Текст книги "Порыв (СИ)"
Автор книги: Моник Ти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Они говорили, что если вокруг происходит что-то неприятное и её к чему-то принуждают, к чему-то не хорошему, способному вред причинить, ей надо просто не думать о происходящем. Её учили просто забывать реальность на время. И Эмма находила это оптимальным решением почти в любой ситуации. Она предпочитала не думать о будущем и концентрировалась на настоящем (она думала, что отдает предпочтение настоящему), но что самое интересное всегда это проявлялось в её нежелании нести ответственность за свои поступки. Да и не думала она о настоящем в такие моменты – оказывалась где то между миром фантазий и представлениями о будущем. Сама этого не замечала...
Эмме стало казаться, что с каждым днём ей всё хуже и хуже удаётся воспринимать какую-либо информацию. А уроки, особенно школьные, очень тяготят её рассудок. Она не осваивает материал даже в той мере, в которой могла освоить её раньше. Эмма страдала. Её мучили страхи и сомнения. Она стала бояться за себя, своё будущее, а главное – за рассудок свой. Ей в голову откуда ни возьмись лезли всё странные и странные предположения и мысли, каждая из которых представлялась страшнее другой. Эмма не понимала, в чём дело? Почему у неё рушится нормальное восприятие мира? Но «Дар» винить она не могла. И не только потому, что прекрасно осознавала бессмысленность этого. Она сама не желала верить в свои дурные предположения. Считала их ложными, как и всё и всех вокруг себя.
Эмма не видела ничего истинного, всё становилось для неё серым и тусклым. И теперь уже она не думала о Дементии, старалась забыть его... эта новая её привязанность и новая неудача слишком больно поразили её сердце. Эмма больше не хотела думать ни о ком, кроме себя. Она так решила. И естественно, стараясь забыть Дементия, она одновременно блокировала от себя все те полезные и добрые его советы, которые помогли бы ей выбраться... Она забыла обо всех его предостережениях. А их было немало.
Дементий еще задолго до своего отъезда рассказывал об особенностях перехода на третий уровень развития. Он уже тогда стал опасаться, что Эмма захочет это сделать.
Дементий объяснял, что наряду с обычными наркотиками они используют другие психотропные препараты особого действия. И, по его мнению, это самое опасное, что представляется в «Дар». Он говорил, что они никогда не знают точно, какой эффект произведёт та или иная таблетка. И все их якобы чудодейственные препараты, призванные спасти душу от мук, на самом деле только уничтожают. Но не душу, а скорее тело человека, его мозг.
Дементий также объяснял природу этих самых препаратов, которые дает своим ученикам «Дар», а потом строго следит за регулярным их приёмом. Это новые, а то и последние разработки учёных «Дар», которые «своими больными головами придумывают всё новые и новые лекарства порою с чудовищными эффектами». А потом опыты ставят над людьми. Проверяют действия этих самых препаратов на вновь вошедших учениках «Дар». Дементий хотел предостеречь Эмму от всего этого. Он говорил, что это небезопасно. Там нет должной проверки и их деятельность незаконна. И весь «Дар» – это подпольная организация. Очень большая. «И с ней бесполезно бороться – считал Дементий, – она всё равно победит. В любом случае будет продолжать свою деятельность». И им нет особого дела до жизни их подопытных учеников. Если что-то идёт не так, как планировали доктора «Дар» давая то или иное лекарство, всё, что они сделают, как правило, это отменяют препарат.
Все их препараты непредсказуемого действия и мало исследованы. И давая их всё новым и новым людям без всякой необходимости на то, они тем самым продолжаю везти статистику наблюдений. И Дементий уверил, что почти любое их лекарство вызывает зависимость. Какое-то более сильную, а какое-то такую, которую человек ещё способен преодолеть.
Эмма не послушалась его, поверила в «Дар», а также её надежности и многочисленным обещаниям счастливой жизни без забот.
Она боялась того, что может произойти уже в ближайшем будущем. Ведь её сомнения относительно «Дар» росли и росли. Она стала бояться их сотрудников. Эмме казалось, что они следят за ней, везде и всегда. Это было ужасное ощущение. И Эмма не хотела принимать больше те таблетки, которые они дают ей. Ведь они дурно влияют на её психику, и это она чувствовала сейчас как никогда раньше. Ей тяжело было слушать Селифана...
Но Эмму предупредили, что если она согласится принять участие в испытании «Дар», ей придётся пройти его до конца. Эмма боялась, что если она откажется принимать эти таблетки, они её заставят. Эти страхи не давали ей покоя, преследовали каждую минуту её жизни.
Каждое утро и каждый вечер ей приходилось идти туда к ним в «Дар», чтобы в очередной раз принять какой-либо новый препарат... или продолжить принимать уже опробованный. Но никогда она не знала, что ожидать от них. Реакция от каждой таблетки была непредсказуемой. И Эмма стала убеждаться в том, что Дементий был прав. Они просто эксперименты ставят над людьми. И не стоило ей ввязываться в это. Теперь её жизни угрожает опасность. Эмме так казаться стало. Она желала только одного: чтобы кошмар этот поскорее окончился... она не хотела больше появляться в «Дар» и теперь уже, действительно, не желала слушать их лекции. Эмму они тяготили.
Не считая май, ей оставалось ещё пять месяцев прохождения первого этапа испытания. А всего было два этапа: вхождение и прохождение. Но некоторые преподаватели упоминали ещё об одном так называемом промежуточном этапе. И суть его заключается в резком торможении на пути «прохождения». Эмма не вполне понимала, что это значит. Да и сейчас тоже она не осознала смысл этих слов. Дементий ни о чём таком не говорил.
Но Эмма понимала, что торможение – это замедление процесса прохождения этого самого испытания, на которое она согласилась. Так необдуманно согласилась. И даже, может быть, назло Дементию, за то, что он уехал и потому, что уговаривал её не делать этого. Она по-своему захотела попробовать поступить. И Эмма поняла теперь всю глупость этого поступка. Сожалела. И изо всех сил старалась разобраться в порядках «Дар», в их странных учениях и в том, что там дозволено делать, а что нет.
И ей не дозволено не пройти первый этап испытания, тот самый, экспериментальный... она уже и сама теперь называла экспериментом то, что с ней там проделывали. И Эмма страшно боялась того промежуточного этапа, о котором она всё чаще и чаще стала слышать... она боялась, что даже по истечении названных пяти месяцев ей придётся ещё сколько-нибудь принимать их таблетки. Эмму даже мысль о таком дополнительном дне сильно тяготила, а она понимала, что этапы эти считываются не днями – месяцами.
Эмма не представляла себе, как будет терпеть оставшиеся пять месяцев... каждая следующая неделя в «Дар» становилась невыносимее предыдущей, являлась истинным испытанием, жестоким испытанием. И она не заслуживала этого. При всей её молодости и казалось бы неспособности судить о том, кто чего заслуживает и чего нет, Эмма понимала: этого никто не заслуживает. Там в «Дар» и за её стенами творились ужасные, просто жуткие вещи, и это всё постепенно раскрывалось перед ней. Она видела то, что раньше было неподвластно её желаниям, её стремлению удовлетворить своё любопытство в отношении «Дар»... Теперь уже она не могла не видеть всего этого, не участвовать в этом.
...
Недели проходили одна за другой, но положение Эммы никак не изменялось... «Дар» всё так же властвовал над ней, над её душой и телом. Всё стало даже ещё хуже, чем было. Июль принёс ей большее испытание, чем предыдущий месяц. Частота её пребываний в «Дар» в июне, казалось, достигла своего максимального значения. Также она думала, что количество разнообразных препаратов, которые она обязана принимать, тоже достигли максимального значения. И она не ошиблась. Ей целых три дня не давали ничего. И этот период был для Эммы наиболее трудным. Она не представляла себе, как будет жить дальше, если они отменят их... она нуждалась в этих таблетках. Они были странные и ни одна из них не напоминала ей таблетку стандартного типа, которую можно было бы беспрепятственно купить в любой аптеке. Правда, она в жизни своей редко принимала какие-либо лекарства, они ей просто не требовались по состоянию здоровья. И, несмотря на это Эмма прекрасно понимала, что в «Дар» ей не дают то, что можно купить в аптеке. И это не просто наркотики, в них было ещё что-то... Эмма не понимала что, но это было.
После того, как Эмме отменили приём всех лекарств на три дня, она жутко переживала это, ей было очень трудно. И нашёлся один человек, который согласился помощь ей.
Он предложил ей обычные, чистые наркотики без всяких дополнительных примесей непонятного действия. Он как раз занимался их распространением.
Но они не помогли Эмме. И она понять не могла, в чём дело? Толи они слишком слабые, толи ей нужно что-то другое. Эмма совсем запуталась. И ждала лишь, когда три дня минуют. Ведь ей обещали, что по их прошествии им снова начнут давать...
Берн, у которого она купила себе временные дозы, – временный выход из сложившейся ситуации, сказал, что она может обращаться к нему в любое удобное для неё время. То есть, каждый раз, когда ей потребуется. Объяснил, как найти его. И обещал даже, что если ей не подойдёт то, что он дал (а он понял, что она осталась недовольна), он подберёт ей что-нибудь другое, более сильное. Но он не советовал, хоть и выражал полную готовность продать ей всё, что угодно. Он сказал, что для начала ей должно хватить и того, что он уже дал.
Эмма никак не отреагировала на его утверждение и ничего не сказала по этому поводу. Но она охотно взяла визитную карточку, которую он дал её. В ней были записаны номер телефона его, и еще кого-то и адрес. Адрес тоже был не один. Их было три. И ей знать хотелось, ему ли все они принадлежат? Эмма лишь это уточнила, потому что ей надо было быть уверенной в том, куда ей следует обращаться, если что.... «Дару» она уже не верила, он подводил её. Она очень боялась, что они действительно, перестанут давать ей что-либо, оставят, бросят её с этой страшной зависимостью, которая у неё возникла. И из-за них возникла. Эмма уже не чувствовала, что способна преодолеть её... лишь вначале ей так казалось, где-то первые два месяца она не сомневалась в своей силе воли. Она была уверена, что справится со всем и ведь её так сильно не тянуло принимать их лекарства... И теперь уже она не ждала с нетерпением, когда же сентябрь наступит – конец первого этапа испытания.
Эмма понимала, что потом уже точно ей нельзя будет рассчитывать на «Дар» – они больше ничего не дадут ей. Ведь испытание их заключается именно в том, чтобы преодолеть зависимость.
Эмма не могла уже этого. Она не хотела. И устала. Устала от всего.
В июле вместо таблеток или капсул (их давали им преобладающее количество) стали заменяться уколами. Но Эмма не возражала, она чувствовала, что ей это нужно... и ей предложили выбрать потом, оставить ли таблетки или же полностью перейти на уколы. Она выбрала последнее. Эмма простой выход искала из ситуации... и ей предоставили его.
Ей сказали потом, что первый этап испытания окончился. И это произошло не в конце сентября, как ей обещали некогда, а уже в середине июля.
Они предоставили ей свободу. Сказали, что она может приходить в «Дар» и принимать то, что ей нужно и столько, сколько считает нужным. Ей сказали, что она сама должна решить в каком количестве ей принимать тот или иной препарат. И единственное, что они обещали, так это следить за тем, чтобы она не переборщила с дозой, как наркотиков, так и других препаратов, которые она раньше принимала и в которых сильно нуждалась.
Такая ситуация её вполне устраивала, ей нравилась свобода воли и эти новые своего рода привилегии. Но их всех предупредили, что это всё только до конца сентября. В этот период они должны преодолеть свою зависимость, ну, или хотя бы часть её. Они должны минимизировать количество приёмов всего, что теперь им стало доступно почти в любом количестве.
Эмме не удалось это сделать.
...
Эмма всё чаще стала обращаться к Берну. Иначе она не могла.
Дни шли для неё медленно и мучительно. Эмма не представляла себе, как она проживёт все оставшиеся годы своей жизни... и её представления о будущем своём усугублялись неким странным предчувствием своей скорой кончины. Это пугало её. Эмма не понимала, откуда берутся такие мысли и почему? Но она чувствовала это...
Берн становился по отношению к ней всё более и более требовательным. Он уже не хотел охотно давать ей в рассрочку... А раньше не было так. Ей даже просить не приходилось, Берн сам назначал последний день оплаты и как правило этот срок превышал один месяц. И, кроме того, Эмма постоянно подозревала, что Берн тоже связан с «Дар».
Впрочем, любые подозрения о связи Берна и «Дар» не оправдывались. Он был сам по себе, как и «Дар». И у него свои связи с преступным миром. Эмма не сомневалась в этом.
Эмма не видела Дементия с тех пор, как он уехал. И постоянно вспоминала их последний разговор. Она ведь не поверила ему, не прислушалась к его совету. И лишь теперь она не сомневалась в том, что он всё-таки добра ей хотел. Он сожалел о том, что втянул её в «Дар». Эмма думала, что по глазам его смогла это прочесть... но она не была уже уверенной в том, что в её жизни всё могло бы сложиться иначе. И не винила она Дементия ни в чём, ведь сама она согласилась и лекции слушать, и участие принять в этом чудовищном испытании... Эмма во всём видела свою вину, своей участью это считала... И теперь уже она сомневалась в том, что в её жизни ещё может случиться что-то хорошее. Она становилась всё более пессимистичной, не видела света ни сзади, ни спереди.
Эмме деньги стали очень нужны. Она не знала, как достать их и откуда. Отец её по-прежнему пил: «у него проси ни проси, всё равно ничего не добьёшься». А Магда если и давала ей в пользование какую-либо сумму, так это «ничего». Долг Эммы составлял уже не одну тысячу... и усугублялся каждой следующей неделей.
...
Прошли сентябрь и октябрь. Положение Эммы стало совсем уж тяжелым. Она теперь уже боялась появляться у Берна. Он требовал денег и угрожал... угрожал, что ей всё равно придётся заплатить ему и если она не найдёт способ, то он сделает это за неё.
Его слова пугали её, приводили в панику. Эмма очень боялась стать зависимой от Берна... она итак уже была зависима от него, хотя и отказывалась верить в это.
А вот «Дар» её отпустила. Эмма не сомневалось в этом. Туда, где раньше проходили лекции, её вообще не пускали. Они и тогда строго контролировали входящих и выходящих в помещение «Дара», но не настолько.... Эмме показалось, что с тех пор, как она прослушала последнюю лекцию, там многое изменилось. Она замечала много новых людей и узнавала в них преподавателей. И не тех, которые преподавали в её группе. Это были совсем незнакомые ей люди, и видела она их лишь тогда, когда те выходили покурить или же обсудить что-либо с другими учениками или преподавателями. Последние, всегда выделялись наличием особого ярлыка к правом кармане. И Эмма и другие ученики никогда не смогли бы спутать учителя «Дара» с кем-либо ещё.
Обидно было ей, что её больше не впускали в "Дар. Она хотела бы и лекцию послушать какую-либо... в последнее время Эмма стала замечать за собой очень противоречивые чувства. Она то ненавидела «Дар» и их учителей, и лекции за то, что они втянули её в эти неприятности, то она мечта лишь ещё раз зайти в их огромный зал, вдохнуть прохладный воздух тёмного помещения, просто постоять там одной. Она раньше часто так поступала. После лекции все, как правило, уходили. Даже учителя. А вот Эмма оставалась, она любила иногда побыть одной. И очень приятно ей бывало, когда вдруг неожиданно в такие моменты сзади тихо-тихо подходил Дементий. Эмма всегда видела в этом нечто необычное, очень важное для неё. И он часто нежно Держал её за плечи, медленно поворачивал лицом к себе... и Эмме всё это нравилось. Она теперь постоянно вспоминала те дни, и как он спрашивал её, почему же она такая одинокая? Эмма говорила, что в «Даре» у них все одиноки, но сама в это никогда не верила. У всех друзья находились. Или даже знакомые давние. А у неё был только он – Дементий.
Может быть, это воспоминания о нём толкали её идти в «Дар», заставляли хотеть вновь и вновь слушать лекции?
Эмма старалась не думать о мотивах своих действий. Желания её часто заставляли совершать глупости, даже сейчас.
Она знакомого учителя увидела, когда однажды в ностальгии бродила вокруг учреждения «Дар» и спросила, почему же её не пускают? Почему ей нельзя войти в «Дар» и послушать лекцию, ведь шестьдесят она ещё не прослушала? И тот напомнил ей, что все они встретятся двадцать седьмого августа будущего года. Эмма поверить не могла в то, что до этого все двери «Дара» закрыты для неё. Но она понимала, что и потом они закрыты будут, если она не преодолеет свою зависимость. Он недвусмысленно дал понять ей, что они не держат у себя наркоманов, хоть и сами толкают людей принимать их. Он не стал всё это отрицать, потому что Эмма начала обвинять «Дар»... И это было справедливое обвинение и, в то же время, бессмысленное. Он признал, что «Дар» действительно, делает на этом деньги, но также он подчеркнул и то, что они никогда не обманывают своих учеников: «Дар» всегда держит слово. И если она вылечится, «Дар» примет её. Он обещал, что так оно и будет. Сказал даже, что ей не о чем беспокоиться, кроме как о себе. Он стал говорить с ней так, как обычно это делали они на лекциях, доводил до её сознания свою или всеобщую для них истину. Впрочем, Эмму она не интересовала. Она знать лишь хотела, почему в «Дар» с ней плохо обращаются, не уважают и не впускают её? Поняла. И Эмма не хотела, чтобы «Дар» принимала её. Она ненавидела эту организацию и даже рада была, что она больше не потревожит её. И ей не обязательно появляться там двадцать седьмого августа... На этот счёт она успокоилась, но Эмма о Дементии хотела узнать что-нибудь. Вот она и приходила частенько в «Дар». Но никто никогда не говорил ей о нём ничего. И тот учитель, с которым она имела достаточно короткий разговор, тоже отказался обсуждать сотрудников «Дар». И, кроме того, добавил, что это уже не её дело. По её внешнему виду он сделал вывод, что она, похоже, не собирается лечиться.
Эмма не стала объяснять свои намерения, хоть он и ожидал услышать ответ. Как никак, он поинтересовался ею не просто так... ему хотелось узнать о её планах. Но Эмма не заметила этого. Не знала она также и того, что это был друг Дементия, и лишь поэтому заговорил с ней.
Глава 12. Эмма и Селифан
Начало ноября сулило Эмме большие хлопоты. Она уже чувствовала, что приближается конец. И пусть не до конца понимала, конец чего, – боялась его. Ей казалось, что зло окружило её со всех сторон и теперь она угождать должна ему – всем тем корыстным, жестоким людям, которые её окружают. Иных она просто не видела рядом с собой.
Селифан всё ещё работал в школе и по прежнему преподавал алгебру и их физику. Он никак не мог расплатиться со всеми своими долгами. Яна Савельевна продолжала настойчиво требовать от него денег, и это уже превратилось во что-то регулярное, и конца этому он не видел. Она знала прекрасно, что Селифан не способен выплатить ей долг и уж тем более сразу. И вообще, ему года четыре на это потребуется, и притом, что если он не будет продолжать жить у неё и питаться за её счёт. А он делал как раз именно это. Селифан уже даже удивляться начал тому, что она его не гонит. Но обещает это сделать почти каждый день. Он уже устал от угроз, несколько раз всерьёз думал уйти сам, но не мог... подавлял свою гордость и оставался, снова и снова терпя он неё упрёки. Но Селифан всё же платил Яне Савельевне регулярно с каждой зарплаты небольшую её часть, а именно тридцать пять процентов. Так у него выходило всегда, и он не мог дать ей больше, даже если и хотел бы. Учёба требовала от него значительных затрат. И ему надо было не просто платить за неё, но и покупать определённую литературу. Он считал недостаточным прочесть те книги, которые предоставляла ему библиотека: «они не о том» – говорил он себе. Может быть, это была его личная прихоть, может, дела действительно обстояли именно так.
И Селифан не знал, сколько ещё будет продолжаться неразбериха с Яной Савельевной. Он понять не мог, жалеет ли она его? Поэтому ли не гонит и кормит? Но если так, он не понимал, почему же она постоянно давит на него, требует невозможного? Эта куча вопросов оставалась без ответа, и постепенно он переставал о ней думать. Решил жить по обстоятельствам. А значит, девизом его стало выражение: «что будет, то и будет». Он перестал заботиться о долгах Яне Савельевне. Решил, что пока она позволяет – будет жить у неё, прогонит – уйдёт к Берну. Он уже давно обещает пристроить его у себя. Работу предлагает. Но Селифан до настоящего времени твёрдо отказывался от всяких его предложений, боялся лезть в преступный мир... Селифан прекрасно знал, чем Берн занимается и как зарабатывает. Селифан не одобрял его деятельность, но и осуждать его считал не в праве. Ведь Берн достиг много, являлся чуть ли не самым богатым человеком в этом городе, если не таковым... Селифан точно не знал, какими именно средствами располагает Берн, но очень ему интересно было узнать это. Но Берн, по его мнению, – очень скрытный человек, опасный. И Селифан не понимал, почему он дружит с ним? И является ли их дружба чистой и искренней? Нет ли у Берна в отношении него каких-либо корыстных мотивов?
В последнем Селифан не хотел подозревать его. Он Берна считает настоящим другом и чувствует от него истинную поддержку и некоторое сочувствие. Селифану, конечно же, не по душе, когда его жалеют, но всё же приятно знать, что его жизнью интересуются, хотят помощь... И Селифан решил, что если уж ему не удастся дальше честно прожить, придется вступить на эту порочную тропу зла, по которой так уверенно шагает Берн. Но Селифан не желал себе такого... он предпочитал спокойную жизнь добропорядочного гражданина. Он стабильность любит, уверенность в завтрашнем дне.
С Берном он видеться стал всё чаще.
...
– Я попросить хотела, – сказала Эмма Селифану как-то раз, когда они остались в классе одни.
– О чём? – тут же спросил он, не скрывая самодовольную улыбку. Селифану ужасно нравилось, когда его о чем-то просили. Он чувствовал своё величие, значимость в обществе и – это истинное, несказанное удовольствие и радость для него. И, тем более, что сейчас его Эмма о чём-то просит! Это чудо, самое настоящее, по его мнению! Он давно уже мечтал, чтобы так было. Хотел посмотреть, как же это будет выглядеть?.. Он-то ведь до этого видел только её гордость и высокомерие по отношению к нему. Он ненавидел, когда его как-то не уважали или смотрели свысока, считали неравным... он был бы доволен, если бы в нём признавали высшего по положению в обществе, но никак не наоборот. А ведь Эмма, будучи ученицей, так пренебрегала им, его добротой и расположением к ней. А он то, несомненно, считал себя выше неё и по положению в обществе и по интеллектуальному развитию.
– Вы как-то говорили, что не против были бы позаниматься со мной, – сказала Эмма, не обращая никакого внимание на выражение его лица.
– Нет, – твердо и резко ответил Селифан сразу, как только услышал последнюю её фразу. Он так хотел отказать ей, так хотел обидеть её, как некогда она его. И неважно ему было, что будет потом. Так думал Селифан в те минуты. Странное ощущение душевного удовлетворения вкралось в него. И странным оно было уже оттого, что так нравилось ему и замещало все остальные чувства. Ему хотелось насладиться минутами настоящего, необычным поворотом событий. Он даже уже не надеялся, что Эмма когда-нибудь его о чём-то попросит. Селифан в обратном убедился. И понял он, что Эмме бесполезно что-либо толковать: она никогда не прислушается ни к чьему совету, всегда по-своему поступит и неважно ей, что будет потом, благоприятно ли скажется своеволие на будущем её?
Но Селифан понимал её всецело. Он чувствовал себя похожим на неё в чём то, может быть, даже в упрямстве. Но последнее признавать в себе он не желал, впрочем, как и все обычные люди. И Селифан всегда считал свои действия рациональными, даже самые противоречивые здравому смыслу и которые являлись лишь подростковыми амбициями из его прошлого. Они и сейчас тревожили его, эти амбиции, хотя уже и начали постепенно замещаться иными переживаниями, иными стремлениями...
Селифан решил сразу: он будет заниматься с Эммой. Он хотел этого и очень. Только сам не понимал ещё, зачем? Он уже в прошлом году жаждал услышать то, что она сказала ему лишь сейчас. И он не хотел, ни за что на свете не желал, чтобы она передумала... но обиду свою вспомнил, перебороть не смог ...
– А... извините, – тихо произнесла Эмма и тут же направилась к выходу. Она не особенно-то желала услышать от него положительный ответ, а так, просто попробовала... у неё причины появились на то личные и очень важные. Она непременно хотела с ним наедине подольше побыть, узнать какой он, и может ли пользу принести ей? Эмму лишь это волновало. А сейчас в классе было достаточно много учеников, урок следующий начинался.
Селифан не стал говорить что-либо, молча смотрел ей вслед, когда она уходила. Всё для него произошло так быстро, он даже толком и не успел понять, как следовало бы себя везти, чтобы всё было, как ему надо?
Но Селифан не беспокоился по поводу того, что упустил возможность наконец-таки поучать Эмму, воздействовать на неё по индивидуальной программе. Он был уверен, что теперь уже, когда она сама попросила его об этом, препятствий в осуществлении его намерений не будет. И чем чаще Селифан представлял себе, как будут происходить занятия с Эммой, в какой атмосфере, тем больше он хотел поскорее начать их...
Спустя неделю, он сказал, что в пятницу будет свободен после восьмого урока, велел прийти в это время, если она хочет позаниматься.
Эмма неохотно согласилась. Но на лице её недовольство отразилось весьма неявно, и Селифан не заметил этого.
...
Спустя три недели.
Эмма тихо вошла в класс. Царила почти полная тишина, лишь с улицы доносились какие-то непонятные звуки, напоминающие толи визг птенцов, толи радостные окрики детей. Эмма замелила также, что окно в классе открыто нараспашку. Сквозняк. Находиться в классе Эмме было очень приятно, она не хотела уходить и, наоборот, её охватило сильнейшее желание подойти к окну, посмотреть, что там, за стенами школы? Казалось ей, там хорошо. Свежий воздух манил её ещё больше. Ну а к учёбе апатия её только возросла. Не затем она пришла сюда, чтобы заниматься. Она повод искала, как бы избежать занятия...
– Присаживайся, – сказал Селифан ей, спустя где-то пол минуты с тех пор, как она вошла, и добавил: – Где нравится.
И тогда только Эмма увидела в углу сидящего мальчика. Лицо его ей показалось знакомым, только вспомнить она не могла его. Почему? Сама не знала. Но глаза его, широко раскрытые, голубые обернулись на неё, и она не смогла не узнать этот взгляд. Он, казалось, хотел сказать им что-то очень важное для него, поведать тайны души своей. И толи некоторая простота, толи сильнейшая искренность, толи бесконечная доброта отражалась в них, которая так притягивала. И Эмму она тоже не оставила равнодушной. Она смотрела на него и не знала, что делать? Злиться ей хотелось – не могла. Что-то сдерживало её от неожиданного желания проявить недовольство его присутствием. Ведь он мешал ей. Она хотела отдельный разговор иметь с Селифаном. Ради этого только и пришла.
– Может, я позже приду? – спросила Эмма, когда магия его взгляда прошла, и когда он сконцентрировался на своей тетради.
– Зачем? Что-то не так?
Глаза Селифана блестели в какой-то непонятной ярости, и смотрел он на неё, казалось, с необычайной злобой. Он словно ожидал услышать от неё какую-то определённую фразу и уже заранее готовил обидный ответ на неё, какую-то грубость. Но Эмма не желала оправдывать его ожидания. Хотела промолчать, но чувствовала, что не сможет этого сделать. Он так вопросительно посмотрел на неё, всё своё внимание отдал и глазами призывал поскорее ответить.
– Нет. Я просто... – неуверенно начала было Эмма, но Селифан её подхватил:
– Адам скоро уходит.
Эмма уже начала успокаиваться: ничего такого он не казал. Эмма даже сомневаться стала, что правильно расшифровала значение его «тяжёлого» взгляда. Но Селифан добавил, секунды три спустя:
– Через двадцать – тридцать минут. И пока он доделывает свою работу, мы поговорим, и я попытаюсь понять, что именно ты знаешь наименее всего.
Эмма уже тут же почувствовала, как надоедливые, поучительные фразы Селифана стали господствовать в его речи над милыми, простыми словами... даже грубоватые вопросы ей приятнее было слушать, чем его учительский тон.
Эмма удивилась значительно, когда узнала, что этот парень, сидящий у самой стены в правом углу, и есть Адам. Не таким его она представляла. И не знала его раньше лично, но не однократно слышала упоминания о нём от своих товарищей. Вся школа почти что обсуждала какие-то его действия, но Эмма находилась в неведении этого: никакая информация о нём просто на просто не интересовало её. А то, что лицо его показалось ей знакомым лишь свидетельство того, что они всё-таки встречались в школе случайно и неоднократно. Эмма этого не знала. Она вообще в последний год стала чрезвычайно невнимательной к окружающим, не видела, что происходит вокруг и не хотела даже смотреть на это. Особенно её апатия ко всему возросла после того, как она в «Дар» попала.
И Эмма не знала о том, что Адам её помнит. Они часто встречались в столовой, когда случайно шли туда в одно время. Так часто бывало и Адам хорошо запомнил её лицо, тем более, что они и обедали в столовой почти сидя друг перед другом.
– Ты почему не пришла на прошлой неделе и позапрошлой? – с упрёком спросил Селифан, уже не глядя на неё и подойдя поближе, чтобы сесть.
– Я не могла, не считала нужным, – сказала Эмма, раздражая его самолюбие. Но она не хотела этого делать, просто так получалось. Эмма не знала, что ответить да и промолчать считала невежливым.
Эмма разложила свои тетради медленно, как она иногда любит делать. Так происходит обычно только тогда, когда она хочет растянуть время, чтобы не допустить скорейшего наступления чего-то. И сейчас она всеми силами стремилась отложить начало урока.
