Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Ок. Хорошо. Ладно.

– Эй, – сжимаю плечо Кая и, наклонившись к нему, подталкиваю вперёд. – Двигай.

Бровь менеджера группы нехорошо изгибается и ползёт вверх, и, к моему величайшему сожалению, он решает, что роль молчаливого статиста не для него:

– Я даже не стану спрашивать, что ОН здесь делает. Я спрошу только про снимки.

Кайлер спотыкается на первом же шаге.

Снимки, точно. Снимки, про которые я благополучно забыл.

Беззаботно пожимаю плечами, всем своим видом демонстрируя, насколько мне сейчас насрать, но мальчишка тут же присаживается на корточки и принимается рыться в рюкзаке так сосредоточенно, как будто бы от этого зависит его жизнь. Шмоток напихано слишком много, всё спешно, комом, и у него никак не выходит справиться с этой кучей тряпья и что-либо отыскать.

– Брось это. Решим всё завтра.

– Что, прости? – тут же крысится Ларри. – Он вообще здесь не задержится дольше, чем того требуется.

Выдохнуть…

– Ты и в уши долбишься, пацан?! Я сказал – завтра! Подрывай задницу и неси её на диван.

Отмирает, отклеивается от рюкзака, но так и не двигается с места.

Прекрасно, принцесса, хочешь, чтобы я сам тебя унёс?

Выдёргиваю пачку из кармана, и вместе с ней всё-таки вываливается добрая половина хлама. Точно заразно. Кажется, его стало ещё больше, словно сам наползает из неведомой чёрной дыры. Запоздало вспоминаю, что зажигалка сдохла, но всё же чиркаю на пробу, и чудо происходит. Прикуриваю прямо в коридоре и с удовольствием затягиваюсь. Дым тут же заполняет пространство и смогом клубится в воздухе.

– Ты и раньше принимал необдуманные решения, но это… – красноречивый кивок головы на «это», – переходит все границы. Прекрати ЭТО. Дай ему денег, и пусть выметается. Немедленно, Рэндал.

Новая тяжка заставляет сигарету истлеть на добрую четверть.

– Ты должен думать башкой, а не членом, – предпринимает новую попытку Ларри, и я согласно киваю, снова жадно втягивая в себя никотин. – Ты вообще меня слушаешь? Найди подстилку, которая не будет доставлять проблем.

Снова касаюсь подбородком груди и подмечаю, что ещё один глубокий вдох – и, прогорев до фильтра, обожжёт пальцы.

– Это какую? – любезно интересуюсь, разглядывая обкусанный тлением лейбл торговой марки.

– Психически здоровую, Рен. И с сиськами, если на то пошло.

Да, наверное, это именно то, что я хотел от него сейчас услышать. То, что позволит мне смять окурок в ладони и даже с каким-то удовольствием ощутить, как прижигает кожу. Ощутить и отодвинув Кайлера в сторону, смахнуть невидимую миру пылинку с как всегда безупречного пиджака мистера Нильсона и, схватив его за шиворот, выволочь за дверь.

Ларри так обескуражен, что даже не сопротивляется. Не сопротивляется он, и встречая противоположную лифту стену лопатками. Не сопротивляется, когда я оказываюсь близко-близко и, удерживая его за взмокшую шею, смотрю за линзы его очков.

– Ты же знал. Знал даже раньше, чем мы переспали?

– Что ты запал на ребёнка с диссоциативным расстройством и больной мамашей?

– Именно, – скалюсь в ответ, мысленно взвешивая все за и против возможного рукоприкладства. – Почему сразу не сказал?

– А с какого это времени ты стал беспокоиться о своих дырках?

Не выдержав, замахиваюсь, но кулак замирает у самого лица, почти касаясь кончика носа, и сердце его чеканит так быстро, что даже плотная ткань пиджака не заглушает этот звук.

Ещё одну, мне нужно выкурить ещё одну. Пачку. Немедленно.

– Мудрое решение, – надменно сообщает мне Ларри, и весь самоконтроль летит по пизде так же быстро, как и колено ему в живот.

Давится, отступаю назад, чтобы не мешать ему сложиться напополам. Хрипит, пытаясь хапнуть побольше воздуха, багровеет и автоматически, следуя выработанной за долгие годы привычке, лезет в карман за шуршащим блистером с гомеопатией.

И так хочется ещё раз приложить, так хочется, что кулаки сводит. Но вместо этого хлопаю его по плечу и возвращаюсь назад в квартиру.

Хватит с меня на сегодня. Хватит и на завтра, и до конца следующего месяца. Особенно сейчас, когда щелчок замка слово послужил спусковым механизмом для чего-то глобального и настолько тяжелого, что я сам едва выдохнул тоже. И на глаза давит, притаившаяся было тяжесть наливает мышцы, забивает вены, струится медленно-медленно и, сделав круг, устремляется ко мне в башку, чтобы там лопнуть миллиардом острых иголок мигрени.

Не оглядываясь по сторонам, направляюсь сразу на кухню, но, дойдя до раковины и сцапав прижившуюся там зажигалку, останавливаюсь, уже вытянув губами сигарету из пачки.

Слышу, как прекращает шуметь вода в ванной. А я-то уже почти и забыл со всем этим. Забыл, окопавшись в недрах своего черепа и бурлящих там чувствах. От «эй, плохой-плохой Ларри» до «ебать ты урод, Рен».

Нам надо поговорить, верно? Но для начала…

Щелчок. Кремень высекает искру. Гаснет.

Глава 13

Курево – на дно раковины, зажигалка следом.

Пальцы впиваются в карманы толстовки. Жарко становится, стаскиваю, швыряю тут же на пол у стойки.

Вот сейчас будет… Только бы не по новой всё. Только не начинай. Физически не вывезу ещё одного потока гневных воплей.

Не надо, Кай. Пожалей меня, парень. Я уже слишком стар, и столько новой информации за один день – это слишком.

Двигаюсь в центр комнаты, так и не зажигая света, мысленно готовлюсь выдавить из глотки пару ничего не значащих фраз вроде «Ты знаешь, где взять одеяло, пацан» или «Жрать хочешь? Закажем что-нибудь?» Искренне надеюсь просто на кивок в ответ и возможность завалиться спать с чистой совестью.

Хорошо, почти с чистой.

Эта грёбаная сука продолжает грызть меня с упорством бобра-маньяка, вознамерившегося сточить бетонную опору под мостом. И единственное, что я могу предложить ей сейчас, это позаботиться о мальчишке, хотя плохо представляю, как это делается. Да что там «плохо», если даже подаренный фанаткой кактус сдох, запёкшись на подоконнике.

Наверное, Ларри был прав, и единственное, что я могу сделать, это просто дать ему денег и отъебаться, но куда там…

Я слишком хорошо знаком со своим говённым характером и непомерным «хочу», которое наверняка опять задавит все доводы здравого смысла, и всё закрутится по новой.

Не знаю, сейчас ничего не знаю.

Не тогда, когда он, притихнув, торчит в моей ванной и явно не торопится явить свою задницу только потому, что знает: жду.

Минуты идут, а я мразью себя чувствую.

Всегда почти, трезвый и в тишине. Я и роящиеся в черепе грязные тёмные мыслишки. Шепотками, намёками – без бутылки не заглушить.

– Кайлер? – зову и прикусываю язык, катая шарик серёжки по зубам.

Мне тоже не слишком-то хочется разговаривать сейчас. Вообще видеть его малодушно не хочется. Всё, лишь бы от оттаявших человеческих чувств спрятаться и вколотить их обратно, даже если забивать придётся целым ящиком колёс и пятилитровой бутылью Хеннесси.

Ну где он там?

Вот так торчать посреди комнаты и ждать не пойми чего – ещё хуже. Может, решил уже вздёрнуться прямо в моей душевой и сейчас царапает предсмертную записку ножницами на кафеле? Что-то вроде «Электрический стул жопе Рэндала Лэшера»?

Продолжаю ждать, но спустя пару минут окончательно надоедает. Слишком тупо себя чувствую.

Хочешь, чтобы я сам тебя вытащил? Хорошо.

– Эй, детка, принести тебе полотенце? – пробую ещё раз, уже двинувшись к двери, и ручка дёргается, когда мне остаётся каких-то пару шагов.

Сталкиваемся нос к носу.

Только вот он голый, даже не потрудился использовать полотенце и так и обтекает, покрываясь мурашками прямо напротив, и я понимаю, что не знаю, куда деть руки. И не то чтобы я не видел его голым.

Волосы мокрые, липнут ко лбу, и он пятернёй зачёсывает их назад, игнорируя холодные струйки, стекающие по пальцам.

И запах. Мой.

Мой шампунь и мой гель для душа.

И смотрит так, будто бы сканирует из-под опущенных век. Не отводя взгляда, так пристально, что самому, чертыхнувшись, отвернуться хочется и вовсе свалить, отгородившись дверью.

Словно изучает меня, прикидывает, сколько могла бы стоить моя шкура.

Капитулирую, отводя взгляд и разводя руками.

– Ладно, хочешь сверкать яйцами – пожалуйста. Я спать.

Даже спиной поворачиваться стрёмно.

Охуеть денёк выдался.

Качаю головой и решаю было действительно отложить всё на завтра, когда мальчишка окончательно одыбается, а пока завалиться еблом вниз, но не даёт мне уйти. Перехватывает за запястье.

Оборачиваюсь.

– Кай?

Теперь смотрит на свои пальцы, на то, как они выделяются светлыми пятнами поверх тёмной татуировки. Смотрит, как-то неестественно склонив голову набок, смотрит по-птичьи, как сорока, взглядом зацепившаяся за блестяшку. Сосредоточенно и зло.

«Стрёмно» перетекает в «жутко».

Мысленно начинаю уже прокручивать сюжет двести лет назад смотренного с ребятами под пиво дешёвого ужастика, часть которого всё-таки засела у меня на подкорках и сейчас неспешно всплывает на поверхность, и Кайлер кажется мне тем самым одержимым.

Стискиваю кулак.

Попытка номер раз.

Безуспешно.

Дёргаю посильнее.

Держит.

– ЭЙ!

Очнулся. Подбородок вскинулся, прямо в глаза смотрит, щурится, и это как никогда напоминает игру в гляделки с собственным отражением.

Этого хотел? Сомневаюсь.

Перехватывает поудобнее и, развернувшись, уверенно буксирует меня в сторону спальни, к кровати.

Не особо понимаю, но послушно шагаю следом. Только собираюсь обойти её слева и щёлкнуть ночником, чтобы как-то разбавить чёрной жижей налипшую на пустое пространство темноту, но не даёт мне сделать этого.

Выпускает руку, выкручивается, обходит, спиной к кровати, вцепившись в плечи, разворачивает и… Толкает.

Чувство дежавю кусает, впивается в кадык, сдавливая глотку.

Сверху наваливается, сжимает мои руки, тянет их вверх, перехватывает одной ладонью и освободившейся задирает майку. Растопыренной пятернёй ведёт по животу, обводит напрягшиеся мышцы своими ледяными, даже после горячего душа не отогревшимися пальцами, которые так и подрагивают от нетерпения. Смазано – по солнечному сплетению, под майкой подбираясь к горлу, скрюченным кончиками пальцев касается подбородка.

– Перестань.

Не слышит.

Почти царапает.

Пытаюсь перехватить его руку, но выскальзывает, ёрзает, извиваясь, и подаётся назад. Выпрямляется, стискивая мои бока бёдрами. Отклоняется, скользит дальше, устраиваясь на ногах, и уверенно принимается за ремень, ловко разделываясь с пряжкой. Просовывает большие пальцы в шлёвки, оттягивая пуговицу, и расстёгивает её с глухим щелчком.

Без единого звука, не дыша, кажется. Только трясёт его, как после прихода.

Перехватываю за кисти, теперь уже серьёзно, предупреждающе сжимаю, могу оставить и синяки, но вовсе не до того, чтобы рассчитывать силу.

Дёргается.

Повторяю, незначительно повышая голос:

– Перестань!

Рывок назад. Всё ещё держу.

Замирает.

Жалею, что не дал включить свет, жалею, что не вижу сейчас его лица.

Но чёртова дрожь словно и мне передаётся, прошивает через пальцы. Смягчаюсь, списав всё на его желание выразить свою «благодарность». Действительно, а как ещё?

– Полегче! Детка, мне хватит простого спасибо. Иди спать.

Выдыхает через нос, и в потёмках кажется, что кривится, скалится – наверняка не разглядеть, но общее впечатление только усиливается. Ощущение того, что кто-то влез в шкуру мальчишки, который не мог посмотреть мне в глаза пару часов назад.

– Я не для тебя это делаю, – выплёвывает почти снисходительно, и я, распахнув уже было рот для ответа, только клацаю челюстями.

Стряхивает мои руки и вместо того, чтобы выгнать на диван и, возможно, привести в чувство, я… сдаюсь.

Такого Кайлера у меня ещё не было. Не маленькой злобной дряни, с языка которой так и сочится ехидство. И член в расстёгнутых джинсах заинтересованно дёргается, начинает твердеть, прижимаясь и натягивая ткань белья.

– Отлично, но…

Обрывает тут же, и скользит в его голосе нечто такое, что я вполне мог бы принять за пренебрежение. Мог бы, но его пальцы уже успевают забраться под тугую резинку, и я просто откидываюсь назад, заложив руки за голову, так чтобы никакие наручники не защёлкнуть.

– Заткнись и не мешай мне.

Приказывает. Голос хорошо знаком, но не его интонации.

Укусить в ответ хочется, но соскальзывает в сторону, сдёргивает джинсы немного вниз и, склонившись, обхватывает член губами прямо так, через ткань.

Сразу становится жарко и влажно. Словно примеряется, находит головку, берёт её в рот и водит языком до тех пор, пока не станет совсем мокро.

Отстраняется на секунды, сдёргивает трусы вместе с джинсами, так что я даже не успеваю приподнять бёдра, и буквально набрасывается на меня. Тянет в рот, цепляет языком и, выдохнув, пропускает в глотку.

И это так… Так, словно я крыт намертво и вижу лучшие мокрые сны. Так, словно все нервные окончания спешно сбежались вниз, и ловкие пальцы, подобравшиеся к мошонке, ласкают прямо их, запутываются в тонких пульсирующих нитях.

Выпускает немного, удерживает головку во рту, спускает на неё слюну, а я пялюсь в потолок и, кажется, молюсь только о том, чтобы глаза не лопнули.

Это слишком.

Слишком после того маринада, что он мне устроил.

Начинает помогать себе пальцами, нетерпеливо сжимает, не рассчитывает силу и делает даже больно, но я просто не в состоянии использовать рот для чего-либо, помимо вздохов.

Торопится, лижет, водит зубами, снова в рот втягивает, заглатывает, и я с силой цепляюсь пальцами за покрывало. Словно глотает, сжимает ещё плотнее и… Боже! Кажется уже, вот оно – на самом краю, но выпускает, тяжело дышит и снова сжатыми в упругое кольцо губами надевается сверху. Дрочит, размазывая слюну, её так много, что прекрасно скользит, как по смазке, и, примерившись, придерживаясь одного ритма, принимается посасывать яйца. Левое, затем втягивает в рот правое, обрабатывает их языком, толкает в щёку и…

Снова выпускает слишком рано, слишком замедляет движения ладонью, останавливается даже на какой-то момент, для того чтобы и вовсе убрать ладонь и, оперевшись на другую руку – смутно различаю очертания его тела, – скользнуть мокрыми пальцами между своих ног.

Блядский ад, почему ты не дал мне включить свет?!

Хочу это видеть!

Хочу видеть, как ловит головку губами, не помогая себе пальцами, принимается сосать и одновременно, должно быть, наглаживать свою сжатую дырку. Погладить, а после, поскуливая и едва ли не давясь, приняться медленно растягивать себя, потрахивать пальцами, для того чтобы тугие мышцы расслабились и смогли принять кое-что размером побольше.

А ещё я очень хочу, до свербящего зуда хочу потрогать его. Нажать на затылок или шлёпнуть по белой заднице, но только тянусь и вместо того, чтобы схватить его за отросшие волосы, получаю шлепок по ладони.

– Не трогай, – натурально шипит и тут же дует на мой член, играется языком с головкой и снова выгибается, отставляя задницу и разводя ноги шире. – Давай, кончай уже, – сдавленно шепчет, и половина звуков тонет, теряется, смешиваясь с влажным хлюпаньем, с которым он посасывает меня словно карамельку.

Теперь не торопясь, зализывая, втягивая в рот одну головку и навалившись на мои ноги, помогает себе пальцами. Но меньше минуты всего, после возвращается напор и такая амплитуда движений, словно от того, кончу я или нет, зависит его жизнь.

Сглатываю, кусаю губы, боюсь признаться себе, что наверняка позорно поскуливаю, как томная баба, которую, ублажая, готовят к ебле, и ничего не могу с этим поделать. Слишком охренительно, так охренительно, что мрак – и не мрак больше, а целая россыпь сверкающих фейерверков.

– У меня… у меня всё ещё нет резинки, – сбиваясь, напоминаю ему и в ответ получаю такой охеренный проглот, что, кажется, струя спермы должна пробить его череп.

Но тут же буквально соскакивает, позволяет головке остаться во рту и делает то, после чего у меня просто не падает – физически не может упасть. Немного сглатывает, удерживает во рту, и чувствую, как спускает по члену, позволяя тёплой тягучей жидкости стекать по всей длине.

– Я не собираюсь делать это на сухую, – словно поясняет свои действия, и я, охуевший, оглохший, но прозревший, смутно вижу, как проходится ладонью по губам и забирается на меня сверху.

Тут же пальцами, до этого комкавшими майку, цепляюсь за его колени, и Кай, качнувшись и выгнувшись, проезжается задницей по ставшей чувствительной головке.

– Тебе будет хорошо внутри меня, да? – шепчет, наклонившись, и дёргает болтающийся измусоленный кусок материи вверх, за голову. Послушно поднимаю руки, позволяя стянуть её полностью и отбросить, и чувствую, как колотит, подбрасывает на кровати от предвкушения, от этих насмешливых рубленых реплик. – Нет, тебе будет просто охренительно.

Голос так и сочится самодовольством, как если бы он готовился вставить мне, как если бы он меня трахал. Но приподнимается, придерживает член и направляет его в себя, дразня, ведёт им по своей приоткрытой дырке. Покачивается, словно в трансе, и наконец принимает. Медленно, не торопится, но натурально хнычет, как маленький обиженный мальчишка, пока не сядет полностью.

Горячо и гладко, не сравнится даже с самой тонкой резинкой.

Оказавшись плотно насаженным, он только вздыхает и переводит дух, выдыхает почти удовлетворённо и начинает двигаться. Скакать так, словно вознамерился сломать мне член. Дрочит себе, перекатывает мошонку в ладони, пальцами то и дело впивается в соски, а я словно в коме. Плотной, горячей, предоргазменной коме.

Словно в любой момент разорвёт к херам.

А он стонет. Дьявол, как он стонет… Протяжно, не стесняясь, как маленькая насаженная девчонка, которой то ли адски хорошо, то ли дико больно.

– Ты… Так хотел? – пользуясь мной, словно живым горячим вибратором, спрашивает он. Спрашивает, и вижу, что улыбается. Кажется мокрым насквозь, вымотанным, но как же выгибает спину…

Против воли залипаю на его силуэт, взглядом впиваюсь в очертания быстро и грубо дрочащих пальцев.

– Хотел выебать меня? Отпользовать, как одноразовую сучку? А, Рен?

Двигается так, что еле дышит. Каждое слово вылетает с хрипом, но он не затыкается, вовсе нет – намеренно злит меня, напрашивается, требует обойтись с ним пожёстче.

И против воли, против очнувшегося, предупреждающе вопящего голоса разума проглатываю это и, кое-как прочистив горло, отвечаю ему, подстраиваясь под этот насмешливый тон, позволяю ему ужалить посильнее:

– Захлопни рот и сожми меня поплотнее, детка.

Заваливается вперёд, падает на мою грудь, тут же обхватываю, фиксируя, ладонью вцепившись в своё же запястье на манер замка.

Близко-близко, лицом к лицу. И его, готов поклясться, мокрое. Чёлка налипает на лоб.

Слишком для него, слишком вымотан.

Шумно дышит мне в лицо, и кажется, что отдаёт солёным железом. Кусал губы. Сомневался, стоит ли лезть?

Ни секунды.

Шепчет сбивчиво, съедая окончания слов и целые слоги, путаясь собственным языком и то и дело проходясь им по иссушенным, опухшим, наверняка чувствительным губам:

– Тебе понравилось, Рен? Понравилось сверкать голой задницей? Понравилось позировать для снимков?

Невольно стискиваю его так сильно, что хрипит, пытается дёрнуться, ладонями упереться мне в грудь, но тщетно. Ни сил, ни запала не хватает, но его несёт, так сильно несёт, что спустя всего полминуты мне снова хочется просто разорвать его.

– Понравилось ощущать себя полностью беспомощным? Слабым… Униженным…

Уничтожить на месте.

Заебать так, чтобы через дырку в заднице подсвечивались гланды.

Лёгкие сжимаются и горят. Всё тело требует сделать один-единственный ебучий глоток кислорода, а я не могу. Не могу разжать челюсти или втянуть в себя носом. Не могу, потому что, кажется, любое моё движение будет направленно на то, чтобы уничтожить его.

Переломать рёбра и раздавить внутренности. Раздавить, совсем как его явно отвыкшая впускать в себя толстый член задница сейчас сдавливает меня, обхватывает так, что любое, самое незначительное движение может заставить спустить снова.

И злоба, словно густой острый соус. Подчёркивает. Силу моего желания.

Вытрахать или отхуярить.

– Рен, – снова зовёт, тянется к моему рту, прикусывает подбородок, пробуя кожу на вкус. – Скажи, тебе понравилось? Понравилось чувствовать, что в любой момент можешь сам оказаться трахнутым?..

Отбрасываю его в сторону.

Скидываю с себя и, сдёрнув блядские мешающие тряпки и не глядя выбросив их на пол, рывком усаживаюсь на кровати, подогнув под себя ноги. И уже было замахнувшись, наблюдаю за тем, как лениво перекатывается на живот и уползает повыше, так чтобы приподнятая задница оказалась прямо передо мной.

Укладывается на грудь, подминая под себя подушку, и жалобно тянет, разом забыв про издёвки и ехидное шипение:

– Я хочу, чтобы было мокро. Кончишь в меня?

Перекрывает.

Смутно помню, как оказался рядом, как натянул его, словно тёплую живую перчатку.

Но отлично слышу его вопли – громкие, несдержанные, перекрывающие звонкие шлепки кожи о кожу.

Намертво цепляюсь, удерживаю худые крепкие бёдра и долблю его, как последнюю мразь, которая досталась мне, перед тем как окончательно уйти в расход. Как ни одну дешёвую или не очень шлюху.

Наваливаюсь, вдалбливаюсь, где-то далеко ощущая, как горят елозящие о покрывало колени. Отстранённо, совершенно отсутствующе, потому что всё моё внимание сосредоточено на тонких, из-под живота просунутых назад пальцах, которыми он пытается погладить, ещё больше раскрыть свою растянутую на стволе дырку. Давит на её края, цепляется фалангами и…

Да, всё как он просил.

Очень мокро внутри становится, заваливаюсь сверху, всем своим весом, не сдерживая, лишь бы в последний момент быть как можно глубже, как можно больше заполнить.

Дёргается, додрачивает подо мной и, изогнувшись, конвульсивно подрагивает, на мгновение сжимаясь на мне ещё туже. Почти передавливая.

Болью опаляет, но физически не могу вытащить сейчас.

Слишком сложно приподняться, слишком выжал меня. Но и вся злость, вся ярость, которую он вытащил, выплеснулась тоже. Остывает внутри, заполняя его, касаясь упругих стенок.

Я не чувствую себя живым, когда всё-таки приподнимаюсь на руках и откатываюсь в сторону, ощущая, как вместе с обмякшим, опадающим членом потянулся липкий влажный след.

Я не чувствую себя живым, я чувствую себя именно выебанным.

– Эй… – дышит через раз, даже не смыкая губы, зовёт меня.

Наблюдаю за тем, как трогает себя между ног и, задумавшись на секунду, быстро обсасывает пальцы.

И, чёрт… За что, господи? Это и есть моя кара за вечные пьянки, мешок скуренный травы и говняный характер?

За что? Ибо нельзя, нельзя смотреть так, как сейчас смотрит Кайлер.

Жадно, голодно и так, словно мало ему, словно…

– Вылижи меня? – просит, надув губы для вида, а пальцами уже гладит, осторожно касается моего члена, перебирается на живот, очерчивает ими подрагивающие мышцы, и ему явно нравится. Очень нравится это.

Вот дрянь.

Гадёныш слишком хорошо знает: я не пошлю его на хуй и не скажу нет.

Знает, что рычаг, за который он уцепился, почти безотказен.

Знает.

И я, к сожалению, тоже.

Знаю.

***

Распахиваю глаза резко, будто и совсем не спал.

Будто бы каждая клетка не отзывается противной, забившей мышцы тяжестью. Чувствовал бы то же самое, если бы вагоны разгружал. Но…

Поворачиваю голову, чтобы взглядом нащупать белую, кое-как прикрытую одеялом спину. Кажется, даже не пошевелился ни разу, вырубился сразу же, как свалился с меня и откатился к краю.

Слышу, как дышит, иногда вздрагивает.

Прикрываю глаза ладонью и понимаю, что в моих лёгких недопустимо низкая концентрация никотина. И кофе – в желудке.

Точно, готов убить за чашку крепкого и сигарету.

Но Кайлеру слишком хорошо досталось, и будить его сейчас было бы полнейшим свинством.

Во всяком случае, мне нравится думать именно так, а не признать то, что теперь я и вовсе не знаю, как с ним разговаривать. Не забрело в мой череп ещё таких слов.

Поднимаюсь и первым делом бреду к кофеварке. Там же в раковине болтается брошенная пачка сигарет, и я в очередной раз за сутки вспоминаю, что у меня сдохла ёбаная зажигалка.

Но я и сам просто сдохну, если не затянусь, и поэтому включаю самую маленькую, встроенную в столешницу конфорку.

Действительно, чего бы и не вспомнить бурную молодость, тогда не то что прикуривать от плиты – забычкованные нычки доставать приходилось.

Керамика раскаляется быстро, вытягиваю сигарету и, не глядя, отбрасываю пачку куда-то за спину. Наклоняюсь, чтобы попробовать раскурить, и чувствую, как тянет мышцы.

Поясница, руки, шея?

Смутно припоминаю, как узкие ладони пытались придушить меня, кажется. Пара укусов на плече налились фиолетовым и выглядят ничуть не хуже грима для фильмов о вампирах.

И ощущения соответствующие: от вчерашнего безумия, желания вколотить ёбнувшегося Кайлера в матрац мало что осталось. Ни хера в общей сложности.

Кое-как с десятой попытки и от злости измусоленного фильтра удаётся прикурить и, выпрямившись, как следует затянуться.

Чистое блаженство…

Отстранённо замечаю, что всё ещё голый и того и гляди стряхну пепел прямо на свой конец.

Надо бы натянуть что-нибудь, чтобы прикрыть задницу.

Погодите-ка…

Отыскиваю брошенный рюкзак Кайлера и, зажав сигарету в зубах, принимаюсь потрошить его, чтобы найти свой мобильник. Начинаю с боковых карманов, но они оказываются пустыми, тогда распускаю стягивающие этот мешок вязки и ныряю ладонью наощупь, не имея никакого желания рыться в личных вещах мальчишки.

К чёрту, спасибо, и так хлебнул, аж через нос полезло.

Наконец нащупываю знакомый предмет на самом дне и, вытащив руку, вижу знакомые грани и даже царапины на экране.

Быстро выпускаю дым, придерживая медленную смерть от рака лёгких, краем рта и включаю сотовый. Дождавшись загрузки, просто удаляю папку с изображениями. Сразу всю.

К дьяволу картинки, я не хочу снова вспоминать про ЭТО и уж тем более пялиться на свою голую-голую задницу, да ещё и с такого ракурса. И потеря пары косых, объёбанных рож на фоне смазанных лучей цветомузыки – цена, которую я вполне готов заплатить.

Файлов ноль, и даже внутри как-то полегче стало.

Возвращаюсь к кофеварке, вытягиваю подставленную чашку с чёрным кофе и добавляю ещё пару кубиков сахара. Осторожно отпиваю и вместе с тем, как терпкая, сдобренная рафинадом горечь растекается по нёбу, чувствую, как совсем хорошо становится.

Почти устойчиво хорошо, только вот включившийся мобильник упорно выводит уведомление на экран. Мельком глянув, понимаю, что опаздываю на интервью. Тотально так опаздываю, учитывая, что должен был быть в студии вместе с группой часа два назад. И Ларри наверняка звонил мне миллион раз.

Выдыхаю и, с сожалением отставив чашку, бреду к дивану. Отыскав толстовку, обшариваю её карманы, чтобы извлечь оттуда ещё один плоский кирпич, призывно мигающим светодиодом над верхним динамиком.

Двадцать звонков и пара смс, если текст «Я надеюсь, ты там сдох» и второе короткое с восклицательным знаком можно считать полноценными сообщениями.

Наверное, можно, учитывая, что мистер Нильсон предпочитает решать все проблемы посредствам звонка, а пламенные мессаги шлёт только в степени крайней злости или отчаянья.

Тут сам собой возникает вопрос: насколько крепко я подставил его задницу на этот раз? Охренительно, наверное, раз он так упорно пытался додолбиться до меня после вчерашнего.

Что ж…

Затягиваюсь в последний раз и с сожалением выкидываю бычок в мусорку, параллельно с этим набирая номер последнего желающего снести мою башню абонента.

Гудок проходит всего один, а маленькую чашку не доношу до рта вовсе.

– Ты оглох на оба уха? – сдержанно-злобно спрашивает мой менеджер, и я почти жмурюсь от удовольствия.

– Был занят.

– Подыскивал подходящую ночлежку для бездомных?

Вот всё-таки как.

Ладно.

Отхлёбываю из чашки уже поостывший напиток.

– Трахался. Помнишь ещё, как это?

Медленно выдыхает на той стороне.

Так и вижу, как потирает глаза дрожащими пальцами и лезет в карман – отыскивать свою драгоценную баночку с шариками.

Слышу фоновый гул, какие-то выкрики. Студия, должно быть. Именно та, кресла которой не суждено обтереть моей заднице.

– Рэндал. Ты должен немедленно…

Перебиваю его, не желая выслушивать продолжение вчерашнего блядства. Я обосрался, это верно, но решать, кого трахать, я всё же предоставляю себе, а не агенту.

– Семь раз за ночь, и если бы не этот невообразимый рот и цепкие пальчики, последних трёх точно бы не было.

– Заткнись и немедленно приезжай, разберёшься позже со своей шлюхой.

– В чём твоя проблема, Нильсон? Мне кажется, что крепкий член – это именно то, что смогло бы излечить твоё пошатну…

– ЗАТКНИСЬ! Не приедешь – хер с тобой! Возись со своим выблядком, пока не…

Скидываю вызов и, пожав плечами, поворачиваюсь за новой порцией кофеина.

Думаю о том, что, возможно, случайной избитой шуткой треснул Ларри прямо по больному.

Цокаю языком, металлическим шариком проводя по внутренней поверхности зубов.

Окей, Нильсон… Будет тебе толстый хуй.

Быстро расправляюсь со второй чашкой кофе – прямо так, даже не досыпая сахара до своего привычного «ещё грамм, и булки слипнутся» и направляюсь в душ.

Часы в верхнем правом углу телефона показывают шестнадцать сорок пять.

Бросаю взгляд в сторону спальни и решаю, что уже вполне можно вытряхнуть Кая из-под одеяла и, усадив напротив, попробовать поговорить. И возможно, выйдет не так дерьмово, как только что с Ларри. Хотя бы потому, что его я вчера не бил.

***

Натянув майку и мягкие домашние штаны, падаю на смятую простынь и подкатываюсь к зарывшемуся в одеяло Каю.

Торчит только макушка и кончики пальцев, которыми он обнимает собственное плечо.

– Эй…

Легонько касаюсь взъерошенной макушки и дую в ухо. Морщится, пытается отползти и выглядит настолько беспомощно-трогательным, что мне до зуда в ладонях хочется сделать с ним что-то не очень хорошее. Не очень честное.

Но ему же вчера было можно?

Улыбаюсь своим мыслям и прижимаюсь плотняком, пусть и через одеяло, тащу к себе поближе этот мягкий комок.

– Давай, детка, открывай глазки.

Морщится, подгибает ноги и болезненно стонет.

Понимающе усмехаюсь и, приподняв его голову, просовываю под неё руку, так чтобы затылок лёг на моё плечо и, щекоча нос, повёл растрёпанными вихрами.

Свободной рукой принимаюсь выпутывать его, и даже не брыкается, только сжимается, ещё больше усиливая сходство с гигантским эмбрионом, уляпанным засохшими, частично о простыни обтёртыми пятнами.

Одеяло комкается где-то внизу, стреноживая его, оборачиваясь вокруг ног.

И я плохой, да. Не плохой, как крутые парни в вестернах, которые в конце, жертвуя собой, спасают всё ранчо. Плохой в смысле – полное дерьмо.

Плохой настолько, что загребущие ручонки сами тянутся к оголившейся заднице Кайлера и, скользнув по подтянутым половинкам, водят между ними. Самыми кончиками пальцев по опухшей, не закрывшейся дырке.