Текст книги "Заблуждение сердца (СИ)"
Автор книги: Natallisha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Natallisha
Заблуждение сердца (СЛР)
Аннотация: Их брак не был браком по любви, вся семейная жизнь казалась просто чередой боли, ссор, недопонимания. Но жизнь сделала крутой поворот и последующие события подарили неожиданное откровение. Может быть все, что они причинили друг другу, стараясь выжить в предложенных обстоятельствах, было просто заблуждением? Заблуждением сердца....
» глава 1
Коллаж от автора
Ночь, глубокая давящая ночь, укрывала Петербург сырой влажной пеленой дождя. Огромный белокаменный особняк спал, расположенный за чертой городской суеты, в одном из самых престижных районов. Спал и жалобно вздыхал во сне. Лишь одно ярко освещенное окно второго этажа светилось тревожным холодным огнем, отбрасывая рассеянный свет на идеально ровные, лишь вчера подстриженные, газоны, уютные сиреневые беседки, роскошные деревья величественного сада. На лужайке перед домом дремала красивая немецкая овчарка, спрятавшаяся от назойливых капель под легким полупрозрачным тентом и настороженно приподнимала во сне свое породистое ухо.
Мнимое обманчивое ощущение покоя. Молодая женщина, только что появившаяся на балконе спальни, знала его слишком хорошо, чтобы доверять этой странной тишине. Дождь отвесной стеной лил с самого утра злосчастного дня. Если завтра наступит слишком быстро, она не сможет справиться с болью. Боль тоже казалась ей странной и будто пришедшей откуда-то со стороны, может быть, вон от тех серых стен соседнего особняка или тяжелых витых железных ворот, или все-таки…. «Нет, нельзя, нельзя, нельзя!» – она зажала руками нестерпимо ноющие виски и отчаянным усилием воли запретила себе это опасное воспоминание. Теперь все кончено, память должна хоть раз в жизни ее не предать, оставить шанс на спасение.
Спасение было рядом, было рядом еще вчера, а она этого не знала и не могла знать. Она не знала, что терять человека, сломавшего ей жизнь, поставившего крест на наивных мечтах семнадцатилетней девочки, будет так больно. Он был ей чужим. Он был чужим даже их маленькому сыну. Он был чужим этому прекрасному новому коттеджу, в который они переехали только две недели назад. Но сердце упрямо сжималось в комок при одной мысли о …. Господи, как же там выразился врач, неестественно тихим поблекшим голосом: «У вашего мужа травмы не совместимые с жизнью, медицина, к сожалению, не всесильна».
Стылое чувство вновь царапнуло душу, чужая вина вдруг почудилась слишком личной и горькой. Она никогда его не любила. Более того, она любила другого, совершенно другого человека. Любила как-то отчаянно и слишком сильно. Наверное, так нельзя любить. Нельзя, потому что любовь перерастает в опасное неконтролируемое желание – бежать. Бежать к свету из жуткой темноты одиночества.
Побег оказался бессмысленным, он умирает, несмотря на свою молодость, богатство, красоту. Странно, она впервые в жизни подумала, что Роман красив, красотой не типичной для человека с чисто русской фамилией Рябинин. Красотой, которая испугала ее в первый же день их встречи. Эти темные волосы и такие же темные, как смоль, глаза, бездонные и опасные. Наследство бабушки, очаровательной Стамбульской красавицы. Дед Романа привез ее в Петербург больше чем пятьдесят лет назад, так началась история самой красивой любви, о какой только слышала Полина. Глаза ее свекрови всегда блестели от слез, когда она рассказывала о своей матери, женщине – бросившей вызов традициям и условностям ради светлого чувства.
Молодая девушка зябко поежилась, увы, ей самой не хватило душевной смелости – отстоять свое право на счастье. Она всегда была слишком правильной, слишком самоуверенной, слишком гордой. Ей, как и отцу, хотелось в жизни руководствоваться не сердцем, а разумом. Тень тоскливой улыбки мелькнула на бледных судорожно сжатых губах. Ум сыграл с ней дурную шутку. Нужно было бороться, кусаться, кричать, убегать! Но тогда, семь лет назад, а отнюдь не сейчас.
Впервые, как ей казалось, она поступает верно. Впервые решение пришло так легко и внезапно. Уйти, собрать чемоданы и уйти. С тем, кто был ей верен долгие годы, с тем, кто ждал и надеялся вопреки всему на голос сердца. И также впервые Полина вдруг смутно осознала, что, возможно, этот настойчивый голос ее обманул. Или она сама всегда слышала в нем только то, что привыкла слышать?
Вопросы, вопросы, вопросы и ни одного ответа. А ведь раньше ни вопросов, ни сомнений не было. Она всегда знала, что вышла замуж исключительно по настоянию отца, из-за по меньшей мере странного обещания, которое он вынужден был дать своему умирающему другу. Один Бог знал, чем отец руководствовался в ту минуту. Хотя нет, она тоже знала или до сегодняшнего дня думала, что знала.
Неприкаянный взгляд вновь упал за окно, ночь вдруг сделалась чересчур темной и удушливо жаркой. Видимо дождь прекратился, хоть до воспаленного сознания еще долетал стук капель по карнизу балкона. В тот день город тоже тонул в оглушающе сером ливне, и прохожие с немым изумлением взирали на девушку без зонта, растерянно замершую на ступеньках крыльца районной нотариальной конторы. По просьбе родителей ей удалось ознакомиться с документом, умудрившемся навсегда изменить жизни стольких людей.
Завещание, всему виной было завещание еще одного властолюбивого участника этой драмы. Отец Романа женился на его матери вопреки воле своего собственного отца, оборвав с ним всякие связи почти на десяток лет. Семейный разлад оказался роковым. Старик разозлился не на шутку, единственной своеобразной уступкой, которую он сделал, стало наследство. Наследство, отписанное внуку с условием, что тот выполнит его последнюю волю. А именно, женится на девочке из семьи, породниться с которой господин Рябинин-старший жаждал до такой степени, что очевидно лишился рассудка. Потому как, лишь этим могло объясняться его сумасбродное повеление.
Полина имела несчастье быть той самой девочкой, единственной – кому пришлось заплатить по счетам. Но быть может, именно в эту злосчастную минуту вдруг сделалась очевидной немыслимая истина: жертва оказалась двойной. Почему она, с наивным и идиотским эгоизмом, считала, что мужчине, связавшему свою жизнь с нелюбимой и нелюбящей, было легче? Почему основным мерилом их отношений всегда выступали деньги?
Наверное, потому, что всю свою сознательную жизнь Полина ощущала себя проданной и преданной теми, кого так сильно любила, кому столь безгранично доверяла.
Все эти годы она отчаянно пыталась понять: мог ли отец поступить по другому, принять иное решение. Пыталась наладить отношения с матерью, не единожды умолявшей – не соглашаться на союз «по расчету». Поля вдруг с немыслимой четкостью вспомнила, как Надежда Аркадьевна смотрит на нее, стоящую у огромного венецианского зеркала, привезенного папой в одно из его очередных долговременных путешествий, сквозь пелену еле сдерживаемых слез. А прекрасное подвенечное платье льнет к полу, холодя объятое дрожью тело. Этот брак разрушил многолетнее счастье ее родителей, мама не смогла понять и смириться, впрочем смирением Надежда не отличалась никогда. Нет, она не ушла от отца, она поступила много хуже. Навсегда вычеркнула из души того, кто был ее частью, ее любовью, ее жизнью.
И в этом Полина обвинила Романа. Он вообще оказался виновным во всем, во всех разбитых надеждах, во всех терзаниях и сомнениях, через которые ей пришлось пройти одной.
Конечно, Рябинин ни к чему не принуждал свою юную супругу. Он не принуждал, а завещание требовало не просто брака, но и появления наследника, старый лис опасался фиктивного союза, защищая свои денежки. Наследник появился два года назад, после долгого серьезного лечения, когда девушка почти потеряла всякую надежду. А ведь именно этот ребенок гарантировал ей развод. Таковым было обещание ее мужа. Прожив с ним семь лет под одной крышей, они могли развестись без финансовых потерь.
Только в ту роковую ночь случилось нечто абсурдное, непонятное.... Ее флегматичный, самоуверенный и равнодушный супруг на глазах превратился в дикого необузданного горца. Не иначе как кровь турецких предков взыграла. Полина слегка улыбнулась этой мысли, поневоле вернувшись в ранящие воспоминания.
«Я никогда с тобой не разведусь, ты меня поняла, – грубо встряхнув молодую женщину за плечи, он посмотрел на нее, как удав на кролика, – ты останешься моей женой, сейчас и всегда, ты будешь мне женой, не так как все эти годы, а как должно было быть с самого начала». После чего буквально впился губами в ее рот, с такой безудержной страстью, коей она в нем не могла даже заподозрить. И сейчас губы покалывали при воспоминании о том опаляющем поцелуе.
Выстрел, захлопнувшийся за ним двери, и шум заводимого мотора Полина слышала до сих пор. Увы, тогда она не знала, что запущен обратный отсчет и эта ужасная ссора была их последним разговором.
Молодая женщина тоскливо взглянула на стоящие посереди спальни чемоданы. Немые свидетели ее предательства, ее пусть и несостоявшейся измены. Что-то дрогнуло в истерзанной давней мукой душе и сломалось, разлетаясь на миллионы дрожащих осколков. Слезы подступили к горлу, но на этот раз девушка дала им волю, исступленно комкая в руках покрывало кровати. Лишь теперь она осознала, боль не пройдет. Нарастая, словно горная лавина, она терзала свою жертву, разрушая последние бастионы преград, так старательно и долго воздвигаемых обидой и желанием мстить.
Когда тяжелые рваные всхлипы улеглись, Рябинину поразила царящая вокруг тишина, дождь прекратился и даже быстрые гулкие удары ее сердца были почти неслышны. Осторожно поднявшись, Поля медленно побрела на балкон, беззвездное небо смотрело на нее обреченно. Ладонь протянулась в надежде почувствовать манящую влагу, но не было и ветерка, лишь безнадежный пугающий штиль.
Она поняла, просто не смогла себе в этом признаться. Серо-голубые глаза напряженно вглядывались во мрак. Она почувствовала, просто ощутила, не зная и не желая узнать. Там, где-то в одинокой холодной палате, на мониторе пошла прямая линия. «Нет, – прошептала молодая женщина, – не уходи, я не хочу, не уходи».
Надежда Аркадьевна медленно положила трубку на приютившийся на краю стола телефонный аппарат и, отступив пару шагов назад, тяжело опустилась на дорогую зеленую обивку нового дивана. Бесцельный взгляд заскользил по красивому щеголеватому убранству гостиной, запнувшись на валявшемся у стола грузовичке, Роман привез его для Никитки сразу же после новоселья. И мысль о несчастье, разрушевшем этот манящий уют, показалась нелепой и до безумия явственной.
-Мама, ты с кем то говорила? – прозвучавший откуда-то со стороны лестницы голос дочери полоснул по натянутым до предела нервам ледяным острием.
Надо было заставить себя обернуться, что-то сказать, выразить пресловутое сочувствие или тоскливо отчаянно промолчать, но слова застревали в горле тугим горячим комком и не было сил даже на это крохотное движение. Она не хотела, не хотела ни произносить этих фраз, ни осознавать их тягостную неоспоримость. А более всего не хотела безразличного взгляда ледяных знакомых очей.
Трусость, липкая жестокая трусость.... Елецкая медленно подняла голову, машинально отметив, что дочь накинула плащ поверх домашней одежды и не подумав, по обыкновению тщательно, выверить свой наряд. Спешила... она спешила туда... к нему... надо сказать.... Только то, что читалось в померкших посеребренных слезами океанах, потрясло ее едва ли не больше озвученных мужем новостей. Поля тоже молчала, тяжело опираясь на ручку дверей и сжимая в подрагивающих руках ключи от автомобиля.
-Полина, не надо туда ехать сейчас, там тебя никто уже не ждет, – севшим голосом произнесла женщина.
–Я знаю, мама, я знаю, – безжизненно отозвалась девушка и, развернувшись, вышла в серую ночную мглу.
-Осторожнее за рулем... – привычное мягкое предостережение упало в тишину комнаты никому не нужными стылыми горошинами.
Как и предательски страшный вопрос, что помимо всякого на то пожелания мелькал в сумбуре спутанных мыслей и образов. «Бедная моя девочка, почему же вот так? Почему же так поздно?».
Та же самая горькая мысль упрямо билась в мозгу Полины, когда она ехала по ночному городу, когда поднималась по широкой больничной лестнице в отделение реанимации, когда увидела напряженно застывшую спину свекрови и за одну ночь вдруг постаревшего отца, в волосах коего замерцали седые пряди.
На мать Ромы и вовсе было страшно взглянуть, всегда безупречно прекрасная и надменно сдержанная, в каком-то особом лишь ей свойственном очаровании, сейчас она сидела на низком диванчике полупустого в этот поздний час холла и обреченно смотрела прямо перед собой невидяще пустыми глазами. Поля сдержала тяжелый вздох и шагнула вперед, обнаруживая свое присутствие:
-Папа, я....
-Ты? – тихая фраза заставила Елизавету очнуться от долгого мрачного безмолвия, чтобы взглянуть на странно поникшее личико невестки, покорившей ее когда-то своей наивностью и чистотой, и осознать, что не верит в ее искренность ни на грош, – зачем ты пришла сюда? Ты больше ничего не можешь сделать, слышишь, ничего! Разве тебе мало того, что случилось? Разве тебе недостаточно свободы? Мой сын умирает, умирает из-за тебя!
Полина заставила себя проглотить рвущиеся с губ возражения, осознавая их глупую тщетность и неуместность. В этой отчаянной фразе, полной боли и безысходности, не было правды. Никогда, ни в часы ссор или жарких споров, ни в долгие странные дни молчания и обид, она не желала Роману такой судьбы, он сделал свой выбор сам. Сам выбрал карточный стол, вместо тихих семейных вечеров, сам окружил себя дорогими гоночными автомобилями, сам поддерживал контакты с весьма сомнительной репутацией людьми. А теперь он умирает.... Последнее слово обожгло ее память, умирает... но это значит... Боже, пусть это будет значить, что все еще можно исправить! Переведя потрясенный взор на отца, она поймала его ответный, бесконечно далекий и виноватый.
-Дочка, прости, – глухим голосом выговорил мужчина, – у Романа была остановка сердца, но потом... что-то случилось, никто толком не понял: что именно и … мы не успели тебе сообщить.
Не успели... не важно, быть может ей удастся успеть, быть может.... Мысли разбегались и путались в нестройном унылом хороводе, заставляя виски снова и снова сжиматься от давящей боли. Что-то нужно успеть предпринять, вот только что именно.... Впрочем, самым главным теперь оставалось время, время, которое они так преступно теряли.
–Я пойду к нему, – помолчав, отозвалась Полина и, отвернувшись от стоящих рядом людей, двинулась к дверям реанимации.
-Поздно у тебя появилось это желание, – язвительно вскинулась вслед свекровь, – ты не находишь? Тебя все равно не пустят туда!
С досадой остановившись, Рябинина тяжело вздохнула, собирая по капле остатки терпения и такта, заслоненные подступившей обидой. Каштановые кудри взметнулись и снова легли на плечи в хаотическом беспорядке, когда девушка обернулась на очередной прозвучавший укор, напомнив себе, что нужно сдержать клокотавшую в груди бурю.
-Я его жена, – по слогам произнесла молодая женщина, – вы меня слышите, его жена.
-Лиза, Поля, Бога ради, перестаньте! – вмешался отец, до боли знакомые интонации сейчас слышались хрипло и надломленно. – Дочка, тебе нужно как можно скорее побеседовать с доктором, его кабинет прямо по коридору, первая дверь направо.
-Для чего, Андрей? Чтобы подписать так необходимые им бумаги? Ей не нужно туда ходить! – голос Елизаветы сорвался практически на крик.
Неосознанно удивившись такому всплеску, Полина лишь согласно кивнула Андрею Васильевичу и поспешно направилась в сторону ординаторской.
-Почему ты ей позволяешь? – обернувшись к Андрею, женщина пронзила его испуганным взглядом, – ты же знаешь, какое она примет решение? Мой сын ей не нужен и никогда не был нужен! Почему ты ничего не предпринимаешь? Ты же дал слово, ты дал Толе слово?!
-Лиз, прошу тебя, успокойся, – устало выдохнул ее собеседник, – ты неверно судишь о вещах, в которых сейчас мало что смыслишь, и, разумеется, я помню свое обещание Анатолию. Только это теперь совершенно не при чем.
Пристально глядя на сидящего перед ней человека в белом халате, Полина силилась осознать: о чем он так долго и виновато говорит, и почему нельзя прямо сейчас отправиться к мужу, а после решить все формальности, связанные с его лечением. Именно это казалось ей самым нужным и жизненно необходимым. Но Берестов неумолимо стоял на своем, твердя о каких-то до крайности важных бумагах, которые по его мнению было бы лучше подписать и как можно скорее.
-Я вас не понимаю, – обреченно выдохнула Полина, – Егор…
-Владимирович, – мягко подсказал высокий сероглазый мужчина, очевидно заподозрив в ней скрытую неврастеничку, – послушайте меня еще раз, Полина Андреевна. Я понимаю, что такие решения принимать тяжело, но, к сожалению, сделать это предстоит именно вам, вам и никому другому! Вы – жена, и вы должны понимать, что состояние вашего мужа уже сложно оценить даже как критическое. Он находится в состоянии комы почти неделю, примерно сорок минут назад была остановка сердца. Его мозг не функционирует в полной мере, а это всегда имеет необратимые последствия.
Егор Владимирович настороженно замолчал и продолжил еще более тихим тоном, будто бы уговаривая капризного маленького ребенка – согласиться на утренний завтрак с ненавистной ему овсянкой. Впрочем, почему вдруг овсянкой.... Что за дикая мысль....
–Я ни в чем вас не убеждаю, но вы должны понимать риски, после такой травмы полное восстановление равносильно чуду. Ваш муж не сможет ничего, понимаете, абсолютно ничего, даже если очнется когда-нибудь. Не говорить, не ходить, не даже просто двигаться. Он живет лишь усилиями специальной техники и препаратов. А самостоятельно, без них, существовать не сможет.
Думать об овсянке было гораздо легче, вообще думать о чем угодно было легче, но не об этом.... Только не об этом. На Полину внезапно накатила удушливая горькая муть, понимание безжалостного вердикта лучшего специалиста ранимационного отделения, коим Берестов числился по мнению всех коллег,без исключения, разрасталось внутри красным маревом.
-То есть вы предлагаете, не дожидаясь такого развития событий, просто подписать разрешение на отключение аппаратов жизнеобеспечения? – молодая женщина не узнала свой собственный голос, произносивший эти слова, а где-то в душе занялась робкая надежда, что все это чудовищная ошибка, что она лишь неправильно поняла обеспокоенного сверх всяческой меры доктора.
-Увы, я обязан дать вам наиболее вероятный прогноз, – качнул головой Егор, отметая сей слабый голосок.
–Доктор, нашему сыну на днях исполнилось два года, что я скажу ему, когда он вырастет? Что лишила его отца единственного шанса сама, собственными руками? – в ненастных глазах, смотревших на него, заплясали тревожные искры.
Очевидно бессмысленный аргумент, но других у нее почти не осталось, Егор не отказывался лечить Романа, но и не считал это лечение целесообразным. Какое ему, да и всем прочим, могло быть дело до их с Ромой малыша....
-Полина, вы все не осознаете реальность, – возразил ее оппонент, будто бы подтверждая последнюю мысль, – у господина Рябинина нет шанса, о котором вы говорите. Я не призываю вас подписать никаких бумаг, а лишь просто понять истинное положение вещей. Мы не Боги, чудеса не наша епархия….
-Тогда, как вы можете знать, что чуда не произойдет! – Полина резко поднялась с места и отошла к окну.
Яростная волна злости внезапно охватила все ее существо. И справиться с ней оказалось задачей отнюдь не из легких.
-Этот разговор не имеет смысла, – грустно проговорил доктор, вероятно почувствовав витавшее в комнате напряжение.
-Вы правы, – обернувшись, согласилась с ним Поля, – но я не подпишу, никогда не подпишу!
Все в ней в эту секунду твердило о правильности выбранного решения: и нервно вскинутый подбородок, и стиснутые помимо воли кулачки, и яростные дождливые океаны глаз.
– Даже если у Ромы есть один шанс из миллиарда против, мы будем его использовать!
Берестов посмотрел на нее как то странно и тоже поднялся на ноги.
-Я не стану оспаривать этот выбор, вне зависимости от мнения проведенного вчера консилиума. В конце концов это в первую очередь касается интересов вашей семьи. Скажу лишь, что господину Рябинину определенно повезло, – задумчиво констатировал он.
В заблестевших глазах напротив на секунду мелькнуло удивление.
– Нет, Егор Владимирович, если бы вы знали, как сильно вы заблуждаетесь, – тихо вымолвила Рябинина, – но это уже не имеет никакого значения.
–Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, но, собственно говоря, это действительно не имеет значения, – мягко отозвался мужчина, – кроме того факта, что вы очень любите своего мужа и, возможно, это и есть его единственный шанс. Пойдемте, я вас к нему отведу.
–Пойдемте, – рассеянно кивнула Поля, стараясь не думать о последних словах врача.
Но самоуверенный голос остался звучать в ушах: «Вы очень любите своего мужа и, возможно, это и есть его единственный шанс». Почему же он это сказал? Да, она отказалась дать разрешение на отключение системы, но на ее месте так поступила бы любая жена. Сожаление пронзило Полину словно удар кинжала. Она не любила своего мужа, не любила никогда, но именно в эту секунду отдала бы не задумываясь все, чтобы любить.
В палате остро пахло лекарствами, чужой болью и чем-то еще, молодая женщина не сразу поняла, чем именно. Она стояла у дверей, не решаясь подойти ближе. Этого человека, опутанного проводами и капельницами, она не знала. Роман, каким его помнила Полина, всегда был сильным, уверенным в себе и даже в какой-то мере опасным.
Еще одно непреодолимое препятствие между ними, род занятий ее супруга оставлял огромный простор для богатого воображения. Рябинин был крупным финансовым магнатом, вероятно, чересчур крупным для своих тридцати лет. Наследство деда сыграло тут не последнюю роль, но все-таки Полина отдавала дань и способностям самого Романа, математический ум ее мужа девушку восхищал.
Однако была и другая сторона медали, странные люди, приходившие к ним в дом в долгие субботние вечера, длинные разговоры за закрытыми дверями игрового салона, вечной головной боли Полины. Увлечение мужа картами и дорогими автомобилями постоянно служило поводом для скандала. Рома менял модели машин как перчатки, как только в его собственный автосалон поступала очередная новинка, дорогая игрушка немедленно оказывалась в руках Рябинина. Он любил скорость, жил на скорости и вот…. Ведь подвела его именно эта любовь.
Полина заставила себя проглотить комок, подступивший к горлу, и, медленно подойдя к кровати, присела рядом, на самый краешек придвинутого к ней стула. Подняв глаза, молодая женщина взглянула на мужа, даже в эту минуту, будучи бледным, с заострившимися чертами лица, с черными кругами под ободком плотно сжатых ресниц, он оставался волнующе красивым. Эта мысль поразила девушку своей неуместностью, человек умирает, а она любуется его красотой, ненужной ей красотой. Стараясь не смотреть на многочисленные синяки, царапины и ссадины, рассыпанные в хаотичном беспорядке по телу молодого человека, Рябинина сфокусировала свой взгляд только на лице.
Ее душу парализовывал страх, почему она ничего не чувствует? Хотелось заплакать, закричать, забиться в истерике, но не было слез, не было слов и никаких ощущений вообще не было. «Я чудовище, – отстраненно мелькнула коварная мысль, – должно быть, абсолютное чудовище».
Пересилив себя, молодая женщина протянула ладонь и дотронулась до руки Романа. Рука была теплой и такой странно знакомой, хоть они никогда не ходили держась за руки, как счастливые супруги. Вся их совместная жизнь была чередой боли, ссор, одиночества.
Одиночество, вот чем еще пахло в этой палате, одиночеством и отчаянием. Крепче стиснув похолодевшими пальцами широкую теплую ладонь, Поля пыталась сморгнуть набежавшие соленые капли. Там, где-то очень глубоко внутри, вспыхнула искра сострадания, разрастаясь подобно волне цунами, она заполнила собой все ее существо за считанные секунды. Вместе с ней пришло что-то еще, от чего Полина хотела и не могла отмахнуться. Из груди вырвался судорожный вздох, она уже ничего не видела из-за пелены слез застилающей глаза, эмоции, покинувшие было измученную душу, вернулись разом, разразившись ураганом, сметавшим все на своем пути.
И страшная черная пустота, с которой она жила долгих семь лет, отступила. Яркие вспышки воспоминаний озаряли ее воспаленное сознание одна за другой. Мрак исчезал, капитулировал перед чем-то новым и всесокрушающим, чему не имелось названия. Это что-то ворвалось в ее мир так внезапно и торжествующе, словно гимн самой жизни.
Непонятная прочная близость вдруг связала ее с человеком, который всегда был для нее просто чужаком, проблемой, отчаяньем. Молодая женщина ухватилась за это новое чувство, как утопающий за соломинку. Ей было все равно что это – жалость, угрызение совести, самопожертвование. Сердце сильнее заколотилось в груди, подсказывая ответ на измучивший душу вопрос, но Полина не хотела ничего выяснять сейчас. «Не время», – прозвучало в ушах так ясно, будто кто-то произнес ее мысль вслух. Она тихонько склонилась к мужу и непослушно застывшими губами произнесла:
–Ты сказал, что хочешь сделать меня по-настоящему своей женой. Сказал, что хочешь быть лишь со мной. Так останься, останься сейчас и навсегда. Я говорю тебе да, слышишь меня? Говорю да, ни как в день нашей свадьбы – по необходимости. А потому, что я так хочу. Я хочу этого, как никогда еще ничего не хотела, ты не можешь меня не слышать, не можешь.
По случайности или роковому совпадению, но мгновенье спустя линия кардиомонитора дрогнула, и машина пронзительно запищала. Не на шутку перепугавшись, Поля бросилась к неплотно затворенным дверям. Словно в тумане она позволила вбежавшим в палату врачам вывести себя в коридор и теперь стояла рядом с родными, невидящим взглядом уставившись на разделявшее их с Ромой стекло, за которым сейчас решалась ее судьба.
К счастью, через каких-нибудь двадцать минут Егор Владимирович вышел к ним сам и, бросив на Полю еще один загадочный взгляд, негромко сказал:
–Не волнуйтесь, все в порядке, если можно так выразиться, небольшой сбой аппаратуры.
–Мой сын, как он? – напряженно уточнила Елизавета Георгиевна.
–Без изменений, – медленно ответил ей Берестов и, чуть поколебавшись, добавил, – пока.
Облегченно вздохнув, Полина перевела взгляд с усталого лица доктора в сторону и почти явственно побледнела.
–Полина, с вами все в порядке? – мгновенно заволновался Егор.
–Дочка, присядь, – присоединился к нему отец, – ты белая как стена.
К сожалению, уже ничего не возможно было предпринять, дабы помешать очередной неприятности вторгнуться в их рухнувший мир, ибо расстроенный взор свекрови обратился к «предмету» внезапного волнения своей невестки и мгновенно занялся гневными искрами.
–Ты совсем потеряла стыд! – полузадушенно вопросила Елизавета, – что этот человек здесь делает?!
–Полина, позволь мне поговорить с ним, – поспешил вмешаться Андрей, вслед за всеми приметивший замершего чуть в стороне молодого человека, в распахнутом твидовом пиджаке.
–Нет, папа, я сделаю это сама, – обреченные нотки, скользнувшие в голосе дочери, несколько растревожили мужчину, но он предпочел не обострять и без того накаленную обстановку и молча отступил в сторону.
–Пойдем со мной, – холодно бросила Рябинина, приблизившись к приятной наружности парню, явно почувствовавшему себя слегка неуютно.
–Думаешь, это самый подходящий вариант? – неуверенно поинтересовался он, опасливо покосившись в сторону женщины, прожигающей его ненавистным взором.
–Пойдем со мной, Антон! – тверже повторила Полина, и ухватив парня под локоток, увлекла его в сторону лестницы.
–Хорошо, успокойся, я пришел только узнать: как он? – примирительно проговорил юноша.
Остановившись, молодая женщина посмотрела в глаза человеку, которого любила много лет подряд, любила, зная, что это чувство обречено и то, что она увидела, заставило ее сжаться от запоздалого понимания.
–Нет,– медленно произнесла Рябинина, – ты пришел убедиться, что твой соперник мертв.
–Что ты говоришь? – Антон попытался взять девушку за плечи. – Ты сама слышишь, что ты говоришь?
–Я вижу это в твоих глазах! – в дрожащем яростном голосе прозвучало ничем не прикрытое обвинение.
– Бред, ты слишком расстроена, это нервы, Полина, просто нервы! – обманчиво мягко возразил ее собеседник.
Но в голове Поли сейчас мелькали тысячи отнюдь не радужных мыслей и все они были раскаленными будто нагретый металл. Оттого напускное спокойствие Антона резануло по обнаженным чувствам.
–Бред говоришь? – срываясь на крик, она отступила на шаг назад.
Впрочем Антон мгновенно сократил это крохотное расстояние, стремясь удержать девушку в плотном кольце своих рук.
Доселе неизведанное чувство охватывало Полину, заставляя ускользать из объятий, внезапно почудившихся ей ужасающе тесными, до тех пор, пока она не ощутила позади себя стену, осознав, что бежать больше некуда.
–Успокойся, бедная моя девочка, – прошептали до боли знакомые губы, остановившись в опасной близости от ее собственных, в то время как горячие руки гладили бившееся в ледяном ознобе тело, привлекали к себе и обещали столь желанный покой.
Сдаваясь, Полина позволила им то, что много ночей подряд являлось ей в безнадежно запретных снах, приникнув к твердому мужскому плечу. Соленые капли вновь заструились по бледным щекам.
– Не плачь, – пробормотал он, стараясь скрыть глухое неуместное раздражение, – тут не о чем плакать, случилось просто то, что случилось и все, с его тягой к скорости как этого не произошло раньше!
Удар попал точно в цель, прежде чем Поля успела осознать его остроту. Очарование мимолетной близости разлетелось на тысячу ранящих осколков, заставив девушку оттолкнуть от себя обманчивые ладони.
–Полина, ты… –озадаченно запротестовал было юноша.
–Не трогай меня, – надломленно отозвалась Рябинина, – просто уходи и никогда больше не возвращайся.
В этом странном неживом тоне больше не было злости или обиды, лишь безликая констатация горького факта.
–Что с нами происходит? – судороженно сглотнув, спросил молодой человек, – Ты говоришь это мне? Просишь оставить тебя? Уйти навсегда....
–Я говорю это тебе, – невероятно устало повторила девушка, – потому, что ты вынуждаешь меня произнести эти слова. Но выбора у нас нет и ты знаешь это не хуже меня.
–О каком выборе ты говоришь? – сдавленно уточнил Антон, ощутив, как его медленно обхватывает липкая паутина страха, – твой выбор сделан давно! Мы оба приняли это решение и ничего не изменилось сейчас!
