Текст книги "На границе кольца"

Автор книги: Russell D. Jones

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Расползаясь стремительно, словно свет восходящего солнца, плотная льдистая корка запечатала всё стекло, что было в павильоне, каждую отражающую поверхность. Предосторожность позволила Злате обойти купольный зал и прокрасться к кассам – туда, где в гобелене морозных узоров осталась круглая прореха. С другой стороны стекла стояла Варя и смотрела на родной мир. И боялась обернуться, потому что за спиной у неё сторожил Траквештрерия.

«Теперь вы как‑нибудь сами», – подумал Дед.

Больше, чем безопасность Вари и Златы, его беспокоило защитное поле, которым прикрывался Норон. Дед чувствовал границу невидимого щита, но никак не мог вычислить: на отражение он настроен, на поглощение или на ответный удар?

Год назад Обходчик атаковал бы, не задумываясь, чтобы проверить, но теперь, после неоднократных – и разнообразных – встреч с Отвратнями, решил подождать. Он так и не выяснил, какая «специализация» у этого противника. Зато уже знал, какая слабость: разговоры.

– Ты ничего мне не сделаешь, – сказал Норон.

– Почему? – спросил Дед – и сделал шаг, сократив расстояние между собой и врагом.

Обходчик видел: Злата скорчилась у касс, прижавшись спиной к замороженным зеркалам. В круглом оттаявшем окошке маячило призрачное личико Вари. Девушка открывала рот, но, разумеется, не могла докричаться.

– У нас твоя родственница, – напомнил Норон таким голосом, каким разговаривают с идиотами. – Попробуй, тронь меня, и она умрёт. Понятно?

– Понятно! – Дед пожал плечами. – Она и так умрёт!

Норон недоверчиво усмехнулся, ещё шире растянув потрескавшиеся губы.

– Ты так легко распоряжаешься её жизнью?

– Это ты распоряжаешься её жизнью! – возразил Страж Границ. – Я на тебя повлиять не могу. Значит, не могу её спасти!

– Что значит – не можешь повлиять?! – заорал Отвратень, и его вопль отразился от стен павильона. – Она заложница! Ты сохранишь ей жизнь, если не будешь мне мешать!!

– Нет, – Дед покачал головой. – Трону я тебя или уйду, это ничего не изменит. Она умрёт, если ты захочешь её убить. При чём здесь я?

Норон не сразу смог ответить.

– Ты что… Ты мне не веришь? – наконец, сообразил он. – Не веришь, что я её отпущу?

– Конечно, нет, – улыбнулся ему Дед. – Как я могу тебе верить, если ты уже наврал мне?

– И когда я тебе врал? – вкрадчиво поинтересовался Отвратень, делая скромный шажок назад.

– С самого начала! – хмыкнул Обходчик. – Сразу после того, как заграбастал Лоцмана! Ты обещал мне ученика! Лучшего из тех, кого найдёшь. Даже двух. На мой выбор! Ну, и где тот лучший?

* * * 02:18 * * *

Не было среди них лучших или худших. Как и у Вражниц, способности Ангелов Смерти не зависели от исходного материала. Достаточно потерянной, неприкаянной души, пропитанной обидой и разочарованием, а остальное добавит магия. Но Вражницы сохраняли остатки воспоминаний и личности, что обеспечивало преданность создателю. Существа, созданные Нороном, напротив, утратили всё, кроме ненависти к миру.

Думать они не умели – ими управлял инстинкт. Едва закончился этап насыщения, их тела начали меняться, и Ангелы Смерти испытали жгучую потребность выбраться наружу. Похожее на зуд, чувство было до того сильным, что половина чудовищ погибла в попытках покинуть метро. Что поделать – не все эскалаторы выводили к наземным павильонам. У одних станций выход был встроен в здание, у других он оказался слишком сложным. Защитное поле, прикрывавшее тела Ангелов, имело свой предел, и никакой регенерации не хватит, если в тысячный раз таранишь земную твердь.

Меньше всего повезло людоеду, который зверствовал на «Таганской‑кольцевой»: он спутал с наземным павильоном промежуточный зал между двумя эскалаторами. Купол этого зала был украшен круглой фреской. Синее небо, белые облака, алый флаг, падающие звёздочки победного салюта – одна из самых красивых картин Московского Метрополитена по совместительству являлась одной из самых используемых. Держители и другие духи давно облюбовали это «окно». Стоило Ангелу Смерти приблизился к «Салюту Победы», как флаг обернулся улыбчивой пастью – и проглотил чужака.

Лишь восьмерым чудовищам удалось выжить. Повинуясь программе, они поднялись над гущей снеговых туч и приступили к финальной метаморфозе.

Защитная аура, обволакивающая Ангелов Смерти, материализовалась и вросла в меняющиеся части заметно разросшегося тела. В воздухе твари держались благодаря магии, а органом, генерирующим эту способность, стали новые крылья. Истончившиеся до состояния паутины, они были похожи на клубы чёрного дыма и колыхались, пропуская падающий снег.

У основания хвоста выросла юбка острых щупалец. Вражницам эти органы были нужны для формирования порталов, но Ангелы были слишком глупы, чтобы овладеть искусством межмирных путешествий.

Они были настолько безмозглы, что один из них, испугавшись метаморфозы, начал грызть собственный хвост и вскоре рухнул вниз, истекая кровью. Оставшиеся семь, более стойкие, смогли вытерпеть и потерю лап, и выпадение зубов, и даже частичное зарастание пасти.

У них не было памяти, поэтому нестерпимая боль, сопровождающая процесс превращения, моментально забывалась. Одно оставалось неизменным – яростное желание уничтожать всё вокруг. И чудовища дрожали в предвкушении обещанного триумфа.

Если в своей охотничьей фазе Ангелы Смерти напоминали гибрид насекомого, рептилии и рыбы, то их финальная форма заставляла вспомнить беспозвоночных. Ничего лишнего: щупальца‑манипуляторы, дымчатые «крылышки» и голова для управления несложным организмом.

Чтобы хоть как‑то скомпенсировать примитивность своих творений, Норон заложил в них способность общаться друг с другом и действовать совместно. Поэтому сразу после метаморфозы Ангелы подлетели друг к другу – и всей гурьбой двинулись к центру города.

Зависнув над храмом Василия Блаженного и тем местом, где когда‑то возвышалась гостиница «Россия», Ангелы Смерти по‑честному разделили между собой город. Получилось семь ломтей.

Впрочем, и одного Ангела было достаточно, чтобы уничтожить Москву.

* * * 02:19 * * *

«Они должны спасти меня! Они обязаны! Они же волшебники!»

Чем больше Варя думала об этом, тем меньше верила. Присутствие Златы надежд не прибавляло. Что толку с волшебницы, которая сидит и шевелит губами? Стекло не пропускало ни звука. Варя охрипла, прежде чем поняла: если до Златы невозможно даже докричаться, о помощи лучше забыть.

Начав размышлять о своём положении, Варя предсказуемо добралась до следующей правды: если ты заложница и если твою жизнь пытаются обменять на нечто чрезвычайно важное, следует немедленно перестать быть заложницей. Но как? Варя сомневалась, что у неё получится сбежать. Альтернатива «сделать что‑нибудь с собой» была ещё хуже. Понимать, что твой дядя защищает Землю, это одно. Убить себя ради благородной миссии – совсем другое дело!

Она никогда не симпатизировала эмо и вообще не помышляла о том, чтобы порезать вены или наглотаться таблеток. Глупо делать что‑то назло, не имея возможности посмотреть на результат!

«Не знаешь, как убить себя – найди то, обо что можно убиться».

Следом за этой не самой гениальной мыслью явилась другая, более приятная, и Варя перестала бояться. Если ты заложница, твоя жизнь важна не только для тех, кому угрожают, но и для тех, кто угрожает. Значит, не нужно беспокоиться о том, что с тобой сделают.

А потом Варя вспомнила, кто её захватил.

Вспомнила их первую встречу.

И сжала кулачки.

Из‑за зеркального монстра ей пришлось навсегда расстаться с милым Никки. Самый классный парень на Земле, самый замечательный, какого только можно найти! Сколько они пережили вместе, а теперь всё исчезло! Из‑за мрази, которая сидит за спиной с гаденькой ухмылочкой на морде!

Варя ощутила твёрдую почву под ногами и развернулась так резко, что ударилась плечом о стекло. Пустота и мрак, которые ужасали секунду назад, оказались банальным туманом, влажным, густым и пахнущим гнилыми осенними листьями.

«Как в парке», – Варя вспомнила старую школу и долгую дорогу домой.

Когда она прогуливала последний урок, дорога через парк позволяла скоротать время. Главное, не встретить никого из соседей, а то ведь могут настучать! Поэтому при каждом подозрительном звуке Варя сворачивала с заасфальтированных дорожек в кусты и ждала, пока прохожий не исчезнет за поворотом.

Но теперь никаких звуков не было – ни шарканья подошв, стука трости, ни покашливания. Однако Варя точно знала, что в тумане притаился кто‑то, кого надо опасаться. Попадёшься ему на глаза – и всё.

А что – всё? Ну, что будет‑то?

Бабушке расскажет, маме настучит?

Бабушка умерла, мама – тоже. Некого бояться!

И Варя двинулась сквозь туман навстречу предполагаемому доносчику. Она уже знала, кто это: вредный сосед с первого этажа, вечно пьяненький Глеб Валерьич. Он не случайно пришёл в парк и не просто так прячется в тумане.

«Думает, сможет меня подловить, как в тот раз? – подумала Варя, чувствуя, как в груди поднимается волна возмущения. – Я уже не глупая девчонка! Меня так просто не испугаешь!»

Однажды Глеб Валерьич встретил её в парке и так напугал, что Варя отдала ему все карманные деньги и расплакалась, умоляя ничего не говорить бабушке. А он тряс плешивой головой и приговаривал: «Ай‑я‑яй, как не стыдно, как не стыдно!»

Но и вправду – ничего не сказал. Потом при встрече подмигивал. И сплёвывал на цветы, которые бабушка каждую весну сажала в клумбе у лавочки.

Варя его ненавидела, и её трясло от мысли, что гнусный старикашка опять будет учить жизни.

«Пусть только попробует!» – думала она, вновь и вновь рисуя перед собой сутулую фигуру, лысину, фиолетовый нос с красными жилками и застиранные треники с пузырями на коленках.

«А ещё у него были трясущиеся морщинистые руки и отвисшая нижняя губа», – услужливо подсказала память.

Так и есть: Глеб Валерьич вышел из тумана и потянулся к Варе, как будто хотел обнять.

«Совсем мозги пропил!» – подумала девушка и заорала:

– Пошёл отсюда, придурок! Тебе что, в психушку захотелось?

Вредный Глеб Валерьич боялся только бригаду из дурдома, которую к нему вызывали несколько раз в связи с приступом белой горячки. Упоминание добродушных ребят в белых халатах подействовало на старика волшебным образом: он ещё больше скрючился, сжался и, прихрамывая, убежал в туман.

Варя ощутила чудовищную слабость, упала на колени, расплакалась – и обняла Злату.

* * * 02:20 * * *

– Теперь у тебя две ученицы, – сказал Норон и даже как будто обрадовался бегству Траквештрерии. – Доволен?

– Нет.

– Я их не трону, клянусь!

Хотя Страж Границ стоял на месте, Отвратень попятился, вжимая голову в плечи.

– Я же не лгал, когда обещал перемирие! – напомнил он с дрожью в голосе. – Мы все соблюдали уговор, а ты… ты сам! Ты подстроил смерть своего ученика! Ты первым начал эту войну!

– Я её и закончу.

– Двинешься, и они сдохнут! – Норон указал на Злату и Варю. – Обе!

– Мне всё равно.

– Было бы всё равно, ты бы сюда не явился…

– Я пришёл не из‑за них, – объяснил Дед. – Из‑за тебя.

Как ни странно, эти слова успокоили Отвратня.

– У меня договор с Держителями, – объяснил Дед. – Я занимаюсь тобой, они – твоими зверушками.

– Значит, договорились?

– Ну, да, – кивнул Страж Границ.

– Поделили обязанности? – уточнил Норон. – Ты – меня, они – моих красавцев?

– Вот именно. Они их…

– Они не выйдут из метро, – перебил его Норон. – Сейчас не выйдут. Потом – да, когда город умрёт. Но сейчас – нет!

Страж Границ усмехнулся:

– Ты плохо нас знаешь!

– Я знаю достаточно! Я уже видел таких же Держителей! Они хотят выйти, но не значит, что они смогут. Рано! – и Норон сжал кулак, как будто одной его воли было достаточно, чтобы запереть духов метро под землёй. – Хорошо, что вы заключили договор. Всё честно: только ты и я. Готов? – Норон раскрыл ладонь и протянул руку, как будто вымаливал милостыню у Стража Границ.

Они стояли напротив друг друга, достаточно близко, чтобы Дед успел разглядеть толстые перламутровые ногти Отвратня и полукружья красной грязи под ними. Потом стало не до маникюра.

Лёгкие скрутило и стало нечем дышать. Беспомощно хватая ртом воздух, Страж Границ попытался выстроить защиту или хотя бы ударить в ответ… Тщетно! Тело уже не принадлежало ему.

Истончаясь, теряя клетку за клеткой, Обходчика отдавал себя Норону, а тот наслаждался представлением и время от времени шевелил пальцами, как будто поторапливал «дающего». Отвратень рос, расширялся и всё меньше походил на обычного человека. Широкоплечий мускулистый великан нависал над иссохшим Стражем Границ, впитывая захваченные частички плоти всей поверхностью своего чудовищного тела.

Хуже всего было состояние апатии и абсолютной покорности, охватившее Деда. Он не мог бороться, не мог даже помыслить о сопротивлении. Само понятие «борьба» утратило смысл!

Ни один человек не мог бороться с Нороном.

Всё было кончено.

Визг Вари, оборвавшийся сдавленным рыданием, вызвал лишь лёгкое удивление.

«Кто я?» – подумал Страж Границ, но это был чужой вопрос.

Услышанные фразы болтались в его голове, словно разноцветные стекляшки в калейдоскопе.

«Фабхрарь не может сдаться!»

«Они впустят сюда Вечную Ночь…»

«Я в тебя очень верю».

«Ты обещал!»

«Ты должен остановить его».

«Я помню! Мы заключили договор».

Последняя мысль принадлежала Стражу Границ.

Лишь эта мысль ему и принадлежала – тела он уже лишился.

Во всяком случае, своего прежнего тела. За несколько минут Норон вобрал в себя всю плоть, что принадлежала Деду, включая те клетки, что были воссозданы при регенерации.

И в Страже Границ не осталось ничего человеческого. Сплошная бронза! Кожу покрыл насыщенный загар, и таким же бронзовым стал цвет одежды. Но это был живой металл, тёплый, дышащий, чувствующий.

Фигура Фабхраря выросла и окрепла. У невзрачной зимней куртки, купленной на распродаже, вытянулись полы, рукава и воротник. Появились пуговицы, исчезла молния – куртка превратилась в солдатскую шинель. Ботинки трансформировались в сапоги. На голове возникла звездастая шапка с коротким козырьком и загнутыми ушами. В правой руке Страж Границ сжимал винтовку. А под пальцами левой стояли торчком острые собачьи уши.

Пёс отличался той же бронзовой мастью, что и его хозяин, но нос и часть морды были заметно светлее. Внимательно глядя на Норона из‑под насупленных бровей, пёс нетерпеливо переступал с лапы на лапу.

Поведя плечами, словно он сто лет простоял в одной позе, Пограничник поднял винтовку и прицелился. Дуло указало точно в середину вражеского лба.

– Ты не оставил нам выбора, – пророкотал Страж Границ. – Пришёл с мечом – не жди мира!

В подтверждение его слов глухо зазвенел огромный гравированный меч – одна из достопримечательностей павильона.

– Войну у нас знают! Стоять насмерть! За Родину!

Над головой Фабхраря – на балках колоннады – бронзовые буквы возвещали: «Нас вырастил Сталин на верность народу на труд и на подвиги нас вдохновил». Цитата из гимна СССР, восстановленная во время последней реконструкции, оказалась весьма кстати.

– Зря ты разменял Макмара. Он бы тебе рассказал, как с нами можно, а как нельзя. И какими мы бываем…

Норон привык иметь дело с душами и телами, с энергией и материей, но теперь перед ним возвышалось непостижимое слияние того и другого, да вдобавок чего‑то третьего! Невозможно было разобрать, где кончается человек, а где начинается статуя, станция, люди, которые видели её каждый день, и люди, которые создали, наполнив камень и металл своими душами.

Никогда раньше Отвратень не сталкивался с подобным творением! Но времени на исследование феномена не оставалось…

– Фас, – сказал Пограничник и нажал на курок.

Пёс радостно оскалился и присел на задние лапы. Едва пуля вонзилась в голову Норона, пёс прыгнул на него и вцепился в горло.

Падая на спину, Отвратень любовался отсветами пожарищ, раскрасивших ночное небо. Умер он счастливым, потому что знал: Ангелы Смерти уже приступили к уничтожению Москвы. А это значит, что победа осталась за Нороном. Пусть он не сможет разрушить Большой Дом, но хотя бы с Землёй поквитается!

Скоро на месте города будут мёртвые руины, и тогда Держители станут тем, кем он стремился их сделать – бездомными, голодными и мстительными демонами, новым поколением разрушителей и бунтарей.

* * * 02:21 * * *

В своём финальном облике Ангелы Смерти были не опасней бабочек – бабочек ростом с пятиэтажку и весом в полтонны. И пусть их терзало жгучее желание разорвать в клочья весь город, а лучше бы сразу весь мир – они даже кусаться не могли. Нечем! Выпали острые зубы, могучие лапы атрофировались и вросли в туловище. Осталась туповатая головёнка, хвост и крылья. И ещё отростки‑манипуляторы, дарующие способность путешествовать по Межмирью, – такие же, как у Вражниц. Но Вражницы умели пользоваться этими органами, а вот создания Норона – нет.

Формулу переноса разрабатывали пару сотен лет и ещё столько же проверяли и отлаживали. Портал – самое сложное заклинание, вершина магического искусства. Если формулу использовали правильно, портал открывался когда надо и где надо. Недочёты приводили к неловкостям и несуразностям, типа точки выхода в чужом теле или в толще камня. Серьёзные ошибки разрушали объект переноса, и в Гьершазу просачивалась пыль и влага – основные составляющие знаменитой грязи.

Когда Ангелы Смерти инстинктивно активировали свои щупальца, они даже не смогли открыть стандартное окно! Криво выстроенные норы были огромны, уродливы и абсолютно не сбалансированы. Как будто вандал пырнул кухонным ножом музейную картину – и вырвал лоскут.

Семь лоскутов из карты кремлёвских стен, башен, соборов и дворцов.

Обычного мага такой эксперимент иссушил бы до смерти, но Ангелы Смерти с их неиссякаемым запасом энергии могли сколько угодно раз кромсать Земную Явь. Убедившись, что недоразвитого таланта достаточно для уничтожения города, чудовища с упоением приступили к делу, ради которого были рождены. Всё, что попадало в их порталы, переносилось в Гьершазу, а в процессе переноса растиралось в пыль. То, что оставалось, начинало разрушаться.

Семь безумных ножей рвали полотно реальности, оставляя после себя хаос, присыпанный декабрьским снежком. Раз – и падает башенка, чтобы тут же исчезнуть в портале. Два – и здание ЦУМа проваливается в себя. Три – и нет Исторического Музея… Полной очистке подвергся лишь самый центр: Кремль, Красная Площадь и прилегающие строения, а потом каждый из Ангелов выбрал направление – и занялся своим сектором.

Семерых было достаточно. Москва таяла, словно кусок грязного льда под струями кипятка, а в ночном небе расходились зигзагами крылатые чудовища.

Первый Ангел Смерти двинулся на запад, по Воздвиженке. Но он не сразу вышел на Новый Арбат: задержался над Библиотекой имени Ленина. Где‑то там, под толщей земли, в сложносочленённом переходе погиб один из его неудачливых собратьев – и монстр не смог удержаться от мести. Вскоре Воздвиженка перестала существовать: по всей её длине распахнулись пасти порталов, засасывая асфальт и брошенные машины. Акция устрашения позволила спастись тем, кто застрял на Новом Арбате в чудовищной пробке.

Второго Ангел сначала отвлекло здание Государственной Думы, а потом – Большой Театр. И лишь когда окрестности Театральной Площади превратились в дымящиеся руины, чудовище принялось обрабатывать свой треугольник – с Тверской улицей в качестве биссектрисы. Исчезла громада Центрального телеграфа, переулочки заполнило битым кирпичом, и в воплях сирен потонули крики и стоны тех, кто застрял под обломками.

Третий и четвёртый на пару долго утюжили район между Никольской улицей и Варваркой. Сверху им было отчётливо видно, как мечутся крошечные фигурки, как сталкиваются машины и как столбы пара из разрушенных коллекторов преграждают путь горожанам, пытающимся спастись. Прежде чем разделиться, Ангелы расправились с Лубянской площадью, и тогда один свернул на Большую Лубянку, второй – на Маросейку.

Пятый выбрал Москворецкую набережную, и его извилистый маршрут был выстроен строго по изгибу реки. В тёмной воде отражались огненные пятна, но никто, кроме самого разрушителя, не мог оценить масштаб катастрофы: от Большого Московского моста вырастал дымный след, расширяющийся и охватывающий всё большее пространства. Смотреть было некому.

Шестой Ангел Смерти направился в Замоскворечье по Большой Ордынке, а седьмой устремился к Храму Христа‑Спасителя.

Поскольку Ангелы двигались зигзагами, стараясь равномерно обработать площадь города, от них можно было бы убежать, даже если двигаться пешком. Впрочем, других вариантов не оставалось: пробки наверху, стоящие поезда внизу. Несколько вертолётов кружили над толпой, но сесть им было некуда.

Люди шли, не оглядываясь назад, обходили вставшие машины, помогали женщинам, детям и старикам. Паника прошла, снег и усталость охладили горячие головы, и уже никто не пытался командовать или угрожать. Сотовые телефоны не работали – лишь хруст снега сопровождал исход. То и дело в толпу вливались новые беженцы. Лишь немногие задавали вопросы, но ответом было неизменное «Я не знаю», и любопытные умолкали. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и двигаться дальше.

Страха они не чувствовали – лишь опустошённость и подавленность. Каждый был уверен, что из города надо уходить, как можно быстрее и как можно дальше. А потом можно будет подумать, что же произошло и кто виноват.

Край толпы лишь ненамного опережал линию разрушения. Грохот падающих высоток, протяжная песня лопающихся стальных тросов, взрывы, звон стекла – всё это подгоняло людей и укрепляло в желании как можно скорее выбраться за пределы Москвы.

Кривые порталы были единственным оружием разрушителей – и могли бы стать защитой, если бы понадобилось.

Люди не могли противостоять Ангелам Смерти.

Пришлось воевать нелюдям.

* * * 02:22 * * *

Норон был прав, утверждая «Они не выйдут из метро!»

Всё верно: Держители не могли подняться по эскалатору, пройти через турникеты и кассовый зал – и открыть тугую дверь с надписью «Выход в город». Этот путь был предназначен для людей. Таков закон: лишь превратившись в человека, дух имел право покинуть свою обитель.

Но был и другой способ, заложенный издавна, изначально – теми, кто не хотел видеть в метро только транспортную систему, теми, кто открыл небо под землёй.

Вряд ли Дейнека, нарисовавший знаменитые «окна», и Фролов, воплотивший их в многоцветной смальте, рассчитывали на такой результат! Они всего лишь создавали красоту для всех. Но каждый раз, когда гость столицы или простой пассажир, спешащий по своим повседневным делам, поднимал голову и любовался «Сутками Страны Советов», мозаичное небо становилось настоящим.

И вот тридцать четыре овальных медальона «Маяковской» и шесть восьмиугольных мозаик «Новокузнецкой» распахнулись, пропуская защитников Москвы – и знаменитые окна впервые с момента создания метро соединили подземелье с поднебесьем.

Мимо персиков и яблок, мимо лыжников и прыгунов, мимо монтажников и сигнальщиков, распугивая чаек и голубей, удивляя парашютистов и пилотов, они вознеслись в красочную смальтовую синь – и поднимались ещё выше, в пасмурное настоящее.

Иссечённая Москва корчилась в предсмертных судорогах. Переулки, набережные и площади выглядели как после массированной бомбёжки, разве что без воронок. Безжизненные развалины расстилались, насколько хватало глаз, и лишь по скоплению машин можно было угадать расположение улиц.

Ангелы Смерти обошлись с центром города, как жестокие дети с бумажной снежинкой – сотни тысяч дымящихся порезов складывались в семь треугольников с неровными краями. Если смотреть сверху, можно было заметить семь лучей на стыке обработанных секторов – там, где порталы вычерпали Москву до самого дна.

Внутри Бульварного Кольца не осталось ничего живого. Чудовищная язва неотвратимо расширялась, начиная задевать край толпы.

Мало кто оборачивался – это значило задержать себя и остальных. Но те, кто рискнул, не превратились в соляные столбы. Они лишь усомнились в целостности собственного рассудка.

Как поверить в гигантских чёрных бабочек, которые уничтожают Москву?

И чем, кроме как галлюцинацией, можно объяснить явление статуй с «Площади Революций»?

Но они воспарили – не статуи, но воплощения, готовые исполнить свой воинский долг. Рабочий и солдат, крестьянин и оба матроса, снайперша и парашютистка разогнулись, расправили плечи и встали в полный рост. Партизаны с «Белорусской», «Партизанской» и «Бауманской» не отставали от своих старших товарищей. Два красноармейца, полярный лётчик и пограничник дополнили отряд.

Могучие фигуры блестели, словно под ярким солнцем, и походили на языческих богов. За спинами защитников вставали герои сражений и труженики тыла с горельефов и мозаик. Вымпелы и знамёна с ликами Ленина, Сталина и гербом СССР реяли над головами, а ещё выше сверкали крылья самолётов. Возглавлял грозное воинство сам Святой Георгий на коне.

Не было армии сильнее – ни на Земле, ни вне Земли.

Георгий Драконоборец ударил первым: пронзил копьём Ангела, который уничтожил Храм Христа Спасителя и отправил в небытие знаменитую статую Петра Первого на стрелке Москва‑реки.

Оружие Георгия било быстрее солнечного луча и с силой поезда, мчащегося сквозь сумрак тоннеля. Никакой портал не мог уберечь от атаки Держителя! Фальшивая плоть Ангела Смерти, слепленная из мёртвых тел и погубленных душ, начала распадаться. Чудовище рухнуло в Парке Искусств недалеко от Центрального Дома Художника – и скорчилось у ног статуи Дзержинского. Георгий опустился следом, конь его принялся топтать извивающегося змея.

Пока шёл этот бой, воинство разделилось: одни поспешили в сторону Арбата, другие – к Павелецкому вокзалу.

Окрестности вокзала зияли глубокими ранами и были неотличимы от вечной стройки, расположенной посреди Павелецкой площади. Когда‑то котлован, огороженный высокими заборами, существенно портил вид, теперь же не осталось ни вокзала, ни делового центра, и даже башня гостиницы на Космодамианской набережной была разрушена.

По счастливой случайности уцелело семиэтажное здание, окна которого выходили на Зацепский Вал и на площадь. Каким‑то чудом этот дом оказался совершенно нетронутым, хотя от его соседей остались лишь груды обломков. Ангел Смерти развернулся, завис над пропущенным зданием – и в следующий миг упал рядом, запутавшись в стропах брошенного парашюта.

По распростёртому телу вдарили партизанские ППШ, и чудовище изогнулось в последней судороге. Убедившись, что тварь сдохла, защитники направились в сторону Таганской.

Сюда свернул тот Ангел, который обрабатывал берега Москва‑реки. Разметав Большой Краснохолмский мост, чудовище принялось кромсать здания вокруг площади и потому не успело почуять приближение противника. Расстрелянный из «мосинок», Ангел погрёб под собой машины, скопившиеся у пересечения Таганской и Марксистской. К нему спустился революционный матрос и для верности добил врага выстрелом из нагана.

Четвёртый Ангел Смерти, поглумившийся над Чистыми прудами, всего пару метров не долетел до Земляного Вала – и был сброшен на землю у Центрального Дома Предпринимателя. Здесь поработали белорусские партизаны. Воодушевившись примером Святого Георгия, они проткнули Ангела, использовав знамя вместо копья. Тварь повисла на древке и долго дёргалась, пока её расстреливали.

К тому моменту второй отряд защитников занимался своей половиной города. У домов‑книжек на Новом Арбате Держители настигли разбушевавшееся чудовище, схватили за крылья, щупальца и хвост – и прямо в воздухе разорвали его на части. Серые комки мёртвой плоти упали на руины кинотеатра «Октябрь», и в холодном воздухе закружились чёрные лоскутки.

С мозаики, украшавшей верхний этаж «Октября», воины Революции и Гражданской с одобрением следили за казнью.

Тот Ангел, что занимался Тверской, немного выбился из графика – его собратья уже вплотную приблизились к Садовому кольцу, а он вместо того, чтобы жечь Триумфальную площадь, едва успел разобраться с Пушкинской.

Смерть этого чудовища была самой долгой: старик с «Партизанской» забил его дубиной народного гнева, а Зоя Космодемьянская – прикладом своей винтовки. Потом к ним присоединились остальные соратники. Труп бросили у памятника Пушкину – и поспешили к Последнему Ангелу.

Тварь настигли над Большой Сухаревской площадью, у института имени Склифосовского. Заметный полукруг Склифа остался нетронутым – чудовище сдохло прямо перед входом во внутренний больничный двор.

Никто из выживших жителей спасённого города не видел сражения, и некому было приветствовать героев…

Некому, кроме Лоцмана.

Но он был лишь гостем в этом мире – и Старшим Братом для тех, кто этот мир защищал.

Зачем ему радоваться или участвовать в спасении? Без него справились!

Он мог лишь привести победу к логическому концу.

* * * 02:23 * * *

Двери поезда закрылись, голос внутри сообщил, что следующая станция – «Новослободская», – и состав с рёвом умчался прочь.

Какой‑то мужчина, не успев добежать, громко выругался. Ему тут же сделали замечание: «Как вам не стыдно! Здесь же дети!» Он пробормотал что‑то извиняющееся. Дети болтали, смеялись и внимания не обращали на взрослых.

«Дети… – подумал Дед. – Надо увести отсюда детей! Скоро же начнётся давка!»

Он резко поднял голову, открыл глаза. Прямо перед ним стояла девочка в ярко‑жёлтом пуховичке и красных сапожках – вылитый цыплёнок! Под мышкой у неё был зажат плюшевый тигр с печальной мордой.

– Дядя пьяный? – спросила девочка, но её оттащила прочь встревоженная мамаша.

Дед огляделся. Белые своды с рельефом, носатые бра, на полу – «вышивка» из разноцветной каменной плитки. «Белка». То есть «Белорусская». Кольцо. Ну, да, Кольцевая, если «следующая станция – Новослободская»!

День. Людей изрядно, и многие с покупками. Полно детей. Многие прижимают к груди или животу ярких Дедов Морозов. «Футляры для конфет, которые раздают на Ёлках», – вспомнил вдруг Обходчик, а следом пришло воспоминание, как он водил на Ёлку маленькую Варю. Но тогда конфеты выдавали в прозрачных кульках…

Атмосфера на станции была светлая, искристая. У всех планы, надежды, мечты. Через неделю начнутся долгие выходные. Кто‑то собирался в тёплые страны – подальше от московских холодов. Кто‑то – в горы, прочь от непредсказуемой московской слякоти.

Приближался священный праздник Нового Года. Можно упиться – и начать жизнь сначала.

Держителю «Белорусской» были по душе такие настроения. Он неспешно плыл над, под и между людьми, наслаждаясь радостными мыслями. И время от времени шевелил затёкшими пальцами вытянутой руки старика в переходе.

Держитель помнил, как встали поезда и как на станции появился голодный людоед. Белые стены не забыли про крики, плач и брызги крови на венках и колосьях. Плитки пола сохранили и топот сотен ног, и медленные шаги Обходчика, вышедшего на бой. И тот пилон, об угол которого ударился Дед, тоже всё помнил.