Текст книги "Порыв (СИ)"

Автор книги: Моник Ти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

  – Адаму нужнее, – сказала Эмма, зная заранее, что ему это не понравится. Она и сама чувствовала, что переходит границы дозволенного: «так нельзя говорить с учителем, даже с Селифаном Фирсовичем»

  – Знаешь его? – спросил Селифан, стараясь подавить свою злость.

  – Нет.

  – Отлично! больше не задерживаю. – Сказал Селифан и через несколько секунд увидел, как она встаёт с парты и уходит, даже не думая оглянуться назад!

   Он-то хотел, чтобы она взглянула на него ещё раз – это стало бы объяснением её неуверенности в правильности поступка; а значит, она может передумать и начать заниматься. Селифана это не волновало бы так сильно, если бы она не пренебрегла его предложением помочь ей. Теперь он хотел поставить её в безвыходную ситуацию – заставить исполнить его волю. И ему было даже всё равно, что из-за этой Эммы он будет дольше задерживаться в школе, меньше уделять времени на свою учёбу. Да и вообще, учёба ему уже изрядно наскучила. Селифан хотел некоторого разнообразия в жизни. И ему было бы интересно видеть реакцию Эммы на давление с его стороны... Он ведь итак уже не давал покоя ей, всё время по мелочам тревожил, пользуясь тем, что она является старостой в кассе. Селифан не находил это предосудительным, прощал себе «маленькие прегрешения». И потом, он в последнее время начитался книжек по психологии – ему стало интересно «экспериментировать над людьми». А где можно сделать это лучше, если не в школе? У него, какая-никакая, да власть над ними, учениками. И он может влиять на них так, как захочет, – по-разному воздействовать на их психику, чтобы вынудить учиться, это стало его основной целью.

  – Ничего, придёшь, просить ещё будешь, чтобы я позанимался с тобой, – злорадно и самоуверенно сказал Селифан. К тому времени Эмма уже успела пройти в середину класса – до двери оставалось несколько метров. И Эмма решила, что всё-таки стоит ей обернуться и ещё раз взглянуть на Селифана. Уж очень грубыми показались ей эти слова. И совсем не похоже было это на речь учителя.

   «Настоящий учитель никогда не позволил бы себе такое ...» – подумала она, не беря в расчёт атмосферу, в которой проходил их предыдущий разговор... и что последние слова Селифана есть не что иное, как его продолжение. Эмма взглянула на него со значительной укоризной и уже абсолютно уверенная в том, что на этом их разговор окончен. Но она ошибалась, потому что Селифан решил дополнить свои последние слова:

  – ...и ещё подумаю, соглашаться ли мне?

   « Мечтай, мечтай – жизни целой не хватит» – подумала тут же Эмма, но говорить больше ничего не стала. Она итак уже слишком много позволила себе сказать.

   Домой Эмма возвращалась умеренными шагами – не хотела спешить. Она никак не могла прийти в себя, после произошедшего. Никогда Эмма не подумала бы, что с ней может такое случиться. И как Роберт мог её предать? Она поверить этому не могла. Эмма ведь всегда была уверена, что Роберт только на её стороне.

   «Неужели ошибалась?» – промелькнуло у Эммы в голове. Но в глубине души своей и даже в мыслях каких-то дальних и потаённых она знала – Роберт на её стороне и иначе быть не может. Эмма понимала, что сейчас она просто сильно обижена на него... как маленький ребёнок, не желающий учиться. Но Эмма не могла превозмочь свою лень. Она уже не мыслила себе то, как будет подолгу читать, писать, решать, запоминать...Более утомительного занятия она себе не представляла. И Эмма думала, что уже навсегда оторвалась от школьной жизни, от школьных забот. Она так чувствовала, хоть ещё и не окончила школу. Но ведь это ей Роберт помог не чувствовать себя привязанным к школе – позволил не думать об отметках и постепенно случилось так, что безразличие к своей успеваемости стало для Эммы нормой. И она уже не могла себя изменить. Злилась на Роберта за то, что он теперь отнял то спокойствие, которое сам же и подарил...И Эмма не собиралась быстро прощать ему это.

   Как и полагала, Эмма встретила Роберта уже по пути домой. Но она не очень-то хотела с ним разговаривать, потому-то она и шла не спеша, специально замедляла свои шаги.

  -Эмма! Ну, наконец-то! Как же я тебя заждался, – сказал ей Роберт, когда она уже почти была возле подъезда своего дома. – Ты что, не зашла к Селифану Фирсовичу?

   Глаза Роберта светились ожиданием ответа и выражали некоторую долю радости. Эмме это ужасно не понравилось.

  – Зашла.

  – Ты что, опоздала?

  – Разговор короткий был, ― ответила Эмма.

  -Тогда ты, наверное...

   Роберт застыл в молчании, не зная, что сказать. Он недоумевал, почему же всё так?.. Разговор их казался ему странноватым. Он был уверен, что Эмма рассердится на него за то, что он сделал. Удивлялся, что этого не происходит.

  – Какого чёрта, Роберт, ты вмешиваешься в мою жизнь? – внезапно спросила Эмма, ускорив свои шаги вперёд к дому и стараясь оставить его позади. Эмма не желала смотреть на Роберта. Да и немножечко стыдно было ей упрекать «доброго, заботливого, умного» Роберта. Она обидеть не хотела его. Но разговаривать с ним сейчас ей было слишком трудно. Эмма не умела прощать так быстро.

   Роберт настойчиво следовал за ней, всеми силами стараясь догнать. Но он отставал, так как мыслительный процесс всегда замедлял его способность к физическим действиям. Он легко отвлекался.

  – Ну, стой же, Эмма. Ты мне думать не даешь, – пожаловался он.

  – Думать раньше надо было. Хотя, теперь уже у тебя будет полно времени на это.

  – Но Эмма!..

  – Ты мне больше не нужен.

  – Зачем ты так? – спросил Роберт, стараясь смириться с этими душераздирающими словами. Не мог. Он бы согласился услышать любые обидные слова, любые оскорбления от кого угодно, но отказался бы от Эмминых «ты мне больше не нужен». Ничего хуже он себе уже не представлял. Весь ужас его земных несчастий и страданий, казалось, был заключён в этих словах.

  – Нет, это ты зачем так со мной?! – спросила она с упрёком.

  – Я помочь хотел, – объяснил Роберт, но видел, что это бесполезно. Уж очень обиженным показался ему её взгляд, а лицо выражало сильное нервное возбуждение. Она, казалось, не может контролировать себя, своё негодование и злобу. Они рвались к выходу и побеждали её почти отсутствующую волю сопротивляться порокам...

  – Я же просил, Роберт, не лезть. Зачем ты... зачем ты всё испортил мне? – сказала она почти в истерике, и Роберту показалось, что она может даже заплакать. – О, как я замаялась с этой учёбой. Ненавижу...

   Они оба замолчали на мгновение. И ситуация эта Роберту показалась бы более естественной, если бы они чуточку постояли и подумали обо всём. «Хотя бы полминуты!» Но Эмма мгновенно промчалась мимо него, и он тут же отстал от неё более чем на три метра.

   Роберт размышлял, подбирал нужные слова для гармоничной беседы.

  – Ты поговорила ведь с Селифаном Фирсовичем, что он сказал? – спросил Роберт и понял, что она не сбирается ему что-либо объяснять – «убегает». – Постой же Эмма, давай поговорим.

  – Нет уж, Роберт, давай-ка ты иди к себе домой, я – к себе.

   Роберт смотрел ей в глаза очень внимательно и вопросительно, старался хоть чуточку сконцентрировать её внимание на себе. И у него это отчасти удалось, потому что она сказала:

  – Не хочу я говорить сегодня, оставь меня. Ты не представляешь, что ты наделал.

  – Господи, Эмма, ты опять за своё! Я хочу лишь, чтобы у тебя не возникло проблем в дальнейшем.

  – Мне не важно, что потом, главное – настоящее. А его нет с сегодняшнего дня – и благодаря тебе!

   Опять Роберт услышал упрёк, опять он захотел возразить – но решался уже больше. Он знал – Эмма не поймёт. Она ведь никогда не понимает его, они разные люди. И пусть она дружит с ним – не соглашается с его мнением . У Роберта взгляд на мир сугубо личный и скрытый для всех, потому что никто ещё не нашелся на земле, кто смог понять хоть часть его сущности.

  – Прости, – сказал он тихо. И уже больше слов не смог найти в своё оправдание и не хотел даже. Ведь Роберт не жалел, что попросил Селифана позаниматься с Эммой, что объяснил ему всю правду...

  – Твоё «прости» ничего не изменит. Теперь этот Селифан Фирсович будет отравлять мне жизнь.

  – Нет, нет, Эмма, что ты такое говоришь? – недоумевал он, услышав такие слова. – Селифан Фирсович хороший человек, я убедился в этом. Честный, порядочный...

  – Зачем замолчал, сомневаешься, что он порядочный? – нашла Эмма, на что придраться в его словах. Она ни в чём и ни в ком не была уверена. «Чего можно ожидать от малознакомых людей, когда даже самые близкие друзья тебя предают» – думала Эмма. Но сейчас она лишь тему разговора пыталась перевезти, не желала больше с ним обсуждать «её беды», ведь он их виновник.

   Всё-таки Эмма не стала его гнать, уж очень жалела и по-своему любила. Она не хотела всё испортить в их отношениях – таких гармоничных и дружественных до сего момента. И не понимала Эмма, почему же он вдруг «решил пойти против неё», даже не предупредив, не посоветовавшись... И осознавала, будет она злиться на него или не будет – Селифану Фирсовичу память не сотрёшь! Эмма чувствовала, что теперь этот учитель «будет её доставать».

   ...

   Прошёл месяц с тех пор, как Селифан предложил Эмме позаниматься с ней отдельно. Она отказалась тогда – и в такой же позиции была и теперь. Но Селифан не раз напоминал ей о своём предложении, периодически говорил, что оно ещё в силе. И вот один из последних их разговоров.

  – Предупреждаю, Эмма, в последний раз...

  – Не надо, я уже решила всё.

   Голос Эммы был твёрдый и уверенный.

  – Что решила? – спросил он, чувствуя, что разговор их не затянется. Говорит она коротко, хоть и не ясно, – категорично.

  – Вы знаете.

   И Селифан понял, что она опять отказывает ему, напоминает о том, что они уже говорили на эту тему. И Эмма по-прежнему не хочет учиться. Но Селифана это уже больше не удивляло, и он не возмущался ни её грубоватым тоном, ни резкими отказами...Нормой уже становилось даже то, что Эмма не всегда приходила к нему после занятий, когда он звал. Он ждал, ждал и уходил. Селифан стал привыкать к этому. Он начал понимать, что не всё в этой школе подвластно его воле – не все учащиеся охотно слушаются его.

   «Некоторых людей, наверное, уже невозможно переделать» – думал Селифан всякий раз, когда ему кто-то не подчинялся, пропускал назначенный урок или не выполнял домашнее задание. Селифан даже не злился, когда в классе разговаривали на уроках, – всё это следствие спада его душевного настроения.

   Селифан стал с меньшим энтузиазмом относиться к своей работе учителя, амбиции сделать свой класс «самым умным», внушить ученикам любовь к изучаемому предмету, казалось, навсегда покинули его. Он больше стал думать о себе, своём будущем. С каждым днём материальное положение его усугублялось – и вместе с тем росло его безразличие к школе. Его зарплаты еле-еле хватало, чтобы оплатить обучение в университете, а жить оставалось не на что. И он всё больше подумывал принять предложение Берна...

   Эмма стала последним учеником, которым он интересуется. Он хотел заниматься с ней отдельно, хотел как можно дольше быть рядом с ней. Он забывал о своих проблемах, когда говорил с ней. Даже видя её, он уже не думал о своих неприятностях – они словно силу свою теряли, развеивались в пространстве, утопали в каких-то невиданных глубинах его души.

   Объяснял Селифан эти свои чувства тем, что хочет от неприятностей убежать, слабостью их называл. Эмма – дерзкая ученица, и с каждым днём она становится менее управляемой, менее подвластной ему, и он всё меньше её понимает. Селифану нравится спорить с ней, пытаться заставить её учиться. И пусть он уже убедился в том, что это вряд ли возможно – всё равно хочет... Вот он и приставал к ней со всякими угрозами типа:

  – Если ты не начнешь заниматься, мне придётся снизить тебе оценки.

   Эмма на это ответила так:

  – Тогда чего же вы ждёте всё это время? Снижайте!.. Раз уж вам так хочется.

  – Мне не хочется, – заявил он при всём том, что сказал ранее. Но он действительно не хотел этого, но зачем-то интонация его говорила о другом.

  – Тогда у меня останется четвёрка. Можно? – спросила она.

  – Какая наглость! Ты и тройки не заслуживаешь, – возмутился Селифан, поставив её в известность на сколько балов он оценивает её знания. Но Эмму не обижала столь низкая оценка – она знала, что заслуживает её. Она действительно не учится, совсем-совсем забросила и алгебру, и физику и многие другие предметы... Но эти в особенности, потому что поняла, что «учитель добрый».

  – Однако четвёрка у меня, – напомнила она с улыбкой.

  – Это ненадолго, если так будет продолжаться...

  – Будет.

  – Хватит меня злить и перебивать! – почти вскрикнул он. Селифан в последнее время совсем не мог говорить с ней. Каждое её слово приводило его в раздражение. Он понимал, она специально так с ним... Но Селифану трудно было терпеть её наглость и оставаться спокойным. Он не считал себя человеком вспыльчивым, но когда начинал говорить с Эммой, почти убеждался в обратном. И это ему нравилось – несмотря ни на что, нравилось.

  – Тогда я пойду, – коротко ответила она, не обращая внимание на его гнев и сильнейшее недовольство.

   Селифан понял, что ему не найти с ней общий язык. Это возможно только в том случае, если она будет беспрекословно подчиняться его воле, каждому слову. Но чем больше они говорили, тем сильнее Селифан убеждался, что это невозможно. И, тем не менее, он «с трепетом в душе и восторгом» вспоминал первые дни своей работы в этой школе – первые недели. Тогда ведь, казалось ему, что она – «самый исполнительный ученик» в школе; радовался, что она староста (так было потому, что он не хотел никаких забот, связанных с непослушанием).

  – Выслушай сначала, что я хочу сказать, – велел Селифан. – Раньше я не мог снизить тебе отметки. Так нельзя: у тебя все предыдущие годы стояла четвёрка. Скорее, меня обвинили бы в некомпетентности, чем заподозрили бы в несправедливости первую учительницу.

  – О себе заботитесь? – сказала Эмма недовольно, и осознавая «причину её четвёрки». Она не сомневалась в том, что Селифан честно объяснил, почему же он тянет с исполнением угрозы...Но она не слишком-то забеспокоилась, выслушала его беспристрастно и с безразличием на лице.

  – Сейчас уже начало декабря – третий месяц преподаю здесь. Думаю, ты понимаешь, что теперь уже мало у кого есть сомнения в объективности моих оценок?

  – Ещё бы! Все учительницы сохнут по Вам... – ляпнула она от возмущения несколько ворчливым тоном и еле слышно.

  – Что?– спросил Селифан, почти до упора приблизившись к ней.

  – Думаю, не стоит повторять: Вы итак всё слышали, – высказала она правду, в которой не сомневалась.

  – Я не выйду из принципа, – объяснил он ей и тут же улыбнулся, не успев забыть её предыдущие слова о нём – очень лестные слова! Они тешили его самолюбие и даже в некоторой степени компенсировали его обиду от её очередного отказа заниматься с ним.

   Глава 8. Новые проблемы

  – Устроилась на работу, – сказала Магда Эмме, когда однажды пришла домой. Эмма не знала, где её мачеха пропадала весь день, ведь по обыкновению она всегда сидит дома и занимается «мелкими хозяйственными заботами».

   И Эмма поняла с той минуты, что дела их плохи – совсем уже плохи. Она молчала, не знала что сказать. Тишина в прихожей, где они разговаривали, казалось, заставляла думать о жизни – и только о плохом. Теснота в прихожей как бы олицетворяла их душевное самочувствие, их страхи. Эмма то знала, что Магда слишком горда, чтобы признать плачевное положение их дел, и её уверенный и твёрдый взгляд ничего не менял...

  – Теперь тебе придётся взять половину моих обязанностей по дому на себя: я не буду успевать, – добавила Магда, сделав недлинную паузу между своим первым и вторым предложениями. Она хотела дать понять, что не собирается сдаваться.

  – Я тоже не буду... – объяснила Эмма. Она не хотела ещё и готовить. Эмма знала, что мачехе её не угодишь «с её то изысканными манерами готовить и раскладывать еду по тарелкам». Ей хотелось оградить себя от этого, хоть она и понимала, что это нереально. Если уж Магда решила что-то – так это навсегда. Она никогда, кажется, не сомневается в правильности любого своего решения.

   Эмма понимала, что без денег Магды им дальше не прожить. Отца её уволили: «совсем докатился», сбережения – почти закончились. Эмма знала это, так как Магда уже несколько раз мельком упоминала о их финансовых затруднениях. И это не просто так. Ведь никогда ещё не случалось так, чтобы Магда сказала что-либо, и это не имело бы логического основания. Поэтому Эмма видела всегда некоторый особенный смысл в каждом слове, сказанном ею.

  – Справимся... как-нибудь, – сказала Магда, особенно тихо произнося последнюю часть своего предложения и стараясь сконцентрировать внимание Эммы на ней. Но этого и не требовалось, ведь Эмма и глаз не сводила с неё, следила за каждым взглядом, за каждым вздохом...

  – А что же с папой?.. – вдруг спросила Эмма, сама даже не понимая, как следует закончить начатое предложение. Эмме оно показалось глупым, смешным, пустым... И она уже жалела, что заговорила об отце, потому что Магда сказала:

  – А его нет. Неужели ты не заметила, что его нет уже три дня?

  – А где же он? – осторожно поинтересовалась Эмма. Она знала, что Магде придётся не по душе такой вопрос да и – разве может быть ей известно, где ночует её отец, в какой компании пьяных?..

  – Придёт – спросишь, – ответила Магда. Но её вопрос не прозвучал грубоватым, он скорее напоминал разъяснение сильнейшей обиды... Эмме всё чаще и чаще стало казаться, что Магда жалеет «свои утерянные годы».

   ...

   Настал конец декабря. И Эмма не могла нарадоваться тому, что не будет видеть лицо Селифана по крайней мере две недели. Так он ей надоел. Селифан ведь не отстал от неё со своим предложением, так и продолжал «хотеть помощь». И Эмму это злило, потому что она не находила элементы помощи в том, что он предлагал. Наоборот, Эмма думала, что он просто хочет ещё больше её «помучить». А о возможности получить какие-либо дополнительные знания она не думала. Словно это вообще невозможно. Вот и злилась на учителя, вот и думала, что «это он просто так, из вредности». И она ещё полагала, что у его могут иметься более глубокие причины хотеть заниматься с нею. Но Эмма о них старалась не думать. Даже представить ей было страшно это...Ведь в Селифане она видела сугубо учителя, хоть и позволяла в отношение него некоторую грубость и бесцеремонность. И она даже готова была бы пожалеть об этом, о своей грубости, если бы у неё появилась возможность вернуть первоначальные отношения между ними. Они были лучше чем те, что возникли в последние месяцы, но и они не нравились Эмме. Она никак не хотела бы общаться с Селифаном – появляться в школе вообще. Он как бы стал для неё тем, из-за кого она всегда ищет предлог не явиться на урок, или день целый пропустить. Эмма то знала, что в какой бы день недели она ни пришла в школу, Селифан всё равно найдёт предлог, чтобы повидаться с нею. Это уже вошло в норму и, как ей показалось, учитель привык уже навязываться ей, упрекать – и предлагать свои «безвозмездные услуги». Последнее в особенности раздражало Эмму. Даже больше, чем сам Селифан. Его присутствие она могла кое-как вытерпеть, а вот позволить себя укорять – нет, с этим смириться она не была в состоянии.

   Каникулы быстро промчались, Эмма даже не успела опомниться, как они начались и как закончились. Жила она всё это время, как во сне. Эмме казалось, что она как-то не так воспринимает мир – ей он кажется теперь совсем не таким, каким казался ранее. А ещё в её жизни произошло одно маленькое событие... И Эмма не поняла ещё, что оно сыграет огромную роль в её будущем. Это было так. Двадцать восьмого декабря она отправилась искать своего отца. Эмма знала, где он может быть. Он обычно всегда бывает в одном и том же месте, у одних и тех же людей. И Эмма не страшилась туда идти, потому что хорошо знала людей, которых собиралась навестить – знакома была с их семьёй уже с детства. А вот то, что их жизнь сложилась печально, не позволяло Эмме делать им частые визиты. Она лучше забыть готова была совсем старых друзей, чем видеть их нищету. Она была просто страшной и каждый раз, как Эмма заходила к ним в дом, думала о том, что и они сами могут дойти до этого положения. В особенности Эмма так думала, потому что всякий раз видела у них своего, в углу лежащего отца.

  – Я могу помощь тебе, – сказал один молодой парень лет двадцати. Это был Дементий – друг Максима. Эмма знала это парня, но не стала игнорировать общение с ним. Эмма спросила, как он оказался там, в квартире её знакомых, но он не ответил внятно. А точнее сказать, даже проигнорировал вопрос. И Эмме это странным показалось, потому что Дементий, казалось, был единственным трезвым человеком в квартире. Многие спали, два-три человека находились в разгаре веселья. Всего в квартире было семь человек, не считая её. Но Эмма не досчиталась отца в тот день – там его не было. Среди собравшихся была и женщина, но она тоже находилась не в трезвом состояние, даже создавалось впечатление, что она хуже всех воспринимает реальность. Эмма не стала её отвлекать всякими расспросами об отце. «Они всё равно не принесут пользу – решила Эмма. – И эта женщина вряд ли может знать, где находится их частый гость». Такое впечатление создавалось при одном лишь взгляде на неё. Потому-то Эмма и решила поговорить с одним трезвым человеком – она не сомневалась, что Дементий услышит её слова, хотя бы поймёт их значение.

   Но особо важный разговор у них не состоялся. Эмма так и не выяснила от него, где может находиться её отец. Но зато Дементий сделал то, зачем пришёл – дал то, что давно искало покупателя. И сказал перед уходом:

  – Оно поможет, не сомневайся. Узнаешь, что такое настоящая жизнь.

  – Все терпят, терпят – и ломаются? – пыталась Эмма расшифровать скрытую истину в его словах; и знала она заранее, что Дементий станет возражать ей. Так и вышло. Он, как услышал эти слова, возвратился назад к ней и подсел рядышком у стола. Эмма почувствовала, что намечается продолжительная беседа. Она уже даже жалеть начала, что не взяла молча его «эликсир счастья» и не позволила уйти.

   Но когда Дементий заговорил, Эмма поняла: он не такой уж страшный человек – слушать его одно удовольствие. Голос его звучал как-то успокаивающе, не тихо не громко, и Эмме было на удивление приятно слушать его.

  – Ну, зачем же ломаться, когда ты можешь просто так, временно забыть о трудностях? И я многим помог.

   Эмма по сторонам огляделась, когда он произнёс последние слова. И Дементий понял, о чём она подумала и сказал:

  – Нет, не им я помог – таким, как ты. Мир не есть только то, что мы видим. Он гораздо шире и просторнее; в нём много того, что неподвластно нам. Но можно ли познать непостижимое, если бояться разобраться даже в простых, земных вещах – в удовольствиях телесных и душевных?

   Он ещё много философствовал. И Эмма не представляла, откуда он, такой ещё молодой парень, мог набраться «такой бурды»? Она терпеть не могла философию, а так же тех, кто любит её. Но всё же к Дементию это не относилось в полной мере. Он нравился ей и очень, поэтому только она выслушала его и старалась быть вежливой и внимательной к его словам. Она не хотела обидеть его какими-либо пренебрежительными словами относительно той идеологии, которую он старался внушить ей. Она на самом деле даже не слушала толком то, что он говорит. Просто сидела и смотрела на него, иногда оборачивалась по сторонам, чтобы вспомнить место, в котором она находится. Эмма чувствовала это крайне необходимым, пусть даже атмосфера квартиры, в котором вот уже четыре года подряд пьянствуют, действовала угнетающе.

   Дементий, казалось, уводил её далеко от реальности или же он хотел сделать это преднамеренно? Эмма не понимала, как именно обстоят дела на самом деле. Но то, что Дементий говорил, несомненно, представлялось интересным. Она не хотела слушать его и в то же время это ей нравилось. Впервые Эмма ощутила в себе столь противоречивые желания.

   Он умел увлечь её своим рассказом, но не мог заставить полюбить его философские учения. Впрочем, она знала, что это не его учения: «ему тоже кто-то вбил в голову то, что хотел, и теперь ясно, что он, как прилежный ученик, распространяет свою веру на других».

   К концу их разговора, Эмме показалось, что он вошёл в какую-то секту и теперь хочет затянуть в неё и её тоже. Но Эмма не собиралась увлекаться никакой религией... Она считала, что это дурная компания, которая проповедует «взгляды одного чокнутого» и заставляет всех её участников беспрекословно подчиняться определённым правилам. Также Эмма думала, что в секту какую-либо присоединяются лишь люди с больной головой – ненормальной психикой. Себя она считала в полном здравии, а следовать за чьими-то взглядами – унизительным.

  – Хочешь ли ты ощутить вкус реальности? Познать ту жизнь, которую мы все себе желаем? – задал Дементий один, казалось бы, из его любимых вопросов. И их много прозвучало в процессе их общения, все они представлялись риторическими – голос его подсказывал, что отвечать ей не обязательно ему. И вообще, Эмма, можно сказать, не чувствовала разницы между всеми его вопросами, будто бы он всегда задавал одни и те же. И она не могла понять до конца, почему же всё так происходит?

   «Толи дело в его голосе?» – думала она, задаваясь столь нелёгким вопросом. А голос его был ровный, всегда сдержанный, и от слов его всегда исходила некая мудрость. Даже не сказав ничего умного, он представлялся человеком знающим, что говорит. Дементий излучал некую странную, притягивающую к нему людей энергию. И Эмма не понимала до конца её мощь и возможности. Но она знала одно – у него дар убеждения, никто не может равнодушно слушать его, даже она.

   Несмотря на своё безразличие к тем учениям, что он проповедовал, она почувствовала, что он оказывает какое-то странное воздействие на её мозг. Это было весьма необычным явлением, потому что раньше никто никогда не говорил с ней так, и никогда после разговора с кем-либо она не ощущала жизнь столь осмысленной, нужной. После продолжительного общения с Дементием, Эмма как бы поняла, зачем живёт? И это не показалось ей чем-то естественным, потому что... Разве она раньше не видела «смысл жизни»? Но ей явно показалось, что раньше она видела лишь «смысл существования», и то лишь только часть этого смысла. Дементий долго разграничивал ей понятие жизнь и существование, и они, казалось, смешались в её голове. Он много говорил, но ясность мысли, трезвый взгляд на жизнь только покидал её...

   Всё, что он говорил в начале их разговора давало ей ясность мысли, в конце – путаницу всего, в чём только можно задуматься. Это было тяжелое ощущение, потому что Эмма привыкла всегда знать то, чего хочет от жизни. Никогда она не сомневалась в том, что правильно, а что нет. И видела «правильную дорогу», даже когда шла по «неверной».

   Дементий много говорил о том, надо ли жить или нет? Пуста ли жизнь или нет? И Эмма не могла избавиться от ощущения, что он её склоняет к чему-то. И в то же время он многократно упоминал о свободе воли – свободе выбора.

  – Я знаю, что тебе нужно. – сказал он, когда Эмма почувствовала, что разговор их близится к концу (он дал понять ей это каким то необычным способом, она даже не поняла, как именно?). – Но хочешь ли ты этого?

   Эмма молчала, несколько недоуменно глядя на него. Она привыкла не отвечать на его многочисленные и странные вопросы, ведь он сам разрешил ей поступать так. Но на сей раз он сам попросил её:

  – Я должен знать ответ. Скажи мне.

  – Странный ты, – сказала она, вместо того, чтобы ответить на его «не вопрос».

  – Нет, это не так. Тебе сейчас так кажется, потому что я многое не объяснил. И я знаю, что не объяснил. Но ты ответь, хочешь ли ты получить то, что требует от тебя душа твоя?

   Эмму не переставали удивлять его слова. Иногда, говоря некоторые свои предложения, он казался не просто необычным – чересчур странным человеком. Бывали моменты, когда она не видела разницы между ним и некоторыми другими её знакомыми, то есть не находила она его каким-то «не таким». Но иногда он задавал такие вопросы, такие предложения выговаривал, что Эмма невольно сомневалась в его «земном происхождении». Последовательность слов его казалась не таким, неправильным, что ли... он как бы вертел словами, как хотел, путал привычную последовательность их произношения – пользовался великими возможностями всемогущего русского языка.

  – Хотела бы, наверное, – сказала Эмма, раз уж Дементий так настаивал ответить на его вопрос. Но она чувствовала, что он сути лишён, бессмысленны и потому странный... но она послушалась его...

  – Нет, не так надо, Эмма... Ты должна точно знать, хочешь ли ты или нет?..

   Вся его речь последняя представляла собой последовательность недоговорённых фраз, однако Дементий уверенно выговаривал каждое своё слово, предложения его все имели чёткий конец... так казалось.

  – Ну, да, – ответила Эмма в очередной раз крайне неуверенно, но уже более смело.

  – Тогда я приду за тобой. Когда время придёт, – произнёс он, расчленяя, казалось бы, столь неделимое предложение. И между каждой частью делая продолжительную паузу, чтобы внимательно изучить её лицо.

   Эмма была несколько шокирована, услышав такое. На мгновение её даже охватил сильнейший страх, словно она лишилась чего-то драгоценного, попала в тяжёлую ситуацию или ещё что-то очень плохое... Но она не хотела думать о том, что будет. Не желала даже вникать в суть его слов. Они уже переставали интересовать её – утомилась. Эмма чувствовала, что всё равно не поймёт его.

  – Ты выбрать должна. И если дорога твоя окажется истинной, я приду, если ложной – нет.

  – И стать наркоманкой, ты считаешь, пойти по истинной дороге? – с раздражением спросила она, неаккуратно откинув пакет от себя, которую он дал ей. Там была большая доза – слишком большая. И она понимала это, по количеству порошка. Но она не понимала другого: зачем Дементий хочет сделать её наркоманкой, зачем выбрал «жертвой её» и почему дал так много?.. Что задумал, со своими «религиозными штучками»?.. Это всё было непонятно Эмме, и она не собиралась идти по той дороге, дурной дороге, к которой он старался склонить её...

   Эмма знала много о наркотиках и их «организации». Максим объяснил, как работает их система и как в неё оказываются втянутыми простые граждане. Он был связан с «Дар». Так он коротко называл эту организацию и говорил ещё, что это не полное её название – имеется аббревиатура, которую раскрывать он права не имеет: знать её могут лишь избранные. Максим много объяснял о ней, рассказывал, как опасно связываться с ней.