты поэтому ничего и не рассказал, да? Мальчишка не шизик, он просто воображает себя кем-то другим время от времени. И этот кто-то…

Морщусь, скорее, от собственной тупости даже. Морщусь, вспоминая, каким занятным это казалось, когда он использовал меня вместо дилдо. МЕНЯ, а не первые не отказавшиеся повеселиться яйца.

– Решает проблемы, прыгнув на ближайший член задницей. Я в курсе.

А кто-то хорошенько покопался в гугле, да? Должно быть, я что-то всё же ляпнул в несознанке.

– И тебя не напрягло?

Разумеется, меня не напрягло! Я едва ли вообще увидел какую-то проблему. Думал, что…

А кого сейчас ебёт, что я думал? Кайлера? Джеки?

– Мне было похуй.

– Он даже не помнит. Защитный механизм, знаешь? Когда я нашёл его, он едва ли соображал, что происходит.

– Тогда я тоже его не помню. Защитный механизм, знаешь? И что-то он не выглядел потерянным, когда прыгал сверху.

– Это было не настолько кошмарно, чтобы отгораживаться?

– Да иди ты со своими было, не было…

– Ты реально не догоняешь, что происходит? Очнись, Рэндал! Ты бухаешь третьи сутки, потому что кто-то другой попользовал мальчишку, которого ты держишь рядом только ради траха. Платишь за учёбу и поехавшую мамашу. Одеваешь и кормишь. Таскаешь с собой на репетиции. Да ты…

Неловко замахиваюсь, едва не заваливаюсь на бок, теряя равновесие, но всё-таки попадаю в цель. Кулак проходится по его носу, но вовсе не так сильно, как мне бы хотелось.

– Захлопнись!

Усмехается, потирая переносицу, и ухмыляется, гад. Ухмыляется так, словно только что трахнул загадочную Мону Лизу.

– Ты влюбился.

Бутылка находится тут же, но запустить не успеваю, слишком херово работают рефлексы.

Перехватывает за горлышко и отнимает.

– Меня тащит с его рожи, ясно тебе?

Натурально паникую, ощущая, как накрывает подкравшийся сушняк, и мыши, опять эти конченые мыши копошатся у меня в черепе. Перебирают лапками суетливо мелькающие мыслишки, хватают их, структурируют, укладывая в рядок, и меня прошибает холодный пот. Прошибает оттого, что картинка складывается.

– Хуёво пиздишь, когда синий.

Сглатываю слюну, явственно отдающую привкусом желчи.

Шарю вокруг себя, пытаясь раздобыть пачку и поскорее затянуться.

Тщетно. Пустая.

– И давно ты пришёл к этому заключению?

Поднимается на ноги и осматривается; должно быть, тоже считает получить дозу никотина острой необходимостью. Находит на длинной полке под здоровенной, но уже пылью покрывшейся плазмой. Того и гляди паутиной зарастёт. Прикуривает, демонстративно затягивает и, нагнувшись, помахивает белой дымящей палочкой у меня перед лицом.

– Трезвеешь? Это всё упоминание его имени?

– Иди-ка ты на хуй! И дай сюда!

Не сопротивляется, легко отдаёт мне сигарету, и первая затяжка просто божественна. После второй начинает противно скрести в пересохшем горле. Третья – и хочется сожрать эту дрянь вместе с фильтром.

Виски ломит, да так, что, кажется, слышу треск.

Ненавижу его сейчас. Ненавижу всей душой этого долговязого патлатого придурка, вздумавшего поиграть в психоаналитика, со свойственной ему деликатностью разворотившему мне половину грудной клетки. Залез внутрь вместе с башкой же, растравил свежий шов, который я тщательно заливал алкашкой все эти дни.

Ненавижу Кайлера. Настолько, что дотянуться только бы – и тонкие стенки пропитались бы хрустом его костей. Сейчас хочется. Хочется, словно снова только что всё это пережил, словно отмотали назад, и я имею полное право сделать всё по-другому. Имею право размазать его лицо по тёмному паркету, а после, утащив в ванную, утопить, затолкав душевую лейку в воспалённый рот.

Себя ненавижу тоже… Ненавижу за то, что Джеки кажется…

Не позволяю себе додумать даже. Отсекаю.

– Блядь!

Подскакиваю на ноги, с трудом удерживая равновесие. Тут же мутит, башка кружится, комната и вовсе перед глазами набекрень, но вроде бы успокаивается всё.

Ты, блять, влюбился, блять, Рэндал.

Ага.

Да.

Точно.

– Дай мобильник.

– Зачем? У меня нет номера твоей детки.

– Мой сдох. Дай сюда.

Давай, убедишься, что несёшь полную хуйню. Бредятину, лишённую всякого смысла.

Мне похуй, Джек. Абсолютно похуй. На него. Его проблемы. Его мамашу. Его блядский диссоциатив, или как оно там?

Мне похуй! Настолько, что, залезая в телефонную книгу друга, я ищу порядком подзабытый контакт, которым частенько пользовался раньше.

Подходит со спины и заглядывает через плечо.

– Ты серьёзно?

Игнорирую, притворяясь глухим.

Хмыкает и отодвигается, пожимая плечами. Жму на кнопку вызова.

– Тебя не отпустит, Рен.

– Отъебись.

***

Горстями набираю холодную воду и пытаюсь смыть липкий жар, словно ладонями обхвативший моё лицо.

Не спасает.

Не спасает от приступа панического страха, накрывшего меня, как незадачливого серфингиста коварным валом.

Кран слишком низко над раковиной, чтобы, изогнувшись, засунуть под него башку. Ледяную струю бы на затылок. До ломоты и сведённых челюстей. До продирающего озноба. До…

Судорожно сглатываю и, прислушавшись, улавливаю отголосок, обрывок низкого грудного стона.

Тут же спазмом скручивает, и я в очередной раз склоняюсь над унитазом, цепляясь подрагивающими пальцами за раковину, в которую продолжает бежать вода, и меня выворачивает. Снова. Кажется, что буквально наизнанку, что вот-вот выблюю желудок и пару метров кишок до кучи.

Опускаюсь на колени, и даже когда вроде бы отпускает, не могу подняться на ноги.

Кое-как разворачиваюсь и, испытывая мерзкую, едва ли с чем-то сравнимую слабость, отползаю к стене, чтобы прижаться к ней. Повернуться в сторону двери, ощутить, как холодит висок и…

Наизнанку. Снова.

Передышка, пару глотков воды из-под крана, и по новой. Следующий круг.

Разобраться бы ещё, в чём дело. В том, что я всё-таки перепил и траванулся, или в том, что приехавшая девка вызвала у меня рвотный спазм.

Не смог.

Не смог повторить привычный, выверенный сценарий.

Не смог взять тёлку и молча упереть её на гостевой диван Джека, забив болт и на хозяина квартиры, и его комментарии.

Она красивая, с упругой грудью и выдающейся задницей.

Но я не хочу.

Не хочу разбить ей губы и сломать пару рёбер, не хочу крушить всё вокруг, а после доставать из ладоней занозы и зеркальное крошево, не хочу завернуть её в одеяло и, сотрясаясь от отвращения, от того, как на его место приходит больная, ненормальная нежность, укачивать её на коленях.

Не хочу целовать в макушку.

Не хочу обещать всё исправить.

Не хочу касаться, прислушиваясь, объебётся что-нибудь внутри или нет.

Не хочу даже думать о том, что натурально проблевался от ужаса, когда картинка всё-таки сложилась. Когда понял, едва ли не разбив лицо о фаянсовый ободок, так стремительно рухнув на колени, что попал. Теперь да.

Теперь точно.

Теперь не съебёшься назад. Теперь придётся хавать, расчищать завал погнутой ложкой, давиться всем этим. Давиться, осознавая, что не свернуть. Не сдать заднюю.

Снова спазм выкручивает, и рёбра отдают тупой ноющей болью, стягивающей грудную клетку, за которой истерично бьётся опьяневшее от выброса кортиколиберина.

Трезвею окончательно и, убедившись в том, что блевать больше попросту нечем, тянусь, чтобы перекрыть воду. Встать пока явно не в моих силах.

И в установившийся тишине явственно слышу, как Джек натягивает эту девицу.

Снова мутит.

Блять, ну за что? За что со мной так?

Наверное, проклят. Проклят мальчишкой, который сейчас заперт в моей квартире.

Проклят за всё то дерьмо, которое успел натворить за свои двадцать с переросшим пятёрку хвостом.

Проклят за мать, группу, суку Джейн и даже за Ларри. За каждую брошенную тёлку и пьяный, невнятный перепих. За каждый лишний вздох и разбитую тарелку.

Всё припомнили.

Скрипы кровати отчётливее. По нервам мне деревянными ножками елозит.

Закрываю глаза и, наверное, в сто двадцатый раз представляю, как Кай елозил содранными коленками по шершавому деревянному полу. Как кончал в подставленную ладонь и усердно работал опухшими губами. Как…

Со стоном нагибаюсь над унитазом и, кажется, в этот раз имею все шансы не пережить очередной приступ. Спазм перекрывает глотку, стискивает её и не даёт выдохнуть. Лёгкие сжимаются, а на глазах наворачиваются слёзы.

Адские секунды длится. С трудом отпускает.

Моё проклятие. Как теперь дальше?

Тишину нарушает только приглушённый хлопок входной двери.

Джеки не спешит вламываться со своим «Я же говорил», и я очень благодарен за это.

Собраться в кучу и вернуться к себе. Должен увидеть его, чтобы решить, что дальше. Решить, смогу ли.

Смогу забить болт или смогу вышвырнуть. Смогу ли…

Скручивает по новой, но в этот раз в голове почему-то крутится насмешливое «влюбился».

Жаль, не выблевать.

Глава 18

Это становится уже чем-то сродни ритуалу. Останавливаться перед входной дверью и подолгу нарочно или не очень выискивать ключи, систематически проверяя карман за карманом.

На секунду даже решаю, что проебал связку, но тут же находятся, буквально сами выпрыгивают из-за севшего мобильника и холодными полосками металла ложатся в ладонь.

Это знак, да?

Хотелось бы мне поинтересоваться у дверей лифта, или у дамочки с зализанным пучком на ресепшене, или хотя бы у номерного знака. Хотелось бы развернуться на все сто восемьдесят, если по честноку, но тогда этот ебучий ад продлится ещё дольше, и в итоге я либо сопьюсь, либо сяду за непреднамеренное.

Мутит, слабость неторопливо циркулирует от кончиков ногтей до макушки, то и дело перед глазами всё мутнеет и заваливается вправо.

Всё на самотёк пустить. Зайти только, перенести ногу через порог и посмотреть на него. Посмотреть и тут же определиться. Что дальше.

Что почувствую.

Отвращение?

Жалость?

Злость?

А если ничего из вышеперечисленного, тогда что?

Что тогда, а?

Что тогда…

Фух. Выдыхаю слишком резко, опять всё куда-то кружится. Жмурюсь. Кажется, шатает, не особо уверен, да я вообще сейчас ни в чём не уверен.

Отперев, захожу в прихожую и нарочно хлопаю дверью, так чтобы даже в ванной было слышно.

А если спит? Повезло мне или… Не спит. Прохожу вперёд, упираюсь взглядом в диван и, повернув голову влево, в сторону спальни, вижу его, замершего посреди комнаты, как был, разве что не с занесённой для шага ногой.

Босой. В свободных шортах и не по размеру большой футболке.

Пересыхает во рту, язык словно по наждаку, а не гладкому нёбу проходится. Сглотнуть хочется, а нечем.

Хочется…

Не знаю чего.

Дотронуться?

Осторожно подхожу ближе, старательно копаюсь внутри себя, силясь разобраться в ощущениях, и он так и не двигается. Кажется, даже дыхание задерживает. Задерживает до тех пор, пока не останавливаюсь совсем близко, в полутора метрах, может.

– Привет.

Выходит стрёмно, но зато он отмирает и, дёрнувшись, пытается по-детски сбежать от меня и, должно быть, закрыться в ванной.

Перехватываю у самой двери, цепляю за ткань футболки и, вложив все оставшиеся силы в рывок, дёргаю на себя, чтобы сдавить поперёк туловища и, прижав, переплести пальцы на манер замка.

И не стрёмно. Внутри на удивление спокойно, ничего не требует отпихнуть его и демонстративно отереть руки.

Ничего нет.

Нагибаюсь, носом касаясь его взъерошенных волос, а после, сгорбившись, ворота футболки.

Пахнет стиральным порошком и гелем для душа.

Вдыхаю полной грудью, и так ебано тоскливо становится от того, что понимаю: не могу надышаться. Много приятнее никотинового дыма.

И это слишком пугающе.

– Пусти.

Тоже охрипший. Возможно оттого, что ещё сонный, возможно потому, что ни с кем не разговаривал все эти дни.

Отрицательно мотаю головой и пытаюсь устроить щёку на его лопатке, всё бы ничего, только разница в росте мешает.

Но легче. Несравнимо легче становится. Легче, чем в обнимку с бутылкой у Джеки. Легче хотя бы потому, что меня отпустило. Потому что больше не чувствую всего этого дерьма, потому что смогу заставить себя поверить.

Ничего не значило, ничего не было.

Он не хотел.

Не помнит, и я бы тоже хотел.

– Поговори со мной, – прошу как можно мягче, глуховато из-за того, что под губами мягкая ткань, а дыхание, должно быть, влажным конденсатом ложится на спину.

Касается рукавов куртки, не решается перехватить за запястья, прикоснуться кожей к коже. Да и трясёт его, словно даже ощущать меня рядом – уже слишком.

– От тебя воняет, – давит из себя и будто прорезает натянувшуюся плёнку; с задушенным истеричным смешком выдыхаю и неожиданно для себя даже ощущаю, как колени подламываются, и чёртова слабость делает своё дело.

Утаскиваю его с собой, опираюсь всем весом, тяну вниз и, так и не отлепившись, толкаю вперёд, чтобы, почти полностью накрыв собой, устроить щёку между острых лопаток.

Слышу, как сердце бьётся.

– А ещё ты тяжелый, как… – запинается и рывком выпрямляет подогнувшиеся руки.

Ничего, потерпи.

– Как что?

Тут же сдаётся, выдаёт одно из своих предположений, и меня даже удивляет то, почему он выбрал одно из самых безобидных. Почему не грубит?

– Я не знаю, как шестьдесят коробок с пиццей?

– Может, как шестьдесят коробок с дерьмом? – подсказываю и меньше всего сейчас хочу менять положение тела. Запах обыкновенного стирального порошка кажется безумно приятным. Лучшим.

Снова молчит. Выжидает.

Выдохнуть и сглотнуть подкатившую к горлу тошноту, запихать обратно в желудок.

– Какого ху… – Крупно вздрагивает подо мной, и я тут же поправляюсь, переходя на более мягкие формулировки. Как с пугливым псом, ей богу. – Почему ты не сказал? Не сказал про таблетки, не сказал, что поедешь к матери. Почему, Кай?

– А тебе это интересно? И давно?

Снова комок под кадыком. Проглотить. Упрямо загнать назад. Крепче стиснуть пальцы в замок у него под грудью.

Провожу носом по выпирающему позвонку над кромкой ворота футболки. Почему ты всегда холодный?

– Не то чтобы очень. Но да, интересно.

– С чего бы вдруг?

– Может, ты перестанешь задавать вопросы и ответишь на мои? Так что с колёсами, Кайлер?

Передёргивает плечами – ну, пытается это сделать, учитывая ещё и мой вес.

– Я не знаю, понятно? Просто решил делать, как ты, и забил хуй, мол само рассосётся.

– Умница. А настоящая причина?

– Всё как есть, Рен.

– Вот так просто? Ты знал, что может коротнуть, и забил хуй? Решил, что вялотекущая шиза с замашками на нимфоманию рассосётся?! Ты, блять, серьёзно сейчас?

Натурально пытается выдраться из-под меня, расцепить импровизированный замок из пальцев, но то ли хреново пытается, то ли ему адски неудобно делать это одной рукой, удерживая весь вес на дрожащей левой.

– Пусти, свиняра! Отцепись, говорю!

– Даже не рассчитывай. Выкладывай, Кай.

– Что выкладывать? Что я охуенно обосрался? Что не думал, что может ёбнуть ТАК?! Знаешь, что последнее я помню? Двери лифта в клинике, а после сразу ёбаный пол какого-то притона. Всё тело ломит, а меня за плечо трясёт патлатый чувак. Всё что между – чёрная дыра. Как думаешь, мне понравилось? Ощущать себя в дерьме чуть больше, чем по уши, смутно догадываться, что задница болит не от случайного падения с лестницы! А во…

Зажимаю его рот ладонью, скорее даже хватаю за лицо и, не рассчитав, с силой стискиваю так, что явственно ощущаю твёрдые скулы под пальцами.

– Всё, хватит! Таких откровений с меня хватит. Не могу.

Успокаиваюсь немного, дышу тем самым волшебным запахом, буквально носом утыкаюсь в ткань и только потом разжимаю пальцы, опираюсь ладонью о пол тоже, перенося на неё часть своего веса.

Облегчённо выдыхает и решает продолжить. Задать вопрос, который я вообще не ожидал услышать.

– Тебе не похуй ли? Или больно?

Больно? А больно ли?

Этим словом можно описать всё то, что творилось у меня внутри все эти кошмарные сутки? Без преувеличения кошмарные. Самые хуёвые за последний год точно.

– Больно от того, что мне нереально хочется разбить твою тупую башку? Тогда да, больно. Ахуенно больно, идиотина!

– Так разбей? – предлагает почти пофигистически, разве что плечами передёрнув для вида.

Ответить неожиданно сложно, каждый слог приходится выжимать, выдавливать, чтобы просочились сквозь стиснутые зубы:

– Не могу.

– Почему? Раньше ты не особо-то деликатничал.

Раньше ты не смотрел на меня ТАК, придурок! И сдохнуть тоже мне особо-то не хотелось. Надавать пощёчин, носом натыкать, как кота, в придурошные выходки, запереть в квартире, взяться за ремень, даже отхуярить за ту ни фига не маленькую месть с фотками, но никогда мне не хотелось самовыпилиться самому. Не чувствовал за собой вины или ещё чего там должен был.

Не так.

Не такой.

Сглатываю. Ловлю себя на мысли, что просто мечтаю о глотке той самой сублимированной дешёвой гадости из супермаркета. Действительно, на хуй кофеварку.

Всё на хуй.

– Ты хочешь уйти?

Волной. Выгибается и втягивает шею в плечи, словно защищая уязвимое место. Словно не был готов к такому вопросу. Словно…

Я и не знаю, что ещё? Что? Слишком заебался, чтобы ещё какие-то причины выдумывать или тщательно прислушиваться к своим ощущениям, пытаясь угадать, в чём именно подтекст.

– Это типа «Выметайся, детка»?

Отрицательно мотаю головой, потираясь щекой о его спину.

Господи, да выключите вы уже этот блядский запах. Он меня зомбирует, как кота, обдолбавшегося на клумбе с валерьянкой.

– Это типа «Не держу тебя за жопу». Хочешь уйти, я сниму тебе квартиру и открою счёт. Так хочешь? Эй, ты там дышишь?

Тщательно взвешивая, ещё более тщательно проговаривая, натужено давит из себя и дышит слишком уж ровно для чувака, на спине которого развалился почти боров. Но сердце – его маленькое честное сердечко, – с потрохами выдаёт. Каждым заполошным ударом отбивает едва ли не панику.

– А ты? Ты, выходит, хочешь?

Приподнимаюсь, тянусь повыше, так чтобы щекой коснуться его скулы и, зависнув над ухом, начать говорить. Негромко, возможно, смазано немного:

– Я хочу знать, где и с кем ты шаришься. Хочу знать, что за дерьмо ты жрал в своём универе и какой козёл препод по вышмату. Я хочу НОРМАЛЬНО, Кайлер. Хочу целовать тебя. Понимаешь?

Тук, заминка и тут же бешеная барабанная дробь, от которой сошёл бы с ума любой кардиограф.

И меня мутит, нереально мутит от этого ритма, херово становится, словно он, просачиваясь в моё тело через барабанные перепонки, всё взбалтывает внутри.

Терплю.

Жду. Ответа.

Когда отпустит или когда всё-таки не выдержу и завалюсь на него сверху, распластав по полу.

– Я… Вообще… Я, да. Хочу, тут с тобой, но…

– Но?

– Нотыпоспишьпоканадиванепожалуйста?

Проморгавшись, кое-как перевариваю эту скороговорку и думаю о том, что какого это хуя я должен уступать свою кровать. Собираюсь уже озвучить это, как…

– Хочешь, сделаю тебе кофе?

О-кей. Диван так диван. Ладно. Это не слишком большая жертва.

– И раз уж всё так замечательно, может, скажешь, что дёрнуло тебя за конец навестить мать?

– Это хуёвая тема для «замечательно».

– Хочешь обсуждать это с психиатром? Не вопрос, Кай.

– Эй! Я же не конченый… – Наваливаюсь сильнее, и он затыкается.

Ещё укусить хочется, но слишком уж по-звериному выходит.

– Ещё раз: это не вопрос. Мы друг друга поняли?

Заторможено кивает.

– А теперь, пожалуйста, слезь с меня и помойся уже. Иди давай, задница!

– А кофе?

Спешно кивает, как собачка с башкой-маятником, и пытается выползти из-под меня.

Отталкиваюсь и сажусь назад, ладонью опираясь о пол позади себя. Поднимается и, помедлив, разворачивается. Продолжает избегать прямого взгляда, но и не торопится ретироваться.

Уже, наверное, хорошо, да?

Только почему-то внутри дерьмо так и плавится. Медленно обтекает по стенкам желудка и липнет ко мне, не позволяя вырвать всё это и забросить куда подальше.

Всё одно паршиво.

Он ничего не помнит.

Я бы обменял почку на амнезию.

***

Я стараюсь быть хорошим.

Стараюсь так сильно, что самому иногда страшно.

Стараюсь так, что, кажется, вот-вот шкура треснет и гаденькое, обтекающее бурым дерьмом нутро выпадет. Истинная сущность прогрызёт себе путь наружу и обоссыт все мои песочные замки.

Я сплю на диване, и пусть у меня хер отвалится, если я хотя бы одну ёбаную ночь не думал о том, что да не пошло бы оно лесом всё? Что вот он – дрыхнет в каких-то паре метров от меня. Тёплый, только после душа, запутавшийся в одеяле, по самые уши укутавшийся и явно ждущий.

Но блядский трабл в том, что я тоже жду. Жду, когда эта упрямая маленькая сволочь позовёт меня назад. Скажет, потупив глазки в пол, что, мол, уже можно, иди ко мне, Раш, иди и натяни меня как следует, сделай это, и забудем уже, но… Привет, оказавшийся неожиданно жёстким подлокотник и издевательски узкая после привычного траходрома спальная поверхность.

И так третью неделю. Ёбаные двадцать дней, за которые я успел превратиться в конченого параноика.

Я пасу его с самого утра и успокаиваюсь, только когда слышу, как сопит, пуская слюни. И то частенько подрываюсь от разного рода недокошмаров, в которых моё подсознание услужливо дорисовывает где, как, с кем он успел бы в перерывах между парами или пока я торчу в студии.

Это становится проблемой, после того как я, очнувшись, догоняю, что уже минут десять насилую Гугл запросами один хлеще другого, становлюсь экспертом в области устройств слежения и прочего дерьма.

И если бы не его бесячее упрямство и нежелание расставаться со своей древней дровиной, которая всё ещё звонит по какому-то недоразумению, я бы не постремался отслеживать его по GPS.

После долгих воплей и вполне себе реальных угроз нанять личного водителя он соглашается ездить на учёбу со своим дружком и его рыжей пассией. Соглашается с большой натяжкой, равно как и Юджин – делать приличный крюк, чтобы забрать вредного засранца, но сдаётся подозрительно быстро, после первого же издевательского предложения подкинуть на бензин. И постепенно моя квартира превращается в притон для вчерашних подростков, а в моих контактах появляется номер наследника папочкиных капиталов, а у него мой. Так, на всякий случай и для того, чтобы периодически, постёбывая, слать мне «тревожные» смс из серии «Хэй, Кайлер разговаривает с девчонкой с параллели, мне готовить багажник?» И бесит вроде, но с другой стороны я могу потягать железо или от души выораться в микрофон, зная, что он не один и никуда не денется в ближайшие пару часов.

Я держу своё слово и буквально насильно пихаю его к мозгоправу с такими рекомендациями, что Ларри клянётся лично сожрать их, если мальчишке не станет лучше. И теперь три раза в неделю на два часа Кайлер выпадает из моего поля зрения, чтобы пошептаться о чём-то с мадам представительного вида и строгим высоким пучком. Мадам, от взгляда которой меня бросает в дрожь и пропадает всякое желание таскаться в её логово вместе с Каем. Но неожиданно Джеки вызывается поработать заботливой нянькой и возит его на сеансы. Джеки или Сайрус.

И после того как уродская, перечеркнувшая весь рисунок на запястье рана затягивается, именно Джек берёт Кая под ручку и отводит к Керри. Снова. Только в этот раз моего мнения никто особо не спрашивает и даже требуют отъебаться и позволить мальчику решить самому на этот раз.

Ой, да пожалуйста, блять.

И тем больше моё удивление, когда Кай выбирает блэк. Чёрный. Плотный. Фактурный. Он медленно разрастается, обвиваясь вокруг запястья, доходит по самого локтя. Три сеанса уходит, и с каждым что-то словно меняется в нём самом. Прорастает.

На мою вскинутую бровь только кривовато ухмыляется и поправляет пищевую плёнку, которой прикрыта свежая рана. Пожимает плечами, мол, не знаю я, и, кивнув сам себе, уходит в спальню, в импровизированное гнездо, в котором он почитывает свои книжечки и что-то строчит, периодически отвлекаясь на мерцающий экран ноутбука.

Всё слишком пресно.

Ужасает в чём-то даже. Потому что каждый раз, когда устанавливалось какое-то подобие мира, обязательно случался какой-нибудь пиздец.

И в этот раз я тоже жду. Жду и с каждым днём всё больше напрягаюсь, когда, открыв глаза утром, обнаруживаю уже привычный завтрак на столе, какую-нибудь глупую записочку на холодильнике и ставший обязательным элементом интерьера, брошенный на краю стола бук.

И, кажется, вот оно, случается. Случается в виде звонка женщины, которая всё ещё продолжает мнить себя моей матерью, и я, увидев знакомые цифры на экране, отчасти успокаиваюсь даже, но нет. Ей почти ничего от меня не надо, и она твердит то же самое, что и последние пять лет: «Мы должны наверстать упущенные годы, дорогой. Разве тебе этого не хочется?» Ага, очень. Особенно те сказочные полгода, проведённые в приюте, перед самым совершеннолетием. Нахуй я был нужен тогда, верно? Обуза, требующая вложений. И, подумать только, какое совпадение, вспомнила про меня сразу же после выхода первого альбома. Чудо ёбаное, не иначе.

И после всего этого, после бесконечных тяжб и попыток отсудить у меня кусок пожирнее, после просто в культ возведённого чувства бесконечной ненависти к этой женщине, до скрипа зубов, до боли в грудной клетке хочется вытащить Кайлера тоже. Выдернуть из этого дерьма, а чёртову яму зацементировать, чтобы наверняка, даже если самому придётся браться за метафорическую лопату.

Вытащить, и вместе с тем, сбрасывая звонок на середине складной, тщательно продуманной речи, думаю о том, что её я бы бросил. Бросил гнить в хосписе и вряд ли бы разорился даже на апельсины. Хер бы, блять, а не клиника и стерильно равнодушный доктор Менгеле.

Стараюсь, хорошим, ага. Даже когда ладони судорогой сводит от желания ему ёбнуть. Не то плюху отвесить, не то по заднице настучать.

Потому что слишком покладистый, потому что тщательно держит себя в руках, а я не могу его спровоцировать. Не могу, потому что до усрачки боюсь, что сальная шуточка станет спусковым крючком – и приехали.

Жду, но ничего не происходит.

День, два, три…

Убеждаюсь, успокаиваюсь, и именно когда паника и навязчивое желание заказать ошейник с маячком отпускают, случается то, что случается.

Я только выхожу из душевой после тренировки и лениво промакиваю влажные волосы полотенцем.

Джек решил поностальгировать, и вместо силовой и кардио мы почти полтора часа скакали под баскетбольным кольцом. Сам он свинтил ещё час назад, буквально умчался с площадки, а я всё-таки дотащился до тренажёров.

Полотенце так и болтается на шее, когда, одеваясь, замечаю настойчиво мигающий светодиодом мобильник.

Входящее сообщение.

Пальцы оставляют пряжку на ремне и цепляют телефон.

И предчувствие откровенно стрёмное. Очень стрёмное.

Кайлер.

«Ты долго?»

Фух…

Выдыхаю. Послание совсем невинное, не предвещает никаких скрытых пиздецов, но всё-таки внутри неспокойно становится.

Быстро набираю короткое «Нет» и едва успеваю закончить с джинсами, когда прилетает следующая мессага. И за ней ещё одна. И ещё. И ещё…

«Давай быстрее».

«Я жду тебя».

«Жду, когда ты меня трахнешь».

«Языком».

«Пальцами».

«Быстрее! Ты нужен мне сейчас».

Начинает кондраёбить, ладони мокнут, а щекам жарко становится.

Одно в висках бьётся.

Убью, нафиг.

Только бы никуда не съебался, говнюк! Тогда точно убью.

Кое-как одеваюсь, в спешке натягиваю оставшиеся вещи, полотенце вместе с вонючей, мокрой от пота майкой отправляется в шкафчик, и едва не ломаю ключ, щёлкнув замком только с четвертой попытки.

Блять!

Защемил ладонь острой металлической кромкой, и теперь царапина кровоточит, неторопливо наливаются алые капли и, став единой линией, стекают под рукав. Да и хер бы…

Киваю охраннику на выходе и, проигнорировав занятый лифт, сбегаю по ступенькам вниз. Пока ловлю такси, прикидываю, что произойдёт раньше: поседею или начну интересоваться мешками для мусора нестандартного размера.

***

Орудует на кухне.

Не разуваясь, прохожу, дёргая замок на молнии куртки, и сразу жарко становится – духовка работает. А на конторке как минимум три разделочные доски. Чеканит ножом, нарезая твёрдый сыр, и выглядит настолько нормальным, насколько вообще может.

Останавливаюсь у стены, и похеру, что неудобно, складываю руки на груди.

Крутится между плитой и рабочей поверхностью, замечает меня, только когда поворачивается, отреагировав на щелчок вскипевшего чайника. Улыбается, словно извиняясь, а глаза так и сверкают, когда глядит на меня поверх толстой оправы, и брови почти сходятся.

Мой взгляд. Перенимает мимику всё же, осознанно или нет, хуй бы его знал.

– Что за хуйня? – интересуюсь почти растерянно.

Сбил меня с толку. Слишком уж он собран. Движения чёткие, словно нарочно цепляется за каждое, отвлекаясь от чего-то.

– Я думал, ты мне расскажешь.

– Я?! Это не я устроил смс-атаку. И знаешь…

Шаги за спиной. Достаточно лёгкие, чтобы принадлежать Джеки, но я невольно подбираюсь, чтобы после увесистого тычка под рёбра от кого-то из ребят ответить хорошим броском. Может, тогда и понятнее станет, заодно подправлю рожу дебилу, решившему шуткануть про подобное дерьмо.

Но вместо кулака по моей куртке вкрадчиво проходятся тонкие пальчики. Ведут по лопаткам и останавливаются на плечах.

И запахом словно обволакивает. Кажется, этот ёбаный аромат сладких женских духов будет ассоциироваться у меня с тихой паникой и ожившим кошмаром. Кошмаром с точёными ноготками и всегда безупречной укладкой. Кошмаром, который сейчас недвусмысленно упирается своим огромным животом в спину.