Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Нет, даже не мысль – картинка. Как это было бы, выебать его прямо в окровавленный рот, долбить, придерживая за волосы, и проникать так глубоко, чтобы чувствовать, как сжимается его глотка…

Проклятье. Не желает отпускать.

Наклоняюсь ещё ниже. Носом касаюсь его щеки, а его рот прямо напротив моего.

Сглатываю и, не сдержавшись, языком касаюсь ещё одной выступившей капли. Тут же ловит его губами, втягивает в свой рот и, коснувшись металлического шарика пирсинга, зажимает штангу между зубов.

Боже, Сотона или блядский Ктулху, я просто не… Не могу представить себе, не могу даже заставить себя представить, как это – взять и отказаться от всего этого. От взгляда серых, пусть и из-за контактных линз, глаз напротив, от невесть когда высвободившихся ладоней на моей груди, от его шёпота, когда выпустит, перестанет сжимать зубами, перекатывать маленький шарик.

– Сегодня только ты. Доволен?

И за всем этим проглядывает что-то. Что-то куда более знакомое, изученное. Не знаю даже, словно проглядывает тот парень, которого я забрасывал звонками. Тот парень, который посылал меня в зад, который не собирался вот так…

– Только сегодня?

– Так тебе не всё равно? Зачем спрашиваешь?

Всё это шёпотом, тихонько, словно зеркала могут поймать, растащить или же уничтожить. Словно тонкий мостик куда-то вглубь его подсознания.

Я совсем запутался.

Не понимаю его. Чертовски не понимаю и чертовски же хочу.

Не отпущу.

Обречённо понимаю, что не позволю ему выкинуть нечто подобное ещё раз и просто откручу голову, и так будет продолжаться до тех пор, пока не отпустит, не надоест играться собственным отражением.

Сомневаюсь во всём. В себе сомневаюсь и в том, что прижимаю к полу расчётливую блядь, тоже. И кажется таким необходимым спросить сейчас, именно сейчас, таким важным, что царапает глотку и само ползёт наружу:

– Для чего тебе нужны деньги?

Вздрагивает. Его глаза округляются, и притихший было Кайлер начинает брыкаться. Наваливаюсь всем весом, удерживаю его, распластав по полу.

– Кай!

– Хочу новые шмотки, понял?! Теперь отъебись!

Наваждение тает, а на его место возвращается желание вмазать ещё раз. Да так, чтобы посмотреть, как кровь будет струиться из разбитого носа.

– Только я, да? Эрик говорил минимум о трёх, или на камеру работаешь? Попытка обеспечить меня интересными снимками, верно?

– Да иди ты!..

– БЫЛ КТО-ТО ЕЩЁ ИЛИ НЕТ?!

Затихает. Я затыкаюсь тоже.

Не ожидал, что сорвусь вот так. Что вылезет наружу, что не смогу…

Взглядом почти ощупывает моё лицо. Бледнеет, только от ладони яркий след. Молчит.

Легонько сжимаю его плечи, встряхиваю.

Бесполезно, только глаза становятся совсем огромными, округлившимися. Кажется, даже влажными, но отчего-то не верю, что смог достать его так просто. Скорее, он снова играет, не желая отвечать.

Пытаюсь ещё раз, но к хуям церемонии. Тщательно проговариваю каждый слог, так что любой логопед бы удавился от гордости, негромко, но словно вбивая гвозди:

– Тогда я переверну тебя на живот, поставлю на четвереньки и проверю сам, насколько ты разъёбан. Хочешь? – окончание особенно вкрадчиво, куда тише, чем всё остальное.

Кая передёргивает.

– Только ты, хотел вывести тебя, проверить, насколько ты запал на меня. Доволен?

Что, прости?.. Ещё раз можно? Я, видимо, херово чистил уши, или мышиное дерьмо ненароком набилось.

– А ты? Доволен?

Снова облизывает губы. На этот раз нервно, язык едва мелькает.

– Более чем.

Прикрываю глаза.

– Ты имеешь все шансы остаться калекой после следующего. Усёк?

Энергично кивает и, не рассчитав, гулко впечатывается затылком в паркет. Морщится.

Вот оно, то самое – отголоски морального удовлетворения.

– Усёк. Я хочу, чтобы твоя кредитка осталась у меня. Разблокируй.

Неприятно покалывает внутри. Впрочем, с чего бы это?

– Прости?..

– Бог простит. Хотя в твоём случае я бы не особо надеялся. То, что слышал: хочу твою кредитку.

– А с какого это хуя?

Приподнимается на локтях, и мне приходится резко отклониться назад, чтобы не поймать его лоб своим.

– Тогда отпусти меня. Сейчас.

Бесишь. Бесишь до судорог в мышцах и печёночных колик.

Во что я ввязался?! Какого чёрта затеял всё это?! Какого члена сам не вышел тогда на съёмочную площадку?!

Поднимаюсь на ноги и отступаю, оборачиваясь к зеркалам.

Вижу, как и он тоже, шатаясь, поднимается и наблюдает за мной. Тоже в отражении. Подходит ближе, останавливается левее, почти у самой двери.

– Но ты – мой. Мой с потрохами, понял? Когда я захочу и сколько я захочу. И пока я хочу, ты – моя…

Запинаюсь, но он тут же любезно подсказывает:

– Зубная щётка?

– Верно. Пока мне не надоест.

Вижу его кивок в отражении. Молча поворачивается и делает шаг в сторону двери.

– Далеко собрался?

– Прости?

С чувством полного удовлетворения ухмыляюсь, понизив голос до возможного предела, выходит сочный бас:

– Остаёшься здесь.

Ощущение свершившейся маленькой мести.

Оборачивается через плечо и строит недовольную мордашку:

– Ну уж нет! Я не собираюсь сидеть на коврике, как твой пёс.

Закатываю глаза. Надоело. Слишком много разговоров.

Шаг вперёд, ладонь ложится на его плечо, в который раз уже за вечер пальцы касаются выпирающих ключиц, нажимают на них, едва ли не гладят.

Ёжится, отступая. Дёргаю на себя и, оказавшись максимально близко, другой ладонью снова, за волосы. Шипит.

– Пусти или…

С удовольствием заканчиваю за него:

– Или что? Вмажешь мне? Так давай.

Пытается вырваться, уцепиться за мой локоть, и я, прикрыв глаза и впервые за вечер не сдерживаясь, дёргаю его пустую башку в сторону так сильно, что раздаётся хруст.

Хруст треснувшего зеркала, в которое я впечатал его лицом. Его правой стороной.

Как заворожённый наблюдаю за отражением. Как искажается его лицо, преломляется, распадается на несколько маленьких картинок.

Нажимаю сильнее.

Морщится, и зеркало ещё больше коверкает, почти карикатурно отображает.

Переступаю с ноги на ногу, останавливаюсь за его спиной и не позволяю дёрнуться. Не позволяю оцарапать, испортить лицо.

Пытается пошевелиться – давлю сильнее. Шипит.

Помедлив, разжимаю скатившиеся на предплечье пальцы и оглаживаю ими его бедро, неторопливо вожу по грубому шву.

– Я должен быть уверен, что кусочек не отхватит кто-то ещё.

Усмехается, почти полностью копируя меня, разве что в разы хуже владеет голосом, и у него не выходит изменить тембр так же резко.

И пусть. И так нравится.

Даже не знаю, что будет вернее: что я круто попал или же что пропал. И хитрый мальчишка явно понимает это не хуже меня.

– Тебе жалко, что ли?

Отвечая, легонько дую ему в затылок, так чтобы, скосив глаза, заметить, как мурашки разбегаются по открытой шее:

– Иди на хуй.

– А это… – сбивчиво, явно языком касаясь губ, точно не разглядеть из-за искорёженной росчерками зеркальной глади, – Это входит в прайс?

– Первой строкой. Жирными буквами.

Ещё одна ухмылка.

На этот раз выходит лучше, уже ближе. Ближе, как и его пальцы, невесть когда успевшие расстегнуть пуговицу на моих джинсах.

Глава 9

Херовы лифты с их донельзя пафосными, отполированными до блеска зеркалами! Почему нельзя было налепить одно или вовсе ограничиться панелями из вишнёвого дерева или из ещё какой модной срани? Да уж, конечно, куда там! Должно быть, это заговор всех выпендрёжных дизайнеров! Зеркала! И побольше, побольше! На все четыре стены, от пола до потолка, ещё и поручни, мать их, натёрты так, что на их изогнутой поверхности я умудряюсь разглядеть своё вытянутое перекошенное ебало.

Его. Его еба… Да чёрт вас всех драл!

Шиплю, как обосравшийся на дорогущие шторы кот, и, отдёрнув пальцы от хромированной трубы, прикрываю глаза, предпочитая любоваться своим внутренним миром с тут же живо представленными парящими слонами, у которых вместо ног жирнющие бабы, нежели собственным отражением. Потому что ни хрена оно уже не моё, это отражение. Потому что, бросив даже короткий взгляд, я тут же вспоминаю про… Проклятье! Слоны с жирухами, я сказал!

Покусываю губы и принимаюсь негромко напевать последнюю, ещё даже не записанную песню. Совершенно сырую и с явно хромающим смыслом, но на то он и скелет, чтобы постепенно в ходе работы налепить на него живую плоть.

Напряжение отступает, позволяет мне дышать, не яростно раздувая ноздри, подобно загнанному в угол быку, а почти спокойно чередуя бесшумные вздохи и шумные выдохи.

Дёрнул же кто-то за яйца Джеки поселиться на самом последнем этаже высотки. «Вид охуитителен» ему, видите ли! Пока доедешь, бесконечную прорву мыслей передумаешь, каждую переберёшь по косточкам. Каждую, и все сводятся к мелкому засранцу, умудрившемуся при полном соблюдении так называемых «правил» изговнякать мне всё. Почти всё.

Крашеная сука! Снова ты в моей голове! И сомкнутые веки не помогают – что толку прятаться от зеркал, когда кипучее раздражение обжигает глотку и бурлит в груди. Раздражение вперемешку с чётко оформившимся желанием придушить кого-нибудь. Кого-нибудь, чьё лицо будет так похоже на картинку, которую ежедневно подпихивает мне зеркало.

Негромкое «дзынь» где-то над головой, и я вылетаю из этой пыточной коробки до того, как двери полностью откроются.

Неловко подворачиваю ногу, наступив на развязавшийся шнурок, но боль настолько ничтожна и размывчата, что даже не замедляю шага. Злоба тяготит куда сильнее.

И дверь тоже почти последняя.

Ну Джек… Как знал, что так будет, и специально подстроил всё это, чтобы дополнительно выбесить, так сказать, призовым бонусом.

На ходу роюсь в карманах, с удивлением отмечая, как же много я таскаю с собой разного дерьма. Измятые бумажки, какая-то пластиковая срань… Проездной?! Что в моих карманах делает проездной на метро?

Даже останавливаюсь посреди коридора, пытаясь припомнить, когда последний раз я вообще пользовался подземкой. И пока пальцы сжимают несчастный кусок пластмассы, я, кажется, понимаю, откуда всё это. Точнее, чьё всё это.

И когда ты успел утащить мою толстовку, а после вернуть на место? Я, что ли, настолько невнимательный распиздяй и не запалил, как одна из моих любимых шмоток пропала, пусть и на время?

Ох уж эта заноза в заднице… Чем дальше, тем интереснее. Другое дело, что я сам упорно запихивал её себе под кожу, ещё и поёрзал по неотшлифованной доске для пущего результата.

Фыркаю, обещая себе выяснить маршрут мальчишки позже, и снова принимаюсь исследовать карманы джинс на предмет наличия в них ключей от холостяцкой берлоги Джеки.

Каждый раз, когда держу их в руках, просто не могу не вспомнить выражение его лица, когда он протягивал мне эти две полоски металла на тонком кольце: «Доверяю их тебе, брат, на случай если во время очередной дрочки я решу побаловаться асфиксией. Именно ты должен быть тем, кто стащит мой разложившийся труп с постели!» Больной придурок. С него станется, ещё и завещание накатает, непременно обязав меня вставить фаллоимитатор в его задубевшую задницу.

Усмешка выходит почти настороженной. Чем чёрт не шутит…

А вот и нужная мне светлая дверь, а слева от неё огромное окно, во всю ширину коридора. Гениальное решение, учитывая, сколько потенциальных психов покупает жильё в навороченных высотках. Но, с другой стороны, если владелец, перепив или обдолбавшись, возомнит себя птичкой и выпорхнет в проделанную своей же задницей «форточку», его гнёздышко можно будет загнать снова. Похоже, я только что раскрыл чей-то коварный замысел. Или всё больная фантазия виновата? Кто знает, кто знает…

Два поворота ключа и чёткий щелчок замка. Отворяется совершенно бесшумно, и я, переступив порог, направляюсь прямиком в спальню, не разуваясь, в грязных от осенней слякоти кедах по белому ковру с высоким ворсом.

На постели обнаруживаются двое. Точнее, торчат две пары босых ног. Одни ступни узкие, явно женские, с украшенными ярким педикюром маленькими пальчиками. И вторые, хозяин которых меня и интересует.

Не задумываясь, хватаю его за лодыжку и, как следует сжав, с силой дёргаю на себя, одним движением стаскивая с кровати почти наполовину. Недовольное мычание только зарождается в его глотке. Не проснулся вот так сразу, зараза. Ещё рывок – и оказывается на полу, звучно клацнув челюстью о деревянный каркас кровати. Едва ли открыл глаза.

– Подрывайся, циррозный алкаш!

Невнятное бормотание в ответ: плетёт что-то про маму и «сладких кисок». Толкаю его под рёбра прорезиненным носком кед. Никакой реакции.

Вздыхаю, прекрасно помня, что орать бесполезно, и прежде чем приступить к более эффективному воздействию, всё так же за ногу оттаскиваю его в центр большой комнаты, чтобы не разбудить даму, разумеется, мимоходом позволив садануться плечом о дверную коробку. Джентльмен я или насрано? Впрочем, вопрос очевидный и риторический.

Ещё метр и… от души замахиваюсь и пинаю его в бедро. Недовольно дёргается, вслепую пытается поймать мою ногу, рефлекторно прикрывает голову и получает ещё один увесистый пинок.

– Доброе утро, хуйло, открывай глазки!

Недовольное шипение откуда-то из-за локтевого сгиба, которым он прикрыл подбородок и…

Только собирался врезать ему ещё раз, как пол приблизился слишком быстро.

Подсечка! Прыткая сука!

И тут же, стоило только лопаткам утонуть в ворсе, вскидывается и неуклюже, всё ещё не стряхнув остатки сна, заваливается на меня сверху. Резво перехватывает мои запястья и прижимает их к полу.

Не особо сопротивляюсь. Вообще не сопротивляюсь.

Давит всем весом, ощутимо нажимая на грудину, и его спутанные волосы лезут мне в лицо. Наклоняется ещё ниже и с придыханием выдыхает:

– Почему ты подо мной, но всё ещё одет?

С придыханием и присущим знатному алкоголику выхлопом. Морщусь от просто убийственного перегара напополам с сигаретной вонью и, от души зарядив ему коленом по яйцам, скидываю с себя уже заваливающееся на бок тело. И пока он корчится от боли и покрывает меня привычным, едва ли не наизусть заученным потоком нецензурщины, отползаю назад, спиной прижимаясь к книжной полке, причём абсолютно пустой. За каким таким хером вообще заказывал? Или надеется собрать коллекцию фаллоимитаторов и украсить ими многочисленные отделения?

Терпеливо жду, пока отойдёт и, сев, так же как и я, спиной отползёт к дивану и, вжавшись затылком в подлокотник, сожмёт обеими ладонями непутёвую башку.

– Поговори со мной, или я сверну пацану шею.

Прищуривает один глаз и с трудом фокусируется на моём лице.

– Так ты за этим вломился?

Пожимаю плечами:

– Ну да.

Тихонько ржёт и тут же сдавлено охает, указательными пальцами стискивая виски.

– Скажи, дорогой, какой такой бог помешал тебе впечатать в его яйца, а не в мои?

Я хотел, ещё как хотел. Так хотел, что подорвался в начале девятого утра и, наспех натянув первое, что попалось под руку, спешно покинул свои апартаменты и, как в жопу ужаленный, принёсся сюда.

– Боялся, что башку ему снесу.

– Всё так серьёзно? Ну ладно, давай, детка, привались к моему плечу и изливай душу. Но по закону жанра после этого мы непременно должны будем заняться сексом.

Только отмахиваюсь от него, как от мухи, третий год живущей в квартире, которая вроде бы почти как кот, но и прибить жужжащую заразу хочется.

– Да иди ты…

– Тогда, может, хотя бы отсосёшь, а?

Ограничиваюсь демонстрацией среднего пальца. Деланно вздыхает и отползает чуть вправо, так что теперь мы оказываемся аккурат друг напротив друга. Два великовозрастных дебила, сидящих на полу.

– Да ладно, только не плачь. Жалуйся, раз припёрся.

Этой волшебной фразы я и ждал.

Прошла целая неделя с того момента, как я заставил его остаться у меня. А Кай заставил меня пожалеть об этом. Заставил на то же утро, когда заявил, что у него нет с собой чистых шмоток и ему придётся спать голым. Да, вашу мать, после дрочки этими тонкими пальчиками в коридоре у меня едва ли слюни не покапали! Я был готов разложить его, чуть приспустив джинсы, и он даже нисколько не сопротивлялся, только вот, полностью раздевшись, он действительно завалился спать. Именно таким я и нашёл его после душа: замотанным в тонкий плед и сопящим на диване. Он выглядел настолько беззащитным, что я не удержался, унёс его на кровать и… Ничего. Потому что, тут же проснувшись, он решил упорно изображать дохлое бревно. Ни единого, мать его, движения или стона. Совсем как в прошлый раз.

Я уже не хотел его. Нет, чёртовски хотел, но не так! Не так, словно он действительно шлюха, которой плевать, чем там занимаются с её телом, пока она разглядывает потолок. Не так… Выпер его назад на диван и краем глаза поймал его усмешку в отражении. Не придал ей значения, но потом, спустя несколько суток, не раз и не два пытался воссоздать её в памяти, прокручивал в голове.

Он начал играть со мной. Играть, словно невзначай выгибаясь около стойки на кухне или потягиваясь, отставляя задницу. Играть, бросая двусмысленные фразочки и косые, исполненные чистой похоти взгляды. Начал играть, но в последний момент резво сворачивал шатры, и весь этот цирк заканчивался тем, что подо мной оказывалась лишённая жизни деревяшка, высокотехнологичная кукла из секс-шопа. Я всё же не сдержался и вставил ему, но даже не кончил, не в силах отвести взгляда от его кукольного замершего лица.

Это показалось мне даже забавным – сломить это глупое сопротивление и взять его уже так, как оно должно быть: с криками, стонами и непременно с его ногами, обхватившими мою талию, с хриплыми воплями, режущими наслаждением глотку. Первые пять суток казалось…

Я был готов вылизать каждый сантиметр этого чёртового тощего тела, а он продолжал изображать фригидную суку. Я был уверен, что он сдастся куда раньше, чем кончится моё терпение, и мы завершим эту глупую игру, поставив в конце белую тягучую точку, но… Выдержка стремительно утекла, как вода сквозь пальцы.

Решил не трогать его, дать время, чтобы как следует поиграться… и едва не задушил сегодня утром, застукав за дрочкой в душе. Он знал, что я вижу, а я знал, что мне вот-вот оторвёт член от прилившей крови. Даже сейчас, вспоминая выражение его лица, вспоминая, как сладко он жмурился и кусал губы, как сжимал себя пальцами, наглаживая головку, мне хочется… вырвать ему ноги. Начать с мизинцев и неторопливо подобраться к большим пальцам, ломая их все по очереди, а после просто разобрать по косточкам.

Собственно, поэтому я здесь.

Передышка. Мне нужна передышка. Хотя бы для того, чтобы признать, что девятнадцатилетний сопляк выкручивает мне яйца.

Стискиваю кулаки.

Бесит, как же бесит меня!

– Так и чего ты тянешь? Сам же говорил, что он проплаченная…

Возвращаюсь в реальность так же резко, как и выпал из неё после того, как вывалил всё это на Джека. Поплакался в его синие трусы, можно сказать.

– Заткнись!

Хмурюсь и чувствую себя мелким пиздюком, которому не дала баба, и теперь он тщательно анализирует это событие с другом. Который с интересом изучает меня, прищурив один глаз.

– А ты всё же красавчик, особенно когда так серьёзно сводишь бровки. Прям брутал, которому дают, но не хотят.

Дать бы ему ещё раз в рожу! Но блядство – даже ногой не дотянуться.

– Ебало завали.

– Бесишься?

Не вижу смысла отрицать:

– Ага.

– Да ладно тебе. Пошли пожрём, что ли.

Очень неплохая идея. Всё же иногда в сожжённую краской башку Джеки-Джека приходят дельные мысли. Только вот…

– А это? – киваю в сторону спальни и виднеющихся с моего места угла кровати и розовой пятки, так и торчащей из-под одеяла.

– Это само выберется. Дай мне пять минут, оденусь.

Поднимается с пола, держась за диван, и ковыляет к шкафу. Меланхолично наблюдаю за тем, как стряхивает шмотки с полок и уже на полу роется в образовавшейся куче.

– И не боишься?

– Чего? – насмешливо тянет голос из-за высокой створки; вижу, как мелькают штанины тёмных джинс. – Что сопрёт мои трусы и продаст на аукционе? Не смеши меня, Рен.

Могу только хмыкнуть в ответ, потому как чувство дежавю налипает на зубы не хуже жевательных конфет. Больно знакомая фраза, уже слышал.

***

– И это такая проблема? Просто найди кого-нибудь, – запихивая полкуска пиццы в рот, шепелявит Джеки, и крошки летят на стол. Припоминаю, что он так делает всё то время, что мы знакомы. Как свинота.

Сам я ограничился чашкой американо и медленно цежу её, вливая по полглотка – не лезет, не говоря уже о еде.

– Его хочу.

– Одинокая дрочка перед зеркалом больше не прокатывает?

Отрицательно мотаю головой и делаю очередной глоток, совершенно не собираясь реагировать на его выпады.

– Уже не знаю, чего больше хочу: его или чтобы он сам захотел. Понимаешь?

– Твой путанный бредский бред в стиле «я не хочу, но хочу, чтобы он как бы нехотя, но хотел»? Разумеется, понимаю, о чём речь, брат, – цепляет новый кусок пиццы и, прежде чем откусить снова, поднимает на меня взгляд. – Тебя бесит, что кто-то смеет не дрочить на Твоё Сиятельство, верно?

Киваю.

– Крайне точно сформулировал. Хочешь, куплю тебе пони?

Перестаёт жевать:

– Это ту, что розовая и из мультика?

– Это ту, что серая и срёт в стойле. Хочешь?

Удовлетворённо кивает и, жестом подозвав официантку, заказывает себе кофе и мне второй. Отпустив девушку, спрашивает:

– Один-один?

Отвечаю утвердительным кивком. Сейчас мне меньше всего хочется бороться за звание лучшего комика.

– Может, парень – твой брат? Или ещё какой кровный родственник?

Задумчиво мотаю головой из стороны в сторону:

– Нет. Ларри сразу же после съёмок пробил всю его биографию вплоть до внучатой прабабушки. Ни капли общей крови. Но ты же его видел.

– Поэтому и спрашиваю. Только есть кое-что, что всё ещё ломает мне башку.

Последний глоток.

– Хм?

– Что заставило тебя так ствариться? Ты говорил, что парень был загнан в угол, чего тебе стоило поиграть в щедрого благодетеля? Уверен, мальчишка давал бы с куда большим энтузиазмом.

Пожимаю плечами, изображая равнодушное непонимание. Подношу чашку ко рту снова, и наплевать, что она уже пустая. Зато хоть частично скроет, как меня перекосило, как изогнулись и болезненно поджались губы.

А всё совесть, невесть как откопавшаяся на кладбище моральных устоев, выбралась и приползла назад, волоча за собой белую простынь, и душит меня ей, душит, не забывая ласково обкусывать вставной челюстью. Кусок за куском. И словно зубы точит, острее и острее с каждым задумчивым взглядом Кайлера, когда он уходит в себя настолько, что удаётся разглядеть что-то ещё, кроме пошлых ухмылочек. Что-то, что возникает от физической боли. Что, возможно, выбравшись, подобно соляной кислоте растворит меня в болоте из скопившихся сожалений.

Задолбало! Задолбало постоянно ощущать столько дерьма! Ощущать, как оно медленно просачивается под шкуру и становится частью твоей тушки и пилит, пилит, пилит… Наждаком натирает и без того натянутые нервы.

Что заставило? Я и сам об этом всё ещё думаю.

Казалось забавным указать шлюхе, польстившейся на мои деньги, её место? Казалось, что он набивает себе цену, водя меня за нос, и рано или поздно не устоит и сдастся? Казалось… Теперь уже ничего не кажется. Теперь я перестал разбираться в том, что вижу своими глазами.

– Вот и не ной теперь.

Дёргаюсь от голоса друга и под столом врезаюсь в его коленку своей.

– Я не ною!

Подаётся вперёд, нависает над столиком и вполголоса проговаривает в десяти сантиметрах от моего лица:

– Нет, ты ноешь. И не ори на меня, контуженный, девчонки за соседним столиком и так уже косятся.

Хмыкаю и тут же накидываю капюшон на голову.

Тащиться куда-то было лень, и мы забрели в первую же открытую недорогую кафешку недалеко от квартиры Джеки. Засели в самый дальний угол, но учитывая то, что сейчас мы оба без концертного макияжа и в самых обыкновенных шмотках, на нас почти не обращают внимания. Ещё бы, кто из «великих и ужасных» попрётся жрать пиццу в начале десятого утра? Только совсем чокнутые, не иначе.

Но народу становится всё больше, шепотки уже гуляют по залу, пару раз мелькает вспышка на чьём-то мобильнике. Джеки как раз приканчивает последний кусок на своей тарелке и в качестве терапии от соплежуйства предлагает направиться в студию и полечить мою помешанную на сексе задницу парой-тройкой часов у микрофона. Там уж как пойдёт.

Почему бы нет? Согласно киваю почти сразу же и тянусь в карман за бумажником.

– Так и не избавился от этой привычки?

– Ты о чём?

– Таскать бабло в заднем кармане.

Остаётся только ухмыльнуться и отсчитать пару купюр. Одна по счёту, вторая на чай.

– И за меня платишь? Так мило.

– Заткнись. Считай это пожертвованием в пользу ущербных.

– Ну надо же, что-то ты поздно начал, – ехидно подмечает Джеки и, похлопав меня по плечу, двигается к выходу. А я какое-то время всё ещё тупо разглядываю небольшую рамку, которую он, сидя, прикрывал спиной. Отчего-то сейчас меня безумно выбесило изображение лилий на белом фоне. Упорно заставляю себя верить, что именно лилий.

***

В коридор ставшей родной квартиры меня заносит уже сильно вечером, после порядком затянувшейся репетиции, которая в кои-то веки плавно не перетекла в попойку.

Куртка отправляется на вешалку. Пальцы порядком замёрзли, и возиться со шнурками приходится чуть дольше, чем обычно. И пока распутываю затянутые бантики, втягиваю носом воздух и, принюхавшись, чётко улавливаю запах чего-то жареного, щедро перчёного и явно мясного. Доносится из кухни и дразнит пустой желудок. А кто я такой, чтобы сопротивляться?

– Камилла? – спрашиваю буквально за пару шагов до того, как увидеть спину Кая, замершего у конторки рядом с духовкой.

Мои брови удивлённо ползут вверх, а он, глянув мельком через плечо, возвращается к нарезке овощей.

– Это базовая функция или надо доплатить?

Дёргается, и я отмечаю, что он выбрал самый большой нож с широким лезвием и достаточно тяжёлой рукояткой. Мне он тоже нравится, приятно лежит в ладони.

Встав вполоборота, зыркает на меня исподлобья и, словно спохватившись, цедит улыбку. Хиленькая выходит.

– Мне было нечем заняться, так что считай это актом доброй воли.

– Да неужели…

Ответа не последовало, только размеренный звук, сопровождающий движение ножа, когда тот лезвием встречается с деревянной доской.

Стягиваю толстовку через голову и, отбросив её, крадучись подбираюсь к нему, обхожу со спины и останавливаюсь ровно за ним в каких-то двадцати сантиметрах, не больше. Совсем близко, но руками не трогаю. Пока не трогаю.

Не знаю, куда всё раздражение делось. Должно быть, музыка действительно творит чудеса, и я, как следует прооравшись, стал на порядок миролюбивее. Но терпения мне это не прибавило точно.

Поднимаю ладонь и, всё так же медля и не торопясь, лениво касаюсь его позвонков через ткань тонкой футболки. Мягкой, застиранной, пятнами выцветшей. Это заставляет меня вспомнить кое о чём…

Улыбаюсь.

– Больше не забывай свой хлам в моих карманах.

Молчит, и я, приняв это за проявление слабости, провожу ладонью по его шее, касаюсь линии роста волос, и пальцы ловко скользят выше, к затылку, ерошат отросшие прядки. Откидывается назад и словно сам подставляется под ласку. Нож, коим можно было бы разделать целого хряка, замирает над четвертованным томатом.

Носом по его плечу, изгибу, выше, дыханием согревая там, где тянется сонная артерия, и он делает шаг назад, лопатками упираясь в мою грудь.

Тут же обхватываю второй рукой, обнимаю поперёк туловища, прижимаю к себе, с трудом понимая, что именно это простое движение явилось волной приятного тепла. От пяток и до ушей накрыло. Даже дыхание через раз вырывается.

Неужто всё? Сдался, наконец?

Быстро, чтобы он не успел передумать, ловко разворачиваю его лицом к себе, и растерянный, словно сонный, малыш смотрит почти напуганно, удивлённо, до побелевших костяшек стискивая рукоять почти тесака. Хмыкаю, и взгляд быстро проходится от его бледного запястья с выступающими синими жилками до титанового острого кончика.

Перехватываю его пальцы, накрывая своими, сжимаю и, подавляя вымученное едва ли сопротивление, подвожу лезвие к своему горлу.

Чувствую, как мурашки разбежались. Даже не касаясь, холодит кожу.

Опираюсь на конторку за спиной Кайлера, нависая над ним.

Почти шепчет или же его голос так сел. Не разобрать сейчас, да и плохо соображаю. Наваждение.

– Тебе кажется это забавным?

– А тебе разве нет? – спрашиваю у него в ответ, а сам смотрю только на губы. Бледные, обескровленные, покусанные и обветренные.

– Вовсе нет…

Удобнее перехватываю его кисть, позволяя отвести лезвие, и тяну на себя, буквально напираю, отодвинув его руку в сторону, уже было касаюсь этих дрожащих, таких желанных сейчас губ, как…

Лязг и глухой звук удара заставляет вздрогнуть всем телом. От неожиданности, оттого что я уже почти вкусил сладость упущенного момента.

Перевожу взгляд на его опустевшие пальцы. Разжимаю свои и всё ещё тормознуто опускаю голову вниз. Чтобы увидеть, как по моему белому носку медленно расплывается красное пятно. Расплывается из-под воткнувшегося остриём в ступню лезвия.

Боли всё ещё нет, только непонимание, только странное чувство, словно меня только что обманули.

Кай приподнимается на носках, опирается о мои плечи и произносит:

– А вот это уже забавно, – и, оттолкнувшись, отшатывается вбок, просто проходит мимо меня, направляясь к дивану.

Тупо наблюдаю за его спиной, а после – за куском гипсокартонной конструкции, за которой он скрылся.

И только после этого, после целого десятка секунд приходит она – тупая, рассекающая ткани боль.

Сглатываю и, наклонившись, легко выдёргиваю кухонный инструмент для резки безобидных помидорок.

Надо же, совсем неглубоко вошёл, не рассёк почти, можно сказать, оцарапал, но откуда столько алого тогда? Почему оно оставляет следы на полу?

Из духовки ехидно просачиваются чёрные струйки и ощутимо пахнет гарью.

Сглатываю и, не обращая внимания на то, что левый носок изменил цвет почти полностью, ковыляю вслед за мальчишкой, подволакивая раненую ногу.

А в голове так растерянно пусто. Ни единой эмоции, словно все старые выпили разом, вычерпнули, а новые не успели занять их место.

Нахожу его на диване с тонкой тетрадкой в руках. Должно быть, очередная методичка, вот только зачем она ему, если необходимость зубрить буковки в прошлом?

Останавливаюсь у изголовья и складываю руки на груди, всем своим видом демонстрируя, насколько мне наплевать на эту его недовыходку и медленно поднимающуюся по лодыжке боль.

Горелым уже вовсю воняет.

– Даже если ты это нарочно, мне вообще-то нужна помощь.

Поднимает голову и, лизнув палец, переворачивает страницу. Перед тем как заговорить, дарит мне одну из своих самых мягких улыбок:

– Да, мне тоже нужна была.