Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Сглатываю и даже пошевелиться не могу.

Взглядом кое-как натыкаюсь на лицо Кая и догоняю, наконец. К чему все эти идиотские смски.

– Припёрлась всё-таки.

– Ну ты же не берёшь трубку, – отвечает с каким-то удовольствием в голосе даже, затаённым злорадством или торжеством. Хер угадаешь. Я бы попробовал, если бы меня это всё ещё ебало. Хоть каплю.

Проводит ладонью по рукаву и, придерживая живот, проходит вперёд, к Кайлеру, устраивается за столом, уложив ноги на соседний стул.

– Пластика?

Молчим.

Кайлер отворачивается к плите. То ли от духоты воздух рябит, то ли у него дрожат плечи. Не могу разобрать.

Не заламывает руки и не спрашивает, почему не сказал. Не устраивает сцен и не требует объяснений. И я чертовски благодарен ему.

Хочу вышвырнуть эту суку, за волосы утащить в коридор и пару раз немного не рассчитать у дверных косяков.

Улыбается мне и посылает воздушный поцелуй.

– Ты в порядке, дорогой?

– Заткнись, пожалуйста. Заткнись и подумай о том, что у мальчишки не хватит сил меня оттащить.

Кай быстро оборачивается, смотрит на меня через плечо и, поправив очки тыльной стороной ладони, возвращается к своему занятию.

– Прекрати выделываться, Рэндал. Я не за этим сюда ехала.

Скомканная куртка летит в коридор. Становится полегче. Рукава толстовки закатываю до локтей.

Сигарету бы ещё, и, возможно, тогда я бы смог понять, какого хера так спокоен Кайлер, по сути, только что узнавший, что я бегаю от сильно пузатой женщины, которую когда-то трахал. Они наверняка успели поболтать, и ничего из того, что могла бы рассказать ему Джейн, меня не радует.

И у меня совсем нет… Нет нужных слов. Ни для неё сейчас, ни для него.

Когда две мои вроде бы как реальности встретились, столкнулись лоб в лоб, я не знаю, что сказать. Как из себя выдавить хоть что-нибудь?

Совсем старым себя чувствую.

Нож всё так же отбивает чёткий ритм, встречаясь с твёрдой деревянной доской. По две доли. Метрономом отмеряя такты в моих мыслях.

Чёлка ко лбу липнет.

Он режет.

Она молчит.

Кайлер не выдерживает тишины первым:

– «Не переживай, сладкий, мы не претендуем на твоего папочку», – небрежно перевирая интонацию, проговаривает, не поворачиваясь, и я не сразу понимаю, о чём он. А когда доходит…

Локомотив с того, что у приличных христиан именуется душой, сваливается. На мгновение.

Кулак врезается в столешницу с такой силой, что дерево трещит, а у меня мутнеет в глазах от подступившей к горлу мутной волны ярости и тупой, лизнувшей костяшки боли.

Словно только этого и ждала. Улыбается, глядит снизу вверх, и ни капли страха или удивления во взгляде.

Знала, сука, просчитывает меня, без особого труда предугадывая дальнейшие действия.

– Тогда какого хера она жрёт мои мозги?! Погоди-ка, тогда, выходит, что незадачливый папашка – это?..

Надувает губы и строит обиженное лицо, да так словно ей пять лет, а сюрприз в коробке под ёлочкой оставил не Санта, а вредный кот.

– Нет, не угадал. Ещё попытка?

И тут меня пробивает. Пониманием. Для чего ей это всё.

Это же так весело, правда? Посмотреть на то, как я буду ссаться кровью и волосы на ногах драть от ужаса при одной только мысли, что могу быть связан с подобной мразью на всю оставшуюся жизнь. Посмотреть, как буду метаться, из стороны в сторону рыпаться и…

Ложка падает.

Верно. Так бы и было всё, если бы не Кайлер со своими тараканами размером с бутылку с кораблём.

Я просто забыл о ней, выбросил из головы на время, пока разгребал новую зловонную кучу. Забыл и даже не подумал, что рога, украшавшие мой череп, могли ещё и ветвиться.

Зато сейчас думаю. Думаю о том, что смачный пинок, который я получил под зад, вполне может дать дабл, и тогда…

В дрожь бросает, стоит только подумать, что кто-то из троих оставшихся членов группы мог залезть на эту суку. Что это мог быть…

Красным застилает всё.

Делаю шаг вперёд и…

Моргаю. Очнулся с занесённой для удара ладонью и повисшим на руке Кайлером.

Чувствую жар его пальцев даже через плотную ткань, стискивает, и почти больно. Почти.

Ему действительно не хватит сил.

Дышать нечем. Кажется, чёртова вытяжка вместо того, чтобы работать, просто перекрывает вентиляционную шахту.

– Эй… – зовёт меня, пытается поймать взгляд, и, кажется, это наш первый прямой зрительный контакт за всё это время.

– Очень трогательно, ты всё-таки умудрился найти способ себе вставить.

А вот это уже как-то не особо трогает. И хочу верить, что не только одного меня.

Всё ещё бледный, но губы трескаются в ухмылке, и, так и не отлипнув, находит мою ладонь. Намертво вцепляется в неё пальцами, сплетает их. Стискиваю в ответ, и вокруг уже не удушающее пекло.

Всё проще становится, когда, казалось бы, беспросветная жопа всё-таки оказывается не бесконечной.

– Раз уж решила всё выложить и не портить карму себе и личинке, можешь проваливать.

Передёргивает тонким плечом, обтянутым мягким шерстяным джемпером.

– Не могу, любимый.

– Почему это?

– Я должна это увидеть. Как исказится твоя самодовольная рожа, когда… – Не запер входную дверь; понимаю это, слыша, как щёлкает ручка. – Когда ты поймёшь, насколько круто тебя натянули, милый.

Напрягаюсь, понимая, что она имеет в виду.

Кайлер, чувствуя это, буквально впаивается в моё плечо, не разжимает пальцы. И это ощущение такое… странное. Забытое?

Просто держать кого-то за руку. Не тискать, забираясь в карманы джинс, не лапать, задирая майку, не собственнически сжимать острое колено.

Просто чувствовать. Рядом.

– Очная ставка? Ты уверена, что мне стоит знать?

Шаги за спиной.

Снова.

Ощущение свежего дежавю. Только в этот раз не подкрадывается со спины, чтобы игриво поддразнить прикосновением коготков. Не подкрадывается, потому что это…

Оборачиваюсь через плечо. Синхронно вместе с Кайлером.

– А ты какого хера здесь забыл? – приподнимая бровь, спрашиваю я у растерянного, явно взбудораженного чем-то…

Ларри.

Кай только сильнее сжимает мою ладонь. Двумя руками.

Глава 19

Костяшки саднят.

Кожа потрескалась, кровоточит.

Припухли.

Задумчиво разглядываю, поворачиваю кисть так и эдак, отвлекаясь только для того, чтобы затянуться зажатой в зубах сигаретой.

Усмехаюсь.

В башке вакуум. Только никотиновые клубы наполняют.

Кошусь вправо, на оперевшегося поясницей о раковину Кайлера и замечаю, что на его скуле расцветает нехилый такой бланш. Красный, всё больше уходит в синеву, грозится налиться оттенками фиолетового, почти чёрного.

Попал под горячую руку, и я просто отпихнул его в сторону. Не хотел бить. Так вышло.

Раз – стоит передо мной тщедушной тушкой, отгораживая от смертельно побледневшего Нильсона, и два – падает на стол, хватаясь за лицо.

Никаких провалов в памяти. Всё до мелочей помню.

Опрокинутый стол треснул, нарезанные заготовки Кайлера вместе с разделочными досками на полу.

Разбитая салатница.

Осколки под ногами хрустят. Отчего-то всё ещё сохраняется это ощущение фантомного треска под подошвами.

Горящие дьявольским огнём глаза Джейн.

Сделала меня, сука.

Всего ожидал, всех гримёров мысленно перебрал, но это…

Ларри?! Начинающий лысеть нудный невротик Ларри?!

Выдыхаю сизый дым через ноздри и чувствую, что жар на кончике сигареты слишком близко к губам.

Выкидываю в раковину, за спину Кая.

Достаю новую. Третья.

Прикуриваю, неловко чиркая зажигалкой.

Пальцы подрагивают. Ободранные. Херово гнущиеся.

Затягиваюсь.

Пусто. Один дым.

Полчаса назад всё вышло криком. Удивлением. Разочарованием. Опустошённостью.

Вот, значит, как.

«Прекрати таскать мусор в койку, Рэндал», – поправляя очки, серьёзно вещал солидный дядька, поёбывающий мою тогда ещё НЕ бывшую.

– Она ему никогда не нравилась.

Кай дёргается, отвлекается от очень занимательного разглядывания своих босых ног – как только не раскроил ступни к херам, пока собирал стёкла? – и поправляет покосившуюся оправу очков.

Затягиваюсь, в сотый раз, наверное, осматривая его фингал и испытывая что-то отдалённо похожее на чувство вины.

– Ты ему тоже не нравишься.

Насмешливо поднимает бровь, прекрасно понимая, к чему я веду.

– Я не стал бы трахаться со старпёром.

– Ему тридцать, Кай.

– Оу…

Снова затыкаемся оба.

Я курю, он как-то излишне заинтересованно пялится на исходящую дымом сигарету.

– Забавно выходит, правда? Ну, а ты?

– Что я? – поморщившись и коснувшись пальцем щеки, переспрашивает Кайлер, который по каким-то неведомым причинам прилип ко мне и всё никак не желает свалить. Дать мне, так сказать, побыть наедине с фаянсовым другом, на опущенной крышке которого я и сижу.

– Ну, где вопли? Истерика? Где «Почему ты не рассказал мне, козёл?»

Улыбается осторожно, как-то вымученно, стараясь не задействовать повреждённую часть лица.

– Я понимаю, наверное. Ну, почему не сказал сразу.

Киваю. Затягиваюсь.

Кажется, и вовсе не смогу остановиться, пока пачка не закончится. Благо, всего пара сигарет осталась, и смерть от отравления мне точно не грозит.

Вдох, выдох.

Выдох, вдох.

– Спасибо тебе. Наверное.

– Спасибо? – Кай даже разворачивается ко мне.

Теперь прямо стоит передо мной. Стоит и силится выжать из себя более-менее саркастичное выражение, но с его лицом это плохо выходит.

Да. Спасибо.

– И за что же?

За то, что сам того не ведая не позволил мне съехать с катушек, одним только присутствием удерживая подальше от этой суки.

За то, что не дал мне втоптать всё более явную лысину Ларри в паркет.

За то, что держал меня, заведомо зная, что ни хуя не выйдет. Не выйдет, но всё одно…

Вытягиваю обещающую скорый рак лёгких белую палочку изо рта и отчего-то вспоминаю, просто циклюсь на этом моменте.

Секунда, плюс-минус, до и после того, как поперёк моей груди сомкнулись его пальцы в замок.

Жался к спине, прижимался пострадавшей щекой, и… Меня почти отпустило тогда.

Это так… странно? Забавно, может?

Не знаю, не подобрать нужного сравнения, но это так… ТАК, ощущать то, как легко можешь высвободиться, отпихнуть пиздюка, но не делаешь этого.

Потому что он не виноват. Потому что уже сделал ему больно. И, наверное, ещё отчасти потому, что Ларри – плешивый, стрёмный, как моё дыхание после попойки, Ларри, – начал медленно оседать вниз. Скатываться по стеночке, тяжело дыша и хватаясь за то место, где у нормальных людей сердце, а не нагрудный карман с визитницей. Покрывается липкой испариной и что-то бормочет, едва шевеля посиневшими, как у трупа, губами.

Неотложка приехала спустя каких-то пятнадцать минут. И всё это время именно Кайлер, который стал причиной не одной седой волосины на жопе Нильсона, сидел рядом с ним и промакивал пунцовый лоб полотенцем, сложенным вчетверо. Ослабил галстук, часы снял. Херов фанат сериалов про скорую помощь, не иначе.

Даже Джейн притихла. Просекла, стерва, что, решив эффектно столкнуть нас лоб в лоб, едва не осталась без бабок.

И тогда я просто ушёл, зацепил по дороге куртку, отыскал пачку сигарет и, как настоящий мужик, плюхнулся на крышку унитаза задницей. Так и сидел, пространно изучая взглядом своё отражение, искажённое выпуклой дверью душевой кабины. Сидел, пока незапертый замок не щёлкнул, и моему и без того ни хера не одиночеству пришёл конец.

Курю.

Смотрит.

– И что теперь? – спрашивает, а я могу только пожать плечами.

Теперь я пытаюсь не вести мысленные диалоги с самим собой, пытаясь понять, что, собственно, со мной не так.

Или нет, не верно. Дохера со мной не так. Даже больше, чем дохера, если выхоленная сучка, с презрением относившаяся ко всем, кто хоть как-то так или иначе касается унизительного звания обслуживающего персонала, не нашла никого лучше, чем мой агент.

Но кто ж знал, что его так ёбнет. Наверное, я всё-таки должен поинтересоваться. Хотя бы для того, чтобы прикинуть, заказывать ему торжественную панихиду или, как оклемается, отрезать яйца.

– Что там со стариной Ларри? Предварительный диагноз, все дела?..

– Инфаркт.

– Это ты на глаз определил? А меня посмотришь? Уже видишь саркому на месте печени и…

– Электрокардиограмма, идиот.

– Прямо на месте сделали или до дивана донесли?

– До дивана, да. А это важно?

Киваю.

Блядство же! И эта уже догорела, фильтр дымит.

– Напомни мне его выкинуть.

Упорно лезу в пачку, из двух сиротливо болтающихся в ней сигарет выбираю левую.

– Может, уже хватит?

Послушно касаюсь подбородком груди и прикуриваю.

Закатывает глаза.

– Один раз.

Не допираю вот так сходу, то ли из-за того, что реально ведёт уже, а перед глазами расплывается, то ли из-за того, что просто внутри что-то перегорело и выключилось.

– Что один раз?

– Ларри сказал, что это было всего один раз.

Щурюсь, пытаясь сконцентрироваться на Кайлере и словах, только что неосмотрительно вылетевших из его рта.

Снова зло берёт, за кишки хватает и тугой верёвкой их скручивает. На всех разом.

Джейн, Ларри, Кайлер.

В черепе коротит, и список виноватых становится немного длиннее, чем секундой ранее.

– Защищаешь, значит?

Сомневается, с ноги на ногу мнётся, не может решиться то ли и вовсе съебать подальше, то ли…

Решается.

– Может быть.

Дёргаюсь, как от хорошего апперкота, разве что на пол не падаю.

Въебал. Точнёхонько. По больному.

– Считаешь, что заслужил?

Щурюсь и жду его ответа. Прежде чем затянуться, думаю о том, что он ни хера обо мне не знает, но легко делает выводы.

Думаю о том, что… Через ёбаное зеркало. Возвращается всё назад.

– Считаю, что тебе следует сначала поговорить с мистером Нильсоном, а уже потом рвать контракт, или что там у вас.

– А, может быть, ты не будешь совать свою мо…

– Ключевое слово ПОГОВОРИТЬ, Рен. Подумай об этом.

«…туда, куда не следует», – договариваю окончание фразы уже про себя. Потому как, перебив, тут же выходит, наконец-то перестав отсвечивать линзами очков в мою сторону.

Кажется, царапина появилась на правом стекле, нихуёво так упали.

Блядь! Какого хуя я вообще сейчас о его очках думаю? Нифига, переживёт, всегда сможет дотащить свою жопу до ближайшей оптики.

Представляю, как он уходит и в воображении почему-то не возвращается.

И словно кто-то хитрый, за спиной притаившийся, дёргает за лицевой нерв.

Ну и… на хуй.

Затягиваюсь. С чувством, глубоко, прикрывая глаза, разом обратив в пепел оставшуюся часть сигареты.

Но вот выдохнуть…

Возвращается стремительно, громко шарахнув дверью о стену, забирается ко мне на колени и, схватив за подбородок, дёргает лицо вверх.

Как безумный.

Губами к губам.

Не могу не выдохнуть прямо в его рот. Словно только этого и ждал, жадно вдыхает и, скользнув языком по моему, убирается так же неожиданно как и появился.

Ступор охватывает настолько, что больше не хочу курить.

Выкидываю.

Подрываюсь за ним следом, нахожу на кухне.

– Что это было?

Оборачивается на голос, сжимая губку, которой начал тереть изгвазданную столешницу, и усмехается.

Умница. Один в один. Без грима не отличишь.

Только сейчас отчего-то бесит. Нереально, невообразимо бесит. Так, что кулаки чешутся, и апатия уступает место желанию убрать эту ухмылку с его лица. По губам проехаться, алым стереть, припухшими от слёз веками и солью раздражённой раны на лице.

Но замираю у перевёрнутого стола, ладонью накрываю торчащую вверх ножку.

Словно взведённый курок. Дай только сигнал.

– Мне захотелось.

Выстрел.

Слишком надменно, самоуверенно, дерзко, грубо… Слишком близко.

Рывок вперёд.

Движение чёткое, слитное. Тело прекрасно знает, что делать. Тело помнит.

За волосы и на столешницу грудью, позволив только прикрыть и без того разукрашенное лицо, спрятать в сгибе подставленной руки.

– Какого?.. Слезь с меня, идиот! На хуй иди!

Пожалуй, слишком возмущённо, наигранно, и поэтому, когда вскидывается, я без церемоний укладываю его назад, да ещё и наваливаюсь сверху, крепко сжав выставленную задницу.

– Мне захотелось, – выплёвываю это ему на ухо и едва держусь от того, чтобы с чувством прикусить мочку.

Подрагивает и часто дышит, свободной рукой находя и быстро сжимая мою кисть.

«Давай, можно, продолжай».

Включаюсь в игру тут же, словно тумблер переключили.

Вот он я, методично забивающий лёгкие, и вот другой, которому дали зелёный свет, наконец позволив отыграться за почти целый месяц.

И всё остальное тут же отходит на задний план.

– Хочешь жёстко? – интересуюсь словно между делом, как если бы поддерживал беседу, спрашивая об осадках в Северной Намибии. И насрать, существует ли она вообще.

Кое-как поворачивает голову, укладывает её на ладонь и, покосившись и поймав мой взгляд, проговаривает, и голос звучит глухо:

– А ты разве так можешь? Может, лучше наберёшь Ларри? Может, он ебётся лучше тебя?

Кривляется, проговаривая каждый слог. Выплёвывая, выдаёт именно то, что крутилось у меня в голове последний час. Именно то, что хер бы я смог произнести сам.

Что если действительно лучше? Во всём, на что ни посмотри. Что если так? Что если не случайно подвернулся обиженной фурии под руку?

Не могу залепить ему по роже из такого положения, но как следует вдарить по мягким домашним шортам…

Шлепок выходит отличный. По голой заднице будет ещё лучше.

– Вывести меня пытаешься, сучёныш? – воркую с ним, а сам едва ли не с ужасом ощущаю пульсирующий жар внизу живота.

Джинсы. Стали. Узкими.

Этот ёбаный вызов заставляет меня вспомнить про разукрашенную подпитую блядь, которую я вытащил из приват-комнаты и припёр к себе домой. То, как он из кожи вон лез, чтобы зацепить меня, напакостить. И со всем этим дерьмом кажется, что всё это было архи давно. Минимум в прошлой жизни.

Когда искал его, ещё тогда, в первый раз, клялся себе, что башку оторву, выебу так, что умолять прикончить будет, и сдулся, едва увидев его. Потерянного. Раздавленного. Испуганного.

А потом, пережив первую бурю, он словно новую личину натянул. Послушного домашнего мальчика, которого я едва ли мог шлёпнуть ладонью по лицу во время секса. Слабенько, совсем не больно.

Дальше – хуже. Не касался его, боялся, что рассыплется на куски, расплачется от случайного прикосновения и поедет крышей. Снова станет НЕ ТЕМ, с кем я жил последнее время. Станет ебливой сучищей, и в этот раз мне придётся лично снимать его с чужого члена или даже двух.

Представляю, как держу за затылок, пока он жадно отсасывает. Графично представляю, в красках, вижу даже дрожащие мокрые ресницы и подбородок, перепачканный стекающей слюной. Раскрасневшиеся губы и то и дело мелькающий ловкий язык. Он же так хорош в этом. Представляю, как отсасывает… не у меня.

Дёргаюсь вперёд. Сдавленно охает, когда движением бёдер вгоняю его в конторку, заставляю животом вжаться в покатый край столешницы.

Со свистом выдыхает и упорно продолжает гнуть своё. Отыгрывать линию.

– О, так ты уже представляешь? Меня и его? Нравится?

Хмыкаю и, чуть отстранившись, задираю его футболку, обнажая белую узкую поясницу.

– Хочешь знать, что я представляю? – Спешно одной рукой расстёгиваю давящий ремень и, вытянув его из шлёвок, отбрасываю на пол, разделываюсь с молнией и пуговицей. – Хочешь, детка?

Последнее вырвалось само собой. Глупое, пошловатое прозвище, к которому прибегает каждый второй не обделённый вниманием парень, но…

Для меня это сродни бешено набирающей обороты оттепели. Как где-то далеко, на самых крайних северах. Вечная зима и бац – за пару дней тает, стремительно уходя в плюс ртутной полоской термометра.

– Давай, скажи мне.

С силой закусываю губу, до противной раздражающей боли, отчетливо понимая, что всё, последняя капля будет, понимая, что сорвёт, и назад уже не свернуть, всё-таки отвечаю ему. Отвечаю, снова развалившись на его спине, елозя расстёгнутой молнией по обнажённой коже, отвечаю всё так же на ухо, языком касаясь ушной раковины:

– Я представляю, как ты сосёшь, пальцами подготавливая дырку для чужого члена. А после ещё одного, и ещё, и ещё… Как ты позволяешь кончать в свою разъёбанную задницу, а после спишь со мной рядом. Весь избитый, затраханный, дрожащий. И мне безумно хочется задушить тебя, отхуярить до смерти, а после блевать, пока желудок наизнанку не вывернет. Хочешь ещё, Кай?

Крупно дрожит, трясётся весь, ходуном подо мной ходит, балансируя, привстав на носки.

И да, он хочет, потому что ладонь, пробравшаяся под его впалый живот и бесцеремонно сжавшая промежность прямо через шорты, ощущает твёрдую, облепленную тканью плоть.

Неужели всё же одинаковые? Сходимся в этом?

Мерзко, ебливо больно даже краем мысли касаться, вспоминать, рыться, расколупывая только-только покрывшуюся корочкой рану и чувствуя себя абсолютно конченным, мечтать только о том, чтобы засадить ему сейчас. Вытрахать это из нас обоих.

– Продолжай… – заглатывая добрую половину слова, просит, и я сильнее стискиваю его ладонью. На грани боли.

Поглаживаю по шву указательным пальцем, всё ещё медлю. Всё ещё жду, что сдаст назад.

– Ты там спишь? Дай мобильник, наберу Джеку. Может быть, он…

Пальцами за волосы. Носом об стол.

Рывком на себя. Шорты, не заморачиваясь, вместе с трусами вниз.

Ты допросился, маленькая блядища.

Пусть набатом, разрывает виски, невообразимое в голове, перед глазами алым стелется – всё не нашедшая выхода злоба, всё то, что копилось последний месяц. Отстаивалось. Крепло, как хорошее вино.

Отступаю. Вижу, что балансирует, привстав на носках, и дурацкие тряпки болтаются в районе его щиколоток.

Беззащитный. Открытый. Слабый.

Не могу удержаться и как следует не отшлёпать его, не ремнём, ладонью. Легонько, на пробу.

Вздрагивает после каждого движения кисти, после каждого звонкого хлопка, пытается не дёргаться, но сжимает ноги.

Не пойдёт.

Нагибаюсь и сдёргиваю мешком повисшие шорты окончательно.

Вот так. Оставим футболку, для контраста.

– Раздвинь ноги.

– А если…

– Живо! – прикрикиваю на него, и послушно расплывается по столу ещё больше, делая то, что я хочу.

И вдруг взгляд, метнувшийся было за движением его пальцев, цепляет кое-что интересное.

Тянусь и пододвигаю предмет поближе, так чтобы он не видел, но наверняка слышал, как скользит стеклянное донце по поверхности конторки. Выдёргиваю плотно севшую пробковую затычку и задумчиво наблюдаю за тем, как мутноватая светлая жидкость приходит в движение, когда наклоняю бутылку.

– Часто дрочил пальцами? Пихал в себя?

– Нет! – отзывается хрипло и крупно вздрагивает, когда я, примерившись, переворачиваю бутылку, и масло выливается на его поясницу, оттуда перетекает на бока и ложбинку между двумя маленькими ягодицами. Растекается по расселине, и, к сожалению, не вижу, как обволакивает всего и, испачкав мошонку, стекает вниз, по бёдрам.

– Раздвинь.

Послушно берётся пальцами за ставшие скользкими половинки и разводит их.

Тёмное колечко мышц кажется влажным, смазанным. Дразняще провожу по нему средним пальцем и, не удержавшись, добавляю указательный, чтобы уже двумя тщательно размазать жидкость, растереть. Против часовой, не торопясь. Оглаживаю и, отняв, нажимаю на отверстие уже узким стеклянным горлышком.

Поскуливает и чуть подаётся назад, увеличивая давление с которыми в него упираются толстые прозрачные стенки.

– Не терпится быть насаженным?

Мне хочется, чтобы голос звучал насмешливо, даже издевательски, но хер его знает, выходит ли. Не разбираю, не пытаюсь разобрать.

Молчит, только елозит задницей по скользкому сосуду, так чтобы подставленное горлышко двигалось от копчика до мошонки.

Хмыкаю и, нажав на взмокшую поясницу, заставляю его перестать.

Гладкое стекло словно ввинчивается в него, легко скользит и входит на пару сантиметров, стоит только нажать посильнее.

Принимает с тихим стоном и дышит часто-часто. Носом. Сжал челюсти.

– Маленькая блядь.

И здесь прокол тоже, вместо насмешки выходит почти ласково.

– Так трахни меня уже…

Просить дважды не приходится.

Бутыль возвращается на столешницу, а я, прежде чем пристроиться к нему, спешно прохожусь губами по оголившейся из-за задранной футболки спине.

Сейчас, сейчас всё будет, детка.

Высвобождаю свой член и, прежде чем приставить к мокрой, блестящей от растительного жира дырке, сжимаю его у основания. Но всё одно, долго не продержусь.

Сгибаю его ногу в колене, придерживаю её, чтобы и вовсе не лишить опоры, и свободной рукой помогаю себе толкнуться.

Дышит раскрытым ртом, но остаётся податливо расслабленным, не зажимается, старательно помогает мне.

– Вот так, детка. Хороший мальчик.

Ведёт бёдрами, подаётся вперёд, словно снимаясь. Позволяю сползти немного и медленно, сжимая ворот футболки в кулаке, натягиваю его назад. Очень медленно. Стараюсь быть терпеливым, дать ему время привыкнуть, но так подрагивает, так дышит, что…

Укладываюсь сверху и, выпустив его шкварник, цепляюсь ладонью за край столешницы, прямо поверх его пальцев, стиснувших гладкое дерево.

– Давай, во всю глотку, детка, – и на следующем выдохе толкаюсь вперёд, толкаюсь внутри него, почти не выскальзывая, толкаюсь размеренно и только набираю темп, как начинает дышать громче, окрашивая хриплый свист, с которым воздух покидает лёгкие, ещё и интонациями, высоким визгом и стонами. Совсем тихонько, но музыкой звучит.

Срывает на раз, стоит только прикусить солёную кожу на его покрытом мурашками загривке.

Выпрямляюсь, цепляю за волосы, с удовольствием путаюсь в них пальцами и, ухватившись, с силой тяну назад. До боли и умоляющего скулежа. До сдавленного «пусти» и «пожалуйста».

Ухмыляюсь и наконец-то отпускаю себя. Закусываю губу, чтобы только его стоны, и…

Начинаю вколачиваться в него. Быстро, грубо, жёстко.

Так дерут случайных шлюх в сортире на заправке во время роад трипа с друзьями, зажав рот ладонью и задрав до пупка и без того короткую юбку. До судорог в ногах и мокрых дорожек из чёрной размазанной туши частенько на далеком от миловидности личике.

Ебу его, как будто бы купил на ближайший час, и выходит так охуенно, что спустя какую-то минуту не выдерживаю ритма, скольжения внутри узких горячих стенок.

Замираю, отдышаться бы немного. Останавливаюсь, так и не вытащив, и, проведя пятернёй от его затылка до натянутой упругой дырки, поглаживаю его поджавшиеся яйца.

Ритмично отдрачиваю ему, скорее, грубо лапаю, сжимаю, мну в ладони, мизинцем то и дело нажимая на мокрую скользкую дырочку на головке, и мечтаю заткнуть и её тоже. Миниатюрная тонкая затычка с шариком на конце отлично бы села в него и вкупе с тугим кольцом на основании измученного долгим ожиданием члена смотрелась бы идеально.

Так и представляю его, раскинувшегося на кровати. С широко разведёнными ногами и плотно закупоренной задницей, перетянутым прямо под яичками членом и распоркой между бёдер, мешающей свести ноги.

Ты очень плохо себя вёл, детка.

Представляю, как мог бы покусывать его соски и пальцами исследовать широко распахнутый влажный рот, играть с языком и царапаться о белые зубы.

Надсадный скрип дерева, струйка пота, стекающего по спине…

Заканчиваю парой рывков. Колени подламываются, сладкий спазм скручивает кишки, и реальность расцветает куда более яркими красками, чем за секунду до этого.

Как только кончаю, выплёскиваюсь внутри него, сжимается с такой силой, словно хочет меня кастрировать, передавить и оторвать к херам. Выливается мне в ладонь, крупно дрожит, когда додрачиваю, выдаивая его до конца, и вместо того, чтобы возмутиться, что перепачканную в сперме ладонь я вытираю о его же живот и футболку, только тоненько всхлипывает.

Отступаю, выскальзывая из него, и, пошатнувшись, опираюсь спиной о дверцу холодильника, наконец понимая, за каким хреном он такой здоровый.

Кайлер тоже, выкручивается, оборачивается и, прикусив губу, кое-как корячится, забираясь на стол, уже лицом ко мне. Взъерошенный, багровый, с горящими глазами за держащимися на одной дужке очками и в изгвазданной белыми подтёками футболке. Снова. Только теперь всё правильно.

Тянет руку, хватает меня за воротник и тащит на себя.

Шагаю вперёд, цепляюсь за голые холодные колени… И теперь совсем как в бабских романах.

Мой мир взрывается праздничным фейерверком.

Целует. Целует, как полагается, прикрыв глаза и как-то излишне робко для парня, которому я только что кончил в зад.

Хрестоматийно правильно. Сначала губы. Верхняя, нижняя, повторить и только потом язык.

Позволяю ему вести, не перетягиваю одеяло на себя, только отвечаю, немного лениво даже, расслабленно. Отвечаю и ощущаю себя школьником, тайком сосущимся с одноклассницей за школой. Вроде даже на сиськи посмотреть не светит, но дыхание всё равно перехватывает…

Не знаю, сколько проходит времени, не знаю, уж не остановилось ли оно вовсе.

– Погоди-ка, – шепчет прямо мне в рот, и когда отстраняется, собираюсь уже за затылок притянуть назад, но обеими ладонями решительно упирается в мою грудь. – Просто дай мне минуту.

Вопросительно вскидываю брови, но руки всё же убираю, и тогда он просто цепляется за мою кофту и тащит её вверх, стягивая через голову. Отбрасывает в сторону и пальцами пробегается по моему телу.

Плечи, грудь, пресс.

Проводит ладонью по своим перепачканным бёдрам и тут же по моему животу. Растирает адовую смесь из оливкового масла и спермы по проступающим кубикам и, склонив голову набок, оглядывает результат.

– И что это было?

Смеётся, снова рядом оказывается, хватается за руки и, положив их себе на пояс, обхватывает меня ногами, как какой-то тощий паук.

– Мне частенько хотелось натереть тебя маслом, – хихикая, отвечает на ухо и тут же хулигански прихватывает зубами за мочку. И, обслюнявив, словно со мной делится этой своей странной эйфорией, заражает вирусом, поражающим лицевой нерв.

Не могу перестать ухмыляться, словно тридцатилетний деревенский дурачок, наконец разобравшийся, для чего нужен этот странный отросток внизу живота.

Снова на стол укладываю, только теперь лицом к лицу, так и не расцепив рук и позволяя оплетать себя всеми четырьмя конечностями.

Губами к губам.

Неловко отбивается, деланно фыркает даже пару раз и, расплывшись в совершенно непривычной, самой настоящей улыбке, сдаётся, позволяет исследовать свой влажный зацелованный рот.

– Блядский ты боже, да неужели? – приглушённо шепчу, прикусывая кончик его носа, и, когда хмурит брови, собираясь переспросить, стискиваю его покрепче и затыкаю, лизнув нёбо.

И вправду теперь можно?

Что-то неразборчиво стонет в приоткрытые губы, и, кажется, это и есть тот самый ответ.

Самый правильный.

Десять из десяти.

***

Простыни приятно холодят кожу, а матрац и вовсе представляется идеально ровным.

Ухмыляюсь, закинув руку за голову, и, пробно дёрнув второй, пытаюсь высвободить её из-под навалившегося всем не особо-то впечатляющим весом мальчишки.

Спит на животе, раскинувшись и устроив свой, как оказалось, ни фига не лёгкий череп на моём предплечье.

Начинает неметь, и пробую отобрать свою конечность назад ещё раз.

Бурчит что-то и откатывается, загребая себе всё одеяло.

Просто не могу стряхнуть с лица это идиотское выражение, не могу заставить уголки губ опуститься вниз. Как полный придурок, ей богу.

«Моё-моё-моё-моё!» – радостно вопит какой-то визгливый коротышка внутри грудной клетки, и я не могу с ним не согласиться.