Текст книги "Just friends (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Единственное о чем я не жалел, да и как бы смог, это наш поцелуй. Губы Джо оказались приятными на вкус. Другого от неё не стоило и ожидать. Большого опыта у меня не было, но этот поцелуй был отменным от других. Он был без преувеличения особенным. Ничто прежде не вызывало во мне столько трепета и волнения. Закрывая глаза, в памяти я старался вспомнить каждую мелкую деталь, поддерживая убеждение в том, что это не было выдумкой моего больного разума. Теплые суховатые губы, на которых оставался сладкий терпкий вкус алкоголя, отвечали неуверенно, но без отвращения. Казалось, для неё это было в новинку, и мне даже льстила мысль о том, что я мог украсть у Джо первый поцелуй, но это было бы для меня слишком. Было достаточно и этого. По крайней мере, до того момента, как иллюзия не рассеялась перед глазами ожесточенной правды о том, что Джо отвергала меня, делая это намеренно, из страха узнать хоть немного больше.

И я терял день за днем, которые мы могли бы провести вместе. Наши переписки были скудными и заканчивались быстрее, чем мы успевали спросить друг у друга привычное уже «Всё ли в порядке?», заранее зная ответ. Джо спросила несколько раз, не думал ли я навестить её, и моя ложь, будто я был занят, была слишком очевидной, чтобы девушка прекратила расспрос.

«Приходи сегодня в половину шестого в паб на прощальный вечер с Джозефиной Дойл. Тебе там будут рады», – написала девушка накануне своего отъезда, всполошив мои чувства наново. Это напоминало последний жест доброй воли, отклонив который я мог бы сильно пожалеть, потеряв девушку окончательно.

«Разве ты не наказана?»

«В последний день надо мной решили сжалиться. Так ты придешь?»

«Ещё не знаю, но я постараюсь»

«Буду ждать тебя)»

Казалось, для неё не думать о произошедшем было проще простого. Да и стоило ли винить девушку в этом, когда она решила забыть обо всем, без единого шанса хотя бы намекнуть ей о том, что случилось кое-что гораздо более важное, чем она могла себе, наверное, вообразить.

Я думал о том, чтобы прийти, хоть и не горел желанием делать этого. Это означало начать в который раз всё с чистого листа, на котором оставались всё ещё следы наших прошлых ошибок, которые ни один из нас не смог бы стереть. И мы запускали эту карусель раз за разом, кружась на ней до тех пор, пока не начинало тошнить, а затем слезали, чтобы сделать перерыв, прежде чем вернуться обратно. Если сперва это и приносило какое-то веселье, то затем с каждым разом становилось всё невыносимее возвращаться к тому, от чего начинало воротить.

Я долго колебался, потому что боялся увидеть девушку снова и ощутить себя ещё большим дураком, чем был до этого. Представлял её невинный, полон нерешительности и вины взгляд, и ёжился, настолько сильно мне было не по себе. Джо непременно заставила бы простить себя, невзирая на то, что и сама не подозревала, в чем была её вина. Хватило нескольких минут, чтобы я ощутил всю полноту испытываемых чувств и извлек из них что-то кроме страха и разочарования. Впервые любить Джо показалось приятным занятием, стоящим всех прежних переживаний, на которые я себя обрек.

Сопротивляясь восставшей из пепла гордости, я всё же решил пойти. В конце концов, мы оставались собой. Были обычными Джо и Фредом, которые неизменно возвращались друг к другу, прощая любые оплошности. Сердца разбиваются каждый день, моё – не исключение. Мне нужно было всего лишь больше времени, чтобы смириться с этим и принять, как должное, в чем Джо меня ограничивала.

Я напечатал историю, желая доверить её исключительно Джо. Она сподвигла меня на написание, даже не подозревая о том, насколько важным это окажется для меня. Сперва, нас это даже сплотило. Нэнси свела нас, а затем покинула мою голову, казалось бы, раз и навсегда, оставшись чернильным привидением на бумаге.

Сложил рукописи в рюкзак, куда заодно бросил баночку розового варенья в качестве прощального подарка. Затем немного помедлив, всё же струсил открываться перед девушкой, раскрывая ей историю, где не было места для выдумки. Может, Джо и заслуживала правды, но я решил не рисковать, отдавая ей в руки важную часть жизни, утерянную навсегда. По крайней мере, решил, что для этого было рано. Мнительность ещё никого не красила, и всё же я ею не пренебрёг, выложив напечатанные страницы из рюкзака.

Я опаздывал, о чем Джо решила напомнить, будто я сам не видел времени. Девушка осторожно спрашивала, приду ли я, но каждое её сообщение оставалось без ответа. Дорога до паба занимала пятнадцать минут ходу, что означало, что опоздать я мог не больше, чем на полчаса, что было не такой уж большой проблемой, как то, что около недели назад я полагал, что Джо была влюблена в меня, что она находила большой ошибкой.

Остановился чуть издали, заметив силуэт девушки в большом окне. Она была не одна. Напротив Джо сидели Рик, Тильда и Стэн, прижимающейся к её подруге вплотную. Рядом с ней сидел Артур. Конечно же, в этой компании не хватало только меня. Все весело болтали и смеялись, только Джо время от времени проверяла телефон, находившейся под рукой и осматривалась вокруг в поисках кого-то, кто решил не приходить.

Я зря надеялся, что нас будет только двое. Она и я. Мы попрощались бы в том самом месте, где впервые встретились, в этом был бы неким символизм, значение которого поняли бы только мы. Вместо этого Джо пригласила помимо меня ещё много других людей, будто бы нарочно, чтобы не оставаться наедине со мной. Даже сейчас она этого боялась.

Спрятавшись в неосвещенном фонарем укромной месте, я некоторое время наблюдал за этой сценой. Курил сигареты, злился и продолжал смотреть за тем, как её беспокойство росло на глазах. Моё отсутствие изводило её, совсем как она мучила меня. И по всему моему телу тянулось отвращение к Джо, этим людям, себе, потому что всё должно было быть по-другому. И я снова был обманут собственными ожиданиями.

Она стала из-за стола и вышла на улицу. Забыла взять куртку, а потому обняла себя, едва оказалась на улице. На Джо было то самое лимонное платье. Мне это даже показалось ироничным. Я почувствовал, как в горле застрял огромный ком. Казалось, будто мы были знакомы уже десятки лет, хотя не прошло и года, как мы впервые встретились. Сперва, я не замечал её вовсе, затем стал видеть везде. Джо бессовестно измывалась надо мной. Я почти был уверен, что делала она это нарочно.

Мой телефон зазвонил. Я принял вызов сразу, чтобы девушка не сумела расслышать знакомый звонок и увидеть меня. Не хотел, даже чтобы она знала, что я был рядом. Джо придумала для меня изощренную пытку, облачившись в то самое платья, и я всем сердцем хотел насолить ей тем, что всё её усилия были напрасными. Если она хотела помучать меня, то у неё это получилось, только знать ей об этом не стоило.

– Привет, ты где? – голос Джо звучал виновато, ни единого намека на раздражение или обиду. Это даже не было похоже на девушку. Обычным был для неё обвинительный тон, заставляющий меня испытывать сожаление, напрочь отсутствующее тогда.

– Прости, я не приду.

– Почему? – в голосе девушки пробивались нотки волнения. Это было приятно. Она так быстро вторила мне, словно была готова принять этот ответ заранее.

– У меня есть некоторые дела.

Джо резким движением руки утерла слезы, вырвавшиеся из плена голубых глаз. Подняла голову вверх. Я отчетливо слышал, как девушка сделала глубокий вдох, прежде чем прервать тяготившее этот разговор молчание.

– Мне жаль.

– Мне тоже, – бросил я, прежде чем сбросить вызов. И это заставило Джо разозлиться. Девушка с силой сжала ладони в кулаках, губы стиснулись в тонкую линию. Она закусила нижнюю губу достаточно сильно, чтобы порвать тонкую кожицу и выпустить капли крови из своей неосторожности. А затем до меня донесся сдавленный протяжный стон. Джо беспомощно закрыла лицо ладонями, пряча за ними и звуки отчаянья, сорвавшиеся ненароком с языка.

Не в силах наблюдая за её отчаяньем дольше, я ушел. Стал гулять пустыми улицами Хантингтона, обходя стороной плохие компании. В разговоре с рассудком, доводы которого склоняли неизменно к тому, что вины Джо в забвение вовсе не было, я добрел к дому Нэнси. Остановился напротив и поджег сигарету, от запаха которой стало тошнить.

– Всему виной ты, – прошептал в пустоту, почти уверенный в том, что Нэнси меня услышала. Она должна была, если действительно заботилась обо мне, как утверждала прежде. – И я ненавижу тебя! – произнес чуть громче, разрезая тишину громкостью своего голоса, который эхом отбивался от холодных стен мёртвого дома. – Ты не должна была значить для меня так много. Ты не должна была быть особенной! Ты не должна была заставлять меня чувствовать себя особенным! – слова царапали глотку, но отпуская их, я чувствовал, как освобождаюсь от их груза, тяготившего меня всё это время.

Я отрицал влияние смерти Нэнси на свою жизнь настолько умело, что научился жить с этим. Оставаясь с незапамятных времен тихим ребенком, я всё же не обладал той озлобленностью, что пятнала кровь, вынуждая меня ненавидеть и презирать всех, а больше всего самого себя. Смерть сделала Нэнси бессмертной. Долгое время я не мог найти ей замены, находя в других неизменно одни лишь недостатки, что вынуждали вести себя, по меньшей мере, отвратительно. И я хоронил в себе всё живое, пока оно не выползло наружу и не отомстило.

Я всё время молчал. Рассказав в суде однажды историю Нэнси, умолк навеки. Наверное, стоило рассказать отцу или матери о том, что я видел, как после занятий мистер Грей отвозил её домой, сворачивая всегда в другую сторону улицы. Или о том, как несколько раз на перемене он подзывал девочку к себе. Они скрывались в его скромной комнатке, из которой Нэнси выходила неизменно не в себе. Когда я спрашивал у неё, что ему было нужно, она мотала молчаливо головой, умоляя, чтобы я никому не рассказывал. Мне стоило рассказать родителям, как Нэнси однажды призналась, что боялась мистера Грея. Все находили его внешний облик отталкивающим, но это было другое. И не стоило утаивать, как однажды он предложил подвезти домой и меня. Остановившись на перекрестке улиц, он пригрозил, если я расскажу кому-либо о том, что видел его рядом с Нэнси, как он выпустит мои кишки наружу. Я ответил ему, что не боюсь, но в ту же ночь проснулся от кошмара, в котором он меня убил.

Я мог всё изменить. Мог предотвратить смерть Нэнси, но был слишком жалок для этого. Клеймо труса останется со мной навечно. И по правде говоря, я бы ничего не смог сделать, останься в городе тем летом, потому что не сделал ничего до этого. Когда я замечал проходящего мимо мистера Грея, скромно улыбавшегося мне доброй улыбкой, то задумывался над тем, не придумал ли я всё это. Не обманывало ли меня воображение?

– Он причиняет тебе боль? – спросил я однажды у Нэнси, когда мы играли наверху в её комнате одни.

– О ком ты говоришь? – девочка выдавила нервный смешок, таящий в себе опасение.

– Ты знаешь о ком.

Она резко поднялась с пола и тихо заперла двери, подперев их спиной.

– Нет. Нет, – Нэнси не смотрела на меня, опустив глаза вниз. Её голос не звучал убедительно. Вспоминая об этом позже, я пришел к выводу, что ей могло быть крайне стыдно об этом говорить. То, как она сжимала нарочно губы, будто те могли выдать тайну, как прятала от меня глаза и нервно двигалась в попытке не вызывать лишних сомнений. – Тебе не стоит волноваться за меня. Всё в порядке, – неуверенно повторяла девочка раз за разом, заставляя меня на время забывать о беспокойстве.

Я ведь мог убедить её самой во всем сознаться. Но бросил расспросы об этом после первой же неудавшейся попытки выведать правду. После этого всё, чем я занимался, это наблюдал, как положение дел становилось только хуже. И я совершенно ничего не делал. Просто смотрел и делал выводы.

– Как же сильно я тебя ненавижу! – взревел я и забежал в пустой дом, где стал крушить запылившуюся мебель, за которой уже никто никогда не вернется. Я ломал всё, освобождая внутреннего зверя. Отпускал воспоминания о боязливом взгляде Нэнси, единственном что продолжал помнить, всё время чувствуя его на себе. Стерлись черты лица, золотистый перелив волос, её одежда, голос и мысли. Я смог забыть всё кроме чёртового взгляда. И я вырывал его с корнями из своего сознания, как паразита, что убивал клетки моего организма в течение стольких лет.

Первые признаки усталости заставили меня остановиться. Я упал устало на грязный пол, вдохнул пыльный воздух, и вроде бы стало легче.

***

Не знаю, как долго спал, но разбудил меня не будильник, а лучи солнца, пробивающееся через неплотно задернутые шторы. Это был день, когда Джо должна была уехать на три месяца, и к собственному сожалению, я понял это сразу, как проснулся. Я провел с этой мыслью несколько тянущихся с вечность минут, но так и не привык к ней. Мы даже не попрощались, и я знал, что буду жалеть об этом.

В мышцах отдавало болью. Пришлось приложить большие усилия, чтобы подняться с места. Это напомнило о сотворенном накануне погроме, который, как я надеялся, должен был спасти меня. И всё же мне по-прежнему было тяжело. Может, дело было вовсе не в Нэнси?

Даже не взглянув на часы, я понадеялся, чтобы родители либо спали, либо были заняты делами за стенами дома. Хотел остаться один, как можно дольше. Но их перешептывания, послышавшееся из гостиной, стерли в прах все планы. Я приготовился объясняться, почему пришел так поздно без детального описания действительных событий, о которых им было бы лучше не знать.

Мои тихие шаги заставили обоих вмиг умолкнуть. Мама и папа подскочили с дивана и стали смотреть на меня так, будто видели впервые. На глазах матери стояли слезы, которые она едва сдерживала. Отец, приобняв её за плечи, выглядел ошеломляюще виноватым. Я пытался понять, в чем было дело. Может, кто из соседей видел меня в доме Нэнси и сообщил в полицию? Может, Джо сообщила им о моем отсутствие, и те стали переживать? Секунды тянулись с вечность. И я уже намеревался спросить, в чем было дело, как заметил на журнальном столике распечатанную историю, что я собирался отдать Джо.

– Это нечестно! Вы не должны были рыться в моих вещах! – возразил я, чувствуя вскипающую внутри меня злость. – Какого чёрта?

– Это правда? – спросил отец, игнорируя мой вопрос. Мама застыла в ожидании ответа, с которым я замешкался. Он поставил меня в тупик. И я не мог врать и в этот раз.

– Да.

Мама бросилась обнимать меня, словно я продолжал оставаться тем маленьким мальчиком, растерявшимся и глупым, молчание которого стоило слишком дорогой цены. Для них это могло многое объяснять. Смерть Нэнси была большей мерой возложена на моих плечах, чем они могли себе это вообразить. И это повергло их в оцепенение.

– Почему ты молчал? Почему всё это время молчал? – глаза женщины были вспухшими от слёз и явного недосыпа. Она немного отстранилась от меня, только чтобы заглянуть в глаза, которые я старался спрятать. Я испытывал волнение, дрожью окутывающее всё тело.

– Я рассказал судье.

– Ты ведь знаешь, что я не об этом тебя спросила, – её ладони с силой сжимали мои плечи. Отец стоял позади неё и упрямым взглядом подталкивал к ответу.

– Мне было стыдно.

И она заплакала ещё сильнее. Уверен, что бы я не сказал, реакция была бы одинаковой. Отец заставил маму повернуться к нему и обнял её, прижав к груди. Он продолжал смотреть на меня. И впервые его взгляд не был полон злости и ненависти, а напротив – я читал в его глазах сожаление за годы напрасного давления, что лишь усугубляло наши отношения, превращая меня в ожесточенного, упрямого ребенка. Он истратил много времени, пытаясь убить внутри меня то, о чем сам не подозревал. Мои тревоги выдавались ему надуманными, но теперь, спустя столько лет, отец, кажется, понял. Они оба увидели целостную картину, как всё было на самом деле. Меня самого вдруг поразило, как долго я смог держать всё в себе.

– Нам очень жаль, – произнес вдруг отец и открыл руки для объятий. Мама выдавила слабую улыбку, втянув меня в это. И мы стояли посреди гостиной трое и обнимались, что было так глупо, но так одновременно хорошо. Я не чувствовал нужды в этом, или хотел так думать, но, выдохнув, принял это впервые, как ценность.

– Это ведь ничего не изменит? – спросил обнадеживающе. Я не хотел, чтобы теперь опека матери надо мной возросла в десять раз, а отец стал бы терпеливо снисходителен к любым моим выходкам. Было замечательно быть наконец-то понятым, но я бы не хотел, чтобы пережитый страх делал меня особенным в глазах родителей. Это не должно было играть теперь большого значения. Я это отпустил. Им стоило сделать то же.

– Мы будем любить тебя в той же мере, что любили до этого, – заверила меня мама.

– Я мог бы и дальше заставлять тебя писать, если хочешь, потому что у тебя это здорово получается, но тебе это вряд ли понравиться? – спросил отец.

– Это лучше оставить в прошлом.

– Ладно, но всё же я горжусь тем, что ты написал это. Твой стиль…

– Руперт, – взмолилась мама, когда отец, кажется, завелся. Улыбнувшись, я пошел на кухню. Всё это заставило меня немало понервничать, а потому я проголодался.

– Ладно, мы обсудим это позже, – папа сел напротив меня за столом. – Когда мамы не будет дома, – он подмигнул мне. Всё же некоторые вещи оставались неизменными. Я согласился с ним, ведь что ещё оставалось?

После завтрака, во время которого мы ни разу не обсуждали написанную мной историю, у которой даже не было названия, я вернулся в свою комнату. Не обнаружив ни единого веселого занятия, переоделся, взял скейт и ушел скучать на улицу.

Всё это казалось странным. Родители теперь знали всё и вопреки укрепившемуся в детском сознании утверждении, что они начнут жалеть меня, относясь, как к потерпевшему, это было не так. Мне было семнадцать, и утешать меня было слишком поздно. К тому же я не вынес бы этого, даже в девять. Вернись во времени назад, я бы всё равно смолчал, сохранив внутри подавляющие чувства. И всё оказалось снаружи именно тогда, когда я сам решил, что это пора сделать. Нэнси пора было убираться из моей жизни. И хоть Джо пришла ей на смену, вытеснив ту почти полностью из моей головы, влияние Нэнси оставляло по-прежнему свой след. Я хотел изменить это. И лишь принятие того, что изменить чего-либо я уже был не в силе, помогло отпустить девочку. Я оставил её на бумаге и в памяти старого ноутбука. Её не было, но была Джо, которую я не хотел терять, что казалось неминуемым.

Я пошел к ней домой. Оставался ведь ещё шанс, что она могла не уехать. Я стучал в её двери, трезвонил, но никто не открывал. Пытался заглянуть через окна её комнаты, но та пустовала без Джо, хотя там вроде бы ничего и не изменилось. Её маленький хаос продолжал жить внутри замкнутого пространства этой комнаты. И я всё ещё отчаянно хотел быть его частью.

Возвращался домой я не спеша. Торопиться было некуда. Настроение было подавленным и унылым, но я всё ещё мог позвонить ей, и мы бы объяснились. Это значило бы не так много, как личная встреча, но всё же было бы лучше, чем ничего.

Родителей не оказалось дома, что было, наверное, даже к лучшему, но двери были незапертыми, что было странно. Сперва я подумал, что они оставили их открытыми для меня, но я ведь знал, где находился запасной ключ, а потому стал пенять на их забывчивость. Но дело было не в том, о чем я догадался, лишь когда оказался в своей комнате. Дело было в Джо, которая сидела беспечно на краю кровати и смотрела в окно, дожидаясь меня.

– Думал, ты уже уехала, – звук моего голоса заставил девушку вздрогнуть. Она обернулась ко мне. Слабая улыбка украшала милое лицо.

– Разве я могла сделать это, не попрощавшись с тобой? – Джо наклонила голову. Её слова таили в себе горечь. За ними скрывалось обиженное «ты не хотел попрощаться со мной, когда была такая возможность», и укол вины заставил меня сдаться с поличным, признав своё поражение. Хорошо, что один из нас был умнее другого. – Я навестила Джонни и Лив перед отъездом. Решила и к тебе зайти, пока есть время.

– Разве оно действительно есть? – я стоял на месте, спрятав ладони в карманах, в страхе приближаться к девушке. Мои губы всё ещё чувствовали тепло её губ, пьяный привкус которых чуть не свел меня с ума. Поддавшись единожды этому, я не был уверен, что смогу удержаться снова, потому что соблазн был слишком велик. Но вот мы снова оставались наедине в этот раз в моей комнате, где обстановка приобретала ещё большей интимности. Здесь всё дышало любовью к ней. Некогда холодный синий оттенок стен обратился в нежный цвет её красивых глаз, таящих в себе бушующие волны океана.

– Я же не смертельно больна, – Джо усмехнулась, поддавая мои слова абсурдности. – Ты мог бы даже сесть рядом. Я не заразна.

– Я не могу быть в этом уверенным наверняка, – вторил я, заставляя её улыбку расцветать, подобно цветку ранней весной. Не удержавшись, девушка хихикнула, уколов меня звуком своего смеха, что по-прежнему вызывал неизменно и у меня смех.

– Ты невыносим, – Джо поднялась с места. И я задержал дыхание, когда она оказалась вблизи, одолев расстояние в два шага, что могло казаться ничтожным, если бы на деле оно не было в разы больше. Девушка обхватила мою ладонь своими обеими. Мои руки были холодными, а её – горячими. Сердце пропускало учащенные удары, когда она неотрывно смотрела мне в глаза, не отпуская руки. – Прости меня. Должно быть, спьяну я наговорила много глупостей, которых не должна была говорить, но, что бы я не сказала, это не так.

Я выдернул ладонь из её рук. Джо даже понятия не имела, о чем говорила, оправдывая слова, которые я хотел бы от неё услышать. Она опровергала своё признание в любви ко мне, что было само по себе невыносимым. И я хотел нарушить обет молчания, рассказать, за что девушка в действительности извинялась, но решил, что она этого не хотела.

– Пожалуйста, перестань. Давай, просто оставим это.

– Ладно. Только, если обещаешь не обижаться на меня, – Джо была упряма. – Мы ведь оба постоянно совершаем ошибку за ошибкой, и я не хотела бы оставлять всё так…

– Почему для тебя это так важно? – я перебил девушку посреди её пламенной речи. Мой голос звучал жестко, я был резок, но она не растерялась.

– Ты мой лучший друг, Фредерик. Хоть мы и знакомы меньше года, но я настолько привыкла к тебе, что, кажется, уже не смогу обойтись. Пусть меня и бесит, как ты обижаешься или обижаешь меня, я знаю, что ты всегда будешь единственным, к кому я смогу вернуться, невзирая на то, как сильно мы нанесли вред друг другу. Потому что в лучшие времена мне ни с кем ещё не было так легко, как с тобой. Мы разные, но ты понимаешь меня, как никто другой, никогда не осуждаешь, принимая мою сторону даже тогда, когда я не права. Разве ты не чувствуешь рядом со мной того же?

Я хотел ей признаться, что чувствовал намного больше, но хотела ли она знать об этом? Я был для Джо всего лишь другом, о чем она напомнила лишний раз. И хоть мне премного льстило, как девушка отзывалась о моей незаменимости в её жизни, внутри горла застрял комок непроизнесенных слов, который не позволял сделать ни вдоха, ни выдоха.

– Скажи же что-нибудь, пожалуйста, – Джо не выносила молчания.

– Ты права, Джо. Мы лучшие друзья. И это ничего не изменит, – я выдавил слабую улыбку в ответ.

– Фредерик, – она сумела вложить в моё имя долю упрека, который я сразу же разгадал.

– Джо, – ухмылка на лице росла по мере того, как девушка всё больше злилась. Я хотел, как можно быстрее уйти от этого разговора. Она мучила меня выдуманными условностями, в рамках которых мы оставались просто друзьями.

– Ты ведь знаешь, что я не выношу сокращений, – она надула обиженно губы, нахмурив брови. Такой я её и любил.

– Ты ни разу не объясняла почему. Хоть кому-то известна эта тайна? – я обошел девушку, чтобы упасть на кровать. Комок всё ещё мешал дышать, но я пытался игнорировать это. Вдыхал полную грудь её запах, который мог ещё не скоро ощутить в воздухе.

– Никто обычно и не спрашивает, – Джо стегнула плечами. Её озадаченное выражение лица свидетельствовало о том, что она была недовольна моей проделкой, заставившей сбиться с пути намеченного ею разговора о ценностях нашей дружбы. – Как по мне, это придает каждому отдельному человеку больше значения. Я нахожу в именах невероятную красоту, утаенную за дурацкими сокращениями, что опредмечивают людей. Все одинаково важны. Эта привычка позволяет мне помнить об этом.

– Что, если именно это сокращение, наделяет тебя особенностью в моих глазах? В моей голове твоё имя звучит неизменно, как Джо, – девушка уселась рядом со скромной улыбкой на губах.

– Так, значит, ты думаешь обо мне? – она сумела поймать меня на горячем.

– Когда ты уезжаешь? – спросил я, сделав ещё одну попытку перевести разговор в другое русло.

– Через час, – ответила девушка, проверив часы. – И мне стоит вернуться домой, как можно скорее. Родители уехали, чтобы купить недостающих вещей, и я едва уговорила их остаться дома.

– Неужели я говорю с той самой Джозефиной Дойл, для которой все правила не подлежат малейшему нарушению? – девушка толкнула меня локтем в бок, и я наигранно застонал от боли, согнувшись пополам.

– Это всё твое пагубное влияние, – она поднялась с места. – Мне действительно уже пора. Может, если бы ты был дома, а не ошивался вокруг, мы могли бы провести больше времени, – съязвила Джо. Я не хотел признаваться, что приходил к ней с той же целью, что она оказалась у меня дома.

– Подожди, пожалуйста. Я хочу отдать тебе кое-что, – я поднялся с места и подошел к столу, в одном из ящиков которого спрятал напечатанные страницы истории, что мы начали писать вместе. Достав листы, я протянул их Джо, лицо которой вытянулось от изумления.

– Ты закончил её! Невероятно! – она прижала одной рукой бумаги к себе, чтобы другой обнять меня. – Я думала, у тебя не хватит духу после всего, что было между тобой и Нэнси, – Джо ошеломила меня в который раз. Она обвела меня вокруг пальца и даже не скрывала этого.

– Ты знала всё это время? – изумленно спросил я.

– Кто не знал о вас? Ты врал мне, и я не виню тебя лишь в силу того, что тебе пришлось пережить. Знаю, что это было сложно, Фредерик, но я знала, что тебе нужно было отпустить это. И что могло быть лучше этого? – она подняла в воздухе кипу бумаг, продолжая невинно улыбаться. Я чувствовал себя обманутым, и теперь уже ничего не могло этого изменить.

– Так, ты нарочно предложила мне написать эту историю?

– Вначале нашего общения ты был слишком зажатым. Ты был отстранен от внешнего мира, глубоко погрузившись в себе. Я всего лишь хотела помочь, – её ладонь легла на моё плечо, легонько сжав его. – Пожалуйста, только не обижайся на меня и за это. Я хотела тебе всего лишь помочь и…

– Спасибо, – произнес я, заставив девушку застыть с открытым ртом посреди речи. Её губы вытянулись в улыбке.

Мы прощались ещё около пятнадцати минут. Едва мои губы коснулись щеки Джо, как меланхолия по ней ответила своим холодным объятием, от которого я не мог отделаться. Я долго смотрел вслед девушке, всё ещё не до конца осознавая, что она уезжает. Не навсегда, но надолго.

Я начал скучать по ней с той же секунды, как запер двери. Вернувшись в комнату, распростерся на кровати, заполнив всё свободное пространство музыкой, которую она любила. Инди хоть и было не в моем вкусе, но оно напоминало о Джо. Особенно незатейливая «Офелия» исполнения её излюбленных «The Lumineers», которую я трижды ставил на повтор.

Джо не признавалась себе в этом, но она любила меня. Может, не так безнадежно сильно, как я её, но где-то в глубине своей души это чувство жило в ней с самого первого момента. Мы никогда не были друзьями и быть ими не могли, но я согласился на это обозначение, если ей так было проще. Джо заботилась обо мне сильнее, чем должна была, а я любил её сильнее, чем думал, что смогу когда-либо. И расставаясь с ней, решил, что время, проведенное порознь, должно было расставить всё по местам.

Я не хотел грустить. Не в этот раз. Джо оставалась в моей жизни, хоть и на расстояние. Она всё изменила. Своими добротой и заботой нарушила внутри меня баланс уныния и злости, проникших глубоко под кожу, растворившихся в крови, очернив её ядовитой смолью. И это всё ушло. Даже испытывая скуку, возникшую после ухода девушки, я перестал чувствовать её остроту, лелея в себе лишь лучшие проявления грусти. Я находил её прекрасной, какой была и сама Джо.

И мне было легко отпустить её с осознанием того, что это было не навсегда. Наша история не была окончена. Мы просто ставили её на паузу, готовясь к чему-то гораздо большему, чем могла нам предложить обычная дружба.