Текст книги "На границе кольца"

Автор книги: Russell D. Jones

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Когда Надя закончила, на улице стало совсем темно.

– Нади‑ин! Подмети‑и! – донеслось из коридора.

Макмар остался наедине с атласом и ножницами. Разрезаемая ткань похрустывала, словно свежевыпавший снег, но идиллию портил визгливый голос хозяйки. Итак, Надя послушалась совета и предприняла последнюю попытку. А пора бы заметить, что если после обеда мартини, значит, вечером будет депрессия. Просить переночевать перед воскресеньем – не наглость, а открытое оскорбление. Уволит ведь!

Так и есть – поблагодарив Макмара «что вы нас так выручаете», Мадам Инесса как бы между делом поинтересовалась: нет ли у него на примете подходящей девушки?

– Ну, или молодого человека, – торопливо исправилась хозяйка, бросив многозначительный взгляд из‑под неестественно длинных ресниц.

На кухне шумела вода и гремела посуда, а под опустевшей вешалкой стоял потёртый клетчатый чемодан на колёсиках.

Закройщик обещал помочь.

* * * 00:46 * * *

– Если хочешь помочь, не мешай, – попросил её дядя.

Был день, потому что утро они проспали.

Злата лежала в постели, поэтому завтраком занялся дядя. Он не стал усложнять: залил овсянку кипятком и занялся сооружением бутербродов. В хлебнице нашёлся нарезной батон, что решило одну из трёх проблем. Вторая проблема тоже сама собой рассосалась, когда дядя извлёк из холодильника сырную нарезку. Но ветчина оставалась пугающе целой.

Когда сонная Варя возникла на пороге кухни, дядя пытался отпилить кусок ветчины. Кусок, а не тоненькую стружку, чёрт побери!..

– Доброе утро! – поздоровалась Варя.

– Угу, – ответил он, разжёвывая коварный хрящик, который мешал справиться с ветчиной.

– Я хотела спросить насчёт вчерашнего, – начала Варя, собравшись духом, но так и не закончила, наткнувшись на дядин взгляд.

О, она знала это выражение! За последнее время она видела его слишком часто! Странный платок, за который ей простили прогулы. Странная слизь, откуда её вытащила Злата. Странный дядя Серёжа. Избитая не‑Злата, которая исчезла непонятно куда, и настоящая Злата, перепачканная и без единого синяка. Все странности завершались дядиным взглядом, преисполненным самоуверенности и умиротворения.

Взгляд цвета неба высоко в горах. Ни капли смущения, смятения или иной естественной человеческой эмоции – лишь чистый синий лёд, от которого зубы ноют и сжимается горло.

Взгляд, убивающий на корню любые вопросы.

«Всё нормально, – сообщал он, искренне и безапелляционно. – Всё хорошо, и не надо делать такое лицо!»

Первый раз Варя ознакомилась с подобным взглядом в августе, через несколько дней после своего переезда Москву. Однажды поздно вечером дядя попытался незаметно проскользнуть из душа к себе в комнату – и столкнулся с племянницей.

Прихожую озарял предательски яркий свет, и прятаться было негде.

Не то, что бы Варя сильно удивилась, хотя это был первый голый мужчина, которого она видела в реальной жизни, а не в кино или на рисунке, скачанном из Интернета. Но физиологические подробности отошли на второй план – гораздо интереснее были шрамы, украшавшие дядины мускулистые плечи, волосатую грудь и впалый живот.

Их было много, этих следов и отметин. Неестественно много. Тонкие розовые полоски сросшейся кожи. Толще, чем от глубоких царапин, но тоньше шрама от аппендицита. А ещё широкие полосы, какие бывают после ожогов. И треугольные вмятины, как от клыков. Больших клыков.

Словно клинопись по всему телу. Загадочные письмена, в которых было зашифровано прошлое. Вот и объяснение, почему в сильную жару дядя носил рубашку с длинными рукавами…

Без тени улыбки дядя посмотрел в глаза племяннице, повернулся и ушёл к себе. Не торопясь. Не прикрываясь. Как будто ничего не произошло!

Потом Злата купила ему халат. А Варя продолжала гадать, где он мог так пораниться? И обо что?

Вспомнив ту ночь, она поняла, что шрамы свои он получил примерно так же, как Злата – «ненастоящие» синяки: каким‑то особым, таинственным способом.

«Чем же он занимается?» – подумала Варя, и эта мысль явственно отразилась на её лице.

– Всё запуталось – тебе не стоит влезать, – сказал дядя таким тоном, каким говорят об общеизвестных вещах.

Протянул племяннице готовый бутерброд и добавил:

– Если хочешь помочь, не мешай.

И в подтверждение своих слов вонзил нож в ветчину.

Варе показалось, что она вышла на пару минут и пропустила Самое Важное Объяснение. Так бывает, когда во время сеанса в кинотеатре выскакиваешь в туалет или за колой. Потом возвращаешься в зал и понимаешь, что поздно спрашивать. Сюжет несётся вперёд, и теперь лучше молчать и смеяться вместе с остальными, чтобы не выглядеть дурой.

– Я не буду овсянку, – сказала Варя. – И это я тоже не буду, – она бросила бутерброд на тарелку, так что сыр отвалился от хлеба, а ломтик ветчины свернулся в трубочку. – Я такое не ем! И вообще, я не хочу есть!

– Ну, не ешь, – он пожал плечами. – Мне больше достанется, – и в подтверждение своих слов отправил себе в рот очередной неудачный ломтик.

– Ты должен мне всё объяснить, – вновь начала Варя.

Момент истины. Другого шанса не представится!

Варя прикрыла дверь и оперлась об неё спиной, блокируя выход из кухни.

– Опять три вопроса? – улыбнулся дядя, слизывая с ножа вкусные мясные крошки.

Варя покраснела, но не стала отступать.

– Больше! Сто! – и зачастила, пока не перебили. – Кто такой парень из метро, который подарил мне платок? Где я была, когда меня Злата спасала? Почему дядя Серёжа и тот белобрысый упали под поезд, но никто не заметил? Почему ты вчера сказал, что это не Злата, а потом исчез, а дверь была закрыта? И когда вернулся – дверь никто не открывал, я проверяла! Что вообще случилось со Златой? Кто такой дядя Серёжа? Как он сделал, что я слышала голоса? То, что ты рассказал про отца, правда или нет? Кто вообще мой отец? Чем ты занимаешься? Какая у тебя работа?! И откуда у тебя все те шрамы, которые я видела?!

Дядя внимательно её выслушал – даже резать перестал. Когда Варя выдохлась, подождал немного. Ловким ударом ножа отсёк от ветчины идеально ровный кусок. Облизал пораненный палец. Бросил нож в раковину. Убрал продукты в холодильник. Привёл тарелку с бутербродами в порядок.

Варя напряжённо следила за каждым его движением, прижавшись спиной к двери и для надёжности упершись пятками в пол. Чтобы отодрать её от занятого поста, пришлось бы постараться.

Закончив с приготовлениями, дядя налил чай в кружку с эрдельтерьером, подхватил бутерброды с овсянкой и подошёл к двери.

– Злате надо покушать, чтобы набраться сил для выздоровления, – сообщил он племяннице.

– Ты будешь отвечать или нет? – спросила она, злобно прищурившись.

– Если я начну отвечать, Злата останется голодной, – объяснил дядя.

Деваться было некуда – и Варя сама открыла ему дверь.

– Чуть не забыл, – дядя обернулся, одарив всё тем же безмятежным взглядом «никаких вопросов – всё в порядке». – Насчёт того молодого человека из метро.

– Да?.. – Варя сдалась и потому не ожидала, что с ней будут разговаривать.

– Он спрашивал о тебе. Хочет повидаться. Типа на свидание пригласил. Пойдёшь? Он обещал, что будет ждать!

* * * 00:47 * * *

Встав за рекламной тумбой, Макмар дождался, пока Надя, нагруженная чемоданом и бесформенной спортивной сумкой, пройдёт немного вперёд. Сутулая фигурка, понуро опущенные плечи, траурная вуаль отросшей чёлки – первое место на конкурсе «Мисс Отчаяние».

Незаметно вынырнув из укрытия, закройщик нагнал девушку и какое‑то время шёл рядом. Когда Надя попыталась преодолеть бордюр, Макмар выхватил у неё чемодан, ловко убрал выдвигающуюся ручку и понёс за ту, что сбоку.

– Я знала, что это вы, – воскликнула Надя, не слишком‑то удивлённая его внезапным появлением, и солнечно улыбнулась – впервые за последнюю неделю.

– Домой тебе надо, – сказал Макмар, нахмурившись. – Сегодня же. На билет хватит?

– Мне некуда, – призналась она, укрепляя его подозрения.

Швеи что‑то подобное болтали, но он не был уверен до конца.

– Так не бывает, – возразил Макмар.

– Бывает, – вздохнула Надя. – Меня там не ждут! Я там прописана, но меня и на порог не пустят! У сестры ребёнок. Когда я уезжала, они дали мне денег, чтобы я устроилась, и как я теперь вернусь? Для меня нет там места, понимаете?

– А твой молодой человек?

Макмар поддержал свою спутницу под локоть, помогая обойти лужу, чем удивил её больше, чем своим неожиданным появлением. Надя остановилась, чтобы протереть краем шарфа запотевшие очки, и тогда закройщик впервые увидел, что глаза у неё – зелёные, а брови – густые и широкие, словно две полоски меха.

– У тебя же есть молодой человек? – продолжал Макмар. – Почему ты не попросишь у него помощи?

Надя торопливо нацепила очки на нос, превратившись из зеленоглазой кошки обратно в испуганную мышку, и пробубнила, словно ненавистный вызубренный урок:

– Он живёт с мамой, она ненавидит приезжих, думает, я с ним из‑за прописки, он тоже так думает, решил, что я его так проверяю, что сама подстроила, ну, и мы поссорились...

Красная буква «М» была всё ближе. Макмар ступил на верхнюю ступеньку перехода и бросил взгляд на свою спутницу, которая застыла, прикусив губу и судорожно стиснув края полосатого шарфика, повязанного поверх капюшона куртки. Стояла, боясь поверить в чудо, – ни дать ни взять Золушка при виде феи‑крёстной!

– Поездок не осталось? – спросил закройщик, но Надя помотала головой и юркнула следом.

Пока они шли по переходу, она молчала. Размышляла о чём‑то, старательно подбирая слова. Когда пришлось задержаться перед турникетами, девушка повернула к Макмару счастливое покрасневшее личико и сбивчиво протараторила:

– Спасибо! Я знала, я знала, что вы поможете, что вы поймёте! Я всегда знала, что вы хороший, потому что вы учили меня и помогли научиться, и не стучали, когда я портила! Я знаю, что вы хороший и не злой, что вы нормальный человек, хоть и… – продолжить она не смогла и покраснела пуще прежнего.

Макмар хмыкнул, подталкивая её к турникету и демонстративно игнорируя злобные взгляды, которыми его одаривали окружающие, задетые чемоданом.

– Поэтому ты так спокойно идёшь со мной?

Сквозь чёлку и стёкла очков ему просияли две изумрудные звёзды.

Вдруг Надя отвернулась, привстала на цыпочки, выглядывая вперёд. Эскалатор спускал их всё ниже и ниже – и всё громче звучала музыка.

У столика с театральными билетами стоял юноша с флейтой и наигрывал что‑то лиричное, нежное, чуть тревожное, зовущее прочь из ненасытного города – туда, где нет ни грохочущего чрева метро, ни челюстей‑многоэтажек, ни безысходности, одинаковой и для тех, кто в колее, и для тех, кто проиграл. Зелёные поля, чистый свежий ветер, бездонное небо…

– Здорово, да? – Надя тронула Макмара за рукав пальто, шмыгнула носом и полезла за кошельком. – Я всегда подаю, если нравится, – сообщила она, выгребая мелочь. – Хоть немного, но надо.

Бросив монеты в картонку, стоящую перед музыкантом, она поискала глазами указатели:

– Нам на какую станцию?

– Сюда, – Макмар взял чемодан в другую руку и направился вперёд, придерживая девушку за локоть и помогая ей лавировать в толпе.

Флейтист смотрел на них двоих, словно завороженный, не переставая играть. У него были тусклые измученные глаза, переполненные тоской. Мятая запятнанная одежда казалась театральным костюмом, не хватало крыс – или детей, выстроившихся почтительным кружком.

Если бы Надя отвлеклась от музыки, она бы поняла, что восхитивший её музыкант играет из последних сил и каждая нота может быть последней. И он знает это.

Но Надю волновали другие вещи.

– Везёт же вам – так близко живёте! – восхитилась она, когда они вышли на следующей станции. – Можно и пешком дойти!

– Я живу не здесь, – хмыкнул Макмар. – Было бы неправильно приглашать тебя к себе. Здесь живёт моя знакомая. Периодически я ей помогаю со сложными заказами. У неё своя мастерская, поменьше и... поскромнее. И углы она тоже сдаёт. Так что не переживай, всё наладится. У неё должок ко мне, так что никто тебя больше не обидит. Обещаю!

На улице хозяйничал глубокий вечер, поэтому передвигались они медленно, обходя замёрзшие лужи и кучи смёрзшегося снега и стараясь не поскользнуться. Чемодан пришлось нести, но когда Надя робко предложила: «А давайте я?» – закройщик пренебрежительно фыркнул.

Вскоре Макмар свернул под арку – и углубился в лабиринт старых дворов.

Редкий свет сочился из окон и тусклых лампочек над подъездными дверями. Никто не встретился им по пути, даже собак и кошек не было видно – лишь стены, запертые ворота, припаркованные машины да скелеты редких деревьев.

Девушка старалась не отставать от своего спасителя, смотрела на его спину или себе под ноги. Слишком поздно услышала, что кто‑то идёт сзади. Начала оборачиваться, но было поздно. Она не сообразила, что её ударили – внезапно закружилась голова и наступила ночь.

* * * 00:48 * * *

Счастье подкралось на цыпочках – и врезало со всей дури. Как всегда, не вовремя.

«Он хочет встретиться».

«Он приглашает на свидание».

Пару недель назад она бы от такого в обморок упала! И понеслась бы к Нему сломя голову… Теперь же, после лавины необъяснимых событий, образ рыцаря из метро уже не казался завлекательным.

Конечно, она его не забыла – такого разве забудешь! Но если бы к ней явилась добрая фея, Варя бы попросила не любовный эликсир, а сыворотку правды. Для дяди.

С другой стороны, не всё безнадёжно. Если метрошный красавчик действительно влюблён, значит, его можно использовать как источник информации. Что‑то же он должен знать! По крайней мере, про подаренный платок рассказать обязан!

– Ты не бойся! – успокоил её дядя. – Он не опасный!

Она не сомневалась. Если бы «Ромео» был опасным, её бы не отпустили!

– А как его зовут? – поинтересовалась Варя, придирчиво разглядывая себя в большом зеркале, которое висело в прихожей.

Для первого нормального свидания Варя решила одеться построже. Пусть не думает, что она влюблённая дурочка, которую достаточно пальчиком поманить!

На решение этой наисерьёзнейшей задачи пришлось потратить весь день и несколько бирюзовых бумажек с Ярославлем. Зато теперь из зеркала на Варю смотрела девушка, которой при желании можно было дать и шестнадцать, и семнадцать. Длинная юбка и приталенный клетчатый жакет превратили школьницу в студентку. С такой не стыдно куда‑нибудь пойти!

Непокорные чёрные лохмы она затянула в крепкий узел и укротила дюжиной заколок. Но так и не избавилась от страсти к цепочкам и кулонам: начала с пары любимых, а закончила всей коллекцией.

«Надо будет выяснить, нравится ему так или нет, – подумала Варя. – Кстати…»

– Имя у него есть? – переспросила она.

– Не знаю, – отозвался из кухни дядя. – Сама спроси!

Нормальный человек сначала бы всё‑всё выяснил об ухажёре своей несовершеннолетней племянницы, а уж тогда отпустил бы. Кто его мама? Кто папа? Где живёт? Учится‑работает? Вредные привычки?

Дяде хватило «не опасный».

Надувшись и назло не попрощавшись, Варя открыла входную дверь – и увидела Лоцмана.

– Здрасте, Шава… Шама... Ой! – она покраснела. – Извините, я опять забыла… Здрасте, дядя Серёжа! – Варя торопливо выскользнула на площадку и поскакала вниз.

– Добрый день, дядя Серёжа! – приветствовал гостя Дед. – Чайку будете? С вареньицем!

– Спасибо, мне хватит, – Лоцман продолжал стоять на пороге квартиры с видом человека, пытающегося вспомнить слово, которое внезапно выветрилось из памяти.

– Ты либо туда, либо сюда, – Дед выглянул в прихожую. – Сквозит.

Он был полностью экипирован – осталось обуться.

– Тогда я туда, – сказал Лоцман, вышел на площадку и начал медленно спускаться, постукивая ногтями по перилам лестницы.

Застёгивая на ходу зимнюю куртку, Дед нагнал его этажом ниже.

– А куда она?.. Если не секрет? – спросил Лоцман, прибавив скорость.

Внизу хлопнула железная дверь – Варя выскочила из подъезда.

– На свидание, – процедил Дед сквозь зубы.

– Как быстро растут дети! – воскликнул Лоцман, намеренно фальшивя. – И где оно будет проходить – важнейшее событие в жизни каждой юной леди?

Хороший вопрос! Варя задала его себе, когда стояла на платформе в ожидании поезда.

Дядя так и не сообщил место и время встречи. Сказал, что её ждут. В метро. А Варя не стала расспрашивать.

«Что, проверка на сообразительность?» – подумала она, после чего подумала ещё раз. Хватило пары минут.

Доехав до «Баррикадной», она перешла на «Краснопресненскую» – и возобновила «экскурсию» по Кольцевой. Села лицом к платформам и после первого круга поняла, что скучала по этим видам, по шуму, голосам, объявлениям «Осторожно, двери закрываются! Следующая…»

Станции вылетали, вначале неразборчивые и пёстрые, поезд замедлял ход, и перед глазами выстраивалась галерея приземистых арок, ведущих в центральный зал, а между ними – что‑нибудь красивое. На «Белорусской» – тиснёный мел и светильники, похожие на балкончик или нос лодки. «Новослободская», как и раньше, манила, хотелось выйти и рассмотреть каждый узор витражей (но стыдно: вдруг за провинциалку примут!) «Проспект Мира» был самым скучным, но зато после него – роскошный дворец «Комсомольской».

Потом была «Курская», которую Варя недолюбливала – её всегда клонило в сон при виде монотонного белого мрамора. К счастью, на следующей «Таганской» были панно с затейливыми сказочными узорами. Огорчали дурацкие физиономии в медальонах, которые портили красоту. А вот в орнаментах «Павелецкой» не было ни изъяна. И название станции на каждом пилоне – никогда не перепутаешь!

Далее следовала уютная ребристая «Добрынинская» и строгая «Октябрьская», похожая на подземелье средневекового замка. Пёстрый «Парк Культуры» был как ячейки с фигурными кусочками белого шоколада. После пафосно‑базарной «Киевской» шла родная «Краснопресненская», чей красный мрамор напоминал Варе, в зависимости от степени голода, либо срез сырокопчёной колбасы, либо фарш для котлет. А потом опять была сахарная «Белка»…

Люди в вагоне застилали обзор, и в какой‑то момент Варя разозлилась на широкие спины, студенческие рюкзаки и дамские сумки. «Вот бы они все куда‑нибудь исчезли!» – подумала она.

Следующая мысль заставила её вскочить – Варя рванула к выходу, расталкивая пассажиров. Не обращая внимания на ворчание тех, кому она наступила на ногу или попала локтем под рёбра, девушка вылетела на платформу. Чуть шапку не выронила, так спешила!

Кровь стучала в висках, пыльный спёртый воздух обжигал лёгкие, а перед глазами стояла первая встреча с загадочным красавчиком: пустой вагон и размытая темень за окнами. Тогда тоже никого не стало рядом. Внезапно: раз – и все пропали.

Пусть ей так ничего и не разъяснили, о главном Варя догадалась: после того, как исчезнут люди, появится страшное пространство, заполненное мутным киселём. Но теперь никто не вытащит, никто не спасёт, и она будет вечно висеть там...

Поезд прогрохотал и скрылся в туннеле. Никто не исчез – люди, стоящие на платформе, удивлённо поглядывали на девушку. Впрочем, обычное дело: проспать свою станцию и выскочить в последний момент.

Оглядевшись, Варя узнала «Проспект Мира». Прошла в центральный зал, присела на скамейку. Расправила юбку, расстегнула пальто и расслабленно откинулась назад, прислонившись к мрамору пилона. Страх прошёл, но она не стыдилась своей реакции. Возможно, «рыцарь» не опасен, но кто его знает?

И вообще, кто знает, что для дяди «опасно», а что «нормально»?..

– Я не хотел тебя огорчить, – сказал Беседник, присаживаясь рядом. – Я хотел, чтобы тебе было хорошо.

Варя удручённо вздохнула – получился всхлип, похожий на рыдание. Чтобы не усложнять ситуацию, она одарила Беседника вежливой полуулыбкой.

– Привет!

– Привет! – Беседник радостно улыбнулся в ответ.

Красоты в нём не убавилось – по‑прежнему хотелось пальчиком потыкать, чтобы проверить на реалистичность.

– А я тебя искала! – сообщила Варя, хотя эти слова никак не вязались с выбранной ролью «неприступной барышни».

Беседник от такого признания просиял и стал ещё милее.

– Зачем меня искать? Я всегда здесь! – сообщил он.

Варя открыла было рот, чтобы поинтересоваться, что он имеет в виду, но злость улетучилась. Завистливый взгляд проходящей мимо девушки целебным бальзамом пролился на сердце. Да ну их к чёрту, эти загадки! Опасный – не опасный, главное, хорошенький. Завидуйте!

Чтобы ни у кого не возникло сомнений в происходящем, она придвинулась ближе к Беседнику, взяла его под руку – и тогда заметила, что плащ на нём тонкий, без подкладки.

– Слушай, а тебе в этом не холодно?

– В чём? – переспросил он.

Варя подёргала его за воротник.

– Ну, в этом. Летняя же вещь! А наверху холодрыга. Я окоченела, пока шла к метро!

И тут же, не делая паузы, спросила как бы между прочим:

– Кстати, а тебя как зовут?

«Рыцарь» нахмурил лоб, сдвинул густые каштановые брови и задрал голову. Посидел так немного, будто бы вспоминая. Если бы рядом был Дед, он бы объяснил Варе, что Беседник пытается понять, что она имела в виду.

Керамические садоводы, юннаты и ботаники с пилонов повернулись к удивительной парочке. Они корчили гримасы, подсказывая ответ онемевшему Беседнику. На ближайшем медальоне в окружении колосьев и листьев стоял, опустившись на одно колено, суровый агроном в жилетке. Он указывал на Варю саженцем яблони.

– Называй, как тебе хочется, – предложил Беседник. – А какое у тебя самое любимое имя?

Агроном одобрительно кивнул и вновь занялся садом.

Шокированная развитием беседы, Варя не сразу смогла отреагировать.

– Нечестно! – возмутилась она. – Не надо так... послушно... Ты же мужчина!

– Я знаю, – кивнул он. – Я мужчина.

– Ну, и как тебя зовут?

– Меня не зовут, – признался Беседник. – У меня нет имени.

Варя наклонилась к нему, заглянула в глаза, выискивая признаки испорченного чувства юмора.

– И разве так бывает? – удивилась она, всем своим видом и голосом выражая недоверие.

В его васильковых глазах плескалась печаль.

– У меня нет имени, – повторил он.

Убедившись в искренности кавалера, Варя моментально сменила тон:

– Бедный! Слушай, но так же неправильно!

Он кивнул.

– Я знала, что ты чудной, но чтобы так… – Варя жалостливо вздохнула. – Ну, давай тогда придумаем тебе хорошее имя, – предложила она.

– Давай! – Беседник воспрянул духом и вновь принялся улыбаться направо и налево, разбивая сердца проходящих мимо дам. – Пусть будет правильно!

Трогательного зрелище! Душераздирающее. Невидимый Дед, сидящий на лавке напротив, закрыл глаза, признавая поражение.

Вспомнилось, как Злата спрашивала: кто вызвал Варину влюблённость? У кого бы спросить о причинах влюблённости Беседника! Дух, за которым Обходчик гонялся несколько лет, сидел и мурчал, словно голодный котик: «Как тебе понравится, дорогая!» «Я весь твой, любимая!» Послушно примерял имена, которые предлагала Варя, и без единого слова соглашался, что «нет, не подходит». После чего пробовал новое имя.

Станция ходила ходуном. Трепетали листья на керамических фризах. Бронзовые люстры испуганно вжимались в свод. Садоводы на медальонах высовывались наружу, обалдев от происходящего.

Невидимый Лоцман, примостившийся рядом Дедом, крутил головой и разве что в ладоши не хлопал.

– Я так понимаю, спорить больше не о чем. Она мне подходит, – сказал он и подмигнул Обходчику. – Талантами надо делиться!

* * * 00:49 * * *

Вначале были только звуки.

Голоса.

Надя их сразу узнала – каждая фраза символизировала перемены в её жизни.

«Ты талантлива – езжай в Москву!» – это сестра.

«Ты нам подходишь!» – это Мадам Инесса.

«Ты мне нравишься» – это… это тот, чьё имя она не хотела вспоминать. Потому что однажды он сказал: «Ты мне нравишься, но я не планирую жить с тобой!»

«Неделя тебе на выселение» – сказала квартирная хозяйка и бросила трубку.

«Ты здесь больше не работаешь», – сказала помощница Мадам Инессы и протянула плату за последнюю неделю.

Макмар сказал: «Никто тебя больше не обидит. Обещаю!»

У него не было ни малейшего повода лгать или причинять зло. Добрый закройщик, учитель и защитник, захотел спасти. Просто так. Ведь кто‑то же должен был её спасти!

Надя верила Макмару. Всё, что у неё оставалось, – доверие к нему.

«Где он теперь? Что с ним?»

Понемногу вернулось зрение.

Она висела в воздухе, словно облачко, а прямо под ней на грязном заснеженном асфальте лежала обнажённая девушка. Надя узнала её по родинкам и по детскому шраму от аппендицита.

«Если моё тело там, значит, я умерла?» – подумала она.

Надя читала, что умирающие люди часто видят себя со стороны. Но в подобных историях никогда не упоминался тот факт, что, зависнув над своим телом, продолжаешь его чувствовать.

Ей было очень холодно. Болела голова. Ныл правый локоть, как будто она ударилась. Приглядевшись, Надя увидела синяк.

Вдвойне странно: отделиться от тела, но сохранить с ним связь! Она осязала трещину в асфальте, которая проходила под плечами, и какой‑то небольшой предмет вроде окурка или смятой бумажки под левой ягодицей. Надя слышала собственное сбивчивое дыхание и шум от проезжающих автомобилей вдали. А над всеми чувствами главенствовал холод: температура упала до минус пятнадцати.

«Кто же меня раздел?» – подумала Надя.

Она лежало в закоулке, образованном глухой стеной дома и гаражами. Чемодан и сумка находились рядом, в двух‑трёх шагах, полускрытые одеждой. Стало стыдно, когда Надя увидела свои застиранные трусики и старый бюстгальтер. Нехорошо, что их видят другие… Макмар. Неподвижной чёрной колонной он застыл на фоне ночного облачного неба, подсвеченного городскими огнями.

Был кто‑то ещё – музыкант из метро. Он раздевался, торопливо и нервно – так умирающие с голода кусают кусок хлеба. Он и не казался сытым: окостеневшее лицо, ноги и руки словно прутики. Тело узника концлагеря и остановившийся взгляд беглеца, который пытается уйти от погони.

Когда флейтист подошёл поближе, Надя увидела пасть, полную мелких зубов, на том месте, где у людей живот. Закричать не получилось – девушка могла лишь по‑рыбьи раскрывать рот.

– Тихо, тихо, тихо, девочка моя! – воскликнул Макмар, отталкивая флейтиста. – Ты не должна бояться! Скоро всё кончится. И тогда всё будет хорошо! Я тебя не брошу, никогда!

Надя улыбнулась ему и закрыла глаза. Дважды.

– Ловко ты её! – заметил флейтист, рассматривая тело жертвы.

Душу он не видел, потому что слишком оголодал, чтобы отвлекаться на нематериальные объекты.

– Могу и тебя так, – предупредил Макмар. – Хочешь?

Флейтист испуганно покосился на него и присел на корточки перед Надей.

Облизнулся. Дважды.

Язык нижней пасти был тёмно‑зелёный, словно болотная гадюка.

– Откуда начинать?

– С ног. Чем дольше она будет жива, тем лучше.

– Но не может же она быть жива до самого конца… – пробормотал флейтист и опустился на колени.

Пасть раскрылась, обнажив треугольные зубы. Мягкие, словно хрящи, они прожигали плоть, отхватывая кусок за куском. Язык проталкивал пищу вглубь, и зубы работали без остановки. Громкое чавканье наполнило закоулок.

Когда Флейтист закончил, осталась только кровь – на его бледной облезлой коже и на заснеженном асфальте. Пасть приоткрылась в последний раз – и язык спрятался за тонкими губами, которые стянулись в тонкий шрам.

Флейтист встал, покачиваясь, несколько раз сжал кулаки, наслаждаясь вернувшейся силой, и радостно рассмеялся.

– Теперь я точно здесь!.. Живой!! – его хриплый смех напоминал рычание.

– Рад за тебя, – сухо отметил Макмар. – Иди сюда.

Он внимательно осмотрел обновлённое тело Флейтиста, стараясь не испачкаться в брызгах и потёках Надиной крови. Пасть исчезла, и живот выглядел нормально – как и всё остальное.

Материализация стала первой услугой, которую Макмар оказал заблудившемуся страннику.

Совет, как избежать встречи с Обходчиком, был услугой номер два.

Финальная кормёжка – третьим актом помощи.

«Надеюсь, он будет не бесполезнее Крыбыса», – подумал Макмар.

– Вытрись и одевайся, – скомандовал он. – И побыстрее! Холодает.

Пока Флейтист приводил себя в порядок, используя блузку жертвы вместо полотенца, Макмар чертил пальцем на ржавой стене гаража. Получались ровные светящиеся линии, похожие на чертёж выкройки. Последний штрих – и линии сложились в законченную формулу. В воздухе возник колеблющийся силуэт, сквозь который просвечивали коричнево‑серые холмы Гьершазы.

– Пожитки её – сюда, – приказал Макмар. – Нет, погоди, – он ощупал Надину куртку, достал кошелёк и переложил мятые бумажки себе во внутренний карман. – Теперь всё. Шевелись.

– Нам ничего больше не нужно? – замялся Флейтист, но натолкнулся на рассерженный взгляд и послушно закинул в портал сначала Надину одежду, затем сумку, а потом, поднатужившись, и чемодан.

Дверь осветилась, принимая предметы, и покрылась пузыристой плёнкой.

– Представляю, как там удивятся! – хмыкнул Флейтист.

– Не удивятся, – отозвался Макмар, провёл кончиками пальцев по краю портала – и он исчез. – Я допустил пару ошибок, и наружу вылетит труха. Пыль. Понимаешь? – он подмигнул своему подопечному. – Несколько маленьких незаметных ошибок…

Лицо Флейтиста смялось, словно неудачно надетая маска.

Несколько маленьких незаметных ошибок при установке перехода – и ты вылетаешь в незнакомый мир в разлагающемся теле и с повреждённой памятью.

– Понимаю, – прошептал чужак.

– Прекрасно! Пошли, – Макмар оглянулся за неподвижного помощника. – Что?

– А имя?

– Что – имя?

– Тело у меня есть. Теперь нужно вернуть мне имя.

– Обойдёшься!

Флейтист фыркнул. Помедлил, глядя в спину Макмару, который явно не собирался ждать, проверил свою флейту, спрятанную за пазухой, и побрёл следом.

– Я есть хочу! – сообщил он тоном обнаглевшего кота.

– Ладно, ладно! Куплю тебе чего‑нибудь… Пельменей, например, – рассмеялся Макмар, по‑прежнему глядя вперёд. – А будешь хорошо себя вести, я тебе их сварю.

Флейтист ускорил шаг, стараясь не отстать.

– Спасибо! – выдавил он.

– Пока не за что.

– За это.

– Ах, за «это»! Ну, дружок, тут «спасибом» не обойдёшься! Мои условия тебе известны…

* * * 00:50 * * *

Чтобы сделать точную копию человека, необходимо выполнить три условия.

Во‑первых, наделить себя правом выступать в роли творца. И приготовиться к ответственности: придут ведь, потребуют отчитаться, начнут корить за допущенные ошибки, упрекать за несовершенство…

Во‑вторых, надо иметь под рукой необходимые ингредиенты, а значит, надо точно знать, из чего слеплено это чудо природы – человек. Пока никто не знает. Постоянно возникают новые версии. Многие из них близки к истине, но правильного ответа по‑прежнему нет. Может быть, к лучшему: не стоит привлекать внимание обладателя авторских прав!

В‑третьих, нужно уметь раздваивать тело и раздваивать душу.

Любой ученик, способный обращаться с материей, сотворит куклу, которая будет выглядеть точь‑в‑точь как оригинал. Но подлинное мастерство определяется тем, как долго копия сохраняет целостность. Когда создатель перестаёт контролировать своё творение, оно тут же попадает под власть законов окружающего мира. Реальность весьма ревниво относится к постороннему вмешательству. Час или месяц, но рано или поздно подделка разрушается.