Текст книги "Dirty Dancer (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Ты… Ты виноват.

Не дышу, сам начинаю захлёбываться вздохами. Хочу знать. Знать, что именно я… Что именно…

– Давай, скажи, что я тебя столкнул. Что не оставил выбора. Скажи…

Кажется, сейчас готов упрашивать его, требовать произнести это. Плавлюсь, спина взмокла, возбуждение навалилось грузом.

Опускаю взгляд вниз.

О да, кажется, не один я готов лезть на стену, только вот стояк мальчишки не сдавливают пусть и расстёгнутые грубые джинсы и тесное бельё.

– Ты…

Губы растягивает безумная ухмылка.

Физически не стереть, не заставить её исчезнуть.

Я… Я – причина всех твоих бед, я – точка невозвращения назад, я – конечная станция.

Всё я.

Я за тебя выбрал.

Приподнявшись немного, чтобы стянуть мешающие штаны, всё ещё удерживаю его за глотку, пусть уже не с таким фанатизмом, но всё же удерживаю, как и он моё запястье. Не желает разжимать пальцы, и я почти уже не чувствую боль от впившихся ногтей. Легонько шлёпаю по внутренней стороне бедра.

– Раздвинь.

Послушно выгибается, елозя лопатками по покрывалу, пододвигается ближе, и его тонкие щиколотки касаются друг друга за моей спиной.

Любуюсь им даже сейчас. Беззащитный, голый, открытый. Не хватает только малой толики страха, для того чтобы желание сожрать его целиком стало совсем непреодолимым.

Или же боли… Именно её не хватает. Его боли. Выступивших на глазах слёз и закушенной припухшей губы.

Перекатываюсь на колени, стягиваю джинсы до середины бедра. Наблюдаю за ним, косится на мой член, я бы даже сказал, пялится. Быстро облизывает губы.

– Это не поместится в твой ротик, малыш.

Хрипло каркает что-то в ответ, и я, придушив немного, прерываю поток возлияний. Тогда, не придумав ничего лучше, показывает мне средний палец и откидывается назад.

Это даже интересно, оттягивать момент сейчас, когда больше всего хочется вставить или, по крайней мере, сжать себя пару раз.

– Возьми под подушкой.

Вопросительно сдвигает брови, но тут же догадавшись, тянется ладонью назад, ныряет ей под холлофайберную пышку и долго шарит пальцами, пока не натыкается на непрозрачный прямоугольник. Протягивает его.

– Надень мне.

Снова мелькает кончик языка. Шелест разорванной упаковки.

Достаёт резинку, наконец-то отпускает запястье и помогает себе второй рукой. Придерживает член и, приложив к нему резинку, раскатывает её по всей длине, тщательно поправляет, гладит поверх тонкого латекса, сжимает, дразня пальчиками, но я отталкиваю его ладонь.

– Вздрочнуть я могу и сам. Расслабься.

И да – я не собираюсь тебя тянуть. Давай, покажи, как тебе может быть больно. Как эта мука отразится на твоём личике.

Осторожно сжимаю, наклоняюсь вперёд и, придерживая у основания, нажимаю головкой на кольцо упругих мышц между его ягодиц. Совсем легонько нажимаю.

Кривится, поджимая губы. Пытается отвернуться. Удерживаю, заставляя смотреть только на меня.

Склоняюсь, нависаю почти.

Близко… В его глазах всё. Всё, что я искал. Всё, что я хотел, десятки раз представляя, наблюдая за своим отражением в зеркале.

Не торопясь, подаюсь вперёд, словно продавливаюсь в него. Медленно проникаю.

Уже в открытую морщится, начинает подрагивать, неосознанно стремится отодвинуться, и тогда я дёргаюсь вперёд, загоняя на всю длину.

Выгибается дугой, почти беззвучно кричит, распахнув рот. И именно это зрелище, почти физическое ощущение его боли заставляет меня толкнуться ещё. Вжимаюсь в него, отчаянно хватаю за подбородок, фиксирую лицо, всматриваюсь в него в надежде увидеть выступившие слёзы. Но нет – ни одной замершей капли на ресницах.

Губы подрагивают.

Укусить, чтобы сорвался и закричал, чтобы всхлипнул от боли и…

Едва ли замечаю, как начинаю двигаться, втискиваться в него снова и снова. Стенки упруго сдавливают, сжимают. Восхитительно…

Поскуливает, силится прекратить это, но тогда дышать становится совсем невозможно, и он просто не может сжать челюсти. Жмурится…

Перевожу взгляд на его налившийся кровью, фиолетовый в потёмках член. Касаюсь его, и тут же шлёпает меня по пальцам, не позволяет приласкать его.

Думаешь, если будет только больно, то не будет стыдно? Как же ты ошибаешься, сладкий…

Звонит мобильник, оба вздрагиваем.

Звук голоса, мелодия и ритм, под который я начинаю непроизвольно подстраиваться, двигаться в такт. Тяжёлые басы и гитарное соло. Физически не могу остановиться. Не могу дать ему передышку. Не могу…

Кажется, на пределе. Никогда не двигался так быстро, никогда спину не заливал холодный пот. Близко-близко, почти уже…

Мобильник затыкается, и в первые секунды звенящей, затопленной только хрипами тишины я кончаю. Бурно взрываюсь внутри него, и становится так тяжело, словно я набрал добрый центнер.

Опираюсь на ладонь, чтобы не придавить его, и вижу, что закусывает кулак, жмурится.

Всё верно, потому что отпустило только меня, а ты не захотел. Не позволил и тебе тоже помочь.

Отползаю назад, выхожу из него и, стащив резинку, быстро завязываю её и отбрасываю на пол. Натягиваю штаны и, поморщившись, застёгиваю их.

Мало. Этого очень и очень мало. Я хотел бы много больше, хотел бы трогать его, кусать, тискать, сжимать, шлёпать… Слышать, как он постанывает и кричит, срываясь на болезненные вопли, а после задыхается от накатившего удовольствия.

А всё потому что его лицо… Потому что я хочу, чтобы другому МНЕ было до одури хорошо.

Но не так. Не так.

Поэтому вместо того, чтобы повалить его назад и затрахать до полусмерти, я просто наблюдаю за тем, как, перекатившись на бок и осторожно сев, он начинает одеваться.

Шаркая, направляюсь к дивану и выискиваю там портмоне.

Майку натягивает уже на ходу и, проходя мимо, даже не смотрит. Просто сминает пальцами протянутые купюры.

Не иду следом. Дожидаюсь, пока хлопнет входная дверь.

Пачка сигарет так и валяется на кухне. Прикуриваю и, запрыгнув на стол, неторопливо затягиваюсь и, как слепой, пялюсь прямо перед собой, на дверцу холодильника.

Не так.

___________________________________________________

Нам нарисовали Раша! Уииии! :3

http://cs310122.vk.me/v310122953/7d59/20UYC5w4gKM.jpg

Глава 8

Что-то беспокоит, всё настойчивее покалывает, почти вгрызается остриём. Мешает, настойчиво зудит где-то под ухом.

Первое, что я ощущаю, всё ещё растекаясь в сонной полудрёме, это то, как ноют лопатки. Вырубился на диване, и спина затекла. Поясницу тоже противно грызёт.

Даже ощущаю себя старым, совсем чуть-чуть, только мелькнувшая мысль, но и её тени хватает для того, чтобы рывком подскочить на ноги.

Хрена хрен, ребятки. Ещё чего не хватало.

Продолжает противно долбить по мозгам, но, подорвавшись, я сразу же догадываюсь, что именно служит источником звука. Сброшенная на пол мобила почти уползла на виброзвонке под диван. Упорно мерцает экраном, привлекая к себе внимание, высвечивая хорошо знакомое мне имя.

Отвечаю спустя ещё минуту, только для того чтобы посмотреть, насколько упорот звонящий. Беглый взгляд на часы в верхнем углу экрана. Начало четвёртого. Подношу трубку к уху и, прежде чем ткнуть на зелёную, плюхаюсь назад на кожаное сидение:

– Прежде чем ты скажешь, ради чего такого важного подорвал меня под утро – иди на хуй!

Едва успев договорить, отдёргиваю трубку от уха и держу её на расстоянии вытянутой руки, ибо звонящий явно чем-то очень и очень… раздосадован.

И тебе доброе, Эрик.

– Сам вали, ушлёпок! Ты совсем ёбнулся?!

Я даже задумался, что такого страшного я мог натворить во сне? Сосал палец, и какой-то отчаянный папарацци заснял это? И где же он тогда?

– Тише, тише, зайка. Тебя кто-то обидел?

– Ты ещё спрашиваешь?! Выхухо… выхублядь!

Я всегда знал, что обильные возлияния хреново сказываются на дикции, но вот то что развивают воображение, не думал.

– Кто, прости?..

– Ты понимаешь вообще, что творишь?! Ларри точно открутит тебе яйца, когда узнает! Шлюха!

Да ни хуя не понимаю я!

Подрываюсь на ноги и принимаюсь нарезать круги вокруг дивана.

Выдох…

Мало ли что там могло приглючиться начинающему торчку.

– Что узнает-то?

Тяжкий вздох по ту сторону трубки. Кажется, именно так пытаются успокоиться родители, по десятому разу объясняя своему бестолковому чаду, почему нельзя совать карандаши в попу. А-та-та и бо-бо будет, не балуйся, маленький.

– Выйди, поговорим.

Что? Кто-то из нас двоих явно не догоняет. Очень не хочется, чтобы этим «кем-то» оказался я, вдруг очнувшись посреди дурно пахнущей кучи.

– Откуда выйти? Эр, детка, я с удовольствием потреплюсь с тобой, как только тебя немного отпустит.

– Из привата выйди, идиот! Думаешь, ты самый умный, козлина, да?! Думал, бля, никто не заметит, как ты таскаешься по танцполу, цепляя мужиков?! Вспышка за вспышкой, дубина, всё на плёнке!

Останавливаюсь, и пальцы левой руки конвульсивно сжимаются на спинке дивана. Ещё секунду, буквально одну секунду я всё ещё не догоняю, а когда доходит…

Прикрываю глаза и целую вечность пытаюсь разжать челюсти, чтобы процедить хоть что-нибудь:

– Слушай меня сю…

– Да какого ты!.. – перебивает тут же.

Стоял бы рядом, так и с кулаками бы накинулся. Даже жалею, что современная связь не предоставляет таких возможностей. Вмазать бы кому-нибудь хорошенько, чтобы не убить мальчишку, когда доберусь до его костлявой задницы.

Вот же ушлёпок. Даже восхищаюсь. Интересно, он специально тихонько гадит мне, будучи уверенный в том, что папарацци не станут особо разбираться, или же мальчишке просто сорвало крышу? Умница, Кайлер, просто умница. Пока твои выходки мало чем могут навредить мне или группе, но сама мысль о том, что кто-то другой развлекается, прикрываясь моей рожей… Ну уж нет, детка. Я очень ревностно отношусь к таким вещам. Только я и никто другой.

– Заткнись и слушай сюда! Увидишь его ещё раз – съезди по морде и никуда не отпускай, через полчаса буду. «Red Room»?

Озадаченно молчит, а после уже не вопит, отзывается без былой уверенности:

– «Red Room»… Погоди, так это не ты сейчас любишься в кабинке?

– Нет.

Жму на отбой и, быстро натыкав нужную комбинацию, вызываю такси. После, затолкав телефон в карман, спешно натягиваю чистую футболку и шнурую обувь прямо в гостиной.

Пальцы сводит, не порвать бы шнурки. Лицо отчего-то горит, будто и вправду не он, а я отжигаю сейчас невесть с кем, запершись в предназначенной именно для этого узкой кабинке.

Если он так, то… каким сегодня по счёту был я? И скольких он успел ублажить после?

Злоба накатывает только в кабине лифта. Уже представляю, как разобью почти своё собственное лицо, и сжавшиеся в кулаки пальцы подрагивают в предвкушении.

И это тоже будет забавно, малыш Кай.

***

Минуя охрану на входе, я даже не задумываюсь о том, как мальчишка прошёл фейсконтроль. Какие уж тут думки, когда всего два варианта: влиятельный папик или сходство со мной.

Длинный, обитый чем-то сродни красного войлока коридор заглушает звуки, и музыка, разрывающая толпе внизу уши, доносится до меня едва-едва.

Нечто вроде хорошо притушенных басов, когда только лёгкая вибрация исходит от динамика. Но с каждым шагом ритмичное колебание становится чётче, ближе, наливается, обретает объём и покрывается, словно чешуей, целой россыпью побочных звуков. Гул толпы – один из них. Неотъемлемая часть почти чарующей, подчиняющей своему ритму какофонии.

Царство для избранных.

Парочки липнут друг к другу, обжимаясь у мягких стен, лапают, гладят друг друга, и в полутьме невозможно различить, мальчики это или девочки.

Много раньше, когда я только попал сюда, мне нравилось разбивать подобные «дуэты». Утягивать одну из половинок за собой, в изолированную кабинку по другую сторону выдержанного в алых тонах зала. Одну или сразу обеих, обдолбанных, разгорячённых выпивкой и лёгкими наркотиками. Тогда я был чуть старше Кая.

Кайлера, которого мне ещё предстоит отыскать и наказать как следует за использование нашей схожести в не иначе как корыстных целях. Так и скажу ему, прежде чем дать засранцу в зубы.

Миную арку и не могу не поморщиться от резанувшего глаза освещения. Лазерное шоу в самом разгаре: прожекторы вращаются вокруг своей оси, алые росчерки бродят по стенам и танцполу, то и дело ускоряясь или почти замирая – в зависимости от разрывающей динамики музыки.

Башка начинает трещать сразу же. И что я находил в этом месте, объёбанный в ноль? Впрочем, ответ явственно прозвучал в самом вопросе. Некрытому в этом адском месте делать абсолютно нечего.

Останавливаюсь на узком подобии неогороженного балкона, на который вывел резко сузившийся коридор, и, прищурившись, чтобы не так резало глаза, пытаюсь разглядеть что-нибудь в колыхающейся живой массе внизу.

Ни хрена.

Спускаюсь вниз по чёрной винтовой лестнице, и на последних ступеньках живая волна подхватывает объятиями десятка рук, касаниями бесчисленного количества тел, относит к центру танцпола, швыряет на пару метров вперёд, назад. Но нет того привычного кайфа, ощущения движения, единения с музыкой. Я был прав, когда думал, что слишком трезв для этого места. Раздражает.

Кое-как пробираюсь к белеющим у противоположной стены дверцам в узкие кабинки для быстрого перепиха или очередной хапки. Одна из «изюминок» этого места.

Изюминок… Бас меня просто уничтожает. Ещё немного, и барабанные перепонки лопнут, и хлынувшая кровища сольётся с полом.

Алое. Слишком до хера алого, в глазах рябит.

Меня хватают за запястье почти у первой из целого ряда дверей. Инстинктивно вырываю кисть и уже готов замахнуться, как ещё одна ладонь цепляется за моё плечо и буквально виснет на нём.

Можно даже не оборачиваться, чтобы наверняка узнать хозяина цепких лапок и пропахших вишнёвым табаком волос, твёрдых от лака. Более чем знакомый запах.

– Затянуться и не выдохнуть, херашеньки как похожи!

Звуки съедают интонацию, остаётся только голая сухая фраза, её остов, смысл.

Морщусь от алкогольного выхлопа вкупе с разрывающими голову музыкой и освещением. Особенно отвратительно, кажется, вот-вот стошнит.

Перехватываю костлявое запястье, съехавшее на моё предплечье, и, легонько сжав в знак приветствия, отрываю от себя, чтобы повернуться лицом.

– И где? Где ЭТО?

Эрик кренится набок, моргает, фокусируясь на моём лице, и, похлопав ресницами, молча кивает в сторону предпоследней кабинки.

Не теряя времени, направляюсь к указанной двери, и в спину доносится смазанный поток явной нецензурщины. Не разобрать, среди всего этого хаоса не громче чем шёпот чьих-то мыслей.

На ходу разминаю шею, чувствую, как хрустят позвонки. Чувствую, но не слышу.

Уже бесит! Как же блядски бесит! Раздражает, нервирует, выводит из себя до помутнения рассудка, до нервной дрожи, до почти наркотического опьянения.

Слишком трезвый для этого места. В третий раз об этом думаю. Думаю, делая последние шаги и хватаясь за гладкую ручку.

Пальцы скользят по пластику, медленно тяну на себя, вместо того чтобы распахнуть рывком. Буквально по сантиметру, и не потому что меня смущает вид сношающихся пьяных утырков. Вовсе не поэтому.

И музыкой долбит по башке, так долбит, что я, кажется, этому предпочёл бы отбойный молоток. Глэм-рок не самое моё любимое направление…

Внутри комнатушки темно, только лишь расплываются очертания стен, а в центре – смутное светлое пятно.

Шагаю вперёд и безошибочно цепляюсь пальцами за ворот футболки этого «светлого пятна». Выдёргиваю на свет и едва ли могу сразу сфокусироваться.

После нескольких мгновений, проведённых в спасительном чёрном, алое ебашит по мозгам с новой силой.

Первое, что всплывает, это его обозначенные чёрным контуром глаза. Шальные, распахнутые, блестящие.

Перехватывает мои кисти и, приподнявшись на носках, заливисто смеётся, а я понимаю, что не обязательно видеть его зрачки, скрытые под контактными линзами, чтобы понять, что он явно под кайфом.

Пальцы сжимают ткань куда сильнее, тянут ворот вниз, и я скорее даже представляю, как трещат белые швы. Представляю, потому что невозможно узнать, так ли это – всё съедает выхлоп колонок.

Дёргается рядом со мной, извивается всем телом, льнёт, липнет, вжимается в бёдра, а я отчего-то молчу, просто удерживаю его рядом и не могу разлепить губы.

Смеётся, проговаривает что-то, легонько касаясь носом моей шеи. Ощущаю лишь налипающее дыхание, как оно ложится на и без того разгорячённую кожу, липнет к ней.

С силой жмурюсь и буквально насильно выцарапываю себя из оцепенения аккурат в тот момент, когда, оцарапав скулы, острые ноготки касаются моих губ. Обхватывает за шею второй ладонью, удерживается, впиваясь пальцами в плечо, шатается на носках, и…

Отпихиваю его от себя, так чтобы вписался спиной в белую обшивку дверной створки. Оказываюсь рядом в один прыжок и, хорошенько встряхнув, заботливо прикладываю его затылком о стену. Морщится, но даже не пытается высвободиться, только, зажмурившись, потирает затылок.

Вклиниваю бедро между его ног и, прижимаясь, давлю всем своим весом. Губами почти касаюсь маленькой мочки уха, почти… Чуть выше, но можно дотянуться языком.

Дёргаю его ещё раз, для верности легонько двинув под рёбра. Выдыхает, пытается сгорбиться. Жалею, что не увидеть его лица, что не увидеть со стороны, каким бываю я, когда испуган.

Испуган, или же дрожь вызвана чем-то иным?

Бедро чуть подаётся вперёд, давит на его промежность и легонько гладит грубый шов на джинсах. Ладонью нахожу его глотку. Кадык ходит под пальцами, судорожно дёргается вверх вниз.

Жду, когда заговорит первым, совсем не долго жду. Ровно столько, сколько потребовалось мне, чтобы коленом надавить на строчку ширинки.

– Ты! – Сил ему хватает только на один злобный вопль, остатки фразы – негромкими хрипами; но я близко, я слышу, – Какого чёрта ты?!.

– Это я должен спрашивать, чего ТЫ пытаешься добиться?

Вытягивается, пытается отстраниться, не касаться меня, но разве это сложно?

Придвинуться ещё на пару сантиметров, так чтобы надавить на грудную клетку и заставить ещё побороться за лишний вдох. Ты же привык к этому, верно? Тогда почему не пытаешься сейчас?

Молчит, и я, не сдержавшись, прикусываю его ухо. С чувством прикусываю, вбирая тонкий хрящ в рот и, помедлив немного, сжимаю зубы. Шипит, ведёт шеей влево, пытается отстраниться, и я чувствую, как пальцами начинает теребить низ моей футболки, комкает материю.

Так тебе не нравится? Ещё как не нравится, нервничаешь.

Представляю, как закусывает губу, тихонько, чтобы я не заметил, не почувствовал движения. Тщетно. Картинка не выходит из головы.

– Не обязательно давать абы кому, лишь бы зацепить меня.

Ладони тут же в кулаки, тянут ткань. Молчит.

– Кайлер? Вякни уже что-нибудь.

Негромко, поверх моего плеча, неожиданно ровно, словно его и вовсе ничего не беспокоит:

– Не всё покупается.

Не понимаю его. Сейчас не понимаю.

– Ты уже говорил это. Прежде чем я купил тебя.

Выгибается, ладонями проходится по моей груди, медленно оттесняет от себя, отталкивает ровно настолько, чтобы заглянуть мне в лицо и… рассмеяться. Смеяться, захлёбываясь воздухом, цепляясь за мои плечи, и всё не останавливаться. Хрипеть, делать новый глоток воздуха и снова, до хрипов.

– Идиот… – давит уже сквозь выступившие слёзы, а ухмылка всё не сходит с бледного перекошенного лица.

Внезапно с силой пихает меня в грудь, от неожиданности делаю шаг назад. Неторопливо огибает справа, касается пальцами щеки и, поймав мой взгляд, произносит по слогам:

– Это ты так думаешь, самовлюблённое ничтожество.

Не понимаю, не осознаю сразу, не могу разобрать смысл фразы, теряюсь. Ненадолго, но ему времени с верхом хватило для того, чтобы ещё раз легонько коснуться уголка моего рта, заглянуть в глаза и, оттолкнув, направиться к танцполу.

Оборачиваюсь, ладонью касаюсь подбородка, непозволительно торможу, всё ещё переваривая сказанное.

Ничтожество, говоришь…

Снова пальцами по губам, снова взглядом отслеживая его спину.

«Ты ничего не добьёшься, ничтожество», – вот что я уже слышал. Десятки раз слышал. Сотни раз.

Сжимаю кулаки, болью отдаёт в ладонь. Неужто ещё цепляет?

– Рэн?

Дёргаю плечом, показывая подвалившему Эрику, что сейчас явно не лучший момент. Останавливается в шаге:

– Ебать мои носки, не думал, что такое бывает.

Не отвечаю, пытаюсь слушать.

Ускользает. Только обрывки фразы. Ломаные слоги.

Слежу за извивающимся телом в десятке метров. Не могу оторвать взгляда. Не могу, когда он почти тут же сходится с патлатым парнем в кожаных штанах. Ещё бы, когда на лице так и написано «трахни меня».

Это он в отместку, или я синий выдаю и не такое? Стоило бы спросить у ребят. Когда-нибудь, когда решу окончательно завязать.

Всё же оборачивается. Всего один взгляд, вскользь, мельком… Запрокидывает голову и, отвернувшись, вытягивает руку, показывая мне фак.

– Сломаю палец, – не сдержался, и проскользнувшая мысль неожиданно вырвалась и оформилась в конкретную фразу.

Знаю, что не услышишь, но становится как-то проще.

– Ты что-то сказал?

Поворачиваюсь на голос так резко, что шею клинит.

Из головы всё не идёт, только картинка перед глазами, только ладони на его узких бёдрах, пальцы на чёрной материи джинс. Прикосновение.

Дёргаюсь, переводя взгляд на Эрика.

– Эй, ты как?

– А что-то должно меня беспокоить?

– Ну, как же, парень явно пользуется спросом. Твой?

Замираю.

Мой?

А разве может быть моим?

Но разве я сам принадлежу кому-либо?

– Нет, так совпало. Остаёшься?

Отвечает, сделав ещё шаг ко мне, так чтобы волной звука не перекрывало:

– А этот? Ну, знаешь, Нильсон и таблоиды…

– Хуй на Ларри. Он его откопал, он пусть и разбирается. Идёшь?

Дёргает меня в свою сторону, вынуждает повернуться. Всё никак не уймётся, нервно покусывает бледные губы. Всегда как накрашенная перепившая вампирюга.

Вампиры бухают джин, что ли? Нет? Почему тогда так прёт?

Кивок на танцпол. Непроизвольно следую за ним взглядом. Был бы пьян, решил бы, что чудное установлено зеркало…

Даже двигается как я. Ерошит волосы, в потёмках не разглядеть мимики, но и её, должно быть, слизал как под копирку. Определённо талантливый мальчик…

Мальчик, который увлечённо шарит ладонями по чужой голой спине, пока его самого, не стесняясь, лапают за задницу, пальцами забираясь в карманы.

– Плевать. Пошли.

А Кай… Кая я вполне смогу вызвать в любое удобное время. Когда захочется. И класть мне сверху, с кем он был до меня. Так ведь? Так, Раш?

А если нет, то… То что? Ждать, пока наиграюсь, приковав его к батарее? Чушь. Пора завязывать с поигрульками и «хочу». Определённо пора.

Сквозь толпу, не оборачиваясь и снова убеждая себя, что всё это – хуй собачий, и что мне всё равно. Ни больше, ни меньше.

Но гложет, жрёт этот его выпад, кусает изнутри…

Толчок в спину. Оборачиваюсь, натыкаясь на высокую блондинку в микроскопическом платье, но против воли взгляд скользит дальше, поверх её плеча, и, словно обведённых красным, цепляет парочку позади. Безошибочно так. Чтобы зафиксировать, как они лижутся, вжимаясь друг в друга.

Теперь алый очень кстати. В моём черепе тоже. Именно им топит. Наполняет.

Но мне же… наплевать?

Блять, нет!!!

Нет-нет-нет! Нет! Слышишь меня, дрянь?! Я не разрешаю тебе! Чёрта с два, сука!

Отталкиваю положившую было ладони на мой пояс девушку и, распихивая народ, двигаюсь назад, врубаясь в толпу, словно ледокол, левым плечом.

– Рэн?! – доносится в затылок.

Да, плевать мне, абсолютно плевать…

Пальцы на правой сжимаются сами. Ещё пара шагов – и я разобью эту сладкую парочку.

Секундами, тишиной закладывает уши, режет бесконечно долго, пока волной звука не накроет снова. С первыми аккордами, пока не накрыло басом, над толпой проносится единым выдохом «B.S.».

Насмешка судьбы, должно быть.

Над нами обоими, малыш…

Удар.

По лицу и пальцами по струнам. Аккурат в тот момент, когда эту часть зала освещает алая вспышка.

Распахнутые глаза Кая.

В следующее мгновение боль растекается по казанкам вместе с удовлетворением.

Точно в висок патлатого. И когда, отшатнувшись, обернётся ко мне, левой впечатать в живот. Загибается, хватая воздух. Заносит руку для ответного удара и… Замирает.

Ещё назад, на полшага, во все глаза пялится на меня, переводит взгляд на Кайлера, снова на меня. Сравнивает, должно быть.

А я думаю только о том, чтобы удержаться и не вытрясти из него душу вместе с кусками мозгов.

Кай явно тормозит. Может, не осознаёт? Опускает взгляд и смотрит себе под ноги, словно теряется, выпадает из реальности.

Хватаю мальчишку за плечо и, дёрнув поближе, перехватываю за запястье, сжимаю, чтобы с удовольствием наблюдать за исказившей его гримасой. Но этого мало – вторая ладонь зарывается в его волосы и, зацепившись за короткие пряди на затылке, с чувством дёргает назад.

Шипит от боли – приходится довольствоваться только её послевкусием. Одним оттенком.

Погоди, дрянь, я заставлю тебя задыхаться, скулить и срываться на крик. Только погоди немного.

Патлатый всё не может прийти в себя, шатается, но всё же держится на ногах.

– Это… Как это?.. – шепелявит; угадываю скорее по губам, нежели слышу – сверху кроет басами и моим голосом. Криком.

– Мой младший брат, приятель. И только я буду иметь его, – и добавляю, обращаясь уже к Каю, предварительно встряхнув его, удерживая за волосы, – Ты понял?

– А не пошёл бы ты…

Тут же, выпустив его запястье, среагировать моментально.

Пощёчина.

Хлёсткая затрещина, от которой его голова дёргается вбок, а внутри моей ещё долго разливается этот отзвук, ласкает нервные окончания удовлетворением и глубокой уверенностью в том, что ты заслужил это.

Насильно разворачиваю к себе лицом, наслаждаюсь выражением в глубине его глаз.

– Мой. Уяснил? Единолично, как зубная щётка. Полезешь в чужой рот – выбью зубы.

– Хреновая аналогия.

– Пусть так. Считай это предупреждением. Второго не будет.

– Да мне ху… Ай!

Дёргаю вниз и прямо за волосы волоку к выходу, игнорируя его резкие выкрики.

Кажется, будто народу стало меньше, или же не замечаю? Вот на это мне точно плевать.

А ты мой, ясно тебе? Как плюшевый мишка, как холодильник или, опять же, блядская зубная щётка.

Всего четыре минуты ушло на всё, знаю наверняка – именно столько длится этот трек.

Лестница, коридор. Всё это время удерживаю за волосы, а он почти всем весом висит на моей руке, пытается расцепить пальцы. Тщетно, пусть уже ощутимо тянет мышцы и сводит предплечье.

Не отпущу.

Молчит, сжав зубы, и только краснеет то ли от боли, то ли от унижения.

Ты сам виноват, парень. Слишком грязная провокация.

Охрана косится, но предпочитает хранить молчание. И верно, им за это не платят, а наше сходство явно наводит на мысли о семейных разборках.

Эрик находится около входа, курит, делая тяжку за тяжкой, и, завидев меня, издаёт нечто среднее между истерическим смешком и всхлипом.

Поравнявшись с ним, свободной рукой отбираю сигарету и, наполнив лёгкие дымом, чувствую себя куда спокойнее. Спокойнее, но не настолько, чтобы навязчивая идея проехаться хорошеньким личиком Кая по бордюру паковала чемоданы.

Эрик не задаёт вопросов, а я оглядываюсь в поиске такси.

Одно стоит чуть поодаль, в паре метров от выхода. Махаю рукой, и таксист отвечает кивком головы. Подъезжает.

Буксирую покрасневшего Кая за собой. Жмурится и явно мечтает, чтобы это унижение поскорее закончилось.

Но это ты спровоцировал, сладкий, теперь терпи.

– Так плевать же? – доносится из-за спины подозрительно радостный выкрик.

Отвечаю, открывая заднюю дверцу и не оборачиваясь:

– Верно. Плевать.

***

Отпустить в такси, позволить на время поездки отодвинуться к двери и буквально забиться в угол. Позволить сейчас, чтобы после, расплатившись с таксистом, выволочь силой и, заломив руку, затащить в лифт, а затем и в квартиру.

Сопротивлялся, но крайне вяло, больше шипел и выгибался от боли.

Так ли ты против? Не верю.

С размаху хлопнуть ладонью по выключателю и зажечь свет. Толкнуть на пол прямо в прихожей и, ударив под колени, заставить завалиться на четвереньки, схватить за плечо и уложить на спину.

Нависнуть сверху, коленом раздвинув его ноги, упираясь, надавливая на ширинку, а ладонями зафиксировать его кисти.

Лицом к лицу.

Молчит. Ждёт, пока я начну первый. Только громко дышит, втягивая воздух в лёгкие.

И верно, я заговариваю первым, досыта наигравшись в гляделки:

– Шлюха.

Думал, что дёрнется, скривится, но нет – улыбается. Так отчаянно, безумно растягивает губы, что мне становится не по себе.

Перехватываю тонкие запястья одной рукой, явно делаю больно, с силой сжимая пальцами. Отодвигаюсь назад, усаживаясь на его ноги. Не обращает внимания, словно не чувствует.

– Скучно, Раш. Повторяешься.

– Решил трахаться со всеми, кто может заплатить?

Деланно зевает, выгибаясь настолько, насколько ему позволяют зафиксированные запястья.

– А тебе не срать разве?

Бесит.

Как же меня бесит. Всё в тебе уже бесит!

И больше всего именно то, ради чего я влез во всё это. Твоё лицо. Его выражение. Изгиб бровей и насмешливо прищуренные глаза. Бесит, бесит!

Выдох.

Нужно просто продержаться ещё немного, а после разнести к хуям кухню или проклятые зеркала, которые множат всё, что видят, играют образами внутри бесконечных коридоров и, покосившись вправо, я вижу бесчисленное количество отражений. Тоже мне драматический эффект.

Ещё вздох.

Да такой, что болью отдаётся, когда опускается грудная клетка. Сейчас бы не воздуха – никотина. Разом полпачки.

– Отвечай. Мне. Дрянь. Пока я держу себя в руках.

Заинтересованно склоняет голову набок, явно испытывая моё терпение.

– А потом что будет?

Я ждал, клянусь, я ждал этого вопроса.

Рывком всем корпусом назад, чтобы замахнуться, и…

Пощёчина. Звонким отзвуком гуляет по коридору, затихая, пробирается в гостиную, но даже тогда я слышу, как растворяется её фантом. Его голова дёргается назад, скула медленно наливается красным, и проступает отпечаток моей ладони.

О том, что наверняка останется синяк, я думаю даже с долей удовлетворения. Пусть и немного, но стало проще. Пусть ладонь и пылает, как и лицо мальчишки.

Медленно склоняюсь к нему, кончиками пальцев обвожу пылающий след и медленно разворачиваю его лицо к себе, чтобы снова видеть. Чтобы прошибал меня одним взглядом.

Поджатые губы, уголки опущены вниз. Кажется, притих, сломался.

Продолжаю гладить его щёку – не заставить себя остановиться.

Запоздало отмечаю, что он всё ещё не начал бриться. Девятнадцать. Мелкий. Какой же ты мелкий.

– Унижение. Как тебе на вкус?

Дёргает головой, пытается уйти от моей ладони, разорвать контакт. Не позволяю.

– Мне нравится. Давай ещё одну?

Не нахожусь с ответом. Потому что все мои усилия направлены только на то, чтобы действительно не наградить его ещё одной, а после ещё, и ещё, и ещё…

Спешно облизывает губы.

Дёргаюсь. Это его движение завладело всем моим вниманием. Потому что, ударив, задел и их тоже. Потому что припухли, и выступила алая капля, которую он медленно убрал языком и ещё раз обвёл кончиком верхнюю. Неторопливо, рисуясь, и я… Будь я проклят, потому что вспышкой мгновенно в штанах становится дико неудобно, а внутри пробитой черепушки всего одна единственная мысль.