Текст книги "Гость из мира Death Note (СИ)"

Автор книги: Omi Or Tay

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

– Эл?.. Рюузаки? – пробормотала Алина, от смятения и страха забыв, что он просил не называть его этими именами.

* *

– Лайт, Рюук не стал бы тебе этого говорить, но я скажу. Потому что, если ты думал, что L окажется беспомощен в этом мире, ты ошибался.

Ягами посмотрел на Бога Смерти и лишь слегка усмехнулся.

– Я так не думаю, Рэм. Никогда не стоит недооценивать Эла.

– И тем не менее, ты не в курсе, как продвигаются его дела.

Лайт лишь пожал плечами.

– В этой вселенной мы оба на равных, так что здесь-то мы и выясним, кто есть кто. К тому же, я не так уж не просвещен о делах Эл. Но ему никогда меня не поймать. Ни меня, ни Мису. Но тебя что-то беспокоит, не так ли?

– Меня беспокоит, что ты собираешься предпринять, Лайт. Потому что по вашим следам уже идет следователь, за которым стоит именно Эл. Ему удалось узнать гостиницу, в которой вы останавливались с Мисой первое время. Если ничего с ним не сделать, это может быть проблемой. Ты сам это прекрасно понимаешь. Я говорю тебе про следователя, потому что беспокоюсь за Мису. – Опять. Сколько раз он уже слышал эту фразу, и с каждым разом она раздражает все сильнее. – Но сообщить тебе его имя не могу даже я, это запрещено правилами. Но у Мисы есть глаза Шинигами.

– Я помню, Рэм. Тебе не стоит беспокоиться, – ответил Лайт.

Похоже, Рюузаки уже нашел в этом мире ищейку, которую отправил на них охотиться. Теперь по их следу идут сам Эл и его ручная собачка-следователь. Но в этот раз, с глазами Бога Смерти, это уже не будет такой проблемой, как в случае с той женщиной, Мисорой Наоми, если он точно помнит её имя. Если даже в том мире, где великий L пользовался огромным авторитетом, Кира смог прекратить всякую помощь детективу со стороны полиции. Так неужели в этом не сможет?

====== Часть III. Глава 1. Павел и Пётр ======

– Ты как, в порядке? – тихо спросила Алина, зайдя в комнату.

– В порядке, – ответил Эл, не открывая глаз и продолжая тереть лоб ладонью в надежде, что это хоть как-то поможет справиться с головной болью.

Он лежал на диване в гостиной, куда ему помог дойти Павел, держа его за плечо. Все произошло очень быстро. Он помнил, как стоял, склонившись над раковиной, и умывал лицо прохладной водой, пытаясь хоть как-то стрясти с себя усталость и сонливость и хоть как-то уменьшить головную боль. Которая в присутствии спорящих Алины и Павла казалась нестерпимой. Он стоял, приложив к лицу руки, которыми зачерпнул воду из-под крана. Затем резкая боль в животе. И в следующее мгновение он пришел в себя на полу, а до его сознания донесся взволнованный голос следователя, зовущий его по имени.

Прежде чем уйти, Павел несколько раз предложил ему вызвать “скорую”, но Эл отказывался, не считая нужным тратить на это время. Это бы всего лишь приступ, вызванный переутомлением и нервным перенапряжением, в котором он находился уже давно. Хотя, признаться, первые несколько секунд, корчась от боли на полу ванной комнаты, он подумал о Кире. И о том, что он сам может быть под действие тетради, ведь если он не умер прямо сейчас, это не о чем не говорит. Человек, чье имя записано в ней, может прожить ещё двадцать три дня. Он думал об этом, но затем отбросил эту теорию. Лайту еще долго быть в этом мире. Если бы он и пошёл по этому пути, то только в том случае, если бы до конца его пребывания оставалось ровно двадцать три дня. Иначе, в случае смерти Эла, сам мог бы оказаться на листе из Тетради, которую хранит у себя нужный человек. Нет, Эл точно знал, в чем причина его сегодняшнего обморока, тем более такое бывало с ним и раньше. Ведь он не помнил даже, когда последний раз спал. И всё это не могло рано или поздно не сказаться, и здесь не было Ватари, который раньше всегда напоминал ему об отдыхе.

Последние несколько дней он постоянно думал о Лайте и о выборе, который ему нужно сделать. У него был запасной план, которым, в принципе, можно было воспользоваться уже давно, и желательно было сделать это быстрее, чем Лайт. Тот ведь тоже не дурак, и наверняка уже ему самому в голову приходила эта мысль. Мешало правило Тетради Переселения, но и его можно обойти.

Казалось бы, зачем медлить? Ведь это проще всего. Самый легкий способ покончить с Кирой раз и навсегда. Во всяком случае, с Лайтом-Кирой. Больше всего Элу хотелось, чтобы именно Лайт-Кира перестал существовать. Больше всего ему хотелось, чтобы был просто Лайт, не отравленный Тетрадью Смерти и той безграничной властью, которую она даёт и которая может свести с ума, если будешь к этой власти не подготовлен. Пусть же она исчезнет. Способ разобраться с этим был простой, но за него надо было платить. Неизвестно себе ли, своей совести, кому-то еще он упрямо изо дня в день твердил: еще немного, я близок к цели, еще немного времени, это всё, что мне нужно.

Но каждый раз, когда, казалось, он был готов привести свой план в исполнение, в последнюю минуту его останавливала боль от осознания того, что за этим последует. И Эл шел другим путем и искал другие лазейки. Понимал всю глубину, всю очевидность своего эгоизма и ничего не мог с собой поделать. Он всего лишь человек. Он не хотел терять Лайта. Он не хотел терять Катю. Прекрасно понимая, что из их романа (будь он, этот роман), ничего бы не вышло, он не хотел её терять.

И сейчас, лежа диване и все еще борясь с ослабшей, но до конца не прошедшей болью, в квартире человека, столь тепло отнесшегося к нему, без намека на неискренность, он чувствовал вину перед ним, перед Алиной. Павел был ему симпатичен, но его жизнь висела на волоске. Поэтому Эл окончательно решил забрать у Алины лист из Тетради Смерти. Потому что если вдруг что-то случится с её дядей, она вполне может под действием эмоций – гнева, ненависти жажды мести – совершить глупость. Как и любой другой человек на её месте. Лист нужно забрать. И срочно. Раз уж так вышло, что у того, кто его хранит, под угрозой жизнь близкого человека.

Алина присела на ковер рядом с диваном.

– Так кто из нас более уставший? – спросила она, глядя на него с теплотой глазах. Едва уловив её, Эл ощутил странный болезненный укол в сердце и поспешно отвернулся.

– Не волнуйся, – отозвался он и потер глаза.

– Знаешь, если что-то болит, нужно отвлечься, тогда станет легче, – неуверенно проговорила Алина, словно не зная, имеет ли она вообще право приставать к нему со всякими глупостями. Эл мысленно поморщился, в этот самый момент искренне желая, чтобы исчезла преграда в виде его статуса, громкого имени – ярлыков, навешанных на него и отдаляющих от других людей. – Я м... могу рассказать тебе что-нибудь интересное. Если ты хочешь... – совсем неуверенно пробормотала она. И почему она считает, что ему совсем неинтересно послушать?

– Хочу, – тихо, буквально прошептав, сказал он, положив руку локтем на глаза.

– Ну тогда давай я расскажу тебе про Петра и Павла, про то, как они когда-то жили в одной квартире, – сразу приободрившись, проговорила Алина, под конец фразы весело хихикнув.

– Давай, – все так же тихо повторил он, едва заметно улыбнувшись.

– Это было давно, еще когда дядя только начал работать следователем. Петру тогда временно жить негде было, он еще не женился, и дядя Паша позвал его к себе. Зря он это сделал, надо сказать. Петр – это неугомонное существо... Я как-то спросила у дяди, как его друг умудряется находить себе столько баб, он же толстый! И дядя мне рассказал, как они однажды ходили в клуб. Там они познакомились с какими-то ребятами. У них ещё крутая тачка была. Ну так вот, пока Павел с ними о чем-то разговаривал, Пётр уселся на переднее сиденье этой машины. И когда из клуба вышли две девушки, он, пока парни стояли и болтали, убедил их в том, что это ЕГО машина, – Алина засмеялась. – Что он богатый очень и у него есть крутая квартира. Но у Петра не было квартиры, поэтому, когда он стал встречаться с одной из них, он привел её к Павлу и сказал, что это типа его, Петра, квартира, – при этих словах Алина, весело улыбаясь, ткнула указательным пальцем в воздух, подчеркивая нелепость ситуации. И, фыркнув, быстро добавила: – А потом с работы пришел Павел и прогнал их. Потому что они мешали ему отдыхать после работы.

Эл невольно улыбнулся, представив себе, как злой Павел выгоняет непутевых любовников на улицу. С характером, однако.

– Вот так он и заводит себе баб – врёт. А однажды утром Павел проснулся и увидел, что в гостиной на диване спят две незнакомые девки! Причем явно бухие, – Алина рассмеялась. – Он такой идет на кухню, где Пётр сидит, пьет чаёк, и спрашивает, чё за фигня? А тот ему говорит, что типа это его знакомые и они поживут тут пару деньков, ах-ха-ха-ха!

Эл представил, чтобы ему внезапно сказали, что в его доме поживут пару деньков незнакомые люди, и незаметно от Алины негромко фыркнул.

– Дядя такой: “ЧЁ?!” и выгнал девок потом из квартиры нафиг.

– Нафиг? – переспросил Эл, не совсем поняв значение слова.

– Ну прочь, то есть, – пояснила Алина. – Не-ет, – протянула она. – Пётр это вообще. Однажды его очередная подружка на концерт какой-то, не помню какой, рок-группы позвала. А Петр вообще никогда рок не слушал и на концерты такие не ходил. Павел ему говорит типа: “Это не твое, не ходи, будешь выглядеть идиотом, там своя атмосфера”. Но Пётр, конечно, все равно пошёл (его же девка звала), причем оделся же ещё так... У него тогда такое серое пальто было, он его напялил, и ботинки такие тоже светлые, и брюки серые от костюма, – тут Алины ухмыльнулась. – Значит, дядя мне такой рассказывал: сидит он дома, читает газету, и тут спустя час после своего ухода возвращается Пётр...

Эл перевернулся на бок лицом к сидящей рядом Алине и, подложив под голову руку, принялся внимательно слушать. Эти истории и правда начали его забавлять. И боль уже почти прошла.

– Весь такой перепуганный, промокший: на улице еще и дождь пошел. И говорил: “Я пришел, а там всё такие страшные, все в чё-о-орном, с ирокезами! С какими-то рожами на майках! А я на них не похож, я испугался, что совсем неподходяще выгляжу. Они еще все так пялились на меня. Ну и я говорю, что, пожалуй, пойду домой... И как побежал прочь оттуда!” Дядя долго над ним ржал.

– Да уж, – сказал Эл, хмыкнув.

– А как-то раз притащил Пётр в квартиру большущий чУмадан, – продолжила Алина, поправляя сдвинутые на макушку очки от солнца. – Дядя, спросил, что это. Петр сказал, что там вещи одной его подруги и, короче, нужно, чтобы они побыли пока здесь, хах. Ну Павел сказал: ладно. Проходит месяц, другой, третий. Полгода прошло. Дядя Паша деликатно интересуется, почему никто не забирает этот чемодан. А Петр говорит таким тихим таинственным голосом, что та девка еще не может приехать за ним. Она не может, потому что она уехала очень далеко, ей нельзя здесь появляться, потому что... Ахахаха! Слушай внимательно! – Алина вверх подняла указательный палец. Эл слушал внимательно. – Потому что она... эта девка... Оказывается... Убила человека!!! – Алина расхохоталась, сложившись пополам и едва не утыкаясь лбом в пол. – Нет, ну ты представляешь… они оба менты… и тут… убила человека… ахах… Пётр как ляпнет что-нибудь.

Эл уставился перед собой широко распахнутыми глазами, а потом неожиданно для самого себя засмеялся. Негромко, пытаясь сдержать эмоции, наверное, по привычке, и, как ему самому показалось, слегка истерично. Эти небольшие истории показались ему и смешными, и грустными одновременно. Потому что, в какие бы нелепые ситуации не втягивал Петр своего друга, какую чепуху бы не делал, они все же были друзьями, и никто из них не пытался отправить другого на тот свет. Эл скривился, переворачиваясь обратно на спину и проводя рукой по лицу. Неужели он им завидует? Приоткрыв один глаз, он искоса глянул на девушку. Та выглядела удивленной. Очевидно, её удивил его внезапный смех. Эл и сам удивился. Ему казалось, он давно разучился смеяться.

– Нда, – пробормотал он, сжимая переносицу и хмыкая.

– Знаешь, это еще далеко не всё… – ответила Алина. – Однажды Пётр потащил дядю на какую-то стрёмную вечеринку…

* *

Алина была в ужасе. Нет, она была более, чем просто в ужасе. Она даже не знала, как описать то состояние её организма, когда её бедная струхнувшая душонка не просто ушла в пятки, а забилась там, забаррикадировавшись, как улиточка в ракушке, и не намеревалась её покидать до выяснения обстоятельств. Аля ощущала каждой своей молекулой, что ещё чуть-чуть, и она свихнется и с ополоумевшим выражением лица начнет медленно, задумчиво выдергивать по одной свои блондинисто-русые волосины и складывать их перед собой в рядок на столе.

Как же она могла так по-идиотски, так по-тупому, так... о Господи, да у неё синонимов к слову “идиот” не наберется так много, чтобы охарактеризовать сейчас всё то, что она думала о себе. И о матери. Которая сегодня довела её до крайней точки бешенства своей привычкой, которая и раньше заставляла Алину завывать от злости, но в этот раз кран, кажется, вот-вот прорвёт.

Рано утром она приехала домой и первым делом стала искать свою старую сумку, в которую последний раз положила листок из Тетради Смерти. Она понятия не имела, зачем Рюузаки он мог так внезапно понадобиться. Но надеялась, что это не она сделала что-то не так, а у Эла просто появился какой-то план.

Когда в её комнате сумки не обнаружилось, Алина еще не заподозрила, в какой заднице она оказалась. Вполне возможно, что она забыла её где-то ещё, квартира ведь не маленькая всё-таки. Но когда она не нашла её ни в одной из комнат, хотя перерыла все с ног до головы, в голову тут же ненавязчиво заскочила одна очень неприятная мыслишка, заставив сердце сжаться от нехорошего предчувствия. Сглотнув, Аля понеслась обратно к себе в комнату. Схватив со стола мобильный, она принялась быстро набирать номер мамы, попутно пятый или четвертый раз на автопилоте заглядывая под свою кровать.

– Мама, – быстро заговорила Алина, едва та успела сказать стандартное “Алло”, – ты не видела мою белую матерчатую сумку? Не могу её найти.

– Ай-яй-яй, ты шутишь что ли? – послышался в трубке насмешливый слегка причитающий голос матери. – Ты про это порванное старье? Зачем оно тебе?

Алина обомлела, чувствуя, как сердце упало в пропасть, а затем также быстро вернулось назад. Нет, Господи, нет! Пожалуйста, не надо!..

– Мама, – выдавила она из себя, – что ты с ней сделала?..

– Я выкинула её, – само собой разумеющимся тоном отозвалась та, заставив Алю пошатнуться и от шока присесть на кровать. – Я вчера наводила порядок в твоей комнате и...

– Зачем?! – заорала Алина, перебивая её пустую болтовню. Шок прошел быстро, на смену ему пришла такая злость, что Аля непроизвольно сдавила сотовый настолько сильно, что его бока впились ей в ладонь. – Зачем ты это сделала?! Черт подери, это была МОЯ сумка! Моя, бл*ть сумка!!! – Алина вцепилась в волосы, тяжело дыша и чувствуя, как бешено сердце ударяет её в ребра.

Мама издала звук, полный возмущения.

– А ну прекрати ругаться! И как тебе только не стыдно хранить всякий хлам! Она старая, грязная и порванная. Я смотрела: да её зашить уже невозможно. Ты собралась ходить с ней по улице и позориться?!

Алина провела трясущейся рукой по лицу, издавая горестный стон, полный ярости и ужаса.

– Это была моя сумка! – прошипела она дрожащим голосом. – Я сама в состоянии позаботиться о своих вещах. Мама, скажи, что я тебе такого сделала, что ты выбросила мою старую грязную рванную сумку?!

– У тебя полно новых! Как тебе не стыдно жалеть о такой ерунде? – в голосе мамы, как всегда не было ни толики раскаяния. Она была убеждена в своей правоте, и разуверить её в этом не смог бы даже явившийся пред ней Иисус Христос во всей красе и бороде. – В ней даже ничего кроме ненужных бумажек не лежало. Если хранить всякий хлам, можно с ног до головы мусором обрасти!

– Да эти бумажки..! Она была порвана только немного, черт тебя подери! – крикнула Алина, вновь приходя в бешенство от наглости матери. – Дура, – не сдержавшись, рявкнула она и, нажав на отбой, бросила телефон рядом. Затем, закрыв лицо руками, откинулась назад на кровать.

Может, сумку и правда стоило уже давно выбросить, но Алине она очень нравилась, поэтому до сих пор беднягу не постигла печальная участь. Аля даже несколько раз брала её с собой в универ, даже после того случая, когда её порвала сволочь-контролерша, уличив Алину в халявном проезде в автобусе. Каждый раз, меняя сумку, она перекладывала листок, чтобы иметь его при себе, Эл ведь поручил ей беречь эту бесценную вещь. А вчера забыла. Она ошиблась всего один раз, забыв переложить, и эта ошибка будет стоить ей дорого. Мать выбросила белую матерчатую сумку с лежащими там, как она выразилась, ненужными бумажками. Да, эти бумажки и правда были не нужны, это всего-то исписанные черновики по математике. Но там, в отдельном кармашке лежал, аккуратно сложенный, лист из Тетради Смерти. Орудие убийства. Которое ей доверил детектив L, а она не уберегла.

Алина быстро вскочила с кровати, схватила со стола свои ключи и бросилась в коридор. Она выбежала из квартиры, затем вернулась, схватила из шкафчика на кухне пару резиновых перчаток и со всей дури понеслась на улицу, где во дворе стояли мусорные баки. На скамейке недалеко от них сидели несколько незнакомых ей людей, наверное, из другого дома. У входа в соседний подъезд парочка целовалась так самозабвенно, что, казалось, их не разлепит даже ураган Катрина.

В любой другой ситуации Аля никогда в жизни на людях не стала бы копаться в мусорном баке. Но сейчас ей было не до этого. Нужно было во что бы то ни стало найти сумку. Мама выбросила её только вчера вечером, мусор еще не могли увезти, она её обязательно найдет. Надежда на время отогнала отчаяние, и Алина, не обращая внимания ни на то, что она посреди бела дня роется в помойке, ни на то, что помойка эта находиться во дворе её дома, где вероятность быть застуканной соседями равна почти ста процентам, заглянула в первый бак. Затем по очереди во все остальные. Не увидев наверху ничего похожего на её сумку, Алина вновь вернулась к первому баку и ткнула в мусор толстую ветку, которую очень кстати подобрала по дороге от подъезда, и принялась, помогая левой рукой, ворошить помои. Запах стоял отвратный, но спустя некоторое время, потраченное ею на первый бак, она привыкла и перестала ощущать дискомфорт по этому поводу.

В первом ничего не оказалась, и Алина, убирая запястьем правой руки прилипшие ко лбу волосы, перешла к следующему, покрашенному синей краской, вспугнув заодно какого-то тощего серого кота. Вокруг парили, описывая круги, потревоженные мухи, майка прилипла к спине от пота, руки слегка дрожали от волнения, вдобавок ко всем радостям жизни со головы Алины внезапно соскользнули её солнечные очки и брякнулись прямо в контейнер на мешок с рыбьими потрохами. Проклиная все кругом, она вытащила их обратно и сунула в карман джинсов. Аля уже настолько привыкла к очкам на макушке или на носу, что перестала их ощущать, поэтому абсолютно забыла об их существовании и не подумала, что надо бы их снять, перед тем, как нырять в царство помойки.

– Алина, здравствуй, а что это ты там делаешь? – послышалось у неё сзади, когда она принялась за третий бак.

Аля мысленно издала отчаянный вопль, узнав голос соседки с нижнего этажа, которую они пару раз затопили, и та всё бегала жаловаться участковому. Ну чудесно! Уж и нельзя, наверное, было найти менее нежелательного человека для данной ситуации.

– Я занята. Не мешайте, – пробормотала Аля, пожалуй, чересчур резко. Благодаря чему возможность распространения новости о её приключениях на помойке наверняка увеличилась как минимум троекратно. Но, по крайней мере, её хоть тут же оставили в покое. «Я занята: копаюсь в помойке, не видно, что ли?!»

Спустя полчаса доведенная до полного отчаяния Алина, буквально сорвала с рук перчатки и со всей силы швырнула их в один из контейнеров. И ругая последними словами себя и мать, которая в очередной раз, видимо, решила потрепать ей нервы, и едва не плача от обиды и злости, пошла обратно к подъезду, одной рукой вытирая со лба пот.

Сколько раз Алина просила мать не трогать её вещи? И всё равно каждый раз одно и то же. Это, наверное, болезнь какая-то – мания всё выбрасывать. Это как противоположность Плюшкина. Если маме на глаза попадется какая-нибудь, по её мнению, ненужная вещь, она тут же будет в мусорке. И зачем спрашивать хозяина, нужна ли она ему еще? Мамуля считает, что она умнее всех на свете. И как всегда её не возможно заставить раскаяться в содеянном. Даже наоборот. Она скорее обернет всё так, что еще и ты сам окажешься виноватым во всем. Черт возьми. Алина со злостью хлопнула входной дверью, чувствуя как глаза все же начинают слезиться. Сколько раз они уже ругались из-за этого? Дело доходило даже до оскорблений: сдерживать просто не было сил. И всё без толку. От мамани нужно было прятать чуть ли не все подряд. Алина вот уже полгода упрашивала отца поставить замок в её комнату, чтобы мама не заходила туда прибираться. Но тот постоянно забывает, то твердит, что у него нет времени.

И что теперь ей делать? Как сказать Элу о том, что ей дура-мамаша выбросила сумку с листом из Тетради. Ведь это, по сути, она, Алина, виновата. Она ведь знала, какая у неё мать: помешанная на выбрасывании ненужных (по её мнению) вещей. И не спрятала сумку. И та отправила её на помойку, на которой Алина ничего не нашла, хотя перерыла все очень тщательно. Наверняка, кто-нибудь спёр. Черт.

Алине было жутко не по себе. Едва вернувшись в квартиру, она плашмя легла на кровати и принялась думать о том, что её теперь делать. Она мучилась, представляла, как будет говорить о произошедшем Элу, и еще больше хотела избежать этих объяснений и своего глупого позора.

Эх, а ведь всё было так клёво. Когда она рассказывала ему всякую глупость, и казалось, что они старые добрые друзья. Эл выглядел таким… человечным что ли, как самый обычный уставший человек. И ей удалось рассмешить его. Алина улыбающимся-то его видела всего каких-то пару раз. Аля не без гордости засчитала это, как своё личное достижение. И было так приятно смотреть на него в этот момент.

Тянуть время. Надо потянуть время. Не показывать ему на глаза. Сегодня не идти в универ, сдаст гистологию потом с другой группой, разрядить телефон, сказать всем, что уехала в деревню. Кто знает, может, к тому времени, как Эл окончательно припрет её к стенке, что-нибудь произойдет. Ей на голову с девятого этажа свалиться цветочный горшок с пальмой (как вариант) и избавит её от необходимости объясняться, одним махом отправив её прямо в рай. Или планы детектива поменяются, и листок ему будет уже не нужен.

====== Часть III. Глава 2. Бомжстайл Алины ======

Домой она вернулась поздно вечером. В мыслях Катя не переставала жалеть, что сегодня дома точно будет маман, и великому гениальному сыщику не представится лишняя возможность проявить фантазию в сочетании со смекалкой для придумывания путей проникновения в запертую квартиру на пятом этаже. Ну, или в конце концов исключительный шанс позагорать на солнышке, сидя на лавочке под подъездом. И главное, что не в одиночестве же! Добрые плешивые коты с удовольствием составили бы ему компанию, их целая куча ошивается возле подъезда (собаки дяди Алины на них нет). Хоть обзаведется лёгким загаром, а то вон какой бледный. Несчастный отчим косится на него каждое утро, словно пытается разгадать, кто перед ним: наркоман или псих, или всё вместе… Сегодня Андрей наконец уехал в свою поездку дальнобойщика, причем с явным облегчением.

Но Эла в квартире не оказалось. Дома пребывала только маман с кружкой чая у телевизора. Стандарт. Классика, ёпт. Кате порой казалось, что если по Беларуси долбанёт ядерная бомба, посреди начисто сметенных зданий, деревьев и прочей хрени останутся только торчащие силуэты маман и телевизора, в который она будет продолжать смотреть.

Кате на самом деле сегодня не хотелось идти домой. Не хотелось быть одной именно сегодня, именно в этот вечер. А быть дома – это всё равно, что быть одной. С маманей, по вечерам не отлипающей от экрана телевизора, словно её обычное место на диване намазали клеем «Момент», с вечно действующей на нервы пушистой рыжей заразой по имени Ася, с отрешенный чужим человеком по имени L. Особенно с ним.

Поэтому весь день она проторчала у Мака в общаге, где они смотрели кино по чужому ноутбуку, который её друг одолжил у своего соседа по комнате Сани-Доси (Досей его за глаза прозвали в честь свинки с упаковки стирального порошка “Дося”, уж больно они были похожи).

Но, видимо, Бог услышал её молитвы, и, наверное, что-то сделал с Элом, чтобы тот приперся домой попозже. Однако, как и всегда бывает в жизни, понял он её молитвы как-то неправильно, по-своему, по-божески. Катя осознала этот досадный нюанс уже через час после своего прихода, когда внезапно поняла, что ей не по себе.

Нет, поначалу она радовалась. Никто не мучил бедного Хуан Карлоса, не заставлял его, лапочку, работать не для Кати и не обижал всяческими иными способами. Она могла спокойно досмотреть наконец-таки “Рыцарь-вампир” или что-нибудь почитать (хотя стоило бы читать английские тексты, в понедельник зачет как-никак). Ну, ей вполне было достаточно, чтобы Эл дал ей отдохнуть от себя час-другой. Но когда время перевалило за двенадцать ночи, а он так и не появился, пришло время для недобрых мыслей.

Плюс к этому маман вечером ничего не готовила. В её понимании, если она сама на диете, то на диете и все остальные, включая Асю. Бедная кошка, у которой в кормушке красовалась одинокая нетронутая клякса овсянки, смотрела на Катю такими голодными глазами, что в пору было испытывать облегчения по поводу её маленьких размеров. Но в холодильнике, как всегда, либо все просроченное (на что мамуля гордо ответила, что это клевета!), либо ничего нет. Пришлось довольствоваться яблоком и одной крохотной булочкой с маком, которая прошла тест на съедобность. Вот досада! Нет, день точно не задался. Но Кате совсем не хотелось, чтоб её стошнило, как Эла на их общем Дне рождении. Который она никогда не забудет. Катя отпустила прядь волос и нервно потеребила нижнюю губу, продолжая на автомате смотреть на экран компьютера.

Черт! А ведь если бы не глупая случайность... если бы не это, они на самом деле могли поцеловаться. И она смогла бы хоть что-то понять. Если бы он, конечно, позволил еще себя поцеловать. А не отстранился с вежливой улыбкой. В лучшем случае.

Да, что скрывать-то? Она была малость разочарована. Хотя нет. Не так. Она была ого как разочарована, чертподерисукаблять! Вряд ли бы это заставило её краснеть больше, чем само предложение. Нда. В крайнем случае, можно было превратить всё в шутку. Зато... поцеловать Эла. Этого хладнокровного отстраненного ублюдка, и...

Катя замерла, поняв, что вот уже как минимум несколько минут пытается представить себе ощущения от поцелуя с этим человеком. И, черт возьми, как это заводит!

– Я фантазирую о поцелуях с Элом, – едва слышно пробормотала она. И тут же усмехнулась. – Еб*ть, что бы сказала Маруся?! Да, ладно, пох*й на Марусю!

Неловкое чувство, когда понимаешь, что тебе в этой жизни не хватает детектива Эла и нормальной еды.

Всю ночь Катя ворочалась в постели. Думала о нём и злилась на себя за то, что не сохранила номер своего старого телефона, который она отдала детективу. Предусмотрительный Эл конечно же сказал ей записать его, но, видимо, он переоценил её рациональность: разумеется, Катя напрочь об этом забыла (и забила). И теперь у неё не было возможности позвонить ему и спросить, где он черт возьми. Или на крайняк отправить краткую, но содержательную смс: “Где ты, уеб*ще?!”.

“Нет, не думаю, что с ним что-то случилось, надеюсь”, – успокаивала себя Катя, лежа на кровати и кусая губы. Может быть, стоило гордо и надменно напомнить себе, что она всё-таки не паникёрша-Маруся и не в её характере при первой возможности сопельки по лицу тонким слоем размазывать. Но как выбросить из головы, что тот, о ком она думает бросил вызов серийному убийце, которому достаточно лишь записать его имя в Тетрадь. Где этому придурку понадобилось шляться посреди ночи? Хотя, Элу может брякнуть в голову всё, что угодно. Но мог бы хотя бы позвонить, зараза. Или он не может?

“Черт бы тебя побрал, детектив Эл”, – зло пробормотала Катя, переворачиваясь на бок и подбивая подушку. Знала бы, что не придёт, ночнушку бы хоть надела нормальную, а не эту малиновую какашку. Хотя... пожалуй, пора делать наоборот. “Тебе конец, детектив Эл. Карфаген должен быть разрушен, блеать”.

За всю ночь Эл так и не появился, и Катя, злая, как чёрт, принялась собираться в университет. Сегодня было последнее занятие по цитологии, где им предстояло на отметку узнавать в микроскопе различные ткани, и она вспомнила, что напрочь забыла об этом и всю неделю даже не рассматривала свой альбом, где были все зарисовки. Часа в три ночи ей таки удалось заснуть, но голова была словно набита ватой. Или опилками, как у Винни.

Кое-как пролупив свои сонные глазки, Катя добралась до универа, едва волоча ноги и пару раз стукнувшись в транспорте лбом о поручень. И там встретила Марусю, Мака и... Эла. Алины нигде не наблюдалось. В принципе, как обычно, она придет, когда все уже ответят.

Как бы невзначай Катя приблизилась к детективу, который стоял спокойно и никого не трогал. Точнее, пытался спокойно стоять, но Маруся, что-то ему втирающая (только б не стихи), не давала бедняге этого делать.

– Где ты вчера был? – сухо поинтересовалась Катя, бесцеремонно перебивая лопотание Маруси.

Эл бросил на неё косой взгляд.

– У Павла, – просто ответил он.

– А что мне позвонить ума не хватило?

– А надо было? – не обращая внимания на её тон, с детским наивным выражением лица спросил детектив, за которым, наверняка, скрывалась издевка.

Кате захотелось влепить ему пощечину. Нет, эта сука точно издевается над ней.

– Ну чтобы я знала, что ты еще не сдох, – подражая его манере, отозвалась Катя, в мыслях сворачивая ему голову. И добавила: – Я всё же волнуюсь, знаешь ли. Кроме тебя Киру ловить некому.

Маруся бросила на неё возмущенный взгляд, но сдержалась. При Эле делает вид, что все тип-топ: двуличная роковая Маруся! Эл ничего ей не ответил. Бросив на него презрительный взгляд, Катя в гордом одиночестве уселась на пуфик в самом конце коридора. Идти она собиралась чуть ли не в самом конце, надеясь еще немного поразглядывать рисунки из своего альбома. Размечталась, наивная.

Уже спустя пару секунд рядом приземлился Мак, видимо, с целью действовать ей на нервы своей трепотней и вообще всячески отравлять её жизнь.