Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Сгибаю ноги в коленях и с облечением чувствую, как узкие джинсы вгрызаются в кожу. Значит, одет и ни с кем не переспал.

Тогда наручники откуда?

Нет, так не пойдёт.

Но и веки разлепить оказывается непосильной задачей. Опухли и, кажется, потяжелели минимум на пару килограмм. Ресницы слипаются, в черепе самый настоящий ад.

М-да… Надеюсь, хоть вчера было хорошо. Хотя, что надеюсь – вспомню. Может быть.

С неимоверным трудом приподнимаюсь и, приложив ещё чуточку нечеловеческих усилий, разлепляю-таки веки.

Не Ларри и не кто-то из моих припизднутых друзей.

В моих ногах, подмяв под себя покрывало, сижу я сам.

Что? Погодите-ка…

Моргаю часто-часто, пока слёзы не выступят, но наваждение всё не желает проходить.

Белая майка, чистая, в отличие от моей, чёрные узкие джинсы.

Медленно, дебильно медленно, словно мне требуется время для полного осознания, поднимаю голову, чтобы взглядом коснуться… своего лица.

Или же так кажется из-за выступивших слёз и никак не желающей рассеиваться мутной дымки?

Негромкий, скорее даже мелодичный звон привлекает моё внимание.

Чуть поворачиваю голову и, пережив вызванный движением спазм, кое-как фокусируюсь на маленьких ключиках, которые "я" то и дело подбрасываю на ладони.

Хмурю лоб, в висках немилостиво долбит, но на короткое мгновение, когда в затопленное алкоголем сознание закрадывается понимание, боль отступает.

Не я. Там, в ногах.

И не я ухмыляюсь от уха до уха моей фирменной ухмылкой, привычным приевшимся жестом.

Не я.

– Кайлер? – хрипло выдают связки, и я сам морщусь от вони. Вот это перегарище.

Полоски металла подпрыгивают на ладони ещё раз, и он сжимает их в кулаке:

– Поболтаем?

Глава 7

Первое: запястья прикованы к резной кованой спинке, а это значит, что кровать моя. Второе: я у себя в квартире. И третье: я абсолютнейше ни хера не помню.

В очередной раз поклясться себе завязать с пьянками, что ли?

Что-то там вырисовывается из-за мутной, словно никотиновым дымом сотканной пелены, но в головёнке так больно, что она просто отказывается делать логические выводы.

Это всё вы, мыши? Вызвать бы дезинсектора, попрыгаете тогда, хвостатые твари.

– Как я здесь оказался? И главное – почему здесь ты?

Мальчишка тянется, всем своим видом демонстрируя, что ему-то сейчас как раз лучше всех.

Смутно начинаю припоминать смазанные, то и дело ослепляющие меня электронные лучи и его бледное лицо рядом. Или же это было зеркало?

Хмурюсь, но проясняться ни черта не желает, только боль усиливается над надбровными дугами. Опускаю затылок назад на подушку и принимаюсь разглядывать нас обоих уже в отражении. Слегка искажённое, выпуклое. Моё распростёртое тело с заломанными руками и он рядом. Наводит на мысли.

– Раком и голый ты нравился мне больше.

Ещё этот привкус во рту… Уж не знаю, из-за пирсинга отдаёт металлом, или я умудрился прикусить язык. Отвратительно налипает на щёки, вызывая всё новые и новые приступы тошноты.

И эту фразу оставляет без ответа тоже. Только беспрестанно крутит чёртову связку пальцами, то и дело подкидывая её на ладони, и то как она негромко звякает, кажется мне самым отвратительным звуком из всех услышанных. Бесит, эхом отражаясь от стенок моей черепушки, словно материальный, давит на нервные окончания, скребёт по ним, заставляя пульсировать.

Ненадолго меня хватает. Меньше минуты.

– Прекрати.

В этот раз снизошёл до ответа, лениво, не сразу, продолжая бренчать чёртовыми железками:

– С чего это?

Какие мы злые. Давай, накажи, поиграй со мной.

– Я попросил.

– И что?

Ну да, действительно. Но ключи всё же прячет в карман и подползает поближе. Ложится рядом и, подперев голову ладонью, просто наблюдает за мной. Медленно выдыхаю и, кажется, начинает отпускать по чуть-чуть.

– От тебя воняет.

Закатываю глаза:

– Знаешь, это нормально, так бывает после того, как выжрешь больше, чем весишь. Хотя откуда тебе знать. Должно быть, сладко засыпаешь после первой же стопки.

– Куда уж мне до алкоголика со стажем.

Хмыкаю. Если бы меня это задевало, малыш Кай, если бы…

Поворачиваю голову в его сторону. Куда ближе, чем я думал. Склоняется прямо ко мне. С десяток сантиметров. Словно нарочно, чтоб я мог видеть его как можно лучше.

Волосы уложены, глаза густо подведены, а сами зрачки неестественно серые. Его не такие, я помню. Контактные линзы.

Тут же вспоминаю про брошенные уродливые очки в толстенной оправе, со следами клея на месте крепления дужек, с исцарапанными линзами, кажется, пережившими не один год. Про очки, которые отчего-то не выкинул, а осторожно, словно они могли просто рассыпаться в пальцах, спрятал в нижний ящик тумбочки.

Кольнуло в груди. Противное зудящее чувство, нет – его отголосок всего лишь. Отголосок вины, который тут же душу.

– Не завидуй.

Касается ладонью моей груди, ведёт по вырезу майки и чуть выше, по коже, очерчивая контуры татуировки.

И что-то, – хрен разбери, что именно, – не так. Чертовски уверенно держится, будто вовсе и не его я в прошлый раз вышвырнул.

– Так долго думал, что ответить?

– Это ты мне ответь. Почему мы оба здесь, а я, – дёргаю запястьями, чтобы наручники звякнули о спинку кровати, – В этих очаровательных браслетах?

Наклоняется пониже и укладывает свою крашеную башку мне на грудь, неприятно давит подбородком под ключицей.

Что за… Ни черта не понимаю. Злобный брат-близнец? Белая горячка? Ещё невесть какая хуйня?!

– Тебе с самого начала?

Выдыхаю. Чувствую, как морщится. Наслаждайся, малыш, раз уж завалился сверху.

– Будь любезен.

Кивает, чем удивляет меня ещё больше. Что-то мне подсказывает, что я вовсе не обрадуюсь, когда узнаю-таки, что творится в этой крашеной головёнке.

– Мы столкнулись под утро. Не припоминаешь? Хотя куда тебе… Ты буквально поймал меня за руку около сортира.

– Да я романтик…

– Ещё какой. Не давал мне отлить и всё цеплялся за штаны. Шепелявил про любовь до гроба и раза три падал на колени – умолял дать тебе в рот. Клялся, что видишь меня во сне и поэтому ни жрать, ни ссать не можешь. Так цеплялся, что мне пришлось везти тебя сюда. В такси ты лез целоваться и едва не стянул с меня штаны. Водитель смотрел на нас, как на двух конченных педиков-извращенцев, но это же неважно, правда? После – незабываемые пятнадцать минут позора у стойки регистратора внизу: великий Раш вообразил, будто во взгляде суки с бейджем было недостаточно восхищения, и всё лез «открутить козе сиськи». Затем был лифт, в котором ты начал жалобно хныкать и, наконец, дверь квартиры, ключ от которой мне пришлось искать по твоим карманам, ибо Неповторимый уже изволил спать, нахрапывая что-то из своего репертуара.

Прикрываю глаза. Доходит долго, но когда доходит… Жмурюсь сильнее. Кто-то действительно прилично перепил, охерительно прилично. У Ларри варежка не закроется ещё месяц.

– Давай договоримся. Сейчас я скажу, что всё это развод, и ты со мной согласишься, идёт?

– Нет.

Я знал.

– Блядство. А наручники откуда?

– Подкинул патлатый парень из твоей группы, барабанщик, кажется, когда я пёр до такси твою желающую совокупляться тушку.

Блядь. Блядь, блядь ебаная… Ну Джеки, ну тварь припизднутая. Допрыгаешься, упадёт тебе в ванну фен… И как-то совершенно не хочется думать о том, за каким хреном ты их вообще с собой таскаешь. Сортирный БДСМ со шлюхами? Или же конкретная цель? Обязательно спрошу как-нибудь.

– Нет, ты, должно быть, красочно пиздишь. Ты спланировал всё заранее и просто выжидал момент, верно же? Небось, ёбнул меня по башке, когда я как приличный человек возвращался домой.

Приподнимается и, выгнув шею, демонстрирует россыпь фиолетовых, почти чёрных засосов. С удовольствием поясняет:

– Это в такси.

Сжимаю зубы.

– А очко мне своё не покажешь? Может, я и присунуть успел?

Улыбается и треплет меня по щёчке:

– Я бы заметил, у тебя не настолько маленький член.

Рывком отворачиваюсь и тут же жалею об этом: хаос и последний день Помпеи в моём черепе никто не отменял. Цежу сквозь зубы, выжидая, пока боль немного поутихнет:

– Ты меня бесишь.

Отталкивается от кровати, упруго прогибая матрац. Меняет положение тела и, прежде чем мой проспиртованный, пребывающий в сонной коме мозг успевает понять, что к чему, опускается на мои бёдра.

Вот это да…

– Хочешь быть сверху?

Улыбается, вскидывая брови.

Морщусь.

– Не делай так. Отвратительно выглядит.

Игнорирует. Наклоняется, ладонями опираясь о матрац по обе стороны от моей головы, не двигается, и слышу, как царапает покрывало ногтями, стискивает его в сжатых кулаках. Ещё ниже, перед моим лицом.

– Отвратительно?

Легонько киваю.

– Именно.

– Потому что это твоё, я лишь позаимствовал.

Моргает, ресницами касаясь моих скул, и ёрзает по мне, сволочь, трётся своей ширинкой о мою, и реакция не заставляет себя долго ждать.

– Хочешь меня, да?

Либо мне кажется, либо у меня всё же вышло скорчить насмешливую гримасу.

Нет, не хочу, и это так же верно как то, что в кармане у меня морковка, а не горячий вздыбленный член. Узкие джинсы сдавливают, усугубляя моё и без того весьма незавидное состояние. Всё бы ничего, если бы не чёртово похмелье. Нет, определённо, ради такого стоит пить меньше. Всего чуточку.

Опирается на одну ладонь, переносит весь вес на левую сторону, а правая рука неторопливо так скользит вниз по моей груди, ноготками считая бороздки на некогда белой майке. По животу, задирая ткань, касается полоски кожи над ремнём. Задерживается там, водит указательным пальчиком, то ли щекочет, то ли медлит перед тем как забраться в штаны.

– Что ты делаешь?

– А на что похоже?

Оу, я теряюсь в догадках, на что же это может быть похоже, блять. Но как бы там ни было, продолжай, не останавливайся.

И он не останавливается. Ладошка скатывается на ремень, пробуя, тянет за шлёвки на джинсах, мимоходом оглаживая, нажимает на ширинку, проводит по обоим карманам и скатывается на бок, забирается под меня.

– Эй, не путай, детка, я сверху.

Хрюкает мне в шею и продолжает шарить по моей заднице. Не сказать, что неприятно, но более чем тревожно, что ли.

– Кай?

– Заткнись и не мешай мне тебя лапать.

О, нет, я не собираюсь затыкаться. Я собираюсь трепаться и трепаться, потому что мне здорово доставляет всё это. Хотя бы потому, что я всё ещё абсолютно ничегошеньки не понимаю.

Не понимаю ровно до того момента, когда его ладошка, огладив мой правый задний карман, не забирается в него.

Ну, нет, только не так банально…

– Приподнимись-ка…

Хмыкаю и покорно выгибаюсь вместе с расположившимся на мне мальчишкой. Запястья сводит так, что будь здоров, но можно и потерпеть ради такого-то. Впрочем, где-то там, в глубине души, я начинаю верить, что всё это не более чем проделки хвостатой рыжей твари. Перепил, и не такое приснится, только вот даже в самых горячих снах джинсы не впиваются так больно, а ссать не хочется так сильно.

Вынимает найденный кошелёк и выпрямляется, даже не собираясь слезать. Ну, сиди, мне не жалко, только, ради всех чужих, ёрзать перестань!

Молча наблюдаю за тем, как деловито расстёгивает потёртое портмоне, роется в отделениях и находит лишь пару сотен.

– Глянь кредитки, – любезно подсказываю, наконец-то догадавшись, зачем он здесь.

Сейчас, когда приходится довольствоваться не мелькающими воспоминаниями, а живым и горячим мальчишкой, я явственно, несмотря на разрывающую башку боль, понимаю, что хочу его. Ещё как хочу. Во всех смыслах и большинстве поз. Но помалкиваю и просто наблюдаю за тем, как он перебирает мои пластиковые карточки.

– Бери жёлтую.

Замирает и пялится на меня исподлобья:

– Ты вообще как, нормальный? Или не догоняешь?

Если бы мог, то непременно сложил бы руки за голову и снисходительно ему лыбился. Мол «конечно, нет, деточка, откуда ж мне знать, что за летом приходит осень, а следом зима?». Но из-за браслетов приходится оставить только лыбу, да и та хреново выходит из-за вылезшего сушняка. Ещё не мог подождать полчасика, зараза?

Всё же вытягивает из пластикового кармана пресловутую жёлтую и тупо пялится на неё. Именно на ней, чтобы не забыть по синьке, я нацарапал пин-код. Год или чуть меньше назад.

– Ты всё ещё мне должен. Я возьму её.

Молча киваю, не выказывая абсолютно никаких чувств. Кайлеру это не особо нравится. Наклоняется чуть вперёд и осторожно интересуется:

– Так в чём подвох?

– В том, что его нет.

– И всё-таки? Не боишься, что твой счёт прилично похудеет?

Потрепать бы его сейчас за ушком. Святая простота, что тут ещё скажешь.

Неторопливо, словно объясняя арифметику первокласснику, проговариваю:

– Через установленный лимит не перепрыгнешь, малыш. Твои восемнадцать и две сверху, бонусом. Хватит?

Поджимает губы и прячет карту в карман, мой бумажник падает на покрывало так и не застёгнутым.

– Для тебя это сущие пустяки, мелочёвка, которую ты запросто можешь промотать за один вечер. Тогда почему?

Вопрос, на который я не хочу отвечать. Вопрос, на который мне нечего ответить кроме «Это было забавно, разве нет?»

– Почему – что? Не заплатил тебе?

Его подбородок дёргается. Сжимается весь, едва уловимо отшатывается назад и держится так прямо, словно вместо позвоночника оказался деревянный шест.

– Ты спокойно спишь по ночам? – произносит словно и не для меня вовсе, куда-то в сторону, едва изменив наклон головы.

И я понимаю, что вот он, настоящий. Мелькнуло что-то от того мальчишки, который неуверенно топтался у меня на пороге. Мелькнуло и скрылось за… Не могу сформулировать, не идёт на язык, но упорно вертится в голове, не желает облачаться в слова и оформляться мыслью. Не желает, потому что он прячется за моим образом.

И червячок снова точит, упорно ковыряет меня, ненавязчиво наталкивая на думки о том, что я, возможно, сделал что-то очень и очень… плохое? Отвратительное? И тут затор, не разгрестись.

– Ты меня слышал?

Вскидываюсь и фоново, где-то там, на втором плане ощутив новую вспышку головной боли, начинаю говорить быстро, старательно понизив голос и то и дело облизывая сухие губы:

– Нет, не спокойно. Ты мне снишься.

Заинтересованно подаётся вперёд и сжимает мои бока своими бёдрами. Елозит, нагибается, нависая над лицом, и меня это уже бесит. Бесит, что я пристёгнут и не могу схватить его, дёрнуть на себя и…

– Не спокойно, потому что хочу тебя трахать часто, долго, и так грубо, чтобы до синяков и сорванного голоса.

Вздрагивает, моргает и… ухмыляется. Так ухмыляется, что в этот чёртов момент мне кажется, что я действительно просто выдумал его, и всё это – последствия передоза или ещё какой срани. Не может он, словно зеркало, копировать мою мимику и, подобно водной глади, её издевательски коверкать.

Щелчок. Фантомный отзвук, лишь порождение моего воображения, но я действительно слышал, как клацнули наручники. Не те, что на запястьях, нет. Другие, невидимые, огромные и невероятно тяжёлые. Браслеты, в которые я только что добровольно протянул запястья.

Попался.

Неужто он за этим здесь? Этого ждал?

Не верю, не думаю, не…

– Договорились. Только деньги вперёд.

Не так. Адово не так.

Он должен был послать меня куда подальше или хорошенько вдарить, но никак не соглашаться на это. Не так просто, не одной рядовой фразой, брошенной так легко, словно для него действительно это уже ничего не значит, и…

Вспышка мигрени бьёт по вискам, топит сознание, выжигает всё внутри черепа и, затихнув, клубится где-то справа.

Это я сделал? Я сломал или же только раскрошил осколки? Вот чёрт…

Закусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы боль не прорвалась наружу, не вылезла, цепляясь острыми коготками через глотку, и не прорвалась с дыханием, звуками, голосом…

Разберусь, обязательно разберусь, как отойду немного.

– Отстегни меня, я ссать хочу.

Перекатывается направо и, убрав с меня ногу, садится на край кровати. Оценивающе смотрит на меня из-за плеча и не торопится лезть за ключами.

– Может, подождёшь Камиллу?

Прекрасно, припомнил, умница.

– Подъебал, доволен? Теперь отстегни.

Пожимает плечами и, порывшись в карманах, расстёгивает чёртовы браслеты. Кое-как высвобождаю кисти, и от хлынувшей крови становится куда больнее. Морщусь, растирая одну ладонь о другую и вяло шевелю пальцами. Закусив губу, сажусь на кровати, выходит так, что на другую сторону, спиной к Каю.

– Больно, да? Сам достать сможешь?

Интересно, если я невзначай, совершенно случайно разобью ему губы, он не обидится? Или такое проходит только с Джеком?

Джеки… Непременно припомню тебе это.

Игнорирую мальчишку и поднимаюсь на ноги.

Воу-воу, полегче! Я на твёрдой земле, откуда такая качка?

Хватаясь за стены и стараясь не шевелить башкой лишний раз, доползаю до ванной. И первое, что я сделал, отойдя от белого друга и налакавшись водопроводной воды в раковине, это выкрутил кран с холодной в душе и, сжав зубы, шагнул под него, не стаскивая шмотья.

Минута, две… Нахожу в себе силы стянуть шмотки и бросить их прямо на дно душевой кабины.

Чуть лучше. Делаю напор сильнее, добавив горячей воды. Не так чтобы тёплая, а чтобы немного меньше обжигало ледяной.

Пять минут… Гель для душа выливается прямо на волосы и, зажмурив глаза, тщательно пеню его, позволяя мыльным потоком стекать по груди и животу.

Почти очнулся. Тюбик зубной пасты находится на ощупь, щётка тоже.

Кажется, вернулся с того света, только затылок гудит.

Сполоснувшись ещё раз, выбираюсь из кабины и, потрудившись разве что промокнуть полотенцем волосы, чтобы на лицо не текло, выхожу из ванной.

Вода льёт ручьём, и на паркете остаются мокрые следы. Ой, да насрать.

Кофе. Почему всё ещё не придумали кофе, который, заслышав стоны раненного ламантина из хозяйской спальни на утро, не бежит вариться сам? Я бы посмотрел, да.

Кстати, о «посмотрел»… Останавливаюсь напротив холодильника и, уже взявшись за ручку, чтобы открыть его и срочно нарыть что-нибудь для сожрать, замираю.

На глянцевой поверхности постера, прямо поверх моего лица, нацарапаны цифры. Старательно так нацарапаны, настолько старательно, что вместо глаза у меня сияющая дыра от верхнего круга восьмёрки.

Вслушиваюсь, и без этого понимая, что остался один в квартире.

Кажется… нет, даже не кажется – я уверен, что где-то очень ловко сам себя наебал. И чёрт знает, где и каким боком мне это вылезет.

Ну да ладно.

Ещё один взгляд, прежде чем открыть дверцу. Взгляд на дерзко вздёрнутый подбородок мальчишки на картинке и упрямо поджатые губы.

Ладно. Что бы он ни задумал, по крайней мере, будет весело.

***

Что ни говори, а после плотного ужина, пусть и заказанного из ближайшего ресторана, настроение заметно улучшается.

Кстати, почему ужина? Я вроде только на часок вырубился. Ну, планировал, а оказалось на оставшиеся полдня. И жбан всё ещё болит, противно ноет, словно пустой внутри, и эхо заполняет собой всё пространство, раз за разом резонируя от глиняных стенок. Если плотно так призадуматься, выходит, что именно головную боль я испытываю чаще всего. Не голод, оргазм или даже опьянение, а именно боль.

Какая прелесть, Рэн, давай, доиграйся до инсульта в двадцать шесть. Ну, во всяком случае, сестрички у меня точно будут не «так себе»… Даже любопытно, есть ли в медвузах отделение исключительно для моделей? Или все как одна ряженые шлюхи без образования? Занятный вопрос.

Кстати, об эскорте – что у нас там с программой на вечер?

Перекатываюсь на живот и принимаюсь шарить пальцами около дивана в попытке отыскать мобильник.

Ну, где же ты, родимый?

Невзначай цепляю корпус и ещё больше загоняю его под диван.

Блядство.

Подвигаюсь ближе к краю, совершенно не желая отрывать башку от подлокотника, и, помучавшись ещё немного, выковыриваю аппарат.

И когда только успел исцарапать заднюю крышку? Пожалуй, стоит озадачить Ларри, заведомо отправив на поиски «того, не знаю чего». Пусть поскачет, зараза, за свою газировку. Разумеется, я мог бы и сам оторвать свою классную задницу от дивана, но стоит ли перетруждаться, когда есть Ларри? Почему бы не поиздеваться над дедушкой?

Сколько ему там, сорок три? Тридцать четыре? Тридцать? Ой, да к чёрту угадайки – насрать.

Перекатываюсь на спину, думая о том, что было бы неплохо заказать ещё и жалюзи поплотнее – свет ночных огней слепит, словно непрошенный гость, пробираясь ко мне в комнату. Непрошенный и будто бы издевательский. Мол, посмотри, растёкшаяся по дивану амёба, как хорошо там, за стенами бетонной клетки, полюбуйся светодиодными отголосками чужого праздника.

Не, ребятки, сегодня я пас. Так и с печенью попрощаться не долго, а я к ней привык, знаете ли, как родная прямо, всегда рядом.

Всегда рядом… Может быть, стоит котёнка завести? Или уже завёл… Только котёнка ли? Что-то определённо завёл, и искренне надеюсь, что не рассадник триппера.

Пальцы, помедлив, снимают блокировку с экрана и… Я, вспомнив о новых цифрах, всё же вынужден неуклюже подняться со своего уютного лежбища и доползти до холодильника.

В полутьме кое-как разбираю начерканное и, натыкав, какое-то время просто пялюсь в экран, пока не пойдут длинные гудки.

Подношу к уху и зажимаю плечом, тут же, чтобы занять себя чем-то, роюсь по карманам в поисках выпавшей зажигалки. Возвращаюсь к дивану, нахожу её там. Так и знал… После – в коридор, чтобы, пошарив по карманам куртки, и пачку нарыть.

Всё ещё гудки.

Прикуриваю возле раковины на кухне. Первая затяжка привычно дерёт глотку, словно лениво обжигает, заполняя едким дымом лёгкие.

До сих пор гудки, должно быть, вот-вот оборвётся.

Стряхиваю пепел в раковину. Подношу зажатую между пальцев никотиновую палочку к губам, собираюсь втянуть в себя, как в трубке вместо монотонных сигналов раздаётся человеческий голос:

– А ты упорный.

Реплика, и тут же гулом десятка голосов фоном, электроники, визгов бьёт по ушам. Сторонние шумы топят его голос, затирают почти до неразличимого тона, ничего не вычленить.

Морщусь и, зажав сигарету в зубах, прикрываю второе ухо.

Удивил, ничего не скажешь. Как-то упускаю из вида то, что именно в клубе мы столкнулись накануне. Упускаю, потому что мне было хреново и без мысленных заметок. Но сейчас контраст просто невозможно не уловить. Невозможно не почувствовать разницу между разрывающей дешёвые динамики попсой и мертвенной тишиной студенческой общаги.

Напрягает. Больше, чем я хотел бы.

– Очень. Какого хрена?

– Столового? А что именно? – приглушённо доносится с той стороны трубки, и я чувствую себя идиотом.

– Тебе разве не надо зубрить буковки?

Пауза.

Дабстеп фоном.

Разгон.

– Больше нет.

Бас вниз. Лажает, режет слух.

Морщусь. Бесит. Ненавижу дерьмовую музыку всеми фибрами своей прокуренной душонки. Физически не воспринимаю, тянет блевать.

Спешная тяжка. Замечаю, что сигарета истлела почти до половины.

– Учёба больше не в приоритете?

– Угадал. Так что? Я еду? Или тебе просто не с кем потрепаться?

Играть почти расхотелось, словно мне – раз! И куча грёбанных читов на консоль. Почти расхотелось, но не до конца.

– Едешь. И сколько твоя задница стоит на этот раз?

Отвечает тут же, без заминки:

– Полторы. Идёт?

Сразу представляется, как он долго прокручивал свой ответ в голове, готовился… А если нет? Если выплюнул наобум, наигравшись в маленькую вкусную в своей нерешимости недотрогу?

– На что тебе нужны деньги?

– На новые стринги. Ещё раз спрашиваю: идёт?

Ух, какие мы категоричные. Не хочешь делиться с дядей? А если дядя заставит? Ну, скажем, посредством хорошего ремня и порки? О да, я определённо хочу, чтобы ты приехал, пусть в этот раз мы и обойдёмся без прелюдии и метаний на пороге.

– Идёт. И всё-таки? Думается мне, что ты…

– И не напрягайся. Жди.

– Что ты пиздишь, дорогуша, – договариваю, уже услышав короткие гудки.

И тут же запоздало дотлевшая до фильтра сигарета почти обжигает мне губы.

Зараза!

Выдёргиваю изо рта и выбрасываю в раковину, тут же выкрутив кран с холодной водой. Шипит, но упорно не желает тухнуть и едко дымит. Ещё крутануть и… Всё, баста – подхваченный водоворотом окурок скрывается в сливе.

Вот чёрт… Быстро мотаю головой – не хватало ещё следить за судьбой какого-то там бычка. Окончательно ёбнулся.

Отложив мобильник, тянусь к дверце холодильника, но, схватившись за ручку, замираю и, прежде чем достать непочатую бутылку пива, стаскиваю футболку через голову. Жарко.

***

Изволит явиться спустя пару бутылок пива, одну бутылку газировки, половину макси-пиццы и откровенно бездарного фильма для взрослых по кабельному. Полтора часа в приятном полумраке. Мне кто-нибудь объяснит, почему в роли лолли-школьниц выступают старые, обросшие с ног до головы целлюлитом бабищи далеко не первой свежести? Или я смотрю не ту порнуху? Тогда полжизни зря прожито, не иначе.

Входная дверь почти всегда не заперта, и когда до моего слуха доносится негромкий хлопок и клацанье защёлкнувшегося замка, я не особо удивляюсь.

Лениво потянувшись, выключаю телек, отставляю бутылку на пол и неторопливо тащусь в коридор, мимоходом размышляя, удержатся ли на бёдрах расстёгнутые джинсы или всё же съедут из-за тяжёлого ремня.

Дожидается меня в коридоре, привалившись к стенке, и выглядит как минимум как… броско выряженная шлюха. Джинсики, маечка, голые коленки и руки, «поплывшая» боевая раскраска и тщательно уложенные волосы. Наводит на мысли о плоских анорексичных ночных бабочках. И это что же, я, выходит, тоже частенько напоминаю перепившую намазанную трансуху? Да быть не может…

Молча вскидывая брови, выжидательно пялюсь на Кайлера.

Или всё-таки может?..

Запах тяжёлого мужского парфюма, сладкого алкоголя, сигаретного дыма, ещё чего-то трудно различимого, но крайне приторного.

Начинаю понимать. Кошусь на его сложенные на груди ладони, вернее, на накрашенные ногти.

– Эскорт?

Хмыкает и пытается проморгаться, словно прикорнул ненадолго у стены, и сейчас яркий свет мешает ему сориентироваться.

Я знаю ответ, ещё до того, как разлепит губы. Значит, это жалкое подобие проституции. Спишь с ними? Или только шатаешься по клубам, подставляя упругую задницу под засаленную ладошку? Что из этого?

– С меня десятка за догадливость. Ну, так что? Я пройду, или прямо здесь?

Киваю вглубь квартиры и молча разворачиваюсь, направляясь к кровати.

Но… Не хочу.

Зубы сводит, и всё, что можно назвать мной, в большей или меньшей степени против. Против того, чтобы делать это вот так. Не с ним. Не хочу сухо и по-деловому трахать собственное отражение.

Догоняет меня у перегородки, оттесняет плечом и, повернувшись спиной, быстро стягивает майку. Мелькают худые лопатки и синюшная в потёмках кожа. Уверен – холодная. Возится с застёжкой на джинсах, а я, опустив взгляд, замечаю, что он босой.

Вспоминаю, как сам скакал по сцене на одном из первых концертов, натянув кеды на голые ноги. Вспоминаю, как потом в перерыве матерился сквозь зубы и пытался стянуть это адское оружие пыток и, залепив пластырем стёртые в кровь пятки, шнуровал эти же кеды снова. И назад, на сцену. А там уже не больно вовсе – адреналин топит, перекрывает всё, кроме волны абсолютного, ни с чем не сравнимого восторга, эйфории.

Лязг мелочи в карманах упавших джинс. Переступает через них и коленом опирается о кровать, медлит.

Обнажён.

Больше ничего нет.

Боком ко мне. Опущенный подбородок, веки сомкнуты.

В груди ворочается что-то, скребёт, тут же раздражая свежие царапины не то кислотой, не то ещё чем-то едким. Поди разбери, что там гложет, когда скрыто под рёбрами.

– Ты там уснул?

– Нет, смотрю на тебя.

Хмыкает, и я вижу только скривившийся уголок рта. Словно очнувшись, мотает головой и, забравшись на кровать, укладывается на спину. Ещё заминка, и… разводит согнутые в коленях ноги.

– Нравится то, что видишь?

Только на его лицо. Кажется, не выражает ничего, никаких эмоций, но словно слой на слой, и под этим, первым, наспех налепленным, проступают совершенно иные контуры. Хмурюсь, всматриваюсь и никак не могу отбросить все эти склизкие жалостливые думки и, наконец, сделать то, ради чего его сюда вызвал.

Но… Стрёмно, одним словом.

– Так нравится?

– Ты знаешь, что нравится.

Тонкая, адресованная в пространство ухмылочка.

Подхожу поближе и не могу не признать, что любезно предоставленный вид меня возбуждает. Ещё как, но словно не верно всё, и дело не в вопросах нравственности. Не пересчитать всех перетраханных мной шлюх и обманутых наивных дурочек, и никогда, никогда ещё мне не было так безбожно стрёмно. Другого слова не подобрать.

– Что, не встаёт? – участливо интересуются снизу, и меня охватывает желание залепить ему хорошую плюху, так чтобы зубы весело клацнули.

Зачем ты это делаешь, придурок?! За каким хреном подначиваешь меня? И главное – какого дьявола это у тебя выходит? Почему меня цепляет? Что за засилье сахарных соплей? Ну уж нет, малыш. Приехал, так не пытайся давить на жалость и прятаться за напускным бахвальством.

Но в последний момент, в одном шаге от кровати всё же решаю дать ему шанс свалить до того, как он начнёт ненавидеть нас обоих на порядок сильнее. Мне откровенно наплевать, что там за мысли роятся относительно моей скромной персоны, но вот желание перегрызть собственную глотку явно не добавит мальчишке единичек в карму.

Считай это великодушием, детка, или хмельной дуростью. Как угодно.

– Вставай и проваливай.

Приподнимается на локтях и если и испытывает удивление, то скрывает это.

– Что, так и не возбудился? Давай я помогу? За определённую доплату.

Сука!

Бесишь, бесишь, бесишь!

Подаюсь вперёд и, вклинившись между его разведённых ног, нависаю сверху, опираясь на руки.

Улыбается мне прямо в лицо. Открыто и так блядски желчно, так… по-моему. Словно испорченное зеркало, чья поверхность допускает маленькие погрешности в отображении, но основную картинку передает чётко.

Чётко…

– Злишься…

Дёргаюсь и локтем левой руки нажимаю на его гортань, грозясь нажать посильнее и просто расплющить трахею.

Вес тела на одной руке, заваливаюсь немного вперёд, на него, кожей ощущаю, насколько холодный, как сбивчиво дышит, как подрагивают его мышцы… Едва ли не со стоном ощущаю, как сам напрягаюсь, как сводит мышцы, как покалывает в паху.

Слишком слаб, чтобы устоять перед плотскими желаниями, малыш.

Отпускаю его горло только для того, чтобы перехватить уже пальцами, рывком выпрямиться, свободной ладонью сжать острое колено и отвести в сторону, так чтобы касалось моего бока, приятно холодило разгорячённую кожу.

– Я пытался дать тебе шанс.

Силится выплюнуть что-то в ответ, но я предупреждающе стискиваю пальцы, заставляя пульс под ладонью биться куда чаще.

– И не вопи о том, что тебе без надобности. Не поверю.

– Ты… – стискиваю сильнее, только для того чтобы узнать, как далеко зайдёт мальчишка в своём неповиновении. Стискиваю так, что цепляется за мою руку и пытается оторвать её от глотки.

Тщетно, сладкий. Теперь всё тщетно…

Ещё чуть-чуть, и кончики пальцев впиваются в гладкую кожу, продавливают её, оставляя отметины от ногтей. Не сдаётся, надсадно хрипит, но, приподнявшись немного, всё же выплевывает мне в лицо: