Текст книги "На границе кольца"

Автор книги: Russell D. Jones

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– И какая? Обещаю, он не узнает!

– Ничего обидного. Когда мы получаем заказ или просто обсуждаем предстоящие задания, сначала кто‑нибудь говорит про преступника: «Он мой, если не спрячется на Сяйде». На Сяйде такая охрана, что туда невозможно проникнуть и там невозможно спрятаться, – пояснила Охотница.

– Я понимаю, – кивнула Злата. – Это смешно.

– Потом кто‑нибудь другой подхватывает и говорит: «Или на Земле».

– Ему понравится, если я расскажу, – улыбнулась Злата. – А что третье?

– Так ты знаешь эту шутку?! – Вишня надулась. – А я тут перед тобой…

Злата обняла её за плечи.

– Не знаю. Но обычно при перечислениях используется три… предмета. Есть такая… традиция.

– Вунлех – третье место. Туда можно проникнуть, как и на Землю, там можно спрятаться, но это… это…

– Бессмысленно, – подсказала Злата. – Да, хорошая шутка. Обхохочешься! Круче Земли – только Великая Тьма!

Вишня уловила двусмысленность и попыталась оправдаться:

– У вашего Обходчика очень хорошая репутация! Никто из тех, кто пытался спрятаться на Земле, не выбрался отсюда! Он же стольких вычислил! Один Стапчита чего стоит! Семь раз его пытались захватить, пока Стапчита не решил устроить себе базу на Земле. Я об этом: у твоего учителя идеальная репутация. Он непобедим и неподкупен, а это… это редкость, – закончила она и погрустнела.

– А теперь он оступился, – напомнила Злата и ущипнула Вишню за щеку.

Эта восторженная девочка вызывала всё больше симпатии.

– Не расстраивайся, что всё из‑за тебя. Однажды такое должно было случиться. Никто не совершенен!

Охотница смущённо отвернулась к окну вагона, где продолжал разматываться бесконечный клубок тоннельных стен.

– Я не должна была просить его о помощи, – сказала она очень тихо, так что Злата лишь по движению губ поняла, о чём говорит девушка. – Я совершила ошибку и должна заплатить. Но я обязательно понесу наказание! – пообещала она. – Когда всё закончится. Я вернусь и попрошу, чтобы меня судили по всей строгости. Но я не хочу сейчас. Потому что если я сейчас вас брошу, будет нечестно! Вас же осталось так мало!

– В каком смысле? – переспросила Злата.

– Я так поняла, что вас было пятеро, – пояснила Охотница. – И двое погибли.

– Кто погиб?

Злату больше не интересовали люди в вагоне.

– Ну, как же… Я видела у Кукуни… У него есть такие фигурки, маленькие, красивые… Он их сам делает. У него там и Наставники, и Тренеры, и даже Иерарх – половина Уишта‑Йетлина за стеклом! И вы тоже.

Заметив недоумение на лице Златы, Охотница поспешила исправить ошибку:

– Если вы с Обходчиком не знаете, не рассказывай ему, пожалуйста! А то получится, что я настучала на Кукуню… Ну, вот, опять ошибка, – она закрыла глаза с таким несчастным видом, что Злате пришлось снова её утешать:

– Никому я ничего не расскажу! У Кукуни свои странности, но никто не будет его наказывать, – пообещала она, догадываясь, что будет дальше.

«Когда Дед узнает, он его… Только бы не убил, – подумала Злата. – За такое надо убивать, но жалко же идиота!»

– Так что там с фигурками? – спросила она, изображая любопытство.

– Он изобразил всех, кто связан с Большим Домом, – повторила Вишня. – Я всех узнала, всех вспомнила – всё‑таки я там выросла, как‑никак! Но про двоих ничего не знаю. Скорее всего, они с Земли. Давай, я тебе их опишу, может быть, ты мне подскажешь.

Она нахмурила лобик, припоминая.

«Память у неё, должна быть, идеальная, – подумала Злата. – Одного взгляда хватит, чтобы запомнить. Ах, Кукуня, ах ты, скульптор от слова скулить!»

– Мужчины, одеты по‑здешнему, – продолжила свой рассказ Вишня. – Один в тёмно‑сером плаще, со светлыми волосами. И у него в руке то ли белая тряпка, то ли лист бумаги. Другой весь в чёрном, и у него нос крючком. А фигурки стоят на таких небольших постаментах. У светлого под ногами крошечная гранитная плита, а у чёрного – куча грязи или… – Охотница замялась, – Или чего‑то такого, что похоже на грязь. Я когда увидела, удивилась и принялась расспрашивать. А Кукуня сразу засмущался, а потом чуть не заплакал. И убрал их – сказал, что надо подкрасить. Но мне показалось, что он просто не хочет говорить о них. Так бывает, когда теряешь близких друзей…

– Да, он у нас хороший, – перебила её Злата. – У него уникальный талант, ты же знаешь, да? Он может находиться в самом крайнем, самом близком Слое – и следить за тем, что происходит. Ни я, ни Дед не можем так, потому что слишком большой риск. Вокруг полно чувствительных людей, которые способны тебя заметить, и можно нечаянно вывалиться. А Кукуня забирается на потолок и спокойно себе наблюдает!

– Да, удобно, – кивнула Вишня. – Так что там насчёт тех фигу…

– Удивительный талант! – с жаром продолжала Злата, моля всех богов, чтобы что‑нибудь случилось, и Охотница забыла про чёртовы фигурки Лоцмана и Беседника. – Он ведь и в Слои сам научился заходить – так мы его с Дедом и обнаружили. Поначалу не разобрались и приняли за чужака. Ну, напугали. Так он от страха забежал на свод станции! А дело было на «Маяковской»… Надо будет свозить тебя туда и показать. Красивая станция, высоченная. И Кукуня залез в один из куполов, где мозаика. Посидел там, потом сообразил, что спрятаться не получилось – и начал просить нас, чтобы мы его вниз спустили! Такой смешной! Он меньше, чем я, учился в Большом Доме. Потому что раскрылся без всякого внешнего воздействия. Настоящий вундеркинд! Мы им гордимся. Можно сказать, наша маленькая легенда…

Злата не знала, как ещё заболтать чересчур внимательную Охотницу. К счастью (если такое слово применимо), её молитвы были услышаны.

В поезде, который пронёсся мимо них в обратном направлении, ехал чужак. Он излучал такую злобную силу, что спящие проснулись и едва не выронили свои вещи. Строчки в книгах перемешались, музыка утратила ритм, и на какое‑то время все люди разом забыли, куда и зачем они едут. А Злата, коснувшись ауры пришельца, на мгновение возжелала удрать из Москвы. Куда‑нибудь, лишь бы подальше от того, что скоро здесь начнётся…

* * * 01:17 * * *

Она шла по следу, и каждый найденный знак прибавлял уверенности. Приятно было применять обретённые навыки и знания, приятно было чувствовать себя способной выполнить непростое задание. Ну, а самым приятным был, разумеется, тот факт, что она сама поручила себе эту работу. Никто не приказывал, наоборот – она действовала вопреки приказам и запретам.

Наказание не страшило. Что с ней сделает учитель? Выпорет? Запрёт? Где – в Гьершазе?! Напугали слона апельсинами! В её распоряжении – все точки выхода, сцепленные с метро. Между прочим, половина пробита лично Лоцманом.

С того момента, как она освоила искусство строить переходы, каждая нора, каждый когда‑либо использованный портал стал для неё широко распахнутой дверью. И удобные лазейки выводили не только под землю: например, через одну можно было попасть в подворотню на Покровке, через другую – к квартире Обходчика. Или прямо в квартиру.

Но дверь на Покровку была бесполезной, а у других стоял мощный заслон, настроенный на неё персонально. Да и какой смысл в таких предосторожностях, если можно выйти в метро, доехать до нужной станции – и зайти в гости? Или в лицей.

Лицей годился для встречи. Не обязательно заглядывать внутрь – достаточно посторожить у главного выхода. Или всё‑таки пройти, обманув вредного охранника, и спрятаться в женском туалете. Или набраться наглости – и вызвать девчонку из класса. Интересно, что тогда будет? Как им помешают встретиться? Взорвут лицей? Остановят время?

Но действовать нагло, напрямую – значит, сильно рисковать. Если застукают вне метро, последует наказание: ей, а заодно и Лоцману, официально запретят появляться в Земной Яви. А Лоцман не хотел портить отношения со Стражем Границ. И не потому, что это затруднило бы его пребывание на Земле. Просто цель этого пребывания напрямую зависела от хороших отношений с Обходчиком.

Изучив характер учителя, она научилась определять, что для него важно, а что очень важно. Ради очень важного он способен без лишних сомнений скормить свою ученицу гидре или шершавню. И потом сотворить ещё одну копию.

Когда есть оригинал, копий можно наделать хоть тысячу, хоть миллион! В этом и состоит главное различие между исходником и двойником.

Признаться честно, она не знала, что будет делать, если встретит Варю. Она никогда не испытывала ненависти к глупой девчонке, которую использовали и которой всегда пренебрегали. Ненавидеть надо тех, кто устроил проклятое раздвоение: Обходчика и Лоцмана. Но к ним она относилась как к стихийным явлениям природы. Не будешь же ты обижаться на цунами, которое снесло твой дом, или на проснувшийся вулкан!

Никаких обид или претензий – лишь желание встретиться с Варей. Увидеть её перед собой. Сравнить. А потом, наверное, жить дальше. Придумать себе имя или выбрать из имеющихся. Стать собой. И тогда слово «копия» перестанет быть занозой в мозгу.

Разговаривать не обязательно, достаточно высмотреть в толпе, проехаться на одном эскалаторе, сесть в один вагон… Вот и весь план.

Варя была где‑то рядом, в метро: прискакала на свидание с Беседником. Осталось отыскать влюблённую девчонку… Что трудновыполнимо с теми способностями, которыми обладала ученица Лоцмана.

С другой стороны, зачем искать обыкновенную старшеклассницу, если гораздо проще вычислить её сверхъестественного ухажёра? Материализованный Беседник оставлял чёткий след на мраморе колонн и граните пола. Знаками его пребывания была отмечен «Таганская‑радиальная», «Пушкинская», «Библиотека имени Ленина» и все станции Кольцевой линии, особенно «Октябрьская».

Но нагнать его оказалось непросто. Ученица Лоцмана шла по следу Беседника и постоянно отставала на полшага. Несколько раз она находила чёткий отпечаток парочки – такой сильный, что можно было разглядеть лицо Вари. Очевидно, они были здесь секунд тридцать назад, а потом сели на поезд…

Основная проблема состояла в том, что следов, как старых, так и новых, было слишком много. Тем более, что Беседник завёл привычку шляться по метро в одиночестве, дожидаясь следующего свидания. И разница в отпечатке его‑одинокого и его‑вместе‑с‑ней была столь незначительной, что приходилось останавливаться и разгадывать ребус. И снова терять неугомонную парочку!

В какой‑то момент ей показалось, что она нагнала их – на «Курской‑кольцевой», среди толпы мелькнули золотые волосы и полосатый Варин шарф. Ученица Лоцмана со всех ног бросилась туда, но двери захлопнулись прямо перед носом. И поезд умчался прочь.

Она стояла на платформе и с трудом сдерживалась, чтобы не заорать. Да, в Гьершазе было проще – никто не услышит, а кто услышит, не обратит внимания.

Вдруг она почувствовала, что на неё пристально смотрят.

Девушка в стильном клетчатом полупальто и сапогах на высоком каблуке – та самая, которую пришлось грубо оттолкнуть, чтобы не опоздать на поезд. Ученица Лоцмана одарила пострадавшую пренебрежительно‑строгим взглядом: мол, в чём дело? Недовольно сдвинув идеальные бровки, модница отвернулась.

Интересно, что её больше всего расстроило – грубость или сногсшибательный наряд, который ученица Лоцмана создала себе для расследования?

Год назад она бы душу продала за такую способность! Стремление учителя превратить её в жалкую неприглядную уродину бесило необычайно. Она строила планы, у какого мирового кутюрье будет «выбирать» себе наряды, когда научится управлять материей. Но одежда – просто пропуск в мир обычных людей. Может быть, он этого добивался: чтобы платье из последней коллекции Лилиан Иствуд значило не больше, чем старые джинсы.

Изысканный и дорогой наряд стал полезной маскировкой, а фотоаппарат, подобранный в Гьершазе, последним штрихом в портрете. Все видели иностранную дамочку, которая осматривает подземные дворцы знаменитого Московского Метрополитена. Обычное дело! По ней скользили взглядами – и тут же забывали об её существовании.

Она же смотрела на людей вокруг и вспоминала свою тоску. Как ей не хватало их улыбок, их усталости и надежд!.. Буквально вчера она рвалась к ним и мечтала увидеть хотя бы одного человека, не поговорить, так хотя бы просто послушать… Теперь они все были рядом, но она была отделена от всех и от каждого. Преграда, которую не преодолеть. Её жизнь и их жизни различаются настолько, что нет ничего общего. Их тревоги, мечты и расчёты абсолютно чужие для неё.

Варя тоже из обыкновенно‑нормальных. Как и остальным, ей предстоит долгая жизнь, в которой свободный выбор подчас неотличим от вынужденного. Никаких предназначений, целей, функциональности. Можно позавидовать! И тем сильнее обжигало желание найти «оригинал».

Устав гоняться за парочкой, ученица Лоцмана решила применить новую тактику: перешла с Кольцевой на Арбатско‑Покровскую линию. Варю можно было подкараулить на «Библиотеке имени Ленина» – в переходе между станциями, где любили гулять влюблённые.

Поезд вылетел на «Площадь Революции», и вдруг ученица Лоцмана заметила Обходчика, который стоял в начале платформы, возле замурованного прохода между статуями пионеров. Тёмная фигура на фоне побелённой стены, мелькнувшая и тут же исчезнувшая. Но он разглядел её. И она его – тоже. Пришлось выйти, дабы не быть обвинённой в невежливости.

Обходчик, вопреки ожиданиям, не нахмурился и никак не выразил своего удивления.

– Ищешь?

– Ага, – кивнула она. – А ты? Тоже – ищешь?

Он обернулся к белой стене, прислонился виском.

– Варька дома, – сказал Обходчик, стараясь не смотреть в глаза ученице Лоцмана. – Простыла, вся в соплях. И Никки отправил её лечиться.

– Кто? – не поняла она.

– Никки. Беседник. Она его так назвала. Ему понравилось! Откликается… Как найдёшь её, попроси, чтоб она тебе имя придумала. Вдруг тоже понравится, – улыбнувшись, он отлепился от стены и неспешной походкой направился в сторону центрального зала станции.

Намёк понятен. Поиски были закончены.

По крайней мере, сегодняшний этап.

* * * 01:18 * * *

Обживая квартиру покойной бабушки, Обходчик (тогда он откликался на «Тео» и верил, что почти все люди хорошие, а плохих сразу можно разглядеть) многое изменил под себя. В первую очередь отнёс в мусорку все ковры (вместе с населяющей их молью) и все гробы (которые по недоразумению называли платяными шкафами). Остальное добро подверглось существенной реконструкции, в результате чего Дед сколотил в своей комнате широкие книжные полки от пола до потолка на две стены (другие две были заняты окном и дверью и потому остались нетронутыми).

К тому времени, когда в квартиру въехала Варя, полки были полностью забиты, а то, что не поместилось, стопками громоздилось во всех углах. И при попытке найти что‑нибудь (особенно когда не знаешь толком, что ищешь) сам собой возникал чудовищный библиофильский бардак.

– Меня удивляет твой рьяный оптимизм, – вздохнул Лоцман, поднял альбом с архитектурой Лондона и задумчиво перелистал. – Неделю назад ты слыхом не слыхивал ни про Макмара, ни тем более про Отвратней. А теперь пытаешься придумать тест, чтобы вывести одного из них на чистую воду. Притом, что даже я знаю об этих ребятках гораздо меньше, чем хотелось бы!

Сидя по‑турецки перед полками, Дед вытащил очередной фолиант, пролистал оглавление, отложил в сторону.

– Знаю, – отозвался он и потянулся за следующей книжкой. – Понимаю. Признаю, что не прав и, скорее всего, ничего не получится. Но попробовать стоит. Потому что оставлять у себя врага за спиной ещё хуже…

– Не у тебя за спиной, а у меня, – перебил его Лоцман. – И не за спиной, а в Гьершазе, а это, если пользоваться анатомическими аналогиями, где‑то под правой коленкой.

– И ты уверен, что сможешь удержать его там, под коленкой? – усмехнулся Обходчик, не отрывая взгляда от страниц. – Сам же признался, что почти ничего о них не знаешь!

– Не отрицаю, – Лоцман аккуратно положил альбом в кучу забракованных. – Я, если вдуматься, почти ничего не знаю! И насчёт нашего Ясиня не уверен. Есть подозрения, что он носитель одного из них, но доказать не могу… Слушай, а давай убьём парня и успокоимся? – вдруг предложил он. – Вся ж Земля на кону! Такой риск! Ну, что там, одна жизнь – против миллиардов живущих сейчас и миллиардов, которые даже не родились? Убьём – и никто не узнает!

Он ловко увернулся, когда Дед запустил в него «Уставом пограничной службы», оставшимся с армии.

– Вот за это я вас, людей, и люблю, – признался Лоцман, отправляя «Устав» вслед за архитектурой Лондона.

Горка становилась всё выше и выше.

Лоцман продолжал ворчать.

– А ты не задумывался над тем, что у Ясиня нет будущего? Ну, Гьершаза его прокормит, и со зверушками он голыми руками справится. Но это же не жизнь, а так себе… выживание в канаве…

– Если он рассказал правду, у меня нет права убивать его, – отрезал Дед. – Тем более что ты не уверен.

– Я ни в чём не уверен – в этом теле, – пробормотал Лоцман и хотел сказать что‑то, но его прервала Злата.

– Ужин на двоих или на троих? – спросила она, вытирая руки о фартук.

– На четверых, – ответил Лоцман. – С собой заберу, побалую мою девочку…

Обходчик фыркнул, чихнул, потому что в нос попала пыль с книжных страниц, и, не удержавшись, заржал в голос.

– Она хорошо себя ведёт, – объяснил Лоцман, состроив каменную физиономию с лёгким налётом назидательности. – Учится, трудится, старается, развивается. Она же сегодня поздоровалась с тобой?

– Ну, если это можно так назвать… – Дед вытер нос тыльной стороной ладони и поднялся на ноги. – Варя поела?

– У себя. Перед компом. Не оторвать, – улыбнулась Злата.

– Тебе помочь? – предложил он.

– Помоги, только руки помой, – велела она и ушла на кухню.

За ужином Лоцман принялся рассказывать, как он выследил и убил Отвратня по имени Гранкуйен:

– В принципе, он имел право называться «Лоцманом», хотя насчёт «Последнего» немного перемудрил. Грубая провокация! Но они такое любят. Пока что.

– Пока? – переспросил Дед.

– Угу, – Лоцман по‑птичьи дёрнул шеей, проглатывая плохо пережёванный кусок тушёной печени. – Они уже сильно не люди. Но всё равно крутятся среди людей. Это у нас тоже общее. А Гранкуйен засел на Сяйде. Да‑да, не надо делать такие глаза – самый охраняемый, самый проверенный, самый чистый, самый‑рассамый Сяйд, где над каждым порталом красуется «Мы рады всем!» – но если в тебе что‑нибудь не так, то догонят и попросят быть как все. Даже поддаться захотелось. Поймать‑то меня у них руки коротки, а вот хвастаться потом на каждом перекрёстке: «Мы даже Лоцмана можем унюхать!» – это бы умаслило их гордость. Ну, может, в другой раз доставлю удовольствие убогим… Но тогда не было особого желания выделяться. У Гранкуйена – тоже. А он умел прикидываться человеком. Я не сразу сообразил, в чём секрет.

Лоцман сделал паузу – то ли для того, чтобы прожевать слишком жилистый кусок, то ли чтобы подчеркнуть особый драматизм момента.

– У меня свой способ, и пока никто не жаловался. Между прочим, не каждый Страж Границ догадается, что кто‑то сидит в этом теле! Отвратни пошли дальше – разработали метод носителя. Подселяются в чужую личность и маскируются под второе «Я». Рискованно! Чуть перестараешься – и здравствуй, шизофрения! А если наоборот, недожмёшь, то можно и раствориться. Я так не умею и не пытался, но надо отдать им должное – работает. Вычислить их невозможно. Может быть, поэтому Большой Дом готов на всё, чтобы их уничтожить…

– Как ты его вычислил? – не выдержал Дед, которого всегда интересовала практическая сторона дела.

Лоцман не спеша размазал горчицу по куску хлеба, поддел вилкой маринованный огурчик из банки, хрустнул, откусил, прожевал – и ответил:

– Триггер. Достаточно создать пограничную ситуацию или задать правильный вопрос – и червячок зашевелится.

Не выдержав, Дед ударил кулаком по столу.

– Значит, достаточно вербальной проверки? Если я найду триггер для Ясиня, мы узнаем, один он там в своей душе или у него компаньон!

– Если узнаем, – поморщился Лоцман. – Парень столько всего пережил! Он же псих! Как и на чём ты будешь его проверять?

– Люди переживали и более ужасное, – возразил Обходчик. – И оставались собой.

– Люди!.. Я бы не стал сравнивать человека из Открытых Миров и человека с отсталой, изолированной, загнивающей планетки. Да у вас здесь каждый второй наполовину Отвратень!

– А что использовал ты? – спросила Злата, до этого хранившая полное молчание.

Дед вздохнул и уткнулся в свою тарелку.

– Остановил время на Сяйде, – объяснил Лоцман, придвигая себе банку, чтобы было удобнее доставать скользкие огурцы. – Ненадолго.

– А ты умеешь? – продолжала Злата.

Лоцман выразительно посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на Деда.

– Я думал, ты ей объяснил, кто я и что уме…

– В человеческом теле, – перебила его Злата. – Разве оно не ограничивает твои возможности?

Привстав и отвесив извиняющийся поклон, Лоцман вернулся к еде и разговорам.

– Мне пришлось принять более удобную форму, – признался он. – Гранкуйена называли «Последним Лоцманом», потому что он умел вытворять похожие штуки: останавливать время, ускорять, делать карманы и петли. Поэтому его дружки успели убраться с Пушчрема, да и то кое‑кто остался… Я сделал большой красивый перерыв. На весь Сяйд, Слои, даже Гьершазу захватил. Последний Лоцман, вернее, его носитель оказался единственным, кто отреагировал правильным образом.

– Как? – не унималась Злата. – Он начал бороться с этим?

– Он это заметил.

Дед услышал достаточно: молча встал из‑за стола и покинул кухню.

– Ты наивнее, чем мне казалось! – крикнул вслед ему Лоцман. – Я знал про способности Гранкуйена, знал про его главный талант, поэтому у меня всё получилось! А кто сидит в Ясине? На что будешь ловить эту рыбку?

– А что ты в нём почувствовал, раз считаешь его носителем? – поинтересовалась Злата, убирая свои и Деда пустые тарелки.

– Ничего я не почувствовал! – фыркнул Лоцман. – Сколько можно повторять: их невозможно вычислить!

– Тогда почему ты думаешь, что он…

– Потому что не верю в чудеса, – ответил Лоцман, отдавая ей пустую банку. – Не могут люди из слаборазвитого, да в придачу насмерть изолированного мира построить машину, которая вывезет до Гьершазы. Так не бывает! Пусть и с пилотом, у которого врождённые способности и удачливость на сто процентов.

– У всех врождённые способности! – донёсся до них голос Деда.

– Да‑да, твоя гуманистическая теория, я помню! – раздражённо отозвался Лоцман и продолжил обычным голосом:

– Ясинь легко переносит Гьершазу и Землю – редкий дар, но случается. Загвоздка в другом. Я не могу проникнуть в изолированный мир! Понимаешь? Может быть, ему страшно повезло, может быть, наука и магия наконец‑то слились в экстазе… Но скорее всего, в одарённом пилоте, который сидел в супер‑машине, сидел кое‑кто ещё. Например, Отвратень, которому в одиночку с Пушчрема не выбраться. Другое дело командой…

– Тогда понятно, – кивнула Злата. – Это всё объясняет!

– О чём речь!

– Тогда почему он… – она указала подбородком на дверь (руки были заняты блюдом с домашним печеньем), имея в виду Деда, который вновь погрузился в поиски неведомого.

Лоцман печально улыбнулся.

– Потому что ему кажется чертовски несправедливым взять – и прикончить человека, который прошёл через ад и в итоге вырвался из ада. И пока есть только косвенные улики, наш дорогой Фабхрарь будет надеяться на лучшее и верить в чудеса.

Лоцман шмыгнул носом, артистично вытер несуществующую слезу и добавил:

– Вот за это мы его и любим!

* * * 01:19 * * *

Похоже, пора сдаваться. Это будет честно, по‑мужски. Прийти к психиатру и открыть страшную тайну: «Так и так, владею неописуемыми магическими способностями. Не я один: есть и другие волшебники, которые прикидываются нормальными людьми. Ходят себе в толпе и прикидываются. Они умеют – они же волшебники!»

Можно поведать, как учили – два года приобщали к сокровенному, хотя по земным часам прошло всего ничего. И нечего удивляться! Они и не такое могут! Здесь моргнул – там месяц пролетел. Представьте, как удобно!

К рассказу о сверхъестественных университетах надо будет присовокупить особенно опасную фантазию. Например, сказать, что хочется выйти из окна и пройтись пешком по стене дома, с седьмого этажа – до низу, за хлебушком. Или на крышу, чтоб голуби удивились. Плевать, что умеешь, и неоднократно проделывал! Доктору лучше знать, что допустимо, а что категорически невозможно.

Годный вариант – голоса. Прямо‑таки готовый диагноз! Как спустишься в метро, они тут же принимаются нашёптывать: «Этот хороший», «И этот ничего», «Этот – дрянь, ну, ладно, пусть живёт», «А вот этого не помешает столкнуть на рельсы».

Всё потому, что в метро обитают духи – что‑то вроде призраков, но не чьи‑то не упокоенные души, а так, самозародившиеся. Типа леших, но не в лесу. И эти метродухи так и норовят вступить в контакт и чего‑нибудь умного посоветовать. Например, принести в жертву какую‑нибудь студентку. А лучше гастарбайтера. Сразу штуки три – их же никто не считает!..

Голоса в метро – гениальная идея! Могут на месяц в больничку положить, подальше от героического волшебства. Подальше от метро. Пропишут хороших таблеток: диазепама или чего‑нибудь такого же сильного. Диазепам – действенное лекарство, особенно если принимать регулярно. Мощнее любой магии!

А как только доктор узнает про папину шизофрению, все сомнения развеются, словно утренний туман. Похвалит за сознательность. Объяснит, что по стенам умеют ходить только человеки‑пауки, но они живут в Америке. Согласится, что слушать духов не нужно, лучше послушаться санитара. И оставит там, где покой, белые стены, таблетки, уколы и понятная граница между нормальностью и безумием. По крайней мере, там, где лежал папа, так и было.

Мать расстроится. А потом – давай уж начистоту! – обрадуется, когда тебя признают недееспособным. Ведь отныне и во веки веков она будет во всём права, и тебе придётся слушаться. Никаких секретов, никаких девушек и прочих сюрпризов. Как обращаться с шизофрениками, она знает. Помнит. Не забывается такое никогда!

Понятно, что всё из‑за папы. Чёртова наследственность! Папа ведь вырос в детдоме, и про его родителей ничего не известно. Так что картина ясная. То есть наоборот. Такой вот крест и мамин подвиг на всю жизнь, жаль медалей за такое не дают! Зато детдомовским выделяли жилплощадь, и они были завидными женихами, верно? В любой ситуации можно найти что‑нибудь полезное…

Интересно, что будет, если узнают про твоё увлечение аниме и фигурками? Обязательно какой‑нибудь журналюга накатает длинную умную статью про то, как разрушительно японские мультики воздействуют на неокрепшую психику подрастающего поколения! И дежурный умник с форума напишет: «Помню его, всегда был странным».

Надо будет заранее уничтожить все «оригинальные» фигурки. Мало ли что. Вдруг мать решит их раздать или продать? И кто‑нибудь скупит всё за бесценок – ради коллекции. Потом призадумается и пытается определить: откуда они. Сфотографирует и выложит на форуме, чтоб другие помогли. И тогда…

Что тогда? Что случится‑то? Ты их делал для того, чтобы убедить себя, что всё произошедшее было взаправду. Это твои болезненные фантазии и прекрасные видения. Они не обидятся, что ты их воплотил. Наоборот – будут рады до безумия.

Чёрноглазая с большой грудью точно счастлива. Готова хоть сутки стоять и позировать. А пришла грустная, пожаловалась на неудачную охоту. Промахнулась – какой позор! Теперь улыбается, глазки строит. Надеется, что ты перестанешь кочевряжиться. Нарисовал портрет, то есть сделал куклу – и можно ложиться в постельку. Давно пора!

Можешь, признаешься ей? Она‑то думает, что ты делаешь эти фигурки от большой любви к Деду, Злате и остальным. Чтобы они всегда были рядом. Давай, скажи, для чего их делают на самом деле! Объясни про желание воплотить выдуманных персонажей, которые обитают вне реального мира. Глядишь, она растает в воздухе – останется лишь куколка. И наступит долгожданное просветление. Или ремиссия, как её называют настоящие специалисты по духам, голосам в голове и навязчивым желаниям. Приснилось‑привиделось – и ночь, когда приставала Вишня, и день, когда она остановила поезд.

Сон, и ничего более.

Когда в следующий раз мама загонит в угол на кухне и начнёт допрашивать, можно будет ей объяснить: «Это фантазия!»

«Ты мне обещал! Почему она ещё здесь?!» – будет шипеть она, а ты ответь: «Да её здесь и не было! Ты о ком?»

Стоп.

Этого тоже не было. Никаких споров и ссор. Не было Вишни – не было и проблем!

Просто богатая фантазия и воспалённое воображение. Пора лечиться.

Пусть всё исчезнет само собой. Навсегда.

В самом деле: вот ковёр на стене, вот люстра, знакомая с детства, вот окно, и клён стучит голыми ветками – это правда.

Волшебница, которая прибыла на Землю, чтобы изловить людоеда, помешала местному волшебнику поймать злого колдуна и потом вернулась, чтобы искупить свой проступок, – это понарошку.

Не смешивать и не взбалтывать.

Иначе никакой диазепам не спасёт!

* * * 01:20 * * *

– О! Кого я вижу! Катенька! Ты откуда и куда?

Хрипловатый голос с характерными слащаво‑вальяжными пьяными интонациями отвлёк Злату от подсчёта скопившихся проблем. Таинственные Отвратни, назойливая Охотница, новые секреты Вари, подозрительная удачливость Ясиня, Дед, разрывающийся между Большим Домом и Землёй…

Подняв голову, Злата посмотрела в ту сторону, откуда раздалось приветствие – и увидела гражданина, прилично одетого, но несколько расхлябанного. Картина маслом: «Вечер пятницы трудной недели»

– Кать! Ну, хоть поздоровайся, что ли! – попросил пассажир, наклонившись над Златой и обдавая её перегаром и сигаретной вонью. – Язык‑то не отвалится «Здрасти» сказать!

– Вы меня с кем‑то перепутали, – вежливо, но твердо, сказала Злата.

Пьяный вытаращил глаза, потряс головой и выпрямился, уперев руки в боки.

– Нет, ну, вы полюбуйтесь на неё! – обратился он ко всему вагону. – Перепутал! Милая, мы с тобой три года жили в законном браке! Как такое перепутаешь?

Злата притворилась спящей. Не помогло.

– Три года! – повторил «муж», назидательно подняв указательный палец. – И ты ни дня не работала! Не, ну, я понимаю, что ребёночек. Но я же ей домработницу нанял! Чтоб не утруждалась! А эта, – он поморщился, проглатывая мат, – Эта неблагодарная дрянь выгнала меня из моей собственной квартиры, оформила развод и запретила видеться с ребёнком. С моим ребёнком! – отчаянно и горько воскликнул он.

После душераздирающего монолога окружающие пассажиры, делающие вид, что их здесь нет, с любопытством посмотрели на Злату.

– А чего ты не на машине‑то? – продолжал «брошенный», слегка поостыв. – Чего это твой хахаль не подвозит? Или до него дошло, какая ты сука? Что, бросил, пока ты и его не обчистила?

Злата решала посидеть и потерпеть. Может, и отстанет. Или выйдет где‑нибудь.